Принять участие Конкурсные рассказы Главная страница Обсудить на форуме Правила участия
Пролёт Фантазии!

Все ответы

 

На земле песчаных рек, Арте, потеряна библиотека Каяна Эххати. Ее залы бесчисленны и безграничны, а книги не стареют. Библиотеку стережет слепая женщина – на красивом лице нет глаз. Чародей стер их, как художник, который шариком белого хлеба убирает с портрета лишние черты, а ее кожу – сделал грубой и твердой, подобной граниту, словно не хотел, чтобы супруга даже кончиками пальцев могла прочитать хранящиеся в библиотеке книги.

Легенда утверждает, Каян был безумен. Однако камни дворца помнят, Цели Эххати сама попросила оставить ей из пяти чувств лишь вкус, нюх и слух, и последний только потому, что уши можно закрыть руками. Она убедила супруга преобразить ее, когда он закончил готовить формы для написанной им с благословения Вселенной инкунабулы Ответов.

Половину жизни чародей плел заклинание и десять лет вырезал и составлял литеры. За треть века Каян создал книгу, которая хранила знание о прошлом, настоящем и будущем. Она прославила его: очень быстро слухи об инкунабуле волнами выплеснулись за края Арты. Разумные потянулись на дождливую землю, но на месте дворца из синего камня-металла аталь не увидели ничего, кроме шелестящего песка.

Жившие окрест рассказали, чародей пропал вскоре после того, как напечатал первый экземпляр. На следующее утро двери библиотеки закрылись, и вечером Цали не зажгла светильники в комнатах, как прежде.

Ночью дворец исчез.

Забрал Каян библиотеку с собой, или она сама отправилась на поиски ушедшего хозяина? А, может быть, ее никогда не существовало, и супруги Эххати были искусной иллюзией, которую, когда наскучила, развеял создатель? Неизвестно. Библиотеку тщетно искали на Арте и на других землях. Для многих чародеев, ученых и черных археологов древние книги стали наваждением, и самой соблазнительной среди химер была инкунабула Ответов. Странствия длились десятилетиями.

Те, кто возвращался, приходили с пустыми руками. Остальные не возвращались никогда.

 

Брат Улема, Етин Сета, начал поиски еще студентом второго курса Ла-Иньской медицинской академии: пожилой философ рассказал на лекции, как в юности мечтал найти библиотеку Каяна, и молодой человек заинтересовался, насколько правдива легенда.

Если пересчитать в года маны, которые начинающий фармацевт провел за хрониками и летописями, сотнями карт и в беседах с путешественниками, получится пять лет. Еще несколько – он потратил, чтобы исходить поперек и вдоль дождливые пустыни Арты и исследовать окраинные уголки более, чем ста тридцати отдаленных земель. Тщетно. Етин не нашел библиотеку и, отчаявшись, вернулся на Инь, где в столице открыл небольшую мануфактуру по производству лекарств.

Дело постепенно увлекло фармацевта, и вскоре Сета с удивлением обнаружил, как не покладая рук работает над составом, который погружает разумного в крепкий и долгий сон и заставляет все тело онеметь. Анестетик не мог стать панацеей, но позволил бы хирургам проводить сложные и долгие операции, слишком болезненные, чтобы перенес пациент.

Хотя попытки Етина снова и снова оказывались неудачными, многие врачеватели заинтересовались его работой. Начинающие и опытные, они приезжали в столицу Инь и оставались на мануфактуре, неделями, месяцами и годами изучая записи и повторяя эксперименты перешагнувшего рубеж тридцатилетия фармацевта. Он нередко повторял:

– Следует только найти правильное соотношение дурмана, опия и вёха. Следует только найти...

 

Прошло три года.

Несмотря на все старания, исследование продвигалось очень медленно, и Сета стал нередко заглядывать в у-нэ дедушки Нияня. Етин спился бы, но раньше – он исчез. Накануне отъезда фармацевт побывал у благородного Ву на обеде и вернулся в радостном возбуждении. Дома Сета немедленно собрал вещи. На прощание он сказал брату:

– Вот увидишь, скоро я смогу вылечить любого и от какой угодно болезни.

