В трактире Харроса

 

 

Путеводитель по персонажам

 

  1. Харрос, трактирщик. Назначен герцогом Касанегро придворным библиотекарем. Обязан требовать с посетителей занятные истории. Истории записывает писарь, вихрастый паренек, который работает в углу за маленьким столом. Истории отправляются герцогу раз в неделю.
  2. Барон Дадли, приезжий, иностранец, старший библиотекарь герцога Хардвика. Едет на аукцион «Книги Первописаний», который будет проводиться во дворце герцога Касанегро. Одет в плащ, на голове шляпа.
  3. Виконт Альварес де Либросо, вассал герцога Касанегро. Едет туда же. Одет в черный плащ, на голове шляпа. Под плащом колет, расшитый золотой нитью, сверкающая жемчугами перевязь и короткий кинжал с рубином на рукояти.
  4. Экзорцист, старик священник, одет в черную сутану. Любит пожрать и выпить. Позже выяснилось, что его зовут отец Назарио.
  5. Дандаро, личный кузнец герцога Касанегро, не боится хамить дворянам. Массивен, толстопуз и красноморд. Нечесаная черная бородища и повязка через левый глаз делают его похожим на морского разбойника. На поясе болтается огромный кинжал с костяной ручкой.
  6. Бордовик, или красный черт. Бес, похож на гигантскую белку. Любит поучительные истории.
  7. Сфинкс, нечисть с особо изощренным интеллектом. Имеет львиное тело, человеческую голову, мощные лапы и перепончатые крылья.
  8. Хуго, наемник. Здоровый, одноглазый. Вооружен двуручным мечом.
  9. Дракос, наемник.
  10. Свистун, наемник.

 

Скрипнула дверь, и с улицы ворвался холодный сырой ветер. Все посетители трактира почтенного Харроса уставились на высокого незнакомца, закутанного в мокрый черный плащ. Тот приподнял шляпу, цепко оглядел помещение и, угадав хозяина, поманил к себе пальцем. Однако Харрос сделал вид, что ничего не заметил. Незнакомец нахмурился, вполголоса пробормотал проклятие и сам решительно направился к нему:

— Хозяин, мне нужна комната, ужин и кувшин лучшего вина!

Харрос усмехнулся:

— Сожалею, но гостиница переполнена, свободных мест нет. Люди ночуют на конюшне, и даже в хлеву…

— В хлеву?! — по лицу незнакомца прошла судорога, глаза сверкнули гневом. Он рывком распахнул плащ, демонстрируя трактирщику колет, расшитый золотой нитью, сверкающую жемчугами перевязь и короткий кинжал с рубином на рукояти.

— Кто-то громко присвистнул. В зале наступила почтительная тишина.

Харрос устало вздохнул:

— Я сразу понял, что вы милорд, из благородных. Только мест все одно нет. Единственное, что я могу предложить — скамья в дальнем углу. А плащ вы можете просушить у камина.

— Вина, — процедил незнакомец.

— Обязательно, — улыбнулся Харрос. — Только в такие ночи у нас действует одно условие…

— Какое еще условие?! — взорвался тот. — Ты смеешься надо мной, трактирщик?! — рука незнакомца легла на рукоять кинжала.

— Нисколько, — вздохнул Харрос, — вино я наливаю за историю. Расскажите нам что-нибудь забавное.

— И ты даже не сочтешь нужным узнать мое имя?! — бушевал незнакомец.

— Ваше имя, благородный дон, нам — простым смертным — ничего не даст. А вот хорошая байка повеселит или заставит призадуматься, — ответил Харрос, нисколько не смутившись.

Незнакомец устало огляделся. В камине весело потрескивал огонь. Трактир наполняли аппетитные запахи жареной дичи, а усталое и продрогшее тело умоляло о глотке подогретого вина.

Отребье всех мастей, что заседает до рассвета в любом дешевом трактире, со всех сторон таращило на него зенки. Ну и публика! Черт бы побрал это дурацкое условие, и черт бы побрал герцога Касанегро, который завел эти унизительные порядки! Что же делать, не ложиться же спать на лавку на голодный желудок, не согревшись кувшином вина. Благородный дон вынул из кошелька медяк и кинул его красномордому верзиле, грызшему куриную кость.

— Позаботься-ка о моем коне, — приказал он. — Да смотри, чтобы его накормили лучшим овсом, иначе, клянусь святыми угодниками, я угощу тебя плетью!

Верзила злобно оскалился, но, не посмев перечить, нарочито медленно направился к двери.

— Значит, вам не терпится услышать какую-нибудь историю? — спросил благородный дон, когда верзила затворил за собой дверь. — Что ж, знаю я одну историю, которая случилась в такую же ненастную ночь. И видит бог, ни за какие сокровища мира я не пожелал бы оказаться на месте ее героя.

Снова мерзко скрипнула открывающаяся входная дверь, с улицы ворвался холодный сырой сквознячок, а вслед за ним неспешно вошел еще один гость. Небрежно отряхнул, не снимая, свой промокший плащ, наклонил голову — с полей шляпы стекла струйка воды, огляделся вокруг, оценил обстановку. Легкое облачко недоумения пробежало по его лицу.

— Многоуважаемый дон, — обратился новый гость к рассказчику, еще не успевшему начать рассказывать свою историю, но успевшему объявить, что она страшная и ужасная. — Позвольте предложить вам свою помощь, в том случае, конечно, если вы в ней нуждаетесь. Мне не совсем понятно, что здесь происходит, но, тем не менее, я к вашим услугам. Позвольте представиться: я барон Дадли, старший библиотекарь герцога Хардвика. Здесь проездом, выполняю поручение своего господина. Не обессудьте, если проявляю неуместную назойливость, но мне показалось, что здесь происходит что-то неподобающее, и вот…

— Благодарю вас, любезный сэр. Судя по вашему недоумению, вы не знаете наших новых порядков. Я виконт Альварес де Либросо. Представьте себе, я сейчас собирался рассказывать этому сброду забавную историю! В противном случае мне не дадут вина!

— Что вы, многоуважаемый дон! Да как такое возможно? — недоумение на лице барона Дадли начало сменяться гневом.

— Увы, любезный сэр. Возможно, законно, и ничего поделать нельзя, — с безнадежной грустью вымолвил виконт Альварес. — Наш суверен, великолепный герцог Касанегро, уже два месяца как издал указ, которым назначил всех трактирщиков придворными библиотекарями. Надлежит им собирать истории, записывать их, — виконт показал пальцем в угол, где за маленьким столом, на котором стоял писчий прибор с перьями и лежали какие-то бумаги, ютился вихрастый парнишка, — и раз в неделю отправлять с гонцом прямо во дворец герцогу. Вознамерился наш господин преуспеть в сочинениях рассказов о подвигах, о событиях поучительных, ужасных, магических, и о прочих трудно представимых простому уму вещах, и вот придумал нам такую напасть, дал право трактирщикам требовать за вино вместо денег историю. И ведь, шельмы, они простолюдинам вино за историю не наливают, как те ни просят. У них глаз наметан, враз определяют по человеку, можно от него истории хорошей ждать или лучше времени не терять. И говорят, как издеваются, мол, мы в такую ночь (или в такое утро, неважно, что там они придумаю) вино наливаем только за историю. И управы на них нет, и ни за какие деньги не соглашаются дать вина, если чувствуют, что посетитель интересную историю знает. Башку отрубить тоже нельзя, под защитой они суверена нашего. Устал я, по второму кругу свои байки уже начал рассказывать.

— Да, велика земля, и много чудес на ней встретить можно, — изумился барон Дадли. — Так что, одну историю за первый кувшин вина? А потом можно за деньги?

— Да, любезный сэр. Но только история эта должна кому-нибудь из публики понравиться, а если нет — уходи не пивши, или другую выдумывай, — обреченно вымолвил виконт Альварес.

— О, это хорошо. Трактирщик! — властно позвал барон Дадли.

Харрис, все это время возившийся за прилавком, будто бы наводя порядок, лениво изобразил внимание.

— Что желаете, мой господин?

— Подай нам два кувшина вина, каждый оплатим историей. А если ты скажешь, что сначала история, а потом вино, то я твою наглую башку нанижу на мою тупую шпагу.

Барон Дадли повернулся к виконту и спокойным голосом продолжил:

— Все отлично, дон, выпьем вина и расскажем друг другу по истории. Я уверен, что они хоть одному из слушателей, да понравятся. Моя вам, а ваша мне!

— Прекрасно, мне вас, уважаемый сэр, сам бог послал, — обрадовался виконт Альварес. — Так куда вы путь держите, позвольте осведомиться?

— Путь я держу на аукцион «Книги Первописаний», который будет завтра проводиться во дворце герцога Касанегро.

— Надо же, и я туда же! Правда, я в книгах мало смыслю, еду туда по поручению моей драгоценной женушки.

Трактирщик налил два кувшина вина, и новые знакомые уселись с чистого края одного из трактирных столов, прямо посреди зала. Сели, вытянули усталые ноги, хлебнули по глотку вполне добротного вина, помолчали, и барон вопросительно произнес:

— Итак, многоуважаемый виконт Альварес...

