Принять участие Конкурсные рассказы Главная страница Обсудить на форуме Правила участия
Пролёт Фантазии!

Задержка перед выстрелом

 

Примечания перед рассказом:

Hang fire – задержка при стрельбе, промежуток между ударом бойка и воспламенением пороха. Возникает при неправильном хранении патронов, при отсыревании пороха.

Следует различать осечку (misfire), когда выстрел не производится, и задержку при стрельбе, когда выстрел происходит с опозданием, иногда незаметным, но критичным для скорострельного оружия.

(разъяснение для надмозгов, переводящих через google-translate, и запортивших таким образом множество переводов…)

           

            «там, где жгут книги, будут жечь и людей» - цитата из трагедии «Альмансор», за авторством запрещенного нацистами поэта Генриха Гейне.

 

 

Пистолет всё-таки выстрелил – клубы дыма потекли от ствола в сторону, а в мишени появилась солидная дыра, чуть выше и правее центра.

- У вас порох отсырел, - заметил сосед справа, отстрелявший обойму и занятый перезарядкой оружия. Его пистолет был новейшей системы, он заряжался путем отвода затвора назад и запихивания в магазин пачки патронов, стянутых металлической скобкой. Гильзы их были латунными, что избавляло патрон от множества неприятных особенностей более старых вариантов.

- всё в порядке с моим порохом! – буркнул стрелок. Его пистолет был двухзарядным, и очень старым, вытертым от долгого употребления. Гильзы патронов были картонными с металлическим дном, они часто мялись, рвались и приходили в негодность многими другими способами – однако владелец старательно прятал их в специальном чехле, предохраняющем их от деформации, влаги и всего прочего. Стрелок отщелкнул вбок затвор и, достав из чехла пару патронов, соединенных жестяной пластинкой, аккуратно зарядил пистолет, закрыл затвор и взвел курок.

- Старьё, - сосед справа презрительно поглядел на пистолет и продемонстрировал свой, вороненый, четырёхзарядный. – Смотри, вот это – вещь. Четыре заряда, мягкий спуск…

- Моё старьё, - ворчливо буркнул стрелок. Он поднял пистолет двумя руками и прицелился. Сердце привычно замедлило биения, весь мир вокруг стал блёклым – для человека держащего в руках пистолет, осталось только три вещи – мишень, мушка и целик, и сейчас они пытались выстроиться в линию. Пауза между биениями сердца – палец мягко нажал на спуск, высвободился боёк и со всей сокрытой в маленькой пружинке силой ударил о капсюль. Раздалось шипение. А секундой позже – грохот выстрела.

- Да говорю же, всё дело в патронах! – снова начал сосед, но стрелок покосился на него, тяжелым взглядом и укоризненным покачиванием головы, заставив слова застрять в горле.

Снова весь мир превратился в мишень, на которой уже было три дырки – треугольником, вокруг центра. На этот раз палец нажал на спуск одновременно с ударом сердца, а руки стиснули рукоятку, фиксируя ствол параллельно линии взгляда, проходящей через целик, и мушку прямо в центр мишени. В центр треугольника из трех дырок. Грянул выстрел – и пуля с треском вырвала прочь кусок дерева из мишени.

Стрелок прищурился, разглядывая сквозь дым дыру в мишени. Потом кивнул сам себе, опустил пистолет и направился к верстаку с предметами для чистки оружия.

Он был уже далеко не молод, и его прищуренные от порохового дыма глаза с морщинками вокруг них, повидали на своём веку многое. А рассеивающийся дым на стрельбище и грохот выстрелов вызывал из памяти призраки прошлого…

 

- Прав тот, кто выстрелит и попадёт, - рутинные правила дуэли. Скучный тон говорившего эти слова. Нервная дрожь в ногах и волнение – сегодня, возможно, кто-то умрет, или будет тяжело ранен. Стрелок, и его противник разошлись вдоль дороги на условленное расстояние, заходящее солнце окрасило красным окна и желтым – посыпанную песком дорогу, по обе стороны которой стояли зеваки и смотрели на людей, которые собирались стреляться. Их не интересовала причина, их не интересовало кто эти двое, что держат подрагивающие руки у кобуры. Их интересовало зрелище, захватывающий момент выстрела – не имело значения кто первым достанет ствол. Имело значение то, кто лучше снарядит патроны. Кто не дрогнет от щелчка бойка, не бросится в сторону, уходя с траектории выстрела, ибо это позор. Они жаждали волнения в ожидании чьей то гибели. Они ждали зрелища.

