Имя автора будет опубликовано после подведения итогов конкурса.

Тварь в Эдейском Саду

Город не понравился Борею с первого взгляда.

Аляповая роскошь старых кварталов, высокомерие коренных родов и пугливое смирение переселенцев, подозрительность стражи — что из этого всего могло привлечь Сирокко? Вероятно, поддержка, которую обещали новым жителям: где еще управа настолько щедра, что готова безвозмездно предоставить приезжим и дом, и подъемное пособие?

С их расставания прошло семь месяцев, и надзорник не понимал, какие чувства в нем вызывает скорая встреча с давней знакомой, а вот нынешний разговор определенно был из тех, что неприятны, но временами неизбежны по долгу службы.

На худощавом крючконосом лице градоправителя Эдейска господина Фалька Кроу явно читалась брезгливость: век бы не встречаться, но коли уж пожаловал да с полномочной гербовой бумагой от королевской канцелярии, так и быть, поговорим.

— ...как видите, городок у нас небольшой, но спокойный и благополучный, — пальцы, цепкие, точно когти ворона, аккуратно сложили изученное вдоль и поперек письмо по линиям сгиба, спрятали обратно в конверт. — Приезжих не обижаем. Законы соблюдаем. Налоги и подати в королевскую казну платим исправно. Приют недавно построили, для сироток...

Зубы заговаривать градоправитель умел, но налоги и прочее Борея не интересовали — не его компетенция. Надзорник поморщился и перебил:

— А что насчет твари, уважаемый?

— Завелась недавно какая-то мерзость, — неохотно и лишь по причине, что жертвами, насколько поведали Борею, стала местечковая знать, признал Кроу. — Шестерых порвала: девиц да дитёв малых, последнему и семи лет не было.

Это упрощало задачу. Если тварь не настолько крупная, чтобы связываться с взрослым мужчиной, возможно, Борей справится и без штурм-отряда, в котором ему отказали, аргументируя отсутствием весомых оснований.

— Что говорят ведьмы?

Странное дело, просьб о помощи в королевский надзор за колдовским людом, явлениями и творениями не поступало, и о проблеме Борей узнал, разболтавшись со случайным купцом в таверне в дне пути отсюда. Промолчала и городская управа, и даже местные чароплеты. То ли последние надеялись разобраться своими силами, не привлекая внимания карающей длани. То ли письмо не дошло, затерялось по дороге. То ли вовсе никакой черной магии и не было, и стоит за убийствами прыщавый юнец, которому девка не дала, или обиженный на белый свет бобыль.

— Нету у нас ведьм и колдунов, — развел руками градоправитель. — После того как старик Морфиус упокоился, так постоянных и не было. Не приживаются. Одну волки загрызли, другой с ума сошел, последняя и вовсе угорела — то ли за печью не уследила, то ли с ведьмовством своим чего-то напутала, да вспыхнуло все как спичка. Жалко ее, совсем девчонка была, Сирокко эта, — без особого огорчения заметил градоправитель. — Небось только-только из круга выпустилась на вольные хлеба.

 

***

 

Для матери, неделю назад потерявшей сына, женщина вела себя неестественно, подозрительно спокойно. Чинно сложив руки на траурной юбке, она держала спину прямо, точно позируя живописцу — иссохшее серое лицо с мешками под запавшими глазами являло собой картину благородной скорби.

— Слышу я звук, будто бочка прохудилась, и вода в ней булькает. Выхожу во двор, а там она — тварь, значит. И Юка, лежит, навзничь. Я ему: «Юка, хватит в грязи валяться! Простынешь!» Молчит, руки-ноги раскинул, будто небо обнять хочет. А на ноге башмачок, из красной кожи, что мы на днях у господина Кахома заказали.

— Вы хорошо разглядели тварь? Можете описать?

