У времен года были лица. Так, по крайней мере, считали летописцы друидов, покрывающие страницы фолиантов соответствующими изображениями. Зимы были суровыми старухами. Лето – взъерошенными юнцами. Лик осени будто собирали из осколков, напоминая, какая опасность висит над людьми с сотворения мира. Весна же…

Умей Сагадана Телебер рисовать – точно намалевала бы улыбающееся девичье личико. Задорное, покрытое веснушками. Потому что эта весна была именно такой: золотой, как королевский тюльпан, щедрой на краткие дожди и погожие деньки; игравшей теплыми ветрами, разносящими душистую пыльцу.

Зеленела трава, поднимали пестрые гривы луговые цветы, их радостно собирали в корзины сельские девки. Даже старый замок, казалось, цветет и пылает жизнью. Не осталось следа от метелей, трескучих холодов и жутких легенд о живых Осколках, что выходят на охоту осенью, чтобы перековывать людей по своему подобию.

Друиды, скрывавшие лица за звериными масками, научили Сагадану любить и ценить природу. Видеть в ней не врага, но древнюю силу, что переживет великие королевства и поглотит героев, злодеев, королей и чернь. Для нее все равны. И понимания этого равенства не хватало людям.

Сагадана перегнулась через зубец стены и посмотрела на бушующий поток.

Горная река Брель сливалась выше по течению с Жемчужной, из-за этого воды ее имели удивительный перламутровый цвет. В глубинах скрывались обломки башен Золотой Эпохи, а вдали шумел камышами вдоль берегов холмистый остров, на котором сверкал солнечный менгир, заключенный в древний кромлех.

Сагадане нравилось смотреть с крепостной стены на поля, горы и черные лесные дебри, растянувшиеся на западе до самого горизонта. И не было лучшей точки обзора, чем галерея сторожевой башни над крепостными воротами.

Замок Кабрель по праву называли сердцем пограничья, и кровь, что наполняла его жизнью, билась этой весной в речной артерии. Новенький порт обещал долгие сытые годы семье банна.

Девушка подбросила и ловко поймала стрелу с белоснежным оперением. Когда Сагадане вручили ее, древко было обмотано пергаментом с оттиснутым на сургуче королевским тюльпаном. Пожалуй, в иное время это могло бы стать реликвией семьи Телебер, но теперь Сагадана поспешно раскрошила печать и жадно перечитывала строчку за строчкой. Пусть послание и предназначалось не ей.

Принц Эрзан прислал приглашение на турнир. Кому – оставалось лишь догадываться, но зная странности принца, этому удивляться не стоило. Да и Сагадана в жизни не вернула бы стрелу мрачному гонцу, даже если бы ей оторвали руки.

– На имя предъявителя, – холодно проговорил гонец. Он был тусклым, словно истертый ветрами и ливнями. – Во владениях вашего отца найдется достойный лучник?

Сагадана кивнула и сунула ему в ладонь серебряную монету. Тот удивленно посмотрел на оттиснутый тюльпан и поклонился, пряча ухмылку. Дурак, подумала она тогда, будто каждый день ему по серебряному дают.

Она снова перечитала приглашение и рассмеялась. Жаль, лука поблизости не было. Сагадана охотно ввинтила бы стрелу в балку на другом берегу, а потом второй расщепила первую.

– Госпожа! – По лестнице взобрался запыхавшийся мальчишка. Лицо его лоснилось от пота. Посыльные мотались между замком и турнирным полем вот уже вторую неделю и еле держались на ногах. – Госпожа! Банн Аброн ждет вас в чертоге.

Время приятных мыслей и скоротечной свободы окончилось, и Сагадана поспешила за мальчишкой.

Отца лучше не злить.

Банн сидел в громадном кресле, привезенном его прадедом из лесного лордства Офорст в качестве части приданного, и сверлил взглядом кушанья на столе. Не притрагивался ни к мясу в брусничном варенье, ни к дичи в подсоленном меду. Когда виночерпий поднес ендову – резким жестом велел отставить подальше.

– Ты звал, отец? – Сагадана поклонилась. Это в коридорах замка она могла шутить над стариком, перечить ему, но когда входила в чертог, на стенах которого висели знамена с золотым королевским тюльпаном и лисами Офорста, держалась чинно.

– Нет, не звал, – банн постучал по столешнице костяшками пальцев, – думаешь, мальчишка тебя по собственному желанию привел?

Он мрачно оглядел дочь.

– Что на тебе за тряпье? Ты дочь банна или пастушка? Изволь выглядеть подобающе благородной леди, иначе пристрою овец за сиськи таскать!

Старик явно был не в духе. То ли подагра разыгралась, то ли вновь терзался мрачными мыслями. Впрочем, после трех межевых стычек с людьми банна Реста он редко улыбался. Хотя Сагадана не могла взять в толк, почему тот по-прежнему ходит мрачнее тучи, ведь спор скоро разрешится на турнире.

– Сядь и съешь что-нибудь, – банн Аброн указал на стол, – я не могу, так хоть на тебя посмотрю.

Он выпил ягодной воды и вытер рот опушкой рукава.

Сагадана послушно разложила перепелку на косточки и омыла липкие от меда пальцы в оловянной миске.

– Вино не трогать! Твою пустую голову лучше заполнить добрым советом, а не хмелем.

Стул вмиг будто сделался из камня и колючего железа, и Сагадана нервно поерзала. Политические разговоры с отцом она не любила и всегда жалела, что у нее нет старшего брата. Тогда на его плечи рухнуло бы управление вверенными королем землями, а Сагадана… что ж, женщины Барнада имели больше прав, чем в каком-либо другом лордстве. И распоряжались своей жизнью сами. Она могла бы напроситься Башни Майгар, чтобы бить язычников Костяного Архипелага, а не протирать юбки на советах и корпеть над письмами да фолиантами. Жить с друидами на острове, посвятив себя охране кромлеха и познанию природы…

– Второй лорд Офорста прибудет уже к вечеру, – Аброн говорил тяжело, роняя слова как камни. Они разбивали мечты одну за другой, перегораживали открытые в мечтах Сагаданы дороги. – Сир Геррат Аразон приедет вместе с сыновьями и свитой. Король назначил его старшим судьей на поединке чемпионов.

