Эпиграф:

А тот кто раньше с нею был,

Меня, как видно, не забыл,

И как-то в осень,

И как-то в осень…

Иду с дружком, гляжу — стоят,

Они стояли молча в ряд,

Они стояли молча в ряд,

Их было восемь.

В. Высоцкий «Тот кто раньше с нею был» (1)

 

Октябрь. Раннее утро. Ряд пламенеющих рябин.

Трое подростков поджидали четвертого у поворота в узкий проулок, где с одной стороны жилой дом, а с другой — высокая земляная насыпь над старинным бомбоубежищем. Он обязательно пройдёт именно здесь, если не увильнёт, как обычно.

 

Сладостный морозный воздух, чистый, свежий и ласковый. Динамичная музыка в наушниках. Феликс знал, что там впереди поджидают враги.

Его трясло от возбуждения. Он засунул сжатые в кулаки руки поглубже в карманы куртки.

«Снова за окнами белый день, день вызывает меня на бой!» (2)

Вызывает — придётся ответить. Что ж! Он не свернёт в обход!

«Весь мир идёт на меня войной!» (2)

Идёт то он идёт, да вот Феликс, не совсем знает что с этим делать. Сейчас он с ними поравняется, и что тогда? Надо что-то сказать? А потом что? Ударить первым или ждать удара? И если ударить первым, то кого именно?

Их трое. Марк — бычина здоровенный, но в общем-то Валера опасней.

А вот от Юры он такого не ожидал. То есть ожидал, но все равно обидно.

Обидно, что их трое, а он один. Ну почему так? Ведь когда ты один, а их трое — то, выходит, что они правы. Хотя сейчас они вообще-то правы, и от этого особенно обидно. Как набросятся со своим этим чувством правоты… Сволочи!

Точно! Вот они! «Они стояли молча в ряд…» (1) Прямо как у классика, только их не восемь, да и он без дружка.

Раньше Феликс никогда особо не тяготился одиночеством. Можно было вставить наушники и забыться в собственных мыслях. Небо, солнце, городской закат всегда что-то говорили его душе. Горизонт поглощал из сердца любую отраву. Потом дома Феликс пытался выразить это в рисунках. Так что жизнь всегда была содержательной. Он был неуязвим для мира, но теперь вся эта неуязвимость куда-то исчезла.

У Феликса защипало глаза, сердце бешено застучало.

«Верь мне, я буду с тобой в этой драке!» (3)

Спасибо, Витя Цой! Спасибо!

Этот проклятый Валерка всегда его ненавидел, вернее, животно презирал (непонятно почему, они вроде не особо пересекались). Но Юра никогда не позволял им нападать на Феликса по-настоящему. У Феликса с Юрой даже сложилось что-то вроде дружбы.

Но вот, пожалуйста! Сейчас этот хренов Юра стоит у Феликса на пути вместе со своими долбанными братцами. Оно и понятно — братья. Куда Юрке от них!

«Со мной был нож.

Решил я: -Что ж…» (1)

Ножа у Феликса не было. Хотя накануне он о нём подумал. Но нет. Поднявший нож, от ножа и погибнет. Закон кармы.

Идти на них, или пройти мимо с независимым видом? Может, если просто идти мимо, то всё обойдётся?

Валера заступил дорогу.

Нет, видно, не обойдётся.

Солнце ласково заглянуло в лицо и погладило по волосам. Спасибо, друг! Спасибо, милое! Как же хорошо!

А в следующее мгновение:

— Гады! — Проорал Феликс и кулак с зажатым булыжником полетел Валере в лицо.

«Ударил первым я тогда,

Так было надо!» (1)

На замёрзшую грязь быстро закапала кровь сначала Валеры, затем Феликса. А потом Феликс полетел мордой в эту самую кровь и сверху посыпались удары.

— Не дайте ему подняться! — крикнул Юра.

Прикрыть голову, колени подтянуть к подбородку.

Ох, да они же его так убьют!