— Юка лежит... — повторила женщина, слепо смотря в пустоту. — Господин Кахом мне еще говорит: «Мол, блажь это! Ребятенку башмаки из дорогой кожи тачать! Все одно, вырастет, не износив». А я возражаю, у моего Юки пяточки нежные, должна быть, значит, обувка...

Сидящий рядом глава семейства, тщедушный мужичонка с лицом суслика, обнял всхлипнувшую жену, позволяя ей уткнуться в плечо, возмущенно замахал рукой, веля уходить. Надзорник на миг почувствовал себя актером дешевого спектакля: и горе матери, и раздражение хозяина дома выглядело насквозь фальшивым.

— Спасибо, что согласились рассказать, — скованно поблагодарил Борей, вставая: похоже, большего он тут не добьется. — Простите.

Пока надзорник осматривал место убийства (естественно, ничего не обнаружил: за семь дней следы затерлись) и допрашивал свидетелей, незаметно подкралась ночь.

С закатом улицы резко опустели: то ли причина заключалась в твари, то ли городок сам по себе был угрюмый и недружелюбный. Как те два парня, которых приставил к Борею градоправитель якобы для безопасности, на самом деле — следить, чтобы не лез, куда не положено.

Игнорируя сопровождение, надзорник направился вниз по улице, размышляя, стоит ли рассчитывать на поздний ужин. Приглашать служивого пса в господские хоромы никто не собирался, и до выделенного ему городом ночлега предстояло прогуляться.

За горбатым мостом роскошные особняки сменились домами попроще. У воды поднимался туман, облизывал заборы ближайших дворов, но выше не полз. Редкие фонари едва тлели, благо полумесяц сегодня светил настолько ярко, что заблудиться Борей не боялся.

На холмах за спиной чудесным миражом сияли Сады.

Эдейск разбогател резко, внезапно превратившись из захудалого провинциального болота в город, известный далеко за пределами страны. Причиной тому был созданный здесь эликсир молодости, чей секрет тщательно хранили двенадцать родов-основателей. Король, столичная знать и богатеи щедро платили за яблочки из местных Садов — золотом и привилегиями.

Фактически, пусть и не документировалось официально, Эдейск считался государством внутри государства. Борей дураком не был, понимал, визит надзора сюда — пустая формальность: убедиться, что ведьмы и колдуны не нарушают закон, пересчитать места силы, подтвердить исправность стратегических артефактов — последние два пункта по бумагам, нечего шастать посторонним вблизи Садов. Если бы не тварь, Борей уже на следующее утро отправился бы в обратный путь.

Мелькнувшая в лунном свете тень заставила рефлекторно вскинуться точно пса, учуявшего дичь. Несколько напряженных минут надзорник вслушивался в тишину. Скрипел флюгер на крыше. Завивалась пыль, которую гнал поднявшийся после заката ветер, и в его свисте более мнительный человек мог бы различить старую песню.

Ночь пологом ложится на лес и холмы,

В дуновении ветра — дыханье зимы,

На охоту выходит волчица.

 

А ведь неподалеку вроде был ее дом.

Когда градоправитель упомянул о смерти Сирокко, на лице надзорника не дрогнул ни один мускул. Да и сейчас, глядя на возвышающуюся посреди пепелища обугленную печь, он ощущал легкую горечь и сожаление, не больше.

В голове оживало эхо давнего спора.

...— Чурбан! Сухарь! Как ты вообще живешь?!

— Подчиняюсь приказам. Исполняю долг. Защищаю людей.

— А если приказ неправильный? Если чувствуешь, что следование долгу превращается в лицемерие?

— Значит, это неправильное чувство...

Холодный как борей — северный ветер, в честь которого его назвали. Так сказала Сирокко в их первую встречу, когда недавно получивший ранг надзорник пришел на экзамен десятого круга и сразу же допустил ошибку, сцепившись языками с не в меру ретивой ведьмочкой. Сама она вспыхивала каждый раз, когда встречалась с несправедливостью. Эмоциональная — что и неудивительно для той, чей природный дар — обращать чувства в магию.

