Тебе, наверное, интересно, почему я спустя долгое время наконец-таки пишу тебе. А дело в том, что в связи с повреждением железнодорожных путей, вызванных просадкой почвы, больше двух недель в Бундок не прибывали поезда. Я всегда думал, что это место дыра, но раз даже связь так долго налаживали, то я попросту на отшибе мира. Когда сообщили, что железнодорожное сообщение восстановлено, городская почта запросила помощь в обработке посылок и писем, которые, очевидно, отправлялись, но не могли дойти до Бундока. Меня упросили помочь, и я, отодвинув все не-немаловажные дела, согласился.

В назначенный день я с другими яремниками и сотрудниками почты прибыл на вокзал. На перроне собралось много народу. Одни с нетерпением ждали поезда, чтобы встретить тех, кто скрасит серое бытьё. Другие с таким же нетерпением ждали поезда, чтобы наконец убраться отсюда. Работники же почты с тревогой ждали поезда, споря на экзистенциальные темы и будущие проблемы сортировки корреспонденции. И никакого софизма тут нет.

Наконец, спустя долгие полмесяца, вдалеке на путях показался локомотив. Все люди на перроне радостно кричали и присвистывали, приветствуя состав. Поезд остановился, и прошла самая обыкновенная процедура обмена пассажирами. Некоторые из работников почты вместе с кондуктором велели мне и остальным идти к хвосту поезда. Когда открыли боковую дверь третьего с конца вагона, из него буквально вывалилось несколько мешков. Привязные ремни не могли охватить всю эту гору вещей. Огласили список почты в препроводительном листе, я знаю, что тебе было бы это интересно: двадцать шесть ящиков с письмами, семьдесят две габаритных коробок-посылок, шестьдесят шесть мешков с малыми посылками. Ямщик осмотрел содержимое вагона и сказал, что это меньше половины указанного в списке, железнодорожник безмолвно указал на два последних вагона – более вопросов не последовало.

Общими усилиями было выгружено всё из открытого вагона на платформу, а затем опустевший вагон загрузили содержимым тележек на отправку. Чтобы не задерживать поезд, два последних вагона, заполненных собственностью местной благородной шушеры, отсоединили от общего состава и отвели на стояночную ветку. Было решено сразу их разгрузить и отнести всё к почте, чтобы на следующий день прицепить вагоны уже к другому составу. Задействовав все телеги и повозки от почты и великодушных жители города, к вечеру я с другими людьми уже сложил все вещи на подготовленное место у здания почты и накрыл их брезентом. Более моя помощь не требовалась.

Вот на этом бы мой пресный рассказ и закончился, но не тут-то было.

На следующий день я фланировал в своих апартаментах размером с голубятню. Первую половину дня я прибирал барахлишко. Потом пролистал незамысловатый кодекс. Да, именно эту архаичную версию книги. Я не удивлюсь, если найду в этом захолустье кувшин со свитками.

Пока я чутка кемарил, постучался местный пострелёнок и сказал, что меня просят помочь на почте. Пришлось пойти. На месте мне сообщили, что один из разносчиков канул в Лету, и только я могу спасти жителей Бундока, доставив письма и посылки адресатам на дальнем конце города.

Меня чётко проинструктировали: вот исписанная карта, где помечена глухомань глухомани; вот поклажа, что нужно опорожнить; вот фуражка, чтобы голову не припекало; а вот лист со списком порученных мне вещей, на случай если я вздумаю всё выкинуть в канаву.

Думаю, тебе вряд ли будет интересно читать о моих похождениях в течение того дня.

В конце концов, небосвод уже приближался к солнечной каденции перед вальсом звёзд, когда я вытаскивал последний мешок, как мне казалось, полный булыжников. Собственно, в этой вероятности я убедился, как только вышел получатель с лицом, точно высеченным из камня. Как будто это он до вечера тягал хлам и макулатуру по дальним закоулкам Бундока.