- Итак, господа, приступаем. Как только ударит колокол – доставайте оружие – и да пребудет с вами удача, - судья-арбитр отошел к колоколу, покачивающемуся на ветру под аркой у офиса шерифа. Рядом с ним замер судебный врач, готовый констатировать смерть или оказать помощь раненому.  Судья, оглядев бойцов, дернул веревку – и тяжелый звон колокола разбил гробовую тишину.

Время замедлило бег. Стрелок выхватил пистолет и, пытаясь унять дрожь в теле, схватил его двумя руками, направив зрачок дула на противника – который казался ему таким маленьким, что попасть в него было той ещё задачей. Глаза слезились от мелкой пыли, которую поднимал ветер, но страх куда-то подевался. Вместо него появилась сосредоточенность – прицелиться, чуть выше правого плеча противника и нажать спуск, стараясь удержать тяжелый пистолет от дрожи. Грохнул выстрел, но не его - и над плечом стрелка пролетела пуля, издавая резкий свист. Противник поспешил выстрелить, не удержал ствол от рывка и промахнулся. Палец стрелка мягко нажал на спуск – щелкнул боек, воспламеняя капсюль, одна рука сжала другую, обхватывающую скользкую от пота рукоятку пистолета – и секундой спустя два выстрела слились в один. Стрелок услышал, как мимо пролетела ещё одна пуля, и скорее услышал, чем увидел, как противник тяжело рухнул на землю. Дым быстро сдуло ветром. Противник лежал на песке, который быстро темнел, впитывая кровь.

- Проверить! Живо! – судья кивнул врачу и тот со всех ног кинулся к раненому, бросил рядом с ним свой саквояж и наклонился к телу. Спустя пару мгновений, врач крикнул:

- Жив! Ранение в грудную клетку, сквозное, на носилки его!

От толпы отделились пара человек с носилками и бросились к раненому. Стрелок уже не смотрел на них, он убрал пистолет в кобуру и побрёл в салун, где в окружении музыки в исполнении пианиста и звона стаканов и бутылок, пьяного гогота и мелодичных женских голосов, его ждала недопитая кружка пива.

Из-за чего началась дуэль? Как это обычно бывает – из-за пустяка.

Пиво было допито, жажда утолена, а восхищенные голоса всё не утихали. В основном, правда в них слышалось сожаление, что никого не убили, но очень многие хвалили выдержку и орлиный глаз стрелка, который даже не дрогнул, когда мимо пролетали пули.

Стрелок лишь морщился. Он не хотел никого убивать, тем более из-за такого пустяка, как пролитое на сюртук пиво. Теперь то этот сюртук был в крови и в грязи, а его владелец – ранен. Ранение от крупнокалиберной безоболочечной пули могло быть смертельным – обычно она пробивала тело, расплющиваясь при ударе, и вырывала из спины солидный кусок мяса, иногда даже с костью. Обычно. Но эта пуля была особой – выточенная из куска стали, она не отшвыривала силой своего удара, не выдирала внутренности как закрученная пуля, или пуля с экспансивной выемкой, она просто пробивала – и летела дальше. Она могла пробить даже доспехи.

- У тебя большая задержка, парень, - рядом плюхнулся усатый мужчина с пивным брюшком. – И железные нервы. Поздравляю. Хочешь ещё пива? За мой счет.