Борей был старше ее на пять лет, и их связь нарушала все принятые общественные рамки и условности. Надзорник и ведьма находятся по разные стороны баррикад. Та, кто повелевает силой. Тот, кто следит, чтобы сила использовалась для нужд людей.

Злоупотребление служебными полномочиями, неблагонадежность — это минимум, на который он нарвался бы, стань главе надзора известно о тайном увлечении куратора одной из его подопечных.

Тогда ему было плевать. Борей буквально потерял голову. Несколько месяцев походили на сумасшествие, затмение, когда для него не существовало ничего, одна Сирокко. Любой бы сказал, приворожила ведьма, но если между ними и присутствовала магия, то та, древняя как сам мир, исконная, что неподвластна ни одному человеку.

А потом благоразумие взяло верх, наваждение опустило так же резко, как и взяло в плен: они заметили, что слишком разные. Расстались — без скандалов и взаимных упреков.

Чтобы, как оказалось угодно судьбе, не встретиться уже никогда.

Борей с удивлением поймал себя, что почесывает полумесяц — родовое пятно на правой руке. Дурная привычка, проявляющаяся всякий раз, когда он не справлялся с волнением.

Надзорник сердито сунул руки в карманы плаща, развернулся и направился прочь. Ветер, необычно студёный для конца лета, толкал в спину, забирался под одежду, шептал вслед.

В лунном свете мелькнет быстроногая тень,

Замирает русак, ускользает олень,

Коль возьмет след — добыче не скрыться.

***

 

Хозяйку, к которой Борея определили на постой, звали Аннет.

Маленькая круглая женщина с ранней сединой в волосах приехала в Эдейск после смерти родителей.

— ...Отец-то мой — потомственный рыбак, — преодолев первое смущение, разболталась женщина за завтраком, обнаружив в лице постояльца благодарного слушателя: что-что, а поддерживать разговор в надзоре умели, никогда не угадаешь, какая из сплетен окажется полезной. — А матушка часто с ним ходила, все делили на двоих... Вдвоем и утопли, и даже отгоревать, как положено, не вышло. Решать надо было, на что выживать. Мне-то едва двенадцать годков исполнилось. Кому нужна такая работница, да еще с прицепом? Богатств не скопили, родня — чужие добрее. Соседи, хорошие люди, подкармливали какое-то время, но у них своих ртов по лавкам голодных...

Аннет подвинула ближе к гостю кувшин с парным молоком.

Утро начиналось до того лениво, что не хотелось даже ловить рассказчицу на несоответствиях в цифрах. В светлой комнате было тепло и уютно. Пахло травами и щами, томившимися в печи. На застеленном вязаной салфеткой комоде рядком выстроились горшки и тарелки. В углу ткацкий станок. На вешалке — несколько полотенец с красным узором. С них-то и начался разговор: Борей всего лишь удивился, что у такой умелицы и нет мужа! Слово за слово — и вся незамысловатая жизнь будто на ладони.

— А тут слух пролетел, что в Эдейске всех привечают — и больных, и хромых, и мальцов. Всякому работа в Садах найдется, и оплата щедрая. Всего-то раз в месяц явится на службу, и тужить не придется.

Аннет поджала губы, словно сомневалась в правильности решения.

— А что за работа? — невзначай поинтересовался Борей, макая оладушек в крынку с малиновым вареньем.

— Не могу сказать, — резко отозвалась Аннет, и тут же примирительно пояснила. — Клятву дала, колдовскую.

Женщина неохотно засучила рукав, обнажив татуировки на предплечье: две переплетённые лозы — черную и красную. Молчание и забвение. Не разглашать доверенную тайну и, вероятно, полностью стереть ее из памяти, если надолго покинешь пределы Эдейска. На теле самого Борея было несколько подобных картинок — обычное дело для королевских служащих.