Но снова голос Юры:

— Марк, хватит! Прекратите!

Юра опустился рядом:

— Феликс, ты можешь встать?

Феликс попытался, но такое всегда верное, всегда такое послушное тело впервые не послушалось.

— Гады!

— Феликс, прости.

— Гады!

— Потерпи.

— Гады!

Я вызову скорую.

— Сволочи!

«Врач резал вдоль и поперёк,

Он мне сказал: держись, браток…» (1)

 

Феликса не резали. Ему зашили губу, вправили нос, загипсовали руку и ногу и обнаружили небольшой сотряс. Так что теперь он лежал на больничной койке, а Юра сидел рядом на стуле и в который раз повторял:

— Феликс, прости нас.

— Сволочи! Втроём на одного…

— Да ты троих стоишь — «тонко» польстил Юра. — Пойми, если бы ты вынул нож, всё было бы намного страшнее. Никто бы не отмазался! Я видел, как ты купил нож, ты хотел убить Валеру!

Феликс помолчал немного:

— Я тогда фломастеры купил. Про нож думал, но побоялся. Меня тогда вообще чуть не стошнило.

— Да ты и без ножа… Ты без ножа страшный, когда в бешенстве… Пойми, мы набросились… Мы не хотели, чтобы так всё было. Мы не хотели тебя так сильно бить. Но если бы ты встал, всё было бы хуже. Прости нас!

Феликс не помнил, чтобы когда-то бывал «в бешенстве» (он считал себя спокойным человеком), но со стороны виднее… Тем более, что он замечал, что Юра и в самом деле как будто его не то побаивается, не то уважает. Это было приятно.

— Ты можешь написать заявление и погубить хорошее будущее Валеры, — Юра перевел дыхание и с новой силой: — Тебе никто не поверит! Мы с Марком будем всё отрицать, но Валера скажет правду. Он такой. Скажет правду и погубит себя. А ведь настоящая правда в том, что ты собирался Валеру убить. Я видел, как ты купил нож! Видел твоё лицо! Я был тогда в магазине. Если бы ты встал, то бросился бы с ножом на Валеру!

— Я не покупал нож. Я ему только бровь рассёк…

 

Юра знал, что тот нож Феликс не покупал, потому что тот самый нож купил он сам. Как только Феликс ушёл. Смертоносную невесомую штучку унёс в кармане Юра. И никому не показал.

Отмеченный таким сильным вниманием Феликса, этот нож превратился для него в таинственный артефакт. Трофей. Ведь Феликс собирался им зарезать Валеру! Юра тогда как мысли Феликса увидел. Как будто душа Феликса приоткрылась ему. Юра это умел. Читать по глазам. А как же иначе, имея братьев? Валера с Марком ещё и подумать не успели, а он уже всё знает, чего они там затеяли.

 

В тот день Юра копался у полок с книгами. И вдруг что-то потянуло его оглянуться: смертельно бледный Феликс прожигал взглядом стеклянный прилавок у кассы, а потом чуть не проломил этот прилавок лбом. И Юра понял, что Феликс замыслил убийство. Он испытал благоговейный ужас, чувство зловещего скользящего движения возле шеи, которое холодом пробрало до самого копчика.

В одно мгновение Юра оказался рядом, чтобы увидеть как зеленоватый Феликс пялится на нож для бумаги, облизывая пересохшие губы.

— Вам плохо?

Феликс судорожно перевел дыхание:

— Всё хорошо. Фломастеры и книжка.

Неверными руками Феликс сгрёб покупки в рюкзак и ушёл на нетвёрдых ногах, едва не приложившись о дверной косяк. Юру он не увидел. Он, кажется, вообще ничего не видел.

— А можно мне вот этот ножик с витрины? — Спасибо. А такая книжка, как сейчас купили, ещё есть? — Давайте.

Небольшая книжка в мягком переплете. Азбука Мировой Классики. Махабхарата в кратком пересказе.

Любопытно.

Спасибо, Феликс.