- Не хочу, - буркнул стрелок. Его безусое, худое лицо было бледным, словно он пол жизни провел на больничной койке, а тяжелый кожаный плащ со стоячим воротником, дорожная сумка с чем-то тяжелым внутри, и шляпа были покрыты грязью и пылью, словно его искупали в поилке для коней, а потом швырнули в навозную кучу. Пистолет в кобуре был новеньким, ещё не успевшим потускнеть от времени и покрыться мелкой сетью царапин от полировочной ветоши.

- Ну, как хочешь. А я выпью! Бармен!

Под звон кружек и стаканов, под лихой наигрыш пианиста, под завесой табачного дыма и матерной ругани, стрелок вышел прочь из бара. Вечерний поезд давал уже второй гудок – третий означал отправление, и стрелок хотел уехать прочь из этого места. В идеале - куда-нибудь подальше. А в частности - в город, в большой город, где многоэтажные дома вздымаются ввысь, пробивая своими шпилями низкие облака.

Мир был жесток – как гласила поговорка, «что делают люди, когда им нечего делать? Стреляют друг в друга». Здесь стрелялись из-за женщин, из-за пролитой кружки пива, из-за билетов на сеанс иконоспектакля, где диковинная машина под треск механизма выводила иконоскопированную картинку на большой белый экран – люди на этой черно-белой картинке двигались как живые.

У платформы, ярко освещённой газовыми фонарями, уже зажегшимися в подступающем сумраке, тяжело отдувался паром локомотив, из его трубы валили черные клубы дыма, сносимые вперёд ветром, а у вагонов стояли кондукторы в синих мундирах. Стрелок не прошел сквозь здание вокзала, чьи белые стены были увешаны плакатами с портретами разыскиваемых преступников, не спеша купил билет, и на вопрос «куда?» - ответил «до города». Мир вокруг был каким-то нереальным, словно театр теней в колышущемся пламени газовых рожков, все мысли идущего на посадку человека занимала дуэль. Он только что чуть не убил человека. И после выстрела пошел пить пиво, словно так и нужно. Так было принято, но почему? Люди убивают друг друга – а зрители рукоплещут победителю. И в то же время власти охотятся на тех, кто грабит банки, угоняет коней, хотя все эти преступления ничтожны по сравнению с величайшим злом – убийством. А даже если бы он отказался стреляться – тогда оскорбленный убил бы его, и тогда в глазах зрителей этот убийца стал бы героем, воздавшему по заслугам трусу и хаму.

Он поднялся по резным деревянным ступенькам в вагон, прошел сквозь раздвижные остекленные двери и занял своё место среди путешественников в дорожных платьях – среди мужчин, женщин и детей, едущих по своим делам.

А рядом сел какой-то человек в приличном костюме и с тяжелым свертком. Грубая холстина пахла машинным маслом и в нескольких местах протёрлась, обнажая металл какого то механизма.

Третий гудок – и поезд, лязгнув и заскрежетав колесами по рельсам, тронулся, набирая скорость.

- Я вас знаю, - сказал вдруг сосед. – Вы тот человек, что застрелил городского чиновника.

- Он умер?

- Насколько мне известно, нет. Но для вас было бы лучше, если бы он умер.

- Почему?

- Дуэль была признанна незаконной, - человек поглядел в окно, за которым пробегали деревья и покосившиеся телеграфные столбы. – Чинуша был, очевидно, очень важной шишкой для кого-то там, - он кивнул на потолок. – К тому же я слышал, что сказал доктор – вы стреляли цельнометаллическими пулями, потому эта сволочь будет коптить небо ещё долго – а на следующей станции, скорее всего, появятся люди шерифа и вас арестуют. Жаль.

- Почему?

- Я устал отвечать на ваши вопросы, - развел руками сосед и улыбнулся. – Ответите на мой?

Стрелок кивнул.

- Почему вы не хотели его убивать? Боялись мести? Я слышал у него влиятельные покровители.

- Убивать – плохо, - убежденно сказал стрелок.

- Но, если вы не будете убивать врагов, их станет очень много, и они убьют вас. Между прочим, вашей выдержке можно позавидовать. Вы даже не вздрогнули, когда чиновник выстрелил, спокойно прицелились и нанесли ему несмертельную рану, прицельно.

