Такого веселья Южная Долина не видела от начала времён, когда Небесный Коваль победил Водного Змея, запряг его в плуг да пропахал борозду, которая стала рекой Дрэггриль — Змеевой рекой, что течёт из озера Гиладрис — Жемчужное — на запад, в Опоясывающее море. Третий день в нарочито построенном городке у излучины Кипрейного ручья идёт пир горой, на столах сменяют друг друга жареные целиком кабаны да барашки, пироги с разными начинками, какие только могут измыслить опытные хозяйки, медовые яблоки и груши да чудные заморские тыквы в чёрную и зелёную полоску, со сладкой красной мякотью, а ячменного пива и вина из смородины выпито столько, что, если всё собрать, можно было бы наполнить небольшой пруд. Сутки напролёт звенят арфы, ухают бубны, звонко сипят вистлы, кричат рожки, скрипят и жужжат харди-гарди, ревут волынки — едва перебивая топот сотни плясунов на дощатом помосте. Лишь под утро, когда покажется солнце, стихает буйное веселье — но всё равно остаётся два-три кружка, где, передавая по кругу бочонок с хмельным, горланят геройские баллады или похабные припевки, или слушают сказку. А там проспятся похмельные головы, и с полудня снова разгорается гулянье: два могучих клана холмовников, род Пустельги и род Росомахи, примирились после столетней вражды и решили скрепить союз родством. Сын старейшины рода Пустельги, Арбрунн, берёт в жёны дочь старейшины рода Росомахи, Иларгисс, а его сестра, Арнисс, выходит замуж за племянника старейшины Росомах — Гвалира.

Много сильных воинов из обоих кланов унесла вражда, много разорения принесло вековое немирье, но сейчас бывшие враги клянутся забыть былую злобу и дружно стоять, если кто-то поднимется против их союза, и веселятся вместе. Не отстают и чужаки, чьи-то товарищи и знакомцы, которых пригласили на торжество. Вот троица моряков, с которыми глава рода Росомахи, Андор, ведёт торговые дела, вот начальник отряда городской стражи, с которым ходили в военные походы трое воинов из клана Пустельги, купцы из ближних и дальних мест, мельник, про которого идёт молва, что он знается с нездешней силой... разный народ.

На третий день среди гостей явился незнакомец: рослый плечистый молодой бородач, по всем ухваткам похожий на знатного воина; одет просто, но на поясе с золотой чеканкой висит кинжал в изукрашенных ножнах. Он сказал, что зовут его Рамнот Ящер; никто не знал его, а он, казалось, знал всех. Поклонился старейшинам, поздравил молодожёнов и подарил им по звучно брякнувшему мешочку с золотыми. Ел и пил за двоих, в танцах умотал самых резвых плясуний, а потом сам попросил арфу и спел такую песню, от которой у всех перехватило дыхание — о воине, который сразил в поединке злого великана, разорявшего его страну, но отравился смрадным дыханием умирающего чудовища и сам стал нежитью, а потому таится от людей и просит Небесного Коваля и Матерь Сущего дать ему смерть.

Никто прежде не слыхал такой песни, но, когда певец закончил, суровые мужи не скрывали слёз. Тут Рамнот тряхнул косматой головой, ударил по струнам и запел разудалую плясовую, от которой все повскакали с мест и бросились танцевать.

А Рамнот подошёл к месту, где сидели обе пары молодожёнов, и пригласил на танец Иларгисс Росомаху.

— Не дело ты затеял, Рамнот, — сказал Андор, отец Иларгисс. — Неприлично молодой плясать на свадьбе с кем-либо, кроме мужа или близкой родни.

— Вы, достойный старейшина, отстали от жизни, — дерзко ответил Рамнот. — В городах за честь считается, если молодая жена одарит гостя на свадьбе танцем! — и, не дав никому опомниться, подхватил одной рукой Иларгисс, а другой Арнисс, вытащил обеих юных женщин на середину помоста.

Все остолбенели от такой дерзости, а Рамнот крикнул во всё горло:

— Эй, музыканты! Играйте, да повеселее!

— Не слишком ли ты разгулялся, дорогой гость? — спросил Тингрейв Пустельга и положил Рамноту руку на плечо — а рука у него была тяжёлая, потому что Тингрейв был молотобойцем.

— Я ещё и не начинал! — ответил гость. Он подпрыгнул и перекувырнулся в воздухе. Вспыхнул яркий синий свет, и все увидели, что там, где был гость, стоит чудовище.

Монстр был похож на помесь человека и ящерицы, только в полтора раза выше самого рослого мужчины и в два раза шире в плечах. Передние лапы с когтистыми пальцами свисали до колен, на спине был уродливый горб, вдоль хребта от шеи до копчика тянулся костяной гребень, похожий на рыбий плавник. Пасть была полна острых и длинных зубов, а красные глаза светились, точно угли.

