Любовью мхов окутаны,

Запутались в ветвях.

Убежища болотные

В заброшенных лесах

Нас приняли в объятия,

Нам как хрустальный дом.

Как кровли, ветки голые -

Сбежали и живём.

В туманах отсыреем

И ряской порастём...

По жухлым мокрым травам,

Пойдём в хрустальный  дом!

Туман струится медленно,

Блестит хрустальный дом,

Плющ оплетает вены нам...

Так пустим корни в нём!

 

Деус почти не спал.

Плеснул пару раз на лицо холодной водой, промокнулся салфеткой, проморгался - не помогало.

С отвращением уставился на физиономию в зеркале. Мешки под глазами и обрюзгшие щёки. Казалось, ему сорок, а не двадцать пять. Он всматривался и всматривался в перекошенную жалкую рожу и ненависть к каждой черте заискрила в его сердце, от чего Деус испытал удовлетворение. Это развеселило, он ухмыльнулся. Затем на роже нарисовался неестественный оскал. Отражение стало до того противным, что Деус отвернулся: "Оскал, как у безумца! Может, я безумен?!"

Он брезгливо отсербнул подостывший горький напиток, скривился: "Даже кофе не охота... Дожился!"

Бросил это дело. Напялил что попало, прихватил пальто и вышел: "Ну и что, что рано... Лишний квартал накину, прогуляюсь!"

Он шагал быстро. Свежий воздух его бодрил. В мыслях просветлевало. Уползало тяжкое впечатление ночного "кошмара" - все эти надоевшие, нелепые нравственные потуги. В голове становилось ясно и гулко. А душа наслаждалась безлюдством улицы и прохладой.

 

Марти торопилась.

Рука дрогнула, подводка соскользнула: "Ну вот, испортила! Ну не могла ты получиться, как другая?!". Марти улыбнулась - стрелка над левым веком делала забавный финт вверх и сползала вниз. От чего один глаз как будто плакал. Она скорчила жалостливую мину, расхохоталась, взглянула на часы... Начала быстро подтирать уголок, рисовать стрелку заново.

Добавила в уже остывший кофе холодное молоко и выпила залпом. Пора бежать!

Марти неслась через оживленную утреннюю улицу, ловко огибая нерасторопливых прохожих и улыбалась мысленно своей сноровке. Выбежала на перекресток.

 

Деус как раз довыписывал последний лишний круг: "Уже можно идти. Там наверняка проснулись". Он устал от всех этих терзаний, ему нужен был совет друга. Нужен был срочно, потому что он больше так не мог!

 

Марти вылетела на дорогу. Деус увидел, как на неё несётся кроквель. Извозчик изо всех сил потянул вожжи, закричал: "Сто-о-ой! Ду-ура! Куда-а-а?..". Зелёный нос кроквеля сморщился, обнажились желтоватые клыки. Зверь засипел - он мчался на всех парах...

 

Деус уткнулся лицом в асфальт и почувствовал, как пахнет пыль. Поднялся на вытянутых руках и завертел по сторонам головой. В паре шагов от него на тротуаре копошилась ошарашенная брюнетка. Девушку беспокоила дыра, красовавшаяся на колготках. Она оставила в покое дыру и стала натягивать скомкавшиеся полы алого плаща на обнажившиеся ноги. Начала рассеянно подбирать дребедень и совать обратно в сумочку, кто-то из прохожих даже кинулся ей помогать. Тут Марти заметила, что сидит на асфальте - удивлённо огляделась и рассмеялась на себя. Деус мимо воли этому улыбнулся и вдруг до него дошло, что он сам всё ещё валяется посреди тротуара. Какой-то голос орал ему в ухо: "Вы не ушиблись? Вам помочь? С вами всё в порядке?"

 

На столике дымились две чашечки ароматного напитка. Один с молоком, другой горький.

Марти озадаченно мучила телефон, нужно было первым делом отзвониться на работу.