— Начинайте вы, уважаемый сэр, — виконт с наслаждением потягивал вино из кувшина. — Вы приезжий, думаю, ваша историю будет всем интересна!

Барон Дадли несколько смутился оказанной чести, но, откашлявшись, начал свое повествование.

 

Дело было в горах Эльборос. Если вы проезжали по Северному тракту, наверняка видели эти заснеженные пики — нависают над лесом, словно ангела крыло. Да вот только эти «ангеловы крылья» каждую зиму грозятся лавинами, потому и склоны у них лысые — никакое деревце, никакой кустарник схода снега не выдерживают. И дело было как раз зимой — а в тот год она была особо сурова: вьюги мели, каких никогда на моей памяти не случалось. Скотина у селян дохла — на раз-два. Да только, говаривали, не от холода: коров находили обескровленными и со следами клыков на шее. Одни говорили, что то волки голодные в деревню наведывались, но другие — о, другие не боялись сказать вслух правду — что упырь скотину губит.

Когда погода наладилась и снег валить прекратил, объявили селяне на упыря охоту. Приманку приготовили — одну из последних уцелевших коров. Я как раз в деревню тогда приехал — оброк с селян получить. Да только мерзавцы отказались платить — говорят, мол, самим есть нечего, а тут еще упырь. Ну, я поначалу в упыря-то не поверил, а оказалось, напрасно — чудовище на приманку клюнуло, да только ловушки избежало. Наутро рядом с трупом коровы нашли и неудачливых охотников, мертвых и изувеченных, и следы упыря. По следам-то деревенские к горам и вышли, да только никто поиски продолжать не захотел. Да что уж там, тут любой бы испугался. Но я простолюдинам страха не показал, заверил их:

— Ладно, с упырем я разберусь. Чую, нечистый за горой прячется.

Подумал я тогда, что с селянами на монстра идти толку нет: мужики — не воины, а так, слезы одни. Вон, тех, что ему ловушку готовили, упырь на куски разорвал. Да и с чем они на упыря шли, с простыми вилами!

В общем, вернулся в город, начал набирать наемников — дюжину вооруженных до зубов верзил нанял. А я тринадцатый — ну, думаю, несчастливое число. Четырнадцатым нанял экзорциста. Упырь или нечистый — всяк слова Божьего испугается. Как оказалось, не зря я святого отца взял. Толковый мужик оказался, и не рассказывал бы я сейчас эту байку, не будь его в отряде. Хотя… это я что-то сильно забегаю вперед. Всему свой черед.

Итак, отправились мы в путь. К тому времени, как мы добрались, деревня совсем опустела: не знаю, то ли упырь со скотины на людей перешел, то ли сами жители кто куда разбрелись. Устроились мы переночевать в одном пустом доме. Камин разожгли — дровишек селяне не оставили, стаскали стулья да лавки из других домов. Наемникам очень понравилось мебель на щепки ломать: крушат своими мечами да топорами, орут, как дети малые. И тут — «тудум-дудум» — словно по крыше кто-то топчется. Все мигом замолкли, и дыхание затаили.

 

Барон Дадли тоже замолк, как будто этот «тудум-дудум» тоже услышал, отхлебнул глоток вина из кувшина, вытер губы белым платком, и уже было собрался продолжать, как вдруг обратил внимание на то, что на лице его собеседника было написано неподдельное изумление. Барон Дадли наклонился слегка вперед, поближе к сидящему напротив виконту, и заговорщическим шепотом произнес:

— Что с вами, виконт Альварес?

— Уважаемый сэр, какие горы Эльборос? Какой Северный тракт? Я о таких и не слыхивал, — тоже шепотом ответил виконт.

— Ах да, я совсем забыл, извините. Это я про наши края историю рассказываю, забыл, что я далеко от родных мест. Это у нас в герцогстве такие горы и тракт. Но что это меняет? История не про горы и не про тракт, — пояснил барон.

— Опять же про оброк я не понял. Неужели главному библиотекарю герцога Хардвика приходится лично ездить и оброк собирать? Не поймите превратно, уважаемый сэр, я просто в небольшом недоумении, — поспешил загладить свое невольное недоверие виконт Альварес.

— Да эта история и не со мной приключилась. Мне ее мой давний знакомый рассказал с месяц назад, мы вместе обедали. Феодал мелкий, местный. Ну, там, у нас, в герцогстве, местный. Я и его интонации воспроизвести пытаюсь, чтобы повыразительнее было. Видите, виконт, как публика заинтересовалась?

Виконт посмотрел по сторонам — да, так и есть. В зале стояла мертвая тишина, все глаза были обращены на барона Дадли. Никто кружками и кувшинами не гремел, не чавкал. Все ждали продолжения. Виконт почувствовал на затылке чье-то горячее дыхание и обернулся. За его спиной стояло несколько самых азартных слушателей, которые подошли поближе, чтобы не пропустить ни слова.

— Итак, продолжаю. На чем я остановился?

– Тудум-дудум, – подсказал кто-то.

– Верно.

 

«Тудум-дудум», — словно по крыше кто-то топчется. Все мигом замолкли, и дыхание затаили. Кто за амулет схватился, кто рукоять меча тискает. Один экзорцист, как ни в чем не бывало, галеты из мешка достал и лопает. И такое довольство на его лице написано, что диво берет. Не боится, стало быть, или дурак? Да нет — дурака бы мне взять не присоветовали. Говорили, сильный старикашка, не одну нечисть извел.

Тут опять по крыше — «тудум-дудум».

— Хуго! — обращаюсь к самому здоровому наемнику, одноглазому дурню. — Сходи, проверь!

— Я? Почему я?! — возмущается тот. А на морде аж капельки пота от страха выступили.

— Потому что я тебе приказал! — ору. — Или мне тебе второй глаз выдавить?! Будешь не мечом, а подаянием на жизнь зарабатывать! Пошел, сказал!

Тот обиженно на меня глянул, двуручник из-за спины вытянул и бочком-бочком в дверь.

Сидим, ждем. Экзорцист галеты сожрал и за жареную курицу принялся. Пальцы облизывает, причмокивает. Может, все же дурак? Тут нечисть к нам подбирается, а ему вроде и дела нет.

Возвращается одноглазый.

— Нету никого!

— Как нет? — удивляюсь. — Ты на крыше смотрел?

— Смотрел. Лестницу нашел, по ней и забрался. Пусто там.

— Ладно, — скребу затылок, — может, куница озорует?

Вдруг опять над головой — «тудум-дудум».

Я одноглазого за грудки:

— Ты что, гадина, врать мне вздумал?!

— Не вру я, — бормочет, — всю крышу обсмотрел!

— А куница-то на двух ногах, — тихо сказал кто-то из наемников. — Слышите, как ходит?

Честно скажу — жутко мне стало. Только виду подавать нельзя, мои наемнички и так от страха серые. А экзорцист пальцы об сутану вытер и толкает в плечо ближайшего головореза:

— Добрый человек, не угостите страждущего пастыря глотком вина?

Тот молча бурдюк с вином протягивает, а у самого аж зуб на зуб не попадает.

— Дракос и Свистун! — командую. — Проверьте крышу!

— Темно уже на улице, — возражают те.

— Факелы возьмите!

— Напрасно сходите, — лениво заявляет старикашка-экзорцист. — Бордовик умеет становиться невидимым…

— Какой еще бордовик? — удивляюсь.

Священник бурдюк с вином наемнику возвращает:

— Спасибо, любезный. На небесах тебе зачтется. Что вы спросили, ваша милость, кто такой Бордовик? Дык это… красный черт, по-нашему.

У меня аж волосы на голове зашевелились.

— Да не беспокойтесь, барон, — смеется старик. — Нечисть, конечно, но не опасная. Озорует, людей пугает — только и всего. А тварь полезная. В старину их навроде домашней живности держали — демонов пострашнее отгонять. Жаль, матушка-церковь их не жалует, вот и истребили почти всех. Я как красную шерсть возле дома приметил, сразу понял — Бордовик нас пугать будет. Только мы сами его поймаем. Он нам вражину кровососную одолеть поможет.

— А как же мы его изловим, — спрашивает Хуго, — коли он невидим?

— Это моя забота, — говорит экзорцист, — Есть словеса изгоняющие бесов, а есть приманивающие и запирающие. Сейчас сами увидите.

Тут латынь из экзорциста посыпалась, что твоя соль из худого мешка. До чего же гадкий язык! Иной раз в той латыни ничего и не разберешь. Кажется, будто ножом по железу скребут.

Экзорцист же наш тараторит, не унимается, да вдруг как завопит:

— Ин номине патрис эт фили эт спиритус санкти!

Право слово, хоть святых выноси. Только глядим — подействовало. Воздух словно сгущаться стал и на пустом месте облако рыжее появилось. Ну, думаю, и впрямь, красный черт.

А облако уже и не облако вовсе. Сначала шерстью обросшие ручки из него показались, затем ножки — тоже мохнатые, с копытцами, и уж в самом конце вылезла рожица гнусная. Черт не черт, только больно на белку-переростка смахивает.

