Произошла эта история во времена не столь отдалённые в одном царстве-государстве. Поскольку царство то махонькое было, то достоверных исторических данных о месте его расположения, к сожалению, не сохранилось. Правил тем царством царь-батюшка по имени Епифан. И вроде ничего так правил, вдумчиво, заботливо, однако народ почему-то жил бедно. Может, потому, что Епифан более о собственном благополучии пёкся? Да только так уж оно у царей издревле повелось.

За сим присказка наша заканчивается, а сказка начинается.

В любом сказочном государстве завсегда проблемы имеются. А как без них? Вот и у царя Епифана такой проблемой стал Змей Горыныч. Такая мирная с виду рептилия, образованная — шибко литературу любил, поганец. Опять же, редкий собеседник — на любую тему можно было с ним поговорить, например, политическую ситуацию в соседних царствах обсудить. А то как же — летал ведь он над ними, наблюдал, чем тамошний народец дышит. Но вот как из зимней спячки выйдет, бывало, так сам не свой становится, вроде как кто подменил. Начинает пакости творить. То у крестьян посевы пожжёт, то купол с церкви хвостом сшибёт — нехристь ведь, не разбирает, божий храм или что другое. А в последние годы моду взял — красных девиц воровать. Жаловался царю на него простой люд неоднократно. Только Епифан лишь посмеивался. Мы, говорит, теперь живём по-новому. Вы про толерантность слыхали? В мою красную книгу заглядывали? Так загляните! В ней Горыныч на первой странице обозначен, как редкий реликтовый ящер. Ни в одном царстве-государстве второго такого нет. А раз нет, так и толковать не о чем! Идите прочь, смерды, пока я из либерального доброго царя в тирана и деспота не превратился!

Уходили от него люди, вздыхая и почёсывая затылки. Так и жили год за годом, пока Змей на святое не покусился. Выкрал единственную дочку у первого царского боярина Твердилы Генриховича Шульца. Фамилия для тех мест странная была, да только про это лишь шептаться осмеливались. Поговаривали, что реальной политической силы у Твердилы было поболее, чем у самого самодержца.

По требованию Шульца государственный совет созвали. Только царь красную книгу из-под седалища извлёк и собрался зачитать присутствующим про реликтового ящера, как Твердила Генрихович бородой гневно повёл и сквозь зубы процедил:

— Пять мешков червонного золота за дочку плачу!

Тут все рты и пораскрывали. Епифан книжицу захлопнул и как закричит:

— Какая к свиньям собачьим толерантность, если произвол и насилие в нашем правовом государстве творятся?! Не потерплю нарушений прав красных девиц в моей империи!

Тут же войско снарядили во главе с воеводой Каллистратом. Оно ещё за царскими вратами не скрылось, а Епифан уже прикидывать начал, куда золотишко употребит. Крышу подлатать нужно. Орла на главной башне позолотить, канализацию отремонтировать. Да много чего сделать можно на пять мешков червонного золота.

А вечером, как снег на голову, вернулись стрельцы, понурые и побитые, а у воеводы Каллистрата аж порты сзади дымятся. А ещё им змей проклятый пригрозил, что если ещё раз сунутся — головы пооткусывает.

— Та-а-ак, — протянул боярин Шульц, — я так мыслю, что золото моё, царь батюшка, тебе без надобности. Придётся на стороне охотников поискать.

— Что ты! — замахал руками Епифан. — Это маленькое недоразумение! Сей же час всё поправим!

Позвал царь к себе воеводу Каллистрата, обозвал всякими нехорошими словами, непоэтично срифмовал его имя и пообещал, что ежели тот дочку боярскую не вернёт — голову с плеч снимет, на куски тушку порубит, сожжёт в печке, а пепел по ветру развеет.

Пригорюнился воевода, начал подумывать, может, из царства сбежать от греха подальше? Пришёл домой котомку собирать, а на печке его племянник Прошка лежит и пряник медовый грызёт.

— Чего не весел, дяденька? Что за злая напасть плечи согнула?

«Паренёк смышлёный, — подумал Каллистрат, — может, чего и присоветует». Рассказал ему всё без утайки.

— Непростое дело, — сказал Прошка. — С Горынычем наскоком не справиться. Ты погоди, дядя, полежи, пряники покушай, а я пойду твоё дело решать.

Слез Прошка с печи, потянулся сладко да пошёл в дорогу собираться. Взял с собой чистые портки да рубаху, завернул в тряпицу краюху хлеба да пару яиц, вкрутую сваренных. Положил всё это в котомку, а сверху книгу «1001 способ подёргать дракона за хвост и не быть за это съеденным», откидной импортный календарик с голыми принцессами, карандаш, блокнот, томик афоризмов Козьмы Пруткова, зеркальце, ножницы, иголку с ниткой.

— Где там, дядя, Горыныч нынче обосновался? В Большом овраге? — спросил Прошка, проходя мимо печи, на которой теперь вместо него возлежал Каллистрат.

