Первой волной накрываю зрителей, ещё не появившись из-за кулис. Гул в зрительном зале стихает мгновенно, как по мановению волшебной палочки. Мне нужна полная, «звенящая» тишина, когда выйду в перекрестье прожекторов. Вторая, основная волна окончательно подчинит зрителей моей воле… белые кролики, загипнотизированные удавом. Пусть всего на час с небольшим – но они станут моими, целиком и полностью. Забыв обо всём, будут жить теми эмоциями и чувствами, которые им незримо и неслышно транслирую. Публика придёт в себя лишь после того, как произнесу последнюю реплику, уйду за кулисы, и сразу в зале вспыхнет свет.

Никогда не выхожу на аплодисменты… считается, это причуда, простительная великому актёру. На самом деле, сразу падаю без сил на предусмотрительно поставленный за кулисами диван. Чтобы продержать сотню-другую человек в течение полутора часов – нужна запредельная энергия. Даже для меня – запредельная!

 

Страх. Он живёт во мне постоянно. Иногда – свернувшись клубочком где-то в глубине, почти неощутимый. Иногда – перехватывает горло или впивается ледяными иголками в сердце. Страх, что в следующий раз перед выходом на сцену не смогу поймать нужное состояние, чтобы пустить в зал волну.

Сны. Тяжёлые, мучительные, опустошающие… Хорошо, если пару раз в неделю, но иногда – несколько ночей подряд. Стою на сцене в переполненном зале – яблоку негде упасть – и ощущаю лишь предательскую пустоту внутри. Не могу поймать нужный настрой – когда внутри что-то вспыхивает, наполняя меня силой и уверенностью, что моя воля сейчас подавит весь зал, превратив зрителей в податливую аморфную массу. И они словно сольются в одну марионетку, которой буду целый час управлять тоненькими ниточками своих чувств и эмоций.

Слабость. Такая же постоянная спутница, как и страх. Первую неделю после очередного спектакля живу как в замедленной съёмке. Потом постепенно прихожу в себя, но стараюсь быть крайне экономным – внутреннюю энергию долго копить, легко терять.

Силы. Их нужно копить днями, неделями… чтобы выплеснуть всего за час-полтора. Но этот час всё длится и длится, а ты всё слабеешь и слабеешь… и нельзя даже на секунду пустить в голову предательскую мысль, что в этот раз ты не сможешь продержать зал до конца представления.

 

За три-четыре дня до спектакля становлюсь невыносимым и к нормальному общению не пригодным. Всё раздражает, всё напрягает. Любая мелочь может вывести из равновесия. Моя команда это знает, и старается лишний раз на глаза не попадаться. Если прикинуть, то музыкантов в полном составе менял уже раза три. Мне нужно живое музыкальное сопровождение, фонограмма не прокатит. Во время спектакля музыканты тоже находятся в моей волне, они должны играть так, как мне нужно именно в этот раз. Свои спектакли почти не репетирую, каждый раз – иные оттенки, другие нюансы. Я – импровизатор-дилетант, а не мастер-профессионал. Вот текст – заучиваю в хруст. Он должен сам в голове звучать, а не я его вспоминать.

Хорошо, сейчас есть Милена. Попутно к прочим обязанностям – ещё и амортизирующее звено между мной и командой. Обычно ребята зовут её «Золушкой» – «быстро-сбегай-туда-и-принеси-это». Но когда нужно обсудить со мной какой-то щекотливый вопрос, то Милешка-золушка сразу становится «чрезвычайным и полномочным послом по особым поручениям» или «госпожой-миротворцем». И ведь попала она в мою команду совершенно случайно.

Был, не соврать, Брянск. Или Смоленск? Или очередной Омск-Томск – уже запамятовал. На носу – Новый год. На дворе – вечер тридцатого декабря, а также лужи и слякоть. Шёл то ли мокрый снег, то ли ледяной моросящий дождь. Самая, что ни на есть, предновогодняя погодка, чтобы ещё всем тоски добавить. Девушка в лёгкой курточке стояла с мокрыми волосами перед большой афишей: «Игорь Крылов в моноспектакле «Линия горизонта». И привычная красная надпись поверх афиши: «Все билеты проданы».