Монстр испустил жуткий вопль, от которого у тех, кто стоял близко, пошла из ушей кровь, а обе схваченные им женщины сомлели. Бывший Рамнот встряхнулся: то, что люди приняли за горб, оказалось парой кожистых крыльев. Монстр расправил ими и взмахнул пару раз, отчего прокатился лёгкий ветерок.

Тингрейв Пустельга, который стоял ближе всех, бросился на чудовище с голыми руками, но дракон, не оборачиваясь, лягнул его задней лапой, и Тингрейв упал на землю с проломленным черепом. Морни Росомаха, который год назад бился с Тингрейвом в стычке и едва не зарубил его, вскрикнул не своим голосом, схватил скамью, на которой могли сидеть десять человек, и бросился на чудовище, чтобы если не спасти нового свойственника, то хотя бы отомстить за него. Но тварь, в которую обратился Рамнот, бросила на помост пленниц, перехватила передними лапами скамью, подняла её, как молот, и бросила на помост, проломив грудь Морни.

Не дав никому опосниться, дракон подхватил скамью и стал вращать вокруг себя с такой лёгкостью, точно это была тросточка. Те, кто не успел отбежать, с криком падали на помост со сломанными руками, ногами и рёбрами, с перебитыми хребтами, с раскроенными черепами.

— Кто ещё торопится на тот свет? — прохрипел дракон голосом, похожим на скрежет огромного напильника по железной заготовке.

— В рукопашную его не взять! Стреляйте! — закричал Андор Росомаха.

Мужчины схватились за пистолеты, но, как только стрелок прицеливался в чудовище, у него начинало двоиться в глазах, рука дрожала, и пуля летела в сторону. Люди убивали друг друга, но монстр оставался невредимым. Площадка, где минуту назад царило веселье, окуталась густым дымом, огласилась треском выстрелов и криками боли, которые заглушил злорадный хохот чудовища.

— Прекратите палить друг в друга и отойдите подальше — тогда, может быть, останетесь жить. А я пока понюхаю ваших самочек. Кто подойдёт — разорву пополам.

С этими словами он разорвал платье на обеих новобрачных.

— А ты должна быть сладкой сучкой! — проскрежетал он, ощупывая жёсткими лапами нежное тело Иларгисс, царапая груди и бёдра. — Смотри, чем я тебя порадую!

Между ног чудовища поднялся член длиной в полтора фута. Дракон схватил юную женщину, как куклу, и насадил на своё естество.

Брызнула кровь, Иларгисс закричала и забилась, а монстр заржал, наслаждаясь не столько противоестественным соитием, сколько ужасом и болью своей жертвы.

Оцепенелые, стояли холмовники, глядя на мучения Иларгисс в объятиях монстра. Арбрунн, её муж, не выдержал, схватил тесак и с криком бросился на чудовище. Дракон до последнего продолжал вонзать член в истерзанную плоть Иларгисс, а, когда Арбрунну оставалось до него три шага, швырнул в него девушку.

Полумёртвое тело нанизалось на тесак, который Арбрунн готовился вонзить в бок чудовища.

С ужасом смотрел юный вдовец на дело рук своих, а дракон рассмеялся скрежещущим смехом:

— Что же ты наделал, дурачок? Она была не так уж и плоха... только, кажется, порвалась. Я немного промахнулся и засадил ей в задницу, а потом уже не захотелось вынимать. Полно таращиться, лучше приведи-ка мне вторую самку, да поживее.

Оказалось, Арнисс сбежала, пока дракон насиловал Иларгисс, и скрылась в толпе.

Арбрунн не двигался с места и безумными глазами смотрел то на окровавленное тело юной жены, то на дракона.

— Она — моя сестра, — беззвучно проговорил юноша.

— Да хоть твоя мать, мне какое дело? Приведи её сюда — видишь, я ещё не удовлетворён. Или ты решил её заменить? — хохотнул дракон.

Мгновенным был выпад Арбрунна. Будь перед ним самый искусный воин — лежать бы тому с распоротым животом. Но дракон был быстрее, он перехватил руку Арбрунна и закрутил, выворачивая из сустава. Над онемевшей поляной разнёсся хруст хряза и треск разрываемых сухожилий — но Арбрунн, хотя боль застигла его врасплох, не издал ни звука.

Монстр оторвал руку юноши и отшвырнул бесчувственное тело в сторону, а оторванную руку засунул в пасть, разгрыз кости и проглотил.

— Эй! — рыкнул он. — Долго ли мне ждать? Когда я не утолил своё желание, я очень зол, клянусь фамильной честью! Тащите вторую самку, или я выпущу кишки каждому!

В толпе возникло волнение, и через несколько мгновений в центр помоста, где стояло чудовище, выбежала Арнисс. Кто-то уже дал ей плащ, чтобы она укрыла наготу, но она отбросила его, пала на колени перед чудовищем и закричала:

— Господин дракон, пощади! Возьми меня, но оставь жизнь моим родичам!