— Там, где ж ему ещё быть, — охотно подтвердил воевода, с удовольствием пережёвывая медовый пряник. — Только ты напрямую не ходи, он вообще не разбирается, кто там и зачем прётся, сразу из огнемёта своего палит. Не в настроении он что-то.

Прошка вышел на крыльцо, свистнул негромко. Из-под крыльца выбралась небольшая, неказистого вида собачонка рыжей масти.

— Пошли, Рыжик, к Горынычу в гости наведаемся, — позвал собачку Прошка. Рыжик коротко тявкнул, видимо соглашаясь, и они вместе вышли со двора.

До Большого оврага добрались как раз к обеду. Прошка, помня неприглядный вид дядиных порток, решил в открытую не соваться, а подняться на ближний холм и сверху осмотреться, что там к чему. Тут-то ему и открылась причина плохого настроения Горыныча.

Видит Прошка — восседает за дубовым столом Змей, а напротив него Фëкла Твердиловна Шульц обосновалась, и знай себе лупит рептилоида по зелёной морде колодой карт.

«Продулся, стало быть, чешуйчатый вчистую, — сообразил Прошка. — Будет знать, как боярских дочек воровать. Наверняка она предложила в картишки перекинуться, а Горыныч и купился как последний лох. Тут просто-таки необходимо вмешаться, и не Фёклу Твердиловну спасать, а редкую животину — представителя красной книги. А то эта взбалмошная девица ее до суицида довести может».

Прошка открыл котомку, достал блокнот и карандаш, послюнявил грифель и вывел на листке: «Не стреляй, Горыныч, я один и без оружия». Прикрепил послание к ошейнику и Рыжику приказал:

— Беги к змею!

Тот и потрусил, куда сказано. А Прошка издали наблюдает.

— Ой, собачка! — всплеснула ручками Фёкла. — Какая миленькая!

— Сейчас я её сожгу! — рыкнул Горыныч. — С детства ненавижу псов этих шелудивых! — и уже щёки чешуйчатые надул, только девица его по лапе стукнула:

— Погоди, окаянный! Гляди, под ошейником чевой-то белеется! — и вытягивает Прошкино послание.

— Ха! — усмехнулся Змей. — На письмо похоже! Читай!

— Не боярское это дело! — фыркнула Фёкла. — Я свои глазоньки сроду не утруждала! Пущай холопы усердствуют!

Горыныч письмо вслух прочёл и захохотал:

— Да мне хоть тыща и с оружием! Эй, весельчак, покажись! Рассмешил ты меня. Обещаю, что сразу не сгублю.

Прошка из-за кустов поднялся и рукой помахал.

— Топай сюда, скоморох! — веселится Змей. — Дай на тебя вблизи посмотреть!

Подошёл Прохор и до земли Горынычу и боярыне поклонился.

— Простите, хозяева, что покой ваш нарушил. И от интересной игры оторвал. Дело у меня важное, государево.

— А чего у тебя в коробе? — прищурился Змей, — а ну, вытряхай!

Вывалил Прошка на землю своё имущество и руками развёл, мол, что имею.

— Эвон сколько у тебя макулатуры! — восхитился Горыныч. — Я книжных людей уважаю. Хорошо, что не спалил ненароком.

— Фу! Какое бесстыдство! — сморщилась Фёкла, разглядывая перекидной календарь с обнажёнными принцессами. — И девки все такие тощие, как воблы вяленые! Даром, что в коронах!

— Цыц, глупая! — прикрикнул на неё Горыныч. — Это искусство великое. Называется цветная гравюра! Видишь, каждый волосок выписан!

— А ты мне рот не затыкай! — заорала боярыня. — Проиграл — так плати!

Горыныч погрустнел, лапой махнул. На Прошку с надеждой глянул:

— Что за дело, детинушка?

Прошка лукавить не стал:

— Послал меня дядька мой Каллистрат…

— Воевода, что ли? — усмехнулся Змей. — Знаю такого. Я ему сегодня порты подпалил, чтобы спесь сбить.

— А ему государь приказал, — продолжает парень, — Фёклу Твердиловну от тебя забрать и в отчий дом доставить.

— Эту скандалистку? — Горыныч ткнул когтём в боярыню. — Да забирай! Не жалко! Готовить не умеет, грамоте не обучена, норовом зловредна! Забирай!

— Как это забирай?! — побагровела девица. — Нипочём не пойду! Сначала проигранные денежки верни!

— Верну, — обещает Змей, — только время мне нужно. Я ж тебе говорю: заклятие на моих сокровищах висит, словно замок неподъёмный.

— А зачем играть садился, рептилия бесчестная?! — ревёт Фёкла. — Зачем слово давал?!

— Азартен я, — повинился Змей, — не удержался.

— А что за заклятие такое? — интересуется Прохор.

— Да видишь, — вздыхает Горыныч, — несколько лет назад пригласил я на свой день рождения гостей с разных мест. И, среди прочих, кельтский цверг оказался.

— Что за имя такое чудное?