Мельком взглянула на меня, когда проходил мимо. Откуда возникло совершенно несвойственное желание сыграть в добрую фею или в деда Мороза – сам не знаю. Подошёл, коснулся плеча – слегка, чтобы не испугать.

– Девушка, очень хотите попасть на спектакль?

Она обернулась. Взмах вверх длинными ресницами, слегка оценивающий взгляд зелёных глаз. Узнать во мне того самого Крылова с афиши было практически невозможно, самому бы и в голову не пришло, если бы моих имени-фамилии на ней не было.

– Вы сказочник? – спросила чуть насмешливо. – Совершенно случайно лишний билетик на спектакль в кармане завалялся?! Вместе с двумя авиабилетами на Мальдивы…

– Лишнего билета у меня нет. – Гримаска разочарования на её лице. – И не лишнего тоже нет. Совершенно безбилетный. И сейчас, и вообще по жизни. Все счастливые билетики всегда заканчивались передо мной. Но если мы нахально попрёмся через служебный вход, нас обязательно пустят… с такой красивой девушкой просто не могут не пустить. – Она хмыкнула недоверчиво. Но нас пустили, кто бы сомневался…

 

Впервые мой «дар» проявил себя на каком-то школьном утреннике. В третьем или четвёртом классе читал со сцены стишок в честь дня Победы – ну там «со слезами на глазах» и всё такое. Ладно бы, только строгие и важные училки дружно полезли за платочками. Но слёзы с глаз смахнул жёсткий, едкий и ироничный Геннабр! Преподаватель математики Геннадий Абрамович Лотман, ушедший в сорок первом на фронт восемнадцатилетним подростком. Прямо со школьной скамьи, ополченцем – и в мясорубку под Москвой.

Затем школьный драмкружок. Спектакли с моим участием регулярно становились лауреатами разных конкурсов. И в старших классах уже просёк фишку – что дело только во мне, один вытягиваю весь спектакль. А все остальные исполнители – просто фон на палубе и ракушки, облепившие корпус стремительного брига. Только лишняя обуза для меня. И переключился на сольники. Сразу несколько побед в конкурсах чтецов. Затем пошли моноспектакли…

И вот теперь – я тот самый Игорь Крылов. Огромными буквами на афишах, постоянный аншлаг, поклонницы с охапками цветов у служебного входа. Поэтому обычно неприметно выхожу через центральный, часа через два после выступления.

 

После спектакля Милена ждала меня у выхода… часа два, не меньше. Но именно у центрального, а не у служебного. Так замёрзла, что слова не могла даже сказать. Только глазами беспомощно хлопала. Характер у меня препоганый, но всё ж – не садист, не душегуб. Взяли её с собой в ресторан. После спектакля – это традиция. Мне бы лучше посидеть одному в тишине, но и ребят так обижать нельзя. В конце концов, они тоже к спектаклю причастны. Я сидел молча, надутый как сыч – сил нет совсем. Лабухи мои быстренько коньячком заправились и слегка осовели. А вот Милена как раз отогрелась, пришла в себя и расчирикалась милым шустрым воробушком.

Выяснилось, что по образованию медсестра, работала парикмахером, а ещё была в школьном драмкружке, и ко всем спектаклям сама костюмы шила. В общем, на все руки мастерица. А у нас как раз недавно костюмерша-парикмахерша уволилась. Вот я и прикинул – что в моей команде как раз могла бы и пригодиться.

Всего год она с нами, а кажется, что давно. Так быстро и естественно вписалась в коллектив, словно всегда там и была.

 

Пресса меня недолюбливает. Это мягко выражаясь. Хотя есть за что. На моих моноспектаклях запрещена фото-аудио-видеосъёмка. Входной контроль – как в аэропорту. Все мобильники, диктофоны и прочие гаджеты-прибамбасы – сдать сразу на входе и получить только после спектакля.