— Глупая самка! — захохотал дракон. — Что ты можешь предложить тому, кто сам берёт всё, что захочет?

Он схватил девушку за руку, развернул к себе спиной и грубо вошёл в неё. Арнисс вскрикнула.

— Ты счастлива, что удостоилась внимания дракона? — рычал монстр.

— Да! — сквозь слёзы крикнула Арнисс.

— Повтори! Кричи, как ты счастлива, чтобы все они слышали! Пусть слышит твой отец! Твой жених! Пусть смотрят и не смеют шевельнуться!..

Через некоторое время, монстр издал ликующий визг и отшвырнул истерзанное тело. Арнисс без чувств распласталась на помосте.

— Слущайте! — гаркнул дракон оцепенелым холмовникам. — Эта самка удостоилась великой чести — стать женой Крылатого и зачать его дитя. Берегите её, а пуще того берегите её чрево. Когда она родит, я вернусь и заберу наследника. До скорой встречи!

Кожистые крылья подняли ветер, дракон взмыл в небо. Он становился всё меньше и меньше, пока не пропал из виду.

* * *

— КРО-ВИ! КРО-ВИ! КРО-ВИ! — ревёт тысячеглавое чудовище — толпа на амфитеатре.

— ДААА! — гремит медный рупор распорядителя. — Сегодня в Круге Героев прольётся кровь!..

Таргин ухмыльнулся: его всегда забавляло, как людишки украшают жестокость и подлость красивыми словесами. Кругом Героев называлась площадка тридцати шагов в поперечнике и с наклонными стенами в полтора человеческих роста. Площадка и вправду круглая, но ничего героического в ней не происходило. Туда раз в месяц, при большом стечении богатых ротозеев, спускались дураки за деньгами и славой.

Дураки считали себя великими героями, хотя на самом деле они просто убивали друг друга на потеху визжащим от восторга жирным ублюдкам на зрительских скамьях. Одних убивало оружие таких же дураков. Других убивали лёгкие, как им казалось, деньги: победитель, вышедший живым с площадки, получал столько золотых кружочков, сколько мельник или столяр не увидит за год упорной работы. Стоит ли говорить, что большинство спускало свой выигрыш в считанные дни — на шлюх и выпивку. И через месяц голодный и злой головорез снова выходил в круг — и так до бесконечности, пока не встретит более сильного, проворного, умелого бойца, который размотает его кишки по пыли, получит выигрыш. А городские глашатаи вечером прокричат имя победителя, и обыватели забудут его уже к завтрашнему утру, если не раньше. Вот и вся слава.

Воистину, эту яму надо было назвать Могилой Дураков.

Себя Таргин дураком не считал. Половину выигрыша он благоразумно отдавал хозяину трактира, бывшему рейтару городского войска, за что имел лучшую комнату, запас дров зимой, еду и выпивку без ограничений и хозяйскую дочку. Раз в два-три месяца он выходил в Круг, где, вдоволь погоняв противника, неспешно убивал его. Так было двадцать раз... а может, и больше, но после двадцатого выхода он сбился со счёта. Его называли Непобедимым, а его неизменное оружие — двуручный меч длиной в человеческий рост — иначе как Серпом Смерти не величали. Он знал это, но ему было наплевать.

Сейчас он стоял в центре Могилы Дураков и ждал того, кого он будет убивать сегодня.

— ...С кем сразится сегодня Непобедимый? — верещал усиленный медным рупором голос, который поначалу раздражал Таргина. — С кем скрестит он свой меч, прозванный Серпом Смерти? А вот и они! Три Скалы, об которые разбилась не одна волна! Лесной человек Умрба — его дубина пропиталась кровью и мозгами его незадачливых противников! Говорят, мать зачала его от медведя, поэтому он такой здоровенный и волосатый! Мастер копья Мбанго — танцует как бабочка, жалит как чёрный аспид! Наверное, потому, что он сам чёрный! И мастер клинка Кидзуки, который двумя мечамиплетёт смертоносную паутину! Попадётся ли в неё наш Непобедимый? Это мы с вами сейчас узнаем! Да будет бой! Да будет крось!

— ДА БУДЕТ КРОВЬ! — взревели тысяча глоток.

Когда Таргин ещё не был Непобедимым, а был пятнадцатилетним драчливым мальчишкой, сиротой-бастардом, боковой порослью угасшего великого рода, и впервые вышел попытать удачу в Круге, его бесили кровожадные вопли зрителей. Он бы дорого дал, чтобы пройтись со своим мечом по рядам скамей и помочь этим пресыщенным тварям утолить жажду острых ощущений. Но сейчас он был старше, опытнее и мудрее. В конце концов, каждый на своём месте. Не будь зрителей, выкладывающих немалые суммы за вход, ему пришлось бы драться задаром. Свою долю победитель получает и со ставок... против него уже давно никто не ставит. Наверное, потому против него сегодня выпустили этих троих — чтобы исход боя не казался предрешённым.