Стрелок кивнул. До следующей станции было четыре часа, а он смертельно устал - от дуэли, от выпитого, и от такой жизни  - в том числе. Он прикрыл глаза и натянул на глаза шляпу, что бы отгородиться от света газовых светильников, что были в форме рожков и размещались между окон вагона. Его сосед понимающе кивнул и тоже откинулся на спинку сидения, намереваясь вздремнуть.

Кто будет нападать ночью?

 

Поезд резал безлунную ночь, освещая ярким конусом прожектора две серебристые линии рельсов впереди, и оглашая ревом гудка окрестности, предупреждая случайную живность о своём приближении – машинисту не хотелось сбить что-нибудь увенчанным скотосбрасывателем носом паровоза, а потом отскребать ошметки от покрытого копотью металла.

Гудок разбудил дремлющих пассажиров, некоторые снова погрузились в дремоту в своих вагонах, покачивающихся на стыках рельсов, а некоторые принимались за разговоры со случайными попутчиками.

Стрелок и его сосед тоже проснулись.

- А чем вы вообще занимаетесь, уважаемый сэр? – спросил попутчик, задремавший в обнимку с объемным предметом, покрытым мешковиной, который он с трудом затащил в вагон и примостил между коленей.

- Я пишу… - сказал стрелок. – Рассказы. В основном.

- О, это прекрасно. О чем?

- О будущем… - тонкие губы стрелка озарила мечтательная улыбка. – О том, каким будет мир, в котором никто не стреляет друг в друга. В котором люди начнут ценить жизнь, труд… Вам наверно кажется, что это всё глупости, но я верю, эти дни наступят. Иногда, когда я сплю, я вижу этот мир. В нём огромные корабли бороздят океаны, не боясь штормов и морских чудовищ, небо рассекают железные птицы, всего лишь за несколько десятков часов перевозя пассажиров с одного материка на другой; люди, вместо того, что бы бесцельно стрелять друг в друга, стремятся создавать – создавать то, что действительно прекрасно. Но технические достижения – это не главное. Главное – это то, какими будут эти люди будущего. Вне власти богатства и славы, чуждые похоти, зависти, ненависти и гордыне, создающие свою мечту, своими руками. Я верю, однажды – они полетят к звездам! Представляете? Там, наверху – много звезд,  - стрелок показал на окно, где в черном небе мерцали сотни ярких огоньков. Он осторожно поглядел на внимательно слушающего соседа, и воодушевленно продолжил.  – И многие из них похожи на наше солнце, и вокруг них обращаются планеты. Конечно, они далеко, и полёт займет много времени, но какой это будет триумф человечества – как было триумфом покорение всех материков на нашей планете, только больше. Я написал об этом книгу. И хочу опубликовать её.

Попутчик цокнул языком и покачал головой:

- Однажды я изобрёл ментоловый ингалятор, что бы облегчить страдания больных астмой. Но, мой друг сказал, что если я хочу наладить его производство, мне понадобится много денег – а если я хочу много денег, мне нужно изобрести что-нибудь, что позволит людям эффективнее убивать друг друга. По-моему, весь этот мир – это парадокс, что бы спасти некоторых, нужно убить – пусть и не своими руками, очень многих. Боюсь, вашу книгу не опубликуют. Людям интересно читать про войны и смаковать сочные описания сладострастных сцен насилия победителей над покорёнными.

- Я тоже этого боюсь, мой друг. Но я верю, что если найдется хоть один издатель, который поверит в мою мечту так же как верю в неё я – или хотя бы, сочтет мою книгу не похожей на сотни тысяч поделок писак бульварного чтива, достаточно интересно написанную и несущую идею, он опубликует её. А когда он её опубликует, её купят, и будут читать – и тогда у детей появится новый герой, не стрелок с быстрым пистолетом,  а инженер, построивший исполинский пароход; врач, нашедший лекарство от чумы, или художник, чье воображение рождает неописуемой красоты картины. И мир изменится.