Из её уст история звучала так: "Взбесившийся" кроквель чуть не затоптал её на перекрестке, но "добрый" молодой человек в последний момент оттолкнул её "из-под самых лап", в благодарность за что она ведь "должна угостить его кофе"... Голос на том конце недовольно бурчал, но Марти была непреклонна. Наконец бесполезный спор окончился, девушка сунула телефон в карман и уставилась во все глаза на незнакомца.

Тут Деус вспомнил свою утреннюю физиономию и пожалел, что как следует не привёл себя в порядок. Он пару раз провёл пальцами по взъерошенным волосам, выругался внутренне, что не расчесался. Смущённо потянул к себе не ту чашку и потупился на молочную пенку. Потом подумал, что ему ведь всё равно, ему не до того, и вообще, не собирается он заводить никакие знакомства, и так же нагло стал пялиться на девушку.

- Я Мартис, - Деус поморщился. Она через столик протянула руку и чуть не залезла рукавом в кофе.

- Осторожно! - он подхватил руку и оттянул её подальше от чашки  за пределы столика.

Марти улыбнулась:

- Я сегодня неуклюжая...

Под желтоватой кожей, какая всегда бывает у рий, заалел румянец. Это выглядело странно - рий обычно бледные. На тонкой шее красовался завиток, похожий на раковину - медальон душ, вечный спутник желтокожих. Деус подумал о том, что она рий, пусть и нечистая, с примесью,  и к его горлу подкатил комок отвращения.

Девушка что-то болтала, но он думал о своём... Она наспех допила и стала собираться. Деус облегчённо вздохнул, разговор всё равно не шёл. Мартис исчезла - возле его чашки очутилась карточка с номером.

Он откинулся на спинку стула. Просидел неподвижно ещё с полчаса. Взял со стола карточку, расплатился за кофе. "Рассеянная сегодня" - Марти второпях забыла, что "должна" была угостить своего спасителя. Деус вспомнил об этом и улыбнулся.

Он отправился к Софиусу. Теперь  точно никого не разбудит - так  что, может и хорошо!

Софиуса он не застал. Малышка обнимала гостя за колени и уговаривала зайти. Друга не просто не оказалось дома, он уехал дня на три "по делам". Приди Деус "часом раньше", не пришлось бы ждать так долго. Он чуть не плакал. Хотелось решить всё сегодня. Поскорее...

"Чтоб тебе, придурок! Какое тебе до всех них дело?! Сдалась тебе эта желтокожая... Одной желтокожей меньше, одной больше..." Он  вспомнил лицо Марти, сидящей на асфальте, растерянно оглядывающейся по сторонам и понял, что не может на неё злиться.

Жена Софиуса пригласила выпить чая, но он отказался, не помогли даже уговоры ребёнка.

Бредя домой, он старался ни о чём не думать.

Остаток дня Деус проспал.

 

Стемнело. Марти сидела у окна, залитая светом уличного фонаря, уничтожающего сумрак комнаты. "Он не позвонит. Я вела себя как дура!"

 

Проснувшись, Деус стал думать о девушке. Обычно пробуждение бывало для него невыносимым. Самые тягостные впечатления приходят под утро. Но это было не утро. Да, уже довольно поздний вечер. Деус удивился своим мыслям, вспомнил про карточку и обнаружил, что так и завалился на кровать в пальто.

Залез в карман, нащупал визитку и замер. Он что, мальчишка? С чего вдруг продолжать? Когда это желтокожие были в его вкусе! Да и не понравилась она ему... При этой мысли у него сжалось сердце. Он достал карточку.