Противники рванулись в стороны, беря Таргина в полукольцо. Пускай. Он легко раскрутил восьмифунтовый двуручник: «стальной кокон» получился не такой красивый, как если бы он плёл его двумя лёгкими сабельками, но противник дважды подумает, прежде чем бросаться напролом. Косматый «человек-медведь» решил поймать двуручник дубиной. Таргин сместился назад, так, что меч разминулся с дубиной, снова шагнул вперёд... и следующим движением меча перерубил левую ногу исполина на уровне щиколотки.

Зрители радостно взревели, а Таргин уже ловил на плоскость меча древко копья. Он стремительно присел, одновременно вскинув руки, и копьё, которое должно было пронзить его насквозь, скользнуло влево. Таргин шагнул вперёд и ударил чернокожего навершием в лоб. На трибунах не слышали хряск, но Таргин знал, что проломил кости черепа.

Это заняло несколько мгновений.

Удар с разворота — меч с лязгом влетает в угол между двух скрещённых клинков третьего противника. Третьего и последнего.

Мечник бросается вперёд, его клинки скользят по двуручнику. Таргин выхватывает двуручник из ловушки и отступает в сторону, нанося удар. Противник отбивает двуручник, и они снова расходятся в разные стороны...

Некоторое время они кружили друг напротив друга; противник то держит оба меча перед собой, то поднимает один над головой, опуская другой к земле, несколько раз делал вид, что атакует, но Таргин видел, что мечник сдерживает себя.

Таргин оглянулся, быстро отступил и одним движением отсёк голову чернокожего, подкинул её и ловким пинком запустил в последнего противника, точно мяч. Зрители взревели, но мечник и бровью не повёл. Отклонился в сторону, словно в него и в самом деле швырнули безобидным мячиком, и мягко двинулся вперёд, пытливо всматриваясь в Таргина.

«Он ждёт, что я ошибусь», — подумал Таргин.

Ловить на ложный промах непросто. Опытный боец разгадает «приглашение», а слишком достоверно разыгранная ошибка может оказаться ловушкой...

Разыгрывать ошибку Таргину не пришлось. Он успел почувствовать угрозу со спины, развернулся и ударил наискось. Косматого лесовика, который успел перетянуть культю поясом и подковылять к Таргину, развалило пополам. Трибуны завизжали в экстазе. Таргин, продолжая движение, развернулся обратно и стремительно бросил вперёд двуручник.

Мечник в последний момент отбил клинок, острие которого было устремлено ему в живот, но сам не удержался на ногах и растянулся под хохот зрителей.

Таргин вскочил, развернул меч и вогнал его в живот третьего — последнего — противника.

— Победил Непобедимый! Какая неожиданность! — загремел медный рупор. Восторженный рёв трибун разбавил хохот — кровожадным ублюдкам шутеечка пришлась по нраву.

Что ж, Таргин тоже умеет пошутить...

Он отсёк голову последнего убитого им противника и крепко насадил на острие меча, после чего крутнул меч над собой.

Голова убитого, увлекаемая центробежной силой, сорвалась с клинка и, точно камень, выпущенный из пращи, полетела в трибуны.

Ублюдки приветствовали выходку своего любимца жизнерадостным гоготом.

* * *

Таргин всегда спал, как зверь: спокойно, но чутко. Его не тревожило, что он за свою почти двадцатилетнюю жизнь отправил к Змею в пасть почти полсотни душ. Но и усталость после боя не заставила бы его полностью отключиться.

Он ещё блуждал в зыбкой стране сновидений, но звериный слух уловил донёсшиеся снизу подозрительные звуки. Мгновенно проснувшись, Таргин схватил тесак — если происходит именно то, о чём он подумал, он окажется полезнее, чем двуручник — отворил дверь комнаты, скользнул по тёмному коридору и тихо, как бесплотная тень, спустился в трактирный зал.

Осторожно выглянув из дверного проёма, он понял, что здесь без него уже хорошо повеселились. Годрит, охранник, лежал поперёк входа в трактир в луже собственной крови. Посреди пиршественного зала, в котором, по причине предутреннего неурочного часа, не было посетителей, за столом сидели друг против друга Валиорх, хозяин трактира, и незнакомый длинноволосый хлыщ. Хлыщ забросил ноги на стол, Валиорх же сидел смирнёхонько и боялся пошевелиться — как всякий мужчина, чьи яйца прибили гвоздями к стулу. Вокруг стояли пятеро крепких молодчиков, одетых с бродяжьим шиком и вооружённых кто во что горазд: один опирался на дубину, у другого на голом торсе висела портупея с шестью пистолетами. Двое держали Малли, дочку хозяина. Таргин вспомнил, что сегодня вечером она ублажала его на пару с подружкой, скрмной на вид, но совершенно безбашенной швеечкой из соседнего квартала. Он попо

ьзовал девиц, дал швеечке три золотых и выпроводил обеих: он всегда спал один, и, если проводил время с девкой, то либо уходил сам, либо выгонял её. Малли была не исключением, хотя она ему нравилась... а сама она, кажется, надеялась, что страшноватый постоялец женится на ней...