- Хотелось бы, - вздохнул инженер. – Да, если вам удастся не попасться в лапы шерифа, возможно у вас и получится. А знаете что? – он выпрямился и сжал свой сверток. – Я создал эту проклятую штуку для того, чтобы представить её на оружейной выставке. Но ваша идея мне нравится больше. Возможно, в вашем мире найдется место и для ментоловых ингаляторов, а если я помогу вам, то возможно и помогу вашему миру. Давайте сделаем вот что. Мы обменяемся одеждой – тогда люди шерифа заберут меня вместо вас, и у вас будет время добраться до города.

- Вы ставите на кон слишком многое. Я не могу принять вашу жертву.

- Но что же мы будем делать?

- Проблема большинства людей в том что они слишком сильно спешат. Мы подождем.

Но на следующей станции никто не пришел. Поезд прогудел сигнал отправления и вновь тронулся, а два пассажира облегченно вздохнули.

- Наверно шериф этого посёлка напился и послал телеграфиста к чертовой матери, - улыбался инженер. А стрелок-писатель, лишь кивнул и, прислонившись к холодному стеклу окна щекой, замер, глядя на звезды. Иногда их заволакивали клубы дыма, сносимые от паровоза встречным ветром, но всё равно они сверкали, как драгоценные камни. Как множество целей, к каждой из которых однажды полетит серебристая пуля космического корабля. Веки тяжелели и вскоре сомкнулись, а перед внутренним взором дремлющего вновь проплывали прекрасные картины будущего, созданного из снов, чернил и типографской краски. Человеческое воображение – как увеличительное стекло; записанные фантазии одного - многократно увеличиваются воображением другого, и так до тех пор, пока мечта не воплотится через ответы на вопрос – «как это сделать?». Его рано или поздно обязательно задаст себе человек, который облечен знанием множества вещей, о которых другие люди даже не подозревают.

 

- А как вам удается описать всё то, что вы видите? – спросил инженер за завтраком – при свете восходящего солнца, несколько вареных картофелин с солью, хлеб и крепкий сладкий, хоть и холодный чай из фляжки.

- я чувствую, как дрожь струится сквозь пальцы, и в груди рождается чувство, которое я хочу передать с помощью таких невыразительных слов... Иногда на глаза наворачиваются слезы от бессилия, и тогда я закрываю глаза, и вижу образы сквозь слезы величайшего счастья на свете – счастья творить. А когда открываю глаза, перо, словно само выводит слова. Как-то так…

- Вдохновение, - кивнул инженер. – Мне кажется, это как раз то, чего не хватает людям. Вот они и стреляют друг в друга, потому что не могут, физически не могут что-то сотворить.

- Возможно. Я как-то не задумывался над этим.

Поезд загрохотал на стрелке; звоня колокольчиком, в вагон вошел кондуктор и провозгласил следующую станцию. Путешественники напряглись, но снова напрасно – никто не пришел, кроме нескольких пассажиров, занявших свои места на сидениях, и тут же зарывшихся в сумки в поисках съестного, свежих газет и потрепанных книжек в бумажной обложке.

Поезд снова тронулся, рывком. Снова скрежет на стрелке, гудок паровоза, и черные клочья дыма, пролетающие мимо окон.

Тягостное молчание. Стрелок, после душевного подъема, снова погрузился в угрюмое молчание, которое было прервано его попутчиком:

- Вы словно чем-то подавлены.

- На конечной, - после паузы сказал стрелок. – Мне снова придётся стрелять.

- Неужели? Откуда вы знаете?

- Просто знаю, - он пожал плечами, из кобуры появился пистолет, а из поясного чехла – свежий патрон. Поезд тряхнуло, и из неудачно положенной открытой фляжки на картонную гильзу плеснуло чаем. Стрелок словно не заметил этого, засунув патрон в ствол и закрыв затвор. Пистолет лег назад в кобуру.

 

Следующая станция была предпоследней. Несколько человек сошло, несколько поднялось в вагон, бурно обсуждая какие то местные новости, а вместе с ними поднялся широкоплечий человек в темной мантии. Он обвел взглядом присутствующих, кивнул сам себе и опустился на сидение напротив стрелка и его товарища.