Вечерним рейсом фармацевт отправился на Арту.

Етин не вернулся ни через декаду, ни в конце поры, ни спустя год. Как речной тростник высыхает от жары, Куи Сета высохла от печали. Глядя на безутешную мать, Улем ругал самонадеянного брата сквозь зубы. Молодой человек догадывался, что Етин снова отправился на поиски инкунабулы Ответов, и окончательно убедился в подозрениях, когда мать на прогулке с криком набросилась на служанку из дома Ву.

– Это из-за тебя он уехал! Из-за тебя! – завизжала Сета, вцепившись в волосы старой женщине.

Улем с трудом оттащил мать от уроженки Арты, отвел домой и успокоил: напоил теплым чаем и уложил спать.

Следующим утром Сета навестил благородного Ву, чтобы извиниться. Седой аристократ выслушал молодого человека с пониманием и разрешил поговорить с Ндали, избитой служанкой. Улем нашел ее за домом, возле ручья, – над извилистым руслом шелестели ветвями рябины, и грозди красных ягод кострами полыхали среди пожелтевшей листвы.

Ндали полоскала платки. Привязав их концы к бамбуковому посоху, старая женщина опускала бо в воду, и ленты уносились далеко по течению, огибая камни и рисуя в заводях спирали. Словно живопись коричневой тушью, дрожали на мокрой ткани отражения рябин – полупрозрачные, слишком легкие, чтобы бороться с потоком. Одно за другим они соскальзывали с шелка в черные зеркала неподвижной воды, где застывали следами босоногой поры увядания.

Очарованный, Улем замедлил шаг. Служанка обернулась. Она изменилась в лице: уголки сероватых губ опустились, глаза, туманно-голубые, как осколок долго лежавшего на дне родника горного хрусталя, затянула пелена грусти. Она закрепила бо двумя шестами на дне и выбралась из воды; Сета помог ей подняться по скользким камням.

– Значит, он не вернулся, – выпрямляясь, вздохнула старая женщина.

Улем по-своему понял ее слова, и извинения вылетели у него из головы.

– Ты рассказала ему, где искать дворец Каяна Эххати?

Уроженка Арты вырвала руку.

– Ты тоже станешь бить меня?

Молодой человек опомнился:

– Нет!.. Я пришел извиниться за свою мать, – поспешил успокоить служанку Сета. – От Етина больше года нет вестей, и она не знает, оплакивать его или ждать. Моя мать сама не своя. Мне следовало бы ухаживать за ней лучше. Прости ее. И меня тоже.

Старая женщина посмотрела на Улема недоверчиво, но затем ее взгляд смягчился.

– Тяжело не знать, что случилось с родным.

– Я знаю только, что мой брат отправился на Арту.

Ндали вздохнула снова:

– Его впечатлили мои слова. В месте, откуда я родом, эту историю рассказывают детям как страшную сказку. Сказку о дворце с изнанки земли. Раз в год, в праздник Йенан, когда шов между нашим миром и миром ноби становится очень тонким, дворец появляется у истока Ранель.

– Ранель? – переспросил Улем. – Я хорошо знаю Арту, но прежде не слышал о такой реке.

– Она высохла очень давно. Песок почти засыпал русло.

– Ты расскажешь мне, где именно находится это место?

– Ты не вернешься, и твоя мать меня убьет.

Молодой человек заглянул в глаза старой женщине и не сдержал улыбки: служанка смотрела настороженно, серьезно и сердито одновременно.

– Ты ведь все равно поедешь искать брата, скажу я или нет, – огорченно произнесла Ндали.

Сета внимательно выслушал ее объяснения и поблагодарил на прощание.

Дома Улем начал готовится к поискам – до Йенан оставалось две поры. Чтобы не волновать мать, молодой человек сказал ей, будто собирается написать серию картин с поселившимся на Арте десятилетие назад известным художником, Бана Дацори. Подмастерьем Сета учился у живописца, и Куи поверила сыну.

