Сокольничий, Гром да Лихо одноглазое, Дуэль №51 Евлампия vs WoodNight

Очень любил наш царь-батюшка охоту. И зайца серого стрелою на землях пахотных брал, и оленя сулицей укладывал на месте, и на медведя с рогатиной ходил. Послы заморские, с ним на охоте бывавшие, все как один поражались его удаче, ловкости и смелости. Но пуще всего полюбил царь соколиную охоту. Бывало, выедет конный в поле у реки, подбросит легонько птицу хищную с перчатки и любуется стремительным полётом, заслушивается звонким клёкотом. А уж когда сокол камнем вниз падает, добычу заприметив, на царя и вовсе радость находит — как дитя малое смеётся да в ладоши хлопает.
И был у царя сокол любимый, равных которому в охоте на дичь всякую не было. Уже и не счесть, сколько всего куропаток да рябчиков, уток да тетёрок в его когтях побывало. По приказу царя люди мастеровые даже коготочки ему выковали. Серебряные да с узором золотым. А чтобы о соколе забота да уход были, приставлен к нему Митька-сокольничий. Парень молодой, пытливый, умом да сноровкой не обижен. Так он к этому соколу привязался да полюбил его, что многие даже недоумевали. Вроде ж и птица просто, а иные люди детей своих так не любят, как Митька сокола. Даже имя ему придумал — Гром. Царь добро своё на это дал, только спросил:
— А почему Гром? Вроде ж тихо летает.
— Дак, царь-батюшка, он как гром посерёд неба ясного объявляется и ни одной птице от когтей егоных не уйти.
— Ну, Гром, так Гром.
На том и порешили.
Служба Митьке не в тягость была. Всего-то и нужно, что Грома кормить да поить, пёрышки чистить да приглаживать, коготочки серебряные с узором золотым перед охотой натачивать.
Но настало время, что всё меньше и меньше стало зверья в лесах да полях. Стоят пустыми силки да петли, не видно зайцев шустрых, не гомонят глухари на токовищах, не выходят вепри в дубраву желудями лакомиться. Даже Гром, на что уже ловкий да зоркий, подолгу парил в небе не находя даже перепёлки мелкой. И возвращаясь на ловко подставленную перчатку из кожи толстой, Гром всё чаще сидел молча, понуро голову опустив.
— Громушка, — как мог утешал его сокольничий, — не твоя вина, что птицы меньше стало. Ничего, будет у нас ещё славная охота и не одна. Старые люди говаривают, что и раньше такое случалось, что зверьё да птица всякая будто уходили куда-то. А потом время проходило и вновь всё как раньше было. Не тужи, мой соколик, не кручинься.
Но время шло, а птицы да зверя не прибавлялось. Даже царь, уж насколько охоту любил да в Громе души не чаял, махнул рукой на эту забаву.
И решил тогда одним ранним утром Митька разведать новые места. Глядишь, не везде зверь ушёл. Приладил саблю острую к поясу, вскочил на коня быстрого да и выехал из града стольного с Громом на перчатке из кожи толстой. Три поля да две дубравы проверил, берега двух рек облазил. И Грома везде в небо выпускал. Не было ни следа звериного, ни пёрышка птичьего. И решил тогда Митька ещё одно место разведать, пока солнце не зашло да день светлый. Взял коня под уздцы, пристроил Грома на перчатке из кожи толстой да пошёл к Чёрному лесу. А про лес слава дурная ходила. Люди знающие всякое про лес тот рассказывали. Дескать, нечисть там разная обитает. Кто говорил, что Лешего видел и ноги еле унёс. А кто и саму Бабу Ягу повстречал, да чудом живой остался. Но всем было точно известно, что зверья разного в лесу Чёрном всегда было много. Вот и пошёл сокольничий к лесу тому страшному, позвякивая саблей острой к поясу прилаженной. С половину версты оставалось до тёмной стены из елей могучих, как Гром сам вспорхнул с перчатки и взмыл ввысь, звонко заклекотав. Митька аж присел от неожиданности. Но тут же пришёл в себя и задорно в ладоши хлопнул:
— Ай, Громушка! Ай, молодец! Неужто добычу почуял? Есть ещё, есть! Не весь зверь ушёл!