Глядя на то, как рхаво-рыжий толстяк и бритоголовый чёрный гигант щупают Малли, он подумал, что эти двое будут умирать долго.

— Ну что, упрямая ты скотина, — ласково говорил хлыщ, — может, договоримся по-хорошему? Стража далеко, а мы — здесь. Ещё раз напоминаю наши условия: половина выручки — мне, моим парням, когда зайдут — выпивка без ограничений. Если ты согласен, вели этой цыпе отсосать всем по разу.

— Отсосёте себе сами, — сказал Таргин, появляясь в зале. — Когда уберётесь отсюда. Только заплатите почтенному Валиорху за ущерб, а того, кто убил Годрита, оставите здесь.

— Что это за сопляк? — не поворачивая головы, поинтересовался хлыщ.

— Это Таргин, Непобедимый из Круга Героев, — просипел Валиорх. — Он живёт у меня... уже почти пять лет...

— Парни, прихлопните муху, — сказал хлыщ так, будто речь и в самом деле шла о мухе.

Верзила с дубиной добродушно осклабился, шагнул навстречу Таргину и замахнулся своим незамысловатым оружием, явно намереваясь оставить от противника мокрое место. Будь на месте Таргина кто-то другой, возможно, так оно и вышло бы. Но Таргин шагнул под удар, чуть пригнулся, еле заметно махнул тесаком — и здоровяк с воплем повалился на пол, подхватывая свои кишки, которым вдруг стало тесно в распоротом животе. Бандит с шестью пистолетами переменился в лице, он успел выхватить два и выпалить в Таргина. На таком расстоянии промахнуться было невозможно. Уклониться — тем более. Таргин и не уклонялся: он просто на мгновение пропал — а потом возник рядом с бандитом и развалил ему череп тесаком.

Бандиты просто не заметили его молниеносный рывок.

Главарь вскочил и схватился за пистолет. Таргин дал ему время выхватить оружие и направить на себя — и, вложив вес тела в удар, срубил ему руку вместе с пистолетом.

Отсечённая рука упала на пол, пальцы судорожно сжались, и прогремел выстрел.

Главарь заорал. Таргин, воткнув тесак в стол, уже выхватил два пистолета из портупеи держал двух оставшихся бандитов на прицеле.

— Оставьте девчонку — может быть, немного поживёте, — сказал он.

Рыжий и чернокожий, потрясённые мгновенной расправой над тремя своими товарщами, которых они знали как умелых и нетрусливых бойцов. Они отпустили Малли, которая обессиленно упала на колени, и отступили назад.

— Забирай её, парень! — крикнул рыжий. — Забирай! Мы уходим!

— Вот это вряд ли, — сказал Таргин. Грянули два выстрела, и оба бандита с дикими криками повалились на пол. У обоих были раздроблены пулями колени..

— Я же говорил — немного поживёте, — сказал он. — Но уйти вам не судьба.

* * *

Таргин отодвинул исступлённо рыдавшую Малли и пальцами вытянул гвозди, которые крепили к стулу яйца Валиорха. Трактирзик болезненно охнул.

— Малли, девочка, отвернись... а лучше поди прочь, — простонал он. — Таргин, тут где-то мои штаны...

— Надо позвать лекаря, — хмуро сказал Непобедимый. — Раны пустяшные, но могут воспалиться...

— Малли сходит утром к Даграму. А ты... ты уходи, а то на стрельбу сбежится половина городской стражи. У них возникнет много лишних вопросов к тебе. А я не хочу... ох!.. чтобы тебе...

— Помолчи, дядя Валиорх. Лучше скажи, что это за уроды?

— Какие-то залётные... Этот, которому ты оттяпал лапу, назвался Железный Дятел...Я сказал ему про тебя, но он только посмеялся и сказал, что пуля быстрее... извини, сынок — быстрее расплющенного лома.

— Действительно, дятел, — согласился Таргин.

В дверь заколотили.

— Открой, городская стража! — донеслось снаружи.

— Заходите, открыто! — откликнулся Валиорх.

* * *

Ночь выдалась суматошной. Старшина стражников, выслушав рассказ Валиорха и Таргина (Малли пыталась что-то рассказать, но постоянно срывалась в рыдания), кликнул подмогу и велел отвезти мёртвых бандитов в мертвецкую, а живых, точнее, полуживых — тащить в тюрьму и вызвать к ним лекаря, чтобы не околели до суда. Он же, не слушая возражений Валиорха, послал одного из стражников к лекарю Даграму. Тот явился, зевая и ругаясь под нос, почти силком уложил Валиорха в постель, потом отпаивал успокоительными травами Малли.