 

Ночной корабль с Инь на Арту ходил два раза в декаду, отправлялся после полуночи и прибывал в порт назначения на рассвете. Улем сошел по трапу и огляделся; последний раз здесь молодой человек был шесть лет назад, когда работал в мастерской Дацори.

За прошедшие годы Налк изменился мало. Маленькой порт пах кожей, мокрым деревом и каменной пылью. От пыли чесался нос, она оседала на губах и языке и мелкой крошкой парила в воздухе. С ней не мог справиться даже шедший без остановки дождь, который вбивал струи в гниющие настилы улиц и рыхлую землю с безразличием укладывающего булыжник каменщика. Из пустынь веяло сыростью песчаных рек – за пригоршней невыразительных домов, выкрашенных белым, виднелись жемчужно-голубые холмы. Над дюнами, просыпаясь, расцветала кипенная фаун Арты.

С Дацори Сета побывал повсюду на дождливой земле и благодаря ему научился понимать скупое очарование невзрачных барханов. Бывшего наставника молодой человек предупредил о своем приезде за половину поры и попросил подготовить нихур, песчаную ящерицу и припасы для недолгого путешествия. В письме Улем объяснил живописцу, что хочет немного поработать в уединении, в одном из маленьких поселений в глубине пустыни.

Оставив у Бана ненужные вещи, художник отбыл к истоку Ранель. Дорога заняла меньше времени, чем предполагал Сета. Он оказался на месте вечером третьего дня. До праздника Йенан оставалось две ночи.

В ожидании Улем рисовал и бродил среди окрестных дюн. На четвертое утро молодой человек спустился в высохшее русло и прошел по нему около километра. В узкой ложбине, недалеко от истока, художник наткнулся на палатку; внутри лежали одеяло и пара сумок, от которых тянуло плесенью. Не без брезгливости Сета осмотрел вещи в надежде отыскать что-либо, принадлежавшее брату, и обнаружил его шарф, шкатулку с лекарствами и медицинскими инструментами и тетрадь. Две заметки были короткими: в первой Етин описывал каменную стену с потрескавшимся барельефом, во второй – предполагал, что в древности на берегу Ранель находился большой город.

Сета нашел упомянутое братом место и поразился: века не стерли искусно высеченный узор.

Арта пришла в упадок больше тысячелетия назад: последний лорд умер, не оставив наследника, и семья Ла-Инь заявила права на осиротевшую землю. Захватчиков не интересовали ни необычная природа, ни причудливая культура – только аталь. Бледно-синий и дымчато-прозрачный, сочетающий в себе свойства камня и металла, еще до раскола Вселенной аталь ценился за красоту и волшебную особенность отгонять ноби. Его добывали только на Арте.

В легенде о книге Ответов говорилось, что Каян построил библиотеку из аталя. Молодой человек усмехнулся, представив возмущение ноби такому дворцу на изнанке. Улем срисовал орнамент и в задумчивости вернулся к своей стоянке.

 

На следующую ночь наступил Йенан.

Белое сияние фаун погасло за краем земли, и над пустыней сгустились сумерки. Вечерние длинные тени потускнели, став холодными и неживыми, и растаяли. Ветер остыл; в неумолкающей дроби колотящихся друг о друга песчинок Улему почудилось бормотание невидимых ноби. Неподалеку молния корявыми пальцами взъерошила край бархана, и в воздухе разлился густой и тяжелый аромат приближающейся грозы.

Молодой человек потер пальцами веки – в сумерках линии потеряли четкость, и приходилось напрягать зрение. Сета не поверил уставшим глазам, когда в пепельно-агатовой ночи неторопливо проступили очертания покрытых арабесками стен, и она, как вода, стекла по высоким башням, острым аркам окон и колоннам. За распахнутыми воротами лежал засыпанный песком сад. Деревья высохли, и от обнаженных ветвей веяло прошлым и одиночеством.

У художника закружилась голова. История Ндали оказалась правдой до последнего слова.

