Настя шла по лесу уже третий час. Тропинка всё сужалась и сужалась. В надежде, что она всё же выведет на открытое пространство, Настя шла вперёд. Однако в конечном итоге тропинка упёрлась в толстый ствол старой берёзы, за которым расстилалась нетронутая гладь шелковистой травы. Здесь не ступала нога человека.

Настя обернулась. Тропинки не было: за Настиной спиной трава негромко шелестела и покачивалась на ветру, словно никто и никогда по ней не проходил. Она переливалась в прыгающих бликах солнечных лучей, проникавших сквозь густую листву. У Насти вдруг возникло необъяснимое ощущение, что травинки перешёптываются между собой – о чём-то ей неведомом, может быть, вообще недоступном её пониманию.

Она двинулась назад, разглядывая деревья и с ужасом понимая, что не узнаёт местность, по которой шла всего несколько минут назад. Молодые берёзки сменились старыми могучими дубами с раскидистой кроной, толстыми узловатыми ветвями, мощными корнями, широко распростёршимися вокруг.

Настя уже успела сотни раз проклясть идею пойти погожим летним днём на прогулку в лес, который она, казалось, знала, как свои пять пальцев. Всего на пару шагов отошла она от тропинки, привлечённая яркими ягодами спелой голубики, и вот – плутала по лесу, оказавшемуся невиданно огромным.

Поначалу Настя не особенно испугалась: заблудиться здесь было просто негде. В какую сторону бы ты ни шёл, повсюду располагалось или человеческое жильё, или асфальтированные дороги. Поняв, что вокруг всё ей незнакомо, она пошла прямо, никуда не сворачивая, и через несколько сотен метров упёрлась в гигантское болото.

Гиблая топь расстилалась, насколько хватало взгляда; и всё же Настя отлично помнила, что ей рассказывала бабушка – мелиорацию здесь провели ещё в конце восьмидесятых, ни на одной карте этой местности нельзя было обнаружить болота крупнее, чем несколько обособленных друг от друга лужиц с блестящей чёрной водой.

Настя повернула и пошла обратно. Мыслей в голове было так много, что её начало слегка подташнивать. Поначалу она пыталась соблюдать какую-то систему в своём пути, однако вскоре махнула на это рукой.

Теперь она хотя бы ушла от топи; однако незнакомая местность вокруг пугала почти до обморока.

Здесь просто не могло быть этого всего – вековых дубов, огромной глянцевой травы, толстых кривых берёз, исчезающих тропинок... Здесь, в этой местности, где она выросла, природа была знакомой и скудной, но родной и приятной.

«Такие деревья у нас охраняются в заповедниках», - мимоходом подумала Настя, поглаживая тёплый шершавый ствол.

Она отчаялась и снова решила идти прямо вперёд.

Вскоре началась непролазная чаща. Ветки цеплялись за волосы и одежду, царапали руки, рвали ткань; кривые, изломанные стволы густых тёмных елей, кое-где взбугрившиеся, походили на диковинных чудовищ.

Настя шла.

И вдруг впереди замаячил просвет. Обрадованная Настя рванула вперёд, уворачиваясь от веток, норовивших выколоть глаза, выбежала на поляну и застыла как вкопанная.

Перед ней стояла избушка на курьих ножках.

Ножки были не то чтобы курьи – выглядели они как два столба, поддерживающих избу, и нижние их части скрывались в высокой траве.

«Наверное, это сон», - с надеждой подумала Настя.

Эта мысль её неожиданно успокоила. Пусть это очень реалистичный сон, каких у неё никогда не бывало – но это единственное объяснение. А раз это сон, значит, она когда-нибудь проснётся.

Она подошла к избушке и задрала голову. Потемневшие брёвна, изъеденные древоточцами, выглядели мрачно и монументально. Вообще от избы исходили волны чего-то опасного и недоброго, словно чья-то злая воля вдохнула в неё подобие хмурой, недоброжелательно приглядывающейся души.

