Дорога слепых (полная версия)

Является полной версией конкурсного рассказа Дорога слепых

 

Говорят, когда-то в Горах жила красивая и надменная травница Лаок. Её полюбил странствующий колдун, но она отказала ему, и тот, разгневавшись, отобрал у девушки красоту. Утром Лаок увидела своё отражение в зеркале и расплакалась: «Лучше бы у меня совсем не было лица!»

Духи Гор услышали эти слова и исполнили её желание, лишив бровей, глаз, носа, ушей и рта. Тогда Лаок беззвучно взвыла от горя и бросилась со скал. Однако её гнев и отчаяние оказались столь сильны, что она не погибла и стала злым духом, который и по сей день крадёт у людей лица в поисках своего.

А питается Лаок чужим несчастьем.

Деревенские россказни

 

Дера Фэй вмиг постарела, когда умер её муж. Морщины пролегли глубокими чертами по лбу лекарки и собрались паутинками в уголках глаз. Губы потускнели, волосы выцвели и поредели. Женщина истончилась и увяла, как цветок в сухое лето.

Енга, её дочь, наоборот, раскрылась, словно горная орхидея. Весной девушке исполнилось шестнадцать, и все соседи твердили, что она — удивительная красавица. Когда Енга навещала больных, на неё оборачивались и еще не выбравшие пару юноши, и уже женатые мужчины.

— Почтенный Нуан, да пребудет его прах в покое, тоже ума лишился, как Деру увидел, — одергивали засмотревшихся старухи.

Те припоминали, что рассказывали о семье Фэй, и неохотно возвращались к своим делам.

В деревне ходили слухи, будто лекарям благоволила Лаок, безликая демоница здешних Гор. Именно так все объясняли давнюю историю, когда прабабка Деры, девушка из богатой семьи, не стала уговаривать жениха переехать в усадьбу своего отца, а ушла жить в дом чужака.

На сумасшедшую невеста не походила, и соседи решили, что Фэй сговорился с Лаок заколдовать невесту. Кто-то даже пожаловался старейшине. Но тот отмахнулся и сказал, что другого лекаря в их глухомань, куда забредали одни паломники — и те в монастырь, — всё равно не пришлют и придется лечиться у этого, будь он хоть трижды проклятым.

Да и не выглядел первый Фэй, предок Деры и Енги, как колдун.

Нищего студента в драном халате и стоптанных сандалиях назначили в Вайоши сразу после экзаменов в Лекарской школе. Он спросил разрешения поселиться в пустовавшей лачуге на отшибе и остался в ней, хотя ему говорили, что там раньше жила Лаок, и место проклято. Открыл лавку, начал зарабатывать на жизнь своим ремеслом, починил дом и разбил сад.

Чужак быстро встал на ноги и купил у наместника бумагу на право владения землей. Потом женился на дочке торговца шерстью, положив начало злым домыслам и сплетням. Соседи никак не могли поверить, что избалованная белоручка сама согласилась ухаживать за подранными охотниками-грубиянами и капризными стариками.

Однако все эти завистливые разговоры не помешали первым Фэй прожить в согласии до глубокой старости. Любить своё дело и передать детям, внукам и правнукам не только драгоценное мастерство, но и гордость за ухоженный дом, процветающую лавку и нажитое собственным трудом добро.

Возможно, оттого Дера, единственное и ненаглядное дитя своих родителей, отказалась уехать с богатым столичным костоправом. А он, словно и впрямь привороженный какими-то чарами, поддался уговорам её отца и матери. Остался в Вайоши и даже взял фамилию «Фэй», не побрезговав за сущие гроши лечить местных.

В деревне недоумевали, как он может быть счастлив здесь, вдалеке от славы, роскоши и бурной равнинной жизни. Но сам костоправ утверждал, что ему достаточно любви Деры.

Одно заставляло Нуана печалиться. После рождения Енги супруга так и не смогла зачать вновь и подарить ему сына.

— Это точно из-за Лаок, — шептались соседи. — Демонова злоба мужнину силу-то подтачивает…

Нуан старался не обращать на них внимания, однако с каждым годом становился всё мрачнее. В конце концов сплетни, наверное, довели бы его до смертоубийства, но вовремя вмешался нынешний старейшина и сказал попросить благословения в монастыре. Тарла же, Настоятель вершин и глава обители, посоветовал вначале поговорить с коллегами-лекарями и лишь потом, если ничто другое не поможет, тревожить Духов Гор.

Лекарь прислушался к словам монаха и последние пять лет пропадал вдали от дома, общаясь со знахарями и учёными.

Наконец, он решил отправиться на восток, к длиннобородому мудрецу, признанному у себя на родине травнику и целителю. Старик тщательно обследовал Нуана и заверил, что тот здоровее племенного быка. Подумал, полистал записи и попросил привезти Деру, чтобы посмотреть, не в ней ли проблема.

Однако по дороге домой Нуан подхватил неизвестную лихорадку и приехал в Вайоши едва живым. Отвары Деры не помогли. Болезнь сожгла его, и мать с дочерью остались вдвоем.

 

***

 

После смерти мужа Дера заперлась в своей комнате, и Енга взяла на себя все заботы. Девушка следила за домом, ухаживала за садом, сама делала мази и навещала больных. Не было и дня, чтобы она не пыталась уговорить мать выйти из спальни. Дера наотрез отказывалась и, стоило дочери начать настаивать, заходилась в рыданиях.

Поэтому и Зиана, сына богатого овцевода Коби Рунка, Енге пришлось лечить без материнской помощи.

Молодой человек подхватил сильную лихорадку — совсем как старший Фэй перед смертью. Он метался в бреду, громко стонал, а кожа стала сухой и горячей. Девушка могла бы лечить Зиана теми же отварами, которые её мать готовила для отца, но решила поступить по-своему и взяла рецепты известного столичного лекаря.

Енга провела у постели больного три дня и три ночи. Наконец, четвёртым утром Зиан приоткрыл глаза.

— Кто ты, нежная горная орхидея? — спросил он, увидев незнакомую красавицу с тёмными косами и карими глазами-звёздами.

Девушка залилась краской и отстранилась.

— Постой, куда ты?.. Не уходи...

— Я — Енга Фэй, — она упрямо ускользнула от протянутой руки, справилась со смущением и строго посмотрела юноше в глаза. — Почтенный Коби попросил позаботиться о тебе.

— А разве не Дера-голова у нас лекарь?

— Матушке нездоровится, — тихо ответила девушка. — Тебе лучше отдохнуть, Зиан.

— Погоди-ка, — он приподнялся на локте. — Да неужели?.. Как же ты выросла!

— Не вставай! — Енга встревоженно уложила больного обратно.

А тот обнял её и утянул с собой на кровать.

Девушка гневно фыркнула, замолотила его в грудь кулаками. Зиан расхохотался, разжал руки, и она с недовольным сопением скатилась на пол. Поджала губы, встала.

— Ты здоров, раз можешь смеяться.

— Не обижайся, маленькая недотрога, — юноша поймал её за рукав халата, — просто я давно тебя не видел. Ты сильно изменилась...

— А ты по-прежнему грубый болван!

— Ну, не сердись, дела прошлые, — Зиан заставил Енгу сесть на край кровати. — Я уже не тот мальчишка, который вечно попадал в неприятности и кидался в тебя орехами. Помнишь, как я окунул голову в ручей и расшиб себе лоб о дно?

Юноша приподнял кудрявую челку, показав шрам. Енга невольно улыбнулась. Протянула руку и провела пальцами по выцветшему рубцу.

Зиан разнеженно прикрыл глаза.

— Помню. Тебе было очень больно, но ты не плакал. Я отвела тебя к своему отцу. Он до-о-олго удивлялся, как такой неуклюжий медведь не убился насмерть...

Многие жители Вайоши знали друг друга с детства, и девушка помнила Зиана неказистым подростком. Он постоянно спотыкался на ровном месте, налетал на стены, двери и словно не мог справиться со слишком быстро ставшими длинными руками и ногами. Когда мальчик подрос, отец послал его учиться на равнины.

Енга не видела Зиана шесть лет. Сын почтенного Коби разительно изменился. В конце лета ему исполнилось двадцать два, и он выглядел сильным и крепким, даже несмотря на болезнь. Со скуластого лица смотрели ясные серо-зелёные глаза, подбородок украсила курчавая борода, руки бугрились мышцами.