Поверх рекламного слогана и фотографии какой-то кастрюли, наискось, через весь лист, красовался номер, написанный от руки. Без имени, только цифры. "Она что, была уверена, что я её запомню?" Деус повертел карточку. С другой стороны не оказалось ничего интересного. "Но я же запомнил." Он бездумно постучал визиткой о ладонь, сунул её обратно в карман и снова припомнил знакомство с Марти. Вспомнил, как смешно она ковыряла дыру на колготках... В таких грёзах провел ещё несколько минут, достал лист, отыскал в другом кармане телефон, с трудом извлёк, пришлось даже привстать, и начал набирать номер. "Всё равно Софиус вернётся только через три дня. Я ведь дал себе слово -  впопыхах, без него, ничего не решать. А что, если это мои последние три дня?!" Мысль об обречённости придала ему решимости. Он подумал, что почему-то никогда в своей жизни не делал "глупостей", а раз теперь "всё равно", то можно!

 

Марти сидела напротив. Одно плечо было совсем обнажено. Плавная линия ткани спускалась наискось и закрывала "всё" - платье было довольно скромное, но он не мог оторвать взгляд от этого желтоватого тоненького плеча, переливающегося в бликах свечей.

Деус много терзался после звонка и решил отбросить пока все сомнения и просто отдаться жизни, хотя бы на эти три дня. А ведь жизни-то у него толком и не было! О том, что она рий, он решил тоже пока не думать. "Вконце-концов, какая теперь разница?"

Он наслаждался мерцанием шелковистой восковой кожи, меланхоличными, почти бесформенными, протяжными звуками скрипки и чувствовал себя счастливым. Слушал мелодию её голоса.

Марти дала себе зарок ни за что не вести себя "как дура" и много не болтать. И теперь, позабыв обо всех зароках, рассказывала Деусу о своей работе в компании по продаже "ненавистных" кастрюль и о том, что её истинное призвание - помощь жертвам гваков.

Сладкая волна неспешно, но с головой укрывшая Деуса, отпрянула, стремительно и жёстоко обнажая весь острый,  безобразный, мучительный рельеф его души. Глянцевое плечо задвоилось, пошло пятнами, поплыл весь образ Марти.

- Я чувствую их, понимаешь, - это у меня в крови...

От этих слов его передернуло. Деус вспомнил кредо гваков и ухмыльнулся невольной иронии.

- Потому что жертвы у нас в крови! - он произнес это вслух и словно сам удивился внезапному звуку своего голоса. Деус смотрел на неё блестящими глазами.

- Да! - оживленно подхватила Марти. - Сколько раз я думала об этом! Их жертвы и у меня в крови, но иначе. Они кричат мне о своей боли! - Марти сказала это с надрывом, её голос звенел на высоких нотках. Видно, жертвы правда "кричали" в ней,  она страдала и хотела помочь. Ещё бы! Рий чувствуют эмоции тех, на ком сосредоточены, во всех тонкостях.

"Мартис", - подумал Деус, - "настоящая Мартис!". И к нему опять подкатила волна отвращения и даже ненависти. Видимо, в его глазах что-то мелькнуло, или она и правда прониклась им, потому что девушка смутилась, печально уронила подбородок и опустила веки. У неё был такой вид - нежный  и одновременно жалкий. Она говорила о важном, вынесла самое болезненное из своей души. И ему внезапно захотелось её обнять. Захотелось настолько сильно, что он еле сдержался, чуть не начал вставать, но опомнился, огляделся по сторонам, как бы приходя в себя. Марти смотрела теперь на него испытывающим взглядом, полным удивления. Словно понимала, что не может заглянуть ему в душу, что там какая-то пелена.

Деус только и смог выдавить:

- Я тоже об это думал. Много думал...

Теперь он потупил глаза и больше не поднимал их, так и просидел мрачный весь вечер.

Возвращаясь домой, он осыпал себя бранью за то, что втянулся в это и дал себе слово больше никогда не звонить ей.

 

Три дня! Куда деть три дня? Во-первых, Деус хотел есть. Но с этим проблем не было. Он всегда знал, где достать еду. Спать он всё равно не мог, так что на это и потратил следующую ночь. Ну, не всю ночь. Под утро все таки заснул, сытый и удовлетворённый.