К моей досаде, на дне повозки оказалась маленькая коробка, слегонца помятая мешочком, что я только что вручил. Я прочёл данные получателя: «Кейлок Металлапид». Графа адреса была вся перечёркнута и облеплена содранными бумажными отрывками, бывшими наклеенными один поверх другого. Единственное, что я разобрал, было «Глухая глушь», а ты ещё меня в чрезмерной тавтологии попрекаешь. И это место было указано в измаранной карте в самом углу, около обозначения реки, с припиской: «через мост по тропе». То есть это и вправду такая глухая глушь, что даже на карте Бундока, граничащего с краем земли, не помещается.

Тогда меня не особо волновала последняя доставка, я даже и не представлял, что произойдёт дальше.

Посылочка была маленькая размером со шкатулочку, но увесистая. На бланке еле просматривалась выцветшая надпись «Возврату не подлежит», а на обороте было прилеплено уведомление о вручении. Это означает, что адресат должен подписать бумажку, которую затем отправят адресанту.

Я уже дошёл до реки. Согласно карте, мне нужно было направиться вверх по течению. Бодрящим моционом я достиг ветхого моста перед водопадом. И здесь я хотел написать «к вящей горести», учитывая дальнейшие события. Но всё же, исходя из энтимемы в конце рассказа, подходящее слово будет тривиальным: к счастью, мост не рухнул, когда я переправился на другую сторону.

Вступив на заросшую тропу, я почувствовал отвратительные миазмы в воздухе, и атмосфера тёплого заката резко переменилась в гнетущий мрак под кронами деревьев. Мне захотелось бросить это предприятие и вертать обратно в свою комнату в Бундоке. Я решил, что было бы лучше вернуться к скаредной старухе-хозяйке, к нахальным соседям, к узколобым жителям трущоб. Но рефлексия пресекла: «С чего я так желаю вернуться в это болото, где меня почему-то считают за своего. Хотя оно квинтэссенция всего, что мне претит».

Вдалеке за деревьями я увидел дом. Уже дойдя до ворот, я понял: передо мной самый что ни на есть настоящий особняк. Я прошёл через ворота. Сад поросший и неухоженный: дорожки полуразрушены травой, деревья и кусты разрослись, мешая на пути. Само здание в два этажа с высокой крышей, стены с несложной отделкой, с двух углов стояли квадратные башни. Фасад смотрел на меня унылым и запущенным лицом, поросшим щетиной в виде зелёного плюща.

Я подошёл ко входу в особняк. В крыльце перед дверью была очень неаккуратно встроена большая металлическая плита со множеством крупных сколов по периметру. На ней был вырезан сложный выделяющийся узор. Стоило мне встать, как плита закачалась. И почему я проигнорировал чувство подвоха? Двойная дверь, преграждающая вход внутрь, не колебнулась от моих стуков. Щель между дверьми зияла ничем, ни единым просветом, так что я даже не был уверен, открывался ли вход вообще.

Я уже развернулся и хотел уйти, но что-то в нутре требовало попробовать снова. Я три раза стукнул по двери намного сильнее и громче. Вдруг, на третьем ударе за дверью что-то щёлкнуло, зашевелилось. Плита, на которой я стоял, затряслась и, прежде чем я успел среагировать, распахнулась во внутрь. Я свалился по крутому склону в какой-то подвал особняка.

Точка невозврата преодолена.

От потрясения поначалу я лежал на месте, не шелохнувшись, и смотрел в мрачную пустоту. Со временем мои глаза привыкли к темноте, я смог осмотреть место, куда попал. Это была холодная маленькая квадратная комната с каменным полом и стенами, у одной из которых была лестница, ведущая в невысокий потолок – склеп, иным словом. Я поднялся по лестнице. В потолке был запертый люк. Я подошёл к отверстию, из которого скатился, но подъём был настолько крутым, что взобраться обратно было невозможно. Я оказался в темнице и уже смирился с мыслью, что вот так и кончу своё бренное существование.

Действительно, кому я нужен? Кто хватиться меня? Даже если бы ты хотел найти меня, кто тебе этого позволит. Я не боюсь смерти, но чураюсь мысли, что могу сгинуть так плюгаво и глупо.

Как бы то ни было, ты читаешь очередную писульку малознакомого щелкопёра, значит он нашёл выход.