— Тебе нечего бояться, парень, — сказал старщина Таргину. — Ты оборонялся от разбоя. Не съезжай пока с этой квартиры, на днях к тебе придут и позовут на дознание. Не наболтай там лишнего, и всё будет в порядке.

Наутро полгорода знали о происшествии в трактире Валиорха, который в народе немедленно прозвали «Бубенцы на гвоздях». Когда в полдень трактир распахнул двери, работники еле успевали поворачиваться и обслужить всех желающих причаститься пивком в столь знаменитом заведении. Правда, сам Валиорх отлёживался в дальней комнате, Малли торчала при нём, пока он её не выгонял. Она уходила, но снова возвращалась. Таргин торчал у себя, ковырял завтрак, который велел подать в комнату, и играл сам с собой в кости.

В дверь постучали — тихо и почтительно.

— Открыто, — отозвался Таргин.

В комнату сунулся чумазый поварёнок:

— Непобедимый, — прошептал он, — к тебе пришли.

— Дружки тех придурков, которых я покрошил ночью? — поинтересовался Таргин.

— Нет. Это, — глаза поварёнка расширились, — это люди из Директории республики. Ты им зачем-то нужен. Очень нужен. Они ждут в особом кабинете...

Минуту спустя Таргин входил в кабинет, где уединялись желающие выпить и закусить без посторонних глаз. Там за богато накрытым столом его ждали трое.

— Здравствуй, Таргин Непобедимый! — Навстречу поднялся гладко выбритый господин средних лет, с длинными волосами, спадавшими из-под малинового берета на чёрный бархатный кафтан. — Ты меня не знаешь? Я — Этиаль Горн, а это —

— Неважно, — Таргин сел на скамейку, налил бокал вина и опрокинул как воду, потом взял с блюда жареную перепёлку и лишил её крылышка. — Я чувствую, главный тут ты. Говори, зачем позвал.

— Не слишком-то ты дружелюбен, Непобедимый, — заметил Горн.

— Я вчера бился с тремя головорезами на арене, потешая жирных ублюдков, любителей чужой крови, — сообщил Таргин. — А потом ночью рубил в трактире бандитов, которые прибили яйца хозяина к стулу и собирались попользоваться его дочкой. Если ты думаешь, что это обычное дело, то ты здорово ошибся. Я устал, как сто демонов, которых навьючили валунами величиной с этот дом, и так же зол. Если можно, к делу, и покороче...

— Хорошо, — Медовая улыбка окончательно покинула лицо Этиаля Горна. — Ты должен убить дракона.

Брови Таргина поползли вверх.

— Это дурацкая шутка? А на обратном пути мне надо будет разбить войско горных гномов и поймать русалку?

— Гномов не существует, русалки — это обычные тюлени... ну, не совсем обычные, — спокойно ответил Горн, — а вот дракон — это действительность. И действительность крайне неприятная для нас.

— М-да? Для нас? — осклабился Таргин.

— Он появился с полгода назад... во всяком случае, именно тогда о нём услышали. Сперва он наведался на свадьбу к холмовникам и изнасиловал невесту на глазах у всех.

— А гордые воинственные холмовники ковыряли в носу?

— Они бы расковыряли эту тварь, если бы смогли. Но в ближнем бою его невозможно победить... как и тебя, — мимоходом добавил Горн. — А застрелить его невозможно, потому что он отводил стрелкам глаза, и они, стреляя в дракона, перебили друг друга.

— Это всё?

— Нет, — покачал голово Горн. — С той поры он появлялся в разных местах, нападал на стада и пожирал коров и овец на глазах трясущихся пастухов. Иногда он пожирал и людей, но,сдаётся мне, не столько ради насыщения, сколь устрашения для. Между нами говоря, в этом нет ничего страшного. То же самое вытворяют обычные разбойники, мы их ловим и вешаем за ребро на крюк, — Горн впервые улыбнулся. — Хуже, что он насилует девиц. И не просто насилует — осеменяет. По нашим данным, он осквернил уже дюжину девиц в разных уголках страны. Каждый раз он наказывает родичам этих несчастных беречь из, как зеницу ока. Чуешь, чем пахнет?

— Через некоторое время они разродятся, и мы получим армию драконышей-полукровок, — сказал Таргин.

— Именно, — кивнул Горн. — Чужие людскому роду и превосходящие людей силой, но уступающие силой своему отцу, они станут его послушной армией.

— И ты предлагаешь мне объехать этих девиц и вспороть им брюха? — спокойно спросил Таргин.

— Не думаю, что это поможет. Во-первых, мы доподлинно не знаем, сколько девиц осеменил дракон, во-вторых, пока он жив, он всегда может наделать новых драконышей. Нужно убить дракона, как я и говорил.

— Как ты предлагаешь это сделать?

— Очень просто. Ты поедешь к холмовникам, в семью, где женщина ждёт дитя от дракона, и дождёшься родов. Как только она родит, ты убьёшь драконыша. Папаша-дракон будет очень расстроен, он почует гибель детёныша и примчится, чтобы совершить святую месть.