Сагадана покосилась на одну из двух лисиц, бегущих по зеленому полю старого знамени. Союз двух древнейших семей Офорста. Рыжая – Аразонов, серая – Брагзонов. У рыжей в зубах стрела, у серой – копье. Два лорда – две лисы.

– Лорд-егерь?

– Правильно, дочь. Хотя ума не приложу, почему судить тяжбу позвали вояку, а не хитрожопого Алавера Брагзона. В том королевской крови больше, чем в самом короле, судя по тому, какие интриги он плел последние полтора десятка лет! – Банн покачал головой. – Если правильно понимаю намеренья лесных лордов, Геррат привезет нам копье.

В Офорсте копье с лисьими хвостами символизировало доверие между лордами и вассалами. Последних в Барнаде называли баннами, а в лесных краях – копьеносцами. Вместе с копьем вассал получал право судить, содержать гвардию, выколачивать налоги на вверенных землях и созывать ополчение. Подобный жест дорогого стоил, но и накладывал определенные обязательства.

– Но мы же банны Барнада, – удивилась Сагадана. – Нельзя служить двум лордам.

Отец мрачно поглядел на нее и, кряхтя, встал. Правую ногу приволакивал, будто боялся наступить на полную стопу.

– Иди за мной.

Они вошли в покои, примыкающие к чертогу. Половину помещения занимали книжные полки с фолиантами. Посреди комнаты возвышался массивный стол, на котором стояли письменные принадлежности. Сагадана провела тут едва ли не четверть жизни, выправляя письма и прижимая печати отцовским перстнем.

На восточной стене была растянута карта королевства и покоренных Золотым Тюльпаном лордств. Деревянной фишкой на ней отметили замок Кабрель.

– Где располагаются наши земли? – спросил банн Аброн.

– Пограничье, – нерешительно ответила Сагадана. – С запада Офорст, восточнее отроги Барнадских гор и сам Барнад, лорду которого присягнула наша семья. Восточнее, за полями, начинается Марнон. На юге – столица королевства и выход к морю.

На побережье заметнее всего была цепочка башен Майгара, оберегающих берег от язычников Костяного Архипелага. После того, как был затоплен королевский флот – последняя линия обороны от угрозы с моря.

– Верно. Мы перекрываем важную речную артерию и стоим между тремя лордствами, но ближе всего по месту и крови – к Офорсту. Банны мы только потому, что так было угодно его королевскому величеству, и никогда не подчинялись Барнаду. Наоборот, горное лордство зависело от нас последнее десятилетие, пока там свирепствовал голод. Теперь мы друг другу ничего не должны, потому что лорд Крэг Глоу нарушил клятву и не соизволил прислать войска на межу с Марноном. Корчит из себя вояку, но как дело доходит до ножей – в кусты… Что ж, мы на него зла не держим – никто не хочет выступать против восточных лордов. Но имеем право проявить свою волю и держаться выгоды для семьи Телебер. Турнир положит начало переменам, а копье лесных лордов даст защиту. Сразу мы его не возьмем, конечно, пусть предложат достойную цену за верность.

Сагадана ощутила, как по спине пробежали холодные мурашки.

 

***

 

Замок Кабрель издали напоминал великана, усевшегося на реку. Раскинув башенные ноги по берегам, глядел на бурлящие воды десятками бойниц. Родовое гнездо семьи Телебер по праву считалось одним из самых значимых фортификационных сооружений в пограничных землях, хотя в нем не было ни изысканности южных укреплений, ни холодной мощи древних бастионов Офорста.

Лорд Геррат Аразон слез с коня и потянулся до хруста в суставах. Он давно не ездил верхом и после долгой дороги чувствовал себя утомленным. Сыновья спешились рядом и обмахивали пыль с дорожных плащей.

– Ирид, вели Маресу разбить шатры! – Геррат махнул в сторону турнирного поля, где уже подготовили ристалище и возвели несколько помостов для важных гостей. – Пусть отыщет церемониймейстера и узнает, где наш участок.

Старший сын нехотя поплелся к обозу, будто тащил на спине неподъемную ношу.

– Как тебе порт? – Геррат обернулся к младшему.

Геллен бегло оглядел новенькие постройки, доки, сходни и два суденышка, покачивающихся на привязи.

– Крепкий торговый узел на пути к морю. Лорд Алавер обрадовался бы, окажись здесь.

Геррат кивнул. Мрачно подумал, что именно Алаверу тут самое место. Он и вправду был лисом, впитавшим самое лучшее от ушлого отца и матери королевской крови, пусть та и была нездорова духовно. Но судить позвали не его, а Геррата. Считалось, потому что тот служил в серебряном легионе на севере и снискал славу отважного воина, но на деле… потому что в интригах чувствовал себя плавучим, как железная чушка в реке.

Впрочем, Алавер отправил его сюда не безоружным.

– До начала турнира поговорим с банном Аброном и лордом Барнада. Нам оказали честь, но от нее смердит. Хочу понять, насколько велика куча тухлятины, в которой предстоит возиться.

– Лорд Алавер уверен, что мы справимся, – Геллен усмехнулся. Он провел рядом с хитрым родичем так много времени, что перенял его повадки.

Вскоре вернулся Ирид. Он подал отцу надушенное письмо, перетянутое лентой.

– От церемониймейстера. Чтобы мы имели общее представление о споре, который будут решать на турнире.

Геррат развернул послание и пробежался глазами по удивительной красоты словесной вязи.

– Банны Аброн и Рест спорят из-за земли. Первого поставил король, чтобы поднять землю и накормить Барнад, а Рест появился позднее по протекции семьи Экроу из Марнона. Их влияние в столице настолько велико, что правитель согласился разделить землю Аброна. За последние два года банны намолотили столько хлеба, что Барнад перестал голодать.

Геллен покачал головой.