Осмотревшись получше, я увидел в стене рычаг с обрубком вместо рукоятки. При проворачивании его, двигалась череда маленьких шестерёнок, ведущих в сторону люка, но одной шестерни не хватало, чтобы механизм сработал. Тогда, порыскав на полу, я нашёл несколько разбросанных зубчатых колёс, подобрал одну подходящего размера и вставил в механизм. Рычаг с натугой провернулся, и люк стал открываться. Выход распахнулся, и я поднялся по лестнице. Вот таким рефреном играли большинство комнат особняка.

Слабый рассеянный закатный свет из мутных окон озарял пыль, витающую в пространстве огромного зала, в котором я оказался. С потолка свисали канаты с блоками, на полу были разложены деревянные балки и плиты, а также повсюду располагались объекты – что-то вроде стен на колёсах. Некоторые образуют небольшие комнаты. Наблюдалась картина беспорядка и неопределённости.

Мною было решено не задерживаться и направляться к выходу. Дверь оказалась заперта, а поверх замка закреплена круглая большая металлическая печать. Каким бы способом я ни пытался снять её и вскрыть замок, выйти традиционном образом я бы не смог. Все окна на первом этаже были крепко заколочены, в свою очередь на балконе сверху, куда не вёл никакой подъём из зала, все ставни раскрыты внутрь. Тогда я понял, что придётся осмотреть особняк.

Пройдя до конца зала, слева я увидел пустой дверной проём, ведущий в узкую вытянутую комнату, в конце которой стояла дверь, закрытая каким-то сложным механическим замком. К ней вели шестерёнки и рычаги, но я решил ничего не трогать, так как механизм на вид был сломан или, скорее всего, разобран. Справа от дверного проёма располагался встроенный в стену фонограф. Я провернул рычаг, чтобы завести пружинку, а когда отпустил, барабан начал вращаться под иглой, но кроме щелчков и треска из рупора не слышалось ничего. Тогда я передвинул иглу в начало барабана и снова завёл пружину, из рупора послышались голоса:

– Эй! Кто там, выпусти нас!

– Да, дверь закрылась, и мы не можем выйти.

– Ау, откройте, пожалуйста.

– Мы тут застряли.

Всё это сопровождалось частыми стуками. В ответ прозвучал спокойный, но твёрдый голос:

– Дверь открывается с вашей стороны, посмотрите на замок, как он устроен.

– Тут множество шестерней и какие-то маленькие рельсы на стене.

– И рычаг.

– Осмотрите механизм, – продолжил спокойный голос, – изучите его устройство, и вы поймёте, как открыть дверь.

– Мы уже вертели ручку и двигали шестерёнки по рельсам.

– Ничего это не дало.

– Поворачивая рычаги, – ответил голос, – внимательно проследите, как работает механизм, что происходит, что меняется.

Некоторое время слышались неразборчивые обсуждения и металлический шум.

– Нет, непонятно.

В этот момент громко лязгнул замок, коротко скрипнула быстро открывающаяся дверь, и бывший спокойным твёрдый голос возбуждённо затараторил:

– Всё же проще некуда! Нужно провернуть рычаг на три оборота по часовой стрелке, и шестерня подвинется сюда, затем подвести по направляющему полотну, которое вы назвали рельсом, шестеренку и провернуть рычаг на два с половиной оборота против часовой стрелки, выдвинется эта шестерня, к ней по направляющему полотну подвинуть очередное зубчатое колесо, и теперь поворот рычага будет открывать замок. Ничего сложного!

Громкий звон, и на этом запись заканчивается.

Шестерёнка, шестерня и зубчатое колесо – единственные синонимы, что я нашёл в доступных мне словарях, не написанных на языке предтечей. Видимо, гений этих миниатюрных штурвалов тоже не знал много слов для их обозначений.

Я обернулся. В противоположной стороне тоже была дверь, но она оказалась заперта. Главный выход опечатан, коридор слева ведёт в тупик, а дверь справа заперта, других выходов не наблюдалось. Я посмотрел посередине, на противоположную от главного выхода стену. Что-то в ней мне показалось не так. Оказалось: вдоль вертикальной планки была щель. Просунув в неё палец, я смог отодвинуть часть стены в сторону. Это была замаскированная раздвижная дверь, ведущая в тёмный длинный коридор.