— Еще ты дразнил меня «дочкой Лаок». Но, стоило кому другому начать, — защищал.

— Было... — хмыкнул Зиан, опуская голову на подушку и закашлявшись. — Времени-то сколько прошло...

— Молчи, болтун, — Енга подала ему лечебный отвар.

— Помолчу, если побудешь со мной еще немного.

— Разве я могу не остаться?..

Зиан успокоенно смежил веки. Енга подоткнула одеяло и почувствовала, как у неё вспыхнули уши, а сердце в груди забилось чаще.

 

***

 

Девушка ухаживала за Зианом ещё шесть дней: приходила, поила лечебными отварами. Потом садилась на край постели, и молодые люди подолгу разговаривали. Вспоминали, как детьми бегали по горам, ловили кумжу в реке неподалёку и собирали в лесах светляков. Вскоре оба обнаружили, что скучали друг по другу и хотели бы встречаться чаще.

К концу декады Зиан окончательно поправился, смог выйти за пределы отцовской усадьбы и решил лично поблагодарить семью Фэй за своё выздоровление.

Он пришел к дому лекарок, ведя на кожаном поводке белоснежного ягнёнка. Миновал калитку, поднялся на дочиста отскобленное крыльцо и постучал в дверь. Раз, затем другой.

Однако ему никто не ответил.

Юноша уже хотел уходить, когда в глубине дома заспорили два женских голоса. Первый — слабый и тихий, другой — низкий и шелестящий; и ни один из них не принадлежал Енге. Зиан задумался, кто бы это мог беседовать, но затем в прихожей раздались шаркающие шаги, и все посторонние мысли вылетели у него из головы.

Дверь открыла измождённая Дера в мятом ночном платье. Её волосы сбились в колтуны, огромные подёрнутые дымкой глаза запали, веки отекли, потрескавшиеся губы походили на крылья мёртвой моли. Она неприветливо посмотрела на гостя:

— Кто ты и что тебе надо?

— Здравствуйте, Дера-голова, — юноша, не колеблясь, поклонился. — Я — Зиан, сын овцевода Коби Рунка. Молодая Енга вылечила меня, и я пришел поблагодарить семью Фэй за заботу. Вот, прошу, примите.

Он протянул Дере поводок. Ягнёнок переступил ножками-лучинками и заблеял.

— Я передам… — женщина озадаченно опустила взгляд на малыша.

— Всего доброго, Дера-голова, — искренне поблагодарил Зиан, вложил поводок ей в руки и ещё раз поклонился.

— Тебе тоже...

— Ждите в скором времени моего отца. Он придёт к вам с малахитовым ожерельем для вашей дочери.

Дера с лёгким удивлением приподняла брови.

А юноша улыбнулся ей и, охваченный радостным возбуждением, вышел за калитку. Сколько же сил он потратил, чтобы уговорить отца принести матери Енги зелёную кровь Гор!

 

***

 

Девушка вернулась домой вечером и с изумлением застала мать в саду. Старшая Фэй собирала травы и выглядела совсем как в дни, когда была счастлива с отцом. Умылась, надела красивый халат и деревянные украшения, расчесала волосы и уложила их гребнями в узел на затылке.

— Мама! — обрадовалась Енга и кинулась к ней.

— Я решила жить дальше, — Дера обняла дочь и погладила её по черным косам. — Давай, помоги мне отнести корзину в дом.

Енга подняла с земли плетёнку с травами и заметила выглянувшего из кустов ягненка.

— Откуда он, мама?

— Благодарность от сына почтенного Коби.

— Зиана? Но Рунки уже заплатили...

— А чем он болел?

— Тем же, что и отец, — не подумав, ответила девушка и погладила ягнёнка за ушами. — Я поила Зиана отваром огнеплодки, чтобы спал жар.

— Огнеплодки?! — громко переспросила Дера, и дочь вздрогнула от её голоса; возникший на лице старшей Фэй ужас сменился гневом. — Но ведь она заставляет всё внутри полыхать! Тебе повезло, что сын почтенного Коби болел чем-то другим, иначе сгорел бы за часы!

— Огнеплодка распаляет кровь лишь вначале, мама! — Енга резко выпрямилась. — Потом жар уходит вместе с болезнью! Если бы ты послушала меня и лечила ей отца!..

Ягненок, почуяв неладное, тоненько мекнул.

Обе Фэй замолчали, и между ними гадюкой затаилась тишина.

Когда муж вернулся домой едва держась на ногах, Дера сразу уложила его в постель и бросилась к семейным книгам искать лекарство. Лишь одна из болезней напоминала ту, что охватила Нуана, и супруга стала поить любимого отваром по рецепту предков. Напрасно. На следующее утро он впал в беспамятство, к вечеру бредил и стонал и только в полночь, к недолгому облегчению жены, всё-таки забылся беспокойным сном.

В те два дня в доме было, как в глубокой пещере: казалось, даже полуденное солнце не в силах разогнать заполнившее комнаты беспросветное горе. Старшая Фэй ухаживала за мужем и больше ничего и никого не замечала. Когда же Енга попыталась помочь и приготовила лекарство из огнеплодки, Дера разбила горшок об стену и выгнала дочь спать в саду.

Той ночью отец умер.

— Он был слишком болен, — горько обронила женщина, взяла ягненка за поводок и пошла к дому. — Пойдем ужинать, Енга.

Девушка вздохнула, вновь подхватила корзину и недоверчиво направилась следом.

Внутри был накрыт стол.

— Ты же давно не подходила к очагу?.. — Енга покачала головой.

— Мне всегда нравилось готовить, милая, — откликнулась мать.

Они сели на лавки по разные стороны стола, и Дера сняла крышки с горшков. От полупрозрачного риса поднимался пар, печёная кумжа пахла горными травами, в чаре для горячих напитков настаивалась мята, на плоском блюде лежал румяный хлеб, а вымытые сливы сияли каплями воды. Дера расстаралась: стол выглядел так, словно на ужин собралась большая семья.

— Спасибо, мама, — тепло поблагодарила Енга и положила себе еды.

Мать улыбнулась. Она чуть подалась вперёд и осторожно спросила:

— Скажи, а Зиан — хороший юноша?

— Он бросался в меня орехами, когда я была маленькой.

— Но нравится ли он тебе?

— Зиан — большой и бородатый, — уклончиво ответила дочь. — Впрочем, у него доброе и честное сердце.

— Мне он тоже показался очень искренним человеком, — согласилась Дера и заискивающе прибавила: — Будь у меня внуки, я бы совсем утешилась...

Енга зарделась: «Откуда она узнала?»

— Ведь они будут, правда? — запавшие от долгой печали глаза Деры блестели надеждой. Енга посмотрела в них и поняла, что не может ответить «нет».

— Конечно, трое или четверо. Тебе положить ещё кусочек рыбы?

— Положи, положи... — та с облегчением рассмеялась и отвернулась, пряча слёзы.

Снаружи с час как стемнело, когда Фэй закончили обсуждать, сколько у Енги будет детей, а у Деры — внуков. Горшок с кумжой показывал дно, риса оставалось пара ложек, мята прилипла к высохшим стенкам чары. Енга убрала со стола. Сложила грязные горшки и тарелки в бадью и увидела, что чан, где она грела воду для мытья посуды, пуст. Девушка покачала головой, взяла ведро и отправилась к колодцу.

Сад вокруг дома окутывал низкий густой ночной туман. Солнце давно скрылось за лесом. Взошел месяц, и его рог голубел над золотыми шатрами монастыря на вершине горы. Небо становилось глубже и непроглядней, будто проказливые духи вливали в облака ежевичное вино; а там, где почернело совсем, начали разгораться звёзды, серебря осенние склоны.

Енга подошла к колодцу и заметила на земле следы, маленькие и узкие, — от женских ног. Они начинались у калитки, уходили к крыльцу и исчезали за домом. Девушка нахмурилась, принялась осматривать кусты, и… вдруг кто-то шелестяще рассмеялся за её спиной, словно опрокинулась коробка с бисером. Зашуршали ветки, повеяло прохладой, скрипнуло крыльцо.

Енга обернулась.

Позади никого не оказалось, и она удрученно хмыкнула.

Наместник отучил последнего вора красть ещё пять лет назад. Приезжие же — те, кто направлялся в святую обитель, — в последние дни в Вайоши не останавливались. Да и не решились бы странники красть там, где под каждым можжевельником прятались Духи Гор, и даже камни имели глаза. Так что наверняка подглядывала какая-нибудь деревенская дурочка, чтобы распустить по деревне свежие сплетни «о Фэй и Лаок».

