Жребий

Он проснулся от холода. Промозглый, мерзкий холодишко щипал его безжизненно лежащее тело. Под спиной собралась лужица, а сверху припорошило чем-то. Он разлепил веки. Завихряясь, порхая и ломаясь в воздухе, к нему спускались серые хлопья. Снег? Нет, пахло гарью, мокрой золой. Пепел. Он подскочил, чтобы оглядеться. Невесть откуда нашлись силы. Кругом сплошная серая метель, не видно ни зги. Он посмотрел под ноги – чавкающая бурая слякоть под толстыми кожаными ботинками. В недоумении осмотрел свою одежду: свободные плотные штаны, обрякшая от воды тельняшка.

Я матрос? С ужасом, Матрос осознал, что не помнит ничего из жизни, даже своего имени. При этом жизненный опыт его не покинул, только личность.

Не время! Не время для таких пустяков, как имена и звания! Возможно прямо в эту минуту он находится в эпицентре пожара. Но куда бежать? Матрос вгляделся в мельтешащую серую мглу. Огонёк! Тусклый, похожий на звезду, огонёк мелькал в пепельной круговерти. Матрос бросился к нему из последних сил, не разбирая дороги.

Его путешествие было коротким, а огонёк оказался огромной лампой на вершине каменной башни. Он изменил цвет и теперь играл маслянисто-оранжевыми переливами. Лампа пронзала брюхо метели двумя толстыми лучами света. Маяк! Матрос подошёл к двери и забарабанил кулаками по толстым доскам.

- Откройте! Прошу, впустите!

Внутри раздался грохот. Ему вдогонку полетели проклятья.

- Кого там черти принесли? Не сегодня! Жди!

- Впустите! – повторял Матрос, - я попал в беду, мне нужна помощь! Я голоден и весь продрог!

- Не сегодня, сказал! – раздался сварливый надрывный крик, - нет монеты! Металла нет! Всем надо! Жди, сволочь!

Дверь дрогнула от нового удара, но поступившего теперь с другой стороны. Внутри зашаркало – хозяин уходил, волоча ноги.

Матрос постучал ещё, но вскоре понял, что ответа не дождётся. Хозяин явно не в себе. Он обошёл башню по кругу – ни единого окошка. К стене башни привалилась деревянная лачуга, похожая на сарай, где хранят садовый инструмент или уголь. Матрос отыскал вход. К его удивлению, дверь оказалась не заперта. Внутри было абсолютно темно, а тело его обессилело, так что осматривать сарай он не стал. Стянул сырую тельняшку, выжал её в пересохший рот, надел обратно, прислонился к стене и уснул.

Буря всё бушевала. Матрос очнулся в безвременье. Он долго лежал, глядя в темноту, не в силах пошевелиться. Набравшись решимости, он встал и снова направился к двери, готовый привести последние аргументы. Но они застряли в его глотке, когда на стук ему открыл весёлый старик и пригласил внутрь.

- Заходи, дружище! Как долго я тебя ждал! Как я рад! Как рад! – брызгал он слюной, потрясая рукопожатие.

Старик совсем зарос, а щёки его, даже в таком разгорячённом состоянии, не теряли болезненной бледности. Зубы совсем повыпадали, глаза подёрнулись катарактой, однако, морской бушлат не болтался на нём, как на вешалке, а сидел исправно. Под ним было сухое, но всё ещё обладающее силой тело.

Матрос вошёл в здание под нетерпеливые приплясывания старика и очутился в просторной, выложенной из шлифованного камня, комнате. Убранство было небогатым: в левой стене пылал камин; рядом с ним стоял деревянный табурет, окружённый дровяным валом; к каминной стенке притулился грубо сделанный колун; над камином висел внушительных размеров древний мушкет с нелепо большим раструбом, а компанию ему составлял металлический рожок, по всей видимости, наполненный порохом. В противоположном углу стояли стол с миской недоеденной каши и пара стульев. Лестница в конце комнаты ввинчивалась в темноту верхнего этажа. По каменному полу разметались половицы из пепла.

- Дружище! Я так рад, что ты, наконец, соизволил! – напевал старик, - ты, верно, голоден. Вот, присаживайся, отведай каши.

Старик усадил оцепеневшего Матроса на стул и быстро устранился, оставив того пришибленно озираться. Но скоро вернулся с новой деревянной миской.

Ссохшийся желудок взревел, и Матрос набросился на пищу не глядя. Лишь когда миска опустела, он почувствовал во рту странный сырой привкус. Выковыряв из зубов застрявшую крупицу «каши», он убедился в том, что его накормили мочёными опилками.

- Прости, друг, чем богаты... – как бы извиняясь пожал плечами старик, но тут же повеселел. – Расскажи, как добрался? Наверняка нелегко пришлось. Море нынче буйное!

- Мне холодно... - сконфуженно пролепетал Матрос, покосившись на камин.

- Ох, где мои манеры?! Прости, друг, ко мне нечасто гости наведываются.

Он взял Матроса под руку и провёл к огню. Сходил за новым бушлатом и укутал гостя. Матрос болезненно дрожал.

- Так что же? – улыбаясь продолжил старик, придвинув ещё один стул к камину и не обращая внимания на состояние собеседника, - злое нынче море? Сто лет, как из дому не выходил.

- Злое, старик, - ответил Матрос, дурея от лихорадки, - не скажу наверняка, но похоже, что я попал в кораблекрушение. Надо бы прочесать берег, не выбросило ли кого ещё.