У входа висела разновидность керосинового фонаря, заполненная синей массой с необычным механизмом кремнёвого поджига – тонкая работа. Уж не знаю сколько точно он тут провисел, но огонь зажёгся сразу и горел очень ярко. Я пошёл вперёд по коридору. Вдоль стен слева и справа располагались двери, запертые причудливыми замками, ни в одну из них я не мог войти. Конец коридора вывел меня к винтовой лестнице, идущей как наверх, так и вниз. Я поднялся наверх и вошёл в незапертую дверь.

За ней оказалась просторная кухня. Тусклое сияние взошедших луны и звёзд не доходило через грязные окна. Впрочем, ничего особенного в комнате не было: каменная дровяная печь, медная утварь, большой стол. Привлекал внимание, разве что, стеллаж, заполненный банками варенья и консервированных овощей не самого лучшего качества. Слева от окна – чуланчик с лестницей вверх. Я стал забираться, но упёрся в люк, закрытый на щеколду: редкий в этом особняке представитель заурядного запора. Мне не составило труда его отворить и подняться.

Комната выглядела схоже с тем коридорчиком, что был за пустым дверным проёмом в большом зале. В ней также были разбросаны детали какого-то механизма, а у приоткрытого выхода валялась, очевидно, выломанная металлическая часть замка. Удивительно, но дальнейший путь вёл в тупик. За выходом, определённо, должен был быть очередной т-образный коридор, ведущий влево и вправо, но обе стороны вели в стены, за которым точно что-то было, но, высвечивая лампой все углы, я не увидел и не нащупал ни одной щёлки. Уже развернувшись и выходя обратно из тупиковой комнаты, я увидел ещё один встроенный в стену фонограф. Запустив его, я услышал череду звонких металлических стуков, которые завершились громким лязгом отломившейся части, и глухим ударом падающего тяжёлого предмета. Дверь скрипнула, и стало слышно не громкое запыхание, которое почти сразу заглушили громкие частые задыхания. Уязвлённый владелец особняка-задачника на этот раз выражал смесь гнева и ужаса:

– Да как Вы посмели так обойтись с моим самым сложным замком?! Вы представляете сколько усилий стоило его собрать?!

– Уж вряд ли больше, чем чтобы его вскрыть, – последовал насмешливый ответ.

– Уж если бы Вы немного подумали, то поняли бы, что замок можно было легко отпереть без грубой силы, – еле сдерживаясь, отвечал голос.

– Видимо, я не такой сообразительный для подобных задачек. Где выход, любезный?

– Дальше по коридору, – процедил трепетный к своей работе конструктор, прежде чем игла фонографа подошла к концу барабана.

Тогда я понял, что эти оригинальные устройства свидетельствуют о последних событиях. С фонографами я сталкивался и раньше, но здешние отличались сборкой. Это были компактные и сложные конструкции. Звучание было чёткое, на сколько это возможно. На местах стыка сочилось синее масло, похоже на то, что горело в лампе. Барабан был выделан из смеси воска и тоже чего-то лазурного. Удивительно: в сравнении с общей заброшенностью особняка, фонографы были в прекрасном состоянии и отлично работали. Позже частично этому будет объяснение.

Более в этом месте не было ничего, что привело бы меня куда-то ещё, и я вернулся через люк обратно на кухню, а оттуда единственный вариант был спуститься по винтовой лестнице в подвал.

Очередной тёмный коридор. Пройдя вперёд, в свете фонаря я увидел слева необычную массивную дверь. Она не была похожа ни на одну дверь до того, у неё не было даже ручки. В то же время это был очевидный запертый проход, за исключением того, что открывался он не классическим способом. Я пошёл дальше вперёд и упёрся в перпендикулярный коридор, ведущий влево и вправо. Я пошёл влево. Освещая путь фонарём, я увидел на потолке большие зубчатые колёса и валы, которые поначалу я принял за какие-то трубы, так как всё это нагромождение было абсолютно неподвижным. Идя дальше, я почуял скверный смрад, напоминающий гнильё, хотя всё же сносный. В конце концов, я приблизился к двери, вошёл внутрь и оказался в большой пещере.