Плюс к этому – всегда небольшие залы, и никаких дисков с записями моих выступлений в продаже. Хочешь увидеть и услышать моноспектакли Игоря Крылова – выкладывай приличную сумму, покупай билет. Только так и никак иначе. С одной стороны, постоянные обвинения в снобизме, «дешёвой элитарности» и просто выпендрёжности. С другой стороны – эта самая «дешёвая элитарность» хорошо работает на имидж всеми признанного таланта. Аншлаги – всегда, а победителей – не судят.

Хотя всё это – не столько мой снобизм, сколько суровая необходимость. Сомневаюсь, что смогу продержать в течение часа-полутора зал более, чем на сотню-другую человек. Ну а записи… Несколько раз делал для себя – очень средний актёришко, так думаю. Без моего «дара» – посредственность, не более того. А эмоциональную волну даже самая совершенная аппаратура не воспринимает – только зрители в зале.

Мою обострённую раздражительность перед спектаклем тоже можно объяснить. Не настолько уж сволочной характер у меня. Просто две-три недели коплю энергию, чтобы потом выплеснуть её в зрительный зал. Ну и за пару дней до выхода на сцену уже искрить начинаю… По поводу и без повода – любой пустяк может из себя вывести.

Раньше старался ни с кем не общаться в эти «критические» дни. Гулял один по городу, а ещё лучше на природе – в парке, в лесу, у реки.

Сейчас обычно беру с собой Милену. Как ни странно, она совсем не напрягает, наоборот – действует успокаивающе. Чего-то там щебечет воробышком – можно слушать, можно не слушать. При этом на редкость хорошо чувствует моё настроение – если я уже совсем «на взводе», и помолчать может.

Но вот вопрос. Раньше мне было нужно только полное одиночество перед спектаклем, теперь беру с собой Милену. Вроде и без особой надобности, мог бы и не брать… Но ведь каждый раз беру?!

 

Вечная проблема и головная боль – литературный материал. Он должен войти в резонанс с моими собственными чувствами и мыслями. Строки текста должны неотвязно звучать в голове, не отпуская ни на минуту в своём стремлении вырваться наружу. Мне глубоко безразлично, что там хотел сказать автор пьесы той или иной строчкой. Важно лишь – как я её прочту, какие эмоции у меня возникнут. Автор – вторичен, первичен – я, Игорь Крылов. Но чтобы выплеснуть на зрителя свои эмоции, они должны у меня быть! Поэтому вечная головная боль с обновлением репертуара.

Давно хочу сделать моноспектакль по «Гамлету». Но пока не могу набраться такой наглости. Хотя потихоньку работаю. Долго решал – какой перевод взять: Лозинского или Пастернака. Решил – Лозинского. Потому что там нет Лозинского, а есть только Шекспир. В переводе Пастернака – слишком много его самого. А вот Шекспира – заметно меньше. Помнится, была эпиграмма: «Живи, Шекспир, ты Пастернаком Переведён. И даже с гаком».

Хотя вот тут у Пастернака – очень точная нота: «Я любил Офелию, и сорок тысяч братьев, И вся любовь их – не чета моей». Не чета – моей! Плевать, как любят другие… Им всё равно не дано любить, как я любил. Но стараюсь лишний раз не вспоминать ту старую грустную историю. Каждый раз – как бритвой по сердцу. Лучше не вспоминать.

Возможно, из-за той давней истории так и зачерствел душой. Ведь не всегда же был таким… законченным циником. «Оробело, как вступают в озеро, Разве знал я, Циник и паяц, Что любовь – великая боязнь. Аве, Оза». Люблю стихи Вознесенского. Хотя со сцены никогда не читал – только для себя, для души… Ну если она ещё есть.

 

Театр для Милены – и Храм, и Бог, который живёт в этом Храме. Поэтому я для неё – вроде как первосвященник, а то и пророк этого Божества. Хотя на самом деле всё не так, а с точностью до наоборот. Я – лже-пророк. Актёр своей игрой должен затрагивать в каждом человеке его собственные эмоции и чувства. А я навязываю свои – не обращаюсь к зрителю, а беру его силой, пру напролом как танк по перелеску…

Актёр должен любить Театр, ценить своего зрителя. Он должен служить Искусству, а не использовать его. А я… наверное, люблю только свою власть над зрителем – это для меня как наркотик. Зрительный зал – лишь зеркало, в котором великий Игорь Крылов любуется своим отражением.

