Не знаю, куда заведет меня судьба, хотя и уверен, что у моей дороги будет где-то последний порог. Но где бы ни находился он, каким бы ни был – гостеприимными шатрами рая или же бездонными адскими пещерами, отныне ему придется крепко беречься.

Потому что я иду без устали.

И со мной идет огонь.

 

- Отче! – растрепанная, расцвеченная синяками и ссадинами девчушка вылетает, будто из скорпиона выстреленная – хроменький такой, подволакивающий недужную ножку снаряд. Упав на колени, но не смея взвыть согласно бабьей породе, девочка кидается к ногам кряжистого, широкоплечего святоши, мрачно взирающего на подготовку к казни. На площади суетится с полдюжины человек, половина – местные, старающиеся пуще захожих: таскают валежник с развалистых скрипучих телег, которые еще вчера с вечера погнали в лес за топливом. Укладывают высокой, ершистой из-за сучьев, лохматой от обрывков коры и сухой листвы кучей вокруг столба.

У столба на высокой неудобной подпорке переминается с ноги на ногу женщина средних лет, с полным, слегка одутловатым лицом – явно не до конца исцеленным, несмотря на присутствие неподалеку справного клерика, быстрого в движении и холодноглазого.

Не люблю таких. Здорово я на них зол; еще со времен Орчигских казематов, в которых нас, невезучих, раз за разом латали, вырывая с порога смерти, чтобы снова и снова без жалости ломать на колесах, вздергивать на дыбах, дробить, ломать, калечить… И пуще палачей с ловкими неспешными пальцами мы ненавидели тогда заботливых и чутких целителей, умеющих залатать тебя с головы до пят, не обращая внимания на то, что с пациентом происходит между сеансами…

Ненавижу.

Но без них – никак. Как-то так получается.

Так вот, о женщине. С виду она была неказиста, без пышного бюста, зато с тяжелым крупом, с пухлыми, сильными руками крестьянки, уже тронутыми темными пятнами возраста. Очипок с нее содрали, оставив спутанные космы полоскаться на резком утреннем ветру; поверх блузы накинули широкий балахон с безапелляционными надписями «Злоказнивая ведьма». Хоть так, хоть эдак читай – все будет правда. Казнить ее собирались и впрямь смертью лютой и безжалостной. Уж если на тебя взъелся Великий Храм – он ко всему подойдет основательно.

Начиная с анафемы и заканчивая аутодафе.

Девчонка тем временем истошно блажила, умоляя не лишать ее мамки, хваталась за полы сутаны, порывалась облобызать нечищеные сапоги, по щиколотки тонущие в грязи. Где-то в доме подвывали детишки, судя по голоскам – значительно мельче. Ох уж эти люди.

Священник строгим, назидательным голосом велел девочке подняться с колен и вкушать урок смирения и благочестия. Вой малышки сделался совсем уж неразборчивым, но то, что урока благочестия ей хотелось едва ли не меньше всего на свете, было прямо написано на мелком личике – потеками слез и соплей по окровавленному подбородку. В конце концов, один из латников умело оторвал от плотной шерстяной ткани сутаны слабые детские руки, рывком поставив девочку на ноги. Прищурился, намереваясь влепить еще пару оплеух.

Ну, поиграли и будет.

 

- Женщина! – крикнул я с лошади, въезжая наконец на площадь и позволяя обратить на меня внимание. Последнее – больше не по своей воле, а исключительно потому, что зуд делался уже непереносимым. – Женщина!

Всклокоченная ведьма встрепенулась, мгновенно уставившись на меня. Она молчала – то ли оттого, что узнала силу, помимо моего желания звеневшую в голосе, то ли от понятного страха перед драконьим гласом. То ли потому, что вспомнила, кого отправляла посланцем за драконьей головой. И каким был тот посланец.

Я медленно поднял левую руку в перчатке. Поднял над самой головой, в зенит. И остался сидеть так, внимательно изучая лица, уставившиеся на меня.

Царило тягостное недоуменное молчание.

- Что ты сделаешь для меня, если я тебя освобожу? – спросил я ее напрямую, откровенно и грубо, без витиеватых крючкотворских формулировок; так же запросто она спросила прежде у лишенного ступней и левой руки калеки, способного разве что на распевание псалмов за медяки. Ну, или сгодившегося бы на корм лютым господским волкодавам, случись их путям пересечься.