Преодолев робость и опасаясь, что дворец исчезнет, Улем поспешил войти. За спиной Сета вихрем промчалась стайка хойо, блуждающих огней. Их приглушенное бормотание всколыхнуло тишину и смолкло – на бронзе ворот погасли отблески. Мертвая аллея как будто проводила молодого человека слепым взглядом. Сета стало не по себе. Он взбежал по лестнице на северную веранду и глубоко вздохнул.

Улем достал из сумки овальный кристалл в медной оправе, волшебный светильник, и повернул ключ в основании. Бледное сияние озарило почерневшие стены и выцветшие драпировки, которые закручивал в спирали беснующийся ветер.

Снаружи громыхнуло, затем тишину заполнил шелест ливня. В полумраке Сета рассмотрел потрескавшиеся фрески, картины на шелке и аталевые светильники. Со всем время обошлось беспощадно: фрески потрескались, шелк сгнил, и только аталь сохранил дымчатую синеву. Художник подумал, что мог бы годами изучать искусство древней Арты, но сейчас он искал брата.

Молодой человек прошел сквозь зал на внутреннюю галерею. Она кольцом охватывала этаж; похожие кольца уносились к куполу вверх, теряясь в антрацитовой глубине, и вниз, в зев пустоты. Улем перегнулся через перила и высоко поднял кристалл, однако мерцание не смогло разогнать мрак – темнота, наоборот, словно став еще плотнее, сжала светильник в кулаке.

Сета тряхнул головой и отступил на два шага. Он сел на пол и положил кристалл рядом в пыль. Отчаяние на мгновение захлестнуло художника: молодой человек понял, что во дворце Каяна Эххати можно блуждать годами.

Едва различимый стук был ответом мыслям Улема. Сета резко обернулся, но ничего не заметил.

– Постой! – крикнул молодой человек. – Не уходи, кто бы ты ни был!..

Его голос разбился о своды галереи, и эхо стаей испуганных птиц разлетелось в стороны. Сета схватил светильник и поднялся, озираясь.

– Пожалуйста, покажись. Не бойся меня!

– Обычно разумные боятся ноби, – ответил художнику шепчущий голос, похожий на бормотание равниной реки.

В словах невидимого собеседника молодому человеку почудилась насмешка. Неожиданно это развеселило Улема. Он нервно улыбнулся.

– На Ла-Инь каждый знает, что ноби можно встретить даже у себя в саду под чайной розой.

– Ты ищешь книгу Ответов?

– Нет, я пришел за своим братом. Я уверен, что он нашел это место. Его вещи были неподалеку. Брат забрал их, если бы уходил.

Голос ненадолго замолчал, затем спросил:

– Как звали твоего брата?

– Етин Сета. Я – Улем, – художник продолжал оглядываться, пытаясь понять, откуда доносятся слова. – Етин искал инкунабулу чуть ли не с детства. Мечтал, что с ее помощью вылечит худшие из болезней, и… Ты знаешь его?

Вкрадчиво, точно шелест песка, прозвучали шаги невидимого собеседника – так аккуратно ходят охотящиеся звери или легконогие танцовщицы.

– Я встречалась с ним. Он вошел сюда после заката и задержался до рассвета. Дворец вернулся за ткань земли, и твой брат умер. Ни один разумный не может оставаться долго во владениях ноби.

Улем сглотнул.

– Я хочу увидеть его.

– Зачем?

– Я хочу убедиться и затем рассказать матери. – твердо произнес молодой человек. – Она ждет его уже больше года.

– Это плохая картина. Как и все остальные, твой брат умер рядом с книгой. Еще никого она не выпустила из объятий своих страниц, – голос прозвучал отстраненно. – Никто не сумел удержаться от соблазна заглянуть слишком далеко в будущее – туда, где оно заканчивается.

Улем прищурился, вглядываясь в темноту. Он заметил, что сжимающая светильник рука дрожит, и бронзовое кольцо норовит выскользнуть из вспотевших пальцев. Сета передернуло.

– Проводи меня, добрый дух, – стиснул зубы художник.