Зыркнул на экзорциста Бордовик этот и голосит мерзко, благо что не латынью:

— А-а, старый пройдоха, ты! Снова до зеленых чертиков допился? — спрашивает.

— Нет, — отвечает экзорцист заплетающимся языком, — покамест до красных. Помощь нам твоя понадобилась.

— Помощь! — удивляется Бордовик. — С каких это пор нечистая сила святошам помогает?

— Упырь в округе бесчинствует. Изловить его надобно-о, — сыто отрыгивает экзорцист.

— Вам надобно, вот вы и ловите, — Бордовик, махнув лапкой, пытается раствориться в воздухе.

— Погоди! — говорит, экзорцист и хватает за рыжий хвост ускользающего черта. — Стой, окаянный, мы тебе заплатим.

— Душами? — ухмыляется Бордовик.— Одну душу в обмен на кровососа! Идет?

Экзорцист обернулся к нам.

— Свою-то я давно уж отдал за умение изгонять бесов, — молвит он. — Может, кто готов пожертвовать для благого дела?

Все в страхе мотают головами, мол, ни за какие коврижки.

— Ну, разве что у кого-нибудь из вас имеется в запасе история, — в голосе черта слышатся нотки сомнения — торгуется, враг, — но только поучительная. Страсть как люблю поучительные истории.

— Этого добра у нас в достатке, — радостно отвечает экзорцист за всех. — Значит, по рукам, бес? История за кровососа?

— Черт с тобой, святой отец, — соглашается бес. — По рукам!

Отхлебнул добрый глоток из бурдюка экзорцист и повел свой рассказ.

Было это в те далекие времена, когда после семинарии попал я служить капелланом в драгунский полк. Наш командир, дон Педро, щепетильно относился к делам духовным и потому у меня никогда не переводился чудный кагор. И до того дон Педро часто причащался, что нос его стал похож на перезревшую сливу.

Но вот однажды, поздно вечером, когда горнист, сыгравший отбой, сам уже видел девятые сны, дон Педро снова постучал в мою дверь.

— Ну, дык, — шмыгнул носом, — мне бы… исповедаться.

«Странное дело», — подумал я, но впустил его в свою комнату. Почему он решил вдруг исповедаться, спрашивать не стал, дон Педро сам мне все выложил:

— Не могу, — говорит, — сил больше нет — покойница мне по ночам снится, и стонет, и плачет, в могилу за собой зовет!

Рассказал он мне, что, когда молод был, девушку одну очень сильно любил, обвенчаться они хотели. Да только родители были против — и его, и ее — вот молодые сбежать и решили.

— Как глуп и молод был я, — повторял дон Педро и хватался за голову, — моя вина, моя и только.

Рассказал он, как темной ночью они с той девушкой оставили родную деревню и лесом дремучим двинулись, куда глаза глядят: она — в свадебном платье мамки своей, но без приданного, и он — не взяв ни гроша из отцова сундука. Да только в лесу том они заплутали и в болото угодили. Да не просто в болото, а в топь гиблую, непролазную. Злая сила на дно тянет, ноги тяжестью непомерной налились. Вот уже по грудь засосало, девка криком кричит, за жениха цепляется.

— А я чего? — сокрушается дон Педро. — От страха разум потерял. Кричу «Не трогай меня! Вместе сгибнем!» А она только сильнее ко мне липнет! Над болотцем чахлая березка изогнулась. Понимаю — дотянусь и выберусь, избегну кончины страшной. «Погоди! — ору, — дай до деревца достать!». Только не слушает меня любимая, руками, как кузнечными щипцами ухватила, и тянет в пропасть окаянную. Уже у шеи зловонная жижа колышется. Сердце от жути останавливается. Ну и не совладал я с собой, выпростал руку и кулаком ей в лоб врезал. Только и мелькнул в черной трясине кусочек белоснежного платья. А еще увидел я глаза невесты перед тем, как сомкнулась над ней грязь болотная. И не было в них ни страха, ни осуждения, а только боль и обида, да такая, что самому разом жить расхотелось. Перестал я пыжиться, обмяк. Умру, думаю, вместе с любовью моей ненаглядной. Прости меня, трусливого и неразумного. Только не утонул я, даже березка не понадобилась. Вытолкнула меня вдруг вверх сила неведанная. А еще, хохот я услышал. Нечеловеческий, жуткий. От него оглох я и разума на время лишился. Вскочил и побежал, сам не зная куда. Только на постоялом дворе в себя пришел. Вспомнил преступление свое и рыдал горько. С того дня пить начал. Напьюсь — вроде отпускает.

Поник головой дон Педро и заплакал. Ну, я успокаивать его принялся. Говорю: «Нет в твоем поступке, сын мой, большой вины. Ибо человек — тварь грешная и слабая. В момент смерти лютой или при приближении оной вполне может разумом пасть и только о жизни своей никчемной тревожиться. Есть даже такое изречение у мудрых латинян, только я его запамятовал, означает потемнение мыслительных сил под влиянием дыхания смерти.

— Не все я рассказал, святой отец! — встрепенулся драгун. — Еще одна тайна у меня есть. Никогда никому не говорил, ибо боялся, что за безумца примут. Не зря я про хохот сатанинский рассказал. Не зря говорил, что зовет меня убиенная невеста. Прошел месяц с того рокового дня, как любимая моя сгинула, и вот во снах она мне являться стала.

Видел ее в исподнем, хохотала она, будто целый хор чертей, и рукой манила за собою, видать, в бездну утянуть хотела. Такая оторопь тогда брала, что просыпался в холодном поту и до самого утра глаз не смыкал.

Днем сам не свой ходил, белый свет был не в радость. Ходил и ночи страшился, аж руки тряслись. А как наступал вечер, как трубил отбой проклятый горнист, сызнова она во сны забиралась, чтобы пристроить душу губителя своего во тьму, где плач и скрежет зубовный. Никак покоя не давала окаянная, поди, терзало ее, что я жив остался, а она в пучине сгинула.

Уж сколько молитв прочел, сколько месс отстоял, сколько раз жилище мое сам епископ освящал — и не сосчитаешь! Все впустую. Признаться, потерял я тогда веру в нашу святую церковь и всякий день до закрытия просиживал в трактире, напиваясь, что называется у вас, священников, до положения риз.

Конечно, я и раньше был не прочь нагрузиться добрым вином, но теперь ум за разум заходил от обилия пустых кувшинов, что едва успевал подносить мне расторопный трактирщик. Грешным делом подумывал я: а не наложить ли на себя руки, дабы прекратить нестерпимые мучения?

Но милостивый Господь послал-таки спасение в лице какого-то пропойцы, что однажды в трактире облюбовал столик напротив моего. Он долго пялился на то, как я лихо вливаю в себя любое пойло, что оказывалось под рукой. Пошатывающейся походкой, потому как и сам был под мухой, он подступил ко мне и назвался заурядным именем, которое тут же вылетело из моей головы.

— Это, конечно, не мое дело, господин офицер, но пьете вы не по-благородному, как сапожник, простите уж за откровенность, — проблеял он и бухнулся на соседний стул.

Я, опешив от неслыханной наглости, хотел было выхватить шпагу, но вспомнил, что уже продал ее за бесценок лавочнику, дабы раздобыть деньжат для очередной попойки. Посему я просто что-то промычал, не в силах вести членораздельную беседу, и благоразумно вернулся к своему занятию. Но тот, видно, понял мое мычание как вежливый ответ и продолжил разговор.

— Где ж такое видано! Мешать арманьяк с ячменным пивом! — воскликнул пьянчужка. — Это, доложу я вам, господин офицер, все равно, что переспать с чумазой крестьянкой после того, как побывал в алькове у знатной сеньоры.

Пил я молча, желая, чтобы надоедливый болтун поскорее убрался.

— Так вот, господин офицер, — не унимался трактирный завсегдатай, — скажу я вам, что арманьяк сам по себе редкая дрянь. Разве можно доверять лягушатникам! Вечно с ними одни беды! Но мало того, запивать их арманьяк нашим чудесным пивом, уж совсем ни в какие ворота! Извините, но вы осел, сударь!

Закончив тираду, он с победоносным видом уставился на меня, будто открыл тайну святого Грааля.

— Да будет вам известно, — снова заговорил он, видя что его слова не возымели должного действия и я опять наливаю из кувшина пива, отхлебнув перед тем добрый глоток душистого арманьяка, — от этой адской смеси видения бывают! Покойники мерещатся и все прочее! Прошу вас, сударь, избавьтесь от дурной привычки мешать пойло лягушатников с ячменным пивом, или плохо кончите.

И тут я, чуть не подавившись, воскликнул, как античный геометр: «Эврика!»

Дошло до меня, наконец, что наставляет меня Господь через говорливого пьянчужку.

С тех самых пор я весьма щепетилен в выборе того, что пью. А что касательно видений, так они прекратились на следующую же ночь, когда меня всем полком отпаивали крепким орухо.