- Мне нужна твоя дочь, - сказал я, отметив, что священник и клерик неожиданно оживились, бурно замахали руками и решительно двинулись ко мне за спинами крепких латников. Ни один из них не был верховым: лошадки все еще наслаждались нежданным покоем и полными яслями овса по конюшням. Никто ведь не думал выезжать прежде полудня, а то и не сегодняшнего полудня. Блаженные дурни.

- Нет! – крикнула женщина, но тут же умолкла, и осталось неясным, кому же именно и в чем отказывали кое-как излеченные губы.

- И еще замок, - прорычал я, чувствуя, как бьется драконья душа внутри, предощущая битву. Да что там! Предвкушая резню.

- Убить ее! – громыхнул священник, видимо, изрядно оскорбленный моим невниманием к церемониалу и этикету.

Латники бросились в стороны – двое к ведьме, двое, как ни странно, к девчонке. С мечами наголо. Кромки лезвий отвратно поблескивали.

- Ахха, - сказал я, едва в силах ворочать языком, за которым глухо кипело с трудом сдерживаемое месиво из ярости, ужаса, злобы и гнева. – Потор-р-р-ропись, ж-ж-жен…!

Надо отдать ей должное, даже в браслетах из теомера ведьма совладала с парой несложных заклинаний. Поднялся ветер, по ту сторону городка заухал, загрохотал гром. Затем затрещало, и несколько молний одна за другой впились в булыжную мостовую прямо посреди толпы зевак. Особенно громкий разрыв отметил попадание в крышу большого и красивого дома поодаль.

Здесь ведьме больше не будут рады, какое бы решение ни приняла.

Скоро она сообразила то, что было понятно с самого начала: огромной силой воли, нечеловеческим усилием вполне возможно преодолеть теомер. Но прикладывать такое усилие и одновременно точно направлять заклинания?

- Я согласна! – выкрикнула она, отчаянно зажмуриваясь.

Мудрая женщина.

Я вот тоже уже сидел с крепко зажмуренными глазами.

Так быстрее.

 

Когда разжался кулак левой руки, когда, срывая чешуйки с перчатки, высвободился первый поток Драконьего Света, когда задымились потемневшие ставни и с противным треском полопались слюдяные пластинки в окошках, - тем, кто хотел наслаждаться зрением еще хотя бы минуту, и следовало закрыть глаза.

Все прочие…

Застонали, заныли клинки, выпавшие из рук ослепших латников – включая и того, который уже вцепился в волосы девчонки, чтобы сподручнее было нацелить укол. Взвизгнула девчушка, которую закрыл собой латник, но мимо которой, слепо тычась и водя руками, прошли только что весьма здоровые и веселые парни со вздувшимися на лицах волдырями.

Адом кромешным взвыли горожане, мечась в поисках выхода из ловушки, куда привели их хорошее настроение и досужее любопытство.

А вот священник и клерик остались невредимы.

Хуже того, я слышал уже первые ноты кантаты, исполняемые зычным и  красивым голосом святого отца. Клерик торопливо шарил в сумке, ища, видимо, амулет или эликсир для пополнения сил; руки его дрожали. Того, что священник уже пошел на меня, отдалившись от него, целитель не замечал.

Ну и славно.

Я взмыл вверх на Драконьем Вдохе, едва не оставив сапоги в стременах: сказались долгие годы обезноженного мыканья на  обрубках. Взлетев на несколько человечьих ростов ввысь, я поспешно обуздал чужую чешуйчатую душу, жаждавшую зенита, и на мгновение повис в воздухе.

Целитель уже выдергивал из сумы какую-то бутылочку, не справляясь, потому как трудно одновременно тащить скользкое зеленоватое горлышко и трястись, краем глаза наблюдая за летающим человеком – несомненно, посланцем нечистого; а вот священник…

Священник не сбился ни на йоту. И воздух вокруг него начал сворачиваться в мутный кокон, в котором предстояло вызреть чему-то, чему вряд ли обрадовался бы даже сам Драмартон, останься тот жить.

Я упал наземь, словно обломок небесной звезды – вминая камни, почву и ноги клерика, в последний миг бросившегося ничком на мостовую. Целитель взвыл, скребя руками по булыжнику и срывая уже собственные ногти. Брызнула кровь, кости и камни захрустели вразнобой.

Вышагнув из выбитой ямы, я схватил за шею подвернувшегося латника, приподнял и встряхнул. Захрустели позвонки. Дракон внутри меня отчаянно зарычал, требуя крови – любой, лишь бы горячей и побольше. Я замер, стараясь вспомнить, зачем я затеял свару. Но не успел.