— Не имя это — раса злобная. Вроде гномов. Так вот этот цверг, Одухар зовут, колдун, сильный и мстительный. Поспорили мы с ним, кто из нас богаче. Крепко сошлись, аж до драки дошло. Он мне мечом кончик хвоста обрубил, а я ему бороду спалил. Ну, вот он в отместку и наложил заклятие на мою сокровищницу. Да такое мощное, что расколдовать никто не может. Я с ним помириться хотел, а он потребовал три сотни красных девиц. Как трёхсотую ему отошлю — так заклятие снимет. А ты думаешь, почему я девок красть стал?

— Ну, ничего себе. Так это вот куда ты самый ценный генофонд нации отправляешь! Этим жалким кельтским уродцам! Да как тебе не стыдно, работорговец ты жалкий, ящероподобный! — не выдержал Прошка. — Я-то думал, ты дракон свободолюбивый, литературно образованный. Девок, думал, куда-нибудь в заморский университет благородных наук перевозишь, на учёбу, чтобы по возвращении споспешествовали расцвету искусств в нашем царстве. А ты, вон, оказывается, что удумал. Жалким карликам в рабство отправляешь.

— Сосфешествовать — это что значит? — требовательно спросила Фëкла. — А что до девок — мне лично дела нет. Пусть хоть всех отправляет куда подальше, мне-то что. Ты, ящур сибирский, думай, где деньги возьмёшь, долг карточный отдавать. Я отсюда никуда не двинусь, пока не расплатишься, ни домой, ни ещё куда.

— Это вы, Фëкла Твердиловна, напрасно так говорите, — начал объяснять Прошка. — Сами подумайте, вот выйдете вы замуж, сыновей нарожаете, подрастут они — невест искать надо, а кругом девки все кривые и некрасивые — красных-то девок Горыныч за границу продал, а от не красных не красные родились. Вот и получится, что сыновьям твоим, красавцам писаным, на кривых уродинах жениться придётся!

— Ну и поганец же ты, Горыныч! — пригвоздила Фёкла Змея, который как-то даже растерялся от таких наглых обвинений. — А ну, давай, думай, как будешь девок наших красных назад вызволять и с долгами расплачиваться!

— Эх, тыщу градусов вам под зад, чего напали-то? Я сейчас рассержусь, пожалеете, что с Горынычем так грубо разговариваете, — но голос огнедышащего змея звучал не очень убедительно, видно, призадумался он.

— Ну, давай, поджарь нас, и сразу все проблемы решишь. И сокровища твои расколдуются сразу. Кстати, где сокровища-то награбил, признавайся! — загонял Змея в угол Прошка. — Праведным или неправедным путём разжился? От этого много зависит, так что не темни, рассказывай, как всё было. Ну, удивляешь ты меня, Горыныч, вроде слышал я, ты образованный либерал, а туда же — сокровища копить. Тебе они зачем сдались, сокровища? Уважение гномов покупать?

— Награбил, скажешь тоже… — Горыныч, кажется, начал обижаться. — Наследственное всё, от предков досталось. Уж как там они сокровища собирали, мне не ведомо. Только по всем законам, драконовым и человеческим, сокровища эти мне принадлежат.

— А если они тебе по праву принадлежат, так какого змея ты этим карликам подземным дань платишь? — возмутился Прошка. — Надо легальные способы решения вопроса искать. В трибунал по спорам негуманоидов подать прошение, чтобы обязали Одухара этого снять заклятие. Да ещё присудят ему выплатить тебе компенсацию за вред моральный. Только красных девиц надо вернуть, иначе трибунал твоë прошение вообще не примет, посчитает, что такая низкоморальная особь не может претендовать на правосудие.

— Ты-то откуда про трибунал знаешь? Неужто уже и прицеденты какие-то были? — стал допытываться Горыныч.

— А то, — ответил Прошка, напустив на себя важность, — вот, например, в соседнем царстве, в позапрошлом году был случай. Там Серый волк озорничать начал. То ему козлятины, то поросятины приспичит, вот он и бесился: то дома мирных свиней порушит, то козью детвору несмышлёную стырит. Пострадавшие стороны, конечно, как могли отпор агрессору давали. А вот власти на эти разборки как-то сквозь пальцы смотрели, пока волчара окончательно не распоясался и на малолетнюю девчушку не покусился. Не мог ты про этот случай не слышать. Дело-то громкое было, о нём во всех газетах трубили.

— Может, в командировке был? — сконфузился Горыныч и поинтересовался. — Так чем там всё закончилось?

— Печально там всё закончилось. У той девчушки ещё и мамаша с приветом была — пришибленная на всю голову. Регулярно посылала ребёнка одного через лес, бабке пирожки отнести. И ежу было понятно, что когда-то это закончится трагически. Ну, и в результате волчара девчушку проглотил. Тогда-то в дело вмешался трибунал, и каратели-охотники оперативно разыскали обжору и вспороли ему брюхо.

— Не охотники, а дровосеки, — уточнил Горыныч.