– Дрянное дело. Где написано, что Рест сжег поля Аброна, захватил мельницы и поставил на меже свои отряды? Ни слова про то, сколько погибло народу в межевых стычках, и сколько земледельцев люди Реста прогнали с насиженных мест.

– Король доволен итогом – голод в горах побежден, а подробности мелких стычек вряд ли доходят до его благословенных ушей, – ответил лорд Геррат. – Банны из кожи вон лезут, чтобы получить возделанную землю. Твой наставник, Геллен, советовал занять позицию короля – хлеб должен течь в Барнад любой ценой.

– Но что потом? – спросил Ирид. Он был далек от политики настолько же, насколько сам Геррат. Их делом был меч, лук и егерские отряды Офорста. В то время как бездетный Алавер плел политические тенета, все чаще привлекая к этому Геллена. – Семья Экроу, дергающая Реста за ниточки, не обрадуется, если ты не примешь их сторону. Аброн же нам необходим, чтобы сплавлять лес. Не наживем ли мы могущественных неприятелей?

– Наживем в любом случае. Лорды Марнона держатся за место возле трона зубами и не терпят конкурентов! – Геррат отпил ежевичного вина из фляги. – Но у Офорста свой интерес. Как только наши суда привезут первую партию корабельных сосен на побережье – мы получим полную королевскую протекцию в любых спорах.

Лорд-егерь размотал полотно и вынул копье, украшенное двумя лисьими хвостами – рыжим и серым.

– Навестим банна Аброна. Меч при тебе, Ирид?

Старший сын с готовностью похлопал по ножнам на бедре.

– Готовься возложить его на подагрические колени банна.

 

***

 

Сагадана покрутилась перед зеркалом, разглядывая платья фамильных цветов. Шитье по лифу было удивительным, пена кружев на рукавах скрывала мозоли на пальцах. Отец любил, когда она одевалась как леди, и это могло смягчить его скверное расположение духа.

Она взяла письмо и направилась в чертог. Обычаи требовали, чтобы гостей принимала хозяйка замка. После смерти матери Сагадана вяло пыталась взять роль хранительницы быта на себя, но в итоге отец сжалился и свалил этот груз на плечи семьи стюардов.

В одном из полудюжины каминов потрескивал огонь, ставни были распахнуты, и закатное солнце заливало выскобленные половицы чертога золотом.

Отец сидел во главе стола, по правую руку от него находился широкоплечий, седовласый мужчина в простом зеленом дублете с рыжей лисьей опушкой на воротнике. Лорд Геррат Аразон. По левую сторону от банна расположились два парня чуть старше самой Сагаданы. Один внешне напоминал лисицу, приготовившуюся к броску; глаза его сверкали плутоватым огнем. Тот, что постарше, был по-своему красив, но, как и у всех людей леса было в нем нечто дикое, внушающее тревогу.

– Ваша дочь выросла, – Геррат приложил ладонь к сердцу и чуть склонил голову. – Лесная кровь матери в ней сильна. Даже странно, что нам не пришлось проталкиваться через очередь женихов возле ворот. Такую красоту негоже прятать за сырыми стенами, банн.

– Сагадана не торопится покидать родительское гнездо, – Аброн скривился. – Помогает мне управлять замком и землями, поддерживает культ друидов, проявляя редкое благодушие… и расточительность.

Она чувствовал себя неуютно. Ее матерью была двоюродная сестра второго лорда Офорста, и красавицей ее назвал бы разве что менестрель…

– Я обдумаю ваше предложение, лорд Геррат, – отец вернулся к прерванному разговору, пока Сагадана занимала место за столом.

– Смотрите в будущее, банн Аброн, – лесной лорд отсалютовал кубком, – земель, что останутся за вами, с лихвой хватит, чтобы прокормить чернь. Лес даст вам куда больше, а крошками со стола пусть довольствуется банн Рест.

– Но он пролил кровь!

– И заплатит за это, клянусь моими родовыми цветами.

Ирид встал из-за стола и обратился к Аброну.

– Разрешите обнажить клинок в чертоге, банн?

Тот помедлил, но кивнул. Старший сын Геррата склонился и возложил меч на колени Аброна.

– Пусть моя рука свершит правосудие. Даруйте мне честь стать вашим чемпионом и защитить доброе имя семьи Телебер на предстоящем турнире. Обращаюсь к вам не как к банну, но как к будущему копьеносцу Офорста.

Аброн возложил ладони на оголовье меча, принимая предложение.

– Я был бы глупцом, отказавшись от такого защитника. И копье охотно приму, но лишь после турнира. Семья Телебер послужит Офорсту и будет защищать интересы лесного лордства.

– Не защищать, дорогой мой Аброн, – Геррат улыбнулся, – разделять.

 

***

 

Сагадана сидела на кровати и крутила в пальцах стрелу. Даже смотреть на нее было больно, а от воспоминаний о турнире слезы наворачивались на глаза.

Вечер выдался погожим, через открытые на балкон двери ветер задувал в комнату запахи свежей травы, оструганного дерева и смолы. Слышался шум с турнирных полей, вдали заливисто играли флейты.

Выбраться бы из комнаты, погулять по лугам, посмотреть на приготовления к турниру, но…

Где-то в чертоге замка уже стояло копье лесных лордов, а отец обменивался с Герратом мыслями о том, как вести себя на суде. Положение дел в королевстве сулило заговорщикам немалую выгоду, потому что королевский флот наконец-то возрождается. Заканчивалась война на севере, и серебряный легион отбивал у дикарей последние рудники.

Железо севера и корабельный лес запада встретятся на королевских верфях.

Где в этом бурлящем котле место дочери мелкого банна, который уже и не банн вовсе? Она не больше, чем монетка, которую разыграют в самой удачной партии. Геррат намекнул, что первый лорд Офорста с радостью выдаст ее какому-то копьеносцу в восточном лесу… И это они считали даром? Все равно что вместо золотых колец подарить оковы.

Сагадана зло отшвырнула стрелу.

Отныне ей запрещено участвовать в турнире! Потому что женщины Офорста – не больше чем нити, которыми влиятельные семьи скрепляют союзы. Отец не рассматривал ее как товар, но теперь его волей будет управлять лорд Алавер.