 

Юра выбежал вслед за одноклассником. Опираясь вытянутой рукой на ствол дерева, всё ещё бледный Феликс пытался отдышаться. Юра быстренько скользнул мимо.

Как же ему нравилось чувствовать ножик в кулаке. Он казался ему живым и тёплым. Трепетным. Как будто бы Феликс одухотворил его взглядом.

Юра чувствовал, что завладел чем-то сакральным.

Лезвие дремало в рукоятке.

Придя домой, Юра потихоньку спрятал ножик под подушку.

Ночью ему приснился очень красивый сон, яркий и какой-то эпический, сохранившийся в памяти лишь частично, но оставивший очень сильное впечатление.

Юра прожил целую жизнь в очень реальном и красивом древнем мире, в котором Феликс был его старшим братом, обожаемым и ненавидимым, и совершал кровавые подвиги. У всех были другие имена, но Юра их не запомнил. И в том сне Феликс на самом деле убил Валеру стрелой в горло, небрежно обернувшись на скаку, когда Валера прицелился ему в спину. Даже проснувшись Юра помнил этот ужас и чувствовал вкус слёз. Они с мамой горько плакали.

И в том сне случилось ещё очень много всяких событий.

Феликс был их старшим братом и одновременно их врагом, которого они смертельно боялись, и которого Юра в конце концов одолел всеми правдами и неправдами и завладел его волшебным всесокрушающим мечом (во сне канцелярский ножик превратился в сияющий меч).

И он, Юра, держал этот меч в руках, стоя над окровавленным телом и был горд, счастлив и печален. Потому что знал что отныне мир принадлежит ему одному, но только мир этот стал намного меньше и проще. И что оружие, добытое им, единственное, что осталось от того другого большого непостижимого мира, который навсегда ушёл вместе с братом.

Как будто Феликс был атлантом, держащим небо на высоте своих рук.

Но он ушёл, и небо опустилось. Мир уменьшился до размеров Юры.

Он посмотрел в прекрасное, но уже совершенно мертвое лицо (из перерубленной шеи перестала хлестать кровь) без ненависти, с грустью и любовью.

Проснувшись Юра тщательно спрятал ножик.

С тех пор он испытывал к Феликсу живой интерес и невольное уважение и даже начал добиваться его дружбы, чем сильно удивлял братьев.

Впрочем, Феликс действительно был старше (однажды он остался на второй год, проболев пять месяцев подряд).

Романтизировав своего одноклассника, Юра уже не мог отказаться от этого своего представления о нём. Образ неотвратимого, как смерть, всадника с безмятежным взглядом и безжалостными, злыми стрелами сделался для него неотделимым от раздолбая Феликса.

И в утро нападения Юра по-настоящему испугался.

Он чувствовал, что тот воин не был лишь игрой его воображения. Что не такой уж раздолбай этот Феликс.

И что он себя ещё покажет.

 

Сон Юры.

 

Природа жаждущих степей

Его в день гнева породила.

А. С. Пушкин. «Анчар»

 

Мир, в котором оказался Юра во сне был так прекрасен, так огромен и ярок, что никак не мог быть осмыслен, а только принят как всепоглощающая данность. И даже после пробуждения Юра продолжал тянуться к нему душой.

Непостижимо высокое древнее (то есть, юное) небо недвижно стояло над непостижимо бескрайней степью. Солнце было страшно в своём великолепии. Огромный огненный шар! Оно было живым. Оно было карающим. Оно было близким, потому что ему молились и приносили жертвы. Оно золотило траву, которой питались лошади. Оно нависало над людьми и становилось так грустно, когда оно уходило за горизонт.

Ночью люди жались к костру, а если отходили от него, то всецело доверяли себя звёздам.

Это были те времена, когда человек ещё не стал важной птицей, а был всего лишь случайным и необязательным существом, которое легко могло затеряться среди эпической красоты и величия, да и вовсе сгинуть бесследно.

И Юре хотелось побыть в том мире подольше.