Это был естественно образованный грот высотой, наверное, в три-четыре этажа. Он освещался каким-то невиданными лампами, источающими белый яркий свет, поэтому я оставил свой светильник на входе. В центре пространства располагался гигантский раскачивающийся маятник до потолка. Вместо грузила – стеклянная капсула, закованная в железные прутья, размером в две бочки, поставленные друг на друга. Из вершины маятника исходила череда шестерёнок, ведущая до основания.

Внутри капсулы перетекала густая жидкость цвета индиго. Она кружилась вихрем внутри сосуда, но при этом ещё накатывалась волнами с одной стороны на противоположную, заставляя маятник качаться в одной плоскости из стороны в сторону.

Когда я подошёл ближе, тёмно-синяя масса дёрнулась в мою сторону, словно реагируя на меня. В тот момент я не придал этому значение, поэтому подошёл ближе. Когда капсула опускалась по амплитуде до моего уровня, её содержимое буквально рвануло в мою сторону, заставив содрогнуться весь часовой механизм.

От такой эпидерсии я отпрянул и нелепо выронил посылку, что держал всё время при себе. Она упала прямо на тяжёлые, плотно прилегающие друг к другу, вращающиеся шестерёнки. Коробка в один момент разорвалась, и из неё что-то сверкнуло. Я резко выхватил предмет за мгновение до того, как механизм заглотил останки коробки и растерзал во чреве.

Я попал в инфернальную крепость, полную мириад шестерёнок, и всё, что я принёс с собой, оказалось ещё одним зубчатым колесом – это и было в посылке вместе с отчаянным нервным смешком, что вышел тогда из моих уст.

Я не имел представления, что делать дальше, поэтому просто направился в сторону выхода из грота и, подняв глаза, заметил, что над дверью через фрамугу проходит цепь шестерёнок и валов. Я проследил, откуда она туда идёт, развернулся и дошёл до узла механизма, где вращательная сила гигантской шестерни должна передаваться в особняк, но на месте соприкосновения со вторым зубчатым колесом зияла пустота, а в неподвижной половине торчал отломленный зуб шестерёнки. В этом месте не хватало детали как раз такого вида, что почтальон-однодневка принёс с собой.

Решительным движением я насадил шестерёнку на промасленную до посинения ось – встала идеально. Шестерёнки завращались и стали уносить движение, вызванное гигантскими маятниковыми часами, в сторону особняка наверху. В то же время весь дом как будто ожил.

Я вышел назад. Теперь коридор освещался теми же необыкновенными светильниками, что и в гроте. Дойдя до распутья, от которого до этого пошёл влево, попав в пещеру, я решил пойти дальше прямо.

И снова дверь с фонографом. Я проиграл запись. Поначалу, ничего не было, но потом стали отчётливо слышны всхлипы и стоны: какая-та девица плакала и умоляла выпустить её. Это продолжалось некоторое время, затем последовал оглушительный стук механизма и тяжёлое движение металла, дверной замок щёлкнул.

– Хватит реветь. Ничего бы с Вами не случилось, всё было предусмотрено, тут простейшая головоломка.

В ответ послышались только рёв и неразборчивые слова.

– Да прекратите Вы уже! Возьмите себя в руки! Всё, Вы не справились.

– Мне было так... страшно.

– Ничего страшного там не было, нужно было просто спокойно изучить задачу, и решение бы быстро обнаружилось. Так, хватит! Вы мне надоели! Убирайтесь!

Послышались затихающие рыдания и топот убегающих ног.

– Всё элементарно, – говорил ущемлённый мастер сам с собой. – Вот же, легче лёгкого... Нечего тут было... Совсем уже некоторые... Агрх! Да что же такое!

До конца записи слышались возня и перещёлкивания.

Рядом стоявшая дверь была закрыта на тугую щеколду, которую я сдвинул, после чего вошёл внутрь.

Комната была тёмной. Я спустился с приступки на какую-то плиту, после чего дверь громко захлопнулась, а комната заполнилась ослепительно ярким светом. Я подбежал к двери, но она не открывалась. «Любопытство сгубило кошку, – подумал я. – Дважды».