– Человек так жить не должен! – прорычала она, стягивая неудобное платье.

Сагадана вышла на балкон и уставилась на реку. Наверное, в Золотом Веке у людей был выбор. Время легендарных песен, величественных построек, древних наук, танцев и маскарадов.

Живые Осколки, пришедшие с другой стороны полотна, на котором выткан мир, положили конец Золотому Веку. Они перековывали людей и мир, так говорили друиды. Отбросили человечество во мрак, из которого те до сих пор не выбрались. Право решать за себя, очевидно, было тоже даром Великого Ткача, и оно безвозвратно утрачено.

Взгляд зацепился за плес. Ночью менгир мерцал, отдавая накопленный за день солнечный свет. Осколки боялись кромлехов. Друиды, что возвели круги камней, сумели изгнать убийц Ткача обратно в первобытную мглу и запечатали выходы менгирами. Лишь культ соединял современный мир с далеким прошлым, поэтому, наверное, ее так и тянуло к этим удивительным людям… и поэтому же культ уничтожали в других лордствах. Никто не терпел инакомыслия.

Сагадана вдруг улыбнулась.

Друиды?

Она спустилась в трофейный зал, где стояли статуи и распорки для старых доспехов семьи Телебер. На одной из них обрастал пылью архаичный друидский наряд. Вместо шлема на нем громоздилась жутковатая маска из собачьей шерсти.

 

***

 

Вечером, когда Геррат собирался отправиться к лорду Барнада, в шатер доставили две корзины. Доставили через напомаженного герольда, который всем видом показывал, что охотно выдернет любое слово из глотки Геррата и после отнесет каждому лорду или рыцарю, готовому обменять знания на золото.

Первая корзина была от банна Реста: скромная, полная редких в лесном краю фруктов и странных злаков, напоминающих пшеничные палочки. В записке лишь слова приветствия, сухая радость и скромная уверенность, что лорд-егерь Офорста человек чести и судить будет, опираясь на нее.

Во второй лежали дивные вина из королевских виноградников, пара золотых тюльпанов, пахнущих медом, и обыкновенная пшеница, среди которой попадались гнилые злаки.

Напоминание, что за банном Рестом стоит одна из самых влиятельных семей Марнона, а за банном Аброном – королевское слово. Такому выбору место в кошмаре.

Геррат велел Маресу вылить вино, а содержимое корзин сжечь.

– Что происходит? – поинтересовался только что вернувшийся Геллен.

Он прожил семнадцать зим и вполне мог считаться мужчиной. Ему предстояло перенять титул лорда-егеря, поэтому Геррат рассказал сыну все, что услышал сегодня, а также поделился опасениями Алавера.

– Ответим своими дарами, показав позицию Офорста! – На губах Геллена заиграла хитрая улыбка. – В пограничье ценят традиции?

– Ценят. Аброн даже друидов терпит, хотя у нас их извел еще прадед Алавера.

– Тогда пусть оценят и наши.

Он принес пару стрел и одну переломил пополам.

– Обряд примирения? – удивился Геррат.

В Офорсте сохранился старый обычай: когда два друга или родича ссорились, их самый близкий человек переламывал стрелу и давал каждому половину. И если спорщики решали помириться или проявить уважение друг к другу, они связывали обе половины лозой.

– Обряд равенства, – рассмеялся Ирид и сломал вторую. – Мало радости получить наконечник – сочтут за угрозу.

– Марес! – Геррат кликнул рябого помощника. – Возьми две половинки с оперением и передай с благодарностями герольду Карлу. Пусть отнесет тем, кто послал корзины. Мы за мир, но нашим друзьям недурно бы запомнить, у кого в руках остались острия.

 

***

 

Геррат мысленно поблагодарил жену за то, что собрала ему с собой рубахи из тончайшей дорогой ткани. Он не носил их в Офорсте, но здесь, у подножия Барнадских гор, они пришлись как нельзя кстати. Раскаленный от костров и факелов воздух, тяжелый и влажный из-за близости реки, обволакивал, как мокрая простыня.

Полог шатра подняли, лампы с цветными стеклами заливали радужным светом пол и парусиновые стены. Перед ужинающими лордами открывался вид на противоположный берег. Из горсти деревьев, что росли на его высоком склоне и которые по какому-то недоразумению здесь называли лесом, не получилось бы смастерить даже хорошей двери или столешницы.

Что радовало, так это еда на трех небольших столиках, поставленных между лордами. Крошечные порции – такими мужчину не накормишь, – зато изысканные и необычные. Сыр в медово-огненном соусе, вишня в скорлупе жженого сахара, мясо под слоем сухих специй, где сразу и не угадаешь вкуса. На десерт – южное вино и сладкий молочный кисель с мятой.

– Ваше лордство из захолустья превращается в крупного политического игрока, Геррат. Стоит ли удивляться, что король одаривает вас вниманием?

Крэг Глоу напоминал разбойника, который тщательно пытался выглядеть знатным лордом. Огонь в голубых глазах сулил проблемы каждому, кто осмелится перечить владетелю Барнада. И, насколько знал Геррат, на расправу горный лорд был скор.

– Радует, что влияние Офорста так высоко ценится в столице, – Геррат отсалютовал кубком. – Наши предки заложили прекрасный фундамент, мы с Алавером его укрепили.

– Ваш отец водил серебряный легион, – Крэг Глоу чуть пригубил вина и отправил в рот кусок острого сыра, – вы доказали верность королю и прославились отвагой в северной кампании, давшей всем нам надежду на победу над проклятыми язычниками. Доверие короля – достойная плата за службу короне.

Они оба знали, что истинная причина далеко не в уважении, но произносить такое вслух было глупо. Пусть поблизости находились лишь люди из гвардии Глоу, но Геррат не поручился бы за то, что ни один из них не продаст опасные слова за серебро или золото.

Все, что нужно сказать на самом деле, уже сказано пергаменту. Алавер вряд ли бы одобрил такой способ, но ничего толковее ни Геррат, ни Геллен не придумали. Слова легко продаются, а пепел молчалив.