Было ли это на Земле или же на какой-то другой благословенной планете, он так и не понял.

 

Юра помнил, что они всегда разводили очень маленький костёр и жили в постоянном страхе, потому что степи горели под ними, чужое племя гнало их прочь, истребляя людей и похищая скот.

Мама рассказывала, что когда-то на прежней родине их семья была очень богатой и знатной, а население слишком многочисленным, и было решено, что народ разделится на три части, и та треть, на которую падёт жребий, уйдёт навсегда. Её муж, их отец, был молод и решителен и привёл людей в эти степи. Радея об общем благе, он пообещал принести своего старшего сына, которому тогда было только два года, в жертву новому месту.

Мать взяла ребёнка и отошла подальше в степь. Она уже намотала ему на шею верёвку, но не успела закрутить её палкой так, чтобы хрустнули позвонки. Ей вдруг показалось, что солнце почернело и закрыло половину неба. Не помня себя от ужаса, она схватила мальчика за ноги и изо всех сил ударила об землю, надеясь что этого окажется достаточно, чтобы сломать ему шею, и убежала.

Очень скоро в степях, изобильных сочной травой, появились новые люди, прирождённые кочевники, которые спали, ели и даже рожали на лошадях. Они были сильны и горды своей победительной силой. Но по-настоящему стали они страшны, когда повзрослели молодой хан (которого Юра во сне наделил чертами своего двоюродного брата Дарьяла, с которым понемногу соперничал в обычной жизни) и его названный младший брат, которого ещё несмышленым ребёнком кочевники подобрали в степи. Непобедимый воин, владетель волшебного оружия, он был бесконечно предан побратиму-хану (во сне употреблялось другое слово, но память Юры его не сохранила), его правая рука, безжалостный к их общим врагам, которым нёс гибель и разорение.

 

— Он должен был стать нашим хранителем, но стал нашим проклятьем! Не успокоится, пока всех не изведёт! Не будет нам покоя пока он жив! — прячась под телегой, Юра слушал горькие причитания матери. — Ведь никто, никто кроме меня не видел того черного солнца-пожирателя!

 

А в том сне Феликс был воистину хорош! Всадник-смерть, как называл Юра. Дерзкий и всегда весёлый, безразличный к их бедам и страданиям.

С вечной травинкой в улыбающихся губах. Равнодушный к тем, кто утратив расположение Судьбы, больше не мог постоять за себя. К жалким и слабым.

Юра помнил как вис у него на стремени, заклинал вспомнить, поверить что они братья, умолял не забирать лошадей.

Феликс бесстрастно отшвырнул его ударом сапога. Юра ждал, что он затопчет его лошадью, но Всадник-смерть проскакал мимо.

Юра побежал за ним, чтобы снова повиснуть на стремени и снова умолять. И тут Феликс вдруг обернулся, легко вскинул лук и пустил стрелу, даже не прицелившись, всё с той же улыбкой, так же посасывая травинку. В тот раз он застрелил Валеру и угнал почти весь скот, оставив Юру и его близких на унизительное и голодное прозябание.

 

— Теперь он придёт за нашими жизнями. У нас больше ничего нет, — Юра помнил, как мама сломала стрелу, чтоб вытащить её из Валентиной шеи, потом соединила половинки. — Кровь да притянет кровь. У вас одна кровь, вы братья. Один отец и одна мать. Пусть затоскую твоя кровь, пусть приведёт она тебя к нам, чтобы ты вспомнил нас, не вредил нам, чтобы ты защищал нас, как и должно тебе!»

 

Но Феликс, если и помнил что-то из первых лет жизни, всё забыл в тот миг, когда новая мать взяла его на руки.

«Я сразу узнала тебя, — часто говорила она, — ты лежал в траве без сознания, как-будто бы упал с неба. И я поняла, что ты будешь надёжным товарищем, верным другом моему сыну, названым братом. Ты наша удача, наша победа, пока ты c нами, нашим врагам ни за что не одолеть нас!»