— Ну, вот! А говорил — не слышал, — обрадовался Прошка.

— Слышал-слышал я эту историю. Только трибунал тут каким боком? — засомневался Горыныч. — Может, это случайно так получилось? Совпало как-то?..

— Да уж конечно, «случайно», — передразнил Змея Прошка, — и потом случайно это торжество справедливости в летописи увековечили, дабы другим неповадно было.

— Ну, и чё?

— Да ничё. Совсем ты, Змей, в этой глухомани от жизни отстал. Скажи ещё, будто не слышал, что после того случая Серого волка на пожизненное услужение к Ивану определили.

— Ну, слыхал что-то такое, — буркнул Горыныч недовольно. — Фиг с ним, с волком этим. Мне-то теперича что делать?

— Перво-наперво, нужно всех девиц из полона Одухарова освободить, чтобы трибунал твоё прошение принял.

— И как ты себе это представляешь?

— Эх, так и быть, помогу тебе, Горыныч. Добудь мне коня вороного, меч-кладенец, кольчугу богатырскую и шапку-невидимку, — стал загибать пальцы Прошка, но, спохватившись, исправился, — не, коня не нужно, мы же с тобой вместе к Одухару отправимся, так что я у тебя на спине прокачусь.

— И где я тебе все эти артефакты достану?

— Знамо где — у твоей знакомой, Яги. Всем же известно, что у неё тайная кладовочка имеется. Или скажешь, тоже не в курсе?

— Да в курсе. Только у этой старой карги даже снега зимой не выпросишь.

— А это смотря как просить.

— Ты это о чём, детинушка?

— Эхе-хе, грамотный вроде ящер, начитанный, а всему тебя учить нужно. Ну, соври ей, будто прознал ты страшную тайну, что из заморских стран надвигается на наше царство лихо безжалостное и беспощадное, как народный бунт. Как только оно до наших земель доберётся, то никому несдобровать — ни царю, ни простолюдину, ни нечисти. Все как есть сгинут. И вот, чтобы пресечь на корню это жуткое безобразие, нужно тебе взять во временное пользование меч, шапку и кольчугу. Уразумел?

— Полагаешь, даст?

— Всё зависит от того, как ты ей ситуацию обрисуешь. Если убедительно, то не только даст, а ещё и сама попросит, чтобы взял. Своё бельишко, оно завсегда ближе к телу, и помирать никому не охота, хоть в тридцать, хоть в триста.

— А ты, как я погляжу, малый не промах — стратег. Весь в дядюшку. Может, у тебя и план нападения на замок Одухара есть?

— План — это громко сказано, но кое-какие мыслишки имеются.

— Так поделись.

— Как мы к твоему гному прилетим, ты станешь ему зубы заговаривать — просить, чтобы скидку на количество девиц сделал, мол, нет в царстве стольких красавиц, или отсрочку просить, короче, наплетёшь что-нибудь. А я в шапке-невидимке в его темницу проберусь, охрану порублю и пленниц освобожу.

— Прохор, вы такой храбрый! Я вас обожаю! — не смогла сдержать своего восхищения Фёкла.

— Герой, однако, — буркнул Горыныч. — Это самый глупый план, о котором я когда-либо слышал. И он настолько глуп, что, пожалуй, может сработать. План отхода у тебя, так понимаю, тоже имеется?

— А то как же. Как только я со всеми супостатами разделаюсь и вернусь, ты тут же обовьёшь хвостом этого Одухара, чтобы он руками почём зря не размахивал, а я ему кляп в рот запихну, чтобы заклинания не болтал. Спеленаем гада, чтоб было кого трибуналу предъявить, и в обратный путь. Спина у тебя вон какая здоровенная, на ней все девки разом уместятся.

Горыныч, действуя по утверждённому плану, слетал к Бабе Яге и принёс всё, что заказывал Прошка. Фёклу же отправили домой, и Прошка строго-настрого наказал ей сначала наведаться к его дяде, воеводе Каллистрату, и по секрету сообщить ему, куда они, Прохор и Горыныч, отправились, и по какому благому делу. А Рыжику и приказывать не нужно было, он сам затрусил вслед за боярской дочкой.

Облачившись в кольчугу, Прошка взгромоздился Змею на спину, и группа спасателей красных девиц полетела к замку Одухара. Перелёт прошёл благополучно, но дальше всё пошло не по плану.

Цверг наотрез отказался встречаться с Горынычем, узнав, что тот прибыл без дани, да ещё желает какие-то пустопорожние разговоры вести. Змея здорово огорчил такой неучтивый приём. Он психанул и в виде ноты протеста выпустил из пасти мощную струю пламени, поджарив десяток слуг колдуна. Слава богу, без жертв обошлось, все отделались лёгкими ожогами.