— Да уж! — молвил я дону Педро, когда тот закончил свой рассказ. — Слава Создателю, что кагор безопасен для человечьих душ.

— И даже полезен, — добавил он, и мы откупорили с ним новую бутыль сего славного напитка.

Отхлебнув глоток, дон Педро попросил прощения.

— Я, — говорит, — исповедаться-то пришел, потому что лукавый меня соблазнил — бурду с солдатиками попивал, вот мне покойница снова и приснилась. Святой отец, неужто нет способа навсегда от видений мерзких избавиться?

Говорил я тогда дону Педро, что Бог ему уже решение послал, только надо следовать завету неукоснительно. Вера — это же не один раз помолился и все, ее постоянно в сердце держать нужно и деяниями светлыми укреплять. Но нет — уперся капитан: спаси мою душу, сон мне крепкий подари. А я человек божий — ну как отказать во спасении душе гнетущейся?

Нашел у себя в вещах рукопись старинную, церковью запрещенную — не помню даже, откуда она у меня, но про нечисть всякую разную там много понаписано.

Стали свечи ставить, мелом пол расчертили — изгонять покойницу готовились. Ритуал я провел — все, как в книге говорилось, да только как слова заветные закончил декларировать, так хохот загробный послышался. Смекнул я тогда: что-то в этой истории не так. Припомнил — дон Педро говорил, что из болота его сила неведанная вытянула.

Давай другой ритуал готовить, другое заклятие — уже призывное. И на зов деваха страшная явилась — когти длиннющие, клыки звериные, а сама бледная и тощая — такая, что ребра сквозь кожу торчат.

— Твоя невестушка? — спрашиваю у дона.

— Не моя, — отвечает капитан, а у самого лицо белее мела, и смотрит на «гостью» ошарашено, — это кикимора какая-то болотная.

— Нет, не кикимора — суккуба ты все эти годы с собой таскал, — объясняю я, — это он, демон в женском обличье, кошмары в твою голову светлую насаживал.

Вот стоит она, нагая, в круге ритуальном, губы покусывает и как кошка изгибается — и так встанет, и эдак. Волосы на спину откинула, груди свои выставила, а взгляд — томный, жгучий. Из круга выйти не может, но старательно к себе приманивает.

Отвернулся я, чтоб слабости плоти воли не дать. Вздохнул устало — столько ритуалов за раз проводить — но раз уж взялся, то до конца решил дело довести. В рукописи нужную страницу искать принялся — да только в глазах темнеть начало, и пальцы одеревенели. Ну, думаю, сейчас без сил рухну, а суккуб из круга как вырвется, нас с доном убьет, а себе новую жертву найдет.

Глаза мои остановились на странице, где говорилось, как духом нечистого свои собственные силы увеличить. Подумал я тогда — двух зайцев разом убью: и суккуба одолею, и сам с ног валиться после всего не буду.

Сказано — сделано: как деваха ни раскорячивалась, как ни плакалась, какие проклятия ни бросала, но ритуал я закончил. Рассыпался суккуб пеплом, а я почувствовал себя таким бодрым, что горы готов был свернуть.

— Все? — спросил дон Педро с надеждой в голосе. — Больше мне покойница сниться не будет?

— Не будет, — отвечаю, — только арманьяк с пивом все равно мешать не следует: не покойники, так чертики примерещатся.

Ушел капитан довольный, а я рукопись тайную сперва подальше запрятать хотел, но что-то мне в ту ночь не спалось — вот я ее при свечке и перечитывал. И до того самого заклятья долистал, которым в итоге суккуба сразил, а как страницу перевернул — так понял, что заклятьем сим я душу дьяволу продал.

Вот так я и стал экзорцистом.

 

— Что же, весьма занимательная история! — промолвил Бордовик и обмахнулся своим беличьим хвостом. — Но в чем, позволь узнать, старый пьяница, ее поучительность?

— Ага, все-то тебе доложи, как же! — экзорцист чуть не упал со своей лавки в предвкушении забавы. — А ты мне скажешь, что это никакая не поучительность, а банальность, всем это спокон века известно, и потребуешь другую историю. Да не на тех напал, пройдоха рыжехвостый! Давай, признавайся, какая тебе поучительность нужна, и я тебе мигом укажу, где она в истории этой, как ты говоришь, занимательной, таится.

— Ты мне голову не дури, пьяница черносутанный. Мы, бесы, софистику эту вашу еще в начальной школе проходили, — попытался обойти ловушку Бордовик. — Теперь ты мне будешь втирать в мои бесовские мозги теорию о том, сколько поучительностей может уместиться в одной истории, если она занимательная. Что значит, какая поучительность? Поучительность она и есть поучительность, она или есть, или нет ее.

— Поучительность — она не сама по себе, башка бестолковая. Поучительность — она для кого. Для пьяниц, для влюбленных, для бесов. Тебе какая нужна? — весело напирал экзорцист.

— А, вот ты о чем… — Бордовик ухватил правой лапой свой беличий хвост и начал его задумчиво покручивать. То есть для пьяниц, например, поучительность в том, что раздельное питие полезно для душевного здоровья. Для влюбленных — это когда они из дому родительского сбегают, так следует дорогу разузнать хорошенько, а то неровен час не в семейное болото угодить можно, а в самое настоящее, топкое. Мужам ученым — читать предписания до конца, а потом уже что-то делать. А для бесов,— тут Бордовик крепко задумался, хвост крутить перестал.

— А какая поучительность для бесов — это ты потом сообразишь, на досуге, когда мы упыря изловим, — торжествующе подпрыгнул на своей лавке экзорцист. — В истории моей, как ты говоришь, занимательной, ты сам нашел три разные поучительности. Никто тебя за язык не тянул. И заметь, целых три, а не одну. А это значит, что ты втройне должен. Знаем мы вас, вертихвостов. Ты, может, и поможешь сперва, а дело вдруг не выгорит, так ты нас же и обвинишь, мол, я помог, а вы сами оплошали. Нет, увертливый ты наш рыжехвостик, помог — это когда мы упыря одолеем и сами тебе скажем, что все, помог ты нам.

— Ну да, понял я, в чем поучительность этой истории для бесов. Ладно, твоя взяла, старый пьяный шулер. Знаю я один поучительный способ, как с упырем вашим совладать. Вот только живым его взять вряд ли получится…

 

Тема поучительностей, раскрытая столь подробно экзорцистом, видимо, была слишком поучительной, и публика в трактире, которая с таким вниманием слушала доселе, начала уставать и томиться. Где-то в углу зашептались, раздались смешки, люди, что стояли ближе к рассказчикам, стали оглядываться назад. Какой-то веселый смельчак выкрикнул подвипившим голосом:

— Господам дворянам больше не наливать.

И снова сдержанные смешки пронеслись по всему залу.

Барон Дадли с притворным негодованием обернулся к ухмыляющимся простолюдинам:

— И что такого смешного вы нашли в моей истории?!

Под его взглядом насмешники потупились, некоторые поспешили отойти на безопасное расстояние.

— Да все смешное, милорд, — раздался от входной двери чей-то зычный голос. — Я едва не обмочился.

— Ну, это уж слишком! — барон начал вставать, силясь рассмотреть наглеца.

— Не стоит связываться, — дон Альварес положил ему руку на плечо. — Это личный кузнец герцога Касанегро.

— Кузнец? — Дадли был поражен. — И он осмеливается…

— Все не так просто, — быстро зашептал Альварес. — Он любимчик герцога, фаворит, своего рода. Делает прекрасное оружие, и герцог позволяет ему любые вольности. Из-за него даже пострадал один маркиз. Вельможа отстегал негодяя плетью и за это угодил на два месяца в сырые казематы…

— О чем это вы шепчетесь, господа хорошие?! — кузнец пересек трактир и остановился у стола дворян. — Не меня ли обсуждаете?

Был он массивен, толстопуз и красноморд. Нечесаная черная бородища и повязка через левый глаз делали его похожим на морского разбойника. Огромный кинжал с костяной ручкой, небрежно болтающийся на поясе, только усиливал сходство.

— Я задал вам вопрос! — нагло выкрикнул он. — И желаю получить ответ!

— Не стоит волноваться, Дандаро, — миролюбиво вскинул руки Альварес. — Наш гость просто не привык, чтобы его слова брали под сомнение.

— Ах, он не привык, — расхохотался кузнец, плюхнулся на скамью напротив Дадли и вперил в него единственный в красных прожилках глаз.

Лицо барона побледнело от гнева, Альварес заметил, как сжались его кулаки и поспешил разрядить обстановку:

— История, на мой взгляд, весьма забавная. Что же вам в ней не понравилось, уважаемый Дандаро? Я знаю, что ты… э… вы… большой ценитель всякого рода баек…

— Верно! — перебил его кузнец. — Сначала слушал с интересом, но когда вместо черта появилась белка-переросток — мне стало смешно. Эй, парни, — обернулся он к притихшим посетителям, — слыхивал ли кто про дьявола в образе белки?!

Раздались смешки.

— Вот я и говорю, — продолжал одноглазый, — ерунда какая-то. А уж когда эта белка и священник завели спор о поучительностях, тут уж я решил, что рассказчик малость перебрал.