И с этими словами она с ясной улыбкой подавала Феликсу самый лучший кусок, а он всегда разламывал его на две части и ту, что побольше отдавал брату. А тот в свою очередь всегда поступал также на радость их общей матери, которая не спускала с них сияющего материнского взора, не уставая любоваться красавцами сыновьями.

 

«Но если ты не будешь добр к нам, то это остриё найдёт твоё же горло, твоя стрела с красивым оперением поразит тебя же, травинка, что у тебя во рту напитается ядом, станешь ты уязвим для нас, — Юра нашёптывал заклинания на обломок стрелы с присохшей Валентиной кровью. По наущению матери он смазывал своей кровью наконечники стрел, оси телег и даже копыта оставшихся лошадей. — Одна мать, один отец. Не знать тебе покоя. Пусть тоскует твоя кровь, пока не заведёт тебя в то место, где я смогу убить тебя!»

В том сне Юра завидовал Феликсу. И восхищался той беззаботной лихостью с которой он творил зло, почитая его за доброе дело, достойное воина. Для Юры он был подобен стихии, которую нельзя понять, а можно только бояться и трепетать.

 

Юра не смел глядеть в мертвое лицо, а лишь на траву рядом. И дрожать. На миг пришло дерзкое желание подойти и победительно поставить ногу на грудь убитого, но он тотчас же устрашился. Нет, он не сможет. Он погубил его! Но даже перед мёртвым он трепещет! Юра лёг на землю и ползком подобрался к Феликсу. Отвернув лицо, он нащупал меч на траве. Затем в мягких складках ещё тёплой одежды то, что больше всего желал и страшился найти — маленький железный кинжал, точно такой же как у Юры. Только немного другой узор на ножнах. Стало быть, правда. Братья.

 

Юра знал, что не посмеет оставить меч себе.

Он принес его хану.

— Пощади во мне его кровь, он наш брат! Вот его кинжал, у меня такой же. Прими меня вместо него, я буду служить тебе!

— Ты ничтожество, — процедил Дарья сквозь зубы.

Юра на миг поднял взгляд на его бледное измученное лицо и на пустую скамью рядом и зарыдал от горя.

— Хитростью и колдовством я погубил его, хитростью и колдовством я буду служить тебе. Мы все будем служить тебе! И потомки наши будут служить твоим потомкам! Из рода в род… Клянусь, что говорю правду и не будет иначе!

Юра причитал и чувствовал, как эта клятва становится для него смыслом жизни, его плотью и кровью, как каждое слово связывает его и Дарьяла нерушимыми узами.

Юра подполз поближе и выложил к ногам хана два одинаковых кинжала.

И услышал тихий стон, когда тот признал оружие Феликса.

Юра понимал, что Дарьял не пнул его лишь из брезгливости, но именно поэтому не боялся. «Большое яростное сердце не выносит пустоты, — подучивала мать. — Человек тянется к человеку. Ему будет легче видеть лицо убийцы друга, чем пустоту. Помни об этом и стой на своём!»

— Ты червяк, как он мог быть твоим братом?

— Мы собирались принести его в жертву, но степи не приняли…

— Что за мерзкий обычай!..

— Мы забудем наши обычаи и примем ваши… Мы отдадим тебе наши кинжалы в знак вечной преданности, пусть не будет у нас отдельной судьбы!

Теперь Юра был счастлив оплакать Феликса вместе с его побратимом. Слёзы на щеках были искренними. Утрата общей. И Дарьял сидел молча. Не возражал. Мама оказалась права. Человек тянется к человеку. Он принял Юру и всех его родных в память о Феликсе. Степи стали для них домом. Юра забыл и Валеру и Феликса и полюбил хана всем сердцем.

В том мире у них не было богов. На небе солнце — на земле хан. Вполне достаточно, чтобы жить.

 

Под впечатлением от сна.

 

Он имел одно виденье,

Недоступное уму.

И жестоко впечатление

В сердце врезалось ему.