Скрипнув, отворилась дверь. Настя отшатнулась. На крыльцо вышла, точно со страниц самых страшных детских сказок, согбенная старуха. Её длинные седые космы частично закрывали морщинистое лицо, в глубине которого зловеще горели чёрные, как колодцы, глаза. Крючковатый нос низко нависал над ртом, обнажившим в жуткой улыбке кривые зубы.

- Деточка! – проскрипела Баба-Яга и шагнула на ступеньку ниже, помогая себе клюкой.

Разум вопил Насте – бежать! – но ужас парализовал её. Она стояла как вкопанная перед избушкой и смотрела, словно со стороны, как приближается рваными движениями старуха. Потом – как протягивается к ней неожиданно длинная жилистая рука и хватает её за шею.

Потом её накрыла милосердная темнота.

***

Проснувшись, Настя не спешила открывать глаза – ей было страшно думать о том, что вчерашний кошмар может оказаться реальностью. Уж слишком ярко и живописно отпечатался он в её памяти. Каждую его деталь могла она припомнить: седые лохмы старухи, ледяную хватку на своей шее, затхлый запах болота и старого деревянного дома, много лет стоящего посреди леса – запах, который и сейчас стоял у неё в ноздрях.

О, нет.

Настя открыла глаза и села, осматриваясь. Кошмар продолжался.

Прошлую ночь она, как оказалось, провела на груде старых вещей – тут был чей-то тулуп, поеденный молью, меховая шапка и ещё куча серых от грязи тряпок. Сквозь грязное, уже много лет не мытое окно едва пробивался тусклый свет. Погода на улице была пасмурная.

- Проснулась! – каркнула Яга, появляясь, как чёрт из табакерки, откуда-то из темноты, и швырнула Насте кусок хлеба. Затем поставила перед ней чашу с очень странно выглядевшим зеленоватым варевом. – Ешь!

Настя принюхалась. Зелье пахло чем-то пряным, сладковатым и явственно дурманящим – незнакомым, совершенно непохожим ни на один из тех разнообразных отваров, которыми её потчевала в детстве любимая бабушка.

Она сгрызла хлеб, а зелье, пока старуха отвернулась, вылила в какую-то тёмную дырку у печки. Затем растянулась на своём ложе, прикрыла глаза и сделала вид, что спит.

В этот момент в дверь забарабанили.

Настя едва не подпрыгнула, рискуя выдать себя. Старуха ругнулась, поискала клюку и сердито засеменила к двери. Послышался скрип, затем в дом шагнула высоченная фигура, за которой словно стелился зловещий шлейф опасности.

- Чего пришармаганил? – зашипела Яга. – Иди отсюда.

- Проведать зашёл, - тоже шёпотом отозвался голос. – Видала, что на улице? Ядрёна коза! Это ещё кто?

- Глянь...

Настя ощутила, как фигура приблизилась и наклонилась, внимательно её рассматривая.

- Тьфу ты пропасть! – изумлённо воскликнул голос, забыв про осторожность – он оказался мужским – но тут же вернулся к шёпоту: - Как она проникла за Завесу?

- Чтоб я знала, - откликнулась старуха.

- Так это из-за неё на улице...

Они замолчали.

- Да, - наконец выдала Яга свистящим шёпотом. – Поэтому я её и не отпущу.

- Старая ты кошель, - неожиданно рассердился голос. – Можно ж было по-хорошему.

- Дурак костлявый, - вернула любезность старуха, - сам-то понял, что сказал? По-хорошему ему. Ей всё это до пня, она даже не знает, кто мы такие.

- Василису позову, - решил голос. – Если эта прошла, то и другие, получается, могут?

- Не чувствую Завесу, - призналась старуха. – Не знаю. Нужно обследовать. Нет ли там прорывов.

- Да нету, - убеждённо отозвался голос, - иначе ещё бы кто-нибудь пробрался. Тут другое что-то.

Послышался звук удаляющихся шагов, затем – шёпот, который Настя уже не смогла различить, скрип двери и шуршание травы. Наступила тишина.

Настя осторожно приоткрыла глаза и, убедившись, что в избушке никого нет, вскочила. Следовало использовать этот шанс, чтобы сбежать.