– Утром объявят первый турнирный день, – Крэг осоловело покосился на гостя, – почтите присутствием?

– Охотно.

– Ваши сыновья выйдут на ристалище?

– Увы, младший совсем плох в седле, его таланты, в отличие от меня и деда, заключаются в остром уме. Зато старший многое унаследовал от нас.

– Наслышан! – Впервые за весь вечер лорд Барнада позволил себе улыбнуться. – Говорят, он взял три золотых приза на больших турнирах, и принцесса Селиния одарила его тюльпаном! Хотелось бы увидеть Ирида в деле.

– Обязательно увидите. Ирид выйдет на суд как чемпион дома Телебер.

Крэг Глоу поперхнулся вином. Вспыльчивому лорду было непросто взять себя в руки.

– Щедрый жест. Не боязно выставлять хоть и талантливого, но все же юнца против марнонского рыцаря?

– Обойдется без большой крови, дорогой Крэг. Где еще юнец добудет золотые шпоры, как не на турнире перед светлым ликом принца Эрзана? Мы лишь укрепили фундамент, но строить будущее надлежит нашим детям.

День измотал Геррата, пришлось из вежливости расправиться с кувшином ароматного южного вина и поскорее распрощаться.

Корзину с дарами он всучил Маресу и отправился разыскивать в полумраке и дымовой завесе свой лагерь.

Шатров прибавилось, в некоторых уже вовсю лилось вино, играла музыка, гремел смех. Самые прыткие гости успели выставить на всеобщее обозрение турнирные доспехи и набросить на них вместо плащей родовые знамена.

Цветная эмаль, вытравленные узоры, пышные плюмажи на шлемах… по этим деталям легко распознать земли, откуда прибыли рыцари. Марнон. Только там столько времени уделяют праздничному облачению. Но Геррата бравурность доспехов не вводила в заблуждение. Он помнил тяжелую марнонскую конницу, рассеивающую северян. Пехота теснила их на открытую местность, чтобы подставить под удар железного клина всадников. И те раз за разом проносились через ряды врагов, стаптывая и разя копьями. Там не было места рюшкам, крашенным лошадиным хвостам и перьям птиц из южных земель на шлемах.

– Нравится? – спросил Геррат, заметив Ирида.

Старший сын разглядывал доспехи возле соседнего шатра – они подсвечивались небольшими фонарями, из-за чего вид имели торжественный и даже зловещий.

– Тяжелые, – Ирид покачал головой.

– Турнирные. И непривычные для нас. Твой дед отлично держался в седле, но все равно избегал подобной брони. Хочешь примерить?

– Если только для того, чтобы понять, как скоро в них устану, – парень улыбнулся. – Геллен тебя ждет в шатре. Он настолько заинтригован, что даже не попытался пробраться в лагерь маркитанток.

– Дурное влияние лорда Алавера, – Геррат рассмеялся в ответ и отправился в шатер.

Младший сын дремал, устроившись рядом с жаровней. Лени в нем было многовато, но острый ум делал этот недостаток незначительным.

– Вставай, хватит перину мять.

Геллен подскочил и уставился на него затуманенным взглядом.

– Лорд Глоу принял наши условия. Он потеряет одного банна, но поток зерна и хлеба не уменьшится из-за постоянных стычек спорщиков. Проще управлять сытым Барнадом, чем давить голодные бунты и терять лояльность черни.

Мысль о том, чтобы объявить ничью двумя голосами, не дожидаясь развязки дуэли, обрадовала горного лорда. Первое слово принадлежало королевскому церемониймейстеру, затем говорил Глоу, итог подводил голос Геррата.

– Но без поединка не обойдется.

– Твой брат немного погоняет чемпиона Реста, а когда ни у кого не останется сомнений в победе Ирида, я остановлю бой. Восточным лордам давно пора дать по носу, и турнир – самое лучшее место для затравочного щелчка. Ударим после.

 

***

 

У ограды развернулось настоящее побоище. Каждый хотел занять место получше и повыше, в дело шли зуботычины, удары локтями и коленями. В толпе шныряли такие, что хватали женщин за груди и задницы, да и мужчин лапали не меньше. Драки вспыхивали то здесь, то там. Кого-то даже так затерли, что несчастный потерял сознание. Толпа пережевала и выплюнула бедолагу в траву, где тот еще долго не мог очухаться.

– Вон он, вон! – орал щуплый лоточник с подбитым глазом. – Рыжий, сука такая! Все смел – и жженки медовые, и тесто сладкое, и пирожки по карманам рассовал!

Он привел двух стражников, вооруженных дубинками.

– В толпу не полезем, – зевнув, ответил мужчина постарше. – Позови, когда расходиться начнут.

– Да как можно! – заголосил лоточник. – Он меня разорил! Разбойник! Пират!

Стражники поморщились, невесело переглянулись.

– Было велено к черни не подходить. Зачем сюда полез? Торжища мало? Ослушался – вот и молчи теперь.

Лоточник сорвал шапку, кинул на землю и принялся мять каблуками. Но тут вновь завязалась толкотня, послышались стоны, вопли, ругань, глухие удары, и внимание стражей переместилось туда.

Сагадана поняла, что даже за все сокровища мира не сунется в шевелящееся, потеющее море обозленных людей. Она обвела взглядом дорожки и подступы к шатрам, где записывали участников турнира. Добраться туда было непросто, а уж в ее-то случае еще и опасно.

Тем временем потянулись знатные гости. Некоторые шли по двое-трое, кто-то в сопровождении пышной свиты. Одежды носили пестрые, в глазах рябило. Но среди них были и те, что одевались скромнее, а выглядели куда суровее. Сагадана в геральдике понимала, но иногда с трудом могла разобрать, что изображено на гербах. То ли башни с огнями, то ли объятые пламенем деревья. Вместо зверей – рыже-белые страшилища, вставшие на задние лапы.

Задержав дыхание, она вломилась в толпу и спешно натянула маску друидов. Поплыла в потеющем людском потоке, получая толчки, пинки и ругательства в спину.

