Выбор Лунный свет с неохотой просачивается сквозь маленькое зарешеченное окно под потолком. Бледный перечеркнутый прямоугольник освещает ноги в холщевых штанах и босые ступни. Стены тюремной камеры неразличимы в темноте — сразу не сказать, большая она или маленькая. Снаружи надрываются сверчки, и легкий летний ветер путается в высокой траве. Юркая мышь, пискнув из мрака, показала носик в светлом пятне. Потом, осмелев, влезла целиком. Она осторожно принюхалась к грязной ступне. Тут нога шевельнулась. Мышь метнулась прочь, маленькие лапки еле слышно застучали по каменному полу. Из темноты донесся обиженный писк. Тяжелая дубовая створка с противным скрипом отворилась. Послышалась негромкая ругань, и кто-то шлепнулся на пол камеры. Дверь сразу же с грохотом захлопнулась, и невидимый стражник с лязгом опустил засов. Человек лежал пластом и часто дышал, будто весь день чистил конюшню. Первый заключенный поднялся, луна осветила его целиком. Короткие волосы тронула седина, а может, просто свет так причудливо играл оттенками. Выглядел он как старый матрос. Как пират, решил бы любой добропорядочный горожанин. И оказался бы прав. Драная грязная рубаха чудом не расходилась по швам на широкой спине. Он опустился на корточки и тронул лежащего за плечо. — Приятель, ты в порядке? — Да. Скотина эта! Завтра выйду, найду тварь, замочу! Длинные лохмы некогда светлых волос открыли совсем юное лицо. Пират сочувственно покачал головой. Он, кряхтя, ухватил парня под руки и помог подняться. — Вот так вот, — он одобрительно усмехнулся и протянул открытую ладонь. — Шторм. — Что? — не понял парень. — Хе! Зовут меня так, приятель. — Ааа… Тристан, — представился парень и нерешительно пожал руку. — За что тебя? — Да ни за что! Сидел себе, отдыхал. Тут морда эта подходит и говорит, что я у него кошелек украл! — Тристан возмущенно взмахнул руками, — Так я же не крал ничего! Уж такого бы запомнил! У этого точно не крал! А он кричит так, будто я у него брата прирезал.— Парень остановился, чтоб набрать воздуха. —Я даже не решил, набить ему морду или сбежать, а меня уже вяжут. Уроды. — М-да, — Шторм почесал затылок. — Не повезло. — Да нет, я вообще везучий. Завтра вот освобожусь и найду гада… а тебя за что? Старик на секунду задумался. — Ну, допустим за убийство герцога. — Так он жив же,— удивился парень. — Ну, допустим, не нашего, — Шторм задумчиво посмотрел в окно, на по-летнему яркие звезды. — На самом деле это не важно. Мы с тобой в одной упряжке. Он подмигнул Тристану и ободряюще хлопнул его по спине. — Завтра посмотрим, чья удача сильнее. Шторм долго и с наслаждением потянулся и вновь опустился на пол, протянув ноги в светлое пятно. — Ваше дело проигрышное, — сказал парень, прислоняясь к стене. — При моей работе без удачи и месяца не протянешь. А я, считай, пять лет уже. Глухой вздох донесся из темного угла. Тристан уловил хорошо скрытую насмешку, с обидой произнес: — Да у меня знакомый два раза попадался под День Прощения! И ничего, везучий. Так что окажись я тут с ним, побаивался бы чуть. Вновь раздался смешок. С каждой минутой Шторм казался Тристану старше. — Мне думается, что любой на нашем месте был бы уверен, что повезет именно ему. Ну, вот все такие оптимисты!.. А ты только представь, что вытянешь черный камешек… — Такого быть не может, — отмахнулся Тристан. — Ну, ты представь. Вот стоишь на эшафоте, твоя рука в мешке, сердце бешено колотится. И, бах! — Шторм звонко ударил ладонью о ладонь. — Черный! От неожиданности Тристан вздрогнул. Старик продолжал. — А твой бывший сокамерник ухмыляется тебе в лицо. И держит белый. Он свободен, — голос Шторма снизился до какого-то магического шепота. — Ты погиб, Тристан, ты еще не осознаешь этого, а руки уже стягивают за спиной. И тут начинается самое страшное: истерика. Ты будешь орать, проклинать все на свете. Ты не хочешь умирать. Ты ведь уже вообразил, как вечером пойдешь, найдешь толстяка, что тебя сдал. Дашь ему в морду, наконец. Теперь ты дергаешься и кричишь. А голова уже на плахе, и палач опускает топор. — Ужасно, — шепотом произнес Тристан. — Да нет, —из голоса Шторма вмиг пропадает колдовской гул. — Это не ужасно — это противно. Тебя забивают, как свинью. Никакого достоинства. — Что? — Ну, вот смотри: два месяца назад казнили виконта Эгюра. Он держался так, будто приглашен не иначе, как на бал к королю, — пират вздохнул. – Может в жизни он был трусом и скотиной, каких свет не видел. Но в тот момент люди готовы были простить ему все. Можно недостойно жить, но достойно умереть. Запомнят только это. Наоборот - нельзя. Будь ты хоть трижды герой королевства, если в последний миг поведешь себя безвольно, то в памяти народа останешься таким. Повисла пауза. Издалека донесся волчий вой. Почти на границе слуха. — Эй, что притих, приятель? — учтиво осведомился пират. — Да… но… — Тристан совладал с голосом. — Можно же подготовиться. Как там…надейся на лучшее, а готовься к худшему. — Хорошая пословица. Но мудрости в ней ни на грамм. Как ты к такому подготовишься? Есть надежда. И ты, и я цепляемся за нее, как за соломинку во время бури. Так что я в каком-то смысле завидую висельникам в обычные дни. Они могут подготовиться и постараться уйти достойно. Шторм почесал одну ногу о другую. Тристан почти до крови прикусил губу. Повисло молчание. Сверчки снаружи с удвоенной силой ударили по струнам. — А бывает, когда на День Прощения только один приговоренный? — наконец спросил юноша. — Один? — Шторм задумался. — Вроде было такое. Лет десять назад один помер в камере. Прямо в ночь перед праздником. Ну, закон есть закон, сказано: одного казнить, другого отпустить. А тут… Старик замолчал. — Что тут? – поторопил его Тристан. — Ну… праздник же. Хотели отпустить, но решили, что народ обидится. И повесили. Тристан подошел к окну. Бледное лицо мертвым светом луны стало совсем белым. — Умереть достойно... — Что ты там говоришь, приятель? — сказал Шторм. Тристан повернулся. — Я говорю, что ты очень мудр, старик. Он в два шага подошел к пирату. Раздался хруст. Босые ноги в лунном прямоугольнике дернулись. — Почти целая ночь, — запоздалым эхом сказала темнота. — Я успею подготовиться. Обсудить на форуме