Деньги ещё оставались. На неделю-другую должно было хватить, а на больше он не рассчитывал. Делать ничего не хотелось. Об "этом" он старался не думать совсем. Собирался пройтись, но ливень не дал - май. "Будь она неладна! Ненавижу весну!"

Деус ходил из угла в угол, маялся, проклинал весну, осыпал дождь всеми "ласковыми", но мысли не отвязывались. "Нет, надо что-то придумать! Я за эти пару дней с ума сойду!"

Тут он вспомнил о девушке. Пожалел, что так нехорошо вчера с ней расстался и  подумал, что три дня мигом бы пролетели. Деус остановился посреди комнаты, вздохнул так глубоко, что заревело в лёгких и сказал вслух: "Нет!".

Попытался продолжить мерить комнату, но вспомнив о чём-то, метнулся к углу.

"Не успею закончить. Ну и что?! Заняться чем-то надо! Да и... может я ещё поживу!" От последней мысли его передёрнуло. Он зло ухмыльнулся на себя. Даже рассмеялся, но вышло что-то неопределённое - то ли смех, то ли стон.

Вытащил запыленную заготовку из самой глубины шкафа. Провёл по ней рукой - его сердце сладко заныло. Стал доделывать скрипку. Работал упорно, но нервно.

Мало-по-малу начало попускать.

 

Почти готовая скрипка красовалась на столе. Деус бросил на неё взгляд и вышел.

 

Софиус уже ждал.

- Я привёз тебе лак, как ты просил.

Деус увидел в углу банку лака. Не банку, байду!

- А-а-а...

Софиус удивленно взглянул на него:

- "А-а-а"? Это и все, что ты скажешь? Я целый день протаскался за этим лаком. А он говорит мне: "А-а"! Ты что больше не делаешь скрипки?

- Да нет... Я закончил одну... У мня были остатки... лака, - Деус теребил ушко чашки, бросил это дело, посмотрел на Софиуса.

- Ясно...

Деус опустил глаза.

Несколько месяцев назад у него заканчивался лак и он попросил Софиуса об услуге - здесь такого было не достать. Он вспомнил последний разговор с другом. Тот единственный знал об "этом" и пытался помочь. Софиус считал, что Деусу нужно принять... себя, жизнь, как есть. И вот Деус сидел перед ним - опять уставший, помятый, осунувшийся. Софиус всё понимал, но не хотел первым начинать этот разговор. Они молчали.

Друг крякнул, словно хотел не столько откашляться, сколько сказать Деусу: "Ну что, давай! Говори уже!".

Деус подумал, что за тем и пришёл, но язык не хотел вращаться и он не смог выдавить ни слова.

- Да уж... - Софиус хмыкнул ещё раз. Теперь в этом послышалось: "Что с тобой говорить, и так всё ясно". Взял чашку и громко отсербнул из неё. Поставил её обратно, она заскрежетала о блюдце.

Деус вскочил со стула. Кинулся к двери и только и услышал вдогонку: "А как же лак, дуралей?!"

И чего он ожидал от Софиуса? С чего он взял, что Софиус что-то для него решит?!

Было довольно тепло и Деус так летел, что вернулся домой весь мокрый. Кинулся на кровать, уткнулся в подушку лицом, обхватил голову руками и заплакал. Плакал долго, не сдерживая себя.

Слёзы освежили его, какая-то пелена спала, он будто родился заново.

Вышел из душа, стал заваривать кофе и ощутил то, чего давно не чувствовал - он наслаждался ароматом.

 

Марти всю ночь грезила о Деусе и решила, что нашла "родственную душу".

Целыми днями поглядывала на телефон, чуть ли не поминутно. А спустя пару дней нервы её накалились до того, что она вскакивала уже по ночам, посмотреть, нет ли пропущенных звонков.