Раньше как-то не заморачивался этими мыслями. Зрители – всего лишь аморфная масса, существующая за границей, отделяющей сцену от партера. Мягкая податливая глина под натиском моих эмоций.

Но вчера неожиданно поймал себя на странной мысли. Мой театр одного актёра становится и театром одного зрителя. На публику мне наплевать. Так было раньше, и так есть теперь. Но сейчас мне хочется играть по-другому… По-настоящему. Лишь для одного единственного зрителя. Для неё одной… для Милены! Всегда сажаю её на первый ряд, в самом центре. И мне гораздо легче поймать нужный настрой перед выходом на сцену, когда знаю – она будет сидеть в зале прямо напротив меня.

Вроде бы, Милена – самая крайняя в моей команде. Девчушка-на-побегушках. При этом никому из моих безбашенных лабухов не придёт в голову к ней хотя бы пальцем прикоснуться – есть в ней нечто неуловимо недосягаемое. И сам это чувствую на наших общих посиделках – словно можно сломать неловким движением что-то очень хрупкое… И ведь она – не кисейная барышня. Жизнь её изрядно помотала – рассказывала мне какие-то вещи во время наших прогулок вдвоём. Жизнь била Милену наотмашь… как мачеха Золушку. Но от неё исходит доброта и тепло. Почему этого совсем нет во мне? Только надрыв, надлом, перешкал… А была ли когда-то во мне доброта?

Милена родом из какого-то заштатного городишка в Запорожье. В России уже года четыре. Работала продавцом, парикмахером и… Но тут не так много вариантов. По сути, один единственный. При этом от неё – ощущение какой-то кристально-хрустальной внутренней чистоты.

И вот, казалось бы… «Что он Гекубе, что ему Гекуба?» Что мне Милена? А ведь тут есть и более сложный вопрос… А что я – Милене? И почему этот вопрос всё чаще и чаще приходит мне в голову?

 

Пробный прогон нового моноспектакля. В гостиничном номере только мы вдвоём – я и Милена. Роли распределены: я – актёр, она – публика. Как ни странно, слегка волнуюсь – всё-таки решился взяться за «Озу». Выдерживаю небольшую паузу, ловлю нужный мне настрой. Начали! Лёгкая, тёплая, нежная волна для Милены… И я словно исчезаю, растворяясь в звучащих в комнате словах: «Аве, Оза. Ночь или жильё, Псы ли воют, слизывая слёзы, Слушаю дыхание твоё. Аве, Оза…»

Наверное, первый раз в жизни выложился на все сто. Ну или вложился на все сто – как прыгун в последнюю попытку на запредельной высоте.

Две маленькие слезинки в уголках глаз Милены. В уголках бесконечно дорогих мне глаз. Меня словно что-то толкает к ней…

В плохих спектаклях в этот момент всегда падает занавес. Впрочем, и в хороших – тоже.

…Похмельное утро после феерической ночи. Милены в номере нет. Есть смс-ка от неё на мобильнике. «Прости. Не хочу быть нечестной с тобой. Я люблю тебя, но это меня не оправдывает. Твоя Милена».

Послал ей смс-ку: «Брось дурить, Милешка». Ответа не было, сообщения о недоставке – тоже. Скорей всего, она её прочла. Но не ответила.

 

Прочувствовать – со всей пронзительностью, до щемящей боли в груди – что для меня значила Милена… я смог, только потеряв её. И то не сразу. Сначала – вроде и небольшая потеря. Потом – тоска и полная безнадёга. С трудом отыграл пару спектаклей, остальные пришлось отменять. Только сейчас отчётливо понял, что целый год играл лишь для Милены. А всё остальное – было мне глубоко фиолетово.