- Брось, - отмахнулся весело старик.

- А ещё, я всё не могу понять, откуда этот пепел? Лес горит? Или, может быть, вулкан?

- Ох, здесь это частое явление, друг, не беспокойся.

- Здесь, это где? – веки Матроса уже почти опустились. Тепло очага и съеденная пища вступили в схватку с болезнью, и он терял сознание. Слова старика донеслись до него из полусна:

- Ты посмотри на него! – смеялся тот, - едва ступил на порог, а уже допрос ведёт! Это не вежливо, друг! Невежливо! Рассказал бы о себе лучше.

С этими словами старик достал из кармана большую монету из тусклого металла и, подбросив, накрыл рукой. Результат повеселил его.

Матрос, едва соображая, пробормотал:

- Я матрос, попавший в кораблекрушение. А больше и сказать нечего, ничего не помню. Верно головой ударился...

- Тоже хорошо, уже что-то. Матрос – хорошая профессия. А я, вишь, на маяке - смотрителем. Скучаю, смерть как. Прежде, мне, конечно, много кем приходилось трудиться: и шахтёром, и лесорубом, и плотником, и на кораблях бывал в званиях различных.

И старик принялся с пылом рассказывать о былых временах, интересных случаях. Сбивчиво, но увлечённо, он переходил от одной истории к другой, абсолютно с ней не связанной, даже не замечая, как опускаются тяжелеющие веки собеседника. Выдуманные истории Смотрителя закрутились в его голове в танце с реальными историями его жизни, с обрывками воспоминаний и чувств, увлекая всё дальше в мир грёз.

Наконец-то Матросу удалось поспать вдоволь. Его лихорадило, и он часто открывал глаза в бреду, но у камина было тепло, а организм худо-бедно насытился кашей, и болезнь не смогла взять верх. Спал он долго, а когда проснулся, всё тело саднило.

- Да-а-а... - протянул старческий голос.

Приподнявшись на локте, Матрос увидел своего недавнего знакомого, сидящего за столом и играющего с монетой.

- Негоже так долго спать в гостях.

- Простите, - сконфузился сонный Матрос.

- Ничего, - ответил старик, прошёл к камину и вручил Матросу топор, - на, вот, разомнись.

Он выудил из кармана распушившуюся веревку, протянул её Матросу, взял его под руку и повёл к двери.

- Буря присмирела, но не известно надолго ли. Нужно пополнить запасы дров и еды. – В голосе старика больше не было ни восторга, ни дружелюбия. Слова его были полны сухим и безразличным пеплом.

Очутившись на улице, Матрос убедился в том, что буря истощилась – лишь редкие маленькие хлопья кружили в потоках ветра, в бездне чёрного неба. Сплошные угрюмые тучи и ни единого солнечного лучика в этом море темени. По земле стелился серый ковёр.

- Там, - старик указал на чернеющее в низине пятно, - это роща. Наруби дров, надери мягкой коры, да побольше, сколько унести сможешь. Тогда возвращайся.

Он подбросил свою монету, чертыхнулся и захлопнул дверь. Матрос пожал плечами – всему своё время – и побрёл по сухим сугробам.

Идти было нетрудно, и он всё смотрел по сторонам, силясь понять, где мог бы находиться, но ничего знакомого не приметил. Справа и слева склон, по которому он спускался, сопровождали отвесные стены фьорда. Они брали начало у самого подножия маяка, но чем ниже в долину спускался Матрос, тем выше над его головой вздымались их каменистые кручи. Маяк стоял на вершине холма, затыкающего устье фьорда, подобно пробке. Внизу, в долине, воды не наблюдалось, только редеющая темнота рощи.

«Где же тот берег, на который выбросило меня волнами? – думал Матрос. – с обратной стороны маяка? Но ведь я не помню, как поднялся на такую высоту. И волн совсем не слышно».

А роща становилась всё ближе. И, в конце концов, выросла перед Матросом щербатым частоколом сухих безлистных деревьев причудливых форм. Они не стремились к небу, словно не видели в этом смысла, а изгибались под невообразимыми углами, образуя фантасмагорические фигуры.

- Помпеи, - вырвалось отчего-то у Матроса.

Воздух здесь был тяжёлым, спёртым, а земля сухой, как в солончаковой пустыне. Находиться там не хотелось, и Матрос решил поскорее закончить работу, чтобы убраться из этого проклятого места.

Он скинул бушлат, выбрал деревце потоньше, содрал кору и принялся рубить. Но дело не спорилось. Волокна древесины шли то в одну сторону, то в другую, переплетаясь и сливаясь в плотные узлы, отчего топор ходил ходуном, выворачивая кисти. Хотя Матрос был молод и крепок, битва его с деревом затянулась. Прервана она была грубым урчанием живота. Истощённый Матрос взглянул на плоды своих трудов – груду дров, которую за раз не унести. Смастерил большую вязанку при помощи верёвки, закинул её за спину и медленно поковылял обратно.

Подходя к маяку, он услышал голоса. Кто-то громко спорил. Матрос прибавил шагу. Миновав последний пригорок, он стал свидетелем следующей картины:

У входа собралась толпа, человек десять. Все одеты, как моряки, только жизнью потрёпанные. Против Смотрителя стоял долговязый мужчина в чёрном пальто. Спорили лишь они вдвоем, остальные обступили их и молча глазели.