Дверь ожидаемо оказалась заперта. Выбить грязное, старое, уже пошедшее трещиной окно не получилось. Настя использовала всё, что нашла – швабру, большое берёзовое полено, тяжеленный, словно чугунный, стул, который она едва подняла.

Окно даже не дрогнуло. Настю несколько раз отбрасывало назад, к печи, однако она не оставляла попыток, пока совсем не выбилась из сил.

- Кормить не буду, - задумчиво сказала Яга, появляясь, как дух, у Насти за спиной.

Настя выронила стул, отпрыгнула и забилась в угол. Старуха глядела на неё усталыми глазами.

- Посмотри в окно, - неожиданно велела она своим каркающим голосом.

Настя повиновалась. На улице действительно стало немного светлее, казалось, даже солнце пытается пробиться из-за облаков.

- Солнце! Знаешь, сколько лет мы не видели солнца? – Яга уселась на стул и принялась чистить свою клюку. – Много. Люди столько не живут.

- А кто живёт? – из чистой вежливости поинтересовалась Настя, размышляя, отперта ли сейчас дверь.

- Заперта, - не глядя на неё, сообщила старуха. – У вас, подлунников, в сказках добро побеждает, и на этом всё заканчивается.

- Подлунников?..

- Тех, кто живёт в мире под луной, - кратко объяснила Яга. – А мы – мы живём в Чаще. За Завесой. Сюда никто из ваших проникнуть не может. Случалось, конечно, - она фыркнула. – Так и рождался фольклор. Только фантазия у людей...

Её прервал звук открывшейся двери. В проём вошла – нет, вплыла – девушка, краше которой Настя в жизни не видела. Золотые волосы лились по её гибкой спине, на фарфорово-белом лице горели тёмные, как спелые вишни, глаза. Её тонкие черты будто изваял талантливый скульптор – как и всю её фигуру, высокую, статную. Она была одета в плотные холщовые штаны и белую льняную рубаху, подпоясанную широким ремнём, на котором висели какие-то склянки, пучки трав, дохлая мышь и – что особенно испугало Настю – кинжал.

- Василисушка, - обрадовалась Яга. – Иди сюда, краса моя. Погляди.

- Подлунник, - молвила девушка, изучая Настю пристальным взглядом. – А что же, бабушка, с Завесой?

- Цела, - ответила старуха. – Проверяли.

- Объясните же мне хоть что-нибудь, - взмолилась Настя. Появление Василисы невесть почему её приободрило. По крайней мере, эта девушка не бросалась в неё хлебом и не была окружена аурой невыносимой жути, которая, казалось, так въелась в Ягу и её неведомого шепчущего приятеля, что воспринималась уже как должное – но не переставала от этого ужасно давить на психику.

Василиса и Яга переглянулись.

- Давай ты, милая, - уступила Яга. – Ты красиво говорить умеешь.

Василиса подошла к печи, извлекла из-за неё большой котёл, поставила его прямо на пол рядом с Настей и побросала в него пучки трав, висевшие на поясе. Затем залила их водой. Она действовала почти не глядя, и чувствовалось, что в жилище старухи ей знакома каждая мелочь. Затем она что-то шепнула, и вода в котле начала медленно кружиться, постепенно загустевая.

Настя следила за ней как завороженная.

Наконец Василиса села напротив неё, скрестив ноги по-турецки, и перекинула волосы через плечо.

- Знаешь, что происходит после того, как заканчиваются сказки?

Настя покачала головой. Она догадывалась, что ничего хорошего не услышит.

- Сказки врут, - объявила Василиса. - Зло победило. Кощей украл меня и унёс в свою башню, Змей разгуливал по Чаще, сея горечь и раздор. Кости богатырей давно уже истлели на дне пруда, - глаза Василисы странно сверкнули, словно непролитые слёзы застыли на полпути. – Только и это было не самое страшное.

Она отвлеклась на котёл, помешала варево длинной ложкой и бросила в него мышь.