Не желая беспокоить с трудом оправившуюся от утраты мать, девушка затоптала следы, наполнила ведро и вернулась в дом. Дера сидела возле очага, напевала колыбельную, которой когда-то убаюкивала кроху-дочь, и расчесывала струившуюся до самого пола реку седых волос. Енга взглянула на сгорбленную спину, поставила ведро на пол, подошла и прижалась щекой к родному плечу.

Ни одна из Фэй не заметила, как гребень, упавший у Деры с колен, подняла с пола чья-то призрачная рука и положила на табурет. Затем мимо очага промчалась тень, поколебав ровное пламя.

 

***

 

Утром Енга проснулась от стука в дверь. Кто-то вежливо, но настойчиво будил хозяек дома.

Енга вскочила с постели, накинула поверх ночного платья халат, заколола волосы и кинулась открывать. Она думала, что кому-то срочно потребовался лекарь, и придётся хватать инструменты и бежать к больному. Но на пороге стоял Коби Рунк. За ним по-медвежьи неловко перетаптывался смущенный Зиан.

— Ну, доброе утро, молодая Енга! — сказал усатый старик. — Могу ли я увидеть вашу уважаемую матушку?

— Доброе утро, — растерялась девушка и бросила взгляд через плечо. — Она еще спит, и...

— Я сейчас выйду! — крикнула Дера из спальни. — Приготовь чай!

— Хорошо, мама, — удивилась Енга и поспешно поклонилась гостям: — Проходите, прошу.

Она бросилась разжигать очаг и ставить чару на огонь, а Рунки вошли в дом и сели за стол.

Овцевод придирчиво осмотрел комнату: вытертые медвежьи шкуры на полу, которыми охотники когда-то заплатили отцу Деры, циновки из крашеной соломы на стенах, букеты трав под потолком и невзрачную мебель. Покрутил длинный ус, недовольно скривил рот, но потом взглянул на любимого сына и смиренно вздохнул, принявшись постукивать пальцами по колену.

Енга опустила перед Рунками разогретую чару, разлила по кружкам чай и нервно затеребила пояс халата.

— Чего жмешься, как неродная? — Коби кивнул на лавку.

Девушка послушно присела.

Вскоре из глубины дома вышла Дера. Она надела привезённый ей с равнин Нуаном роскошный халат — из гладкого нежно-оранжевого хлопка, с вышитыми по рукавам и подолу певчими птицами. Уложила волосы в тяжелый пучок, перевила его нитью сердоликовых бус; украсила запястья и лодыжки звонкими медными браслетами.

Енга уставилась на мать во все глаза, не зная, что и думать. А та степенно поприветствовала овцевода и села напротив него на лавку. Они обменялись парой вежливых фраз, и Дера вкрадчиво спросила:

— Так что же у тебя ко мне за дело, почтенный Коби?

— И верно, Дера-голова, — усмехнулся Рунк. — Чего тянуть?

Он отхлебнул с полкружки чая и, откинувшись назад, достал из-за пояса расшитый бисером кожаный свёрток.

— Взгляни-ка...

— Что это тут у нас? — старшая Фэй развернула свёрток на столе и расцвела довольной улыбкой: — Ах, какая вещица!..

Зиан смутился ещё сильнее. Енга потеряла дар речи.

На тонко выделанной коже лежало малахитовое ожерелье. То самое, невестино, из зелёной крови Гор, которое показывали родителям, когда просили отдать дочь замуж. По поверьям, малахит был особенным камнем. Он зеленел только там, где жили сами Духи Гор, и обладал чудесной силой скреплять любые слова.

Дера кончиками пальцев взяла ожерелье и цокнула языком, любуясь переливами малахита. Обрамлённые в золото шлифованные диски играли всеми оттенками весенней зелени. Между пластинами темнели резные бусины, замочек украшения мерцал драгоценной звездой. Над ожерельем потрудился настоящий мастер.

— А дочь моя согласна? Не могу же я отдать свою ненаглядную кровиночку твоему сыну против её желания...

— Я согласна, мама, — выпалила девушка.

— Вот видишь, Дера-голова? Они там уже между собой сговорились, — засмеялся овцевод и взъерошил Зиану волосы на макушке; тот хмыкнул. — Чего нам с тобой, старикам, мешаться у молодых под ногами?

Дера одобрительно кивнула:

— Ты прав, незачем, — и продолжила: — Но готов ли твой сын переехать в этот дом и стать частью нашей семьи?

Рунк вскинул кустистые брови:

— Это ещё зачем, Дера-голова? И тебе, и дочери лучше перебраться в мою усадьбу. Поместье большое — места всем хватит. Да и наследнику своему я не позволю менять родовое имя и уходить в чужую семью.

— Жаль. Однако иначе — не выйдет.

— Как так — не выйдет?

— Почтенный Коби, семья Фэй лечит жителей Вайоши уже несколько поколений. Наш прадед пришел сюда нищим, но сумел и дело поднять, и дом отстроить, и сад вырастить. Нам, его потомкам, негоже предавать семейную память, пресекать род и пускать нажитое по ветру.

— Ну ты и сказала! — Рунк чуть не подпрыгнул от возмущения. — Kто ж просит предавать память предков, пресекать род и, бред какой, дело по ветру пускать?! Наоборот! Станем одной семьей, будем не только овцами торговать, но и лечебные комнаты откроем — уж я-то не поскуплюсь, помогу врачевальню отстроить. Или ты за фамилию цепляешься? Брось. Сама знаешь, в деревне немало славных семей слились и стали оттого лишь крепче и сильнее.

— Купить нас хочешь? — прищурилась Дера.

— Духи Гор с тобой!

Зиан и Енга с тревогой переглянулись.

— Ты ведь умный человек, Дера-голова, прислушайся к голосу разума. Зачем вам Зиан? Он не лекарь...

— Значит, обучится.

— ...и умеет кости разве что ломать, а не вправлять, — терпеливо закончил Рунк. — Он у вас зачахнет со всеми этими травками да цветочками! Зато ты с дочкой под нашим крылом расцвела бы: расширила лавку и, может, даже за пределы Вайоши стала бы чего продавать с моими помощниками!

— Мой муж, да пребудет его прах в покое, стал Фэй и поселился здесь, несмотря на своё богатство!

— Опомнись! Почтенный Нуан, хоть и звенело у него в карманах предостаточно, был, во-первых — круглым сиротой, во-вторых — сам костоправом! Женившись на тебе, он не потерял ни наследства, ни дела, а корни и подавно!

— Если я отпущу свою Енгу с твоим Зианом, род Фэй прервется!

— Да не сошлись Горы клином на вашей фамилии! — сорвался овцевод. — Тебе самой «Рунк» никто называться не предлагает. Оставайся Фэй, продолжай свой род. Ты хоть и не юная девица, но ещё сможешь сына родить. Короче, давай, ищи мужа, а Енгу...

— Енга у меня одна, — с неожиданной злостью процедила Дера. — Или твой сын идёт в мою семью, или никакой свадьбы не будет.

Старик сердито выдохнул и откинулся назад. Старшая Фэй бросила малахитовое ожерелье на кожаный свёрток и подтолкнула тот обратно к овцеводу. Он протянул руку, чтобы забрать подарок, но оглянулся на сына — Зиан сидел оглушенный, растерянный — и не тронул. Только резко, одним глотком опорожнил кружку и встал, опершись кулаками на стол перед Дерой.

— Ты остынь, ладно? И подумай над моими словами… не сгоряча.

— Мне не о чем тут думать, почтенный Коби.

Рунк посмотрел на неё с укором и хлопнул сына по плечу:

— Пойдем-ка, Зиан.

— Енга, проводи гостей, — холодно попросила мать.

Дочь поднялась с лавки и, не чувствуя ни рук, ни ног, пошла открывать Рункам дверь.

Всё тело девушки будто одеревенело. Слёзы встали в горле острым камнем, сердце застыло от стыда за упрямство матери. Енга вжалась в угол, желая превратиться в пылинку. Она чувствовала себя опозоренной и не смела поднять на гостей глаза. В голове колотилась единственная пугающая мысль: «Сейчас Зиан уйдёт и больше никогда ко мне не вернётся». Однако, выходя, он быстро сжал её пальцы, а почтенный Коби остановился и отечески притянул девушку к груди.