Слов Матрос разобрать не мог, но видел, как активно спорящие жестикулировали – они оба были в ярости. Наконец, Долговязый сделал рукой отсекающий жест и пошёл через толпу, демонстративно распихивая всех локтями. Остальные последовали за ним. Когда толпа скрылась в недрах фьорда, Смотритель сплюнул и хлопнул дверью своей крепости.

- Эй! – запоздало вырвалось у Матроса. Он уронил вязанку и побежал вслед за незнакомцами. Но, когда он добрался до обрыва, таинственные гости были уже внизу, на самом берегу, и грузились в маленькое судёнышко.

- Эй! Люди! Стойте! – кричал Матрос, размахивая руками. Но никто из группы не обратил на него внимания, лишь Долговязый обернулся и поприветствовал его коротким жестом. Судёнышко качнулось, скрипнуло ржавыми шестернями и поплыло вверх. Лишь теперь Матрос заметил едва видимые канаты, натянутые повсюду. Канат, по которому двигалась кабинка гостей, уходил в скалистый зев противоположного берега фьорда. Но что же они пересекали?

Матрос оторвал взгляд от кабинки и обомлел. Перед ним раскинулось море. Но не то, которое он исходил за годы службы вдоль и поперёк. Это серое плато, усеянное небольшими каменистыми островками, меж которых гуляли ветры, вздымая широкие завесы «волн». Между островками протянулись паутинки канатов, по которым время от времени перекатывались крошечные коробчонки. Под ними, бороздя серое сыпучее полотно, кружили тёмные низкие плавники труб, по временам извергающие тучи пламени и смоли.

Матрос попятился. Всё внутри сжалось. На подминающихся ногах он вломился в нутро маяка и бросился к Смотрителю.

- Где мы находимся, чёрт тебя дери?! Кто ты такой?! Кто были эти люди?! Кто я?! – кричал он, бешено тараща глаза на сидевшего перед ним старика.

- Тише, тише, дружище! – посмеялся Смотритель, примирительно вскинув руки и подмигнув. От недавней перепалки на его лице не осталось и следа, и Матрос понял, что старик – сумасшедший. Могло ли быть иначе с человеком в его годах, застрявшим в изоляции?

Матрос беспомощно осел на стул и запустил пятерни в курчавую шевелюру. Какое-то безумие, лихорадочный сон, от которого он никак не мог очнуться. Звякнула монета, подлетая в воздух.

- Хорошо, - сказал старик, - я расскажу тебе о себе и об этих людях. Но ты пообещай мне отнестись спокойно, вдумчиво.

Матрос вскинул на него глаза сквозь пальцы.

- Я – смотритель маяка. Смотритель рощи. Кузнец и чеканщик. Я мастерю монеты, которые... помогают людям. А в гости ко мне наведывались как раз люди, которым нужна помощь, вот и всё.

- Помощь какого рода? – оживился Матрос, - как твои монеты могут им помочь?

- Совершенно прямо, - мягко ответил старик, как малому ребёнку, - во власти моих монет совершенно всё в этом мире.

- Не понимаю. Они очень ценные?

- Бесконечно!

- И что же за них можно купить?

- Всё!

Матрос откинулся на стуле и пристально глядел на собеседника. Ему было не до шуток, а старик играл с ним, как с салагой. Кто-то из них явно выжил из ума. Но за стеной бушует на ветру Пепельное Море. Даже если это сон, быть может в его словах есть какой-то смысл?

- Вы ссорились с тем долговязым в пальто. Почему?

- Они пришли за монетами, но у меня нет металла, - развёл руками Смотритель.

- И что же они будут делать? Куда они пошли?

- На охоту, - беззубый рот старика искривила улыбка, - добывать металл.

- На охоте?

- Да!

- Где мы находимся? – тон Матроса сделался отстранённым, как у смирившегося с ситуацией человека.

- На маяке, посреди Пепельного Моря.

- Да, но ГДЕ мы находимся?!

Старик сверкнул глазами и рассмеялся.

- Нигде!

Матрос грохнул кулаком по столу, одарил старика остервенелым взглядом и вышел вон. Он долго бродил вокруг маяка, взрывая ботинками серые сугробы, вглядываясь в даль, рассматривая скалы и кружащие внизу огнедышащие трубы. В голове роились мысли, он никак не мог поверить в место, в котором очутился. Не мог вспомнить кто он, и кто ждёт его из плавания. Желудок его урчал всё сильнее, давая понять, что организм слабеет, а горло совсем пересохло. Наконец, он сдался и вернулся в маяк.

Старик угрюмо выставил ему на стол миску «каши» и кружку воды. Матрос боролся с собой, но всё съел, с наслаждением запив водой.

- Неужели больше ничего нет? В роще нет ни зверей, ни растений? – кривился Матрос.

- Ничего. Лишь древесная кора, да вода, выжатая из почвы.

- Из почвы? Да ведь она откуда-то там берётся! Нужно вырыть колодец.

- Не ты первый, - всё так же угрюмо отвечал Смотритель, - нет воды в земных недрах.

- И так из года в год? Нельзя же так жить! Как человеческий организм держится столько лет на древесной коре и воде? Он сам должен уже в дерево превратиться!

- Это особая кора, - только и ответил старик. Подбросил монету и замолк. Глаза его потухли, и разговорить его больше не удалось.

