«Don't be afraid, don't shed a tear I'm here» Siouxsie “if it doesn’t kill you”

 

«Мой город. Я люблю его - его башни и крыши, улицы и переулки; он - всё, что у меня есть. И пусть на его улицах небезопасно, пусть кругом царит незаконная торговля органами, свирепствуют бандиты, а полиция только и может, что выпускать под залог преступников - я знаю, это временно. Как дворник, выметающий с улиц мусор - так и я вымету с улиц моего любимого города всю эту шваль, и тогда потерявшие надежду люди воспрянут духом. Они скажут - в городе появился новый шериф. Но я не жажду славы».

 

- Стэнли, это что за хренотень?! - раздался её голос. Я звал её Е, как в слове Единство - единство цели, взгляда, руки, пистолета и пули. Только когда в цель упирается взгляд, рука нажимает на спуск пистолета, и пуля замыкает круг, вонзаясь в цель. Круг, совершенство, единство. То, что меня всегда завораживало.

Меня зовут Стэнли Либер, и моё занятие - сочинять и рисовать комиксы. Это моя первая проблема. Моя вторая проблема сидела в комнате и, судя по всему, увидела черновой набросок обложки моего нового комикса. Я не ждал, что она одобрит его, и по большому счету не хотел его ей показывать - но она так внезапно вломилась ко мне в квартиру, от неё несло алкоголем и куревом, её одежда была вся в грязи и местами в крови. Она хотела есть, и я пошел на кухню приготовить что-нибудь - небольшая плата за захватывающую историю, которую она могла рассказать. Небольшая - потому что обычно она просит за это денег, причем много. И я развязываю кошелёк, потому что с одной стороны я понимаю, что ей действительно нужны деньги, а с другой - потому что ради сюжета я готов на любые траты.

Я многое знаю о персонажах комиксов, точнее об их архетипах. Е была вигилантом чистейшей воды - уж не знаю, что заставило её обзавестись пистолетом и объявить войну миру, но она это сделала. Теперь я почти каждый день слышал от неё рассказы о темных улицах освещённых тусклым светом фонарей, о злых ублюдках, делающих свои черные дела под покровом тьмы и об отважных людях, противостоящих им. Одним из них был угрюмый громила-детектив по имени Чеддер. По словам Е, у него была словно высеченная из камня физиономия, крепкий удар кулака и большая пушка. Прямо армия из одного человека, способный одним видом разогнать целую банду, особенно учитывая, что он хоть был полицейским, на закон полагался редко. Публике такие типы нравились. Мне тоже. Если не вдаваться в подробности, собственный экзистенциальный кризис подобных личностей был для них куда большей проблемой, чем банды, начальство и всё остальное, с чем герой привык расправляться быстро и без колебаний. Но, тем не менее, личность брутального борца с преступностью, который одной левой раскидает оную, уже всем приелась, тиражи падали и мой редактор мистер Гудман желал чего-нибудь новенького. Тогда я поглядел на Е новыми глазами. Правда, вряд ли её можно было использовать в качестве героини, и однажды она объяснила мне почему. Во-первых, потому что она этого не хотела. Во-вторых, потому что героическая женщина - это уже выпад в сторону мужской авторитарности, разбивание стереотипа нежной кисейной барышни и тому подобное. В-третьих, она никогда не сможет быть героиней, потому что тогда ей придется быть первым кандидатом на попадание в неприятности, из которых выбираться по закону жанра придется с героем мужского пола.  Потом они друг в друга влюбятся, и ослу ясно, чем такие истории обычно заканчиваются. Или, что ещё хуже, они будут оба страдать от невысказанной любви, и вся эта чушь будет продолжаться множество серий, пока комикс окончательно не скатится из круто заваренного в слащавую, разбавленную розовыми соплями муть, которую никто не будет читать. Это мне сказала Е. Я проникся, но остановиться не мог. Мой разум захватывала мысль - ведь пистолет уравнивает шансы в противостоянии мужчины и женщины, а женщина на картинке обязательно будет сексуальна, и это привлечет новую аудиторию - это ново, женщины увидят возможность быть сильными и будут ассоциировать себя с героиней, а мужчины будут пялиться на сиськи. В итоге все довольны.

- Только не надо в меня за это стрелять, - сказал я, выходя из кухни с тарелкой. - Дай оправдаться. Дело в следующем. Комиксы про суровых детективов с врожденной дисфорией - их много, нужно чем-то выделиться. Я решил прихлопнуть двух тараканов одним ударом - во-первых, сделать комикс не про обычных героев, а про супергероев, а во-вторых, сделать главного персонажа женщиной. Она молода, красива, она любит свой город и ей больно видеть, как его улицы захлестнула волна преступности, а простые люди ничего не могут с этим сделать, потому что преступники не обычные. Они - суперзлодеи.

- Мы ведь уже говорили об этом. Ты что, забыл? - под тяжелым взглядом Е, я обменял тарелку на обложку комикса, выполненную в цвете. Традиционно комиксы были черно-белыми, это было дешево и хорошо сказывалось на атмосфере картинок. Но, если редактор хотел нового - пусть сделает это в цвете, и пусть вырастет цена - публика её заплатит.

- Я не забыл. Я много думал.

- О да, Стэнли, уж что-что, а думать ты умеешь, у тебя большая практика, как не зайду, ты вечно о чем-то думаешь. Мне кажется, ты слишком много думаешь.

- Извини, профессиональная деформация. Редактор хочет чего-нибудь новенького, вот я и создал Ви.

- Ви? Это как в слове «Вендетта»?

- Это как в слове «Вигилант».

- Вигичто?

- Вигилант - это человек, который берет правосудие в свои руки. Типа, в городе новый шериф, всем бояться. При этом он не является полицейским, и его действия продиктованы или обострённым чувством справедливости, или местью - в любом случае он занимается тем, что убивает плохих парней. Ну а поскольку плохие парни уже всем приелись, я хочу ввести в комикс суперзлодеев. Злых гениев, которые опутывают сетями коррупции и насилия весь город. Чтобы остановить такого, мало иметь крутой нрав и большую пушку, здесь нужны ещё и мозги и что-нибудь из арсенала женских штучек.

- Дай угадаю, твоя героиня - шлюха, - сказала Е, саркастически изогнув губы и смерив меня полным глубочайшего презрения взглядом. И взялась за еду.

Вот с чем мне никогда не везло так это с девушками.

- А ты что хочешь героиню из высших слоев общества?! Слушай, мне нужна героиня, которая в этой грязи по уши сидит и знает всю эту кухню как свои пять пальцев!

- А ты подумал о том, каково ей это?

- Подумал. Я хочу, чтобы она была достаточно сильной, чтобы выдержать всё, что ей положено по законам жанра, - я не находил слов. Во мне метались образы, сцены и слова, которым ещё только предстояло быть высказанным в круглых облачках текста над головами персонажей. – Я хочу, чтобы она была похожа на тебя.

- Нет, Стэнли, - сказала Е, подняв на меня обжигающий взгляд. Он был каким-то лихорадочным, особым взглядом… - Она должна быть сильнее, чем я. Гораздо сильнее.

Доев сэндвич и яичницу, она начала свой рассказ.

 

После того как Е ушла, я долго молчал, погруженный в свои мысли. Вот это история! Но у меня оставались вопросы, а ответить на них моя отважная соседка не могла. Во-первых, я не понимал что за кутерьма тут с этим эльфом? Кто он такой, как его убили, а арест за царапины на руке громилы - это вообще курам на смех. Банду органлеггеров закрыли - это достижение. А вот Снежная Королева, как я окрестил эльфийку в белом, вывернется из пут правосудия. И она мне нравилась именно потому, что подходила на роль моего первого суперзлодея, точнее, суперзлодейки. Злодейка, её злобные миньоны, её логово, замаскированное под клуб, где тусуют сливки общества - всё это влекло меня и манило. Я взялся за работу, и к утру был готов первый экземпляр комикса, цветного комикса.

Первый комикс в серии содержит завязку сюжета, обычно в нем идет лишь представление героев друг другу и первое столкновение их друг с другом, я пошел по давно проторенному пути. Моя героиня была умная, язвительная, сексуальная, собранная и потрясающе хладнокровная.

Законы мира комиксов отличаются от мира живых. Он более справедлив, но и более жесток, но главное - для того чтобы люди не задавались вопросом «а как такое вообще возможно?», герои комиксов должны быть круты. Чем круче герой, тем охотнее читатель подавляет в себе недоверие к происходящему с точки зрения ассоциаций с реальным миром. Но это порождает проблему - если герой без труда побеждает врагов, никто не будет об этом читать, потому что и так ясно что он победит, поэтому нужно или изобретать более сильных врагов - это путь тупых авторов комиксов, в конце концов упирающихся в богоборство; или же изобретать более изощренные способы воздействия на врагов, и тогда для читателя интересно уже не факт победы героя, а в то, как он это сделал, и посему лучше сделать героя изначально слабым. И вот тут автора поджидает творческий кризис, сколько не изворачивайся - он всё равно настигнет. Чтобы каждое появление героя было крутым, приходится сутками сидеть и ломать голову над тем как это сделать. Поэтому помощь Е для меня была бесценной - она рассказывала о своём пути человека, который никогда не появляется в кадре, но благодаря которому происходят все эти события, которые делают приход героя эффектным.