- Когда добро противостояло злу, в Чаще всегда плескалась энергия. Тёмная и светлая. Они сталкивались между собой, вспыхивали, волновались, как море в шторм, и тем самым обеспечивали равновесие. Побеждала то одна, то другая сторона. Это как зелье в котле, - Василиса кивнула на котёл, который, закипая, начал стрелять вокруг обжигающими брызгами. – Пока он кипит, ты не можешь к нему подойти. Но когда он утихает...

Она провела над котлом рукой, и вода успокоилась, стала тёмной, зеркальной.

- ...А именно это и случилось, когда победило зло...

Некоторое время Василиса вглядывалась в зелье.

- ...Тогда в Чащу вполз Сумрак.

- Это остатки злой воли древнего языческого божества, - пояснила Яга. – Его память, его следы, оставшиеся после того, как сам он исчез. И вот тогда мы поняли, что такое настоящая беда.

- Погасло солнце. Над Чащей всегда висели тучи, постоянно лил дождь, в лесах увядали растения, погибали волшебные существа. Из могил поднимались зловещие тени, царства оказались разорены, угас последний дракон, знавший ещё мудрость Первозданного. Разрослись болота, над ними висел тяжёлый ядовитый туман, вызывающий безумие, и брат убивал брата, лилась кровь.

Настя слушала, затаив дыхание.

- А потом пришла ты, - Василиса недоумённо покачала головой. – Мы сразу поняли, что что-то произошло. Энергия снова полыхала и плескалась – ведь кто-то из подлунного мира проник за Завесу! Твоё присутствие здесь – неправильно, невозможно, это парадокс, и он заставляет энергию волноваться, приносит долгожданный хаос, перед которым отступил, наконец, Сумрак!

Она вскинула руки над головой, и в свете внезапно заглянувшего в окно солнца её волосы засверкали, как чистое золото.

Некоторое время Настя молчала, пытаясь переварить услышанное.

- Неужели добро и зло не могли снова начать бороться? – спросила она наконец и сама почувствовала, как наивен её вопрос.

- Это было бы уже понарошку, - серьёзно ответила Василиса. – И потом, бороться здесь больше некому. Без богатырей мы...

Голос её пресёкся, она отвернулась, и Настя окончательно уверилась, что кто-то из богатырей был ей особенно дорог.

- Теперь мы все вместе, - вздохнула Василиса. – На одной стороне. Кощей, бабуля и я, и даже Змей. Мы объединились, чтобы противостоять Сумраку, но это оказалось невозможно. А ты... Пока ты здесь, Сумрак отступает.

- Поэтому вы меня не отпустите, - пробормотала Настя.

Василиса кивнула.

- Да даже если бы и хотели, мы всё равно не знаем, как. Если б только мы поняли, как ты сумела пройти за Завесу...

- Я просто гуляла по лесу, - вздохнула Настя и вкратце рассказала о своём странном путешествии к избушке на курьих ножках.

Василиса погрузилась в глубокую задумчивость.

- Не вижу причины, - сказала она наконец. – Не знаю... Такого у нас на моей памяти ещё не случалось.

- Ты молоденькая совсем, детка, - вздохнула Яга. – Тебе и трёхсот ещё нет.

***

Так потекли дни. Настю, которая наконец в полной мере осознала весь ужас своего положения, оставили в покое – дали ей выплакаться, побродить по окрестностям в тщетной надежде найти дорогу домой, пережить период апатии, когда она целыми днями неподвижно лежала, уставившись в низкий серый потолок, заросший паутиной. Идти ей было некуда. Баба-Яга, Кощей, Василиса и другие персонажи из ожившего фольклора относились к ней с сочувствием, но, разумеется, даже и мысли не допускали о том, чтобы помочь ей попасть в её теперь ставший таким далёким и таким любимым мир подлунный.

Через пару недель Настя задалась вопросом: почему её мир – подлунный, а этот – нет, ведь луна здесь по ночам тоже светила, только восходила с другой стороны. Однако на этот вопрос Василиса ей не ответила: только улыбнулась загадочно.