- Приветствую, - сказал он, получив два кивка в ответ. – Который из вас писатель?

- Это я, - сказал стрелок. Кончики пальцев казалось, онемели, а ноги одеревенели. Разум велел телу бежать, выскочить из вагона, пока поезд не тронулся, но тело не подчинялось.

- Я охотник, - представился человек в темной мантии. – По телеграфу пришло сообщение о том, что вы подстрелили чиновника.

- Это теперь считается преступлением? – язвительно ответил инженер.

- Да вообще то нет. И использование цельнометаллических пуль, тоже не считается особым преступлением. А вот настойчивое желание опубликовать свою книгу… Это не преступление, нет. Это подрыв основ общества. Это куда хуже, чем преступление. Вы хоть представляете, чего можете добиться этой публикацией?

- Мир станет лучше, - убежденно сказал стрелок.

- Не станет. Люди – они как любили зрелища, так и будут любить, что тысячу лет назад, в эпоху мечей, что через тысячу лет, в эпоху чего угодно. Вы не измените природу людей своими сказками. Я вас прошу – отдайте книгу, и идите куда желаете. Вас никто не тронет.

- Вы знаете, что я отвечу. Что я отвечаю каждый раз, когда встречаю вашего брата. И почему я до сих пор в бегах.

- О, так это продолжается уже долго? – подал голос инженер. Ему тоже было не по себе. Охотники были непростыми людьми. Они повелевали могущественной магией, которая била без промаха и могла защитить почти от чего угодно. Поэтому все те, у кого был дар, становились или охотниками, или преступниками; и тем, и другим не было равных, и противостояли они в основном друг другу. Редко, очень редко охотника посылали за обычным человеком, и если посылали – значит, он был не просто опасен. Он представлял угрозу куда худшую. В конце концов, маги умели в числе всего прочего, прозревать будущее, хоть и туманно.

- Послушайте, - охотник сложил руки в замок и постарался говорить максимально убедительным тоном. – Вы ведь знаете что я могу с вами сделать… С обоими.

-  Погибнет множество людей. Ваша магия разрушительна.

- Вот именно. Я служу закону, и я не хочу допустить гибели простых людей.

- Это что-то новенькое, - буркнул инженер. – Обычный охотник и поезд под откос не постеснялся бы пустить.

- У меня есть принципы, - охотник пожал плечами. – Как и у вас. Но поймите, если устоявшийся порядок рухнет, случатся страшные вещи. Перенаселённость. Безработица. Преступность взлетит до небес. Новые технологии – это большие затраты, потребуются ресурсы, их будет не хватать, из-за них разгорятся войны, в которых будет гибнуть столько народа, сколько не гибнет даже во время масштабных дуэлей. Новые технологии – это новое оружие, которое тут же захотят использовать те, кто не внемлет вашей идее. Перенаселённость – это голод. Умрут миллионы. И во всем этом виноваты будете вы. Оставьте мир в покое!

В словах этого человека была логика. И вместе с тем стрелок не мог с ней согласиться. Он придумал не такой мир. Возможно, люди станут умнее. Возможно нет. Но останавливаться в развитии из-за страха будущего? Будь так, люди никогда бы не открыли порох. Не открыли бы секрет выплавки стали. Не узнали бы ничего нового.

- А откуда вы знаете, что написано в книге? – спросил инженер.

- Я читал её, - угрюмо сказал охотник. – Когда вы пытались отпечатать её в типографии районного центра, редактор сделал копию. А она попала к нам.

- И что стало с редактором?

- Его обвинили, осудили и приговорили, - охотник скривился. – А он всего лишь снял копию. Видите? Даже не отпечатанная, ваша книга губит людей.

- Вы прочли её, - сказал стрелок. – И вы не остались равнодушным. Вы даже не хотите меня убить – хотя можете.