— Неплохо придумано, — похвалил Таргин. — Сразу видно, кто из нас машет мечом, а кто — заседает в Директории. А почему бы туда не послать баталию солдат с десятком пушек?

Горн пожевал губами.

— Извините нас, господа, — значительно сказал он.

Двое чиновников, имён которых Таргин так и не узнал, спокойно поднялись и вышли в общий зал, а Горн наклонился к Таргину.

— Потому что я кое-что знаю о тебе, — прошептал он на ухо Непобедимому. — Потому что тебя не взять в ближнем бою, и пули облетают тебя стороной, даже когда стреляют почти в упор. А это значит, ты и только ты можешь с ним справиться.

Их взгляды скрестились, как мечи.

— А если я откажусь? — спросил Таргин.

— Не откажешься, — покачал головой Горн. — Ты хочешь славы. Такой, которая прогремит в веках. Слава победителя из Могилы Дураков — это не для тебя. Это почти как слава жонглёра, который пляшет на голове учёного медведя, подбрасывает тридцать три тарелки, да ещё и стучит хреном в бубен. А ты можешь стать великим героем, драконоборцем, полубогом.

— Или трупом, — добавил Таргин.

— Как я понимаю, ты согласен.

* * *

Близился к концу третий месяц житья Таргина в деревне холмовников, где, казалось, сосредоточились тоска мира. Здесь жили люди, которые забыли, зачем они остаются на этом свете. Они слонялись, как тени, произнося в день не больше дюжины слов, и смотрели всё больше в землю, и никогда — друг другу в глаза. Всё гнило и разваливалось, скотина дохла и разбегалась, малые дети пищали и тихо истаивали, потому что груди их матерей почти не давали молока. Все, от подростков до стариков, беспробудно пили — но это было не весёлое праздничное пьянство и даже не отчаянная попытка залить горе. Они пили просто потому, что больше ничем не могли заполнить пустоту.

И средоточием ужаса и безысходности была драконья жена — Арнисс. Юная женщина, почти девочка, когда-то красивая, но сейчас на её лице навсегда отпечаталось тупое безразличие и страх.

Живот Арнисс топорщился шаром, и с каждым днём всё сильнее шевелился.

Этот живот был предметом забот и страха всей деревни.

Появление Таргина не вызвало у семьи Арнисс никаких чувств — как будто так и должно было быть: явился незнакомец с огромным мечом, поселился в доме — ну и пусть.

Как назло, последние недели почти непрерывно шёл холодный нудный дождь, и Таргин чувствовал, что его неудержимо тянет опрокинуть кружку сливовой самогонки, которую местные пьют, как воду. Он сопротивлялся из последних сил, потому что в таком окружении спиться — как два пальца обрызгать, а спившийся драконоборец — труп.

...Той ночью его разбудил дикий крик. Кричала Арнисс.

В доме подскочили все, а не только по-звериному чуткий мечник. При свете жирников было видно, как несчастная роженица хватается слабеющими руками за живот, который каждое мгновение менял форму — словно существо внутри весело отплясывало.

Арнисс уже не могла визжать от боли — она сипела сорванным горлом. Таргин услышал скулёж — это плакали от страха младшие братишка и сестрёнка роженицы, погодки шести-семи лет.

Живот Арнисс натянулся со страшной силой и разорвался. Арнисс замерла с распахнутым в безмолвном крике ртом. Вместо неё закричали от ужаса люди стоящие вокруг.

А в слизистой крови и разорванных внутренностях возилось невиданное существо: похожее на ребёнка трёх лет, но с длинными когтистыми пальцами рук и ног, с мордочкой хамелеона и жёсткими даже на вид костяными пупырышками вдоль хребта. Кожа твари на спине и на лапках была почти чёрная, но светлела к животу до изжелта-белёсой.

Новорождённая тварь подняла мордочку, разинула беззубую пасть и весело застрекотала.

Таргин сглотнул.

Пора.

— Отойдите! — хрипло приказал он. — Все!

— Ты... Ты что надумал? — заклекотала мать Арнисс.

— Отойдите, или я порублю всех! Ну?!.

Холмовники попятились. Таргин замахнулся и воткнул меч в склизкое тельце.

Существо завизжало от боли. Таргин словно очнулся, перехватил меч, ударил ещё и ещё.

Визг прекратился.

В то же мгновение дом содрогнулся от могучего удара. Крыши, которая выдерживала многодневные зимние вьюги, словно никогда не было на доме. А в разорённые покои опустился дракон.

Люди бросились по углам: страх — единственное живое чувство, которое сохранилось в них, и которое пробудилось при виде чудовищного исполина. Таргин впервые за многие годы на мгновение испытал то же самое — парализующий ужас.

Но лишь на мгновение.

В следующий миг меч летел перерубить левую переднюю лапу дракона.

Раздался скрежет: монстр сумел отклонить удар, отбив плоскость клинка чешуйчатой лапой.