Священник произнес следующую фразу своего плетения – и земля заплясала, как сумасшедшая. Мой вороной Зверь поодаль запрыгал, брыкаясь задними ногами и визжа от страха.

 

Ведьма закричала, пытаясь не то помочь мне, не то добить – масса мелких ледовых стрелок пронеслась вихрем по площади, раня и пугая горожан. Впрочем, никому из зевак не удалось при этом площадь покинуть, - тут уж я понял, что женщина у столба куда злопамятнее и опаснее, чем даже целый город.

Кто кому еще припомнил бы обиды, не случись мастера инквизиции в этих краях. Кто кому и что.

В следующий миг стремительная волна ледяного зеленоватого тумана рванулась ко мне от священника. Чем бы оно ни было, но характерного для святош металлического отблеска заклинание не несло, и я озадаченно изучал вьющиеся плети тумана, пролетая над ним в отчаянном прыжке.

Пахло почему-то тавматургией.

В прыжке я достал еще одного латника, вцепился в кирасу и, съежившись, приземлился прямо на него. Металл доспеха громко хрупнул, чавкнула раздробленная плоть внутри. И тут меня окутал туман.

Едкая, щипучая боль мгновенно охватила мои ноги и левую руку. Я взвыл, подскакивая на пару саженей вверх: вспомнить, как страшно и больно терять собственное тело по частям, оказалось неожиданно просто.

Дракон вздрогнул и отступил, скрывшись на время.

Теперь мне оставалось разве что убегать.

Пытаться убегать.

Я похромал влево, старательно оставляя между собою и священником ослепших, ополоумевших людей. Затем он поднял ладони к небу и резко опустил, сразу обе.

От удара в ступни, пришедшего из-под земли, я снова взлетел – уже без особого желания. Рядом переворачивались изломанные тела тех, кто попал под заклятие, не неся внутри души дракона.

Упал я плохо, на спину, притом кто-то уже валялся там, безмолвный, омерзительно, безвольно мягкий, так что сразу найти опору, дабы вскочить, не вышло.

И когда я оказался на ногах, то увидел, как священник творит уже божественное моление. Времени мне отпущено не было практически ни секунды.

Вскинув руки, я поймал одно из падающих тел – и просто швырнул его в священника.

Вихрь серебристой энергии разорвал бренную плоть в клочья за двадцать шагов до инквизитора. Пришлось снова и снова подхватывать израненные или мертвые тела из-под ног, одновременно стараясь побыстрее приблизиться к противнику.

Кем бы ни был мастер, но дело свое знал отлично. Ошметки и брызги покрыли меня уже с ног до головы, словно дикого людоеда.

Оставалось одно.

Вскинув ладони, я воззвал к Драконьему Огню.

 

И ничего не вышло.

Уж не знаю, глупый ли вид был у человека, призвавшего последнее средство и не получившего ничего; но священник даже не улыбнулся.

Он просто нанес удар.

Меня влепило в стену так, что прежний Анри сделался бы радующей глаз фреской. Впрочем, нынешний тоже изобразил весьма занятный кульбит, валясь  в крохотные кустики, росшие перед домом. Лежа на камнях, я пытался вдохнуть поглубже, преодолевая слабость и дикую боль, бушующие внутри.

И вдруг понял, что под левой ладонью камень начал плавиться.

Поднявшись, я пошел к священнику, на ходу отбивая Огнем направляемые на меня заклинания. В семь драконьих шагов я был уже рядом с ним, замахиваясь левой, чтобы влепить под дых.

Я не собирался…

Впрочем, чего уж.

Мелкий целитель, оказывается, уже успел восстановить себе ноги и даже поднялся на них. Поднявшись же, не придумал ничего лучше, чем закрыть инквизитора собой.

Мой левый кулак пробил насквозь обоих сразу. А потом вокруг перчатки – разбрызгивая в клочья чужую плоть и разметав кости – взорвался-таки Огонь.

Некоторое время я не мог подняться с колен, любое движение заставляло оживиться чешую, оплетающую уже руки и ноги: дракон рвался на волю. Вот о чем умолчала ведьма, снабжая меня снаряжением для удаленной охоты на дракона. Что его нельзя убивать собственной рукой, даже если ему будет страшно больно, если он будет мучиться, если ты не сможешь смотреть в его глаза и поднимешь хлипенький тесак – единственное оружие, не считая могучего Капкана. Поднимешь, чтобы нанести удар и оказать последнюю услугу. Поднимешь, преодолевая панический страх перед драконами. Потому что на всю гору – огромную, заросшую дремучей чащей, дикую и безлюдную, - вас только трое: чудовище, ты и смерть.