Через неделю Марти поняла, что это глупо. Запретила себе думать о нём и специально запихивала телефон поглубже  в сумку.

Зашла после долгого перерыва на страничку "Криминальной хроники", открыла свой любимый раздел "Жертвы жестоких гваков" и обнаружила, что у неё поднакопилось работы.

Иногда жертвами становились преступники и отбросы. Очевидно, кто-то из гваков возомнил себя гуманистом и заимел связи в тюрьме. А как иначе гвак мог проникнуть в камеру и обездушить ублюдка? На это закрывали глаза. Все понимали - пусть это лучше будет ублюдок. Так думала и Марти. Хотя она вообще презирала этих тварей. Хуже всего было то, что гваки походили на людей и ничем особенным не отличались. Ну как их распознаешь?!

Некоторые из жертв болели и были обречены. Гваки редко питались их жизнями - энергия больного невкусна, - но находились и такие. Когда Марти читала о подобных случаях, то невольно думала, что гваки, может быть, тоже "люди".

Её интересовали не преступники, не обречённые, а те, кому ещё бы жить да жить: дети, красивые полные сил юноши и девушки... У всех них кто-то был, кто-то их оплакивал! И Марти отправлялась туда. Она чувствовала чужую боль и отдавала часть своей энергии близким несчастных.

Она вспомнила о своем "призвании"!

 

Деус часто вертел карточку с изображением кастрюли. Но всякий раз говорил себе: "Нет!". Кончилось тем, что он подоткнул её под зеркальную раму в ванной. Смотрел на неё по утрам и ему казалось,  что у него тоже "была любовь", значит он тоже "человек". А когда ложился спать, ему мерещилось лицо Марти и тогда он думал, что у него "могла быть любовь". Иногда это присыпляло, но чаще мешало уснуть.

 

Марти ковырялась в сумочке уже добрых минут пять: "Надеюсь он не выпал по дороге!". Она хотела кинуться на поиски ключа, но потом вспомнила, что меняла сумочку, видимо он остался на столике дома. Директор приходил на полчаса позже, Марти как раз успевала всё подготовить - вытащить на тротуар макеты кастрюль, запустить компьютеры, смахнуть кое-где пыль, включить для завлечения клиентов музыку. Теперь директор бурчал в трубку, но возвращаться домой не было смысла, оставалось дожидаться его.

Марти потопталась немного у двери офиса, потом игриво приподняла бровь: "А почему нет?". Развернулась и побежала через улицу. Оказавшись у того самого кафе, решительно зашла внутрь и увидела спину Деуса, сидящего за тем самым столиком!

За этот месяц Деус пришёл сюда уже третий  раз. Он тосковал по ней, но решил, что лучше "пусть будет так". То ли он почувствовал Марти спиной, то ли она громко вошла, но сбежать она не успела. Он чуть не свалился со стула, зацепил рукавом чашку, всё расплескал на себя, обжёгся, поморщился - кофе ещё не остыл.

Она смутилась и заулыбалась так, как может улыбаться только Марти.

Девушка становилась ещё очаровательнее, когда волновалась, ей шёл легкий румянец и игривый блеск в глазах. Деус совсем растерялся. Он сбивался, извинялся за прошлый раз, лепетал про звонки. Его бледную синеватую кожу тоже залила краска, он до того разволновался,  что не мог прямо смотреть на Марти. Она рассмеялась. И в этом смехе не слышалось ничего дурного. Он  был до того задорный  и чистый, что Деус хохотнул тоже. Выдохнул и предложил ей кофе.

Марти извинялась и сама.  У Деуса промелькнуло в голове, что она поняла его "по-своему", решив, что расстроила в прошлый раз разговорами, потому, что он сопереживает жертвам гваков так же, как она. И даже обрадовался этому.

Он порешил больше не вести себя при Марти "как последний дурак", и не вёл.

