Юный Перси скучал. В открытое окно с улицы лениво скользил теплый ветер, качая его каштановые волосы. Вечернее солнце почти не давало тепла и лишь игриво щекотало глаза.

Мама с братиком гуляли на заднем дворе. Перси устало зевнул. Он был наказан и сегодня на улицу не выйдет. "Какая же глупость!" - думал он, - "Чертов Генри первым толкнул меня! Почему ему все сошло с рук?" Но мальчик хорошо знал, что стоит начать спорить с мамой, и два дня наказания легко превратятся в неделю. Пересилив бесполезную досаду, Перси стал без особого интереса наблюдать за тем, что происходит снаружи. Улица была пуста. Меглин - небольшой город, и такое здесь случалось довольно часто. Соседская кошка высунула голову из щели в заборе, оглядываясь по сторонам. Наблюдая за ней, Перси почувствовал внезапно накатившую дремоту.

- Здравствуй, Персивальд, - бархатный голос заставил мальчика вздрогнуть. На лужайке перед домом стоял седой мужчина. Морщины на его лице углубились витиеватыми трещинами от добродушной улыбки. Невзирая на жару, мужчина был одет в плотный серый плащ. Но в первую очередь Перси обратил внимание на смешной колпак, чуть заваленный на бок и местами сломанный гармошкой, украшавший голову незнакомца.

- Здравствуйте, - неуверенно ответил мальчик. - Мне запрещено разговаривать с незнакомцами.

- Ну, так давай знакомиться, - еще шире улыбнулся мужчина, - Меня зовут Раттенфэнгер.

- Какое странное у вас имя, - задумался мальчик, - Вы приезжий?

- О, это очень древнее имя. Нет, я не приезжий. Я живу тут с давних пор. У тебя тоже непростое имя, Персивальд.

Мальчик обиженно надул губы. Ему оно не очень нравилось.

- Это в честь дедушки, - пробубнил он, - Глупое имя.

- Не бывает глупых имен, - захихикал незнакомец, - Бывают глупые люди, которые их носят.

- Откуда вы знаете, как меня зовут? - Перси заинтересовал странный мужчина.

- Мы ведь знакомы много лет, Персивальд. Просто ты меня забыл.

Незнакомец достал из-под плаща продолговатый металлический предмет. Перси понял, что это музыкальный инструмент. Он видел такие же на городских гуляниях в честь Святого Брутта. Если дунуть в него с одного конца, зажимая по очереди дырочки, просверленные по всей длине, польется тонкая музыка. Как соловьиная трель.

- Как соловьиная трель, - подтвердил Раттенфэнгер. Мальчик удивленно уставился на него.

- Как вы узнали, о чем я думаю? Вы волшебник?

- Нет, Персивальд, это ты - волшебник. Эта флейта принадлежит тебе. Пойдем со мной, я научу тебя играть на ней чудные мелодии. Они очень нравятся детишкам.

Мальчик беспокойно оглянулся. Голос мамы еле слышно доносился с заднего двора.

- Но... Я наказан. Мне нельзя выходить из дома.

- Никто не может наказать волшебника, юный Персивальд. Волшебник сам волен наказывать и награждать. Идем скорее.

Мальчик замешкался, но прекрасная флейта манила его непреодолимой силой. Тревога, едва успев родиться, угасла где-то в глубине души. "Я ненадолго" - в мыслях пообещал сам себе мальчик, - "Мама ничего не заметит". Не замечая, что не верит сам себе, он взобрался на подоконник и мягко спрыгнул на землю. Раттенфэнгер протянул ему руку. Медленно, никуда не торопясь, они прошли по улице Меглина, вышли за черту города и исчезли в надвигавшемся свинцовом сумраке.