Енга безвольно прислонилась к закрытой двери.

— Зачем ты так, мама?..

— Чтобы духу их здесь больше не было! — отрезала Дера и швырнула свёрток с ожерельем на дальнюю полку. — Раз стыдится этот Зиан быть частью нашей семьи — нет ему рядом с тобой места.

— Мама, — чуть не плача, повторила девушка, — ты же совсем его не знаешь...

— Не нужно, милая, — та подошла и обняла дочь за плечи. — Ты ещё найдешь себе лучше и не такого гордеца. Будут и у тебя сынишка, и у меня внучек...

Енга подняла на неё глаза и вдруг застыла — вспомнила, с какой злостью мать выставила овцеводу условие свадьбы. От страшной догадки у девушки подогнулись колени. Она схватилась за дверную ручку, чтобы не упасть.

— Так вот, в чём дело... Неужели ты знала и не сказала отцу?.. Заставила его мучиться и ездить по врачам?.. Как ты могла?.. Я же его пять лет почти не видела!..

— Милая...

— Уйди! — Енга оттолкнула её и выскочила на крыльцо. — Это не Зиан — гордец, а ты — лгунья! Хочешь привязать меня, потому что сама — бесплодная слива!

Дера побледнела.

— Так я права?! Если бы ты не солгала, он остался бы дома и не заболел?!

Плечи старшей Фэй затряслись, руки задрожали. Она закусила нижнюю губу и часто заморгала, сдерживая слёзы. Потом зажмурилась и закрыла ладонями уши, словно ей было больно видеть собственную дочь и слышать её злые слова.

Но Енга уже не могла остановиться.

— Значит, поэтому хочешь, чтобы я осталась Фэй? Думаешь, если сама неродиха, то дочка будет ждать дурака, позарящегося на фамилию? Не стану! Нет! Раз фамилия тебе важнее моего счастья, страдай одна! Это твоя ложь и твой дрянной отвар свели отца в могилу!

Дера вздрогнула, резко распахнула глаза, вскинула руку — и над садом разнёсся звон пощечины.

Енга осеклась и прижала ладонь к запылавшему лицу. Карие глаза зло блеснули — девушка бросилась прочь от дома.

А её мать… Она так и осталась стоять на пороге, смотря перед собой невидящим взглядом.

— Только скажи, Дера... — прозвучало из теней прихожей. — Только скажи, и она вернётся…

От шелестящего голоса Фэй очнулась. Она плотнее запахнула полы халата, потому что незваная гостья всегда приносила с собой подгорный холод. Повернулась и сказала, твёрдо глядя в белое и пустое, как яичная скорлупа, лицо:

— Сгинь. Нуан отказался, и я тоже не приму твою помощь. Мы с дочерью справимся сами.

 

***

 

Несколько дней Фэй не разговаривали между собой. Енгу так жгла обида на мать, что девушка и думать не хотела об извинениях. Дера же и не считала нужным: словно всё, высказанное ей дочерью, было пустыми словами. Оттого та лишь сильнее злилась и укреплялась в мысли, что мать не права.

Зиан больше не заходил. На улице Енга тоже его не видела, и ей начало казаться, что он её избегает или вовсе уехал из деревни. Однако на четвёртый вечер после неудачного сватовства кто-то подкараулил девушку в саду за сбором трав и метнул под ноги лесной орешек, попав по башмаку.

Енга обернулась, чтобы отчитать задиру, но увидела за забором Зиана.

Не колеблясь, девушка отнесла травы в дом. Схватила с полки шарф, спрятала под халат и выскочила обратно. Теперь, если мать заметит её отсутствие, можно будет оправдаться, что забыла у больного платок и решила забрать.

Прокравшись мимо колодца, девушка шмыгнула за калитку.

Зиан ждал Енгу за оградой. Едва он оказался рядом, с неё слетела вся грусть, а тягостное ощущение от ссоры с матерью перестало горами давить на плечи. Молодые люди взялись за руки и побежали вверх по склону, прячась за кустами и деревьями, — к реке, где детьми ловили рыбу.

Они сели на мшистый камень на берегу, и Зиан заключил Енгу в объятия.

— Как же я рад, что ты снова рядом, моя нежная горная орхидея! — сказал он и зарылся лицом в её волосы. — Ух, и рассердился мой отец на уважаемую Деру!

— Она совсем плоха стала после батюшкиной смерти… — Енга с тоской вспомнила ссору на крыльце после ухода Рунков, пощечину и как мать стояла потрясенная и потерянная в дверях. — Я ей таких страшных слов наговорила, Зиан...

— Из-за того, что она сказала моему отцу?

— Нет, не только поэтому, — девушка покачала головой. — Спасибо, что убедил почтенного Коби разрешить нашу свадьбу, но… матушка меня не отпустит, что бы он ни говорил. Она не злая, поверь. Просто боится остаться одна. Очень боится.

— Я ни за что от тебя не отступлюсь, — заспорил Зиан.

Однако Енга отодвинулась от него. Прошептала:

— Прости… — и попыталась встать.

Юноша не пустил. Он приложил палец к её губам и взглядом указал на противоположный берег.

Енга послушно затихла.

К реке на водопой прискакала оленья семья: величественные длинноногие родители и непоседливый детёныш. У самки был ранен глаз; она то и дело замедляла шаг, озиралась и прислушивалась, но самец терпеливо шел с ней бок о бок, показывая дорогу. Олени склонились над водой, малыш, пофыркивая, стал обнюхивать мокрые камни.

Плеснула в промоине рыба, ухнула вдалеке сова, и какое-то время тишину нарушало лишь бормотание воды на вспыхивавших закатными самоцветами шиверах. Вдруг громко хрустнула ветка. Самец вскинул увенчанную короной рогов голову, настороженно поднял уши — и семейство умчалось прочь; олень всё так же поддерживал свою олениху.

Зиан взял лицо девушки в ладони и заставил посмотреть себе в глаза.

— Енга, выходи за меня. Вчера я был в монастыре, говорил с Настоятелем вершин — он примет наши клятвы. Сбежим и станем мужем и женой. Мой отец поддержит нас, а уважаемая Дера не сможет пойти против воли Духов Гор.

Енга грустно улыбнулась любимому и накрыла пальцами его руки:

— Пойми, Зиан, я не могу её бросить. Ты и представить себе не можешь, сколько всего она натворила… потеряла… Я видела — ей страшно...

— Разве ты оставляешь уважаемую Деру на милость Духов Гор? — возразил юноша. — Разве после того, как мы станем семьей, уйдешь и не будешь навещать? Не отказывай мне из-за матери, Енга. Ты сама сказала: она никогда тебя не отпустит. Уж не знаю, из-за фамилии, из-за страха остаться одной или ещё по какой другой причине… Но не позволяй ей, не позволяй развести нас! Прошу!

Его «прошу» прозвучало с невероятной страстью, и Енга потрясенно распахнула глаза.

— Зиан...

Он говорил правду. Её мать никогда не благословила бы их брак. А Енга так мечтала стать женой Зиана!

Он с надеждой вглядывался в её лицо, не выпуская его из ладоней. Девушка же думала, что неправильно приносить клятвы верности тайком и без благословения родителей, что это дерзость и кощунство. Ещё — что у Зиана необычные ясные глаза, и она не хотела бы говорить ему «нет»...

Енга облизнула пересохшие губы.

— Я согласна.

— Моя нежная горная орхидея! — счастливо воскликнул юноша.

Он вскочил, подхватил невесту на руки и закружил, заставив вращаться вокруг и реку, и лес, и небо, и даже сами Горы.

 

***

 

Молодые люди договорились встретиться на том же месте у реки следующей ночью. Весь наступивший день Енга с нетерпением ждала заветного часа. Она то хваталась раскладывать травы; то, стоило объявиться посетителям, бежала к ним; то начинала прибираться в доме, корешок к корешку расставляя книги и выравнивая на полках склянки с настойками.

В конце концов Дера не выдержала и рассержено бросила, проходя мимо очага:

— Совсем стыд потеряла. Небось, вчера к Зиану своему бегала?

— Я у больного шарф забыла.

— Ты мне зубы-то не заговаривай, — цыкнула старшая Фэй. — Как будто я сама никогда не была влюблённой вертихвосткой. Так что даже и не думай снова с ним увидеться. Иначе посажу под замок и не выпущу, пока вся дурь из головы не выйдет!