Мой рассказ начинался с выдуманного бара, где разного рода личности пьют крепкие напитки, без конца сквернословят, играют в карты, травят байки и иногда дерутся.

 

Я покинул дом, чтобы отнести комикс издателю, задержавшись лишь на мгновение у почтового ящика, чтобы забрать газету. Прогноз погоды - дождь, ветер, полнолуние. Отличный день для того, чтобы сдать в печать комикс.

Я шел по сонной улице к автобусной остановке, подняв воротник, холодный ветер пронизывал до костей. По пути меня чуть не сшиб с ног какой-то верзила под два метра ростом в твидовом костюме, он так на меня поглядел, что у меня в желудке материализовался камень, и я поспешил пойти дальше. От этого типа так и веяло холодной безжалостностью и темной мощью, он словно сошел со страниц комикса, этот ходячий образ громилы - приспешника зла, неодолимого, несокрушимого, не знающего жалости и сомнений. Правда, в моём комиксе такого громилу свалила несколькими пулями Ви, но в реальности её не было, и я с содроганием представил себе на миг, что из меня делают отбивную в переулке. И прибавил шаг. Что поделать, я - как и большинство законопослушных граждан, надеюсь на полицию. Беда в том, что полицейских слишком мало, чтобы вовремя появляться там, где они нужны тогда, когда они нужны. А, может быть, беда в том, что мы боимся, что в случае активного сопротивления преступникам, мы сами окажемся на их месте в зале суда, и поскольку мы не можем никого запугать, купить или нанять профессионального крючкотвора-адвоката; мы обречены терпеть. Терпеть, когда нас бьют и грабят, насилуют и унижают. Отряхиваясь и вытирая кровь с лица после налёта уличных грабителей, радуясь, что жив, и не желая превращать свою жизнь в кошмар обращением в полицию. Это терпение - не добродетель, это - покорность, это равнодушие простых людей - пройти мимо человека, которого убивают, радуясь про себя, что это его, а не тебя.

У остановки шипя тормозами замер автобус, и я понесся со всех ног, чтобы успеть запрыгнуть в переднюю дверь, обменяться взглядами с бородатым водителем в форменной куртке, дать ему денье и пройти в салон, где на заднем сидении дремлет парочка, возвращающаяся с ночного сеанса в кино, а по бокам от прохода сидит сонное царство людей, едущих в центр. Секретарши, клерки, рабочие, продавцы - магазины открывались один за другим, тишина коридоров учреждений оглашалась пулемётными очередями работы десятков печатных машинок, проспавшийся город принимался за работу, перемалывая желания и давая сдачу серебристыми монетами.

Я смотрел в окно, на проплывающие мимо картины города. Пришибленные дождем серые глыбы домов, по мере перемещения ближе к центру города сменялись исполинами, и если задрать голову, можно было разглядеть их прошивающие низкие облака шпили. Каменных горгулий, угрюмо скалящихся с парапетов. Грязные узкие окна и стаи голубей…

 

Я вошел в редакцию, и каблуки моих туфель издавали отвратительный скрип, соприкасаясь с полированным камнем пола, который ежедневно полировали тысячи ног сотрудников издательства. Под высоким потолком горели ряды ламп и вращали лопастями вентиляторы, но смотреть ввысь не хотелось - там не на что было глядеть. Меня окружали деревянные панели стен, мягкий свет ламп под зелёными абажурами на столах клерков, занятых будничной работой. Царство дымящих сигаретами и обменивающихся репликами демонов «службы отказа», ежедневно высылающих сотням осмелившихся прислать своё творчество начинающих писателей сотни листов с отказами в публикации. Основная причина - достаточно дерьмовый художественный уровень текста. Кроме этого они так же вели внутреннюю переписку, и я всегда поражался тому, сколько народа занимается тем, что создает работу себе и другим отделам. Бесконечные согласования макетов, запросы о причинах задержки макетов, ответы на запросы о причинах задержки публикации, уведомления, извещения… И лишь малая часть занималась перепечаткой написанных от руки текстов, допущенных редколлегией к публикации.

Я шел к своему боссу, мистеру Гудману из отдела комиксов. Мой путь пролегал по вычурной лестнице сбоку от этого курившегося дымом зала наверх, к кабинетам, где сидели редакторы, корректоры и их свита. Вторая лестница вела в ад типографии, вниз.

Комиксы были дешевкой, выпускаемой очень большим тиражом - и это обуславливало прибыльность от их продажи, иначе бы никто не стал с ними связываться. Есть те, кто любит, и те, кто не любит много читать. Первые покупают книги, вторые - комиксы. Вторых большинство хотя бы потому, что очень многие из них - подростки, которых читать вообще заставить можно только под угрозой полного лишения карманных денег. Вот только зачем, если можно дать им комикс? И надеяться, что они полюбят читать…

Комиксы производились достаточно брутальным способом, известным уже более пятидесяти лет - художник придумывал сюжет, рисовал черно-белую картинку с помощью туши и нескольких специальных инструментов для задания полутонов и фактуры - каждая страница на отдельном листе плотной бумаги. Затем их загоняли в специальный аппарат, он снимал каждую страницу на фотоплёнку, которая затем проявлялась, резалась на кадры, но вместо фотографий печатались формы - этакие дощечки с верхним слоем из материала, который неравномерно отвердевал под действием света. Дощечку промывали специальным раствором, который разъедал мягкий слой вещества и вымывал его прочь, в итоге получался своеобразный барельеф. Два валика - с краской и с бумагой - и получившаяся машинка спокойно катала по две сотни листов в минуту со вполне себе приличным черно-белым изображением. Для того, чтобы создать цветное изображение, существовала более сложная машина, у которой вокруг центрального вала, на которую подавалась бумага из рулона, было четыре барабана, содержащие одноцветные формы. Технология была надежна как топор, все четыре валика вращались с одинаковой скоростью, обеспечивая передачу на бумагу разноцветных оттисков с форм, каждая из которых готовилась отдельно, и целая армия специалистов работала над тем, чтобы качество печати было отменным. Печать производилась в один прогон на страницу, и в основном данный способ использовался для печати цветных журналов - модницы и фотографы были довольны. Журналы стоили достаточно дорого в силу невысокого тиража и узкой целевой аудитории. Я же намеревался печатать шестнадцатистраничный комикс большим тиражом, что по идее должно было повысить окупаемость каждого экземпляра. Почему этого никто до сих пор не сделал? А потому что миром владеет консерватизм. Вот почему наши прямые конкуренты до сих пор печатают полные бредятины комиксы про магов, эльфов и классических «рыцарей на белом коне» - как будто это до сих пор актуально, особенно после войны, показавшей всю несостоятельность этого образа.

Я постучал в стекло двери, на котором было выгравировано «А. Гудман, редактор».

- Войдите! - послышался голос моего начальства. Ну, я и вошел, по привычке слегка робея. Не смотря на то, что мистер Гудман приходился мне двоюродным дядей, родства между нами не признавал ни он, ни я, и вообще оный факт выяснился лишь после того, как я уже целый год у него публиковался, причем выяснился совершенно случайно. Я восхищался мистером Гудманом, потому что он был прямолинеен, неподкупен и обладал способностью не мытьём так катаньем протащить через редколлегию любую, даже самую безумную идею, и сделать её прибыльной. Я был уверен, что он меня поддержит.

 

Мистер Гудман забрал мой альбом с комиксом и пообещал немедленно обсудить его на редколлегии. Но на вопрос об авансе ответил отказом - до решения редколлегии. После того, как я пообщался в последний раз с Е, у меня почти не осталось денег, и я был вынужден вкратце обрисовать ситуацию мистеру Гудману, постаравшись воздержаться от слов «умоляю» и «ради всего святого». При этом пришлось отчасти приврать, что я изрядно потратился на консультации со специалистами для создания максимально убойного образа. Мистер Гудман расщедрился на целый либр, и мне ничего не оставалось, как покинуть его офис в смятении, думая о том, что в либре двадцать соу, а это значит что я банкрот. Краски, бумага и еда стоили не так много как накладные расходы, и если ко мне снова завалится Е, боюсь мне нечем будет заплатить за продолжение истории до тех пор пока Гудман и компания её не напечатают, а это почти неделя на рассмотрение и предпечатную подготовку. Оставался только один выход – это напиться, потому что больше я ничего сделать в этой ситуации не мог. Возможно теперь я нашел бы и другой выход из ситуации, но тогда я был расстроен и прибывал в достаточно пасмурном расположении духа, и этот дух старательно усугублял и без того мрачную картину моего мира темными красками надвигающейся депрессии, порожденной бессилием.