Матрос уже успел понять, что день здесь не сменяется ночью. Ни сумерек, ни рассветов, лишь чёрное небо и пепельные бури. Он спал и ел, когда хотел, ходил в рощу по просьбе Смотрителя, который сделался мрачнее туч. Смотритель находился всё это время на маяке и носа из него не казал. Он забирал принесённые дрова и уходил с ними наверх, куда Матросу подниматься воспрещалось.

Матрос помнил про необъяснимую смену настроений и терпеливо ждал. И вот, однажды, Смотритель предстал пред ним изрядно повеселевшим и поманил за собой, суля показать «величайшую драгоценность» этого мира. Матрос согласился.

Они поднимались по каменной лестнице, и Матрос мельком успевал рассмотреть комнаты на этажах. На втором этаже был устроен склад. В нём пылились новенькие морские кители и бушлаты, а пол был заставлен корытами с замоченной корой и простой водой. Остальные этажи пребывали в запустении, и лишь пепел обметал голые стены.

Смотритель провёл его на самую вершину и открыл люк. Перед Матросом предстало сердце маяка. Это была внушительных размеров жаровня, в которой пылали всё те же дрова. Жар был страшный. Оранжевый маслянистый свет разливался по поверхности толстых линз, стекался к их фокусу и мощным пучком пронзая тьму нырял в толщу пепла. Матрос проследил за лучом. Сноп света точно перекрывал устье пепельной реки, где море переходило в неё, у берегов фьорда. А сразу за ним в нетерпении пыхтела сажей целая стая труб-плавников.

- Боятся, -горделиво сощурился старик, кивнув головой в сторону труб.

- Подводные лодки?

- Какой там! Древожоры паскудные, - хмыкнул Смотритель.

- Хочешь сказать, что это живые существа?!

- Ещё какие! Дерево жрут так живо, что аж трещит! Дай только до рощи добраться. Для того здесь и стоит маяк, чтоб рощица жила. Вишь, как света боятся?

- Жаровня ведь тоже на дровах.

- Да разве ж это сравнимо? Я и за вечность всех дерев не перерублю, а они мигом управятся.

Матрос открыл маленькую дверцу и вышел на узкую площадку, опоясывающую башню ржавым кольцом. От линз шёл нестерпимый жар, а со стороны моря холодный скулящий ветер бросал Матросу в лицо горсти пепла, но он всё равно хотел взглянуть на мир с высоты.

Ничего нового, лишь два полотна – чёрное и серое – соединялись в одно простёганным скалами швом горизонта.

Внезапно раздался воинственный скрип металла, и из звериной пасти скал выкатилась кабинка, плотно забитая улюлюкающими оборванцами. Они шумели и размахивали копьями, подобно первобытным людям, спускаясь всё ниже к морю. Туда, где сгрудилась перед пятном света стая труб-плавников. Матрос вцепился в перила ограждения, с азартом наблюдая за действом.

А тем временем кабинка спустилась совсем низко, натянув канат до предела. Пассажиры затихли и вскинули орудия для броска. Сосредоточенно они следили за движениями труб, сопровождая их наконечниками копий. Вдруг все звуки оборвались, время замерло в тот миг, когда один из охотников метнул своё копьё. Оно пролетело десяток футов и со звуком колокола скрылось в жерле ближайшей трубы. Громогласный ликующий хор огласил округу. Пассажиры кабинки заулюлюкали с новой силой. Вдогонку первому полетели ещё копья, ударяясь о трубы или с тихим шорохом пронзая поверхность морской глади.

Но ликование их было недолгим. Атакованная труба взревела, кашлянула облаком гари, извергла столб пламени и понеслась в сторону кабины. На подходе она выросла лоснящимся металлическим бугром. Огромная, с исполинского медведя, треугольная фигура вынырнула из пепла и вцепилась железными клешнями в кабину, смяв её обшивку.

Люди шарахнулись. Раздался вопль ужаса. Кабина качнулась, жалобно скрипнула, и канат оборвался. Железная скорлупка, полная вопящих людей, рухнула в омут и скрылась в нём без следа. Трубы вокруг тоже нырнули, и морские недра вспыхнули огненным смерчем.

- Ну, вот и всё, - наигранно опечалился Смотритель, внезапно очутившийся рядом, - ещё одну группу смельчаков поглотила бездна.

- Не видать нам теперь монет, - помолчав, добавил он и вернулся в маяк. Эти слова прозвучали уже куда печальнее.

А Матрос ещё долго стоял, не в силах поверить в происходящее, и смотрел на бурлящую внизу бездну огня и пепла.

После обеда Смотритель попросил Матроса принести побольше дров, так как буря могла нагрянуть в любой момент, и ему пришлось сделать целых пять ходок. Возвращаясь из последней, он вновь услышал голоса. Подойдя ближе, Матрос не поверил своим глазам – со стариком говорил тот самый долговязый, только пальто на нём было изодранным и опалённым.

Они о чём-то договорились и ударили по рукам. Но Долговязый не ушёл, а последовал за Смотрителем в маяк.

Старик встретил Матроса в дверях. Он просто сиял.

- Скорее, разводи огонь! – воскликнул он, потирая руки в нетерпении. – Наконец-то! Работа!

Он побежал в пристройку, едва не сорвав хлипкую дверцу с петель.

- Скорее! – раздался его возбужденный голос из темноты.

Матрос вошёл, неся с собой большую вязанку дров. Старик уже успел зажечь лучину и указывал ею на слабо освещённый каменный горн.

- Сюда! Клади их сюда!