Енга удержала готовый сорваться с языка грубый ответ — побоялась, что та вправду запрет — и изобразила покорность, окончательно утвердившись в решении сбежать с Зианом:

— Да, мама.

Она с трудом дождалась ночи. Когда в доме всё стихло, спрятала под одеяло несколько подушек, чтобы казалось будто под ним кто-то спит, и достала из сундука свою самую нарядную одежду. Подаренный отцом халат из пастельно-зелёного шелка с соцветьями кружев на подоле и рукавах. По гладкой ткани струились реки, неслись стремительные облака, и колыхались в завитках ветра горные травы.

Убрав халат в узел, Енга вспомнила про свадебное ожерелье. Свёрток до сих пор валялся на дальней полке в гостиной, и девушка принялась впотьмах шарить руками по стеллажам. Пальцы быстро нащупали край мягкой кожи. Енга обрадованно потянула подарок к себе и неосторожно задела кистью стоявший на краю горшок. Тот качнулся, крышка с громким стуком упала вниз и покатилась по полу.

Енга замерла, не решаясь даже выдохнуть, и прислушалась. Но из комнаты матери доносилось лишь умиротворённое посапывание, и девушка тихо положила свёрток поверх платья. Подхватила узел, натянула башмаки и бесшумно выскользнула из дома.

Снаружи стояла необычная для выдавшейся тёплой осени прохлада. У Енги враз замёрзли руки. Она согрела их дыханием и, повернув озябшими пальцами щеколду калитки, поспешила к Зиану. Охваченная предвкушением долгожданной встречи девушка не заметила, как калитка позади закрылась сама собой, щеколда повернулась, и кое-где на ограде остались инеистые следы невидимых пальцев.

Зиан уже ждал Енгу у реки; рядом пофыркивал низкорослый мохнатый конь.

Завидев невесту, юноша подошел, крепко обнял её и с тревогой спросил:

— Всё хорошо?

— Да, — ответила Енга, — но лучше поторопиться. Проснувшись, матушка быстро поймет, что я её обманула.

Зиан запрыгнул в седло, посадил девушку перед собой, тронул поводья и вскоре выехал на дорогу, где пустил коня рысью.

Монастырь находился на вершине той же горы, на склоне которой лежал Вайоши. Только появился намного раньше, чем отстроили деревню. В те времена наверх вела единственная узкая и непроходимая тропа, извивавшаяся ожерельем серпантина. Местные расширили её, укрепили и проложили удобную дорогу. Теперь ей пользовались и приходившие помолиться Духам Гор паломники, и сами монахи. В праздничные же дни и на свадьбы она расцветала яркими красками шествий.

Молодые люди оказались у ворот обители незадолго до рассвета. Их встретил юный монах с обритой головой, отвёл спать в общие комнаты и пообещал, что утром Настоятель вершин проведёт свадебный обряд.

 

***

 

Дера проснулась от холода.

По полу струилась голубоватая дымка, приоткрытая дверь поскрипывала от сквозняка. Утро ещё не наступило, очаг погас. Женщина села на кровати, дрожа от холода и кутаясь в колючую накидку. Спустив ноги на пол, Дера надела чувяки и прошлась по дому, проверяя, закрыты ли окна. Потом разожгла огонь, заглянула в комнату дочери и улыбнулась.

— Её нет, — вдруг лукаво сказал кто-то позади.

Женщина обернулась и оказалась лицом к пустому лицу с бледной черноволосой гостьей в истлевших лохмотьях.

— Ты лжешь, — Дера сузила глаза.

— Если не веришь мне, сама загляни под одеяло, — низкий голос гостьи пробуждался из глубины мёртвого чрева.

Она прошла в спальню Енги, погладила простыню костлявыми пальцами и села на кровать, потирая друг о друга острые колени в лиловых струпьях. На пустом лице проступил насмешливо растянутый жабий рот, будто вылепленный из глины неумелым ребёнком, — белый и отвратительный.

Дера сжала кулаки.

— Ты меня не обманешь, — гневно сказала она и сдёрнула одеяло с кровати.

Гостья захохотала, а Фэй в ужасе уставилась на подушки.

— Что ты с ней сделала? — женщина схватила её за руку. — Где Енга?!

— Я ничего с ней не сделала, прекрасная Дера. Как я могла? Ведь твоя семья всегда хорошо ко мне относилась...

— Где моя дочь?! — Фэй в бешенстве встряхнула демоницу. — Отвечай!

— Она сбежала... — хихикая, та растаяла в воздухе и возникла за плечом женщины. — Сбежала с Зианом... Бросила тебя — и сбежала...

— Быть такого не может! — оттолкнула её Дера.

— Может. Или опять не веришь? С одеялом-то я не ошиблась...

— Нет!.. — яростно воскликнула Фэй, отступила ещё на шаг и внезапно уставилась перед собой остекленевшим взглядом. — Нет...

Она запустила пальцы в седые волосы.

— Нет... нет... нет... — сбивчиво забормотала, — Енга не предала бы меня... не сбежала... не бросила... не оставила... моя кровиночка... нет... нет…

— Тс-с-с... — демоница взяла её за запястья. — Просто скажи мне «да», как твой отец, дед и прадед. Я тут же отправлюсь за ней. Для меня нет ничего невозможного, прекрасная Дера. Я верну негодницу домой, заставлю забыть о Зиане, и она никогда-никогда тебя не покинет.

— Нет... нет... моя доченька не могла... — из груди женщины вырвалось сдавленное рыдание. — Ты лжешь... Хочешь заманить меня, как пыталась заманить Нуана... — она замотала головой и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— О, как же много в тебе горечи... — на пустом лице проступил нос, ноздри алчно затрепетали. — Да… Я чую… Она уйдёт с первым же твоим «да»... Я всё сделаю... Ещё… Ещё…

— Нет... не могла… — продолжала истово шептать Дера.

— Скажи «да»... скажи «да»... — демоница крепче сжала пальцы на её запястьях, повторяя, как заклинание: — Скажи «да»...

И вдруг что-то переменилось.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!.. — пронзительно завизжала гостья.

Она начала отбиваться от Деры, но руки прилипли к ней намертво. Миг — и демоницу с чавканьем начало затягивать в старшую Фэй, словно та была болотом, а безликая — оступившимся и обречённым путником.

Дера завопила так, что птицы в саду залились свистом. Она снова попыталась оттолкнуть от себя демоницу, однако та стала её уродливой, слипшейся с ней руками и животом единоутробной сестрой. Невидимая сила толкала гостью к Фэй, вдавливала в мягкое тело. И оно с жадностью горного великана огромными кусками заглатывало демоницу. Гостья вопила, царапалась и кусалась, но с каждой секундой лишь глубже проваливалась в ненасытное брюхо.

Её вой метался по дому, заставляя неокрепшее пламя вздрагивать в очаге.

Вот в Фэй исчезла и безликая голова.

— Нет!.. — застонала женщина. — Уходи!.. Убирайся!..

Она с ненавистью впилась ногтями себе в живот, пытаясь выцарапать незванную гостью прочь.

Клубок из двух слипшихся тел согнулся и упал на четыре колена. Одежда на Дере затрещала, обнажая покрытую испариной боли спину. Кожа то синела, как плоть мертвеца, то шла рябью струпьев, то сминалась оставленным мотылем коконом. Иногда натягивалась — там, где проступала пятерня или острый локоть демоницы: безликая пыталась вырваться из человеческого тела, молотя воздух изъязвлёнными пятками. Хрипя от боли, Фэй била кулаками по этим наростам, выталкивая её из себя, хватала за лодыжки, пытаясь вытащить, но — тщетно.

Птицы не успели смолкнуть, а та уже оказалась в ней целиком.

Седые волосы Деры вновь стали блестяще-чёрными, как в юности. Пряди растеклись по полу, собравшись непроглядными ручьями в щелях между досками. Худая фигура скорчилась перед кроватью, причитая, и ещё какое-то время по дому разносились жалобные всхлипы.

Пока не стихли совсем.

 

***

 

Когда поднялось солнце, Зиана и Енгу разбудил тот же юный монах, который встретил ночью у ворот.

— С новым днём, молодые. Идёмте, я покажу, где умыться и переодеться. Настоятель вершин уже ждёт.

Молодые люди поблагодарили его и низко поклонились.

Монах привел их к умывальне. Переглядываясь, они набрали себе каждый по кувшину воды, взяли тазы и разошлись по комнатам.