Но с Громом творилось что-то неладное. Он то в воздухе зависал, то кувыркаясь падал вниз, распушив перья. А то и вовсе кружился на одном месте, негодующе клекоча. Потом и вовсе Грома завертело, закружило, перевернуло и какая-то сила неведомая понесла его в сторону Чёрного леса, пока птица совсем не скрылась за елями высокими. Вскочил Митька на коня быстрого и помчал того за Громом вдогонку, выручать птицу из напасти. Царь-батюшка за потерю своего любимца по головушке не погладит — как бы и вовсе её не лишиться.
Быстро домчал Митьку конь до леса Чёрного и на шаг неспешный перешёл. В сумерках леса густого корни да ветви так и норовили ухватить путника, остановить, повалить в мох влажный. Долго плутал сокольничий промеж елей вековых, лапами колючими до земли достающими. Долго окликал Митька птицу по имени. Да только эхо в ответ ему раздавалось, заманивая в самую чащу леса. Совсем уже отчаялся Митька отыскать Грома и готов был обратно в град стольный повернуть, чтобы с повинной явиться пред царём да наказание понести. Как вдруг расступился лес вековой да тёмный и вышел сокольничий на поляну большую, мхом да вереском поросшую. А на поляне той изба стоит. Да не простая, а на ногах куриных. Только каждая нога с бревно размером.
— А ведь не врал люд, — тихо прошептал Митька, — ведь и правда, Яга живёт.
Но не испугался, а крепко сжал саблю острую да и зашагал к избе. А там уже и дверь скрипучая отворилась, и сама хозяйка навстречу вышла:
— Чую дух человеческий! Чую, ужин вкусным будет! Мяско с косточек обглодаю, на косточках с горочки покатаюсь!
— А ты не пугай меня, бабушка, не пугай! Мне без моего Громушки и так уже жизни нет! Занёс над головой саблю острую Митька да шагнул к Бабе Яге, полный решимости изничтожить силу нечистую.
— Погоди, погоди, воин славный! — замахала руками Яга, — Вижу, что храбрости да отваги тебе не занимать. Мало я встречала людей, которые не испугались меня. А кто испугался — вон, черепа ихние на заборе висят. Ты погоди, сокольничий, спрячь саблю свою острую. Глядишь, расскажу, как сокола твоего любимого вернуть.
— Откуда ты меня знаешь? — опешил Митька и опустил саблю острую. — И Громушку моего откуда знаешь? Уж не ты ли, карга старая, его забрала?
И Митька вновь саблей замахнулся.
— Да кто ж не знает сокольничего царского! И соколик твой с коготочками серебряными известен всякому. Вот только не найдёшь ты его пока. Леший позвал Грома твоего.
— Позвал? Это как?
— А вот так. Собирает Леший всё зверьё окрестное, всю птицу, всякого гада ползучего. Беда у нас, Митенька, приключилась. Ой, беда! Да такая, что гляди и на град ваш стольный перекинется.
— Что ж это за беда такая, коль супротив неё зверьё надо всё собирать?
— А такая беда, что Лихо одноглазое проснулось. Спало сотни лет и беды не чинило. А тут или само из своей норы выползло по времени, или разбудил кто, сам того не ведая. А зверьё? Ну, так это у вас воины храбрые да богатыри могучие. А в лесу кто сражаться будет? Вот зверей да птиц и кликнул Леший, чтобы Лихо одолеть помогли. Оно хоть и тоже дух нечистый, но нам житья от него совсем не стало. Подсобил бы ты, Митенька, а там, как Лихо одолеем, так и Гром вернётся, и зверьё всё обратно придёт.
Призадумался сокольничий. Слыхивал он от стариков про Лихо да про то, какие беды творит оно. Зайдёт в деревню — считай, что и нет больше деревни. Кого съест, кого на части да кусочки разорвёт. Никого не щадило чудище. Но слыхать — это одно, а вот самому сражаться с ним — совсем иное дело. Но ведь и Грома нужно возвратить. Да и без зверья в полях с лесами уже и не жизнь вовсе. Решившись, Митька вскочил в седло, натянул поводья и сказал Яге:
— Показывай, где это ваше Лихо прячется. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Помогу одолеть нечисть злобную, а иначе и мне не жить.
— Да тут недалеко есть овраг старый, крапивой поросший. Вот там Лихо и сидит в своей норе. Леший и собирает всех в овраге. Да ты слезь с коня своего — пока доскачешь, он ноги себе переломает. Садись ко мне в ступу. Всё быстрее будет.