Затем Настя начала исследовать Чащу. Мир оказался огромен: повсюду росли густые тёмные леса, расстилались бесконечные поля, текли голубые реки. Вода была всюду удивительно чистая и прозрачная – Настя такой никогда не видела. В полях росли цветы – знакомые ей васильки и ещё какие-то такие, которых она не знала; теперь небо всегда было ясное, и по полям проносился лёгкий ветерок. Это был благословенный мир, красивый, чистый, чарующий – и его магнетическая притягательность оказалась так сильна, что на некоторое время в Настиной памяти поблекли воспоминания о доме.

Однажды она ушла совсем далеко от избушки Яги и спустя день пути застала внезапно печальную, почти трагическую картину – в лесу, во мраке, глянцево поблескивал чёрной неподвижной водой бездонный пруд, а на берегу на коленях сидела Василиса и, распустив золотые косы, тихо пела что-то щемяще грустное.

Настя догадалась – это то самое место, где погибли богатыри. Видно, Василиса так и не смогла смириться с их смертью, и даже освобождение родной земли от сумрачного гнёта не принесло её душе успокоения.

Настя впервые видела Василису в платье, да ещё таком красивом – белом, как у невесты, расшитом на груди серебряными нитями. На голове у неё покоился такой же белый венок из множества маленьких цветов. Закрыв глаза, она пела, и Настя, зачарованная этой картиной, не могла шевельнуться, хотя чувствовала, что Василису нужно оставить одну.

Она уже хотела уйти, но тут раздался шорох, и из чащи вышел Кощей.

Поняв, что затевается что-то интересное, Настя затаилась за толстым стволом старого дуба и начала наблюдать.

Кощей подошёл к Василисе, и песня умолкла.

- Плачешь? – тихо спросил Кощей, садясь рядом с Василисой и глядя на воду. – Сколько можно, Василиса? Уж скоро сотня лет, как его нет.

- А я и через тысячу не забуду, - промолвила девушка. – Я бы сама в этот пруд прыгнула, только недостойна даже с костями его рядом умереть.

- Он бы тебя простил, - убеждал Кощей. – Перестань, Василисушка, не рви мне сердце. Что было, то было. Все в юности глупости делают.

- Только моя глупость стоила жизни тому, кого я любила, - тихо откликнулась девушка. – Такое не прощается. Я себе не прощу. Никогда. И тебе.

Кощей вздохнул.

- Знаю.

- Я его предала, а ты его убил. – Василиса покачала головой. – Зачем? К чему была эта вражда?

Она спрятала лицо в ладонях и некоторое время сидела неподвижно.

Прошло минут двадцать.

- Жив твой Илья, - вздохнул Кощей с таким видом, словно уже знал, как сильно пожалеет о том, что сказал.

- Что? – Василиса вскинула голову, и Настя отшатнулась – так горели её мокрые от слёз глаза.

- И он, и все остальные, - подтвердил Кощей. – Не стал я их убивать, посадил в темницу, заковал в цепи, заклятий понавешал на двери. Волков и воронов натаскал стеречь. Зельями дурманящими опаивал. Только всё равно сбежали. Недавно.

- О, Первозданное, - прошептала Василиса, не в силах, кажется, даже моргнуть. Насте, впрочем, в её изумлении невесть почему чудилось что-то несколько искусственное. – Где? Где он?

Кощей покачал головой.

- Это та самая темница, что в скале посреди моря. За месяц не доберёшься. Не знаю я, где теперь им быть. Может, утонули, а может...

Он вдруг замер, прислушиваясь. Поначалу Настя не поняла, почему он замолчал, а затем услышала тоже. Откуда-то из подлеска донеслось лошадиное ржание.

Василиса и Кощей переглянулись. В расширившихся глазах Василисы плескалось столько чувств, что казалось, она сейчас упадёт в обморок.

Кощей положил ей руку на плечо.

- Иди, - велел он.

Однако Василиса не успела даже подняться: зашуршали ветви, раздвигаемые кем-то очень большим, и к озеру вышел, ведя за поводья коня, богатырь.

Это был широкоплечий мужчина лет тридцати, ладный, русобородый и могучий, с глазами синими, как море в шторм. Он остановился, молча разглядывая Василису, и ничего хорошего не было в этом взгляде – он знал, кто его предал.