Девушка быстро переоделась, заплела волосы и венцом уложила косу на голове. Застегнула на шее малахитовое ожерелье и робко посмотрелась в воду, поправляя тут — прядку, там — складку. У неё на сердце до сих пор было неспокойно из-за того, что она обманула мать и сбежала из дома, но тревогу почти вытеснило радостное ожидание скорой свадьбы.

А потом Енга вышла на улицу и увидела Зиана.

Он надел широченные коричневые шаровары, отороченный лисьим мехом жилет им в тон и изумрудного цвета рубаху. Расчесал бороду, волосы и водой уложил кудри за уши тяжелыми блестящими волнами. В его глазах девушка увидела своё отражение и смутилась. Прежде никто и никогда не смотрел на неё с подобным беззастенчивым обожанием.

— Моя нежная... Моя восхитительная горная орхидея, — околдованно прошептал юноша.

Он с трепетом коснулся её щеки, и Енга почувствовала себя самой прекрасной девушкой на свете.

Поджидавший на пороге умывальни юный монах улыбнулся и повел их к Настоятелю вершин.

Монастырь отстраивали веками, и казалось, что он такой же древний, как сами Горы. Одни святилища заросли мхом, другие, наоборот, светлели свежевысеченным камнем, а над некоторыми монахи трудились до сих пор.

Обитель врастала в склон причудливыми изгибами. Хозяйственные постройки, спальни, алтари и храмы располагались ярусами. Будто с небес сошел сель и застыл золотыми гребнями крыш, белоснежной пеной стен и тенистыми впадинами альковов и залов. Повсюду темнели гроты; из их глубин загадочно улыбались Духи Гор — дюжины выточенных из малахита изваяний. Перед каждой статуей курились благовония, наполняя окрестности душистыми ароматами: всех покровителей здесь чтили с равным уважением.

Вслед за юным монахом жених и невеста поднялись по выветренной лестнице в рощу перед главным храмом. У храма не было дверей, как и у других святилищ, и чудилось, что можжевельники, склонившиеся перед ступенями, точно почтительные старики, охраняют его покой вместо запоров. Внутри виднелись резной алтарь и величественные статуи. Одна сидела на полу и из её ладоней бил ключ.

Именно отсюда брала начало река Вайоши. Вытекала из источника, струилась по каменной ложбине в озеро священной рощи и выливалась оттуда узким, постепенно набиравшим силу ручьём. Ручей звенел водопадами на монастырских ярусах, а за стенами обители превращался в грохочущий неуёмный поток. Река неслась по склонам и внизу утихала, маня жителей деревни прозрачными заводями.

Под вечнозелёными кронами жениха и невесту ждал Тарла, Настоятель вершин, лысый крепкий мужчина с густой чёрной бородой, закутанный в коричневые одежды. Его глаза были яркими и молодыми, как весенняя трава — ведь он десятилетиями смотрел на малахиты, — а взгляд — пронзительнее высокогорного ветра.

Он широко развел руки, приветствуя Зиана и Енгу:

— Эх, парень! А невеста твоя даже краше, чем ты говорил!

Юноша гордо выпятил грудь, а у Енги от тёплых слов исчезли последние тревожные мысли. Она застенчиво улыбнулась. Настоятель вершин осторожно коснулся пальцами её подбородка:

— Знавал я твоего отца, молодая Енга... Хороший был человек. Честный, волевой.

— Спасибо, Настоятель вершин, — растерялась девушка.

Он внимательно посмотрел ей в глаза и со вздохом опустил руку.

— Ну, чего медлить? Подсоби-ка мне, брат!

Юный монах с готовностью взял стоявший на камне позади Тарлы поднос. На гладком можжевеловом дереве лежали малахитовый клинок и зелёные ленты, расшитые бусинами из того же камня.

Зиан смиренно наклонил кудрявую голову. Енга же посмотрела на поднос и вновь залилась румянцем. Она вдруг ясно поняла, что от замужества её отделяли лишь благословение Духов Гор, обрядовый кинжал и две полосы шелковой ткани.

— Эх, два влюбленных сердца... — добродушно усмехнулся Тарла.

Он взял с подноса ленты и принялся обходить жениха и невесту по кругу, напевая густым голосом мантры. От них у Енги вспотели ладони, сердце филином заухало в груди, а между лопатками пронесся холодок. Ей захотелось сбежать, но поворачивать назад было поздно.

— Молодые Зиан и Енга, — Настоятель вершин встал перед ними, — вы пришли за благословением Духов Гор. Они чтут ваше желание объединить сердца, кровь и корни и дарят своё покровительство. Пусть ваш род будет таким же сильным, как реки, текущие по этим склонам. Таким же крепким, как камни в основании этих скал. Таким же могучим и несгибаемым, как эта вершина, где вы клянетесь друг другу в верности и любви. Теперь дайте мне ваши руки.

Зиан посмотрел на Енгу. Она вскинула на него испуганный взгляд, но приободренная любящей улыбкой всё-таки вложила дрожащие пальцы в ладонь Настоятеля вершин.

Тарла повесил одну ленту Зиану на правое запястье, другую — на руку Енги и торжественно спросил:

— Скажи, молодой Зиан, сын Коби Рунка, твёрдо ли твое решение стать мужем этой девушки?

— Да, — не колеблясь, ответил тот.

— А ты, молодая Енга, дочь Нуана Фэй, согласна ли взять его в мужья?

— ...да, — отозвалась она, едва держась на ногах от волнения.

Тарла поднял с подноса кинжал, крепко сжал руку жениха и полоснул его по ладони — в ней, словно в чаше, заалела кровь. Затем Настоятель вершин коснулся острием тонких пальцев невесты, заставив показаться несколько карминных капель. Резкая боль кольнула руку Енги, но девушка не успела даже ойкнуть. Всё прошло, стоило Тарле переплести её пальцы с пальцами Зиана и обвязать их ладони шелковыми лентами.

— Да будет ваша семья такой же нерушимой, как сами Горы, — закончил он.

Зиан с нежностью взглянул на жену и свободной рукой притянул к могучей груди.

Неожиданно улыбка исчезла с лица Настоятеля вершин.

По священной роще пронёсся холодный ветер, срывая хвою и оплетя стволы белёсой паутиной инея. Берега источника ощерились осколками льда. Затем прозвучал женский голос. Скользкий, он просачивался сквозь шорох крон и журчание воды, подобно ядовитой змее среди камней.

— Стойте...

В тот же миг затрубили рога монастыря, и умиротворение обители взорвали хлопки дверей, топот ног и крики братьев.

Небо потемнело, золото крыш поблёкло — и на траву позади молодоженов обрушился чёрный вихрь, щёлкая клювами и разбрасывая перья. Птицы рухнули замертво со свёрнутыми шеями, распластав крылья и глядя в небо матовыми гальками глаз. Взвившийся в воздух тёмный пух разлетелся в стороны. Зиан и Енга обернулись и увидели сгорбившуюся фигуру в драной саржевой сорочке и с ягнёнком на руках. У незваной гостьи не было лица. Спускавшиеся до пят смоляные волосы обрамляли пустой овал без бровей, глаз, носа, ушей и рта.

Юный монах уронил поднос и пролепетал:

— Лаок...

Настоятель вершин ринулся к ней мимо молодых, но не успел. Блеснули длинные когти. Демоница распорола горло испуганному ягнёнку и швырнула того под ноги Зиану и Енге, заставив отскочить друг от друга. Скреплявший их руки свадебный узел развязался. Ленты упали на траву, а кровь из шеи ягнёнка багровым ручейком влилась в озеро, осквернив священную воду.

Тарла застыл точно вкопанный. Зиан замер. Енга ощутила, как её тело тоже сковала чужая невидимая воля.

— Тупая девка... — просвистела Лаок. — Грязная потаскуха...

Она рванулась к девушке и сжала в когтях невестино ожерелье, стиснув им шею Енги, как удавкой. На пустом лице проступили черты Деры Фэй:

— Ты ослушалась меня, дрянь!

Енга в ужасе захрипела, а Дера притянула её к себе:

— Будь ты проклята, бросившая свою одинокую мать! Будь ты проклята, купленная сыном торгаша! Будь ты проклята, ослеплённая мужчиной!

Она сорвала с груди дочери свадебное ожерелье, и малахитовые бусины разлетелись в стороны. Но не застучали по камням, не утонули в озере, не понеслись по течению, скача по каменистому дну. Они обратились каплями крови. Одни смешались с водой, омывая склоны, другие впитались в землю, глубоко проникая в недра Гор и запечатывая слова проклятья.