Хорошо, что додумалась лук прижать к груди, иначе он точно остался бы в мешанине тел.

К шатру выбралась, шатаясь, будто пьяная. Перед глазами порхали темные точки, дыхание вырывалось хрипами. Страх, жара, боль в оттоптанных ногах – все навалилось разом. Захотелось снять проклятую маску, швырнуть на землю, как сделал тот самый лоточник, и пойти на помост к отцу.

Там диковинные вина и изысканные закуски, впереди – сытое житье в лесном замке, набитом хнычущими детишками, пиры и разъезды по замкам родичей… А что здесь?

Здесь лук и стрелы.

Краткий миг свободы, который стоил мелкой боли и пролитого пота.

Сагадана вошла в шатер и положила на столешницу приглашение.

 

***

 

Всадники ловко пробрасывали укороченные копья сквозь кованые кольца, состязались в дальности броска, в умении пробить тяжелый доспех, угодить в сочленение или приоткрытое забрало.

Победитель, коренастый безземельный рыцарь из Марнона, получил в подарок от лорда Крэга Глоу красивое копье с золоченым наконечником и искусной резьбой на древке. Таким много не навоюешь, зато в каминном зале или чертоге оно будет смотреться величественно.

Ножи разрешили бросать всем желающим, и действо это затянулось почти на половину дня. Видимо, церемониймейстеры и рассчитывали на подобную задержку, так как в это время гостям подавали закуски, роскошный горячий хлеб, виноград и разбавленное вино.

Победитель удостоился чести носить шелковую ленту, расшитую королевскими тюльпанами, и получил широкий клепаный пояс. Защитные бляхи покрывала чеканка с кораблями и чайками.

Помимо даров обоим воинам полагалась денежная награда. Раньше, насколько знал Геррат, победителей осыпали зерном. Но в землях, где голод годами выкашивал деревни и города, решили отказаться от подобной традиции.

После награждения всадников Геррата пригласили к шатру принца Эрзана.

По левую руку от человека, в честь которого устроили турнир, переминался с ноги на ногу седобородый целитель. Сам принц… Геррат знал, кого увидит. Опустился на колено и склонил голову.

– Ваша светлость, выказываю почтение и заверения в верности от правящих семей лордства Офорст.

– Ба… ба! – Слюни повисли на пухлых губах Эрзана пузырями и пеной. Взгляд у него был как у теленка. Седые волосы клочками торчали из-под бронзового венца, украшенного тюльпанами. Королевская кровь, хотя ее и называли золотой, несла в себе печать увечий. Как духовных, так и физических.

Несмотря на тяжкий недуг, принц обожал турниры, и его двоюродный брат – нынешний король, не скупился веселить родственника. Рыцари, оруженосцы и чернь любили Эрзана, ведь каждое его появление на людях сопровождалось ужинами для нищих, раздачей мелких подарков и хлеба.

– Быть на суде голосом короля – великая честь, ваша светлость! – Геррат, помня уроки дворцового этикета, не отрывал взгляда от щегольских сапожек принца. – Клянусь судить по совести.

– Во! Во! – Эрзан мягко мазнул его по щеке тыльной стороной ладони, заставив встать. Рукава белоснежного дублета пахли медовыми тюльпанами. – Ук?

Последний булькающий звук предназначался церемониймейстеру. Тот, будто тряпичная кукла, изогнулся в поклоне. Из этого неудобного положения дотянулся до чехла с призовым луком и подал Геррату.

– Светлый принц изволит, чтобы завтра вы от его имени вручили ценный подарок победителю.

Такой знак внимания дорогого стоил. Геррат, улыбаясь, принял чехол и отправился на помост.

Начался бугурт, в котором сошлись сквайры.

И все же Алавер прав, думал Геррат, ловя на себе восторженные и недовольные взгляды. Офорст уже не просто дикие земли на отшибе. Мы готовы занять место подле трона.

 

***

 

Сагадана пробралась на берег и уселась на камнях. Дрожащими пальцами вынула из чехла лук дивной работы.

Пропустила его под ногой, локоть сгибающей лук руки высоко подняла, будто в танце, и согнула трофей, работая корпусом, сгибая поясницу.

Тетива будто сама набросилась на ушко. Загудела в ночи густым басом, заглушая музыку на турниром поле и шепот реки.

Сердце пело в унисон, заставляя кипеть кровь.

В ушах еще звучал восторженный гул толпы, когда Сагадана поражала мишень за мишенью. И всякий раз, когда их отодвигали на дюжину шагов, это лишь радовало лучницу.

В тот момент она не была дочерью банна, не была разменной монетой в политических интригах. Просто человек с луком в руках, делающий то, что приносит радость и ей, и окружающим. Так, наверное, чувствовали себя бродячие менестрели, выступая перед невзыскательной публикой.

Тетива хлопала по перчатке. Стрелы, будто стремительные тени, впивались в соломенные чучела, сшибали шлемы и застревали в тыквах. Это было сродни пьяному безумию, и Сагадана думала о том, что теперь ни одно вино не подарит ей подобного упоения.

Она перешагнула через запреты, через предрассудки и прочую шелуху, которой забивают свои жизни люди. Простые и властные. Глупые и умные. Все увязали в нелепых обычаях, за которыми ничего не стояло, кроме надменности.

И все, что потребовалось для этого – надеть маску.

– Свобода, – прошептала Сагадана и снова рванула тетиву, будто та была струнами арфы.

И низкий брезжащий звук канул в ночь.

– Рад, что сумел подарить вам хотя бы капельку.

Холодный голос разрушил ночные чары, замутнил их, будто в прозрачную воду влили ложку оружейного масла.

Сагадана вскинулась, встав спиной к покатому берегу. Вдали сверкали костры и разноцветные фонарики на турнирном поле, чистое небо мерцало звездами. В тенях, покрытых брызгами лунного света, стоял незнакомый мужчина.

– Я вас не знаю, – напряженно проговорила она, жалея, что не захватила даже кинжала. – Свободу мне никто не дарил, я сама ее взяла, и это видели сотни гостей турнира.