А. С. Пушкин «Рыцарь бедный»

(автор знает, что правильно «и глубоко впечатленье», но здесь пусть будет «жестоко впечатленье»)

 

Проснувшись Юра постарался спрятать нож получше.

Когда в то утро они втроём поджидали Феликса «для объяснения», Юра думал, что братья просто не знают, c кем связались, каким опасным, каким страшным противником может быть вот этот вот Феликс, который решительно сжав губы, стремительно шёл прямо на них.

Повалить и не дать подняться, бить лежачего!

А как же иначе? Ведь с подмёрзшей земли мог подняться тот самый Воин-смерть!

 

Юра вдруг как будто бы очнулся от забытья.

— Янтарный цвет, цвет души, — мечтательно проговорил Феликс, безмятежно рассматривая квадраты солнечного света на больничной стене. Философ хренов! Отёки спали, кости носа срослись, на верхней губе аккуратный шов. Будет ещё один брутальный шрам. Легко отделался. Юра вдруг вспылил:

— Да кто же тебе виноват, что нас трое, а ты всегда один как богом проклятый ходишь! Почему Валера должен за это расплачиваться?

Феликс молчал. И Юра тоже молчал, потому что не мог заставить себя произнести имени Инги.

Но тут дверь палаты открылась и на пороге возник «чёртов брат Дарьял»:

— А где здесь Феликс? Юра тебя уже совсем заморил? Ничего, я тебя сейчас спасу!

И он прошествовал в своих высоких ботинках через всю палату, пружинисто лавируя между коек, и сразу же как будто околдовал Феликса. И бас гитара конечно же на месте, за спиной, гитарист ты наш великий, не забыл нацепить…

— Мой младший брат Дарьял, — отчеканил Юра.

— - Расслабься, оба мы старшие. А ты, значит, Феликс? Это тебя мои братья так уделали. Скоты, но ты прости их неразумных, — Дарьял явно забавлялся ситуацией. — Что возьмёшь с дурачков? Лучше я вывезу тебя погулять…

— Ему нужен покой…

— Ему нужен свежий воздух, на тебя, белобрысого, целыми днями смотреть, так пожалуй рехнёшься! Я тут раздобыл кресло-каталку, сейчас подгоню.

— Почему у него волосы длинные? — быстро спросил Феликс, когда ушёл Дарьял.

— Он учится экстерном.

— Круто!

Шикарные бронзово-каштановые волосы Дарьяла были собраны в пышный хвост и заправлены под воротник, чтобы не попадали под чехол бас гитары. Высокий и широкоплечий он смотрелся взрослым, прямо мужиком и держался как-то очень уж независимо. Феликсу было трудно поверить, что он младше Юры. Но в то же время, Дарья был каким-то таким своим…

— Он музыкант?

Юра хмыкнул. Дарьял умеет быть эффектным, но и Юра может произвести впечатление, когда нужно. Зав отделением травматологии у него уже в корешах. За Феликсом тут уход как за рок звездой.

Когда Дарьял укатил Феликса на прогулку, Юра вспомнил почему вдруг так разозлился.

 

Сакральный сон оставил глубочайшее впечатление в Юркиной душе. И хотя он там сильно настрадался: голодал, терял и убивал близких и даже унизился перед «чёртовы братом Дарьялом», но всё же… Тот мир был Ужасной и Прекрасной Пустыней, где мелкие горести частной человеческой жизни были не так уж и важны. Важна была сама возможность ходить по этой Пустыне, пока не истёк твой срок… И Феликс как воплощенный дух этой Пустыни, вернее, Великой Степи: стремительный, неподсудный и красивый… Раз увидев его в героическом ореоле, Юра уже не мог считать его прежним Феликсом.

Юра начал ревновать Феликса к Инге.