Щёки Енги обожгло морозом, в глазах потемнело. Чужая воля схлынула, и девушка вскрикнула, прижав ладони к лицу.

Зиан рванулся к ней, однако чары держали по-прежнему крепко, не позволяя даже разомкнуть губ. Юноша дёрнулся еще раз и глухо зарычал, с яростью глядя на обидчицу жены. Дера повернулась к нему.

Её запавшие глаза полыхали ненавистью. Кожа сморщенным шелком обтянула скулы, искусанные губы запеклись кровью. Скрюченные пальцы напоминали птичьи лапы. Волосы, будто живые, сворачивались в жгуты, перевивались сетями, расплетались плетьми. Она вонзила взгляд в лицо юноши, но Зиан не отвёл глаза. Если бы сейчас он смог вырваться, то ни за что не позволил бы ей снова приблизиться к Енге.

— А ты, соблазнивший мою дочь... — демоница скользнула к нему. — Ты...

— Хватит, Лаок! — перебил её Настоятель вершин.

Юный монах опустил сложенные в молитвенном жесте руки, и Зиан почувствовал, что путы ослабли. Он бросился к жене и загородил её собой. Дера фыркнула. Повернулась, облизнула посиневшим языком багровые губы и уставилась широко распахнутыми глазами на Тарлу:

— Енга — моя. Зиан — мой. Дитя крови Фэй…

Юный монах схватил прислоненный к дереву посох Настоятеля вершин и бросил хозяину.

Тарла с размаху ударил пятой по земле:

— Заклинаю тебя силой Духов Гор! Изыди, злое создание!

Горячий ветер взметнул волосы демоницы, но больше ничего не произошло. Дера оскалила в насмешливой гримасе зубы-пеньки и визгливо расхохоталась.

Тогда Настоятель вершин прыгнул вперёд, обрушив на неё посох. Демоница крутанулась на месте. Навершие лишь задело костлявое плечо, однако от прикосновения благословленного дерева ткань рубашки стекла жирным пеплом, а кожа расползлась, обнажив гнилую плоть и пожелтевшие кости. Дера перестала смеяться и озлобленно зашипела.

Юный монах и прибежавшие в рощу братья окружили их, читая мантры. Позади сгрудились послушники, быстро-быстро вращая в руках молитвенные барабаны. Дюжины голосов и непрерывный перестук соединились. Ровный гул наполнил священную рощу и стеной отгородил молодоженов от Тарлы и обезумевшей Деры-Лаок.

Демоница скалила зубы, Настоятель вершин не сводил с неё внимательного взгляда. Она царапала воздух крючковатыми пальцами, он крепко сжимал посох, не позволяя себе ни единого лишнего движения. Дера плевалась и сыпала ругательствами, но Тарла только без устали шептал мантры, призывая Духов Гор. От их древней силы его глаза полыхали малахитовым огнём, а тело налилось невиданной мощью.

Дера попыталась обойти противника слева — он сразу встал у неё на пути. Справа — опять безуспешно. Попробовала взвиться в воздух и пронестись над лысой головой, но Тарла высоко вскинул посох, и демоница вновь была вынуждена отступить.

— Енга, нежная орхидея, любимая, — тем временем шептал Зиан, отведя жену прочь. — Что с тобой, моя ненаглядная?

Она не отвечала, закрыв лицо руками; хрупкие плечи вздрагивали от беззвучных слёз. Зиан попробовал раздвинуть её ладони, но девушка замотала головой и едва не вырвалась из его объятий.

— Енга...

— Изыди! — громыхнул над озером голос Тарлы.

В кругу монахов противники схлестнулись вновь.

Дера рванулась к Настоятелю вершин с неразличимой для человеческого глаза стремительностью. Бросок слился в поток: в лицо Тарле полетели клубы чёрного дыма и ленты волос с переливающимися на концах иглами. Сверкнули полупрозрачные когти, клацнули зубы. В ответ свистнул посох, и демоница с воем отскочила прочь — воротник её сорочки разошелся, обнажив обвисшие груди со сползающей стружкой кожи.

Братья затопали, добавляя к гулу голосов и стуку барабанов ритмичные удары ног. Дым развеялся. Настоятель вершин шагнул вперёд, размахиваясь для нового удара, и демоница проскользнула под древком. Напрыгнула на Тарлу, повалила на спину. Посох выпал у него из рук. Дера уселась у Настоятеля вершин на животе, сдавила бока коленями и попыталась впиться зубами ему в горло. Он замотал головой, стиснул в кулаках сухие запястья и отбросил противницу к границе круга.

Схватив посох, Тарла рывком вскочил на ноги.

— Посмотри на меня, Енга, — продолжал уговаривать жену Зиан, гладя её по волосам и без умолку шепча слова утешения.

Однако девушка лишь теснее льнула к нему и никак не могла успокоиться. Из-под прижатых к лицу ладоней катились слезы, щеки побледнели, рот кривился в горькой гримасе.

— Изыди! — в третий раз долетел до молодоженов голос Тарлы.

Настоятель вершин повалил Деру навзничь. Пята пробила ей грудь, обездвижив. По истерзанному телу начала расползаться чудовищная рана. Демоница заорала, забилась, капая слюной с искусанных губ, и Тарла обеими руками принялся вкручивать посох в каменистую землю, громко обращаясь к Духам Гор:

— Сгинь, злое создание! Исчезни! Тебе не место в благословенной обители!

Его призыв раскатился над священной рощей, и Дера отчаянно захрипела. Изогнулась дугой, вонзила пальцы в грязь, словно пустив в ней корни. Закатила глаза и — вдруг смолкла, перестав вырываться. Обмякла сломанной марионеткой и умиротворённо смежила ветхие веки.

Тарла с облегчением перевел дыхание и ослабил хватку посоха. Мантры стихли, барабаны смолкли; братья начали радостно переглядываться. Юный монах подался вперёд — взглянуть на мёртвую демоницу.

И внезапно её волосы вновь ожили: обвили тугими канатами Настоятеля вершин и швырнули в братьев. Обжигая руки, Дера вырвала из себя посох и дымным вихрем устремилась точно к молодоженам, вздыбив перья мертвых птиц.

Зиан заметил её, оттолкнул Енгу, схватил с земли свадебный кинжал и кинулся наперерез. Дера осклабилась. Когти на правой руке обратились лезвиями. Она обрушила их на малахитовый клинок. Священный камень пошел трещинами, но не раскололся. Юноша, бледнея не от страха — от ярости, оттолкнул её и выдохнул:

— Не подпущу!

— Ты... — прорычала Дера. — Ты — вор, укравший мое сокровище, мою единственную Енгу... Будь ты так же, как она, прокля...

— Замолчи! — Настоятель вершин тяжело поднялся на ноги и шагнул к ним.

Однако раньше Енга ворвалась между матерью и мужем:

— Мама, прекрати!

Дера отпрыгнула назад.

Свадебный халат девушки смялся беспорядочными складками, полурасплетшаяся коса упала на левое плечо, по щекам и подбородку, не утихая, бежали слёзы. Но лицо выражало решительность, губы были твёрдо сжаты. Только вот глаза... когда-то прекрасные карие глаза Енги стали белыми, как туман, который в холодные осенние утра окутывал горы.

Белыми и абсолютно слепыми.

— Мама... — девушка потянулась туда, откуда веяло неживым холодом. — Мамочка...

Дера нерешительно опустила руку с когтями-лезвиями.

Зиан двинулся вперёд:

— Енга, отойди...

— Не вмешивайся, Зиан. Она — моя мать.

— Она — демоница! — юноша не остановился, и Настоятель вершин схватил его за плечо, удержав.

Тарла кивнул на Деру.

В облике женщины что-то изменилось. Она склонила голову к плечу, задумчиво разглядывая дочь, и ненависть, искажавшая и без того уродливые черты, покинула её лицо.

Настоятель вершин знаком приказал монахам отойти и замолчать, а послушникам — опустить барабаны. В наступившей тишине отчётливо прозвучали слова Енги:

— Мама, добрая, ласковая, нежная... Прошу тебя, не гневись… Родная, я же так сильно люблю тебя...

Из груди демоницы вырвался смешок. Она подалась к дочери и зависла лицом к лицу на расстоянии не больше длины мизинца. Занесла когти-клинки над её головой, обнажила резцы и засвистела, тихо, зло, на угрожающей ноте. Однако — не ударила.