Прошка же об этом ничего не знал. Он напялил на голову шапку-невидимку, беспрепятственно обошёл охрану колдуна и долго бродил по замку, отыскивая вход в подземелье, где, как он считал, томились в полоне красные девки. Его путешествие закончилось в тронном зале цверга, где тот восседал на золочёном стуле и самозабвенно ковырялся в носу. Прошка попытался пройти мимо незамеченным, да не тут-то было. Одухар зыркнул на него злобным глазом, и в следующий миг чья-то незримая и сильная рука ухватила Прошку за шиворот и поволокла прочь из зала. Прошка беспомощно сучил ногами, но поделать ничего не мог. Невидимые супостаты содрали с него шапку, стащили кольчугу и отобрали меч. Пролетев по воздуху через все покои карлика, Прошка очутился в огромной мрачной пещере. На стенах потрескивали факелы, где-то тоскливо капала вода и было очень холодно. Его бесцеремонно бросили на чёрный каменный пол и незадачливый спасатель при приземлении больно приложился носом о что-то твёрдое.

Этим твёрдым оказался коготь Змея-Горыныча. Огромный змей был прикован цепью к стене, и вид у него был далеко не геройский.

— А, явился, дурачок, — сказал Горыныч. — Я же говорил: план глупый. Теперь вот вместе помирать будем.

— Ничего не понимаю, — промямлил Прошка, — не ожидал, что твой карлик такой могучий волшебник.

— Ну ладно меня карлик в подземелье бросил, я от него не скрывался. А как же он тебя-то схватил, на тебе же шапка-невидимка была? — поинтересовался Горыныч.

— Уж не знаю, только он меня сразу увидел, как я в его тронный зал вошёл. Не иначе на него заклятье шапки-невидимки не подействовало. И что же с нами теперь будет, а, Горыныч? — поинтересовался Прошка.

— Замучает живодёр и всех делов. Меня, небось на шашлык пустит. Он, плесень, любит экзотические лакомства.

— Дурак ты, — раздался голос Одухара. Пленники и не заметили, как сбоку в пещере открылась неприметная дверь и перед ними предстал повелитель цвергов собственной персоной. За ним маячили огромные мясистые огры с секирами в руках. — Как есть дурак. А ещё говоришь, что ты богаче меня. Только и можешь, что на дедовых сокровищах сидеть. А я рационально мыслю, потому что бизнесмен. Зачем мне тебя на шашлык переводить, если я на тебе заработать могу? Ты ведь уникальная зверюшка. В разъездном зоопарке жить будешь, а народ будет на тебя глазеть и денежки платить.

— Меня? В зоопарк? — взревел Горыныч. — Да я тебя! — Он надул щёки, желая испепелить негодяя пламенем, но лишь закашлялся.

— Не балуй, — строго сказал Одухар. — На темнице заклятие. Здесь только факелы чадить могут. На живом огне запрет. Я специально для тебя постарался. А потом и вовсе придумаю, как твой огнемёт искоренить. Вырву, как гнилой зуб. А то вдруг ты зрителей ненароком пожжёшь, убыток мне будет.

— Гадина, — всхлипнул Змей, — подлая гадина.

— А не надо было быковать, — топнул ногой карлик. — Меня на испуг не возьмёшь. Против силы всегда другая сила найдётся. Да что с тобой говорить, древний динозавр. В зоопарке тебе самое место. Теперь ты, — Одухар повернулся к Прошке. — Парень ты бравый. Я тебя решил отпустить. Ты мне неплохие трофеи принёс — шапку невидимку, кольчугу и меч-кладенец. Для музея моего оружейного экспонаты хорошие. Так что можешь идти, куда глаза глядят. Зря ты связался с этим недоговороспособным змеем, но уж ладно, прощаю тебя по молодости лет.

— Отпусти похищенных красавиц наших! — воскликнул Прошка. — Не гоже им в твоём скандинавском аду мучиться!

— Чего? Какой такой Скандинавский ад? — скривился цверг. — Терпеть не могу невежд. Я кельт из великого племени гельветов. Про Британию и Галлию слыхал? Оттуда мой род пошёл. И с чего ты взял, что красавицы ваши в аду? Я их не неволил. Предложил работу — они согласились. Чем с голодухи у Епифана пухнуть, лучше в просвещённой Европе своим бизнесом заниматься. Да они и сами возвращаться не захотят. У мадам Елены и мадам Февроньи дом моделей. У мадам Василисы — салон красоты. У Глафиры — сеть ресторанов. Другие тоже хорошо пристроились, многие замуж повыходили. Не веришь — сходи, посмотри.

— Схожу, непременно схожу, — заверил Одухара Прошка. Он с трудом поднялся на ноги. Всё тело побаливало после столкновения с каменным полом. Осторожно потрогал нос, поцарапанный о коготь Горыныча, и назидательно произнёс, обращаясь к посаженному на цепь змею. — Ну, что поделать, придётся тебе, Горыныч, пока в полоне побыть, пока я тут не разберусь с этими ихними делами скандинавскими. А ведь сам виноват — девиц крал, а даже не поинтересовался, на что они Одухару сдались. Ты, главное, веди себя с достоинством, людишек местных почём зря не сжигай, тогда и тебя тронуть они не посмеют, ты ж во всемирной красной книге, так что не боись. Глядишь, вызволим тебя со временем.

