Самурай Тори Мацумото сбежал с поля боя. Ему надоело! Он вылез из окопа и побежал. Прямо в чем был – в темно синем костюме ниндзя и с мечом в руках.

Сейчас он прорубал себе дорогу через заросли камыша тем самым мечом. Сверху моросил противный дождь, ноги были по колено в холодной воде. Но Тори Мацумото остервенело рубил тростник, царапая руки и лицо. За ним должна быть погоня! Вот-вот и над ухом просвистит стрела лучника из отряда карателей! Или в спину ударит пуля снайпера из заградотряда. Ни с тем, ни с другим самурай встречаться не хотел. И он рубил, рубил и рубил. Махал, махал и махал. Пока были силы и светлое время суток, он прорубал себе дорогу подальше от этой войны. Непонятной и бессмысленной. Хотя разве войны бывают другими.

Уже перед самым закатом Тори Мацумото выбрался из камышей. Нужно было спрятаться от погони. Пока его не нашли. Но ведь они могут пустить вслед ему свору доберманов, которые найдут его по запаху немытых шей. Значит нужно спрятаться. Но где? Где?

Самурай Мацумото увидел под берегом сосну с торчащими наружу корнями. Там было что-то вроде норы. «Лиса или барсук?». Не важно уже было! У него был с собой меч, а значит отобьётся.

Но ни лисы, ни барсука там не оказалось. Тори Мацумото залез поглубже в нору, заткнул вход здоровенным куском глины и вскоре уснул.

Середь ночи все-таки пришел хозяин норы. Это был все-таки барсук. Барсук Хаяки. Он был пьян и не обратил внимания на спящего в его жилище самурая Тори Мацумото. Зато сам самурай его заметил. С барсуком спать было теплее, но пришлось всю ночь спать так, чтобы не создавать видимости своего присутствия.

Утром, еще затемно, даже не опохмелившись барсук Хаяки ушел на работу. А самурай Тори Мацумото скоро проснулся от холода и вылез из норы. Теперь он был по уши грязный, вонял барсучьими отходами да к тому же сразу промок от росы. Но нужно было бежать. И он побежал.

Бежал через кусты рябины и заросли берез, бежал мимо борщевика Сосновского и сосен Тунберга, бежал через камни, реки, горы и поля.

Так самурай Тори Мацумото бежал полдня. Он постоянно оглядывался потому, что ждал, что за ним будет погоня. У него даже заболела шея от того, что он постоянно оглядывался. Наконец он устал. И дико захотел есть.

Сил у самурая Мацумото почти уже не было. От того он чуть и не рухнул под обрыв, который едва заметил. Ухватился рукой за сосенку средней толщины да и сразу отшатнулся. А отшатнувшись залег и стал смотреть вниз. Там внизу, где простирался огромный осоковый луг, шли люди и еноты. Оборванные, грязные, с кулями на плечах. Мужики кто в шляпе соломенной, кто в шапке-ушанке, но все без штанов и в одних пончо. Бабы в платках, которые когда-то были цветастыми да в кимоно из старых кормовых мешков. Еноты в тирольских штанах, из-под которых торчали облезлые до кожи хвосты. Все брели в ту сторону, где не было войны. Резали ноги об осоку, спотыкались на кочках, падали в холодную воду, тут же пили её, вставали и снова брели. А с краю от этой бредущей толпы шли ронины, одетые в выцветший камуфляж «Березка», с пилотками на голове, с ППШ и двустволками в руках. Озираясь по сторонам, они охраняли бредущих от злых людей.

Самурай Мацумото вжался в землю так, что ноздрёй втянул пару хвоинок. Он вдруг понял, что ему сейчас страшнее всего в его жизни. Он в бою никогда не боялся врага, а сейчас ему страшно. И боялся он даже не ронинов, которые могут его подстрелить, а тех самых грязных, босых, с порезанными ногами. Потому что это из-за него и таких как он они сейчас бредут по этому холодному колючему лугу. И если они увидят его, его самурайский меч, его костюм ниндзя, то они просто втопчут его в эти осоковые кочки. Забьют палками, на которых висят их рваные кули.

И как обрадовался самурай Мацумото, когда понял, что бредущие не смотрят по сторонам, а глядят только под ноги, чтобы не упасть на кочках. Он дождался, когда ронин идущий ближе всего, отвернулся от обрыва, и как на пружине помчался туда, куда ноги несут. Потому что в глазах у него было темно – от страха и от стыда.

Ронин, услышавший шорох, вскинул ППШ, равнодушно дал очередь в сторону леса и так же равнодушно пошел по краю луга. Бредущие даже не подняли голов.

В деревне, которая так удачно подвернулась Тори Мацумото, не было никого. Вообще. Пустота. Большинство домов были разрушены. Двери болтались на одной петле. Половина заборов в огородах была повалена. Но здесь могла еще остаться еда!