А может, мне просто хотелось какого-то праздника. Но я никак не ожидал, что мой мир скоро перевернётся. Я хотел попасть в бар «мустанг», потому что про него говорила Е. Увидеть своими глазами место, где была моя героиня, и выпить там чего-нибудь – в этом была своя логика, ведь мы пытаемся быть похожими на тех кого уважаем через подражание им. Перенимаем чужие привычки, слова и поступки. Так почему бы мне не выпить в баре, где Е изрядно нажралась прежде чем пойти и начать убивать? Я не желал признаваться себе в этом, но я завидовал ей, потому что в ней не было страха. Лишь, как я теперь понимаю, обреченность, и вместе с тем мужество до конца гнуть свою линию.

Я стоял под порывами ветра и пытался поймать такси, но, видимо, я был не одинок в своём желании, и видимо, не так успешен как другие. Хотя это ещё смотря с какой стороны посмотреть.

С парковки редакции вырулил красный «файрлайн 500» с белой полосой вдоль борта, и затормозил рядом, а на меня воззрились зеленые глаза незнакомки.

- Куда едем? – спросила она. Подобрав свою челюсть с мостовой, и не веря в своё счастье, я нырнул к ней в машину, отделанную белой кожей с приборной панелью ценной отделки.

- Э… бар «мустанг», - сказал я. Рука в темной перчатке переключила передачу, и машина мягко двинулась с места.

- Здесь ловить такси бессмысленно, - сказала она, держа одну руку на руле, а второй поправляя волосы перед зеркалом заднего вида. - Возле редакции полно народа, которому нечем платить, но который жаждет отсюда убраться, пребывая в расстроенных чувствах, и вспоминая о том, что у них нет денег только, когда настает время платить. Поэтому таксисты не любят здесь останавливаться иначе, чем по предварительному вызову.

- Вы весьма точно описали моё состояние, мэм, разве что с той разницей, что мне есть чем платить за проезд, - сухо заметил я.

- Это было бы весьма кстати, - она постучала пальцем по циферблату за рулем. - У меня заканчивается горючее, и сегодня у меня нет денег.

- Тогда давайте по пути завернём на заправку, - предложил я. Она кивнула с легкой улыбкой и включила радио.

Дорога стала светлым пятном на странице путешествия к бару как раз благодаря музыке. Мрачные мысли отступили, вместо них появилось какое-то романтичное настроение - я сижу в шикарной машине рядом с прекрасной девушкой, чьи губы краснее роз, а улыбка теплее, чем луч солнца. У меня никогда не ладилось с девушками, но я тешил себя надеждой, что это знакомство может быть чем-то большим,  чем просто поездкой до бара. Быть может надежда - это самообман, но это лучшее что у меня было.

Крюк до заправки был небольшим, и всё это время девушка косилась в зеркало заднего вида, то поправляя выбившийся из прически локон, то критически осматривая макияж - эти уловки могли сбить с толку кого угодно, только не того, кто десятки раз рисовал эту сцену, когда героиня пытается понять, нет ли за ней погони или слежки. Но спросить прямо я не осмеливался, да и заговорить не решался. Даже имя не спросил. У меня словно отнялся язык, и хотя в мыслях я представлял себе эту поездку иначе, в действительности, чтобы развязать мне язык, требовался стакан какого-нибудь крепкого пойла. При этом зная себя, я справедливо полагал что этот же стакан будет последним за вечер, потому что устойчивости к алкоголю у меня, в отличии от Е, не наблюдалось.

Я пытался подталкивать себя к разговору, навязчиво убеждая себя - «заговори с ней! Чего тебе стоит? Давай же, скажи хоть слово! Такой шанс выпадает раз в жизни» - но язык по прежнему не желал мне подчиняться, во рту пересохло, и конец поездки напоминал пытку, когда я осознавал, что время ушло, и теперь мне не удастся с ней заговорить, познакомиться, показать, что за этой бледной внешностью скрывается художник. Да собственно, кому какое до этого дело? Быть может, я не хотел ни с кем знакомиться и заводить отношений как раз потому, что мне было выгоднее быть никем не любимым автором комиксов, реализующим на страницах свои безумные фантазии и желания, которые являлись мечтой, но, будучи реализованными, превратились бы в личное, и тогда я не смог бы рисовать. Рисунки - мой хлеб, и я не хотел лишиться его. Я не знал иного пути к творчеству, кроме поговорки «писатель должен быть голодным». В этот момент я ненавидел себя и был честен с собой на все сто. На смену приземленным желаниям пришли картины ещё не нарисованных комиксов - и так было всегда, когда я сублимировал желание в творчество, чувствуя себя полным ничтожеством.

Машина остановилась за баром, и девушка заглушила мотор. Мой кошелёк облегчился на пять соу - мелочи, по сравнению с ожидаемым гонораром за комикс, и тем более по сравнению с удовольствием от поездки не в обшарпанном такси, а в шикарной машине. Мы заправили ей пол бака.

- … Кстати нам было по пути, - сказала девушка, когда мы вышли. – Быть может, вы будете так любезны угостить меня кофе?

- Почту за честь, - пробормотал я, не веря в удачу. Спустя полминуты мы уже входили в бар, где были высокие стулья у стойки, сверкающие хромом пивные краны и целая батарея бутылок на полках, и из-за зеркал за ними казалось, что их куда больше, чем может показаться на первый взгляд. В баре было накурено и не очень людно - несколько завсегдатаев курили сигары и резались в карты за столиком в углу, в другом углу пустовал диванчик возле низкого стола, у бара сидела парочка модниц, обменивающихся сплетнями, а у окна сидел тип с видом частного детектива, отдыхающего между попойками и слежкой за подозреваемыми в супружеской измене. Моя спутница села в конце стойки, у телефона, я сел рядом и озвучил заказ - ей кофе, мне стаканчик виски. Бармен не торопясь привел в действие шипящую паром кофейную машину, поставив в неё белую фарфоровую чашку, а сам в это время вооружился бутылкой с янтарным напитком внутри и отточенным движением наполнил мне стаканчик. После того, как я осушил его, мне резко захотелось пробежаться в туалет и метнуть харч в унитаз, потому что ощущение было просто чудовищным - мерзкое послевкусие, огненный ком в желудке и такое ощущение, словно мне по голове ударили пыльным мешком. Я помотал головой, задержал дыхание и зажмурился, на глазах выступили слезы.

- Эй, парень, - бармен протянул мне стакан томатного сока. - Запей. За счет заведения. Не хочу, чтобы ты прямо тут блеванул.

Я благодарно кивнул и залил томатным соком пожар в желудке. Стало легче.

- Знаю, это не моё дело, но если ты не собираешься тут нажраться в мясо, не пей чистый виски. Попробуй лучше коктейль.

- Коктейли для девчонок, - выдавил я.

- Несовершеннолетним не наливаю, - отрезал бармен. Девушка издала смешок.

- Ещё виски, - раздался голос с другой стороны. Повернув голову на резкий, словно пощечина голос, я увидел старика. Редкие седые волосы, глубокие морщины, пергаментного оттенка кожа, ввалившиеся щёки, заострившиеся скулы, глубоко запавшие, горящие глаза под полями шляпы - федоры, дорогая сигарета в уголке рта и выражение полнейшего презрения к окружающему миру было на его лице. Он был очень стар, но судя по тому, как он осушил стаканчик виски, не отходя от стойки, и тут же потребовал ещё, желудок у него явно был модифицированный.

- Твоё здоровье, парень, - старик чуть не свалил меня наповал мощным выхлопом алкоголя. – Что пьёшь?

- Виски, - выдавил я. Старик поднял два пальца, и бармен с усмешкой наполнил два стаканчика, получив взамен монету, со звоном прокатившуюся по стойке к его ладони.

- Чем занимаешься? – всё так же бесцеремонно и резко спросил старик.

- Я делаю комиксы, - ну а что я ещё мог сказать?

- Это такие картинки со словами в пузырьках? – неопределенно пошевелил пальцами старик.

- Да, я пишу детективные истории, - виски развязал мне язык. - О торжестве справедливости над злом.

- Хе. Что ты знаешь о справедливости? –- старик присел на стул и затянулся своей сигаретой.

- Справедливость - это когда злодеи получают по заслугам, а добро не становится забытым, - сказал я. - Это исправление ошибок людей. Это черта характера по-настоящему благородного человека.

- Ты веришь в благородных людей, да? То есть в твоём понимании, когда один человек стреляет в другого - это благородно и возвышенно?

- Ну, если второй человек злой то…

- А если оба человека злые? - ухмыльнулся старик.