Енга этого не увидела, лишь почувствовала на щеках чужое дыхание. Душу клеймом жег миг, когда Дера сорвала и выбросила свадебное ожерелье. Девушка помнила лицо матери. И боль, которую она, обезумев, причинила дочери, не могла сравниться с её собственными страданиями. От воспоминания Енга ощущала холод. Не тот, мертвенный, что распространяла Дера-Лаок, а другой, колющий, — стыд за побег из дома.

— Мамочка, у меня нет никого ближе тебя. Но пойми… прошу. Твое сердце принадлежало отцу… Мое — отдано Зиану. Я — его дыхание… отпечаток его ладони. Мы любим друг друга, как вы с отцом. Он... остался с тобой, несмотря ни на что. Думаю, папа знал... о сыне… и до последнего надеялся, что ты не знаешь… Не хотел, чтобы ты плакала… чтобы его любимая печалилась.

При этих словах демоница едва не вонзила когти Енге в лицо — но словно невидимая рука удержала запястье.

— Его... любимая, — прошелестела Дера. — Наша... дочь.

— Да, мама... — всхлипнула Енга и кончиками пальцев коснулась её груди.

Дера вздрогнула. Она провела ладонями по волосам дочери и моргнула. Уродливое лицо подёрнулось рябью, и на короткое время в черты вернулась прежняя жизнь.

— Моя дочь... — повторила Дера. — Моя единственная дочь...

— Мамочка... — девушка улыбнулась сквозь слезы. — Ты всегда была такой сильной, умелой, заботливой… Всё держалось только на тебе. Но женщины — лишь хранительницы рода. Мы бережем прошлое… передаём потомкам… Кровь принадлежит мужчинам. Я вижу, ты страдаешь… из-за отца… что не смогла оправдать его чаяния... Когда он заболел, ты от горя ничего не хотела ни слышать, ни видеть… Вот и я после твоего отказа Рункам... Мне казалось, Горы рухнули.

Зиан увидел, как по лицу демоницы пронеслась новая волна. Она глубоко вздохнула, и в огромных глазах, где прежде клубился лишь мрак, заплескалась прохлада бездонных карих озёр. На ресницах Деры блеснули слёзы-самоцветы.

— Ты отказала не из-за семейной лавки… не из-за родовой гордости, мама. Дело живет, пока его творят… принадлежит своим мастерам и помнит тех, кто вложил в него душу. И ты знаешь это. Знаешь… что просто испугалась остаться одна… обнаружить, что всё нажитое больше никому, кроме тебя, не нужно…

— Бесплодная… — вдруг тихо ответила Дера.

— Прости меня за злые слова, — эхом отозвалась Енга, почувствовав прикосновение знакомых, тёплых, ласковых пальцев — мама гладила её по лбу. — Прости...

— Доченька моя, цветущая слива, свежий тоненький лепесточек...

Дера обняла дочь и на короткое мгновение вновь стала сама собой. Статной высокой женщиной с легковесной вуалью уходящей красоты на покрытом морщинами усталости и печали лице. Затянулись раны. Волосы-гадюки опали мягкой седой шалью. Когти исчезли, улыбка разгладила искривленные губы:

— И ты меня прост…

Енга прижалась к матери, но… обхватила пустоту. Дера рассыпалась высохшими крыльями бабочек.

Не удержав равновесия, девушка упала на колени и принялась слепо шарить руками перед собой. Крылья кружились в воздухе. Путались в косах Енги, оседали на одежде, проскальзывали сквозь пальцы и замирали траурницами в траве. Невесомые, блёклые, ломкие. Покрытые причудливыми и притягивающими взгляд узорами.

Зиан присмотрелся и вздрогнул. Каждый из них был человеческим лицом.

— Мама, мама... — забормотала девушка, ища знакомые объятия.

— Тише, Енга... — юноша опустился перед ней на колени и с болью в глазах взял за руки.

— Мама! — она вырвалась, покачнулась и поднялась на ноги, хватая рассыпающиеся в прах крылышки. — Мама!!!

Зиан подался следом и молча прижал к груди рыдающую жену.

 

***

 

В обед в монастырь приехал почтенный Коби, и Настоятель вершин рассказал ему, что произошло. Практичный овцевод долго отказывался поверить в услышанное. Однако ослепшие глаза невестки и раны самого Тарлы были красноречивее любых слов, и Рунку ничего не осталось.

Он хмуро огладил усы и посмотрел в сторону молодоженов. Его сын сидел под деревом и обнимал любимую. Она уже не плакала, только тихо всхлипывала и крутила в руках малахитовую бусину, единственную, оставшуюся от свадебного ожерелья.

— И что? Она теперь всегда такой будет? — кивнул на невестку овцевод.

— Кто знает? — откликнулся Тарла. — Зелёная кровь Гор — это печать. Что под ней, благословение или проклятье, Духам неважно. Тут теперь разве что колдуны помогут…

— А попросить за неё, — овцевод указал пальцем под ноги, — не можешь?

— Помогло бы — уже б попросил, — невесело хмыкнул Настоятель вершин и задумчиво присмотрелся к капельке малахита в руках девушки. — Жаль её...

— Жаль, — вздохнул Рунк. — Ну, пора ехать... Эх!..

Енга их не слышала. Она катала в ладони переливающуюся бусину. Гладила кончиками пальцев, представляла изысканную резьбу и гаснущие в недрах камня блики. И думала. Думала, над словами той, что укрылась в капле зелёной крови. Её вкрадчивое шипение заглушало и беседу Настоятеля вершин с почтенным Коби, и ласковый шепот Зиана.

Это была та самая Лаок, которая соблазнила первого из Фэй обменять несчастье больных на успех и достаток. Та самая Лаок, которую прикармливали его потомки страданиями раненых и горечью умиравших. Та самая Лаок, которой отец Енги ответил «нет», несмотря на всё желание дать Дере сына. Та самая, которую до последнего момента прогоняла и мать, пока её отчаянье не превратилось в водоворот, вобравший в себя всё наполнявшее демоницу зло.

Лаок соблазняла, обещала снять проклятье, сулила безбрежное счастье с Зианом. Её слова набатом отдавались в ушах девушки: «Скажи мне «да»... скажи «да»... скажи...

— Сынок, забирайтесь в телегу! — крикнул овцевод. — Скорее, ну!

— Пойдем, — сказал Зиан.

Енга сжала бусину в кулаке и негромко позвала:

— Настоятель вершин...

— Что, красавица? — тот подошел.

— Пусть она останется здесь, — девушка протянула ему руку, и бусина скатилась в мозолистую ладонь святого человека. Бессильное шипение стихло. — Не хочу забирать плохие воспоминания.

— Понимаю, — Тарла посветлел лицом. — Только не горюй, Енга. Твои родители жили честно, и у них была своя радость. А у тебя — всё еще будет.

— Я знаю, Настоятель вершин.

Зиан помог Енге забраться в телегу. Почтенный Коби сел на место возницы, и повозка тронулась. Мохнатый конь, на котором молодые люди приехали в монастырь, семенил, привязанный к задку. Юноша усадил жену к себе на колени и укрыл отцовским плащом, баюкая в сильных руках. Енга положила голову ему на грудь и не двигалась.

— Ничего, дочка… — овцевод бросил взгляд через плечо: сын продолжал смотреть на Енгу с прежней любовью. — Вылечим тебя. Что угодно сделаем, но вылечим. Верно, Зиан?

Девушка почувствовала, как её муж кивнул. Она нашла его руку и поцеловала.

«Я никогда не стану вам обузой, — пообещала себе Енга. — Мой отец отказался от помощи Лаок, моя мать не приняла, и я тоже справлюсь. Я возьму всё лучшее от своих родителей. Я буду гордой, честной, сильной, и ничто не заставит меня поступать против веления сердца. Я подарю Зиану много детей и научу их тому же. Мы станем самой счастливой семьей в Вайоши».

Повозка медленно ехала в сторону деревни. Монастырь остался позади.

Там Настоятель вершин поднялся в главный храм, положил малахитовую бусину у ног Отца Гор и растёр в пыль основанием посоха. Пыль сложилась в лицо невиданной красоты, и её развеял ветер, шепча: «Ла-а-а-а-о-о-о-ок…»

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 16. Оценка: 4,69 из 5)
Загрузка...