Отец пропал в начале зимы.

Уже начали дуть холодные ветра со стороны Каменной Пустыни, ещё слабые и неуверенные, хотя с каждым днём протяжное дыхание холодов ощущалось всё острей. Андар видел, как ветер поднимает над пустыней клубы серой каменной пыли, пока ещё только пыли, но Андар знал, пройдёт каких-то пара недель, и ветер наберёт силу, окончательно окрепнет, и уже не просто пыль, а тяжелые камни полетят в сторону города. Старики говорили: это богиня Яспис – да не оставит нас её милость – швыряет своими камнями.

Тагос, небольшой городок, опоясанный с трёх сторон лесами и подпираемый с севера Каменной Пустыней, жил дарами богини Яспис. Она давала ему яшму, чаще – зеленовато-серую или пёструю, с жёлто-коричневыми прожилками и крапинами, реже – кроваво-красную или бездонно-чёрную. После хорошей и ветреной зимы работа в каменоломнях Тагоса кипела – расщедрившись, богиня заполняла недра земли Тагоса отборной яшмой – а на окраине города, той, что примыкает к Каменной Пустыне, взрослые и ребятишки нередко находили ценные камни, редкие, с диковинным узором и золотыми ручейками-трещинками.

Люди поговаривали, что самые лучшие камни можно найти в Каменной Пустыне, но пустыня коварна, кто-кто, а жители Тагоса знали об этом не понаслышке. Время там текло по-своему, то сжимаясь в тугой узел, то изгибаясь спиралью, то разворачиваясь ковровой дорожкой в никуда.

Матери запрещали детям даже приближаться к Каменной Пустыне, пугая их гневом зеленокосой Яспис, старики рассказывали о людях, зашедших в пустыню на сто метров и потерявших разум и годы.

– Яспис охраняет свои сокровища, – говорила бабка Андара.

Трещали поленья в камине, пело едва слышную песню юркое веретено в старых морщинистых руках. Андар, прижавшись носом к стеклу, вглядывался в наползающие сумерки зимнего вечера.

Их дом, расположенный на окраине Тагоса, выходил окнами на пустыню. Иногда камни богини Яспис долетали до огорода, ломая плетень и хворые яблоньки, которые мать безуспешно пыталась потом подвязать, подпереть палками. В ясную погоду из окон их дома можно было различить фигуру каменной Яспис, возвышающуюся тёмной горой в центре пустыни. А уж если выбежать за огород, к дороге, где чахлый кустарник стоит на страже перед наступающими камнями, то можно было рассмотреть всю богиню целиком. Увидеть, как ветер шевелит зелёные волосы Яспис, как солнце играет в её золотой короне, как высоко вздымаются её каменные груди.

Поговаривали, что требуются месяцы, а то и годы, чтобы добраться до богини Яспис, но Андар в это не верил. Какие годы, когда вот же она, Яспис, прямо перед ним – стоит, гордо выпрямив спину, в своей зелёной накидке, спадающей с плеч мягкими складками. Говорят, в складках накидки Яспис затерялся волшебный город из яшмы. Говорят, там несметные сокровища. Говорят...

– ... яшма фонтанами бьёт из-под земли, изумрудная, как морская волна, розовая, как юный рассвет, красная, как жаркая кровь...

Веретено мерно постукивало о деревянный пол.

Бабка Андара была мастерица рассказывать сказки. В её сказках Яспис была то дочерью морского царя, то сестрой светлоокого месяца. То являлась ведьмой с чёрным базанитовым лицом, то юной девой с зелёными струящимися косами, перетянутыми алой лентой. Но всегда, в конце любой легенды, Яспис застывала каменной горой посередине пустыни.

– ... Время и Пространство, мужья великой Яспис, берегут покой своей возлюбленной. И кажется людям, что вот она, рукой подать, ан нет. Далеко-далече Яспис, хоть и видится явно, и путают Время и Пространство любого человека, кто зайдёт в Каменную Пустыню. Только безумец отважится на такое.

Отец Андара был таким безумцем.

 

Андар не сильно горевал. В его памяти отец остался молчаливым хмурым человеком, замкнутым и суровым. Андар не помнил, чтобы отец играл или разговаривал с ним. Чтобы хоть раз просто посидел рядом, взлохматил волосы крепкой рукой, заглянул в глаза. Он не кричал на них с матерью и никогда не бил, но тёмные глаза смотрели сквозь них, мрачно и отрешённо. Андар видел по суетливым заискивающим движениям матери, что та боится отца, и этот страх со временем передался и ему.

 

К весне, когда богиня Яспис подустала и уже не так далёко и ловко бросала свои камни, стало ясно, что отец не вернётся. Вернее, старики пророчили это с самого начала, но Андар с матерью терпеливо ждали.