- Тогда это бандитская разборка.

- Ты нихрена не знаешь о справедливости, парень, - старик осклабился и, забросив в угол рта сигарету, взял свой стаканчик. - Пойдем, я расскажу тебе о справедливости. Или молодежь нынче предпочитает слушать сказки?

И я пошел с ним.

 

Мне казалось, что прошло немного времени, рассказ был поистине захватывающий. Я чувствовал себя наивным ничтожеством, когда слушал, как этот старик с горящими глазами и язвительным прищуром цинично шутит, рассказывая о своей молодости, когда он был оперативником детективного бюро, посланным разобраться с проблемами в одном городе, где оных проблем было три - с одной стороны наглухо коррумпированная полиция, с другой стороны гангстеры, которые катались, как сыр в масле, потому что были наняты мэром для того, чтобы заглушить выступления недовольных эксплуатацией рабочих, и, собственно, сам мэр, который не мог справиться с проблемами, а потому и нанял Бюро, но совершенно не желал помогать оперативнику в его работе. В итоге тот спровоцировал гигантскую бойню, в которой полегли все гангстеры и большая часть продажных полицейских, нарыл на мэра компромат и выкинул из города всех, кто представлял угрозу обществу.

- ... В общем, остаток недели я потратил на то, чтобы из моих отчётов нельзя было понять, через сколько законов, правил нашего агентства и человеческих трупов я переступил, - он ухмыльнулся. - Мне предложили должность шерифа.

- А вы? - спросил кто-то. Кроме меня его рассказ слушало ещё два-три человека, включая подвезшую меня девушку.

- А я отказался, - он опустошил стаканчик виски и встал, застегивая тренч и надевая шляпу. - Доброго дня, господа.

Он направился к выходу, словно тень, а я направился в туалет, шатаясь и почти ничего не соображая. Я понимал, что сейчас меня стошнит, и, наверное, я был совсем зелёный, потому что передо мной расступалась публика, заполнившая бар ближе к вечеру.

Я вошел в туалет неестественно выпрямленный и, открыв дверь в ближайшую кабинку, стремительно рухнул на колени и принес в жертву белому божеству туалета всё, что было мной выпито за время моего пребывания в баре. Моё тело сотрясали спазмы, мне совершенно не хотелось жить, я ни разу так не напивался и не представлял себе, что это возможно. Во всём была светлая сторона - теперь я мог более достоверно и отталкивающе изобразить это в комиксе. Правда, о комиксах я сейчас совершенно не думал.

Думаю, что именно рвотный рефлекс не дал мне погрузиться в забытье, по окончании которого человек обычно просыпается черт знает где и не может вспомнить, что произошло накануне. Хотя, если честно, мне бы очень этого хотелось хотя бы потому, что пребывание в сознании, когда желудок выворачивается наизнанку а в голове трещат искры - не самое приятное ощущение.

Не знаю, сколько времени я провел в молитвенной позе, со слезами на глазах моля светлые силы о том, что бы желудок прекратил содрогаться, потому что он был уже пуст, и это доставляло мне немыслимые муки.

Наконец я поднялся и развернулся к умывальнику. На меня смотрел бледный призрак того, кем я был, шатающийся, с плывущим взглядом и нитью слюны, медленно сползающей с губ. Не знаю, что было отвратительнее, чувствовать это или смотреть на это. Я повернул кран, и холодная вода освежила лицо. Я массировал виски и полоскал рот от гадостного привкуса, я был рад, что всё это, наконец, закончилось.

Моё пошатывающееся от накатившей слабости тело выбралось из туалета и обвело взглядом бар. Старик ушел, девушки, что привезла меня сюда, так же не было видно. Ни одной знакомой физиономии. Делать мне здесь больше нечего… Я вышел через черный ход и пошел, куда глаза глядели, машинально перебирая в кармане монеты. Старик оплатил мне выпивку. Похоже, ему просто нужна была компания, чтобы поделиться рассказом о «старых добрых временах».

Я выбрался через черный ход позади туалета в переулок. Здесь было чисто и пусто. «файрлайна» не было, мне стало чуток грустно и я шел, погруженный в свои мысли. В основном о том, какой я всё-таки неудачник.

Не смотря на то, что вечер ещё не наступил, на улице было темно - тучи застилали небо, а фонари ещё не включились, и я шел вдоль стен, меня шатало. Тело меня не слушалось, и буде я попал бы в какие-нибудь неприятности, это был бы последний день моей жизни.

Как по заказу, проходя мимо какого-то заведения, и, не успев осознать, что произошло, как меня кто-то ударил, и я полетел в грязь, чувствуя ,как сердце и желудок сжимаются, руки машинально пытаются прикрыть лицо, а тело напрягается в ожидании новых ударов. Меня подняли, встряхнули, чьи-то руки обшарили мои карманы, и кто-то довольно заржал. Я слышал слова, но не понимал их, в моих ушах бился частой дробью пульс, а глаза были зажмурены. Это было настоящее ограбление, и оставалось лишь надеяться, что получив то, что им было нужно, они не станут меня больше бить. Сам дурак, сам виноват - нажрался, пошел по переулкам вместо освещенных улиц…

Дальше начало происходить что-то выше моего понимания. Меня опять приложили, на этот раз об стену, но перед этим я слышал удар, и явно не по мне. Это заставило меня приоткрыть глаза после нескольких секунд лежания в грязи. Вода была мокрая и холодная, она промочила мою одежду, мне было холодно и противно.

В переулке, освещенном лишь лампой у черного входа в какую-то забегаловку, лежали тела двух типов, а над ними возвышалась деваха, подобной которой мне не приходилось видеть. Она была сильно выше среднего роста, одетая в джинсы, и чапсы поверх них, плотный свитер и кожаную жилетку, а медного цвета волосы были перехвачены лентой в хвост, оставляя с боков пряди, обрамляющие лицо с выступающими скулами, привлекательное особой красотой. Красотой, которую я уже рисовал сегодня - гармонию чуть заостренного подбородка со скулами, миндалевидным разрезом холодных свинцово-серых глаз, узким носом и изящной линией рта без малейших следов помады.

- Вста-авай, - сказала она тем временем, подняв одного из грабителей на ноги за грудки. И тут же отправила его назад в грязь мощным навесным ударом кулака в лицо. Второе тело не шевелилось. Бешеная амазонка оглядела побоище и занялась досмотром их карманов, перекладывая найденное к себе в жилетку. Я понял, что вроде бы побоище закончилось, и время линять, но меня беспокоил вопрос, могу ли я вернуть назад свои деньги. И я осторожно поднялся на ноги.

- А, очнулся, - сказала незнакомка. – Бесплатный совет: если нажрался, лежи под столиком, а не шляйся по улицам.

- Благодарю… Кажется, я этот совет я уже усвоил сердцем незадолго до вашего появления.

- Ух, ты, оно разговаривает, - она вытянула шею, заглядывая мне в лицо через плечо, сидя на корточках у обираемого тела грабителя.

- Эти люди забрали у меня все деньги, - сказал я. - Могу я вернуть их?

- Это уже не твои деньги, - сказала она. - Ты не смог их защитить - значит, потерял на них право. Хотя конечно, ты можешь дождаться полиции, объяснить им ситуацию и, может быть, они войдут в твоё положение и бесплатно довезут тебя домой.

- Очень мило, - фыркнул я. – Новая разновидность философии бандита? Грабим грабителей?

- Просто под руку подвернулись, - пожала плечами она. И зачем-то спросила:

- Сколько у тебя взяли?

- Около пятнадцати соу.

- Хм, - она со вздохом протянула ко мне руку. Я напрягся, ожидая, что она сейчас и меня приложит, но она раскрыла мою ладонь и вложила в них десять монет. Десять соу. - Скажешь слово, контужу.

- Э… Да я не… Послушайте, я считаю, что благие дела достойны награды. Я только хотел сказать, что размер награды определяет спасенный…

- Да неужели? То есть цену в магазине должен определять покупатель? И сколько, по-твоему, я заслужила?

Я наверно всё ещё был пьян, а потому на меня накатил невиданный приступ щедрости. И я перевернул её ладонь, оставив в ней монеты. Десять соу.

- О, - она поглядела в руку и усмехнулась. - Всё или ничего, верно?

- Вроде того. Спасибо что вмешались, эти типы меня бы, чего доброго, прикончили.

- Знаешь, я не люблю спасать людей, - сказала она. - У большинства из них есть отвратительная привычка быть мелочными. Спасаешь человека, а он тебе делает предъяву за порванные штаны. У него украли соу, а он орет, что либр. В итоге мало того, что его спасли, так спаситель ещё и должен остался. На хрена мне такое счастье?

- Ваша правда, - уныло сказал я.