Огры-стражники вывели Прошку из дворца, и сделали это не очень вежливо, до такой степени, что не пожалели прощального пинка на крыльце. Прошка пулей слетел по ступенькам, но на ногах устоял. Ладно, подумал он, я с вами ещё разберусь, уроды скандинавские, будете знать, как русскому богатырю под зад давать.

«Итак, что же мы имеем? Кто-то Одухара предупредил об их прилёте, ясное дело. И, скорее всего, это была баба Яга. Верно, у неё с Одухаром контракт, и артефакты она Горынычу дала, для Одухара не заговорённые. Поэтому он и видел меня, и был готов к встрече. А вот почему он меня отпустил — это большой вопрос. Не иначе, что-то ему от меня нужно. Может, думает, у нас сообщники есть, выследить хочет?» — так рассуждал про себя Прошка, лениво бредя куда глаза глядят, подальше от дворца цверга.

— Эй, дяденька, это вы племянник воеводы Каллистрата? — раздался тоненький голосок. Перед Прошкой стоял белобрысый мальчишка, одетый по-европейски, но с русским курносым личиком.

— Ну, да, я и есть, — признался Прохор, захваченный врасплох.

— А звать тебя как, племянник? — недоверчиво спросил мальчишка. — Мне строго-настрого приказано письмо отдать, только если имя правильно назовёшь.

— Ну, Прохор я. А что за письмо? — поинтересовался Прошка.

— Да от дяди вашего, Каллистрата, почта голубиная, — и мальчишка передал Прошке свёрнутую в трубочку бумажонку. Прошка развернул письмо и прочитал: «Племяш, молодец. Фёкла вернулась, деньги за неё уплачены, Епифан доволен. Смотри там, в Скандинавии, поосторожнее с басурманами тамошними. Горыныча, если получится, там оставь, здесь он уже прилично набедокурил, а посему нам ни к чему. Сдай его в зоопарк, что-ли. Там с такими зверями хорошо обращаются, толерантность у них. Девок наших красных, если разыщешь, тоже можешь там оставить, пусть вживаются. Ты только им напомни о долге гражданском, пусть там информацию стратегическую собирают да с голубиной почтой мне шлют. Чует моё сердце, придётся нам этим скандинавам шею намыливать очень скоро, что-то они борзые стали, шалят на наших границах. Дядя К.».

Прочёл Прошка дядькино послание и призадумался крепко, аж чуть мозги у него с непривычки набекрень не съехали. Он даже их руками на всякий случай придержал, пока раздумывал над новой информацией. «Это что же получается? — размышлял Прошка. — Каллистрат-то оказывается целую шпиëнскую сеть здесь организовал. Вот это поворот. Не удивлюсь, если окажется, что он всю эту операцию с моим участием заранее разработал, чтобы одним махом двух зайцев прихлопнуть: Фëклу вернуть и от Горыныча избавиться. Ай да дядька…»

Белобрысый паренёк, передавший ему письмо, терпеливо стоял в стороне, ожидая, пока о нём вспомнят.

— Тебя-то самого как звать-величать? — спросил Прошка

— Никитой, — шмыгнул носом связной.

— А матушку твою как кличут?

— Глафирой Евдокимовной.

— Это не та ли Глафира Евдокимовна, у которой собственный ресторан имеется? — уточнил Прошка. — Да? Ну, веди меня к мамке. Нужно мне с ней переговорить по делам государственным.

Никита кивнул и бодро зашагал по мостовой. Прошка поплёлся за ним, размышляя, как правильнее поступить в сложившихся обстоятельствах: утереться и свалить восвояси, оставив наглому карлику в подарок кольчугу, меч-кладенец, шапку-невидимку и Горыныча, или всё же помозговать денёк-другой и придумать, как этого гнома перехитрить? Кроме хитрости, этого колдуна ничем не возьмёшь, силы слишком не равны.

«Вот интересно, — подумал Прошка. — как эти девицы-красавицы, которым Горыныч, по сути дела, красивую жизнь обеспечил, отнесутся к тому, что Одухар решил Змея в зоопарк пристроить? Надобно у них поспрошать».

Глафира Евдокимовна оказалась женщиной приветливой. Тут же усадила гостя за стол и принялась угощать невиданными деликатесами. Прошка аж рот разинул от восхищения. Такого стола он и у бояр не видывал. Одной рыбы было десяток сортов, а какие фрукты! Парень даже названий таких не слыхивал. Только и спрашивал: «А это чего? А вон то?».

Глафира улыбалась и вежливо отвечала:

— Это ананас из Магриба. А это манго из Бхарата.