Поначалу ничего не происходило. Я осмотрелся. В середине абсолютно пустой комнаты стоял пьедестал, на котором был пазл, состоящий из квадрата маленьких плиточек четыре на четыре и пяти круглых ручек: одна располагалась по центру, четыре – по диагонали от центра на линиях пересечения. На плиточках были части различных узоров, которые в собранном виде изображались на углах пьедестала. Куда легче было бы всего-навсего зарисовать это, чем описывать.

Я попробовал повернуть ручку, что позволяло менять позиции плиток. Ручки проворачивались неохотно с тугим щелчком при каждой четверти оборота. Не помню, сколько я провозился с этим, но за одним из щелчков последовала серия более громких стуков, после чего внезапно боковые стены комнаты стали сближаться. Прежде чем я успел что-нибудь предпринять, стены перестали двигаться. «Ничего страшного там не было», – припомнил я недавние слова вкрадчивого гуманиста.

Немного постояв, я решил всё же продолжить собирать пазл, который никак не удавался. Совершив ещё несколько оборотов, снова послышалась серия стуков, и стены сузились ещё. Волнение нарастало, рукоятки проворачивались очень туго. Я приложил больше усилий, как вдруг что-то звякнуло, и все плитки выскочили, разлетевшись по комнате. «Видимо, такого быть не должно», – проскочила мысль, после чего стены стали смещаться. Я секунду подождал, предполагая, что, когда тряска закончиться, я соберу разлетевшиеся части. Я прождал две секунды, три, пять, и тут меня точно холодной водой окатили: стены не перестают сближаться.

Я ринулся собирать плиточки с пола и закидывать их на пьедестал. Собрав, как я думал, всё, я стал укладывать их на свои места, сразу собирая правильные узоры. Стены добрались до обеих сторон пьедестала и замерли. Я облегчённо выдохнул.

Вдруг, сам пьедестал стал уходить в пол. Я наклонился за ним, продолжая собирать узоры, и вот, не хватает одного кусочка. Я резко вскочил и ударился головой о потолок: теперь опускался он.

Ползком я стал рыскать последнюю плиточку, но никак не мог найти её, пока не услышал металлический звон. Она застряла в щели на полу. Схватив её и мигом воткнув на своё место в пазле, я лёг ничком. Потолок остановился, когда уже касался моей макушки, и затем стал медленно подниматься, после этого стены вернулись на свои места, а дверной замок, на счастье, щёлкнул и открылся.

Удивительно, но я даже не дрожал. Прекратить свою жизнь, как зерно в ступке, мне не казалось страшнее, чем как забытая закваска в горшке. Но пережив такое потрясение, мне возжелалось пожить дольше.

Я вышел из этой комнаты-невольки и решил всё-таки ретироваться подобру-поздорову искать другой выход. Проходя по освещённому коридору, я снова обратил внимание на необычную массивную дверь. На ней, прямо посередине, светилась блестящая полусфера, требующая надавить на себя. Рассудок убеждал меня оставить вздор и выбираться наружу, но пытливое сердце уверяло в надобности попытаться узнать больше и уйти глубже.

В отличие от тебя, я – узник, осуждённый вселенной и вынужденный отживать свои дни в месте, где о моём существовании не прознает мир. Так если мне не дано узнать больше, чем пределы унылого Бундока, то почему я не могу рискнуть расширить узкий горизонт, даже ценой своей ничтожной жизни?

Я нажал на полушар, позади что-то щёлкнуло, и тяжёлый механизм с усилием поднял дверь, позволив мне войти.

Это помещение отличалось от всех предыдущих: оно выглядело, как обычная жилая комната. В ней были шкаф, полка с книгами, письменный стол и стул, кровать. На середине стола стояла шкатулочка с замысловатым замочком, который не требовал логики, и я смог легко его открыть. Внутри лежала рукопись.

Как только я её вытащил, где-то вдалеке послышался грохот от разламывающихся частей чего-то колоссального – часовой механизм в гроте. Весь особняк задрожал и необыкновенный яркий свет потух, а массивная дверь тяжело упала, тем самым заперев меня в этой маленькой комнате.

Я оказался в оглушительной и безысходной тьме.