Сел Митька в ступу к Яге и полетели они над лесом Чёрным, только ветер в ушах свистит да макушки елей за помело цепляются. А вскоре и тот самый овраг показался на большой-пребольшой поляне. И куда не кинь взор — всюду зверья самого разного тьма. Птицы на ветвях вокруг поляны сидят, в небе стаями кружатся, змеи вокруг корней да ветвей вьются. А крапива стоит высокая, в рост человечий. Листья с шипами ядовитыми раскинула, не подпускает к норе, где Лихо схоронилось. Только коснулась ступа земли, как сразу и Гром на перчатку Митьке опустился. Заклекотал радостно, коготочками серебряными с узором золотым позвякивает. Обрадовался сокольничий, погладил птицу любимую по пёрышкам мягким:
— Вот и встретились, друг мой сердечный. Знаю, что случилось, Громушка, знаю. Нет в том твоей вины. Ну, дадим отпор погибели неминуемой для земли нашей?
И Гром, будто соглашаясь, взмыл вверх. И, как по команде, море звериное ринулось к норе.
Митька без устали махал саблей острой направо-налево, срубая крапиву жгучую, расчищая проход к логову Лихо. И осталось совсем немного до него, как вдруг раздался такой страшный рёв из-под земли, что многие птицы, которые поменьше были, замертво на землю попадали. И разверзлась земля, полетели вверх земли комья да коренья. И выскочило Лихо одноглазое. В одежде старой, истлевшей. Белой шерстью заросшее. Руки до колен свисают, а когти такие, что и не меньше сабли сокольничего. Волосы грязные, в колтунах, сквозь их слипшиеся пряди на лице глаз один красным цветом светится, клыки из пасти щерятся. Взмахнуло Лихо одной рукой — стаю медведей как пёрышко за дальние ели забросило. Взмахнуло другой — самого Лешего по колени в землю вогнало да кожу когтями острыми вспороло. Тут накинулись всё зверьё на Лихо и давай рвать его зубами, клыками, когтями, жалить, кусать и клевать. Но глянет на кого Лихо своим глазом — так сразу тот столбом и застывает. А там уже и руки с когтями острыми разрывают беднягу на кусочки мелкие.
Долго шла битва страшная. Сколько не бил Митька своей саблей острой, а Лихо всегда замечало да уворачивалось. Ревело, крушило всё вокруг себя. Как вдруг, словно стрела калёная по небу тень пронеслась. Это Гром с самой высоты, сложив крылья, мчался вниз. Сверкнули в лучах солнца заходящего коготочки серебряные с узором золотым да вцепились Лихо точно в глаз. И вырвали его. Пуще прежнего заревело Лихо, аж уши у Митьки заложило. Но не растерялся сокольничий, а подскочил к нечисти и одним взмахом сабли острой снёс ей голову. И покатилась голова по кочкам да кореньям крапивным. И набросилось зверьё на Лихо, и не оставило от него ни косточки, ни тряпочки. А там уже и Гром на перчатку к Митьке опустился. Сидит, радостно клекочет, пёрышки да коготочки серебряные с узором золотым чистит клювом. И всё зверьё да птицы радостно рычали, ревели, выли, свистели, и чирикали. Подошли к Митьке и Баба Яга с Лешим, в пояс поклонившись:
— Ну, спасибо, сокольничий! Век не забудем твою помощь!
— Да это Громушку благодарите. Если бы не он, то и не одолели б Лихо.
— Отныне и ты, и Гром твой в лесу нашем гости желанные. И никто вас не тронет.
Взял Митька голову отсечённую за волосы грязные да в суму заплечную кинул. Сел в седло и направился к граду стольному.
Царь же, узнав о том, что приключилось, да ещё и голову страшную увидев, пожаловал Митьке быть самым главным сокольничим его царства. И стал Митька жить припеваючи, пуще прежнего любя Громушку. А вскоре и зверьё с птицами вернулись на места свои. Да ещё и больше прежнего, чему и Митька, и сам царь были несказанно рады.

автору спасибо

(IMG:https://i.ibb.co/qN9fBsD/image.jpg)

Я прочитала рассказ.
Сначала подумала, что рассказ на тему "охотники истребляют зверей, если охоту не запретить - зверей не останется. Потом стало ясно, что рассказ о том,, что если хочешь победить врага - надо его обезоружить.