Вот только когда ты поступишь милосердно, то освобожденная душа – и сила, да, хотя зачем же ее столько? – побежденного монстра вольются в тебя, и это совсем не будет просто и не будет легко. И уж подавно не будет приятно – более всего в миг, когда дракон начнет преобладать и преобразовывать новое тело.

Вот почему я не был благодарен ей.

И в то же время – был.

Поэтому, когда чешуя исчезла, я поднялся и освободил ведьму.

 

- Черт бы его подрал, - посетовала ведьма, оглядывая живописные руины, обрамлявшие площадь. – Черт бы побрал этого церковника.

- Боюсь, он скорее отправится к господу, - осенил я себя святым знамением. Ведьма непочтительно захохотала.

- Ты нарушил уговор, - сухо сказала она вдруг, отсмеявшись. – Кажется, я доходчиво объясняла?

- Ему было очень одиноко, - спокойно сказал я.

- Это сейчас ты так думаешь, - отмахнулась ведьма, шагая к собственному дому, по иронии судьбы, не слишком пострадавшему в схватке, - потому что он сидит внутри тебя и гложет.

- А правда, что Марика – не твоя дочь? – спросил я в ответ.

Мы помолчали. Снаружи рыдали, хрипели, выли и страдали горожане. Некоторые из них умерли, другие умирали, третьи сетовали и завидовали первым и вторым. Мне казалось, что я их понимаю; но скорее всего, это был всего лишь голос дракона. Он ведь был очень, очень стар.

- Да, - сказала ведьма отрывисто. – Не моя.

- Подменыш? – спросил я. Уже зная ответ – просто хотелось услышать подтверждение мыслям, которые так долго и тяжко думал дракон во мне. И, не успела ведьма подтвердить, уточнил: - Дитя самого Биефара?

Она молчала.

- Чем тебя запугал ши? – озадаченно спросил я. – Ты очень сильна – даже теомер не помеха для твоих чар. Чем мог испугать тебя ши?

- Правитель ши, - поправила она с досадой.

Я вскинул левую ладонь вверх. Детишки, похожие на мелких зверушек, забились под лавки и сверкали оттуда глазенками. Куда-то запряталась даже Марика.

- Ты подобрала меня и дала мне ноги, вернула мне руку. Ты помогла мне сдержать мой страх, когда я находился у логова. Благодаря тебе я вообще стою здесь, живой и здоровый!

- И с драконом в нутре! – уточнила она, нервно отыскивая какой-то котелок возле печки.

- Да, - сказал я, - ну, так что же мог сделать какой-то правитель ши?

-Предложить услугу, - сказала ведьма, подходя ближе и взяв меня за руку. – Баш на баш. Такие вот дела.

Я не нашел слов.

 

- Вынуть его? – переспросила ведьма, хитро щурясь на меня. – Ты вряд ли этого захочешь… но даже если и захотел бы. Это не магия. Это установлено с Первых Дней – что убивший дракона становится драконом сам.

Я посмотрел в окно. На втором этаже было тесно и захламлено еще похлеще, чем внизу, - зато: два окошка, оба дышащие крадущейся стужей ночи. Смеркалось.

Мы сидели одни, одинаково равнодушно наблюдая за тем, как город начал осторожно пытаться залечить раны.

- Тогда – сдержать, - сказал я едва ли не радостно. – Просто удержать его внутри. Это возможно?

- Да, - сказала она и протянула мне красный камешек на витом шнурке. – Носи его, не снимая. И все. Пока он на тебе – ты не будешь превращаться без своего на то желания.

- Это рубин?

- Это закаменевшая драконья кровь, - сказал ведьма. – И все… Не забирай ее.

Я понимал свою несчастливую нанимательницу, как никого. Девочка выросла рядом с ведьмой. Считала матерью. Да если бы за меня просили хотя бы вполовину того, как за свою названную матушку просила Марика того инквизитора! Но…

- Исабель уже везут сюда. Везут в логово дракона, как считают все Холмы; а уж если принцесса прибудет невредимой, ей все равно придется явиться в шинедрион и предстать перед прозорливыми очами, - повторил я сказанное уже сотню раз. – Так или иначе ей не миновать тщательной проверки… Время, когда ей позволительно и простительно было прятаться от мира, миновало.