Таргин развернул меч и ударил снизу, с явным намерением превратить дракона в крылатого мерина. Дракон закрылся задней лапой, но менее удачно: меч глубоко врубился в мышцы и скрежетнул по кости.

Дракон завизжал от боли и ярости, взмахнул крыльями и взлетел.

У Таргина закружилась голова. Сотни невнятны образов роились перед глазами: могучие воины, за спиной которых развевались не плащи, но крылья, а мечи сияли, как молнии; прекрасные и яростные крылатые девы с лёшкими копьями в руках...

А потом он почувствовал ветер за спиной и понял, что летит.

Снизу что-то кричали — он не слышал. Крылья, прежде бесплотные, которые несли его в бесчисленных битвах, впервые развернулись в полную силу. Он набирал высоту, с каждым взмахом приближаясь к удирающему в зенит монстру. И вот уже из разделяет расстояние, достаточное для удара...

Дракон оглушительно завизжал и бросился на окрылённого человека.

Таргин встретил его таранным ударом. Меч раздвинул чешуйки, с хряском проломил рёбра и погрузился в грудь монстра. Дракон захрипел, но он был ещё достаточно силён. И когтистые передние лапы почти сомкнулись на теле человека.

Рыча от усилий, Таргин перехватил запястья монстра. Он почувствовал последний взмах крыльев — и в следующее мгновение они пропали навсегда.

Дракон, смертельно раненый, заметил своё внезапное преимущество. Он захотел освободиться от своего врага, но человек крепко сжимал его лапы. Освободиться из этих стальных оков было невозможно.

Дракон, заполошно хлопая крыльями, точно курица, кувырком летел к земле, и вместе с ним летел Таргин.

* * *

Он умирал. Тот, кого Таргин искал всю жизнь, ненавистный и всё-таки тайно, в глубине души, любимый.

Он ещё дышит — но скоро замолчит навсегда.

— Отец... Отец, скажи только одно. Зачем?

Отец улыбнулся. То ли горько, то ли презрительно.

— Попробуй понять... бастард... Мы — Крылатые Воины... Десять тысяч лет назад мы, и никто другой, правили миром, а людишки боялись нас и почитали, как богов... Мы приносили в жертву Неизъяснимому первенцев и получали крылья... силу... власть... Драконы... реяли над миром... в наших крыльях свистел ветер, и ужас летел перед нами... Мы — Ужас, мы — Смерть, непостижимая, неотвратимая, ненасытная, налетали ночью и рвали тёплое визжащее мясо...

— Отец, это сказки! Страшные сказки, которыми глупые и злые няньки пугают непослушных детишек! Десять тысяч лет назад — откуда ты знаешь, что и как тогда было?

— Сказки? Хочешь сказать, что ты сейчас бился с букой из-под кровати? Или ты забыл, как у тебя развернулись крылья, и ты поднялся над землёй? Твой первый и последний полёт — о, он был неплох... бастард! Конечно, больше тебе не взлететь. Если бы ты сожрал своего первенца... Но поздно. Ты всё испортил. Ты так и останешься кровавым шутом, будешь потешать тех, кого твои предки... жрали... просто жрали... Полно. Ты не поймёшь... бастард. Об одном прошу — добей, добей быстро, покажи, что ты всё-таки мой сын...

Таргин коротко подвыл, схватил меч и рубанул по шее.

Он бил так, словно хотел перерубить стальной столб в полфута толщиной, но мечу противостояла лишь хрупкая человеческая плоть. Голова отпала, а клинок глубоко вбежал в окровавленную землю.

Таргин поднял голову отца. Ему показалось, что губы в последний раз попытались улыбнуться. В следующий миг человеческие черты страшно исказились, будто мёртвая голова скорчила гримасу.

Теперь он держал в руках голову дракона. Последнего на земле.

* * *

— Погоди-погоди. Ты правда его завалил?

Вместо ответа Таргин достал из мешка голову дракона.

— Твою ж так матку раком через забор... — пробормотал Валиорх. — Настоящий... И что теперь...

— Директория заплатит за эту голову как за десять боёв в Могиле Дураков, — сказал Таргин.

— Заплатит?

— Не сомневайся. Стране нужны герои. Настоящие, а не кровавые шуты. Но я лучше возьму вполовину меньше, а голову оставлю себе.

— Правильно. Добрый солдат, сколько ему не дай, всё пропьёт. А славный трофей — он и есть трофей. Особенно драконья бошка. А что... дальше?

— Открою трактир, назову «Голова дракона», буду грести деньгу лопатой. Женюсь на Малли. Ты не против, дядя Валиорх?

— Да я, сынок... ты парень шебутной, но когда-то же надо остепениться! В обещем, если Малли согласна, то и я не против.

— Тогда вспрыснем это дело, папаша?

— Верно, сынок!

* * *

«А как думаешь, отец — может, я ещё взлечу под облака, и ветер засвистит в моих крыльях...»