- Я восхищаюсь вами. Но… - охотник сжал кулаки. – Я не могу допустить что бы вашу книгу опубликовали. И если понадобится, я убью вас. И сожгу вашу книгу.

- Это будет лишь только началом: там, где жгут книги, будут жечь и людей, - сказал стрелок. Он сгорбился и помрачнел. – Но, вы не сможете заставить меня замолчать. Даже если я погибну, то, что пришло в голову одному, придет в голову и другому. И он тоже напишет книгу. Вы не сможете заставить нас замолчать.

- Он прав, - инженер перевел взгляд на охотника. – Но, даже вы, охотники, вы не обезличенные марионетки идеи. Вы люди. Вы делаете выбор не для всего человечества – а для себя. Охотник, что для вас важнее, то, что возможно случится, или то, что вы собираетесь совершить убийство, как кару за несовершенное преступление? Где справедливость? Где ваш закон?

Охотник молчал. Потом поднялся. Поезд дал два гудка, символизирующие минуту до отправления.

Человек в темной мантии, ссутулившись, словно неся тяжкий крест, покинул вагон.

- Кажется, уговорили, - усмехнулся инженер, похлопав по плечу товарища. – Мне кажется, этот мир уже не так плох, как раньше, если люди поддаются уговорам, а не хватаются за ствол. К тому же, твою ещё не изданную книгу, уже прочли самые могущественные из людей.

- Ага. И сочли опасной. Значит, она того стоит. И значит, я должен её издать.

 

Медленно шли часы, солнце приближалось к зениту, а время - к полудню, когда поезд замер у конечной станции. Поток пассажиров хлынул из душных вагонов наружу, заполонил перрон и схлынул, оставив после себя обрывки газет, окурки сигарет и пустые лавочки, на которых ещё несколько минут назад скучали встречающие.

Последними вышли двое путешественников. Один шел за мечтой. Второй шел за ним.

Минутная стрелка вокзальных часов со щелчком перескочила на «без двух минут двенадцать». Солнце нещадно палило дощатый настил перрона, на который ступили окованные железом сапоги двух человек, одетых в красное. Тоже охотники. Только, по иерархии цветов, они были на две головы выше тех, что были в черном и занимались рутинными делами. Воцарилось молчание, под которое стрелка часов перескочила ещё на одно деление.

- По могуществу врагов определяется величие человека, не так ли? – пробормотал инженер. Стрелок достал пистолет и поднял его, держа двумя руками.

- Уходите. Я не хочу никого убивать, - сказал он. Охотники медленно приближались.

- Ты знаешь правила, стрелок, - сказал один из магов. – Едва ударит колокол, стреляй – и да прибудет с тобой удача.

Но в этот раз правилам дуэли не суждено было остаться нерушимыми. Стрелка часов замерла на двенадцати, ударил вокзальный колокол – и в тот же миг маги сложили пальцы замысловатыми жестами. Инженер едва успел оттолкнуть друга от двух огненных стрел, пролетевших на том месте, где он только что был.

- О, так вы трусливые цыплятки? – усмехнулся один из магов. Стрелок хотел что то сказать, но инженер остановил его, покачав головой:

- Хватит слов, писатель. По-хорошему эти мрази не понимают, - холстина чехла полетела на перрон, а в руках инженера, создававшего из милосердия ментоловые ингаляторы, оказалась замысловатая конструкция из широкого кожуха с тонким стволом, двумя рукоятками и коробкой сбоку. Инженер потянул за одну из рукояток – с другой стороны ствольной коробки высунулась матерчатая лента с кожаной петелькой.

В это время, поняв, что неведомое оружие являет собой грозную силу, оба мага синхронно сложили руки крестом, и тут же оказались укрыты двумя сотворенными металлическими щитами во весь рост.