Проще говоря: шинедрион вычислит подменную сущность принцессы, и хотя королям ши столь же дозволено заниматься подменой детишек, но для Биефара все могло обернуться гораздо более скверно.

Ши готовились к большой войне. Король, прячущий родных накануне грандиозной потехи, - не слишком располагает себе и не внушает доверия; а у Малого Народа это почти то же самое, что собственноручно скинуть корону с головы.

- Как ее хоть зовут? – спросила ведьма.

- Исабель, - сказал ей в ответ я. – Какие же еще имена носят принцессы?

- Ты привезешь ее мне? – продолжала она, - Или ты уже опутан очередным обменом? Только не говори неправды. И не утаивай, не надо: это твое дело, зачем ты везешь голову Драмартона с собой.

Я встал, коснулся плеча ведьмы и погладил ее по щеке.

- Если тебе это нужно, - сказал я ей, чувствуя, что схожу с ума от страха перед драконом и дурных предчувствий, - тогда я готов оказать эту услугу. Но кое-что мне потребуется взамен. Я, видишь ли, избавил дракона не только от мук…

И от потаенного ужаса я избавил его тоже. Никто не поверил бы, насколько монстрам страшно стареть и умирать в одиночестве… Мы упали на смятую, запорошенную сажей постель, отчаянно прижимаясь друг к другу – будто снова сражались на площади.

- Кстати, - спросил я, - а что хотел инквизитор сделать с помощью тавматургии?

- Выдернуть душу дракона, - хрипло выдохнула ведьма, - Из тебя, из капкана… или из меня. Ему нужен был Драмартон. Скорее всего – искал настоящую принцессу ши: церковники – умные, хитрые, сообразительные…

-Сволочи, - закончил я, накрывая ее рот своим. Губы соприкоснулись, и мир начал гореть – сразу весь. Заботы церковников, мечтающих ухватить за мягкое подбрюшье народ холмов, заботы короля ши, заботы Олафа, везущего где-то посреди лесов выряженную в шелка дочь ведьмы, чтобы скормить ее змею, а потом убить его и вернуть принцессу – только уже настоящую… все это отдалилось от меня. И скромно отвернулось.

Ночь ритмичными шажками входила в крохотную спаленку дома с окнами на городскую площадь.

 

Наутро мы выехали. Ведьма провожала нас до городских ворот.

Она, конечно, считала, что я еду к Биефару и думала только о Марике; думала, стараясь подавить тревогу за собственного ребенка. Я думал только о том, как запутался во всех этих обменах, во всех подозрениях и паранойе, сгущавшихся над этой страной. Думал, стараясь подавить бешеный страх перед драконами, снова разрывавший меня на части, едва миновала опасность и горячка боя. И если после самой охоты, или, уж скорее, ловли он поутих, то уж нынче, когда дракон был все время рядом… и даже ближе…

О чем думала Марика – не представляю.

И только Зверь думал про овес и кобыл, как и положено здоровому живому существу.

Ехать было недалеко. На урочной поляне я остановил коня и некоторое время прислушивался к тишине, готовый хлестать Пламенем.

- Вот они мы! – послышалось вдруг из-за деревьев, и я опустил раззудевшуюся уж было ладонь.

- Отлично, - сказал я вслух, и показались рыцарь-ши Олаф с принцессой Исабель. Совсем молодой рыцареныш, к тому же дьявольски, панически боящийся драконов. И не менее юная принцесса – ровесница Марики.

- Зачем мы здесь и кто этот раубриттер? – капризно потребовала ответа принцесса.

Марика молча смотрела на Олафа. Умница.

- Ты готов? – хрипло спросил молодой рыцарь. Под ясными очами пролегли глубокие темные тени, щеки ввалились: миссия давалась ему нелегко. - Далеко этот дракон?

Я ощерился.

- В мешке вот уже, - произнес вслух, видя, что юноша слишком занят собственными переживаниями.

- К-как? – сказал он растерянно.

- Очень просто, - отмахнулся я, вглядываясь в принцессу. Удовольствия от смотрин было не много. Капризнейшая девчонка.

- Я должен… должен был, - и Олаф взялся за меч.

- Я уже убил Драмартона, так неужели же остановлюсь и не подниму руку на человека? Бери голову и настоящую девушку. И уезжай. Только не забудь и тот… второй обмен.

Он молчал – долго и грустно. Рушились иллюзии, уходили мечты, все было буднично, словно простая рыночная сделка. Вместо наемника, который согласился подержать у себя панический ужас перед драконами, а заодно скормить подменную принцессу, после чего змею предстояло уснуть и больше не просыпаться… вместо слуги он увидел равного себе рыцаря, который смешал все карты. Но именно молодому ши принадлежали первые слова, и ему следовало завершить наше дело.