А ведь ему предстояло жить с привкусом боли и горечи. Если Валера пошёл в их отца, то он будет ещё и ещё влюбляться, не забывая первую любовь. И Инга никогда не забудет Валеру. Так что Юра готовился принять горечь. Объявив открыто о своей любви, Юра отрезал Валере путь назад, но к боли был готов. Да ещё этот Феликс… А что если Инга тоже сможет увидеть его этаким вот Духом Пустыни? Ведь там всё было так живо и по-настоящему…

 

Красная, красная кровь

Через час уже просто трава…

 

В задумчивости Юра начал напевать Цоя. Заразился от Феликса.

Да так оно и было. Просто кровь на траве и остывающее тело.

 

Через час на ней трава и цветы,

Через три она снова жива

И согрета лучами звезды

По имени Солнце (4).

 

Как-то раз Юра видел по телевизору репортаж о том, как какой-то «художник» покрасил айсберг в красный цвет. Юра не мог понять, почему люди допустили такое безумие. Чем айсберг заслужил такое надругательство? Почему людям так не терпится плеснуть красненьким на белый снег, или на золотистую траву…

И вдруг совершенно неожиданно для себя он громко произнёс ни к кому не обращаясь:

— Однажды я дал клятву.

 

История клятвы. Среди янтарного великолепия закатного часа.

 

Если в опасности жизнь,

Сердце в смертельной тревоге,

В ноги врагу повались

И умоляй о подмоге (5).

 

Глядя на янтарные квадраты солнечного света, на которые только что смотрел Феликс, Юра вспомнил ещё один кусочек волшебного сна: как шёл и шёл сквозь эту траву, как жгло его солнце, слепило, отражаясь от каждой травинки. Как совершенно обессиленным появился он перед матерью. Как она завыла в кулак, увидев кинжал своего первенца и как быстро оборвала вой.

— Мама, мы должны бежать, они будут мстить, оставим эти проклятые степи! Должны же они где-то кончАться!

— Нет, сынок, даже не думай. В тех краях мы станем рабами. Только под рукой хана, под его защитой мы снова превратимся в господ!

Она отдала Юре всю еду, оставив голодными его младших братьев и сестру, и велела отправляться в путь как можно скорее:

— Некогда отдыхать. Ступай, поклонись хану…

— Мама, он казнит меня, посадит на кол!

— Нет, его боль слишком велика. Такое большое горе не облегчается местью. Ты же ступай, и предложи ему выкуп. Выкуп за жизнь брата. Выкуп за жизнь нашего Феликса — вечное служение. Обещай, что ты сам и все мы будем служить ему вечно. Он примет нас, и мы станем богаты и знатны как некогда. Я знаю, что говорю! Мудрость предков ни разу не подводила! Она помогла нам достичь высокого положения когда-то, поможет и в этот раз! Ползай в ногах у хана, заклинай кровью брата! В нём одном теперь наша защита и упование. Если же он казнит нас, то лучше принять смерть от сильного, чем влачить бедняцкое существование! Ступай!

Закатный час стоял над миром. Юра шёл среди янтарного великолепия, не помня от восторга и усталости ни собственного горя, ни страха. Шёл под звёздами, шёл, когда в лицо подул утренний ветер, вестник счастья.

В ноги врагу упади,

И умоляй…

Да, он упал как только добрался до шатра. Упал и пополз к сапогам хана.

— Ты червяк! Как он может быть твоим братом?

— Ты всё поймёшь, о великий, когда увидишь лицо нашей матери.

Дарьяла передёрнуло.

Но мягкий женский голос проговорил спокойно:

— Не проливай крови наших родных, сынок. Пусть они придут к нам. Этот юноша никогда не нарушит своей Клятвы.

 

---

1. Владимир Высоцкий «Тот кто раньше с нею был», песня
2. Виктор Цой «Весь мир идёт на меня войной», песня
3. Виктор Цой «Верь мне», песня
4. Виктор Цой «Звезда по имени Солнце», песня
5. Панчатантра

 

 

Примечания:

Света и Лариса рассказывают друг другу эту историю как страшилку:

-- В одном чёрном-чёрном городе...