В круг свет вступила изящная ноби. У нее были лицо и грудь женщины, тело львицы с восемью лапами и змеиный хвост. Сета, вначале отпрянувший, заворожено застыл, вглядываясь в красивое лицо с высокими скулами, присыпанными мраморной пудрой, и лишенное глаз; каменные губы пересекали трещины. Ноби наклонила голову к плечу и протянула молодому человеку ладонь с длинными пальцами и когтями-лезвиями.

– Ты откроешь книгу Ответов и останешься здесь, как все остальные.

– Проводи меня, добрый дух, – повторил  Улем и сжал холодную и твердую руку женщины.

Ноби рассмеялась:

– Садись, Улем. Я – Цели Эххати.

Она забросила художника к себе на спину и в следующее мгновение перескочила через перила и нырнула в черную глубину. Сета судорожно обхватил Цели за пояс и уткнулся лицом в белоснежные волосы. Улем завопил от страха, и женщина рассмеялась снова. Устыдившись, молодой человек проглотил крик и задержал дыхание.

Широкими и плавными прыжками с галереи на галерею Эххати спускалась все ниже, как по ступеням гигантской лестницы. Кольца этажей уносились вверх, вверх и вверх, и ненадолго молодому человеку показалось, что этому не будет конца: колоны и драпировки, тысячелетие назад погасшие светильники – всё дробились в его зрачках, как в зеркалах калейдоскопа. Волшебный кристалл бил по бедру, разбрасывая хрупкие и бледно-золотые блики по балясинам.

Выдохнув, Улем пробормотал:

– Я впервые совсем рядом с кем-то из народа изнанки. Тебе не тяжело? Тебе не больно? Ты родилась такой или это вина Каяна? – вопросы срывались с губ молодого человека хризантемами пара.

Цели обернулась только на миг:

– Молчи.

Она продолжала спускаться.

Чем ниже, тем холоднее и плотнее становился воздух. Словно намокшая ткань, он лип к коже и, подобно песку в бурю, забивал ноздри и заставлял слезиться глаза. Сложнее стало дышать; Сета широко открывал рот, заглатывая воздух и затем надолго запирая его в груди. Художник думал уже, что потеряет сознание, когда ноби, наконец, остановилась. Восемь лап, точно столбы, уперлись в мозаичный пол. Затхлый ветер слабой рукой коснулся щеки художника. Улем поднял голову и с трудом – светильник. В четыре стороны из круглого зала расходились коридоры. Эххати вначале неторопливо, а затем постепенно ускоряя бег, направилась к одному из них.

 Коридор оказался коротким. Его стены покрывали чудовищные узоры, и художник спрятал глаза, чтобы не смотреть: птицы, рыбы и змеи пожирали друг друга.

Цели печально произнесла:

– Здесь все изменилось, – и шагнула под купол библиотеки.

По обе стороны от широкого прохода возвышались стеллажи со скрижалями, бамбуковыми книгами, книгами на коже и на бумаге; свисали льняные и шелковые шнуры, и кожаные ленты с покрытыми неизвестными иероглифами табличками. Улем попробовал сосчитать шкафы, но сбился на третьей сотне. Услышав его шепот, женщина, не останавливаясь, произнесла:

– Здесь есть книги, которые были написаны раньше, чем Вселенная разбилась. Знания многих тысячелетий… Я предлагала их всем, кто искал библиотеку моего мужа. Все отказались. Они говорили, что прошлое не может дать ответы на их вопросы.

Сета заглянул Эххати через плечо.

– Ты обмолвилась, что среди искавших инкунабулу никто не удержался от соблазна. Разве старое может создать новое?

– То же говорил и Етин, – остановилась Цели. Она ударила по полу хвостом. – Однако новое разве не создается из старого?

Улем спрыгнул с ее спины и неуверенно замер.

– Вход в скрипторий прямо перед тобой. Книга Ответов внутри. Не читай ее, если хочешь вернуться. Я подожду тебя здесь.

– Я никогда не любил читать, – попытался пошутить молодой человек. – Мне всегда нравилось рассматривать картинки, и в детстве я думал, что, когда вырасту, то нарисую такие же. В инкунабуле есть картинки?

Целли отвернулась.

– В книге Ответов нет ничего живого. – она тряхнула головой, и белые волосы плеснули водопадом на мраморные лопатки. – Иди.