Матрос сложил дрова в горн и принёс ещё. Старик собрал щепок и коры и поджёг дрова, всё приговаривая:

- Я знал! Я верил! Предчувствие снова не подвело!

Пламя разгоралось всё сильнее, и стало выхватывать из тени очертания комнаты. Стены и крыша были сработаны из древесины, отчего у Матроса по спине пробежали мурашки. Горн в деревянном сарае! Мебели здесь не было, за исключением стола в углу, который служил навесом для кучи какого-то металлолома. Сам горн был сложен полукругом. Около него покоились древние кузнечные мехи. А в самом его центре крепился металлический предмет. Он отливал медью и больше всего напоминал сердце, от которого во все стороны расходились короткие патрубки.

- До чего чудной горн, - заметил Матрос.

- Нет! Вот оно, настоящее чудо! - воскликнул старик и повертел у него перед носом металлическим треугольничком.

- Что это?

- Материал! Для монет! Если повезёт, здесь и для тебя хватит. Твоя собственная монета! Желаешь такую же, как у меня? Или, может быть, чтобы она превращала кашу в свиной окорок? Ох, мне бы такую! – и он мечтательно облизнулся.

Пламя достигло металлического предмета, облизнуло патрубки, раскалило его. Раздался стук. Как молоточком по металлу. Он начал выстукивать отсчёт.

- Из него, что ли? – спросил Матрос, вглядываясь в «сердце» горна, и вдруг оно содрогнулась.

Матрос отпрянул.

Старик нетерпеливо взвизгнул и подскочил, словно ребёнок. Он подбежал к столу и нашарил в куче металлолома нужное. Это были чеканные формы и тигель.

- Дальше я пока сам, - сказал Смотритель с явным намёком.

- Но...

- Сам!

Матрос помялся немного, глядя, как в такт «сердцу» вспыхивает и опадает пламя, и вышел, притворив дверь.

Долговязый сидел у камина и грелся. Матрос хотел заговорить с ним, но не смог. Косясь на гостя, проволочил усталые ноги по залу и повалился на стул.

- Недавно здесь? – раздался голос Долговязого.

- Нет. – Матрос помедлил. – Не знаю, я потерял счёт времени. Солнца здесь совсем не видно.

Долговязый хмыкнул.

- Что верно, то верно.

- А ты?

- Слишком давно, - ответил Долговязый, не поворачиваясь. Он грел руки у огня, растопырив костлявые пальцы.

- Ты знаешь, где мы?

- Нигде, - твёрдо ответил человек в пальто.

- Старик так же ответил, но как это понимать?

- Ты уже давно всё понял. Просто осознать не хочешь.

Повисло молчание. Грязные чёрные пряди Долговязого были аккуратно уложены. Он старался ухаживать за собой даже в таких условиях, старался не терять достоинства. Должно быть, какой-то высокий чин, думалось Матросу. Это внушало ему зудящее чувство трепета перед начальством. Он постарался задавить его в корне, но ничего не получилось. В голове забилась мысль о том, что суть разговора ускользает.

- Я по-другому представлял себе загробную жизнь. Поющие ангелы и всё такое. Ну или геенна огненная с чертями.

- Что ж, черти здесь есть, - хмыкнул Долговязый. - Но это не ад, нет. Я склоняюсь к мысли, что это преддверие. Прихожка, в которой нужно вытереть обувь. Расплатиться за твою нерешительность и малодушие. А мы – призраки бесплотные. Или... хм... немного плотные.

Матрос вопрошающе смотрел на собеседника, не осознавая, что тот сидит к нему спиной и не видит его реакции. Но Долговязому не нужно было смотреть.

- Ты ведь не помнишь, как попал сюда... Я тоже. Но есть у меня мыслишки. Было время подумать. Даже без памяти можно построить догадки, верно?

Нутро похолодело, по коже Матроса пробежала дрожь. Он слушал заворожённо.

- Думаю, я был каким-то офицером. Есть у меня командирские замашки. Участвовал в бою или экспедиции, ну и, в решающий момент, дал слабину. За что и оказался здесь. Высшие силы таких не жалуют. Но это ничего, я нашёл выход. Невыразимая мука – застрять здесь, и она скоро закончится для меня.

- Как?! Как отсюда выбраться? Какой способ ты нашёл? – Матрос подскочил со стула.

Долговязый усмехнулся невесело.

- Не могу. Ты сам должен прийти к этому. Иначе не сработает.

Матроса как обухом по голове хватило. Он присел обратно.

- Одно тебе скажу. Не слушай Смотрителя. Он не отпустит тебя. Он трус и подлец. И никогда, - Долговязый повернулся, сверкнув глазами, - никогда не принимай монет, которые он предложит. Чего бы он ни сулил. Монета может быть лишь одна. И её должен выбрать ты сам.

Дверь распахнулась, и старик вошёл в зал, радостно теребя монету.

- Сделал! – просиял он.

Долговязый встал и решительной поступью подошёл к нему.

- В таком случае, прощайте! - сказал он, принимая монету. Рассмотрел её недоверчиво, бросил на Матроса ещё один предостерегающий взгляд и вышел.

- Тьфу! Неблагодарный! – гаркнул ему вслед Смотритель, но энтузиазма не растерял. Он вприпрыжку подбежал к Матросу, и, задорно подмигнув, протянул ему что-то, зажатое в кулаке.

- Ему не обязательно знать, что металла хватило на две, - заговорщицки прошептал он. – Вот! Твоя собственная монета!