 

***

 

Он привык к странной шляпе. Теперь она казалась ему жутко модной. Под толстым плащом оказалось не так жарко летом и совсем не холодно зимой. Вся его жизнь - это дороги. Дороги июня, с вьющимися змейками пыли, дороги апреля, с восхитительным букетом запахов полевых цветов. Дороги ноября, норовящие затянуть его обувь в чавкающий студень размокшей глины. И дороги февраля, окутанные белой вуалью метели. Из города в город - так сказал ему Раттенфэнгер. Хотя теперь он звал его Дедушкой. Он не постарел ни на минуту с того теплого вечера, когда Персивальд ушел с ним. Дедушка не обманул. Серебристая флейта, стертая местами до медного блеска, теперь лежала в его кармане, и он знал сотни мелодий, которые можно на ней сыграть. Эта музыка очень нравилась детишкам. А Ратенфэнгером теперь был он сам. Имя Персивальд было чем-то из далекого прошлого.

Однажды он вернулся в Меглин. Давно. Он прошел от площади Освобождения, по улице Ритльхофф, не замечаемый толпами людей. В городе в тот день была большая ярмарка. Весь центральный район был забит людьми, повозками, шатрами и павильонами. Играла громкая музыка. Он шел сквозь праздную толпу медленно, осторожно осматриваясь по сторонам. Жители принимали его за одного из приезжих артистов, благо его внешний вид соответствовал их предположениям. Продавцы сладостей и воздушных шаров изредка всматривались в его лицо, силясь распознать, но, не признав в нем знакомого, теряли интерес, думая, что он из другой труппы. Он радовался погожему дню. И тому, сколько на ярмарке было детей.

Он ходил, туда-сюда меж длинных рядов пестрых шатров, украдкой улыбаясь встречным ребятишкам, когда у палатки предсказателя судьбы кто-то вдруг взял его под руку. Его сердце дрогнуло. Никогда такого не случалось. Где бы ни ходил Раттенфэнгер, на него никто не обращал особого внимания.

- Молодой господин, помогите старой женщине.

Она так постарела за эти годы. Морщины изрезали ее красивое лицо. Родное лицо, по которому он плакал ночами, в те далекие дни, когда его еще звали Персивальдом. Слова застряли в горле плотным комком.

- П... Простите?

Она указала на пеструю вывеску на большом фанерном щите.

- Не могу разобрать что написано. Не могли бы вы прочесть вслух.

Он едва не сломался. Чудовищное усилие помогло ему не броситься в объятия той, кто подарила ему жизнь. Что бы ни говорил Дедушка. Он готов был простить матери все. Двадцать семь золотых - столько, по словам Дедушки, было уплачено за него. И это был тот тип лжи, который, подобно пиявке, присасывается к самому сердцу, пока не высосет из него последние капли сомнения. Люди называют это правдой.

Раттенфэнгер не смог больше вымолвить ни слова. Он развернулся и быстрым шагом пошел прочь от этого места. Уходя, он чувствовал спиной ее непонимающий взгляд.

 

 

***

 

- Дедушка, куда мы идем?

Юный Персивальд шел за странным стариком, едва поспевая за его, казалось бы, неспешным шагом. С тех пор, как шляпа, плащ и флейта перешли к мальчику, Дедушка изменился. "Как мыльный пузырь" - отмечал про себя Перси, видя светящееся пятно солнца сквозь его полупрозрачное тело.

- Недалеко, внучок. Я покажу тебе, где спят дети.

Они шли недолго. Дедушка вел его по едва заметной в зарослях низкорослого кустарника тропинке, которой ходят звери. Перси то и дело приходилось пригибаться, уворачиваясь от свисающих низко ветвей. Дедушка же шел в полный рост. Все, с чем он сталкивался, проходило сквозь его тело.

Через полтора часа ходьбы тропинка стала расширяться, Перси уже не приходилось наклоняться. Наконец, их взору предстала поляна. Она была огромна. Странные деревья прикрывали ее от посторонних глаз со всех сторон. Вся поляна была усеяна небольшими валунами, похожими на гладкие панцири черепах. Они лежали среди изумрудно зеленой травы, почти одинаковые по размеру и форме.

- Ух ты... - восхищенно выдохнул Перси.

- Тише, - усмехнулся Дедушка, - Не разбуди спящих.

- А кто тут спит?

- Как кто? Маленькие счастливые дети, которые устали играть.

Мальчик заинтересованно стал крутить головой, оглядываясь.

- Не вижу их, - раздосадовано выдавил он, когда не обнаружил вокруг никого, кроме странных камней.

