Вражда на маленьком хуторе

Аннотация:

Ведьма поселилась на хуторе у сотника Кошовца. Ведьма подчинила себе сотника и его присных. Даже татары боятся появляться окрест хутора, но вот лирнику Остапу Мухе кое-что понадобилось там позарез…

[свернуть]

 

Тема: Пустота и свобода

 

Остап загоготал так, что пиво брызнуло из ноздрей. Смеялся, хлопая ладонью по столешнице, а сам привычно уже рассчитывал, кто первым получит в бок кривым кинжалом, кого встретить затем ударом лиры в лицо, от чьей сабли уклониться, закрывшись опешившим сотником.

Буднично. Привычно.

Знал, что и как надо сделать, чтоб уже к вечеру забыть о хуторе, как о кошмаре. Знал и то, что делать: колоть, резать, рубить и крушить, - не станет.

И смеялся – больше, кажется, от отчаяния.

Сильна, сильна была Горпына, и хоть лежала в спячке, как всегда после шабаша, но поводьев от своих людей из рук не пускала.

- Не пойдешь? – отсмеявшись, сменил тему Остап Муха, нехорошо прищурившись на побратима.

- Не пойду, - кивнул сотник Лещинский, отчаянно и весело глядя в глаза. – И не сделаю. Не для меня оно уже, сам видишь.

Остап покачал головой, налил себе еще. Кто-то из казаков прошел мимо – невидимо, почти без звука, только колыхнулась вышитая занавесь. Стереть лицо рабу божию – это вам не коров доить летать; но и грех же больший, куда как большой грех. Ох, Горпына…

За окном подымались месяц синий и месяц рыжий, начиная еще по пути гоняться взапуски.

- Кучеряво живете, - вздохнул Муха. – Месяц у вас и тот рукодельный. Конечным делом, зачем же татар прикручивать, зачем христианские души выручать, коли к вам так и так басурманы не лезут…

Сотник улыбался – ничуть не менее тепло. Силен, силен был Кость Лещинский, и хоть справно на нем жила чернокнижная невидимая узда, но себя не забыл, и кто его в отаманы выбирал, помнил крепко.

И того, кем стал нынче, - ну, не обожал.

- Тогда отведи меня к ней, - попросил Остап, поразмыслив. Потянулся к кисету за трубкой да табаком, но не тронул. Глаза Лещинского мгновенно заледенели, добродушное выражение в них истаяло, как кусок жира на сковороде.

- Об этом, - пролаял он наконец, - меня и не проси, Остапе. Об этом не проси.

- Это же, - негромко поинтересовался лирник, - почему, друже?

Кость вздохнул, не глядя ухватил кружку с пивом, опрокинул ловко и справно. Крякнул – как когда-то в Самборе. Как будто все еще был живым. Настоящим.

- Пропадешь, Остап, - рыкнул просто и напрямую. – Помнишь Жулявку? И я вот помню. Такого греха – нет, друже, не хочу. Не возьму. Ступай обратно, и весь сказ.

Остап кивнул, незаметно воткнув выбеленную рыбью кость в столешницу снизу. Провел пальцем по ней, потом накрутил немного чертовой паутинки и привязал другим концом к торчащей пятке гвоздя. Тронул получившуюся струну и грустно улыбнулся.

- Жаль, Кость, - говорил тем временем вслух, - иначе я представлял себе нашу встречу…

- Врешь, - спокойно ответил сотник Лещинский, - ох, врешь ведь, Остап. Ну, может, подумывал уже убить меня, раз ведьме поддался.

Остап пожал плечами, накинул керею и вздел на поседевшие волосы шапку. Гулко вздохнул на пороге, глядя на покуть, лишенный образов, но смолчал и решительно вышагнул в стылый вечер.