Улем перевел взгляд на приоткрытые двери. Рассказанное ноби испугало художника: Етин упоминал об инкунабуле как о величайшем чуде, Цели же говорила о книге Ответов с ненавистью.

Освещая себе дорогу кристаллом, молодой человек вошел в скрипторий. Сета увидел заваленные свитками и бумагами столы, кисти для туши и перья, чернильницы. Письменные принадлежности лежали в беспорядке, как в мастерской самого Улема. Это успокоило художника, однако ненадолго. Мерцание выплавило из полумрака мертвеца в истлевшем ханьфу. Рядом с трупом валялся обрывок страницы. Улем наклонился, чтобы прочитать напечатанное на листе, и быстро отвел глаза – буквы незнакомого языка сложились в известные Сета иероглифы. Художник резко выпрямился и двинулся вперед, стараясь не смотреть на мертвых. Те, кто не истлел до костей, походили на опустошенные сосуды, из которых вылили воду и надолго оставили на жаре.

Печатный станок находился в углу. Книга, не переплетенная до конца, лежала на столе рядом. За столом сидел Етин – Улем сразу узнал старшего брата по длинной и аккуратно перетянутой белой лентой косе; ленту год назад выткала мать. Сета приблизился к станку и осветил лицо мертвого: высохшая кожа обтягивала высокие скулы, ветхие веки прятали глаза, как будто ставшие каменными, приоткрытые и замершие на полуслове губы потрескались. По ломким, как трава в пору увядания, пальцам Етина неторопливо карабкались печатные строки. Слова поднимались по запястьям брата к локтям и плечам, удавкой стягивали шею, червями проползали между губ – прочитанное словно стало частью фармацевта.

Ужас, охвативший художника в первое мгновение, превратился в холодную ненависть.

Улем смел книгу со стола. Инкунабула упала на пол, подняв облако пыли, и строки на коже брата тут же померкли и исчезли. Молодой человек уложил Етина на пол и скрестил его руки на животе по траурному обычаю, после чего быстро и не оборачиваясь пошел к выходу из скриптория.

Сидевшая неподвижно возле дверей Цели поднялась на восемь лап. Художник прислонился к стене и потер лицо ладонями.

– Расскажи, что произошло здесь?

Цели подошла к нему.

– Разве ты не спросил об этом книгу Ответов?

Молодой человек яростно вздернул подбородок.

– Я возненавидел ее, еще не открыв. Она как будто читала моего брата или пыталась вписать его жизнь на свои страницы. – Улем ненадолго замолчал. – Еще я успел подумать, что Етин хотел найти панацею, но устал искать. Я всегда смеялся над ним и повторял, что нельзя найти без поиска, что, если панацея окажется у него в руках просто так, то разве не будет это концом всех его исследований? Я художник, Цели. Картину нельзя написать одним мазком – она создается штрих за штрихом кисти.

Он выдохнул, его лицо перекосилось.

– Я ударил ее. Я ударил инкунабулу потому, что она дала брату все, чего он хотел.

– В этом суть книги Ответов, – женщина оплела змеиным хвостом запястье Сета. – Мой муж был безумен. Я вышла за него, когда мне не исполнилось и пятнадцати. Однажды на рассвете Эххати услышал мое пение на берегу Ранель и с тех пор стал приходить каждое утро. Каян просил меня показаться ему и не испугался, когда увидел. Молодой и талантливый волшебник, он находил чудо в рождении реки. Ради меня – ведь я дух Ранель – Эххати выстроил дворец у истока. Я же, связав свою судьбу с его, взяла имя смертной – Цели.

Улем молчаливо последовал за ноби.

– Однако время стремительно, и даже долголетие волшебника слишком мимолетно рядом с вечностью ноби. Каян старел, я расцветала. Больше всего мой муж хотел остаться со мной. Он отчаянно искал секрет вечной жизни, но вместо того, чтобы работать над одним заклинанием, Эххати решил создать книгу, способную дать ответ на любой вопрос, – женщина вздохнула. – Вселенная милостива и благоволит волшебникам.