- Обменяемся сейчас, - откашлялся Олаф. – И грузом… и страхом.

- Идет, - согласился я, также игнорируя протесты Исабель.

- Слезай, Марика, - сказал я уже ведьминой дочери, которая на самом деле носила в жилах голубую кровь. – Слезай и переодевайся в ее одежду.

Марика повиновалась. Принцесса же принялась осыпать нас оскорблениями, а Олафа еще и упрекать в измене.

Впрочем, тут ей было виднее. Я не знал, что ей говорили перед тем, как отправить в эту глухомань. Это не было моим делом. Моим делом было добыть голову дракона. И сделать кое-что еще.

-Переодевайся! – прикрикнул я. Бесполезно: принцесса гордо вскинула головку, тряхнула и так уже изрядно растрепавшейся прической, задрала нос и отвернулась.

- Принцесса! – рыкнул я, и она нехотя повернулась. К этому времени горечь тысяч оскорблений, боль обид и измен переполнила меня до того, что блестящая чешуя пролегла сначала пятнами, а затем сплошным покровом по всему моему лицу. Я никогда не старался изучать себя в таком состоянии: просто не было времени.

Но Олаф попятился.

Всхлипнув, принцесса подняла одежду Марики, прижала к груди и поплелась к кустарнику.

- Здесь! – велел я мстительно, сделав Олафу знак отвернуться.

Когда обе девчонки были одеты, я даже засмотрелся. Не будь я уверен, кто есть кто, не воняй прекрасная принцесса остатками спеси и заносчивости, я бы затруднился сказать, которая из них – дочь старого Биефара. А которую только вырастили как его дочь.

- Молодчинки! – радостно сказал я. – Теперь ты, Олаф.

 

Он подошел ближе, разворачивая дерюгу, из которой показался блестящий хрустальный бок. Угрюмо поставил шар наземь.

Мы сошлись совсем близко, протянули руки над шаром и коснулись ладонями плеч друг друга – точно так же, как прежде, но теперь уже мне предстояло избавиться от изрядно поднадоевшего страха перед драконами. А взамен получить нечто свое, родное, приобретенное в темные осенние ночи скитаний по большакам.

Шар вспыхнул, мигнул красным, потом синим – и погас.

- Сделано? – недоверчиво спросил Олаф. – Но я… но я не чувствую такого страха перед драконами, как прежде!

- Что поделать, - спокойно объяснил я, - мне пришлось немножко его… сломать. Его больше нет. Но обмен все же состоялся и, если хочешь, я тебе кое-что подскажу. Представь себе, что прошли годы – многие, если ты счастливчик, и совсем мало, если наоборот. Ты окажешься на пороге смерти, станешь хрипеть от дыры в боку или пускать пузыри с разрубленным черепом, или просто кашлять в сырой одинокой постели… а рядом не будет никого. Никого, кто продолжил бы твой род, никого, кто успокоил бы тебя в тревоге, никого, кто утешил бы в минуту смерти.

Олаф переменился в лице, франтоватые усики подергивались, пронзительно-синие глаза бегали по сторонам. Страх прикоснулся к нему, осторожно пригладил вихры – и схватил всей пятерней.

Обернувшись, он наткнулся взглядом на переодетую в принцессу Марику.

Они долго, очень долго смотрели в глаза друг другу; и страх менялся, уходил, как и положено страху, который бренен в той же степени, в какой и плоть. Страх… Страх перерождался в нечто иное. Новое.

Но мне, поторапливающему Зверя и крепко сжимающему в объятьях напуганную девочку, которой еще только предстояло научиться не быть принцессой Исабель, - уже было не до них и не до безмерного страха дракона, которому я нашел-таки достойное пристанище.

- Анри, - тихо спросила вдруг Исабель; в тот самый момент я и понял, что девочка удалась весьма даже смышленой и до чертиков похожей на матушку-ведьму. – А какой страх вернул тебе он?

Я заглянул в ее прекрасные глаза. Вздохнул. И признался честно, как на исповеди:

- Страх перед норами, - вот только не стал рассказывать о том, что в тех норах делают с пленными врагами…

Она недоверчиво посмотрела на меня, но я пришпорил Зверя снова, и тот поднялся в ровный мерный аллюр, несмотря на двух человек на спине.

Я уходил по своему пути.

И огонь был со мной.