- Получите! – крикнул инженер, нажимая курок. Первый латунный патрон получил по донышку ударником, и тут же под действием отдачи от выстрела подался назад, толкая затвор, выскальзывая из матерчатой ленты с кожаными петельками и вылетая наружу через окошко. Затвор под действием пружины подался вперёд, изогнутые выступы зацепились за зубчатое колесо, которое зацепило в свою очередь ленту и продвинуло её влево ещё на один патрон – который тяжелый затвор тут же загнал в ствол, врезав по нему бойком… Выстрелы слились в непрерывный треск, и рой пуль веером застучал по железным щитам, по белым стенам здания вокзала, выбивая из них белую пыль и куски штукатурки, по доскам перрона, выбивая щепу, по спинкам лавочек… Лента, уложенная в жестяной ящик справа от ствольной коробки, змеилась пустой слева от неё, опадая на землю, патроны подавались через воронкообразный выравниватель, разогревающийся кожух ствола, наполненный водой, согревал руки и трясся, выплевывая пули, огонь и белёсый дымок.

Железные щиты превращались в решето, маги были вынуждены залечь, что бы укрыться от жужжащих кусков металла.

Наконец грохот выстрелов затих. Инженер дергал изогнутую рукоятку затвора, пытаясь избавиться от заклинившего патрона, а один из магов со смешком сказал:

- Вы никогда не сможете одолеть магию своими примитивными пушечками…

 

Есть только три вещи в мире, важные слезящемуся от дыма глазу. Это цель, мушка и целик, находящиеся на одной линии. Щелкнул боек, грохнул выстрел – и маг с удивлением коснулся быстро набухающей от крови мантии, а после медленно осел на перрон с выражением крайнего удивления на лице. Второй, видя, как стрелок направляет на него свой пистолет, мгновенно закрылся вновь сотворенным щитом. Щелкнул боек. Прошла секунда.

- Ха! Осечка! – маг высунулся из-за щита и сложил пальцы, дабы послать в дерзкого стрелка очередную огненную стрелу, но тут грохнул выстрел, и охотника развернуло силой удара пули. Он опрокинулся на бок и хрипло закричал от боли, зажимая рукой рану в плече.

Стрелок морщился, словно больно было ему самому, опуская пистолет. Инженер, избавившись от заклинившего патрона откинув крышку затвора, вновь передернул затвор.

- Пойдем. Мы уже в городе. А когда твою книгу отпечатают, я уничтожу своё изобретение – и унесу его секрет с собой, в могилу.

- Тот охотник был прав, - сказал стрелок, подойдя к раненому магу и опускаясь на колени. – Я описал не всё. И будут ещё те, кто создаст могущественное оружие.

- Значит ли это, что ты совершил ошибку?

- Нет. Ошибку совершают те, кто изобретает оружие, а не ингаляторы для астматиков. В моих книгах не будет оружия.

Стрелок отодрал от красной мантии тонкую полосу и перевязал раненого – как умел, подложив под матерчатую ленту кусок ткани, сложенный вчетверо и прижав его, как следует повязкой.

 

Здесь, на стрельбище, было немало людей. Они стреляли по мишеням за деньги, а потом отправлялись на другие аттракционы – зал кривых зеркал, выставку искусств и достижений техники, среди которых было исполинское колесо обозрения, с высоты которого открывались прекрасные виды через весь город на порт, где дымил двумя скошенными назад трубами гигантский пароход, способный взять на борт две тысячи человек и переплыть океан меньше чем за четыре дня.

Стрелок медленно шел среди улыбающихся людей, он видел, как дети с восторгом показывают родителям на макет двухмоторного самолёта.

Он видел, как уличный маг в темной мантии зажигает огненные звезды в небе с помощью своего искусства, а потом достает из кармана маленький ингалятор и делает вдох, зажав мундштук губами.

Старческие глаза покрыла пелена слёз. Говорят, что слово – оно вроде пистолета с одним патроном. Если умеешь целиться, то больше и не нужно. А если порох отсырел, или бумажная гильза поистрепалась, возникает задержка перед выстрелом. Иногда она длится всю жизнь.







RPG-Zone
На главную · Конкурсные рассказы · Принять участие · Обсудить на форуме · Правила участия

Пишите нам: contest@rpg-zone.ru
Последнее обновление - 18 апреля 2011 года. http://fancon.ru
Яндекс.Метрика