Настя следила, затаив дыхание. Страшно было представить, сколько предыстории кроется за этой драматичной сценой. Что случилось почти век назад? Что за отношения связывали Василису с Ильёй? Почему и как именно Василиса предала богатырей? И почему раскаялась в содеянном?

На мгновение всё замерло: даже птицы, казалось, перестали петь. Затем Василиса, не промолвив ни единого слова, стремительно подошла к богатырю и рухнула перед ним на колени.

Тот слегка вздрогнул – видимо, он, как и все остальные свидетели этой сцены, не ожидал такого жеста от этой гордячки. Василиса подняла голову. На щеках у неё блестели слёзы, и она, казалось, не видела ничего, кроме лица Ильи. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем богатырь поднял голову.

- Я не за тобой пришёл, - сказал он. – И не за тобой, - фыркнул, кивая на Кощея. – Здесь подлунник.

До захваченной только что разыгравшейся на её глазах драмой Насти доходило медленно, хотя подлунником её звали тут практически все. Она всё мысленно проигрывала слова Ильи, а точнее, его голос – спокойный, раскатистый и чуть глуховатый. И когда она опомнилась, бежать было уже поздно – мощная фигура богатыря выросла прямо перед ней.

Чувствуя себя беспомощной, Настя подняла глаза на Илью и хотела что-то сказать, но слова застряли у неё в горле. От этого человека исходили волны тепла и силы – обезоруживающей, мягкой, всесметающей. Он подхватил её за талию, пронёс и усадил на коня, а сам сел спереди. Обернулся.

- Удержишься?

Настя кивнула. Казалось, дар речи покинул её навсегда. Она взглянула на Василису и Кощея, пытаясь понять, как те отнеслись к тому, что за ними подглядывали. Однако Василисе было совершенно точно не до неё, а Кощей шептал ей что-то в ухо – наверное, успокаивал.

Потом Илья и Настя помчались во весь дух.

Настя не знала и не решалась спрашивать, куда и зачем её везут. Однако выдохнула с облегчением, увидев вдалеке избушку Яги. Каким родным теперь казалось это зловещее строение на жутких куриных лапах!

- Илья! – Яга выскочила из двери, спрыгнула с крыльца, словно юная девица, и полетела навстречу, прямо под копыта коню. Илья натянул поводья, конь взвился на дыбы. Настя почувствовала, что падает, однако богатырь с невиданной быстротой повернулся, ловко перехватил её за шкирку и забросил перед собой.

- С ума сошла, бабуля? – спросил он у Яги всё тем же ровным голосом. Казалось, этому человеку вообще незнакомо чувство страха – все неожиданные ситуации он переживал легко, мгновенно ориентируясь и быстро адаптируясь в новой обстановке.

- Уж конечно, сошла! – сердито ответила старуха. – Сотню лет не появлялся!

- Проведывал бы чаще, если бы не был в цепях, - усмехнулся Илья. – Я зачем пришёл-то, собственно...

- К Василисе? – с плохо скрываемой надеждой вопросила бабуля. – Ты уж прости её, она же была совсем девочка, молодая, влюблённая по самые уши...

- По самые уши что?.. – осёкся Илья, но тут же прервал сам себя: - Ладно, потом. У меня Алёша за Завесой оказался. А у тебя тут, гляжу, подлунник. Смекаешь?

Яга ахнула. Настя, до которой уже дошло, спрыгнула с коня и начала в волнении ходить вокруг.

- Мы сбежать пытались, - сохранял невозмутимость Илья, - Сокола призвали. Он начал колдовать. Заклятия какие-то на нас испытывал, зеркала притащил. И Алёшу утянуло в мир подлунный. Насколько я понимаю, эта девочка примерно тогда же появилась здесь. Видно, поменялись они местами.

- Не отпущу, - Яга вцепилась когтистой лапой в Настину руку. – ты и знать не знаешь, что тут было, Илюша.

И она вдруг поразительно ясно, чётко и обстоятельно обрисовала ему ситуацию. Илья задумался.

- Понимаешь теперь? – горько спросила Яга. – И жалко её, а отпустить – мало того, что заново во мрак погрузиться, так ещё ведь и не знаем, как...