Эта правда стоила десяти соу. Теперь я знал, что проблема людей, которые проходят мимо человека, которого убивают, не столько в позиции «главное, что не меня», а в вопиющей несправедливости быть спасителем, которому не только не достается благодарности, но и который к тому же оказывается виноват.

- Меня зовут Ви, - зачем-то сказала она. Меня словно оглушили, и сквозь противный звон в ушах я слышал свой голос, машинально спросивший:

- Как «Вигилант»?

- Как Вельвет, - ответила Ви.- Или просто Вэл.

Совпадение. Просто совпадение. Комикс не может ожить, да и в реальности она лишь отдаленно похожа на тот идеализированный образ борца с преступностью, что я создал и сдал редактору утром.

 

Пока мы с Вельвет шли по переулкам, я спрашивал - а она охотно рассказывала о себе. Она много чем занималась. Танцевала в клубах гантиз - эротический танец с оружием; она прекрасно разбиралась в нём - и мы болтали основную часть времени обсуждая характеристики различных стволов. Е хорошо разбиралась в пушках - с точки зрения того, кто ими пользуется, а Вельвет - с точки зрения того, кто их делает. Её мнение в корне отличалось от мнения Е, она считала, что в перестрелке с кучей гангстеров, среднестатистический человек не в состоянии показать рекорды меткости, а потому его следует вооружить дробовиком или скорострельным автоматическим оружием, если денег куры не клюют. Тем не менее, стрельба привлекает куда больше внимания, чем хотелось бы, а потому кроме как стрелять, нужно уметь драться. Поэтому она носила плотную и практичную одежду, защищающую от травм при падениях и от ударов, а так же перчатки, чтобы не травмировать руки.

- Вэл, - вдруг сказал я. - Покажи мне свой мир!

- На кой черт тебе сдался мой мир, Стэнли? – спросила она с улыбкой. - Ты его уже попробовал в переулке, неужели ещё хочешь? Или просто нравится, когда тебя бьют?

- Я рисую комиксы. И мне важно знать, в чем проблема этого мира. Я сижу сутками дома, и единственное что я знаю об этой части мира, мне рассказывает моя соседка.

- Соседка?

- Ну да. Она ходит с револьвером в кармане и не стесняется стрелять в людей, и все эти люди - законченные мрази.

- Твой мир черно-белый, Стэнли,  - сказала Вельвет. Она вздохнула и поёжилась. - Пошли, погреемся. Ты наверно замёрз.

 

На улице стемнело, а мы сидели в общественной прачечной, Вельвет настояла, чтобы я разделся до нижнего белья и постирал свои шмотки.

- Иначе будешь выглядеть как бездомный. Человек должен выглядеть как человек, даже если нет никакой возможности таковым быть, - сказала она.

Я стеснялся, она отвернулась, и спустя пару минут развязываний мокрых шнурков и сдирания грязной вонючей одежды, мои шмотки оказались за круглым иллюминатором стиральной машины, во входную воронку был засыпан стиральный порошок, и нажата красная кнопка. В прачечной пахло мылом и чистым бельём. Слабо тянуло хлоркой, из гладильного аппарата временами с шипением выходил пар. От испарений некогда белые стены стали серыми, и это был контраст холодного серого мира снаружи, и тёплой серой чистоты внутри. Черно-белый мир, в котором смешали краски.

В Вельвет мне чувствовалась мудрость, какой-то стержень и достоинство, которые мне ещё только предстояло изучить, чтобы открыть новые грани понимания чего-то очень важного, без чего мои комиксы будут как фонарик без батарейки - лампочка есть, света нет.

- А зачем ты ходишь по переулкам и ищешь драки? - спросил я, сидя на гудящей стиральной машине. Так она намного меньше дребезжала разболтанными гайками.

- Нужно держать себя в форме. Мой основной заработок - это драки. Ну, ты знаешь, кулак против магии. В основном ставят против кулака, и, если победить, можно сорвать куш.

Я знал о такой забаве. Она была нелегальна, и, наверное, поэтому пользовалась популярностью. Сутью было следующее - на ринг выходили два бойца, один обычный человек, а второй - маг. И они дрались пока стояли на ногах, кто упал и не смог встать - тот проиграл. Опасность трансмутационной магии была в том, что маг мог сделать любую часть своего тела очень твёрдой, что приводило к плачевным последствиям для кулака противника, в случае если «каменным» делался брюшной пресс, и для его лица, если «каменным» становился кулак мага. У бойца, не вооруженного магией не было бы ни единого шанса против мага, если бы он не был ловким как кошка, хитрым как лиса и выносливым как медведь. Ну, или не был бы орком.

- Наверно, драться - это очень больно, - сказал я. Вельвет сидела на скамейке между стопками пустых перевернутых тазов для белья, облокотившись на них как на подлокотники невидимого трона.

-  Когда человеку больно, он просто переживает эту боль, если он силен. Если он крепкий по-настоящему, то боль его не тяготит, - заметила Вельвет, сделав непринужденный жест. - Погляди вокруг. В этом мире полно боли.

- Да уж. Читал в газете - арестовали банду органлеггеров, - я не стал упоминать какова была роль Е в этой истории. - Страшно жить, когда тебя могут вот так просто убить и расчленить на органы. А люди, кажется, привыкли…

- привыкшие к горю и боли - привыкли и к убийствам. Большинство людей могут только терпеть, стараться не замечать то, что вокруг, пока это не коснётся их лично. И если они слабы - они ломаются.

- А что случилось с тобой, что ты стала такой сильной?

Вельвет усмехнулась.

- Сила - понятие растяжимое. Можно ломать камни голой рукой, и в то же время валяться, в грязи прикрывая голову руками под ударами тех в ком больше злости, чем в тебе. Можно не верить в добро, не бояться смерти и не просить пощады. А можно очень сильно бояться чего-то, до такой степени, что уличные банды покажутся досадной помехой, ведь ты боишься чего-то большего. А можно во что-то верить настолько, что это станет превыше жизни. Со стороны многие люди кажутся сильными, но - только кажутся.

- Ты как-то уж очень уклончиво ответила, - сказал я.

- А ты как-то неправильно вопрос задал. О чем твои комиксы?

- Ты не читаешь комиксы? Там моё имя обычно написано…

- Я читаю книги, не комиксы. Мне кажется, если бы люди больше читали хороших книг, они были бы лучше.

- Нельзя всех заставить читать книги, Вельвет…

- Вэл.

- … Вэл. Нельзя их заставить. Можно лишь надеяться что те, кто читает комиксы, захотят быть похожими на их героев. Захотят бороться со злом.

Я вдруг подумал, что наши конкуренты возможно в чем-то правы. Да, комиксы про рыцарей на белом коне вышли из моды - такой кристальной чистоты никому не достичь, если вокруг одна грязь. Но ведь у всех, кто сражаются со злом, есть что-то общее. Если схватить это и запечатлеть, возможно…

- Ты борешься. Твои комиксы читают, и кто-то, возможно, захочет быть похожим на твоих героев. Ты указываешь путь, а идти по нему или нет - каждый решает сам. Главное чтобы герои были таковыми, чтобы в их правду хотелось верить.

Мне бы - хотелось. Я редко перечитываю свои комиксы - только для того, чтобы освежить память и не упустить какую-либо мелочь. Я не хочу их перечитывать, потому что чем дальше, тем больше шаблонные герои кажутся мне плоскими и неубедительными, сколько бы правды я в них не вкладывал. Я понимал, что можно сделать лучше, и в погоне за этим я создал комикс в цвете, но разве можно сделать серый город цветным, если красить грязь на его стенах?

Стирка скоро закончилась, и я высушил одежду на гладильном агрегате, вылил на себя пару ведер воды, чтобы освежиться, и оделся.

- Теперь похож на человека, да? - криво хмыкнул я, застегивая рубашку.

- На потенциальную жертву ты похож больше, - пожала плечами Вельвет. - Далеко живешь?

- В северном районе. Автобусы наверное ещё ходят...

- Только не здесь. Мы забрели в трущобы, здесь и полиция появляется не особо часто, не то, что автобусы. А ночь - прекрасное время, чтобы немного погулять, если, конечно, ты не боишься темноты.

- А ты не боишься?

- Темнота скрывает, - пожала плечами Вельвет. - Её не надо бояться. У тебя же есть уши, верно?

 

На город спускалась ночь, когда мы пришли туда, где жила Вельвет.

- Ух, ты… - пробормотал я, когда открыв дверь в неприметный дом, я оказался в царстве плоти. Стены были задрапированы бордовой тканью, золоченые светильники озаряли коридор мягким светом. Мне сразу вспомнилось, что Е назвала героиню моего комикса шлюхой. Если это место не было похоже на бордель, тогда я не знаю, на что это было похоже.