 

Андар хорошо запомнил тот день, когда в их жизнь вошел Йен Ирвеайвас. Мать возилась на огороде, со стороны пустыни ещё дул ветер, но не такой холодный – он уже смешивался с тёплыми лучами солнца и мятными запахами просыпающейся земли.

– Эй, Амари! Я смотрю, забор-то ваш сильно за зиму покосился.

Мать распрямилась, неловко похлопала себя по бёдрам испачканными в земле руками, потом поднесла ладонь к лицу, поправляя выбившуюся из-под платка пушистую прядь, чуть мазнула грязными пальцами по щеке, оставляя неровный чёрный след.

У плетня стоял и улыбался высокий мужчина. Ветер трепал его светлые волосы, голубые глаза смотрели прямо и весело.

– Давай-ка помогу поднять.

Мать замахала на него руками, мол, не надо, но мужчина лишь засмеялся.

– Андар, – повернулся он в сторону играющего рядом Андара. – Ты ведь Андар, да? Пойдём, покажешь мне, где там у вас инструменты лежат.

И Андар, сам удивляясь своей готовности, резко сорвался с места.

 

В их доме словно зажгли солнце.

Андар и не подозревал, что его мать умеет так задорно смеяться, и что голос её нежен и тонок, когда она поёт длинные старинные баллады. Поёт, не глядя ни на кого. Ни на Андара, прикорнувшего рядом. Ни на Йена, не сводящего с неё своих пронзительно голубых глаз.

 

– Эй!

В спину Андара ударил комок липкой серой грязи. Он обернулся. Щербатый Барко в окружении своих дружков-задир перекидывал с ладони на ладонь увесистый камень. И без того узкие глаза его были зло сощурены.

– Говорят, твоя мать путается с Йеном-резчиком?

– Чего? – Андар сделал шаг навстречу Барко.

– Трахается с ним мамаша твоя.

Громкий смех резанул уши.

Андар не помнил, как подскочил к Барко. Красная вспышка в глазах, удар, противный хруст ломающихся зубов, боль в костяшках пальцев.

 

– Ах ты, паразит! Что удумал. Драться! Да я вот тебе!

В руках матери мелко подрагивал длинный тонкий прут. Андар, чуть отступив в угол, не сводил глаз с матери.

– Погоди, Амари, – Йен мягко отнял у матери прут, переломил его, отбросил обломки в сторону. – Не надо, Амари. Не надо. Твой сын за живую женщину вступился. За живую! Не за каменную.

Лицо матери зло скривилось, словно Йен сказал что-то тайно-обидное, нарушил то, что нарушать нельзя. Она открыла рот, и Андар вдруг испугался тех слов, которые она может сказать. Но она не успела. Йен притянул мать к себе, крепко сжал своими ручищами.

– Амари, ну же, Амари, – всё повторял он, гладя подрагивающую спину матери.

 

***

С Йеном было легко. Они ходили на рыбалку – на пруд и на быструю речку Ойшови, ходили к каменоломням и в лес. Казалось, Йен знал всё или почти всё и щедро делился своими знаниями с Андаром.

– Т-с-с, слушай! – говорил Йен и замирал. И Андар замирал вместе с ним. – Это иволга.

Тонкие, нежные переливы ажурно вплетались в знойный летний день. Пахло спелой земляникой и тёплой землей. Йен задумчиво жевал травинку, и Андар, глядя на него, тоже срывал и совал травинку себе в рот, надкусывал, чувствуя, как разливается во рту сладко-горький вкус сочного июля.

Иногда они с Йеном ходили к Каменной Пустыне. Вернее, проходили мимо. Андар чувствовал – Йен не любит здесь бывать. Он становился немногословен и замыкался, и Андару казалось, что ветер застывает, и воздух вокруг натягивается и звенит, как струна на банджо старого слепого Веласа.

– Йен, – однажды попросил он. – Йен, расскажи про богиню Яспис.

Андар остановился и устремил свой взгляд на каменную женщину, которая тяжело дышала совсем рядом. Летний зной тяготил её. Андар видел, как пот тонкой струйкой стекал по каменному лицу Яспис. Йен нахмурился.

– Она неживая, Андар, – он опустил свою тяжёлую руку ему на плечо. – Неживая. Нельзя любить неживое.

– Как же неживая? Смотри, Йен, она же дышит, – Андар махнул рукой в сторону разморённой и сонной Яспис. – А что тогда живое?

– Небо живое, солнце, ветер. Листья, трава, цветы, огонь, который пожирает дрова в нашем камине. Даже вот он, – Йен обломил сухую веточку колючего кустарника. – Даже он – живой. Но не камень. Камень – мертвый, Андар.