- Не видишь, потому что не хочешь смотреть, - ответил Дедушка, - Смотри лучше, смотри, Персивальд, смотри, мальчик...

Его голос резонировал в воздухе, щекочущими волнами пронесся по коже Перси, спугнув стадо мурашек. В голове мальчика появился шум.

- Смотри на камни, внучок...

Перси, безвольно подчинившись голосу, тупо уставился на белые валуны. Вдруг внутри каждого из них он увидел нечто. Мальчик протер глаза. В каждом камне, свернувшись калачиком, лежал ребенок. Они все были разного возраста, мальчики и девочки. Те, что были совсем еще крохами, сосали свои маленькие пальчики, дети взрослее вздрагивали в беспокойном сне.

- Кто они? - только и смог выговорить Перси.

- Дети, которые устали играть, - ответил Дедушка.

- Я тоже будут здесь спать? - мальчик поднял вверх испуганные глаза, - И я, Дедушка?

- Нет, мой мальчик, ты ведь волшебник. Волшебники никогда не спят. Ты будешь играть для них веселую музыку и приводить их сюда. Здесь они смогут отдохнуть.

- Я приведу сюда Генри, - непонятно почему, зло проговорил Персивальд.

Дедушка рассмеялся и взлохматил волосы мальчика. Перси показалось, что вместо его руки в волосах резвился ветер.

 

***

 

Седой Персивальд застыл у входа на поляну. Ряды белых валунов уходили вдаль, сливаясь у горизонта с серым туманом. Он стоял тут так давно, что потерял счет времени. Сбросив, наконец, оцепенение, старик полез в карман дрожащей рукой. Флейта. Серебристой краски на ней осталось совсем немного. Птицей в голове пролетела мысль выбросить ее подальше, но он только крепче сжал кулак. Вокруг стояла все та же тишина, неизменная с того дня, как он впервые прибыл сюда с Дедушкой. А дети все спали.

Он ни разу не видел, как они превращаются в камни. Зачарованные музыкой флейты, они молча приходили с ним в это место, затем, уставшие, ложились на мягкую, вечно зеленую траву и... С ними оставался Дедушка. Однажды, будучи молодым мужчиной, Персивальд спросил его об этом. Тот ответил не сразу.

- Они просто становятся счастливыми. Только и всего. Красота этих мест вечно пребывает с ними, они видят чудесные сны, которые намного лучше жизни, - Дедушка всегда улыбался, обращаясь к нему. Только с возрастом Персивальд стал видеть в этой улыбке жуткие черты, словно маска добродушного старика немного сползала с лица. И он всегда разговаривал с ним, как с ребенком.

- Они мертвы? - задал Перси вопрос, который годами мучал его.

- Напротив. Они никогда не умрут.

Спустя несколько лет Персивальд переступить через эту черту. Приведя очередного малыша на поляну, он не ушел назад, а, прождав какое-то время за кустом, пошел вглубь каменного сада. Взгляду его снова предстали спящие внутри валунов дети. И поле простиралось все дальше и дальше. Наконец, пройдя еще немного, он увидел, что в центре этого места стоит камень, отличающийся от остальных. Белая квадратная плита, на которой, пригнув голову к коленям, сидит Дедушка. Персивальд хотел развернуться и сбежать, но что-то заставило его продолжить идти. Каждый шаг давался ему с трудом, он боялся гнева старика. Приблизившись же, он понял, что Дедушка спит. Его добродушное лицо было серым, напоминая каменное изваяние. Дряблые веки подрагивали. Внутри полупрозрачного тела тускло светился огонек. Но внимание Перси приковало другое. За белой плитой, в ближайшем валуне. Он осторожно подошел. Вместо ребенка внутри лежала иссушенная мумия. Отшатнувшись в ужасе, Перси упал на спину. Вскочив на ноги, он со всех ног бросился бежать к тропе.