- Это бордель, - сказал Вельвет. – И, отвечая на вопрос, который ты никогда не задашь - да, я здесь живу. И нет, я не проститутка. Я вышибала. За это у меня есть место, где можно отоспаться и возможность отработать удар на тех, кто не понимает слов. Ночью тут спать бесполезно, поэтому я сплю днем, а ночью или на ринге, или охраняю покой этого местечка.

- А что мы здесь делаем?

Удивительно, как она вообще решилась меня пригласить сюда. Мы прошли мимо конторки, за которой сидел очкастый тип, не обративший на нас никакого внимания, и здоровенного бугая, который как раз очень пристально осмотрел меня, но даже не пошевелился. А в конце коридора была дверь в царство белых пологов, кожаных диванчиков, полуобнаженных красавиц и страждущих продажной любви мужчин. В зале так же была лестница наверх и боковой проход, ведущий, видимо, в служебные помещения - по крайней мере, мы свернули туда. Встречные девушки лукаво улыбались мне, а я краснел.

- Нашла себе мальчика, Вэл?

- О, наша неприступная Вэл, похоже, решила поразвлечься!

- Привет Ви! Как кино?

- А он лапочка, поделишься?

От подобных комментариев я хотел провалиться сквозь землю, а Вельвет лишь ухмылялась и молча кивала каждой встречной шлюхе. Мы миновали кухню и столовую, и, наконец, оказались в тесной комнатушке, где почти всё свободное место занимали шкафы. Присесть было почти негде, лишь на сундук и узкую койку возле полки, изображавшей стол.

- В основном тут реквизит для «театра».

- Театра?

- Ага. Раз в месяц они ставят представление, разумеется, совершенно неприличное по меркам пуританского большинства зрителей, потому они сюда и валят, как будто им тут мёдом намазано.

Я поморщился и решил перевести разговор в другое русло.

- Ты сказала, что отсыпаешься днём, а что ты делала сегодня? Была в кино?

- Ага. Люблю кино, - на лице Вельвет появилась мечтательная улыбка. - Есть один парень в кинотеатре Санрайз… У него в операторской все полки заставлены фильмами. «Огни большого города», «Ангелы с грязными лицами», «Бульвар заходящего солнца», «Касабланка»… Сегодня смотрела «Седьмую печать», шедевр о смерти. Ты знаешь, что смерть, перед тем как забрать человека, предоставляет ему выбор? Шанс отыграться.

- Да, обычно она играет в шахматы, - сказал я. К сожалению, этот фильм я не смотрел. И, к моему стыду, все названные - тоже. Но нравы смерти мне были известны, как-никак, я рисую комиксы, и знаю легенды о том, как люди избегали смерти.

- Должно быть, сложно выиграть. У неё большой опыт, - задумчиво сказала Вельвет.

Она поставила чайник на маленькую электроплитку и уселась на сундук, а я сидел на застеленной шерстяным одеялом койке и смотрел на Вельвет в тусклом свете настольной лампы.

- Я останусь здесь до утра? - я снова сменил тему, мне не улыбалось выставлять себя профаном в знании кино.

- Что? А, нет. Нельзя давать повод для сплетен. Ты не против немного помочь мне, Стэнли?

- Если не надо никого убивать, то не против.

- Видишь ли, в боях на ринге есть несколько правил. Одно из них - бойцу нельзя делать ставки, поэтому мне нужно, чтобы ты поставил за меня. Выигрыш поделим. Как тебе идея?

- Ставки - довольно рискованное предприятие.

- В этом весь смысл. Я хорошо дерусь, - Вельвет усмехнулась. - Давай, Стэнли, решайся! Ты можешь за одну ночь заработать несколько либров, не прилагая никаких усилий, просто сделав ставку.

Не знаю, чем я думал, но я согласился.

- Хорошо, - сказал я. – Просто… Ну, я не одобряю того что ты дерёшься. Мне кажется, девушки не должны драться. Это как-то противоестественно.

- В твоём мире - может быть. А в моём, если не умеешь постоять за себя, будешь как они, - она кивнула на дверь. - Или хуже. У этих девчонок хотя бы защита есть. Ладно, вот как мы это сделаем. Ты войдешь туда с парадного входа, как клиент, тут особо правил нет - организаторам выгодно когда деньги у них оставляют честно, поэтому тебе ничего не грозит. Просто если охрана докопается, покажешь деньги, и скажешь, что пришел сделать ставки. Потом идешь к букмекеру, спрашиваешь какие ставки и ставишь на Ви, то есть на меня. А дальше наслаждаешься представлением, делаешь вид, что мы незнакомы. Затем забираешь выигрыш и ждёшь меня у раздевалки.

- Выглядит просто.

- А всё просто. Главный фокус - победить, - Вельвет усмехнулась. - В уличной драке уложить противника достаточно просто, а вот на ринге дерёшься с как минимум равным, или сильнее тебя. Чтобы победить, нужно думать, держать удар и постараться остаться на ногах.

- Расскажи мне больше о бое?

Вельвет занялась разливанием чая по кружкам.

- Ну… что я могу сказать. Бой - это боль. Обычный человек стремится бежать от боли, а боец - стремится к ней. Если ей удается одолеть его - он проиграл. Если он уверен, что сможет её победить - он проиграл. Бойца делает не техника и не сила, а скорее чудо - когда он продолжает драться даже когда должен потерять сознание от боли. Это поединок воли двух людей. Задача - завоевать любовь и уважение публики, и лишить этого противника. Только тогда это будет победой.

- Но ведь есть же законные матчи…

- Стэнли, законные матчи ограничены кучей правил, и в итоге вместо побоища, которого хочет публика, и за которое платит деньги, она имеет балет на ринге и победу по очкам вместо луж крови и победы нокаутом. У нас же нет ни весовых категорий, ни дурацких правил, наш судья - публика, наш закон - кто упал и не смог подняться, тот проиграл.

Она сжала кулак и улыбнулась, глядя на него, на эту сильную руку со стальными мышцами. Во второй руке у неё была слегка подрагивающая чашка чая.

- А ещё это ни с чем несравнимое чувство, когда ты побеждаешь, и публика ревёт от восторга. Это стоит любых денег и любого риска.

Она - сумасшедшая. Я был уверен в этом.

 

Но когда я вошел в этот мир табачного дыма, диких воплей и звона монет, я понял что она не сумасшедшая. Это весь мир вокруг сошел с ума. Эти горящие алчностью и азартом глаза, эти перекошенные лица, эти крики - всё это напоминало сумасшедший дом на выезде. Я не знаю, что там творилось на арене, когда я протолкался к букмекеру и спросил ставки, он просто кивнул на доску, где мелом были написаны псевдонимы бойцов и ставки. Ви там не было.

- Эй, - сказал я. - А Ви? Она же дерётся сегодня.

- Её сняли с боя, - пожал плечами букмекер. - Сочувствую парень, это была горячая штучка.

- Твою мать, - выругался я и пошел к раздевалке. Если Вельвет не знает…

Но она знала. Она стояла возле дверей раздевалки с взбешенным выражением лица и о чем-то говорила с каким-то типом. Лишь подобравшись поближе, я услышал разговор.

- …Но ты не можешь вот так просто снять меня с боя! - рычала она.

- Ещё как могу, золотце. Ты, конечно, популярна, но твоя болезнь - может быть, год назад ты ещё и могла показать мастер-класс, но сейчас за тебя и соу не дадут.

- Враньё. Я сейчас сильнее, чем год назад, можешь проверить!

- И не подумаю. Ты достойна только шлюх в борделе охранять от жирных извращенцев.

- Ах, ты… - она резко подалась вперед, но незамеченные мною парни, доселе стоявшие поодаль и делающие вид что они мебель, вдруг бросились к Вельвет и схватили её за руки, заломив их назад.

- Поосторожнее, девочка, - ухмыльнулся тип.

Вельвет лягнула того, что был слева ногой так, что у того что-то хрустнуло в колене, а она уже била коленом той же ноги в бедро тому, что справа. Вырвав одну руку из захвата, она дёрнула обеими руками на себя второго охранника и резко заехала ему локтем в горло, после чего изящно развернувшись, приложила стопой в лицо первого. С глухим воплем тот влепился в стену и сполз вниз. Вся раздача заняла несколько секунд. Никто не обращал на них внимание.

- Видишь?! - Вельвет словно стала выше ростом. Её глаза горели, на скулах проступил лёгкий румянец, а грудь часто вздымалась, на лице была торжествующая улыбка. - Ты никого не найдешь лучше меня.

- Ты задыхаешься, - презрительно сказал тип.

- Я только во вкус вошла.

- Подумаешь, раскидала двух не-магов, и возомнила о себе невесть что. На ринге тебя уложат во втором раунде.

- Значит, любого ублюдка, которого ты выставишь на бой, я положу в первом же раунде!

- Ты готова сделать ставку? - тип оглядел её с ног до головы оценивающим взглядом. - Хорошо. Десять либров - и ты в игре.

- У меня нет столько денег.