Матрос с ужасом бросил взгляд на предложенный кругляш, зажатый между пальцев в кулаке Смотрителя. С одной стороны, монета улыбалась хитрой рожицей. С другой – кривилась от недовольства.

- Ну же! Бери! Она твоя!

Матрос оттолкнул старика и кинулся на улицу. Там начиналась метель.

Долговязый стоял на краю утёса, глядя в свою ладонь. Ветер трепал обгорелые полы его пальто, угольные пряди волос. Сосредоточенность застыла на его лице.

- Погоди! Возьми меня с собой! Пожалуйста! – кричал Матрос на бегу.

Но Долговязый лишь одарил его пустым взглядом. Он подбросил монету, поймал её на лету и накрыл рукой. Матрос остановился. Он ждал, что произойдёт.

Руки Долговязого повисли плетьми. Монета выпала из обмякшей ладони. Порыв ветра качнул его, и Матрос увидел, как из-под пальто вырвалось облако пепла. Он встретил обречённый взгляд Долговязого прежде, чем тот скрылся в клубящейся серой дымке. А спустя мгновение он исчез. Лишь куль чёрного тряпья остался лежать на его месте.

Матрос рванулся к обрыву. Он так спешно упал на колени, что проскользил по грязи несколько футов. В подхваченной тряпице он узнал обгоревшее пальто. Под ним лежали грязные рубашка и брюки. Он швырнул их в сторону, сокрушённый вновь отнятой надеждой. Но что-то блеснуло на земле. Матрос увидел вдавленную ботинком во влажную землю монету. На ней было изображено одетое в огненную корону солнце. Он попытался её взять, но монета тоже превратилась в пепел и развеялась по ветру, оставив после себя в грязи след черепа.

Матрос совершенно вышел из себя и размазал отпечаток ударом кулака.

- Нет! Нет! Нет! – кричал он в отчаянной и бессильной злобе, колотя грязь перед собой. А метель всё заметала серой пылью мир вокруг него.

Сокрушительное ненастье обрушилось на маяк и заперло Матроса внутри на мучительно долгий срок. День? Неделя? Месяц? Сколько времени прошло бы в реальном мире, он не понимал, ведь, как известно, когда скучаешь, время растягивается. Старик таил обиду недолго, уже при первом приёме пищи он вновь предложил монету. Он сулил величайшее облегчение и демонстрировал свойства своей монеты. Оказалось, что его экземпляр аналогичен новому. И если она приземляется весёлой рожицей вверх, то настроение владельца поднимается. Подобное свойство было и у «грустной» стороны. Но Матрос по-прежнему упирался. Слова Долговязого звенели у него в ушах.

Так проходили обед за обедом, а в перерывах он сидел у камина, подбрасывая дрова в трескучее пламя, и поднимался к жаровне, чтобы подпитать маяк. К его удивлению, лучи маяка полностью игнорировали метель, всё так же легко пробиваясь к морю и отсекая путь нетерпеливым древожорам.

Буря кончилась. И Матрос был счастлив сбежать из каменной тюрьмы в рощу. Он присел на пень, чтобы насладиться свободой и вдохнуть, хоть душного и прелого, но такого свободного воздуха. И тут он увидел чудо. Среди уродливых сухих коряг пробилось молодое деревце. Оно было таким же безлистным, узловатым и неказистым, но всё же – молодым. Оно напомнило Матросу его недолгосрочного знакомца, и он назвал деревце Вязом. После этого он стал по собственной воле уходить в рощу за дровами и подолгу сидеть, глядя на деревце, а порой и говорить с ним, словно то могло слушать. Смотритель стал его пленителем, а Вяз – единственным безмолвным другом.

Однажды Смотритель с Матросом беседовали за ужином, и их разговор не заладился с самого начала. Удача не благоволила Смотрителю, его монета каждый раз падала «грустящей» стороной вверх, и он сердился пуще прежнего. Матрос вновь отказался от его предложения.

- Я знаю, что монета может быть только одна, - сказал Матрос, насупив брови, - и я знаю, что монета – единственный шанс отсюда выбраться. Если я приму твою монету, то останусь здесь навечно... Как и ты. – помолчав, добавил он.

- Глупец, неблагодарный! Да знаешь ли ты, что ждёт тебя там, куда ушёл этот тип? У монеты две стороны! И уж поверь мне, я знаю, что ему выпала не та, какой желают.

Матрос смолчал. Лишь связал узлом руки на груди.

- Чем не угодна тебе жизнь на маяке? У нас есть еда, у нас есть вода, огонь в камине. А с этой монетой ты обретёшь и счастье!

- Не нужно мне такое счастье.

- А что же тебе нужно?! Обратиться пеплом?

- Свобода. – Отрезал Матрос.

Монета звякнула и упала в трясущиеся руки. Тень, лежащая на лице старика, стала ещё гуще.

- Ты свободен.

- Свободен жрать кору и землю? Свободен гулять по этому островку «жизни» в море серости? Это и жизнью-то не назовёшь, не то что свободой. Мы – жалкие тени.

- Ну так проваливай! – кулаки Смотрителя обрушились на стол всей силой, что в них была. – Иди, прыгни с обрыва, растворись пеплом, как твой дружок! Умирай, если такая свобода тебе по душе!

- Я приму любой исход. Что может быть хуже томления? Переплавь эту монету в новую. Отпусти меня!

- Чёрта с два! Бери, какую дают, или проваливай, сволочь! – не в силах терпеть ярость, он снова подбросил монету, и его лицо стало совершенно безумным.