В этот момент на полянку перед домиком опустился лебедь, который тут же обернулся Василисой.

- Знаем, - тихо молвила она. – Я знаю. Я её сюда и привела.

И поскольку все недоумённо молчали, она вздохнула и начала объяснять.

- С Соколом мы были дружны. И он, видя, как я по Илье тоскую, не смог от меня утаивать, что богатыри живы. Только вот они в темнице, и Илья меня вряд ли когда-нибудь простит.

Настя взглянула на богатыря. У того меж бровей залегла глубокая складка.

- И даже если выберется из Кощеевой скалы, то в наши края не заглянет больше... Меня видеть не захочет. Вот я и решила Алёшу перебросить за Завесу. Илья бы его никогда в беде не бросил, а значит, пришёл бы к нам – кроме нас с тобой, бабуля, никто ведь с Завесой обращаться не умеет.

- Меня-то не приплетай, - сердито буркнула Яга. – Перебросить она Алёшу решила. Тьфу. Когда только научилась, а главное – как? Я сколько живу на этом свете, так ни разу...

- Вот именно, что на этом свете, - заметила Василиса. – А я побывала и на том. Если изучить Завесу с обеих сторон, можно понять, как её приподнимать. Завеса – это зеркало, бабушка, а Чаща – это мир в запоздавшем отражении. У нас четырнадцать подлунных лет пролетают, как один, а ещё в том мире всё наоборот, и луна восходит наоборот – потому что это отражение!

Баба-Яга молчала, видимо, пытаясь всё переварить.

- Так вот, перебросила я Алёшу, - обыденным тоном продолжила Василиса. – Только не знала, что взамен Завеса к нам перетянет существо из мира подлунного, - она кивнула на Настю. – Я испугалась, хотела всё вернуть назад, но тут начал отступать Сумрак... Я и дальше решила делать вид, что ничего не знаю. Но видно, слишком уж далеко всё зашло. Мы должны вернуть Настю назад.

- И снова во мрак погрузиться? – всплеснула руками Яга.

- Мрак впитает Завеса, - у Василисы вспыхнули глаза. – Я знаю. Я знаю, как это сделать. Нужно только Настю отпустить.

Она взяла Настю за плечи и под слабые протесты Яги подвела к краю леса.

- Иди прямо до старого дуба и не оглядывайся. Обойди его, а дальше... Дальше ты уже будешь за Завесой. С другой стороны. Прощай!

Ещё не вполне осознавая, что происходит, но уже чувствуя, что этот странный сон подходит к своему завершению, оставляя больше вопросов, чем ответов – подходит тогда, когда ей не так уж и хочется его покидать! – Настя обернулась в последний раз, чтобы взглянуть на них – косматую, уже почти совсем не страшную Бабу-Ягу, прекрасную, как день, Василису и белокурого богатыря. Оглянулась – чтобы запечатлеть в памяти их лица, запомнить до мельчайшей детали и больше никогда не увидеть вновь.

Она кивнула, улыбнулась и шагнула в лес.

Все звуки тут же стали как-то глуше, словно она находилась в самом сердце дремучего леса, и не было сзади, в двух шагах, солнечной поляны. Тут же захотелось обернуться, чтобы убедиться, но Настя сдержалась и пошла вперёд.

Тишина давила на психику.

Мрачные ели, изломанные стволы, колючий зелёный лапник сопровождали её на её пути. И – полная, нерушимая тишина, словно вся природа затаилась в ожидании какой-то страшной развязки.

Сотни раз Настя давила в себе желание обернуться: ей чудился шёпот, шаги, дыхание и голоса, зовущие её по имени, а однажды она отчётливо услышала, как отчаянно кричит Василиса.

Но всё это было ложью.

Когда впереди показался дуб, Настя рванула к нему бегом. Он стоял, залитый солнцем, словно софитами; она бежала к нему, не чувствуя под собой ног.

И уже коснувшись тёплого шершавого ствола, оглянулась.

За нею, мерцая и вспыхивая мириадами огней, опускалась Завеса.