Ощупью мне удалось найти и зажечь лампу на столе. Осмотрев дверь, я осознал, что никоим образом не открою её своими силами. Эта комната была не больше моей в Бундоке, и странное зловоние настигло меня здесь, вызывая спесивые мысли. Всё, что мне оставалось – прочесть манускрипт. Мета-эпистолярий получается, потому что я прикладываю его содержимое:

«Моё имя – Кейлок Металлапид. С самого детства я любил решать логические задачки, а также мастерить шкатулки с секретами. Мои родители были очень умными людьми и одобряли интересы сына.

Я часто изготавливал какой-нибудь ларец с замысловатым замком и дарил подарок, помещённый в этот ларец, кому-то из друзей. Потом я стал изготавливать целые механические ящички. Чтобы их открыть, нужно было провести некоторые манипуляции снаружи ларца: нажимать на малозаметные кнопки, сдвигать панели. Это открывало малые оконца с миниатюрной головоломкой.

Мне очень нравилось приглашать друзей и предлагать им открыть мои ларчики. Они порой часами бились над задачками и так и не могли их открыть.

Со временем мне захотелось сделать нечто большее. Я захотел оборудовать целую комнату, полную головоломок и механизмов. Друзья помогли мне построить небольшой ангар, но сами механизмы я уже собирал сам. Это был оглушительный успех, всем понравилась моя затея. Стали приходить народ из города и проситься попробовать пройти мою комнату-головоломку.

Мне льстило такое внимание к работе, и я захотел сделать больше. Я строил ещё большие дома-ловушки, полные различных потайных путей и всевозможных замков-пазлов. Мои идеи стали усложняться, и мне требовалось больше места и ресурсов, чтобы я мог воплощать задуманное. Именно тогда я и занялся поисками.

Во время изысканий лучшего старта, я встретил странствующего торговца, что предложил мне синее машинное масло, которое обладает водоотталкивающим эффектом и предотвращает коррозию. Механизмы, пропитанные этим маслом, никогда не выходят из строя, а уничтоженные временем – вновь оживают. Синий мазут, выделяемый из той же субстанции, горит ярче любой свечи или керосиновой лампы.

Я узнал, где добывали такое масло. Но история его происхождения пугала до смерти. Люди рассказывали, как бродя в пещерах, шахтёры утопали в синей смоле, как живой дёготь тянул свои щупальца к осмелившимся собрать его, и как дурной дух бил в нос всякому, кто подходил к тому месту. Несмотря на это, синее масло мне было необходимо.

Я отыскал ту область и стал исследовать пещеры. Рассказы не были преувеличены. Я постоянно увязал в синей массе и несколько раз едва не утонул. Прослеживалось что-то странное в поведении тягучей жидкости, как будто она, обладая разумом, хотела избавиться от меня и чинила препятствия. Это была живая слизь, поэтому в качестве названия мне не пришло в голову ничего лучше, чем "Витамукус".

Своей настойчивостью я смог укротить Витамукус и подчинить своей воле, как мне казалось. Он перестал сопротивляться и брался в руки. Хотя эта невероятная вещь обладает множеством секретов, меня не интересуют его алхимические свойства.

Я принялся обустраиваться и использовать все средства для грандиозного проекта: постройки большого дома со сложными и невиданными ранее механизмами головоломок.

Исследуя Витамукус, я обнаружил, что при нагреве он выделяет то самое синее масло, а в осадок выпадает восковая масса. Если смешать осадок с небольшим количеством воды, то получается ярко горящее топливо.

Когда особняк был закончен, я принялся за создание того, что мне всегда нравилось. Металлапид или камнеметал, за открытие которого мой предок получил своё имя, позволял мне с легкостью воплощать любые свои задумки. А с применением Витамукуса, мне удалось усложнить особо мелкие работы.

Приглашая людей из окрестных поселений и своих старых друзей, я снова почувствовал то восхищение и признание: все поражались моей работе. Но что-то не давало мне покоя. Странный запах, что преследует меня, как только я стал работать с Витамукусом. Даже сейчас я чую этот запах... нет, я его слышу, он говорит со мной.

Я стал изготавливать всё более изощрённые замки и механизмы. У моих новых гостей возникали трудности в решении задач. Они стали жаловаться, что это слишком сложно, или вообще решали методом бездумной силы. Поначалу я чувствовал досаду, многие уже не восхищались моей работой, а кто-то откровенно насмехался над ней. Тогда мне стало мало простых и безобидных задач.