Мужчина спустился к воде. Одет он был в темный дублет без вышивок и гербов. Мрачное лицо обрамляла черная бородка. Незнакомец казался смутно знакомым…

– Но вы же сделали это не ради толпы, верно? – Только теперь Сагадана узнала в нем того самого гонца, что привез стрелу и письмо. – Для себя. Капелька свободы перед годами затворничества. Воспоминания будут греть вас до конца жизни, но лишь они у вас и останутся. Остальное… остальное будет принадлежать другим людям. Как и ваша жизнь.

– Чего ты хочешь? – Она гордо вскинула голову. – Сам знаешь, с кем говоришь. И, думаю, понимаешь, чего будет стоить твоя жизнь, когда мой отец узнает о том, что ты за мной следил и позволил себе дерзость заговорить первым.

Незнакомец поклонился.

– Ни капли дерзости, милостивая госпожа. Лишь сочувствие. И, если позволите искупить мне вину, предложу решение.

Он протянул ей две стрелы.

– Достаточно будет одной.

– Вы же сказали, что не чувствуете себя виноватым, так о каком искуплении речь?

– Я не виновен в дерзости. Но виновен в том, что знаю, кто вы. Знаю, как получили приглашение, и почему нарушили отцовский наказ. Сдается мне, банн… вернее, копьеносец Аброн, придет в ярость, когда правда вскроется. Быть безымянным участником турнира прекрасно лишь в легендах и песнях, но вам же от себя не спрятаться даже за сотнями масок. Отец выдаст вас замуж раньше, чем первый корабль из Офорста приплывет в порт Кабреля. Мы, семья Экроу, всего лишь хотим оставить вашего отца банном Барнада. Сохраните его вдали от интриг лесных лордов, уберегите столь милых вашему сердцу друидов от изгнания. Поэтому – предлагаю, возьмите стрелы. И сделайте то, о чем попрошу. Тогда победа на турнире будет лишь одним из многих ярких воспоминаний, а свобода… свобода будет с вами вечно.

 

***

 

Все веселье закончилось с последним рыцарем, выбитым из седла славным марнонским всадником. Тот носил щит с переплетением виноградных лоз Экроу и вставшим на дыбы гнедым скакуном восточного лордства.

Марнонец держался в седле вальяжно, будто сидел на лавке за столом с яствами. Но, как только пришпоривал соловую лошадь, покрытую клетчатой попоной, превращался в оживший железный клин. Копье спешивало одного противника за другим, и в финальной сшибке лишила столичного всадника природной красоты – шлем смялся так, словного в него угодили тараном.

Один покидал ристалище с королевским тюльпаном в руках, второй оставил на песке вытекший глаз и лужу крови из свороченного носа и порванных губ.

– Мы долго ждали крови! – радостно воскликнул лорд Крэг Глоу. – Что ж, достойный финал турнира!

Геррат пожал плечами. В пролитой крови он не видел ничего веселого, и уж точно не ждал.

Они сидели на самом высоком помосте, спрятавшись от палящего солнца под парусиновым навесом. Два лорда, церемониймейстер и принц Эрзан, окруженный гвардейцами, закованными в железо. Некоторые носили лишь тюльпаны на табардах, но заметны были и гнедые скакуны Марнона. Что ж, это следовало запомнить – восточные лорды связаны с королевской семьей кровью и службой.

Принц Эрзан положил ладонь на плечо Геррату и что-то пробубнил. Тот, к своему стыду, был увлечен мыслями, и не понял ни слова. На помощь пришел лекарь. Позвякивая бутыльками на поясе, он склонился над лесным лордом и тихо проговорил:

– Принц жаждет узнать, как вы сражались на севере, милорд. Вне всякого сомнения, совершили немало подвигов, раз даже король отметил ваши деяния?

Геррат покачал головой.

– Не больше, чем любой другой пехотинец.

– Поразительная скромность. Но, зная о вашей родословной и золотых шпорах, мы никогда не поверим, что вам нечего вспомнить.

Лекарь заслуживал оплеухи. С другой стороны, отмахиваться от просьб Эрзана было бы непочтительно.

– Мы удержали линию щитов на Серой засеке, ваше сиятельство. Оттеснили дикарей под удар всадников Марнона и закрепились на Первом Железном Тракте.

Принц радостно причмокнул.

– Разбили северян на Болтушке, где с берегов еще полдня не сходила багровая пена. Говорят, вода там до сих пор гремит звеньями рассеченных кольчуг.

– Славные дни! Славные дела! – восторженно проговорил лекарь, подав Эрзану кубок с мятной водой. – Принц счастлив за вас. Счастлив, что ваше имя связно с такими деяниями.

– Выбор судьи, ваша светлость, без ложной скромности, весьма удачен, – вставил слово Крэг Глоу. Но лицо его было мрачнее некуда. Он-то не мог похвастаться ничем, кроме голода и кровавых мятежей в Барнаде.

Геррат склонил голову, принимая похвалу.

Вид крови на песке и глупые слова лекаря растормошили в его памяти многое, что хотелось бы забыть…

Линию щитов, на которую градом сыпались удары топоров, камни и стрелы.

Шаг вперед, шаг назад. Два вперед, один назад.

И так до бесконечности.

Сапоги увязали в грязи, топтали бездыханные тела врагов и соратников. Боль в руках, боль в ногах. Холод, морось, вой северян и бесконечное ожидание смерти. После того сражения он впервые в жизни не испытал ни радости, ни горя. Геррат не мог вспомнить до самого вечера, кто он такой и что делает под этим недружелюбным и серым, как грязный лед, небом. Хотелось выпить все вино мира и уснуть так крепко, что не разбудят даже Осколки, ломающие ему кости молотами.

И реку Болтушку тоже вспомнил.

В его щите, когда последний отряд дикарей был отброшен к воде и раздавлен, насчиталось семь прорех. Оба копья были сломаны, а клинок выщербился так, что пришлось брать у оружейников новый меч. Правый рукав заскорузнул от крови, а левое запястье раздулось, посинело, и ныло после этого неделю.