Коня уже подвели пара пахолков, от вида которых даже святых столпников хватила бы кондрашка. Мохнатые, плечистые, со скошенными плоскими лбами и пушистыми пышными хвостищами. Сивко прядал ушами и нервно всхрапывал: уж сколько ни учил его Остап, но норовистый конь не желал спокойно относиться к нечисти, разгуливавшей прямо под носом. Впрочем, другой кто только рад был бы, чего уж. Это Мухе неймется, ну так оно и понятно – кто ж не знает, куда мух отроду тянет согласно мушиной их природе?

Остап вылетел с хутора, словно сто чертей за ним гнались, а не мирно хозяйствовали бок-о-бок с околдованными и безвольными козаками.

Не отъехав достаточно далеко, лирник соскочил с коня и схватил верную лиру, взял на ней несколько аккордов. Огляделся в поисках отозвавшегося эхом прутика, который был первым его следочком на пути к хутору Лещинского, наклонился, подпел, взял еще пару нот – и кинулся вбок, в глухомань, совсем не туда, откуда вроде бы прискакал только что.

Один за другим отзывались его следочки: грибы, спеленутые льняной ниткой, гроздь рябины, снизанная заячьей жилою, медвежий след с перевязанными крапивным волоконцем пальцами…

Остап Муха мчался к хутору по той единственной тропке, которая была доступна смертному, а заодно – неведома чертям, что сторожили его побратима, сотника Костя Лещинского.

Дорожка эта вела не к большому дому, не к обширному хозяйству, но к неприметной избушке в глуши, где отсыпалась настоящая владелица местных земель. Ведьма Горпына.

Мимо Остапа прозвенела паутинка, оставленная в доме сотника, и он мрачно усмехнулся: что ж, получилось обойтись и без крови, это славно… но лучше бы тебе, Кость, не мешкать, а отправляться на выручку нашим.

Лирник остановился у порога избушки, огляделся недолго, а затем решительно кинулся внутрь, минуя одну комнатку за другой. Не одна дюжина их была тут, и не две, но в конце концов нашел он и горницу Горпыны.

В горницу Остап ворвался стремительно, как вихорь, но бесшумно, словно тень. Кинулся с кинжалом верным заговоренным к покрывалам, сорвал их – и замер.

- Соскучился, вижу, пане Муха? – ласково спросили его за спиною. – Прямиком на ложе вздумал взойти?

Остап медленно обернулся, опустив руку с кинжалом.

- Горпына, - тихо промолвил он, щурясь неловко.

- Соскучился, да, - пропела юная и прекрасная ведьма, оказавшись мигом прямо у его плеча. – Вижу, целовать так и бросаешься, ну прямо как в юности, помнишь, Остапчику?

Остап медленно поднял руку с кинжалом, словно тяжкий груз был привязан к ней. Ступил на полшага вперед, не отрывая взгляда от ясных очей Горпыны. Зарычал жутко и громко.

И обхватил ее, словно тонул, отчаянно, что было силы.

- Зоренька моя…

Они нашли губами друг друга, целовались самозабвенно и пылко, а вокруг что-то носилось, сгорая и перерождаясь, и вместо пыльных чертовых нор возникали цветущие жилища русалок и летавиц, вместо злобных змеев порскнули кругом веселые и нежные хухи…

- Столько лет, - укоризненно сказала Горпына, но Остап снова нашел ее уста и пил, пил сладость, о которой мечтал долгие годы.

- Кость… - погрозил он ей пальцем, пока срывал пышные да яркие юбки, но Горпына только улыбнулась счастливо и щелкнула пальцами, бросая надоевшие вожжи, отпуская на волю козаков вместе с Лещинским.

- Никогда больше, - сказал кто-то из них, окунаясь в неистовую жадную страсть.

- Никогда, - ответили оба месяца, синий и рыжий.

 

Сотня Лещинского уходила вдаль, чтобы с ходу ввязаться в бой с ногайцами.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 10. Оценка: 2,80 из 5)
Загрузка...