– Он написал ее.

– Он написал ее, а затем… – Цели тряхнула головой. – Начав работать над книгой, Каян забыл обо мне. С благословения Вселенной Эххати создал величайшее чудо, но разлюбил меня. Когда он закончил рукопись, бессмертие уже не было ему важно. Каян хотел подарить книгу всем и начал делать формы для инкунабулы. Я умоляла его остановиться, и он разгневался. Волшебник заточил меня во дворце, и тогда я попросила сделать меня слепой и бесчувственной и перестала убеждать. Эххати не знал, что напечатанная книга – не рукопись. В ней не оказалось ни волшебства, ни жизни, ни силы, ни души моего мужа. Но, мертворожденная, книга Ответов хотела жить. Она поглотила рукопись, а потом обняла Каяна страницами и проросла в его сердце прочтенными строками, как дерево прорастает в землю корнями. Книга Ответов выпила волшебника до дна. Я испугалась. Я взяла все могущество Ранель, чтобы перебороть силу аталя, и спрятала дворец на изнанке. Без моих песен река высохла, и люди, жившие у берегов, ушли. Город остался только в воспоминаниях.

Ноби замолчала.

– Если бы я только могла, то сожгла бы здесь все дотла! – зло выкрикнула она.

Улем остановился.

– Я принесу тебе огонь, Цели.

Эххати медленно обернулась, Улем взял ее руку в ладони.

– Инкунабула страшна не потому, что не может насытиться чужой силой и ожить. Страшны Ответы, которые дает книга. Ты сказала, Цели, что никто не удержался от соблазна заглянуть в будущее – туда, где оно заканчивается. Там, где будущее заканчивается, некуда идти и нечего искать, и жить там тоже незачем. Там смерть. Настоящая смерть, в которой нет пути к перерождению. И в миг встречи с этой смертью, настоящей смертью, жизнь навсегда остается позади.

Цели в молчаливо застыла. Художник растеряно улыбнулся.

– Мой муж создал книгу с благословения Вселенной. Не ты создал это чудо, но ты хочешь решить его участь. Рок начнет охотиться за тобой.

– Ты бы сожгла бы библиотеку не задумываясь, – возразил Улем. – Ты бы пожертвовала даже бессмертием, чтобы отомстить книге Ответов.

Эххати печально наклонила голову. Помедлив, ноби кивком указала на свою спину.

– Садись. Нам следует поспешить, пока фаун не поднялась.

 

Пока рассвет не разогнал бледно-лиловые сумерки уходящего Йенан, художник смотрел на объятый пламенем дворец. Когда аталевые стены растаяли под лучами фаун, Улем разбудил нихур и отправился к истоку, чтобы попрощаться с Ранель.

 На дне высохшего русла гроза оставила подтеки. Молодой человек взглянул на них, и горечь кольнула его сердце – он представил, какой полноводной была река когда-то. Тонкий ручеек, пробивающий себе путь среди песка, внезапно привлек внимание Улема. Художник задержал на роднике взгляд и вдруг улыбнулся.

– Теки счастливой, Ранель.

В Налк Сета вернулся с легким сердцем. По возвращении молодой человек показал эскизы Бана Дацори, и восхищенный пейзажист потребовал отметить древний город на карте. Улем не отказался. За чаем он поведал о руинах на высохшем берегу и в тот же вечер первым рейсом отправился на Инь.

Корабль благополучно приземлился в столице, однако до дома молодой человек не доехал: упал с лошади и сломал шею. Мать художника помешалась с горя и утопилась в ручье за домом благородного Ву.

Спустя несколько лет о Сета перестали говорить, а вскоре – забыли вовсе, и только некоторые фармацевты до сих вспоминают имя Етина, как первого начавшего исследования в области создания обезболивающих лекарств.

 

 

 

 







RPG-Zone
На главную · Конкурсные рассказы · Принять участие · Обсудить на форуме · Правила участия

Пишите нам: contest@rpg-zone.ru
Последнее обновление - 18 апреля 2011 года. http://fancon.ru
Яндекс.Метрика