У Деуса наконец-то появилась жизнь.

Всё шло,  как надо. Он  сделал несколько скрипок, одну уже удалось продать. Появились деньги. И времени было валом - его хватало, хватало на Марти!

Он встречал её у дома с утра и провожал на работу, по вечерам куда-то вёл, а по выходным они гуляли в парке. Завели даже свои любимые места.

Иногда на Деуса находило "то самое", но не так, как раньше.

 

Парочка примостилась в "своей" беседке в загородном парке. Они ловили последние теплые деньки.

Деус теперь старался сесть подальше от Марти. Он плюхнулся по другую сторону столика, напротив. Затем не выдержал и перебрался на ту же лавку. Деус почувствовал ее запах - цветочный, слегка сладковатый. Сердце застучало чаще.

Он достал из кармана складной ножик, щёлкнул, прищурился на поблёскивающее лезвие. Марти от удивления широко распахнула глаза.

- Что, страшно?! - Деус старался сказать это серьёзно, но не вышло, они расхохотались.

Деревянный стол теперь украшала надпись. Он подправил первую буковку - прошёлся по всем линиям с большим упором, сделав её чуть глубже остальных:

- Тебе подходит это имя. Я всегда презирал слабых, презирал купающихся в беспомощности, словно в молоке... - он ещё разок налёг на нож. "Всё! Чтоб не испортить." - Но ты!.. - Деус запнулся, к его горлу подкатил ком.

- Оно означает не то, что ты думаешь! - он озадачено взглянул на неё. Она загадочно улыбалась, лукаво и разом грустно. - Моё полное имя - Диес Мартис. Я родилась на красном закате. Мама отчаянно сражалась за жизнь и проиграла в этой войне. "Диес Мартис, Диес Мартис... " - шептал мой отец, когда я появилась на свет. "Диес Мартис", - сказал он, впервые взяв меня на руки... -  голосок Марти дрогнул. - А что означает твое  имя?

Деус задумчиво глядел на стол. Ему не хотелось, чтоб она сейчас увидела его глаза. Он не страшился смерти, не трепетал из-за неё, даже когда речь шла о близких. Он  не догадывался, почему срывался голос Мартис, с чего, вдруг, вздымается её грудь и что она просто спешит переменить тему. Казалось, его занимала надпись - он начал слишком близко к краю и прилепить "Диес" уже было негде.

- Деус созвучно с Диес, - сказал он наконец. - Моё имя ничего не означает.

Он решил накарябать "Диес" над "Марти" и стал делать тонкие прорези. Взглянул на разметку и улыбнулся - получалось красиво. Мартис, в свою очередь, не заметила, что его рука дрожала. Они молчали.

Он закончил, отбросил ножик, похлопал рукой об руку.

Начался мелкий дождик - они любили дождь. Он знал, что Марти не боится намокнуть. Но тут же выкатилось солнце, последние пролетавшие капли переливались в его лучах.

Деус скользнул взглядом по голой коленке, словно нарочно выглянувшей теперь из-под платья, чтобы подразнить его. Проскочил алое пятно, дошёл до плеч и остановился. Желтоватая кожа слегка загорела и теперь Марти напоминала восковую куклу, гладкую и блестящую. Особенно отливали ключицы и вся эта игра теней: ключичная впадинка и лёгкое затемнение между грудей, вернее там, где они начинались, дальше шло платье... Деус испустил глубокий вздох и, наконец, заглянул в глаза Марти. Сбившийся в комок, придавленный горячей волной, с блестящими глазами, он походил на взъерошенного котёнка, которого внезапно поставили на пол и забыли о нём. Марти угадала его. Под алой тканью тяжело заходило сердце, ей не хватало воздуха, но она боялась вдохнуть, словно опасаясь себя выдать... Спустя мгновение она уже не понимала, что происходит, откуда на губах эта влага и тепло, её несла какая-то волна, которой хотелось и отдаться, и сопротивляться. Сердце стучало так громко, что отдавало в ушах.