Я не желал никому вреда, но что-то нашёптывало мне дикие идеи. На этот раз уже ни у кого не получалось решать мои головоломки. Меня это стало злить. Я был уверен, что они не ценят мои труды и смеются надо мной. Я испортил отношения со всеми – больше никто ко мне не приходил.

Я решил всё переделать, построить что-то новое и такое же грандиозное. Мне нужно было больше ресурсов. Тут я решил снова обратить внимание на синюю жидкость. В ходе экспериментов я обнаружил, что, разогрев до определённой температуры и размешав Витамукус, он продолжает вращаться без остановки. Невероятно! Это вещество хранит в себе огромную тайну, а я не способен постичь всех секретов.

Я переселился в подземный этаж особняка, работая упорно и самозабвенно. Убедить людей прийти добровольно не получалось. Поэтому я стал строить ловушки, заманивая испытуемых к себе. Стало ещё хуже. Меня ненавидели и боялись, но при этом меня ослепляла безумная гордость. Этот запах говорил со мной, я стал замечать, как Витамукус в маятнике реагировал на моё приближение. Я сходил с ума.

Для работы машин в комнатах нужно было передавать вращение ротора в механизмы, но шестерёнки не выдерживали долгого напряжения. Я заказал деталь у мастера, которого знаю очень давно. Надменность мешала мне признать, что кто-то другой решит мою проблему.

Вот, я заболел какой-то лихорадкой и пролежал в комнате, не сверяя работу механизма. Из-за глупости и самоуверенности я оказался заперт в собственной комнате. Механизм двери вышел из строя и больше не открывался. Периодически мне так плохо, что я не могу ясно мыслить. Только в те недолгие периоды, когда меня отпускает лихорадка, я могу писать эти слова.

Самовлюблённость побудила меня заранее вырыть могилу. Раскопки вывели меня в сеть пещер, что я не желал исследовать. Поэтому я просто соорудил сбрасывающий механизм под кроватью, чтобы, если однажды я не смогу встать с постели и выключить будильник, дело моих собственных рук само похоронит меня под землёй.

Мне страшно умирать, но ещё больше я страшусь того, что на меня так повлияло за последние годы жизни. Мне стыдно просить прощения, поэтому я надеюсь, что все просто забыли имя Кейлока Металлапида».

Вот оно – сеть пещер под кроватью. Я подошёл к постели. В стене были вмонтированы часы. Я завёл будильник, и после того, как он прозвонил, ложе съехало в сторону и накренилось, а люк в полу распахнулся. Я поднёс лампу, но внизу ничего не было. Значит малахольный мастер не остался гнить здесь, а нашёл выход. Тогда я спрыгнул в нору, а люк надо мной закрылся. Я пошёл дальше по проходу и со временем увидел свет. Природа загодя подготовила второй выход из обители энигматичного аскета. Это оказался небольшой лаз, пронзаемый лунным светом. Когда-то этот проход был завален, но я убедился, что его расчистили изнутри. Выйдя и очутившись рядом с водопадом и старым мостом, я направился в город.

В Бундоке почтальмейстеры покаялись, как потешались надо мной. Несколько лет назад в лесу поселился изобретатель, строитель диковинных машин. Но многие боялись особняка и его хозяина, окутывая его имя мрачным мистицизмом. Со временем от Кейлока Металлапида не стало никаких вестей, и все решили, что он уехал, а к дому никто и приближаться не хотел. Когда на его имя пришла посылка, на почте все удивились. Но по причине не востребованности получателем, о посылке все забыли, решив, что она уже никому не нужна.

Знаешь, а я ничуть не гневлюсь, что мне подсунули это отправление. Ты, наверное, заметил, что я меньше язвлю в этом письме. Это уникальная история загадочника поразила меня. Может быть, Бундок и чуждый мне город, но высокомерие довело жителя шато до безумия в полном одиночестве. Хотя, кажется, было и что-то ещё.

Я не могу покинуть этот отдалённый уголок мироздания из-за дамнации от трансцендентных сил. Возможно, я должен познать кротость и перестать гнушаться окружающих людей. Что бы ты посоветовал мне?