- Хочешь, я дам тебе в долг? - и снова эта отвратительная усмешка.

В моём животе поселился ледяной демон. Я знал правила этой игры, и, в отличии от Вельвет, я не был азартен. В комиксах глава часто начиналась с какой-нибудь такой подставы, и заканчивалась тем, что сделавший ставку в этой игре, проигрывал и оказывался должен. Но не потому, что он плохо играл. Просто игра была нечестная. Мне хотелось заорать «Вельвет! Не делай этого», но я не мог. Не мог решиться.

- По рукам, - сказала она. - Но учти, сукин сын, когда я выиграю, ты должен будешь мне десять либров.

- Как скажешь, золотце, - тип покосился на начавших подниматься охранников и жестом кивнул Вельвет на раздевалку. - Иди, готовься. Я позабочусь о том, чтобы тебя вернули на доску почета, о несравненная Ви.

Я шел назад к букмекеру, закусив губу. Неужели Вельвет была больна?

Моё сердце было преисполнено жалости к ней и мою душу выворачивало наизнанку осознание того, что сейчас я сделаю ставку, а она будет рисковать своей жизнью. Деньги ничто, и я отдал бы всё что имел, лишь бы избавить её от необходимости зарабатывать их так, но я не мог ей дать того, чего она хотела. Она хотела восторженного рева публики и радости победы. И ради этого она снова и снова шла на ринг, и в то же время, вместо того, чтобы молотить в качалке груши, она шла на улицу, чтобы спасти кого-то от участи быть ограбленным и убитым, хотя в этой драке её могли убить с куда большей вероятностью, чем на ринге, и там не было зрителей, и даже спасенные не всегда были благодарны ей. Я хотел узнать Вэл, ощутить то же, что и она, понять её, но мне не было дано этого.

Я мог лишь сделать ставку. И молиться, чтобы она победила, потому что если она проиграет, то попадет в неприятности. И я ничего не смогу сделать, потому что я - не Е, которая верит в правосудие револьвера «рино». И я не её герой Чеддер, который может надавать всем по роже, а потом показать значок полицейского. Я - художник, который в жизни никого не бил. И это в данный момент тревожило меня сильнее всего, потому что в этой атмосфере безумия, вспоминая как Вэл расшвыряла охранников, мне зверски хотелось дать по роже тому типу, с которым она говорила, ощутить боль в костяшках пальцев и знать, что его лицу приходится куда больнее.

 

Букмекер на доске внизу уже чертил мелом её псевдоним и ставку - один к десяти против неё. Соперником Ви был кто-то по кличке Крэшер.

- Пятнадцать соу - на Ви, - сказал я, протягивая букмекеру деньги. Это были все деньги, которые были сначала у меня, потом у грабителя, потом у отметелившей его Вэл, затем снова у меня. В случае выигрыша мы получали семь с половиной либров.

- Ты смотри-ка, - букмекер взял мои деньги и занялся распиской. Возле него было относительное затишье - когда ставки были сделаны, все зрители толпились возле ринга. -Ты что, уговорил босса выпустить её на ринг?

- А я что, похож на такого человека?

- Нет. Просто удивляюсь, - букмекер вручил мне талончик с указанием ставки, времени и на кого была ставка. - Удачи.

- Она мне понадобится. И ей тоже.

- А ей понадобится не удача, а чудо, - пожал плечами букмекер.

- А могу я сделать ставку на победу нокаутом?

- В каком раунде случится божественное вмешательство? - букмекер заинтересованно поглядел на меня. Всего в драках такого типа существовало несколько возможностей навариться - поставить на победу своего бойца, поставить на победу нокаутом, и попытаться угадать в каком раунде это случится. Чем точнее скажешь, тем больше выигрыш, в случае если всё произойдет именно так. Однако реальность вносила свои коррективы - иногда к букмекерам просачивались предсказатели и срывали банк. Поэтому следовало быть осторожным со словами, иначе вместо выигрыша можно было унести свои зубы в горсти.

- Понятия не имею. Думаю, что пару раундов Ви продержится, а этого времени достаточно, чтобы она свалила этого Крэшера в нокаут. У неё хороший удар, - сказал я.

- Значит, второй раунд? - уточнил букмекер. Я растеряно поглядел в сторону ринга, где уже взревела толпа.

- Нет, первый, - решительно сказал я. Она обещала свалить врага в первом раунде. И я верил в неё. Это бывает так сложно - верить в человека, но именно на ней держится мир, и именно эта вера вдохновляет человека сделать невозможное.

- Хорошо, - букмекер поставил отметку на моём листочке. - В случае божественного вмешательства вы получите четырнадцать либров.

- А что так мало?!

- Ставка на победу - десять к одному. На нокаут в первом раунде - выигрыш увеличивается в два раза. Хотите больше - ставьте больше денег.

Сойдет и так. В этот момент меня оттеснила толпа желающих отовариться расписками о ставках, забрать выигрыш или поорать, «верните мои деньги!».

Ставка десять против одного значит, что шансов на победу почти нет, но я скрестил в кармане пиджака пальцы и протиснулся поближе к арене. Взял по дороге очки, позволяющие видеть магические преобразования - дешевый магический детектор, не чета очкам истинного зрения, но позволяющий в полной мере насладиться буйством красок вокруг мага за работой.

И вот, представление началось.

 

- В правом углу ринга фаворит боя - сокрушитель костей, профессиональный маг-боец -  встречайте, Крэшер!

Публика громко взревела. Крэшер был мускулистым типом с бритой головой и бычьей шеей, здоровенными кулаками, тяжелой челюстью и маленькими злыми глазками. Он был в синей накидке и в синих шортах.

- Чем больше шкаф, тем больше грохота, - хмыкнул тип слева от меня. Пока объявляли титулы и вес Крэшера, я решил задать соседу пару вопросов.

- Он что, не крут?

- Он маг. Круче магов - только горы, - с сарказмом ответил тип. - Потому что, в отличии от магов, горы с места сдвинуть трудно.

- Ставки десять к одному в его пользу, - напомнил я.

- Ставки на магов всегда больше, чем на их противников.

- В левом углу ринга - чемпионка прошлого сезона, сексуальная и ловкая, боец-любитель - если вы помните, встречайте - Ви!

Вэл была в красном. Красная накидка, красный топ и шорты - она словно была объята застывшим пламенем. Она улыбалась, глаза её горели. Она смотрела на публику, которая взревела оглушительно и неистово, и улыбалась.

- В прошлом сезоне она валила народ направо и налево, - сказал тип слева от меня. – Потом стала выступать реже. Если ставки десять к одному против неё, значит или она не в форме, или Крэшер крут даже по её меркам.

- Я поставил на неё, - сообщил я.

- Хороший выбор. И главное - смелый, - саркастически сказал этот парень. Он поглядел на меня, и, казалось, въевшаяся ухмылка слетела с его лица. - Стэнли Либер?!

- Э… Ну, в общем, да.

- Круто. Вот уж кого тут никак не ожидал увидеть.

В это время на ринге перечислялся список тех, кого Вэл вышвырнула с ринга. Список был длинным.

- А мы знакомы? – недоуменно спросил я.

- Нет, но я читал все выпуски ваших комиксов. Мне кажется, вы очень тонко ощущаете людей, раз можете парой штрихов нарисовать их портрет так, что за ним угадывается нечто большее. А здесь какими судьбами, просто ставки сделать?

- Я рисую новый комикс, и мне были нужны идеи, - вымученно сказал я. Перечисление списка закончилось, Крэшер и Ви пожали друг другу руки в перчатках.

 

После удара гонга бойцы стали кружить в центре ринга, пристально глядя друг на друга и оценивая способности противника. Вэл двигалась чуть пригнувшись, на полусогнутых ногах, подняв левую перчатку к лицу, а правой непрерывно двигая по непредсказуемой траектории. Крэшер похоже ожидал что она ударит правой, в то время как Вэл нанесла ему сильный джеб в лицо левой, переходя в ближний бой, и тут же добавила апперкот правой в подбородок, от чего голову Крэшера мотнуло, а сам он еле устоял на ногах. Джеб был прямым ударом, а апперкот бился снизу вверх, так что на миг мы увидели красивый веер красных брызг по диагонали вверх от его рта. Публика радостно взвыла.

Однако Крэшер не собирался падать, напротив, он стал осмотрительнее, и, проведя несколько пробных ударов, отбитых в сторону правой перчаткой Вельвет, случайно открылся - но удара не последовало. Публика затихла.

- Очки надень, - посоветовал мой фанат. - Он поставил каменный блок, без очков не разглядишь.

Я ощутил понимание ещё одной тайны драки в этом притоне - бойцы дрались без очков, и Вэл не могла видеть где плоть Крэшера становится похожей на камень. Однако она не ударила и тем самым сберегла руку.