Деус прервал поцелуй, хотел отшатнуться, но не смог, простонал и уперся лбом в её лоб. Теперь он  перестал дышать, потом отпустил легкие и задышал порывисто, уже не таясь. Перед глазами Марти всё плыло, гудело в голове. Деус сжимал её ручки в горячих ладонях и что-то говорил о любви, вряд ли понимал что, и она вряд ли различала слова, просто слышала звуки, сливавшиеся с гулом в голове.

Он впервые позволил себе такую вольность и она его не оттолкнула.

 

Густые матовые косые лучи осеннего солнца освещали мокрые от вчерашнего дождя заросли. И что им вздумалось гулять утром?  Осень любит ночной холод.

Деус и Марти стояли у небольшого бассейна. Он обнимал её сзади за талию. От холода Марти слегка дрожала. Он распахнул полы пальто, укутал её и ощутил бёдра через тонкий плащ. Хотел отстраниться, но, вместо этого, притянул её сильнее. Марти не сопротивлялась.

Парк одичал. Застоявшаяся вода покрылась ряской. Каменный, местами развалившийся борт порос диким виноградом. В листьях зашуршало. На помост вынырнула маленькая фрелья - красноватая, как тронутый осенью лист винограда. Они замерли, боясь шелохнуться, чтоб не спугнуть беспечное создание. Марти не выдержала:

- Какая красивая!

- Тс-с! Тихо...

Но было уже поздно, крошечное создание замельтешило шестью полупрозрачными лапками и скрылось в зарослях.

Марти теребила свой медальон.

- Та была другая - побольше и с пятнистой узорчатой шёрсткой на спине.

- Какая - "та"? - Деус удивленно посмотрел на неё через плечо. Шелковистые локоны защекотали ему лицо.

- Это случилось давно. У меня есть тайна.

- Тайна?! - Деуса покоробило, охватил ужас, а вместе с ним необъяснимая надежда. Пробил озноб, затем залил жар, и сердце больно сжалось. И без того приподнятое настроение, казалось, ещё поднялось, от чего Марти совсем опечалилась.

- Посмотри на мой медальон! - Марти высвободилась из уютных объятий, повернулась и вызывающе задрала подбородок. Её глаза блестели.

- Я часто разглядывал его. И что? - Деус изменился в лице, кажется, до него дошло. И как можно было не заметить?! Он не светился! - Он не настоящий!

Деуса ошарашило. Рий берегли свои медальоны. Без них они не могли дать жизнь и начинали рано угасать. А так как Марти раздавала свою энергию кому не лень, то, наверное, протянула бы кое-как до тридцати, а в сорок пять превратилась бы в дряхлую старуху. С медальонам же первые прикосновения старости она почувствовала бы через сотни лет!

Марти мялась, ее лицо щедро залила краска, даже веки порозовели.

Она долго решалась и теперь улучила момент. А сказать было надо.

Запинаясь, не зная с чего начать, обрываясь на полуфразе, кое как начала. Ее голос неестественно прыгал - то становился громким и высоким, то совсем затихал, словно проваливался.

Она лишилась медальона душ еще ребёнком, по доброй воле.

Мальчишка поймал фрелью - красивую, пятнистую. И долго мучил её на камне. Прищемлял палкой хвостик и колол в бока иголкой. Фрелья сначала извивалась, надеясь бежать. Потом обессиленная просто подрагивала и слегка дергала лапками. Засранец смеялся. А маленькая Марти кричала на него, плакала, требовала, умоляла отпустить несчастную. (Деус всё это представил.) Тогда отчаявшаяся девочка сказала: "Смотри, что у меня есть!  Меняемся?!". И они поменялись. Полуживая фрелья, почуяв свободу и прохладу травы, уползла. Марти утёрла слёзы. Медальон исчез вместе с засранцем.