Странно было слышать такие слова от резчика по камню, а Йен был резчиком и весьма искусным. Не только в Тагосе его знали и ценили.

– Пойдём, сядем вон туда, – сказал Йен.

Они поднялись на холм, опустились в мягкую траву. Йен сел спиной к богине Яспис.

– Мы с твоим отцом были друзьями.

Андар удивлённо округлил глаза, он не ожидал, что Йен заговорит об отце.

– Друзьями и вечными соперниками, – Йен, казалось, не обратил внимание на удивление Андара. – Мы любили одну женщину, но она, Амари, выбрала его, Поло Раганераса. И это справедливо. Потому что не было никого в Тагосе веселее и остроумнее твоего отца.

– Веселее?

Йен наконец-то обернулся и посмотрел на Андара.

– Да, Андар. И мне жаль, что ты знал другого Поло. Поло, которого украла каменная женщина. Твой отец был лучшим резчиком во всем Тагосе, да и не только в нём одном. За его работами приезжали из столицы. Эти глупцы говорили: в ваших работах, мастер Раганерас, чувствуется душа. В них бьётся сердце. Они дышат. И Поло поверил, что камень – живой. И чем больше он верил в это, тем мертвей становился сам. Он построил дом на окраине Тагоса окнами на Каменную Пустыню, он дни и ночи проводил, не сводя глаз с каменной Яспис, он бредил ею. Рядом была живая Амари, но Поло нужна была только Яспис. Мёртвая Яспис с её мёртвыми камнями. И однажды Поло ушёл.

– В начале зимы, – сказал Андар.

– Да, в начале зимы.

 

***

– Ну вот и всё, Андар, я научил тебя всему, что знал. И ученик превзошёл своего учителя. Что ж, так и должно быть.

Йен крутил в руках чашу из яшмы, настолько тонкую, насколько вообще может быть тонкой каменная чаша. По бокам её цвели волшебные цветы, хрупкие и сверкающие, порхали птицы и бабочки, вились юркие зелёные змейки. Узор был настолько трудоёмок и максимально выверен, что извилистые кровавые прожилки шли ровно по спинкам этих маленьких змеек, а их глаза поблёскивали золотыми крапинами, впаянными в плоть пестроцветной яшмы.

– Хороша, ай хороша! – Йен протянул чашу Андару. – Можешь оставить её себе.

– Я подарю её Эрин. И она согласится выйти за меня замуж!

– Эрин согласится и так, – рассмеялся Йен.

И Андар рассмеялся вслед за ним.

 

***

Андар ушёл к каменной Яспис в начале зимы.

Он знал, что уйдёт. Слезы Эрин его не трогали. Он смотрел на жену и не видел её. Не видел её кудрей, рассыпанных золотыми колечками по худеньким плечам. Не видел её тёплых июльских глаз цвета гречишного мёда. Не видел её растущий день от дня живот, который она заботливо поддерживала рукой.

Он хотел только Яспис. Только каменная богиня могла дать ему то, чего у него не было. Камни. Прекрасные камни. Много прекрасных камней. Из которых будут рождаться его, Андара, шедевры.

Он ходил в каменоломни, придирчиво осматривал каждый камень.

– Посмотрите вот этот, мастер Раганерас. Чудесный образец. Без малейшего изъяна.

Но камень был плох. Очень плох. И Андар в сердцах отбрасывал его в сторону, и снова шёл к Каменной Пустыне, стоял, повернув лицо навстречу крепнувшему ветру и Яспис.

– Пришло время, Андар. Пришло время, – каменные губы богини влажно блестели.

 

– Ты сошёл с ума, Андар! Очнись! Вспомни, что я говорил тебе. Любить надо живое. Не мёртвое, – Йен стоял в дверях, преградив ему путь. За спиной тихо плакала Эрин. Мать беззвучно прижимала платок к губам.

– Отойди, – тихо сказал Андар. – Отойди. Кто ты такой, чтобы удерживать меня? Ты мне не отец. Ты мне никто. Никто, – повторил твёрдо, глядя в поникшее и разом постаревшее лицо Йена.

 

***

Андар дошёл до богини Яспис за три дня. Глупцы, рассказывающие свои глупые сказки. Андар сейчас рассмеялся бы им в лицо. Три дня он шёл против ветра, ветра, который сбивал с ног, хлестал по щеках острым каменным песком, забирался за воротник – холодного колючего ветра Каменной Пустыни. Всего три дня, и вот она перед ним. Его Яспис. Яшмовая Яспис. Гора, настолько большая, что приходилось задирать голову, чтобы увидеть величественное каменное лицо, косы-змеи, струящиеся вниз к босым ногам и растекающиеся звонкими ручейками в разные стороны Каменной Пустыни.