В деньгах – нет счастья. Но вот польза от них – может быть. Заплатил очень много, чтобы меня вывели на нужных людей. Заплатил им ещё больше. Но оно того стоило. Через три дня мне скинули на почту адрес, где сейчас Милена. Всего одна ночь в поезде. Полдня ждал её у подъезда. Мне кажется, она очень удивилась, что не суть важно. И обрадовалась, что гораздо важнее. Но ведь могу и ошибаться…

Гуляем по парку в провинциальном городишке. Идём по мосту через реку… Останавливаемся, смотрим на воду.

– Так в чём дело? – спрашиваю Милену. – В чём проблема? Что ты сделала – не по-честному?

– Ты разве не понял?.. – Милена стоит спиной ко мне, облокотившись на перила. И вдруг меня захлёстывает волна страха, даже дышать становится тяжело. Потом волна всепоглощающего тепла. Волна ненависти, волна любви…

– Теперь понял? Или мне повторить на бис? – полынная горечь в голосе Милены. – Игорь, прости. Я люблю тебя. И могу заставить любить меня. Но ведь так – нечестно! Мне не нужна твоя любовь – такой ценой!

Я так мечтала, чтобы ты сам… понимаешь – сам! Или сам – или никак! И я больше не смогла так жить. Устала от борьбы с самой собой. Представь – нужно только протянуть руку, чтобы получить то, о чём так мечтаешь. И постоянно запрещать себе делать это. Не могу простить себе… нашу первую встречу. Ты шёл мимо, но я заставила тебя подойти. Тогда я даже не знала, что ты и есть тот самый Игорь Крылов. Просто увидела мужчину, и сразу почувствовала, что хочу быть только с ним. Влюбилась с первого взгляда… и в первый раз в жизни, как ни смешно и банально это звучит. Теперь понимаю, что и в последний. И потом, пусть очень редко… но теряла над собой контроль. Ну зачем ты сюда приехал, зачем?!

Это полный апофигей! Такого поворота сюжетного винта и в кошмарном сне представить себе не мог. Смогу ли жить с женщиной, которая настолько лучше меня, чище, честнее… И которая – сильнее меня. Готов я к этому или нет?! По-хорошему, нужно взять паузу… но по глазам Милены вижу, что решать всё нужно прямо сейчас. Что-то потом переиграть – вряд ли получится, второго шанса может и не быть.

– Зачем приехал? Приехал – не за чем. Приехал – за кем. За тобой. Было время понять. И тут – всё по-честному. Тебя же ведь не было рядом. Так что – сам всё понял. Без чьей-то посторонней подсказки.

А насчёт игры по-честному… Мне самому нужно будет учиться так играть. По-честному, а не так, как раньше. Но если ты будешь со мной – то я попробую… и, может быть, у меня получится.

– Ты про что? – чуть удивлённо спрашивает Милена.

– Потом поговорим, будет ещё время. У нас с тобой будет много времени впереди. Возьми сумочку с документами и поедем на вокзал. А всё остальное – оставим здесь. Чем тащить за собой из прошлого старое, лучше потом обзавестись для будущего всем новым…

 

Первый спектакль после долгого перерыва. Стою за кулисами, не решаясь выйти на сцену. Гул в зале не стихает, а только нарастает.

Милена подходит сзади, легонько касается моего плеча. Смотрит на меня ободряюще и чуть снисходительно… как старшая сестра на непутёвого младшего братца. «Не волнуйся, у тебя всё получится, вот увидишь…»

Выходит на сцену, медленно идёт к микрофону. И в этот момент уже вешает в зал тишину. Явственно ощущаю её поле. Совсем другое, чем было у меня. Милена не подавляет, а приглашает. Настраивает зрителей в зале на какую-то общую волну, а не подламывает под себя.

– Вы пришли в театр, на спектакль Игоря Крылова… – в голосе Милены и неподдельная теплота, и искренняя доброта, и лёгкий укор. – Зачем? Наверное, за маленьким, почти эфемерным чудом. Вам хочется, чтобы из ничего – лишь один актёр на пустой сцене – для вас возникло небольшое волшебство. И это чудо вам сейчас может подарить Игорь Крылов. Для этого ему не нужно ничего – только тишина и ваше внимание. – Она поворачивает голову к кулисам. – Игорь, мы вас ждём…

«Гул затих. Я вышел на подмостки…»