- Уже это точно, мне пора, пока не превратился в выжившего из ума раба привычки.

Глаза старика налились кровью, и он бросился к топору, но Матрос уже ускользнул через дверь. Он припустил вниз по склону, погоняемый проклятиями Смотрителя. Пепел взвивался вверх от его шагов и заплетался в вихри, повисая в воздухе рябящей завесой. Роща приняла его в свои объятия и укрыла среди корней. Там Матрос выкричался вдоволь и, проворочавшись какое-то время, заснул лихорадочным сном.

Он проснулся, когда вновь похолодало. Спёртый воздух рощи и сырость наводили жуть. Матрос решил, что старик уже пришёл в себя и стоит вернуться. Вспышки гнева у него проходили быстро – вопрос нескольких бросков монеты. Но он ещё не впадал в такую ярость. Если он не хочет перековывать монету, мне придётся найти способ, как сделать это самому, думал Матрос. Он зашёл проведать Вяз, поговорил с ним немного, пытаясь сформировать посетившую его мысль, и побрёл к маяку.

Его верхушка виднелась за пригорком, вырастая с каждым шагом. Но было в нём что-то странное. Пройдя половину пути, Матрос с ужасом понял, что жаровня гасла. Он помчался, что было сил, и ворвался в маяк, вышибив дверь.

Зал был разгромлен. Стол и стулья валялись грудой хлама, изрубленные в щепу. Камин погас, захлебнувшись золой. А весь проход на второй этаж был завален изодранными бушлатами и разбитой деревянной утварью.

Нахватав дров, сколько смог, Матрос взлетел по лестнице, попутно заметив проснувшегося среди хлама Смотрителя. Он на бегу забросил дрова в жаровню, и вырвался на балкон. Огонь в жаровне тут же вспыхнул, усилив луч. Но он опоздал. В серой дымке Матрос разглядел спину древожора, проскользнувшую в устье фьорда. Теперь для этой твари не было пути назад. Следовавшие за ней собратья дыхнули пламенем и вернулись обратно в море. Матрос опустил голову. Костяшки его кулаков, сжимавших перила, побелели от напряжения.

Старик выбежал на балкон следом за ним.

- Ох, нет! Ох, нет-нет! Не говори, что они прорвались! – раздался его раздавленный голос.

- Он там. – Сказал Матрос не поворачиваясь. – Один. Но он прошёл.

- Что же делать? – сокрушённо возопил Смотритель, закрывая лицо руками, и сполз по стене на холодный железный пол.

Матрос молчал.

- Нет! Знаю! – вдруг вскрикнул старик, - ты убьёшь его!

- Нет! – Матроса словно из ведра ледяной водой окатили. – Безумец! Что я могу против этой громадины?!

- Он уже в роще! Если ты не убьёшь его, то закончится еда, закончатся дрова! Маяк погаснет снова, и остальные древожоры прорвутся в долину!

- Это ты смотритель маяка! Ты должен был следить за ним! Но ты напился своей неудачей, и теперь он там!

Смотритель запустил руку в карман и достал монету, но Матрос выбил её у него из рук.

- Довольно!

Старик испуганно уставился на него. Матрос внезапно понял, что это и есть тот самый шанс, который был ему нужен.

- Я убью его! Слышишь! Убью, если это возможно! Но ты должен сказать – как. И должен отчеканить мне новую монету, когда я возвращусь! Понял?

- Да, да, да, - замотал головой старик, - идём со мной!

И он провёл матроса к камину, где висел старый нелепый мушкет. Он снял его со стены, едва удержав в руках, и вручил Матросу вместе с металлическим рожком и тяжёлой круглой пулей.

- Мне убить его ВОТ ЭТИМ?! – удивился Матрос.

- Да, да! Не пугайся! Это не обыкновенный мушкет! Как и пуля. Но ты должен попасть чудовищу прямо в сердце!

- Да чтобы попасть из этой штуки во что-либо, мне придётся стрелять в упор! Ты только посмотри, он больше подходит для трансляции звуков с пластинки, чем для стрельбы!

Ствол мушкета и впрямь больше походил на раструб патефона.

- Да, попасть из него тяжеловато, но если попадёшь, то зверь падёт замертво. Пуля отлита из шкуры его сородича. Она легко пробьёт его мягкое подбрюшье.

Матрос выхватил всё из рук Смотрителя и вышел прочь, не желая слушать больше его россказней.

Роща грохотала валящимися деревьями и скрипела металлом. Сердце Матроса едва не выпрыгивало из груди от волнения. На опушке показалась чёрная громада чудовища, вся объятая языками пламени и чадом. Матрос припал к земле, наблюдая за ним.

Огромный, как вставший на дыбы носорог, с треугольным железным панцирем, зверь. Множество членистых конечностей с клешнями слаженно работали, измельчая древесину, и отправляли её в огнедышащую топку, оскалившуюся зубами-патрубками на груди древожора. Там же, в недрах этой топки, билось сердце чудовища, вбирая в себя и изрыгая потоки жидкого пламени. Из трубы на горбине панциря валил дым. Существо завывало от удовольствия.

Страх сковал Матроса по рукам и ногам. Он едва дышал. Можно ли убить это существо пулей? Выстрелить отсюда? Нет, даже с дюжины шагов не попасть наверняка. Бить нужно в упор.