На лицо Дадли вернулся румянец и он натянуто улыбнулся:

— Бордовик не дьявол, а мелкий бес. Никто не знает, почему он любит появляться в таком облике… Но если моя история вам не интересна, то я могу…

— Ладно, валяй! — усмехнулся кузнец. — Раз уж мы начали слушать, так надо узнать, чем все закончилось. Значит, этот, как его Бордовник, сказал, что поможет изловить упыря.

— Бордовик. Нет, он сказал другое. Изловить кровососа не получится. Его можно лишь убить.

Но тут на помощь сконфуженному барону Дадли пришел трактирщик Харрос.

— Достаточно, барон, вы уже всех утомили своей историей. Слишком длинно, вы потеряли внимание почтенной публики. У нас тут принято истории рассказывать живые и короткие, чтобы никого не утомить. А если дело затягивается и публика начинает роптать, то я могу прервать рассказчика и не засчитать историю. Так бы я и сделал, но из уважения к чужестранцу, не знающему наших порядков, терпеливо слушал. Вот что я вам скажу, барон Дадли. Вы, как человек образованный, да еще и старший библиотекарь, историю вашего знакомого, мелкого феодала, решили приукрасить и дополнить всяческими ненужными подробностями, дабы попытаться очаровать невзыскательную публику своими изысками. Бьюсь об заклад, что вся история, рассказанная вам за обедом вашим знакомым, была значительно короче, чем даже ее часть, которую вы здесь изложили. Так что хватит, довольно. Позднее вы будете иметь возможность досказать вторую часть этой истории, про ловлю упыря, но только рассказывайте ее покороче, не тяните беса за хвост.

Харрос сделал торжествующую паузу, все своим видом показывая, что гордится тем, как он уел зазнавшегося грамотея.

— Тем не менее, я засчитываю вам эту историю, барон. К вашему счастью, мой господин, герцог Касанегро, сейчас пишет шутовской роман, и ему очень понравится тот кусочек, где старый пройдоха в словесной дуэли облапошивает незадачливого беса.

Харрос повернулся к вихрастому парнишке-писарю, усердно скрипевшему пером в своем углу на протяжении всего того времени, как барон Дадли тянул беса за хвост.

— Все записал, про поучительности?

— Да, все успел, господин Харрос, — доложил парнишка.

— Хорошо, продолжим нашу вечеринку. Ставлю два кувшина вина за хорошую, захватывающую душу историю. Кто желает? Вы, виконт Альварес, или ты, Дандаро? А может, кто из вас, оборванцев, попробует? — Харрос с вызывающей иронией обратился к залу.

— А что ж не сдюжить-то рассказик? — выкрикнул старикашка в неопрятной одежде, явно бедняк и немного навеселе, — дык только ты ж простым людям вино не наливаешь — только благородным!

Харрос рассмеялся:

— А за что ж вам наливать-то? Все ваши байки — одно сплошное непотребство, господину нашему таких историй не надо!

Раздались неодобрительные возгласы.

— А ну! — трактирщик топнул ногой. — Что, неправду говорю?

Посетители трактира – среди которых большинство являлись простолюдинами – начали возмущенно роптать, ощерились, словно волки, и обратили полные злобы взгляды на Харроса.

Трактирщик понял, что малость перегнул палку: мужики народ-то простой, но и у них есть чувство собственного достоинства, и не бездонно их терпение. История сильно запутывалась, а страсти накалялись. Не дай бог, потасовка случится, так и дворян побить могут. Да еще этот Дандаро, его хлебом не корми, дай побуянить…

А приободренный защитой мужиков старикашка сварливо продолжил:

— Ишь, благородные, превратили питейное заведение в балаган, истории им видите ли подавай. Тьфу! Да еще командують и деньги с нас за выпивку беруть и решають, что, мол, гоже рассказывать, а что негоже, да рожи наши им не нравятся. А деньгу-то за свое пойло беруть с нас. А нам, мож, нравится история.

Мужики одобрительно закивали головами:

— Да! Хотим знать, чем дело закончилось.

Харрос пожал плечами:

— Ну, раз такое дело, то прошу вас, барон, продолжайте. Только сделайте милость — самую суть. А то я уже понял вашу хитрость. Думаете, вплетете десяток историй в одну, так я вам за каждую винца поднесу? Нет, господин хороший, простофилю наш пресветлый герцог придворным библиотекарем не определил бы.

Барон недовольно скривился:

— Я и не думал никого обманывать. Если бы вы с самого начала не перебивали меня — давно бы закончил. Так на чем я остановился?

— На том, что здоровенная белка дала вам чего-то против кровососа, — буркнул кузнец. — Что же это было?

Дадли вздохнул:

— Вы не поверите. Обычное гусиное перо.

— В каком смысле? — нахмурился Дандаро. — Какое еще перо?

— Самое обычное, — улыбнулся рассказчик. — Точно такое, что держит в руке писарь в углу.

Все обернулись к парнишке-писарю. Тот, почувствовав всеобщее внимание, смутился, покраснел и подчеркнуто старательно заскрипел пером по свитку.

— Очевидно, это был магический артефакт, — предположил дон Альварес.

— Именно это и сказал Бордовик, — кивнул Дадли, — только мы ему не поверили. Да и экзорцист подтвердил, что никакой магии в птичьей чешуе не чувствует. Дурит, мол, нас бес проклятый.

Бордовик изобразил из себя обиженного, даже хвостом стал, как плеткой, размахивать и злые рожи корчить. Заявил, что вещь полезная, только не для таких ослов, как мы. А еще сказал, что мы все равно уже покойники, потому как сами еще не ведаем, во что ввязались.

— С нами пойдешь! — прикрикнул на него экзорцист.

— Такого уговора не было! — нагло рассмеялся бес и исчез. На пол шлепнулся обычный серый булыжник. Откуда-то сверху, отдаляясь, послышался голос Бордовика: «Камень станет горячим, если рядом нечисть. До встречи в аду, дураки!».

— Так и сказал: «до встречи в аду»? — нахмурился кузнец.

— Именно так, — развел руками Дадли.

— Дальше! — потребовал Дандаро.

— Экзорцист заявил, что в пере не видит никакого проку, а любую нечисть он и без волшебного камня определит. Тем не менее, убрал перо в маленькую шкатулку, а шкатулку спрятал в походный мешок. Камень сунул в карман. Потом мы все завалились спать. Бордовик по крыше больше не топал, а мы все здорово устали — сказались ночные волнения.

Утром меня ждал неприятный сюрприз. Пятеро наемников исчезли. Видимо, испугались пророчеств красного черта. Старший из отряда, одноглазый Хуго, так и заявил: «Не осуждаю парней. На драку с дьяволом они не подписывались. Сам бы ушел, да вашей светлости честное слово дал».

Я был страшно зол, но экзорцист меня успокоил. Сказал, что нас теперь девять, а это счастливое число. Наскоро позавтракав, мы двинулись в путь.

За ночь намело высоченных сугробов. Двигались мы медленно, кони по грудь увязали в снегу. Впереди ехал наш святой отец, так как заявил, что любую адову тварь за версту почует.

Дадли замолчал и нахмурился.

В трактире стояла мертвая тишина. Слышен был только скрип пера писаря. Наконец, Харрос негромко кашлянул:

— Почуял?

Барон встрепенулся:

— Нет, не почуял. Старик неожиданно громко завопил и свалился с коня. Мы бросились к нему и увидели, что у него из под сутаны струится дымок. Экзорцист бил себя по боку и кричал: «Горю! Горю!».

Оказывается, камень, что дал ему Бордовик, раскалился как уголь и прожег одежду.

— Проклятый бес! — ругался старик. — Сказал, что станет горячим, а то, что обернется геенной огненной, не предупредил!

— Ваша милость, — дрожащим голосом сказал Хуго, — значит, кровосос совсем рядом…

— Возможно, — буркнул я, внимательно, оглядывая местность. Впереди высилась огромная остроконечная гора, а у ее подножия что-то чернело. — Держать оружие наготове!

Впрочем, мои головорезы и без моей команды вцепились в мечи, алебарды и топоры. Я теребил рукоять двуствольного пистоля, который загодя зарядил серебряными пулями. Медленно мы двинулись к горе.

Еще издали я понял, что вижу мертвые тела. Похоже, тут разыгралась настоящая бойня. И когда мы подъехали, стало ясно, что на окровавленном снегу лежат наши бывшие товарищи. Те, что ушли той ночью. Все пятеро.

На мертвецов было страшно смотреть: разорванные, выпотрошенные, изломанные, с оторванными головами и конечностями. Такого я в жизни не видел. К горлу подкатила тошнота, и лишь присутствие подчиненных удержало меня от того, чтобы исторгнуть прочь содержимое желудка.

— Спешиться! — приказал я.