Он потёр свои красные воспалённые глаза, безуспешно пытаясь вычистить въевшуюся в них каменную пыль.

– Здравствуй, Андар!

Тонкая девушка в зелёном полупрозрачном платье протянула Андару руку. На запястье поблёскивало изумрудно-золотое кольцо, массивное и тяжёлое. Над Андаром возвышалась исполинская каменная Яспис. И Яспис живая и горячая стояла перед ним.

– Пойдём.

Андар коснулся тонких жарких пальцев, почувствовал желание, тёплой волной разливающееся по телу.

– Пойдём, – повторила она, увлекая его за собой. Наверх, на гору.

– Это мой город, Андар. И это твой город. Видишь, насколько он чудесен. Здесь, у подножия – каменоломни, где мы берём яшму. Для наших домов. Для наших площадей. Для ратуши и колокольни на центральной площади. Для фонтанов и скамеек. Посмотри вокруг, Андар. Посмотри, как красив и велик наш город.

Они поднимались всё выше и выше.

– Это золотая аллея. Мы поставили памятники из белой яшмы всем почётным горожанам. Ах, Андар, со временем, здесь будешь стоять и ты, – Яспис тихо засмеялась и крепко сжала его руку.

Андар смотрел и ничего не понимал.

Под ногами были разбросаны булыжники, серые пыльные камни с острыми краями, они жалили ноги даже сквозь подошву сапог. Вокруг, набегая друг на друга, теснились хибары из такого же серого грязного камня. В воздухе витала въедливая каменная пыль, которая оседала на эти грубые покосившиеся дома, на булыжники под ногами и на уродливые каменные столбы, фаллосами торчащие то тут, то там. Между домов и между каменными столбами деловито сновали люди. Кто-то тащил в руках корзины. Кто-то толкал перед собой тележки, доверху гружённые тусклыми камнями. Обыкновенными серыми камнями.

– О, великая Яспис.

К ним подскочил человек с огромным булыжником в руках. Он протянул его богине.

– Погляди, какой необыкновенный камень я нашёл! – глаза человека безумно сверкали. – Я сделаю из него корону для тебя, о прекрасная Яспис.

– Конечно, Поло, – Яспис погладила тонкими пальцами бесформенный булыжник. – Это замечательный камень.

Она повернулась к Андару.

– Правда, Андар?

Он не ответил. Он смотрел в сторону безумца, который уже уходил от них, прижав к грязной рубахе своё сокровище. Поло? Отец?

– Андар? Ты ведь не видишь?

Яспис смотрела на него и грустно улыбалась.

– Ты не видишь, Андар. Не видишь моего волшебного города.

Он хотел ответить, но не успел – она уже махнула рукой. Земля под ногами Андара пришла в движение, стала трескаться, расползаться, выгнулась гребнем и ухнула вниз. Каменные столбы с грохотом взрывались, взлетая в небо серым пеплом и оседая на содрогающуюся землю. Сверху посыпались камни. Андар закричал и поднял глаза к небу. Над ним распростёрлось каменное лицо Яспис. Серое, мёртвое, изъеденное глубокими язвами-трещинами.

 

***

Эрин наконец-то заснула.

Андар смотрел на лицо спящей жены, на медный огонь волос, разметавшихся по подушке, на припухшие от яростных поцелуев губы. Он улыбнулся, опять ощутив горьковато-солёный вкус её пота, горячие руки на его теле, всю её, теплую, мягкую, податливую. Стараясь не разбудить Эрин, вылез из постели, натянул штаны, рубашку и тихонько выскользнул из комнаты. Чуть задержался у двери, за которой спал сын, маленький Андар.

Его не было три дня. А прошло пять лет.

Андар вышел из дома. Йен сидел на крыльце, ждал его. На небе медленно загорались звёзды, нежно вспыхивали одна за другой, и с каждой такой вспышкой в ночной тишине Андару чудился тихий звук колокольчика.

Он присел рядом с Йеном.

– А я ведь так и не увидел его, – сказал, не поворачивая к Йену головы. – Не увидел волшебный яшмовый город. Потому что ты был прав.

Он почувствовал, что Йен на него смотрит, повернулся, увидел себя, отражающегося в голубых глазах Йена.

– Ты был прав. Любить надо живое. Не мёртвое. Живое. Солнце, ветер, траву, деревья. Огонь, который пожирает дрова в нашем камине. Женщину, которая спит сейчас в моей постели.

На лице Йена появилась улыбка.

– Спасибо, – сказал Андар. – Спасибо, что научил меня этому... отец.