В следующее мгновение оба бойца взорвались градом ударов - я видел, как Вэл повернулась в сторону, уходя от свинга, и тут же нанесла хук в челюсть Крэшера. Повторить трюк с апперкотом он ей не дал, так как в тот же миг ей под рёбра впился джеб Крэшера. Удар был так силён, что она отлетела назад и еле устояла на ногах.

- Плохо, - прокомментировал фанат. - Он сбил ей дыхание.

Крэшер стремительно набросился на Вэл, но та скользящими шагами отступила назад, к канатам, выставив вперёд перчатки, и вдруг открылась, я ахнул - и Крэшер пробил ей прямой удар прямо в центр грудной клетки, швыряя её на канаты. Мгновения растянулись на вечность, я видел, как она летит на канаты, всё ещё держа левую руку у лица, и мне казалось, что всё уже кончено, но тут канаты вернули её на ринг, и она словно выпущенное из пушки ядро, пролетело подмышкой у готового её добить Крэшера и обрушила на его почки град сокрушительных ударов.

- Вот это выносливость! - воскликнул фанат, а зал взревел. Кто-то аплодировал, кто-то скандировал «Ви! Ви! Ви!», и мне кажется, что я тоже что-то орал.

А потом Крэшер ударил с разворота, его кулак рассёк воздух - и снова мгновения превратились в часы, а я смотрел, не успевая понять, что произошло, как Вэл летит на пол, нелепо взмахнув руками. Она рухнула, и я смотрел в её глаза, какие-то остекленевшие и бессмысленные, но всё равно горящие, как огонь в керосиновой лампе. Крэшер меж тем воздел обе руки вверх - и теперь уже зал орал его имя.

- Вставай, Ви! - орал я. - Вставай! Поднимайся!

Она смотрела на меня, и в её глазах блеснуло узнавание. Она оперлась перчаткой о пол и попробовала подняться, но тут же обрушилась назад, из её носа хлынула кровь. Секундой позже изо рта вылетела капа, словно пробка из бутылки игристого вина, только вместо вина была ярко алая кровь.

- Вэл!

Она смотрела на меня, и упорно пыталась подняться. С третьей попытки ей это удалось, ценой нескольких кровавых плевков на ринг. Казалось, я слышу её хриплое дыхание. Её губы зашевелились, словно она что-то хотела мне сказать. А затем она прикрыла глаза, и спустя миг оказалась на ногах.

Это была очень грязная драка - Вэл прыгнула под удар Крэшера и, изогнувшись, влепила ему со всей мощи кулаком в перчатке прямо по локтевому суставу, от чего Крэшер взвыл, а его рука утратила подвижность. Следующим ударом Вэл заставила его правый глаз закрыться от массивного кровоподтека, а дальше начала кружиться вокруг неповоротливого и разозлённого мага, долбя ему то по печени, то в челюсть резкими ударами, от которых голова Крэшера моталась туда-сюда. Это длилось всего несколько секунд, а потом Вэл словно взлетела в воздух в прыжке и обрушила всю мощь своего кулака на скулу своего противника. Это было концом. Сначала пола коснулись подогнувшиеся ноги Вэл, а затем с глухим ударом на него обрушилось тело Крэшера. Вэл, пошатываясь, поднялась на ноги, она держалась одной перчаткой за грудь, а второй прикрывала лицо, и мне казалось, что мокрая красная майка на ней на самом деле пропитана кровью.

Крэшер так и не поднялся, он лежал неподвижно, а я стоял, сжав в кулаке очки, которые я так и не надел, и смотрел на Вэл - и видел не Ви, героиню игрушечного комикса, не Вельвет, чью тонкую душу я угадывал в названиях фильмов, которые она смотрела в полупустом кинотеатре на ночном показе, а Вэл - отважную воительницу, которая создана чтобы побеждать, любой ценой. Я смотрел на её бледное лицо и окровавленные губы, на рассеченную ударом скулу, на мокрые от пота волосы и красную майку - и знал, что она всегда выступает в красном. Чтобы враг не видел её крови, и не торжествовал.

- Победительница - в первом раунде, нокаутом - Ви!

Судья влез на ринг и поднял правую перчатку девушки. Вэл смотрела на меня своими свинцово-серыми глазами и улыбалась сквозь кровь. Я знал, что ей очень больно, но она всё равно улыбалась. И я не мог пойти за выигрышем, не узнав, что с ней всё в порядке, но она незаметно покачала головой и показала глазами на стол букмекера.

И я пошел.

- В первом раунде, нокаутом, - процедил букмекер, отслюнив мне пятнадцать либров. – Ты часом не провидец?

- Ты что, дебил? - спросил фанат, который стоял позади меня. - У Крэшера не было шансов, это же очевидно. Он слишком полагался на свою магию, а удар у него был дерьмовый. Дай-ка сюда мои деньги.

Я направился к черному ходу, сопровождаемый этим странным парнем, фанатом боев без правил.

- Так что, ты набрал материал для нового комикса?

- Да, и много, - сказал я.

- И каков он будет? - нетерпеливо спросил парень.

- Ещё не знаю… Возможно мне придется пересмотреть некоторые свои мысли. Мне кажется, что всё, что я делаю - ненастоящее.

- Тебе только кажется. Если бы так и было - никто бы не читал твои комиксы. А комиксы у тебя реально крутые. Так и видишь перед собой серый город, над которым встает солнце, окрашивающее его стены желтым, а стёкла окон - красным.

Легко ли красить грязь? Да, если у тебя есть ластик.

- … Но то что греет лучше солнца - это надежда, что есть люди которым не всё равно. Которые одним своим существованием говорят: «Эй! Не бойся, не плачь - я здесь».

- Это ты хорошо сказал.

- Это ты говоришь, каждым своим комиксом, Стэн, - сказал парень. Мы стояли под фонарём у черного хода, и я ждал Вэл, а он стоял рядом и говорил. - Твои комиксы мрачные и темные, но в них есть контраст в виде добра. Без них жить было бы совсем тошно, а так – все верят, что те люди, о которых ты пишешь - существуют. Они рядом.

- Они правда существуют, и они рядом, - сказал я. - Но в этом мире нет автора, и нет законов жанра, которые благословят их крестовый поход против зла. Я не знаю, победит ли в нашем мире добро, и придет ли тот, кто скажет, «не бойся, не плачь - я здесь»

- Он придет. Всегда приходит, - послышался голос Вэл, чуть приглушенный и слабый. Она вышла из дверей черного хода ссутулившись, и держа руку у рта. Её пальцы были багровыми в свете фонаря. Раздался булькающий кашель, и Вэл чуть не упала, согнувшись. В грязь плеснуло кровью.

- Вэл! Тебе срочно нужно в больницу, - я подхватил её, дав ей обхватить ослабшей рукой мою шею. Фанат сделал то же самое с другой стороны, и мы повели её по улице.

- Нужно отвезти её в больницу, - сказал фанат. - Иначе она истечет кровью.

- Ты меня ещё после боя с Тараном не видел, - фыркнула кровавыми брызгами Вэл. - С ринга меня тогда уносили.

 

Фанат оказался таксистом, его тарахтящая помятая желтая консервная банка неслась по тёмной улице со всей скоростью, выхватывая пылающими фарами стены домов и фонарные столбы. Я прислушивался к дыханию Вэл, к этому жуткому булькающее-хрипящее-скрежещущему звуку, держал её голову склонённой на бок, чтобы она не захлебнулась. Мои руки были все в крови, и когда мы прибыли в больницу, в крови была вся моя одежда, а так же сидение и пол. Вэл была без сознания.

 

Врач в больнице сказал, что за лечение придется заплатить, и мы без разговоров открыли кошельки. Всего это встало нам в двадцать либров - по десять на брата - и мы устроились на сидениях для ожидающих в белом коридоре, пропахшем средствами дезинфекции. Таксист признался мимоходом, что он поставил на матч всю выручку за день. Мечтал о новой машине. Но мы оба волновались за Вэл. Деньги не были главным, когда стоял вопрос о жизни и смерти, лишь бы Вэл жила. Та Вэл, которой рукоплескал весь зал.

- Десять секунд.

- Что? - я поглядел на фаната.

- Она сказала «десять секунд», там на ринге. Она знала, что у неё осталось десять секунд. Она могла задержать дыхание на десять секунд, а потом её лёгкие наполнятся кровью, и ей нечем будет дышать. Я умею читать по губам.

Я не нашелся что ответить.

За этот вечер я видел её такой разной…

Я сидел и смотрел на закрытые двери операционной, и ощущал, как усталость от прошедших суток наваливается на меня неподъемной тяжестью. Глаза закрывались, и мне казалось, что там, за закрытыми дверьми, в ярко освещённой лампами операционной, под вопли сотен голосов, выкрикивающих её имя, Вельвет играет в шахматы со Смертью. Уже не знаю в который раз.