Святой отец, потирая обожженный бок, неторопливо слез с коня и принялся осматривать останки погибших. На лице лишь заинтересованность, озабоченность и никакого страха. Удивительный старик. Перевернув одно из обезображенных тел, экзорцист вытянул из под него бурдюк с вином и немедленно употребил по назначению. Довольно крякнув, он вытер мокрые губы и сказал:

— Что-то здесь не так. Хозяин, вы же видели раньше жертвы кровососа? Они были высосаны досуха. А этих ребят просто порвали, как гнилые тряпки. Кровосос, не пьющий кровь, это, как говорят, латиняне — нонсенс.

— Что ты хочешь сказать? — ответил я, — Может, парни сумели так разозлить чудовище, что оно в ярости набросилось на них и…

— А кровь почему не пил? — перебил меня священник. — Расхотел или побрезговал? Нет, уважаемый господин, сдается мне, что мы имеем дело с иной нечистью, а о том, что это нечисть, говорит раскаленный докрасна булыжник. Похоже, их двое, господин, и я не знаю, который из них опаснее.

После его слов два наемника из моего отряда развернули коней и галопом понеслись прочь.

— Стойте! — запоздало крикнул я, рванув из-за пояса пистоль. — Назад! Застрелю, трусы!

— Пусть бегут, — вздохнул экзорцист. — Толку от таких вояк все равно не будет. А число семь еще лучше девятки.

— Ваша милость, — заговорил озирающийся по сторонам Хуго. — Нас осталось слишком мало! Безумие всемером лезть в пасть к двум жутким демонам! А ведь их двое, правда, святой отец?!

— Никто не спросил моего имени, — тихо сказал священник. — Может так статься, что в проклятых горах Эльборос падет еще один беззаветный борец с силами зла, и мне хотелось бы, чтобы те, кто переживет сегодняшний день, помянули в своих молитвах отца Назарио. Слышите, люди?! Меня зовут Назарио!

Голос священника возвысился, окреп и громом прокатился по окрестностям.

— Назарио! Запомните, люди!

И в следующую секунду ему ответил еще более громкий рык. Жуткий, глубинный, повергающий в трепет, словно на призыв старика откликнулось все зло мира.

Те, кто были верхом, попадали наземь. Лошади словно взбесились, вставали на дыбы, оглушительно ржали и уносились прочь.

А потом мы увидели чудовище…

Оно пикировало на нас прямо с неба, неотвратимо, как горная лавина. Мощные перепончатые крылья, мускулистое львиное тело с мощными лапами и голова, чем-то напоминающая человеческую. Но все это я разглядел потом…

— Всем занять круговую оборону! — скомандовал я, и мои наемники послушно выстроились в круг, выставив оружие. Отец Назарио тут же перебрался внутрь круга и спрятался за моей спиной.

Чудовище сделало пару ленивых кругов вокруг нашего дрожащего от страха отряда, приземлилось неподалеку, шагах в десяти, и обратилось к нам со словами:

— Привет, незадачливые охотнички за упырями. Теперь я охотник, а вы — дичь. Ну, и как вы себя чувствуете? Может, хотите попробовать заколоть меня этими вашими блестящими штучками, которые вы так судорожно сжимаете в руках? Не стесняйтесь, если вам этого очень хочется. Что из этого получится, вы понимаете. Пятеро ваших сообщников уже убедились навсегда, что сфинксы такого поведения не любят. Да, кстати, меня зовут просто Сфинкс. И для вас я нечисть, которую можно и нужно убить, а вы для меня — тоже нечисть, которая не заслуживает того, чтобы жить на этом свете. Зачем замыслили погубить несчастного голодного упыря?

— Давай, чудовище, нападай! Мы тебя на котлеты порубим! — прокричал хриплым голосом одноглазый Хуго.

— А если вы не согласны с моей оценкой, докажите, что это не так, — Сфинкс не обратил внимания на выкрик наемника и продолжил свою речь, как ни в чем не бывало. — Расскажите что-нибудь умное, или веселое, или красивое. Но только не длинное. Я не люблю, когда мне пудрят мозги. Каждого, кто произведет на меня впечатление, любым образом, я отпущу на свободу под честное слово не охотится на упыря, которого я взял под свою защиту. Для начала, чтобы вы могли собрать в кучу свои растерянные мыслишки, загадаю задачку. Кто решит — тот свободен. Итак, трое разбойников награбили сокровищ. Они решили поделить сокровища поровну и разойтись. Как они могут сделать это, не перессорившись и не убивая друг друга? Тут речь идет о справедливости. Естественно, предполагается, что разбойники — это не безмозглые дурни, вроде вас, а существа, наделенные зачатками совести и логического мышления.

— Господин! — тихо прошептал мне отец Назарио прямо в ухо. — Прикажи своим чурбанам не молчать, как истуканы, а развлекать Сфинкса. А я тем временем обмозгую, что делать. Сражаться с этой махиной бесполезно, бежать — тоже не получится. Надо как-то обхитрить. Может, перышко, которое Боровик нам оставил, и пригодится, надо подумать.

— Как они могут поделить их поровну и не переругаться? — начал я беседу с чудовищем. — А просто разделить на три равные части и разойтись они не могут?

— Плохо вы разбойников знаете, Ваша милость, — сказал Хуго, — я бы предложил так решить: двоих других во сне убить, и третий чтоб все себе забрал.

— Жизненно, — почесывая подбородок, заметил кто-то из наемников.

— Нет, так не пойдет, — отрезал я.

— Совестливый вы у нас, милсдарь.

— Да нет же — Сфинкс сказал, чтобы они друг друга не убивали.

— А сокровище в монетах? — спросил кто-то за спиной. — Если там только монеты, то разделить будет легко, а вот если там еще и побрякушки всякие — вот это уже будет сложно.

— А может, по весу? — предложил я. — Весами отмерить всем по равной доле побрякушек.

— Нет, сударь, так не годится, — встрял Хуго, — в одной побрякушке золото да каменья дорогие, а другая — сплошная медь, и весить они могут одинаково, да только цена будет разной.

— И что же ты предлагаешь? — сорвался я на наемника.

Пока шел показной спор, а Сфинкс следил то за одним говорившим,
то за другим, отец Назарио достал перо, что дал ему Бордовик.
Оказалось, что перо было все-таки не простое. То ли близость нечисти, то ли камень разогретый на него действовали, но только с кончика пера капали чернила. А может, это были не чернила, а кровь. Назарио, благоразумно прятавшийся от Сфинкса за нашими спинами, попробовал написать что-то на снегу. Снег шипел, превращался в пар, и проступили какие-то письмена. Назарио отпустил перо, и оно не упало, а повисло в воздухе.

— Аб омни мало дефендант, — продекламировал святой отец, и перо быстро побежало по кругу, вокруг нашего отряда, рисуя письмена с неимоверной скоростью, — серви Деум туум. Перо завершило круг быстрее, чем святой отец успел закончить свою молитву. А как только слова молитвы были произнесены до конца, перо рассыпалось в прах.

Сфинкс взревел в ярости и бросился на нас, но было уже поздно. Огромный демон ударился в невидимую стену, питаемую энергией магического круга, образованного вензелями демонического письма. Языки пламени яростно вырвались из этих символов и опалили монстра. Зверь рычал в неистовой злобе, швыряя в стену все, что попадалось под лапы: камни, куски растерзанных тел, комья снега. Но защита была надежной, и нечисть ничего не могла поделать.

Наемнички мои повеселели, почувствовав себя на время в безопасности. Да и у меня от души отлегло. Зверюга побегала вокруг, попробовала магическую стену на прочность с разных сторон, и, постепенно успокоившись, остановилась и улеглась поблизости. Ну, прямо как кошка, стерегущая мышку у норки.

— Ну как, страшно было? — весело спросил Сфинкс. — Я еще и не так умею. А вы не расслабляйтесь, ничего не изменилось. Думаете, стенка эта долго продержится? Часика три, не больше. А кто вам это перышко дал, я знаю. Уж я ему хвост беличий накручу, как встречу, это уж будьте уверены. Вы что думаете, я прям мечтаю, чтобы вас на кусочки порвать? Да нафиг вы мне нужны. Я бы давно вас придавил, как куропаток, если бы захотел. Скучно мне, хочу, чтобы вы меня развлекли. Мое предложение в силе остается. Так что старайтесь, пока время есть. Может, и не три часа у вас осталось, а меньше. Я ничего не гарантирую.

— Эх, вот если бы разбойников двое было… — задумчиво пробормотал Свистун.

— Чего, чего? — заинтересовался Сфинкс. — Что, если бы разбойников двое было, ты бы решил задачку?

— Да я не сам решил, я просто решение знаю. История со мной как-то приключилась. — Тут Свистун покосился на меня. — Это не то, что я разбойничком подрабатывал. Слышал я байку одну, ну про это самое, как сокровища поделить. Только я не знаю, как делить между тремя, а вот если бы между двумя, то есть способ.

— Ну, давай, излагай, — приказал я. — Время не тяни, покороче.