Блюд было много, а попробовать хотелось всё. В результате Прошка так объелся, что почувствовал себя неважно. Улыбчивые слуги подхватили его под руки и отвели в опочивальню. Там на мягкой перине проспал он до следующего утра. Проснулся оттого, что Змея Горыныча во сне увидал. Тот утирал когтистой лапой слёзы и говорил: «Ты тут обжираешься, гад, а я в полоне томлюсь. Проклятый Одухар мне даже краюхи хлеба не дал». В холодном поту Прошка скатился с кровати и бросился искать Глафиру. Та расхаживала между деревянных столов и давала распоряжения слугам, куда какое блюдо ставить.

— Утро доброе, Глафира Евдокимовна! — приветствовал её Прошка. — Харчевня у вас знатная. Я таких огромных домов и не видел.

— Да что ты, какой он огромный — так, небольшой ресторанчик, — пренебрежительно махнула ручкой бывшая холопка. — Вот на следующий год третий ресторан открою, вот тот действительно будет шикарным. Как спалось, Прошенька?

— Давно так не дрых. Лучше, чем у нас на сеновале. А скажите, Глафира Евдокимовна, по родным местам не скучаете?

— Редко, Прошенька. Некогда скучать, работать надо. Вот сегодня сам король Яков обедать ко мне придёт. Надо стол правильно сервировать, чтобы перед монархом не осрамиться.

— Стало быть, прижились вы в чужой Скандинавии.

— Где-где? — удивилась женщина. — Какой такой Скандинавии?

— А мы где? — насупился Прохор. — Что за город здесь?

— Город Эдинбург, — расхохоталась Глафира, — а живём мы в стране скоттов.

— Иди ты? — не поверил парень. — Это кто же их скотами обозвал? Характер что ли у них тяжёлый?

Глафира затряслась от смеха:

— Не скоты, а скотты. Шотландия по-вашему. Ты что же, не знаешь, куда приехал?

— Меня Горыныч привёз, — буркнул Прохор, — да и дядька мой в письме про Скандинавию упоминал.

— Горыныч здесь? — всплеснула ручками женщина. — Как бы мне его повидать? Это ведь благодаря ему я так хорошо устроила свою жизнь. Где же он?

— В тёмном каземате заживо гниёт! — выпалил Прошка. — А Одухар его в зоопарк определить хочет, чтобы за деньги показывать!

Лицо Глафиры сморщилось от ужаса:

— Нашего Горыныча в зоопарк?! Да как же у цверга рука поднялась? Ведь это благодаря Змею колдун в деньгах купается! Мы же все ему проценты платим! А Любава, самая красивая из нас, замужем за принцем, крышу супостату обеспечивает. Тут ведь как получилось, король Яков услышал, что самые красивые и работящие жёны из наших краёв происходят. Вот и заказал Одухару, чтобы доставлял жён для местной элиты. А тот, Одухар, с Горынычем как-то сговорился, вот тот и возит красных девиц.

— Вот оно что, — почесал затылок Прохор, — а я думал, он в рабство вас продаёт.

— Знаешь, что Прошенька, — воскликнула Глафира, — Змея нужно спасать! Одухар до денег дюже жадный, так и сгубит несчастного дракончика. Хорошо, что король Яков сегодня у меня обедает, я ему всё расскажу! И девчонкам нашим сейчас отпишу — вызволим Горыныча!

— Ладно, вы, если хотите Горыныча вызволять, хлопочите, дело ваше. А у меня таких указаний нет. Достал уже всех Горыныч, озорничает почём зря. По мне, так ему на пользу пойдёт, если в заморском полоне потомится слегка, поймёт может, что нельзя себя так по-разгильдяйски вести. То, понимаешь, посевы пожжёт, то колокольню уронит — и ведь всё с рук сходит. Или вот девиц красных воровать надумал — а сам ведь даже узнать не удосужился, по какой-такой надобности цверг девиц красных заказал. Так что, у них, скотов этих, как ты говоришь, в Ведьминбурге вашем, что, своих девиц красных нет?

— Нету, Прошенька, нету. Всех красных девиц извели, уроды. Инквизицию какую-то выдумали, как завидят девку красную, так ну её изводить до смерти. Вот так и извели, теперь приходится из-за моря завозить.

— Погодите, погодите, Глафира Евдокимовна. Из-за какого такого моря? — удивился Прохор. — Мне дядя Каллистрат писал, что скандинавы на нашей границе шалят. Тут моря не должно быть.

— Ну, скандинавы может и на границе шалят, только ты забыл, у нас не Скандинавия, а Шотландия. Морем мы от Европы отделены, — пояснила Глафира.

— То есть что, ваши скоты Ведьминбургские противу царства нашего, значит, ничего не затевают? — сделал очевидный вывод Прошка. — Ладно, это хорошо. Но если что, так вы Каллистрату по голубиной почте зараз депешу посылайте. Заграница заграницей, может вы тут и зарабатываете хорошо, а родину бросать на произвол судьбы тоже нельзя. А насчёт Горыныча, если что помочь надо, так я готов. Хоть и балбес он, но всё же наш, родной балбес. Выручать нужно.