Деус крепко прижимал её к себе. Его руки казались теперь железными прочными прутами. Это были совсем не такие объятия как вчера. В них не пульсировала страсть, так ей казалось. Деус подавлял страсть. Он словно обнимал её сердцем, а не руками. Целовал мокрую от слёз шею, щеки, веки... Марти стало тепло и приято.

 

Сквозь сон она услышала стук. Пару секунд приходила в себя, нехотя встала, огляделась, увидела рубашку, накинула, подошла к двери и спросила: "Кто?"

- Мартис! Открой! - родной голос звучал странно. Она заколебалась, застегнула рубашку и приоткрыла дверь.

- Что-то случилось? Ты...

Деус отпихнул Марти вместе с дверью. Резким рыком двинулся в комнату. Мартис очутилась перед ним. Она смотрела в его измятое лицо, в красные, почти безумные глаза. Что там уж Марти поняла, но вся душа у неё опала, кончики пальцев похолодели, по телу пробежала дрожь и она бессильно повалилась на стоящую позади кровать. Деус рухнул на пол, как мешок с костями:

- Хочешь знать мою тайну? - его голос звучал дерзко, даже злобно, глаза сверкали.

Марти, закрыла лицо руками.

На Деуса вдруг нашло то же, что и тогда, у Софиуса - язык онемел. Он кинулся бежать, пока не поздно! Вылетел в распахнутую дверь, проскочил пару лестничных пролётов, вдруг опомнился. Замер. Развернулся и побрёл обратно. Медленно. Спокойно подошёл к Марти, опустился на колени. Марти так и сидела, казалось, даже не дышала. Деус старался не смотреть на неё, сглотнул слюну:

- Моё полное имя Деспотеус, его выбрал отец, потому что хотел, чтобы я был хозяином жизней и я был.

Он рассказывал и рассказывал, словно сорвался, обо всех их, о каждом: больном, ничтожном, злом, как ему казалось. Её глаза расширялись, но он не видел этого. Не видел и как дымка ужаса их заволокла, не ощущал сингулярности в её душе, не чувствовал как мутилось её сознание, потому что его рассудок давно перерос его самого, покинул привычный мир. Всё понятое им прежде переродилось в свет,  яркий пульсирующий,  затем безжизненный - вспыхнуло и ушло. Осталась лишь она, она была его! Разделявшая их стена растворилась, как утренний сон.

После он рыдал на её коленях и то был самый прекрасный миг в его жизни, потому что он ощутил близость другого существа, как никогда не ощущал, даже когда поглощал других, впитывал лучших из них и чувствовал каждый их синапс, каждый душевный импульс. Сейчас её рука лежала у него на голове влажная и липкая от слёз, мертвенно холодная и дрожащая, а затем горячая и мягкая. Она лежала бессильно на его волосах и пальцы слегка касались щеки. Девушка что-то бормотала, и он был разбит и счастлив.

Он собрал всю свою энергию, собрал все обрывки жизней и остатки всех загубленных начал - это была единственная жертва, которую он принёс.

На её шее светился медальон - его жизнь растаяла.

Мартис сжимала в руке сложенный лист. Грудь разрывало готовое вырваться наружу рыдание.  Она попробовала заплакать, но не смогла. Вместо этого вышел жалкий, похожий на звериный стон, или даже рык. Она оборвала голос на полуноте. Развернула лист бумаги, плохо соображая, что делает. На двоящиеся перед глазами буквы западали горячие капли:

"Ты подобна дикой виноградной лозе, ты оплетаешь, подчёркивая природную красоту и скрывая все недостатки.

...

Ты как прекрасная лилия, а я всего лишь лягушонок, безмолвно любующийся твоей красотой в свете луны.

...

Когда я увидел, как ты любишь, я понял, что так можешь лишь ты. И, пусть это дерзко, но я захотел, чтобы меня так любили! ...".