— Ну, дело было так, — начал Свистун излагать. — Давно уже, не припомню точно. Был у меня в банде разбойничек шибко грамотный, из дворян. Да не у меня, хозяин, — обратился он ко мне, опять с опасливым выражением.— Это я байку пересказываю так, будто со мной это было. Так как-то сподручнее. Уж как он до такой жизни докатился, до разбойничьей, не скажу, не знаю. Помню только, что разговоры его были не всегда понятные, все время словечки какие-то странные вставлял. То заржет, когда разговор о серьезных вещах заходит, то зевать начинает, когда все со смеху покатываются. И вот однажды грабанули мы обоз герцога Хард… ну, в общем обоз грабанули. И ведь повезло как, в том обозе добыча хорошая была, драгоценности, монеты золотые. Охрану — кого порубили, а кое-кто сбежать умудрился. И поняли мы, что надо нам срочно разделиться и следы заметать, погоню за нами серьезную бросят. И вот тут-то все и призадумались, как добычу делить-то будем. Друг на друга все косятся, руки на оружии держат. Тут этот наш грамотей и говорит:

— Хватит переглядываться. Я знаю, как добычу справедливо разделить, чтобы никому обидно не было.

— Это как мы делить будем, чтобы никому обидно не было? Знаю я, чем это кончится. Добыча-то знатная, не все дележку переживут, — сомневаюсь я. И тут наш грамотей рассказал, как надо делить. А начал он с того, как поделить добычу между двумя разбойниками. Это мы все поняли. А потом он начал рассказывать, как делить, если разбойников трое. Вот тут мы и призадумались, ничего не поняли, как он ни бился, как ни обзывал нас тупицами…

— Ну и чем же все кончилось? — поинтересовался я.

— Да как обычно, — ответил уклончиво Свистун.

— Ну, давай, излагай, как между двумя разбойниками поделить сокровища, — Сфинкс был весь внимание.

— Да очень просто, — с гордостью начал объяснять Свистун. Один разбойник делит всю добычу на две примерно равные части, то есть так, чтобы он был согласен на любую из частей. Другой же выбирает любую из этих частей.

— Молодец, правильно, — снисходительно похвалил Сфинкс. Это, конечно, более простая задачка, чем про трех разбойников. Но, учитывая то, что ты еще и историю небольшую рассказал, засчитываю тебе ответ. Ты свободен, можешь идти на все четыре стороны. Только упыря не трожь, рассержусь!

— Я своих товарищей в беде не брошу! — гордо провозгласил Свистун, и опять опасливо покосился на меня.

— Молодец, хвалю! — ухмыльнулся Сфинкс.

 

— Барон, — в очередной раз встрял трактирщик, — я же просил покороче — вон, у нас половина гостей уснули от вашей болтовни о сфинксе и загадках!

Барон обернулся и увидел, что несколько посетителей дремали, завалившись на столы. На лавке у стены пристроился тот самый старик, который больше всех возмущался, теперь же он сопел, как младенец. Один бедняк и вовсе улегся на полу — дрых как порося, пуская слюни. Публика и вправду заскучала. Даже виконт Альварес смотрел на барона осоловело, рукой подпирая налитую сонным свинцом голову.

— Неблагодарные, — процедил себе под нос барон Дадли, — рассказываешь им про битву умов, про магию мысли — а они!

— А они хотят про битву на мечах и магию волхвов! — проголосил Харрос. — Давайте, заканчивайте свою байку — сфинкса с упырем убили, или как?

— Быстро не получится, — развел руками барон.

— А вы постарайтесь, — трактирщик грозно над ним навис, — или позову вышибал, которые заставят вас, барон, заплатить за вино сверх меры, и я не посмотрю, что вы знатны и являетесь гостем в нашей стране!

Барон Дадли был возмущен до глубины души, но с прискорбием подчинился хозяину заведения.

 

Стена, которую создал экзорцист, дала нам временную защиту от Сфинкса. Наемники рассказывали истории и решали задачки чудовища, а экзорцист тем временем, прячась за их спинами, листал странного вида гримуар. В нем отец Назарио нашел слабое место Сфинкса и, хитро ухмыляясь, обратился к чудовищу:

— Достаточно ты поигрался, зверь. Теперь и я хочу с тобой сыграть.

— И что же за игру ты мне предложишь, смертный? — чудовище держалось высокомерно, но в его вопросе звучали нотки любопытства.

— Хочу загадать тебе загадку, — сказал святой отец, — отгадаешь — можешь меня съесть, а коли не сдюжишь — уберешься из этих мест подобру-поздорову.

— Я вонючих священников не ем, потом во рту противно, — парировал Сфинкс. Что еще ты можешь мне предложить?

— Пойду в вечное услужение к тебе, Сфинкс, — предложил отец Назарио.

 

— Просил же, барон, — Харрос снова перебил рассказчика, — покороче, без загадок и про убийства!

— Так к этому все и идет — терпение, дорогой наш хозяин, терпение!

 

Сфинкс презрительно фыркнул и промолвил:

— Ты думаешь, от тебя польза мне какая-то будет? Ошибаешься, не нужен ты мне. Но так и быть, давай, поиграем на этих условиях. Я ничего не теряю. Я живу на свете не одну тысячу лет, и знаю множество загадок — столько, что ни один из вас, глупых людишек, даже число такое вообразить не сможет! Думаешь, у тебя есть шанс победить меня?

— Шанс есть всегда, — улыбаясь, ответил отец Назарио. — Я дам тебе три попытки отгадать — это очень щедро с моей стороны, учитывая, что на кону моя душа. Ну что, согласен сыграть со мной?

— Ты либо невиданно хитер, либо непроходимо глуп, — высокомерно ответило чудовище, — но так уж и быть — загадывай!

Экзорцист довольно усмехнулся и выпалил:

— За дверью живет, гость придет — поет, не лает, но кусает, непрошеных гостей грязной руганью провожает.

Высокомерие и гордыня, которые, казалось, маской застыли на лице Сфинкса, вмиг испарились, уступив место недоумению.

— Интересно, интересно, — задумчиво протянуло чудовище, — ты смог удивить меня, смертный.

— Итак, у тебя три попытки, — напомнил отец Назарио.

— Не лает, говоришь, — мимика зверя стала более живой — Сфинкс будто бы смаковал загадку. — Но кусает? Хм, кажется, это флегматичный пес, который не имеет голоса, чтобы лаять, но имеет достаточно зубов, чтобы кусаться и рычать.

— Неверно, — замотал головой экзорцист, — не знаю, что значит «флегматичный», но это точно не пес или собака. Вторая попытка?

Сфинкс недовольно ощерился и стал бить хвостом землю. Злость и горькая обида пылали в его взгляде. Трудно поверить, но его мудрость сочеталась с таким высокомерием, что зверь из-за неудачи вмиг потерял самообладание.

— Ладно. Дверной колокольчик?

— Экий ты глупый, — в голос рассмеялся отец Назарио, — дверной колокольчик не кусается — опять неверно. Третья попытка?

Раздосадованный зверь замахнулся, чтобы ударить экзорциста лапой, но натолкнулся на стену.

— Рано или поздно преграда падет, — чудовище рычало, ворчало и злобно скалилось, — и я убью тебя, смертный!

— Ай-яй, нечестно, — экзорцист продолжал дразнить Сфинкса. — Мы ведь договаривались, правила оговорили — а ты после неудачи сразу рвать и метать! Непорядок. Согласился играть — так давай до конца!

— У твоей глупой загадки нет ответа! — проревело чудовище.

— Неверно, — покачал головой отец Назарио, — а ты свои три попытки истратил.

На лице Сфинкса отразилось недоумение, но только на миг. Зверь в неистовстве кинулся на экзорциста, но со всего маху налетел на стену. Лапы подкосились, и чудовище повалилось на землю.

— Так глупо, — на его глазах проступили слезы, — и так грустно.

Его тело постепенно превращалось в камень. Первыми отвердели лапы, затем туловище, и вот уже в камень превращается горло чудовища.

— Ответ? — в последний миг выдавил из себя зверь, прежде чем полностью превратиться в монолит.

— Дверная ручка-горгулья, — произнес отец Назарио и зачитал молитву за упокой.

Когда он закончил, я подошел и шепотом спросил:

— Что еще за «дверная ручка-горгулья»?

— В семинарии, которую я заканчивал, была такая, — экзорцист подмигнул мне. — У Сфинкса почти не было шансов отгадать.

Я был поражен.

— Святой отец, разве ж это честно? Если не было шанса отгадать.

— Честно, — пожал плечами Назарио. — Я же сказал «почти». А стал бы я, по-твоему, жизнь на кон ставить, если бы риск был слишком велик?

 

Барон Дадли отхлебнул из кувшина изрядный глоток вина, вытер губы платком, который, видимо, совсем недавно был ослепительно белым, и задумался, как будто совсем забыл, что он рассказывает байку.

— Уважаемый сэр! — прервал паузу виконт Альварес. — Сдается мне, что ваш знакомый феодал, который эту историю вам рассказал, что-то весьма существенное утаил. Что это за отгадка такая, ручка-горгулья? Что-то я никак в толк не возьму. Да и как это Сфинкс дал себя так провести, признал свое поражение, даже отгадки не узнав? Это прямо как будто он самоубийством покончил. Этак ведь можно что угодно загадать, для чего и ответа нет. Нет, утаил что-то ваш знакомый, как пить дать.