— Вот и ладно, Прошенька. Мы тут пока покумекаем, как Горыныча вызволять, а ты погуляй по окрестностям, посмотри, как заграница живёт. Может, и у нас, в епифановом царстве, какие-никакие порядки ихние тоже завести можно, — наставляла Прошку Глафира.

— А что тут интересного поглядеть можно? — осведомился Прохор.

— Да много чего. Посмотри, как дома каменные здесь сделаны, никакого огня не боятся. Дороги опять же хорошие, в дождь не раскисают. В Ниверситет можешь сходить, там лекции публичные учёные мужи со всей Европы читают. Театра есть, опять же, на главной площади по вечерам представления дают. Если что попроще хочешь, так можешь в трактир Харроса заглянуть, там, говорят, интересные байки про всякую нечисть рассказывают. Ну или на рыбалку можно. Ты ведь на море рыбу никогда не ловил?

— Нет, не ловил, — признался Прошка. — Только что это за забава, рыбу ловить? Мы ловим для еды только, какая тут забава.

— Ну, здесь такие порядки. От голода здесь никто не страдает, только от скуки. Вот и придумывают разные развлечения. Вот тебе, Прошенька, деньжат местных на расходы, — и Глафира передала Прохору увесистый кошелёк. — Если кто спрашивать будет, так говори, что у графини Епифановской остановился, брат двоюродный, кузен по ихнему.

Ни местная театра, ни нивирситет Прошку не прельстили, а вот трактир Харроса пришёлся по вкусу. Прошка проторчал там до глубокой ночи, слушая байки завсегдатаев. Решив прогуляться перед сном по городу, он сам не заметил, как ноги привели его к замку Одухара, из которого его буквально вчера злобный карлик выставил крайне неучтиво.

Несмотря на поздний час, на площади перед дворцом было как-то очень уж людно. Прошка приблизился к толпе зевак и стал заглядывать через головы собравшихся. Тут-то ему и открылась причина неурочного столпотворения.

Перед крыльцом дворца Одухара собралось человек тридцать писаных красавиц с транспарантами: «Не позволим угнетать представителя Красной книги!», «Свободу реликтовой рептилии!», и тому подобное. Время от времени, словно по команде, девчата начали дружно скандировать: «Руки прочь от Горыныча!», «Свободу Змею!»

Прошка заметил среди протестующих Глафиру и протолкался через толпу зевак к ней:

— Так понимаю, что беседа с королём Яковом положительного результата не принесла.

— Вроде того, Проша. Король не пожелал портить отношения с Одухаром. Но ничего, мы уже отправили цвергу ультиматум и пригрозили, что если он не освободит Горыныча, то мы не станем больше платить ему мзду.

— Ясно. Что думаете, Одухар пойдёт на попятную?

— Да куда он денется, карлик прижимистый! Тем более, мы уже задействуем тяжёлую артиллерию.

— Это как?

— Мы уже подключили к делу Любаву, а она своего муженька, принца. Он-то папаше Якову сумеет объяснить, что Горыныча надо освободить. Короче, никуда Одухар не денется, выбора у него нет. Это только вопрос времени.

— Ладно, тогда я присоединяюсь к вашему протесту. Всё равно делать пока нечего, — и Прошка заорал дурным голосом:

— Свободу редким животным!

 

Быстро сказка сказывается, да не быстро политический кризис урегулируется. Только под утро в замок Одухара прибыл гонец из дворца Якова с тайной депешей. А дальше всё пошло как по писаному. Не прошло и часа, как Горыныч, изрядно потрёпанный и изголодавшийся, но вполне довольный собой, нарисовался на крылечке.

Девчата, завидев Змея, дружно бросились его обнимать и целовать. Любава не подвела, принца своего сподвигла на доброе дело. Вражина Одухар под давлением царственной особы вынужден был освободить Горыныча, иначе он рисковал своей надёжной крышей в лице короля Якова.

После обнимашек и целовашек состоялась грандиозная вечеринка в честь удачного освобождения Горыныча, прошедшая в тёплой, дружественной обстановке в Глашином ресторане и затянувшаяся на два дня. Третьего дня, опохмелившись поутру, гости сообразили, что пора и честь знать.

По пути домой Прошка с Горынычем завернули в Бельгию, чтобы подать прошение в трибунал по спорам негуманоидов. Трибунал, детально изучив все обстоятельства дела и показания свидетелей, обязал Одухара снять заклятие с сокровищ Горыныча, а так же вернуть кольчугу, меч-кладенец и шапку-невидимку, которыми цверг завладел незаконно.

Царь Епифан после этой истории назначил Прошку чрезвычайным и полномочным послом в департамент «Куда пошлют». За сим спокойная жизнь Прохора закончилась, поскольку царь частенько отправлял его для решения разных щекотливых вопросов в заморские королевства. А поскольку путь туда был неблизким, то и беззаботной жизни Горыныча наступил конец.

Дядьке же Каллистрату царь выписал заморского репетитора и пригрозил, что если воевода завалит экзамен по географии, то будет лишён всех почестей и званий.

Конец