Он колебался. Оставить чудовище и сбежать – значило смерть. Но такую далёкую и не реалистичную. И, быть может, существовали какие-то другие способы его повергнуть. Матрос совсем растерялся, не в силах решиться на бой.

Лишь когда древожор по-крабьи засеменил в сторону его вырубки, Матрос очнулся. Вяз! Молодое необыкновенное деревце точно привлечёт чудовище! Его единственный друг в опасности!

Матрос достал рожок. Трясущимися руками он зарядил мушкет, насыпал пороху на полку, взвёл кремневый курок.

- Стой! – закричал он срывающимся голосом и побежал вперёд.

Ноги тряслись и норовили повернуть назад, но поворачивать было нельзя. Древожор остановился и обернулся, угрожающе растопырив конечности. Его могучее тело с множеством подрагивающих членистых лап заполонило всё пространство перед Матросом, саваном набросив на него тень. Из топки пахнуло пламенем, обжигая волосы на голове Матроса. Он испугался, что зажжётся порох на полке и, вскинув мушкет, нажал на спуск. Кремень высек искру, порох вспыхнул.

Ещё на мгновение все звуки померкли, уступив место шипению пороха. Тень сгустилась вокруг Матроса, словно в попытке его утопить. А потом грянул взрыв. Раструб мушкета полыхнул, и тьма порвалась в клочья. Мушкет подпрыгнул, выворачивая руки стрелка, приложил его по лбу, свалил с ног.

По роще, похоронным колоколом, разлетелся звон. А потом засвистело. Матрос поднялся и через кровавую пелену попытался разглядеть происходящее.

Из вогнутой дыры в сердце чудовища со свистом хлестала струя жидкого огня, разливаясь по земле, захлёбываясь пеплом. Многочисленные конечности вздрогнули и опали. Древожор титанической массой обрушился на землю. Свист постепенно затих.

Матрос вытер кровь. Лоб пересекала неглубокая, но болезненная рана. Голова кружилась. Но чудовище было повержено. Он осмотрел его тушу, застывшие, подобно стрелкам остановившихся часов, лапы-механизмы, погасшее вмиг нутро. Сердце зверя походило на тот предмет, что являлся «сердцем» старикова горна. А всё тело покрывали треугольные чешуйки. Матрос с трудом оторвал одну и рассмотрел – тот самый треугольник, из которого Смотритель выплавил монету Долговязого. Всё стало ясно, как день. Нужно было действовать быстро, не смотря на потрясение.

Он отыскал Вяз и попрощался со своим единственным другом.

- Пожелай мне удачи, - сказал он, уходя, - она мне пригодится.

Путь в гору был как никогда труден. Кровь стучала в висках и сочилась из раны, затмевая взор. Больше всего на свете Матросу хотелось сейчас упасть в пепел и ни о чём не думать. Но нужно было идти. И он шёл.

Старик встретил его на пороге, и Матрос рассказал ему, как поверг чудовище. Тот был вне себя от счастья.

- Ура! Ура, дружище! – мечтательно запел старик, - сколько монет, сколько инструментов я смогу сделать!

- Тогда стоит поторопиться, - сказал ему Матрос, зажимая ладонью рану на лбу, - потому что за мной следили.

Лицо старика вытянулось.

- Какие-то люди. Стояли и смотрели. Кажется, они ждали, когда я его убью, чтобы ограбить. И я унёс ноги. Впрочем, возможно, это было простое любопытство, солидарность охотников.

- Как ты мог его оставить?!

- Что же мне было делать? Я с трудом... пребываю... в сознании...

Матрос притворялся, как мог, но Смотрителя не смутила наигранность его речей. Он сплюнул и побежал в дом. Вернулся с топором и подхватил мушкет.

- Идём! – рявкнул он Матросу.

- Я не могу. Совершенно обессилел...

Смотритель снова сплюнул, выругался и быстро зашагал к роще.

Матрос сел на пороге и устало провожал его взглядом, пока тот не скрылся.

- Пора. – Шепнул он себе и пошёл в сарай.

Он закинул дров в горн, развёл огонь. Пламя затрещало, освещая комнату. Всё лежало на своих местах, оставленное после недавней работы. На столе он быстро нашёл две формы для чеканки. Одна с солнцем в огненной короне. Другая с черепом...

Он вышел из пристройки ошеломлённым, сжимая в руках свежеотчеканенную монету. Старик бежал к нему по пригорку. Похоже увидел дым. Работа заняла слишком много времени, и Смотритель успел вернуться. Но было уже поздно. Матрос побежал к обрыву.

Пепельное Море штормило. Где-то вдалеке зачиналась буря, и ветры косматили серую гладь. Чуть выше, на тонких канатах, тихо поскрипывали железные кабинки душ-путешественников. Над этой пыльной круговертью нависло чугунное небо. Жизни здесь не место, подумал Матрос, глядя на кружащие внизу трубы металлических существ. Здесь властвует тлен. И не имеет значения, куда я попаду. Главное – исчезну из этого гиблого мира.

И он подбросил монету. Она звякнула, взлетая, и в глазах Матроса, вместе с её блеском, отразилась его собственная жизнь. Он вспомнил своё имя, свою семью, друзей, работу и радость жизни. Его глаза остекленели.

Монета обернулась в воздухе несколько раз, наматывая на себя нити его жизни, и с тяжестью горы рухнула в руку. Он закрыл глаза и в последний раз вдохнул спёртый воздух этого мира. Жребий был брошен.

 

 

 

 

 

 

 

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...