— Да кто его знает, может, и утаил, — уклончиво ответил барон Дадли.

— Так что ж там с упырем-то? — нетерпеливо рявкнул Дандаро. Публика поддержала его выкриками: «Да, упыря-то убили, или как? Хватит нам Сфинксами голову морочить! Упыря хотим!»

— Дался вам этот упырь! — отмахнулся барон Дадли. — Что там интересного? Пошли мы на кладбище, с помощью камня магического логово упыря отыскали, крышку открыли и пригвоздили нечисть осиновым колом. Он даже и не сопротивлялся, врасплох застали, день ведь был. Вот и все. А вы упырь, упырь…

Барон Дадли устало повесил голову на грудь, по всему было видно, что он закончил свою байку. Но не тут-то было!

— Да где же это видано, то, понимаешь, тринадцать наемников на упыря идут, а то вдруг — взяли да колом осиновым пригвоздили, и все сказ! — возмутился Дандаро и повернулся к слушателям, призывая поддержать его негодование.

— Не верим! Давай правду рассказывай! — поддержал кузнеца многоголосый хор разочарованных слушателей.

Барон поднял голову, возмущенно огляделся вокруг, увидел, что на него со всех сторон направлены нетерпеливо ждущие продолжения глаза. Затем он картинно выпятил грудь, нарочито нахмурился и переиначил концовку своей истории.

— Чудом вырвались мы из лап Сфинкса, и уже не до упыря нам было. Отряд поредел, лошадей не было. Молча, не сговариваясь, отправились мы пешком назад, в деревню. А на второй день пути, когда, полузамерзшие и голодные, брели мы из последних сил по колено в снегу, напала на нас нечисть в образе худой девчонки-оборванки, лет шестнадцати. Страшная, глаза огнем горят, вся в крови, на руках когти как у зверя. Рычит, аж кровь в жилах стынет, а силищи немерено, как у медведя дикого. Бросилась на нас, как дикая кошка, сбила Дракоса с ног. Мы и глазом моргнуть не успели, как она уже оторвала голову несчастному. Кровь забила фонтаном, и нечисть жадно лакала ее. Ужас обуял наши сердца. Мы сбились в кучку вокруг отца Назарио, только на него были все наши надежды. Еще одного наемника нечисть выдернула из наших рядов и играючи вырвала ему глотку. Отец Назарио судорожно пытался вытащить магический камень из сутаны, которая уже начала дымиться.

— Это был не упырь, — хрипло пробормотал отец Назарио. — Нас обманули. Скот резала эта нечисть в облике девчонки. Эта нечисть за мной охотится.

— Наконец-то ты понял, старый дурак, — девчонка заговорила глумливым голосом Бордовика. — Я давно за тобой приглядываю. Это ведь я надоумил дона Педро исповедоваться тебе. И это я подсунул тебе тот гримуар. Аха-ха-ха-ха! Теперь ты мой. А вы, грязные свиньи, мне не нужны! Я пришел за этим святошей. Он задолжал мне свою душу. Отдайте его мне, и я вас не трону.

А затем одержимая девчонка-Бордовик ворвалась в наши ряды, как ураган. И все мы там погибли бы, но святой отец отважно ринулся в атаку, вооружившись магическим камнем. Камень был так горяч, что рука священника была охвачена пламенем. Отец Назарио прокричал какие-то заклятья, и магический камень, словно воронка, начал затягивать в себя беса Бордовика. Раздался леденящий душу крик, Бордовик вылетел из тела девочки, а камень, поглотивший его, взорвался и разлетелся на мелкие куски. Отец Назарио от ожогов и ран потерял сознание.

Девчонка тоже была без сознания, и нам пришлось на себе тащить и ее, и отца Назарио. Вскоре мы вышли к дороге, и там нас подобрал проходящий обоз. А девчонку эту я удочерил, она поправилась и стала настоящей красавицей. За нее сватается сын моего господина, герцога Хардвика, и скоро мы сыграем свадьбу.

— Вот как закончилась эта история. Надеюсь, теперь вы довольны? — вызывающим голосом спросил барон Дадли.

Отовсюду раздались одобрительные возгласы, слушатели зашушукались между собой, обсуждаю только что законченную байку. А барон Дадли встал, ушел в дальний угол, сел на скамью, прислонился к стенке и надвинул шляпу на глаза. То ли он просто задумался, то ли спал — понять было невозможно. Слышал ли он байки, которые рассказывали после него — а рассказывали и виконт Альварес, и Дандаро, и еще желающие нашлись — тоже осталось неизвестным.

 

__________________

 

Ливень кончился еще ночью, а с рассветом ветерок разогнал серые тучи, выглянуло солнце. Виконт Альварес и барон Дадли ехали по раскисшей от дождя дороге. Лошади ступали осторожно, иногда их копыта разъезжались на скользкой глине, и тогда всадники на мгновение теряли равновесие. В такие моменты виконт Альварес, ехавший в полудреме, вздрагивал и на несколько секунд приходил в себя, озирал окрестности, и снова вешал отяжелевшую голову на грудь. Бессонная ночь в трактире не прошла бесследно. Барон Дадли, напротив, выглядел очень бодрым, с любопытством оглядывал открывающиеся виды чужого края, в котором он раньше никогда не бывал.

— Послушайте, — очнулся вдруг виконт Альварес, — так была девчонка или нет? Или все же был упырь?

Барон Дадли удивленно посмотрел на виконта, пожал плечами.

— Предоставляю вам, виконт, самому решить. Собственно, какая разница? Просто два варианта окончания байки, вот и все.

— Барон, — уверенным голосом заметил виконт Альварес, — а ведь вы свою историю рассказали, не вашего знакомого, мелкого феодала. Я еще в трактире это отчетливо понял.

— Вы очень проницательны, — усмехнулся тот. — Только какая слушателям разница?

— А каменный сфинкс до сих пор лежит там, в горах Эльборос? — поинтересовался барон.

Дадли помрачнел:

— Хотел бы я, чтобы это так и было. Возвращался я на то место, где крылатый нам загадку загадывал, а там пусто. Нет ничего. Только белый снег, сколько глаз видит. Словно нам все померещилось. Вот такая история, дон Альварес.

А на следующую ночь, когда мы ночевали на постоялом дворе, неожиданно поднялся сильный ветер, загрохотал гром. Я проснулся, и в его раскатах мне почудился чей-то дьявольский смех. Ну, я подумал — мерещится. А утром оказалось, что ночью умерли двое из нашего отряда. Свистун и отец Назарио.

— Отец Назарио?!

— Да, именно он. Жаль героического старика. Никогда не встречал таких необычных людей. Мир праху его. Но что самое удивительное, у обоих мертвецов на груди чернел знак: круг с буквой «S». Я так думаю, не иначе, печать Сфинкса. Со Свистуном все ясно было — его нечисть крылатая сразу предупредила: «Не лезь к упырю — накажу». Не послушался. А вот за что благородный Назарио пострадал — непонятно. После аукциона не забыть бы мессу по усопшему экзорцисту заказать. Достойный был человек. Хорошо, что он имя нам свое назвать успел. Мне кажется, он чувствовал, что стоит на пороге вечности…

Альварес кивнул. Оба надолго замолчали.

 

Холмы, перелески, поля — дорога до дворца герцога Касанегро была недлинной, и к обеду путники добрались до цели. И как раз вовремя, аукцион «Книги Первописаний» только что начался. На аукционе победила любовь герцога Хардвика к редким книгам — он готов был заплатить любую сумму за столь ценное пополнение коллекции, так что его вассал не скупился на торгах. Барон Дадли расплатился золотыми монетами и бережно принял старый, с украшенной каменьями обложкой фолиант.

— Виконт Альварес, хотите, я вам погадаю на этой древней книге? Назовите страницу и абзац, — любезно предложил барон Дадли, когда новые знакомые вышли из дворца герцога Касанегро и направились к коновязи.

— Страница семнадцать, третий абзац, — виконт Альварес с удовольствием включился в игру.

Барон Дадли остановился, открыл нужную страницу, нашел третий абзац и начал читать вслух. В голосе его, поначалу веселом и беззаботном, очень скоро появились нотки удивления, а потом и тревоги.

«На своем пути, странник, ты непременно встретишь Сфинкса, и, чтобы продолжить путь, тебе придется отгадать его загадки. Но будь готов к тому, что ни на одну из загадок Сфинкса ты не будешь заранее знать ответа… Напрасно будешь ты пытаться проскользнуть мимо незамеченным, или обхитрить его, предложив свою игру. Он с удовольствием с тобой поиграет, но никогда не сможешь ты победить. Ибо не дано смертному постигнуть замысел потусторонних сил. Встретивший Сфинкса — обречен».

И в следующую секунду совсем рядом раздался громкий рык. Жуткий, глубинный, повергающий в трепет, словно все зло мира вырвалось на волю…

 

 

Конец

 
Перейти к второй части


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 21. Оценка: 4,33 из 5)
Загрузка...