Седой Персивальд вздрогнул, отгоняя прочь страшные воспоминания. С тех пор он никогда больше не ступал на поляну, и не отважился рассказать об увиденном Дедушке. Много раз он хотел уйти и больше никогда не возвращаться. Но всегда странный страх сковывал его сердце, а время с каждым днем все сильнее сглаживало воспоминания. Белых камней становилось все больше, но поляна, казалось, не менялась в размерах. Понял ли Дедушка, что он видел плиту посреди поля? Кто знает? Он никогда об этом с ним не говорил.

 

***

 

Персивальд вдруг понял, что никогда не спал с тех пор, как взял имя Раттенфэнгер. Это пришло к нему, как открытие, в один из жарких летних дней. Остановившись возле маленького домика в каком-то захолустном городке, он вдруг увидел свое отражение в окне. Старое изможденное лицо, покрытое рытвинами морщин, смотрело на него из стекла, глаза выражали бесконечную усталость. Раттенфэнгер попытался улыбнуться. В добродушной улыбке из отражения вдруг отчетливо проскользнуло нечто жутко зловещее.

Персивальду сделалось дурно. Воздуха не хватало, сердце стало стучать не в такт. Он оперся рукой о небольшой заборчик чьего-то палисада перед домом. С трудом отдышавшись, Персивальд решил покинуть этот город. Пытаясь вспомнить, сколько ему лет, и хоть что-нибудь, запомнившееся ему за всю жизнь, он бредущим шагом больного человека вышел за черту города. На одиноком холме, похожем на обрамленную редкими волосами лысину, его ждали. Дедушка стоял, улыбаясь.

- Ты устал, внучок?

Столетний внучок тяжело дышал, держась за грудь. Он снял с головы причудливый колпак и судорожно расстегнул верхнюю пуговицу плаща.

- Пришло время тебе отдохнуть.

Дедушка ласково гладил его редкие седые волосы. Персивальду захотелось плакать, но откуда взяться слезам в теле, похожем на сухую ветвь?

- Пришло время тебе отдохнуть, - повторил Дедушка, - Ступай туда, где все началось. Первый ребенок, которого ты встретишь, должен пойти с тобой. Это единственный путь.

 

***

 

Он шел среди пустых улиц, угрюмо смотря себе под ноги. Сил оставалось все меньше. Меглин, казалось, спал, погруженный в предвечернюю духоту. Последний раз - и наступит покой, он твердо ощущал это в душе. За ним, такой же медленной поступью шла старуха - смерть. Он с досадой понимал, что она не успеет забрать его прежде, чем он возьмет в руки флейту в последний раз. Казалось, шаги по пустому городу растянулись на целую вечность.

Проходя мимо дома с чудесными розами вдоль фасада, он увидел его. Мальчик, сидящий у открытого окна, скучающе подпирающего рукой щеку. Его каштановые волосы качались ленивым летним ветерком. В каждой черте этого ребенка он вдруг стал видеть прошлое, искры тягучей боли кололи изношенное сердце. "Какого черта?" - забормотал он себе под нос, - "Какого черта?"

Где-то внутри он стал чувствовать чужое присутствие, словно странный паразит присосался к душе, и потихоньку выдавливал его наружу. Ничего не понимая, Персивальд попытался сесть, но тело перестало ему подчиняться. Он узнал это ласковое прикосновение. Дедушка был с ним. "Уходи в дом! Позови свою маму! Сделай что-нибудь!" - попытался крикнуть он мальчишке, но почувствовал лишь, как слова рассеиваются, словно дым в пересохшем горле. Наконец, ему удалось глубоко вдохнуть, и это было последнее, в чем тело подчинилось ему. Ощущая странную боль, он вдруг понял, что теперь находится по ту сторону окна. Вместо усталости во всем теле царил дух неуемной молодости, слегка, правда, скованный обидой на несправедливое наказание. Старый больной старик утонул в омуте подсознания, исчез без следа. Вместе с ним канула в лету его память.

Мама играла с братиком на заднем дворе. Из головы не выходил проклятый Генри. Ябеда, первым толкнувший его, из-за которого он был наказан. Но с мамой спорить бесполезно, это уж точно. Краем глаза Перси увидел в углу палисадника какое-то движение. Он обернулся. Седой мужчина в чудаковатой шляпе улыбнулся ему добродушно:

- Здравствуй, Персивальд.