Тори Мацумото стал забегать в каждый дом. Он заглядывал в горшки и чугунки, в кастрюли и сковороды. Но все было пусто. А чаще еще имело характерные отверстия от пуль патронов калибра 6,5×50 мм Арисака. Жутковато стало самураю Тори Мацумото. Вспомнил он эту деревню и что они в ней недавно творили. Жутко и стыдно стало самураю Мацумото.

Он выбежал из дому. Глянул в огород и увидел там остатки не вырытой картошки. Бросился туда, стал сначала мечом, а потом руками копать землю, чтобы хоть как-то выковырять клубни из земли. «Вот ведь до чего себя довел. Самурай сам копает себе картошку. Где ж вы, слуги, мои слуги, слуги верные мое?» - бормотал он про себя фразу из старинной самурайской песни про ключника замка сёгуна.

 

Никогда ещё самурай Тори Мацумото не радовался грязным клубням, которые были у него в руках. Он метнулся в брошенную избу, захотел затопить печь, начал искать спички, вспомнил, что у него с собой есть крецало. Но опомнился... За ним должна быть погоня. Они увидят дым, они учуют его запах и запах вареной картошки. А значит нельзя.

Он забился в угол под висевшим на стене образом богини Аматэрасу и стал чистить мечом грязную картошку, поглощая ее прямо так – сырой. Но плохо чищенная, с кусками прилипшей грязи картошка казалась ему сейчас вкуснее, чем любое из блюд на приёме у императора, которое он пробовал всего-то четыре месяца назад.

Самураю Тори Мацумото стало грустно и уже никуда не хотелось бежать. Он решил, что если и суждено его найти, то пусть найдут. Мацумото нашёл на кухне простреленную соломенную циновку и, укрывшись ею, лег на голой кровати с панцирной сеткой. Ему все еще было стыдно. И за то, что они вытворяли в этой деревне. И за то, что они жрали шикарные блюда на приёме у императора, пока здесь, в этой деревне, люди питались одной картошкой да моркошкой. Стыдно за то, что они устроили непонятную, дурацкую, никому не нужную войну – такую же, как все войны. Стыдно за то, что он сбежал из окопа, а не вышел между двух враждующих сторон и не крикнул им, что эта война дурацкая и ненужная, и что пора всем идти по домам. Бабы ждут. Или уже нет...

От стыда ему стало жарко. Он прижался поближе к стенке и уснул...

Самурай Тори Мацумото снова проснулся на рассвете, но не от холода, а от звуков шагающих ног. Он схватил меч и подкрался к двери. По песчаной дороге устало, но, стараясь не сбиваться со счета, маршировала рота солдат с винтовками и в пехотной форме цвета хаки, к тому же вымазанной окопной грязью. «Это за мной!» - решил Тори Мацумото. Но нет. Они прошли мимо в утренний туман. Причем прошли в ту сторону, где уже не было войны. Мацумото немного подождал и на карачках выбрался из избы. Подполз к плетню и посмотрел на дорогу. Потом приподнялся. Никого не было. Встал в полный рост и понял, что он влип. Из тумана, метрах в сорока на него смотрел другой самурай, только облаченный в полный доспех. Его шлем висел на столбе забора, а в зубах дымилась длинная тонка трубка. Мацумото решил, что уж с одним-то он сможет повоевать. Он поднял меч, держа рукоять у щеки, и начала разгоняться. Метров за пятнадцать он издал крик:

- Банзай!

- Хренай, - услышал он в ответ и остановился.

Такой реакции Мацумото не ожидал. Тем более от начальника особого отдела самурая Харакавы.

Тот отвернулся от него и, затянувшись трубкой, выпустил дым в туман.

- Вы не за мной? – неловко спросил Тори Мацумото, волоча за собой ме, и чертя им линию на песчаной дороге.

- Да кому ты на хрен сдался! – нервно выпалил Харакава. – Ты думаешь ты один такой? Кто вскочил перед боем и убежал. Ты думаешь, ты один понимаешь, что эта война дурацкая и ненужная?

Мацумото молчал. Не знал, что ответить. Он и правда думал, что он один такой.

- Вон, видел роту? Домой пошли. И ты иди. Нечего тут в героя играть.

- А меч? Сдавать?

- Чем ты картошку чистить будешь? Оставь.

- А вы мне в спину из «Вальтера» не стрельнёте?

- Дурак.

Харакава вытащил из внутреннего кармана доспехов «Вальтер». Вынул из него обойму и выбросил ее и пистолет в разные стороны.

- Доволен? – хмуро пробурчал Харкава и снова затянулся.

- А вы.

- Я тут пока, - как-то не уверенно сказал всегда уверенный в себе Харакава. – Родителям... У родителей... Родителей... Да иди ты уже, самурай Тори Мацумото!

Мацумото несмело прошел мимо особиста. Закинул меч на плечо и прибавил шаг.

- Тори, - окликнул его особист и протянул погрызенную плитку шоколада и сильно початую маленькую бутылку коньяка. – На. Позавтракаешь. И погреешься.

Мацумото уже ушел от Харакавы довольно далеко, когда до него донесся крик размытый туманом.

- И не воюй больше!

И он больше не воевал.