О таком счастье и таких подвигах принцу лучше не рассказывать. Пусть радуется проклятым турнирам и проклятой мятной воде!

Чемпионов встретили тихо, как того требовали обычаи.

Ирид вышел в кольчато-пластинчатом доспехе. Поножи, наручи и оплечья надевать не стал. За ним по пятам шли знаменосцы, показывающие зрителям двух лис на зеленом поле и менгир банна Аброна. Он опустился на колено и склонил голову перед судьями и принцем.

Его противник, облаченный в латы и носящий табард семьи Экроу, тоже поклонился, скрипя крепежными ремнями доспехов. Ничего общего с щеголеватыми турнирными тряпками они не имели.

Церемониймейстер воздел руки к небу и зычным голосом объявил, что поединок чемпионов положит конец давнему спору достойных баннов.

Геррат смежил веки, сделал три глубоких вдоха и открыл глаза, чтобы не моргать до конца сражения. Весь мир для него уместился на очерченном круге песка.

Марнонский рыцарь сходу сделал три выпада. Один из них едва коснулся нагрудника Ирида, не оставив даже царапины. Он был напористым, быстрым, прекрасно держал баланс и не растрачивал движения попусту.

Ирид ушел в глухую оборону, но при первом удобном случай ткнул каблуком в коленный сгиб марнонцу. Толкнул плечом, сцепил клинки, закружив их в долгой петле.

Мечи разорвали танец, и рыцарь по инерции сделал два шага в сторону, сохраняя равновесие. Теперь Ирид пробно уколол его в плечо, в бедро, плашмя прошелся по правой руке.

Геррат словно сам ощутил, как гудят пальцы марнонца, и как он истекает потом в железном плену…

Но рыцарь дернулся вперед, ударив локтем Ирида в лицо. Попал вскользь, но даже этого хватило, чтобы разбить ему губы.

Толпа загудела, захлопала. Позади Геррата хохотнул один из гвардейцев. Оставалось лишь сжать зубы и смотреть.

Смотреть, как марнонец наступает, теснит, выцеливает…

И пропускает укол. Ирид, когда видел, что можно ускориться, становился тенью. Уследить за его атаками было непросто даже такому опытному воину, как Геррат.

Многие и опомниться не успели – а за ногой марнонца потянулся по песку багровый след.

Ирид еще немного погонял его по полю боя, отдыхая сам в атаке, и заставляя работать врага. Выбил из равновесия, уколол в предплечье левой руки. Сцепил мечи, но через мгновение уже был на расстоянии пинка от марнонца и добавил ногой по раненому бедру.

Стон разнесся над ристалищем.

Геррат улыбнулся. Время.

– Остановите бой! – он встал, приковывая к себе внимание изумленной публики. – Хватит крови.

Принц издал недовольный всхлип.

– Король дал мне право говорить от его лица. И вот мое слово. Исход боя решат судьи до того, как один из достойных чемпионов падет на песок. В Офорсте выше всего ценят мир и спокойствие, поэтому решение будет простым и честным, клянусь. Ваше слово, церемониймейстер.

Напудренный мужчина пожевал губами.

– Раз так, то я считаю, что бой нужно довести до конца.

Геррат кивнул.

– Теперь вы, уважаемый лорд Глоу.

– Пусть бьются.

Слова канули в пустоту, а потом на нее накатился гвалт радующейся толпы. Проклятие застряли в глотке Геррата, он едва сдержался от того, чтобы не сунуть кулак Барнадскому лорду в рожу. Предательство!

Крэг Глоу посмотрел Геррату в глаза.

– Титул банна в Барнаде – не комок грязи на ботинке, чтобы так запросто его стряхивать.

– Два к одному, – церемониймейстер развел руки в стороны. – Ваше слово – слово короля, лорд Геррат. Мы его охотно выслушаем, но…

Послышался хлопок.

Стрела влетела марнонскому рыцарю в горло.

 

***

 

Сагадана размазывала слезы по лицу.

Ее лучший выстрел.

Лучший выстрел достался не марнонскому рыцарю.

Не его противнику из Офорста, которого окружили гвардейцы принца и люди Экроу. Никакие воинские умения не спасли его от быстрой расправы.

Не лорду Геррату, взятому под стражу и брошенному в столичную темницу вместе с младшим сыном за оскорбление короны и попрание чести. Никакие былые заслуги не спасли их от виселицы.

Не отцу, которого обвинили в сговоре и лишили титула банна и родового замка.

Сагадана выстрелила в себя. Потому что жизнь закончилась, едва марнонец повалился на песок. Клубок интриг распутался, и посреди кровавой пряжи росло влияние семьи Экроу. Они получили поля, получили замок Кабрель, и теперь поставки леса на побережье целиком зависели от их порта на реке Брель.

Человек, обещавший ей свободу, солгал. Потому что свобода без прошлого не стоит и яичной скорлупы.

Все, что у нее осталось – это тихий плес, с которого банн Рест огнем и сталью изгнал последних друидов.

И лук.

Драгоценный лук, стрелять из которого она никогда не сможет, потому что тетива прогудит ей о том, как Сагадана уничтожила свое прошлое и будущее.

Она вошла в кромлех, глядя неотрывно на одну из печатей, удерживающих Осколки по другую сторону полотна.

– Придите, – Сагадана улеглась на горячий камень и обхватила его руками. – Придите, молю. Я жертвую собой, мой голос – нить, что приведет вас в мир из заточения.

Камень ответил.

Полотно мира разомкнулось. Из глубин вечной потусторонней мглы потянулись Осколки, вооруженные молотами, которыми был изувечен Великий Ткач.

Они окружили ее беспросветными тенями, поглощающими свет. Ничего людского в Осколках не было. Те, что когда-то помогли сотворить мир, вернулись, чтобы перековать его под себя.

Перед тем, как первый молот обрушился на Сагадану, она услышала, как умолкли птицы. Как стихла река. И улегся ветер.

А потом был хруст костей. Осколки перековывали ее, ломали, делая такой же, как они. Противостоящей всему, что было до.