Но не простых горожан.

— И что? У всех здесь так?

— Ага. Положено.

С другой стороны, чему удивляться? Секрет зелья молодости — лакомый кусочек, и неудивительно, если посвященные пойдут на все ради его защиты. Одно не сходилось: чтобы нанести печати, нужна ведьма, а с ними, если верить градоправителю, последнее время было туго.

— А как насчет...

— Аннет! Слышала?!

В кухню ворвался вихрастый парень лет четырнадцати. Смутился, обнаружив надзорника. Борей тоже с интересом рассматривал последнего обитателя дома: вчера ночью малец уже спал, а утром исчез ни свет ни заря.

— Это Вивиан, мой младший брат, — представила Аннет, с гордостью глядя на парня.

Надзорник ничем не выдал удивление, хотя по возрасту малец ей годился, скорее, в сыновья. Серьезно протянул руку.

— Здрасьте! — пожал ее парень, снова обернулся к сестре. — Знаешь, что на рынке болтали! У Арака то ли хорек, то ли еще зверь какой всех курей перегрыз! Ни одной не осталось! — Вивиан заговорщицки понизил голос. — А Ивейн утверждает, и не хорек то был вовсе, а тварь!..

Аннет смущенно покосилась на Борея. Тот понимающе усмехнулся: кому-то беда, а для мальчишек — игра, повод пощекотать нервы. Ишь как глаза горят! Небось сговорились с тем же Ивейном устроить ловушку на тварь! И объяснять-запрещать бесполезно, остается надеяться, что в курятнике неизвестного Арака и впрямь похозяйничал хорек.

Надзорник вытер руки о полотенце, встал. Появление Вивиана напомнило ему о времени. Болтовня болтовней, а тварь сама себя не поймает. Пора приниматься за дело, пока не случилось новой беды.

 

***

 

За шесть дней поисков Борей выяснил ровным счетом ничего.

От родственников жертв толку было мало. Кто-то впал в ступор, как мать Юки. Иные и вовсе будто вычеркнули произошедшее из памяти, с трудом понимая, о чем допытывается надзорник.

Удивительно, но нападения практически никак не сказались на повседневной жизни горожан. Вероятно, причина заключалась в том, что до сих пор пострадали только рода-основатели: от черни редко можно ждать сочувствия к аристократии, в лучшем случае — равнодушия, в худшем злорадства и намеков, что тварь, мол, кара за грехи. Но даже знать, которая в первую очередь должна была быть заинтересована в удачном завершении охоты, смотрела на ловца с неприязнью, будто надзорник виделся им едва ли не худшим врагом, чем убивающее их детей чудовище.

У Борея мелькнуло даже подозрение, что тень в первую ночь ему привиделась, никакой твари не существовало и в помине, а кто-то просто заметал следы. Ни один город не обходится без мрачных тайн, а важнейшей тайной Эдейска, конечно же, являлись Сады.

Сады... именно вокруг них строился весь местный быт. Надзорник подметил одну интересную деталь. Большинство горожан не занимались... ничем. Были, конечно, и пекари, и кузнец, и врачи, и дворники — все, чья служба необходима, чтобы любое поселение, количество душ в котором перевалило за пару тысяч, продолжало жить. Да и «лентяи», как госпожа Аннет, часто держали огород и скотину, пряли и ткали.

От этих немудреных занятий веяло духом бессмысленности. Помеченным лозой Эдейск выделял из казны достаточное довольствие, позволяющее целыми днями валять дурака. Но даже любители забить козла, что каждый день после обеда собирались во дворе за три дома от Аннет, не выглядели особенно счастливыми.

Борей многое бы отдал, чтобы проникнуть в Сады. Не из корысти: сам по себе секрет молодости его не интересовал. Скорее, то было банальное ребяческое любопытство, которое заставляет мальчишек лезть в заброшенный дом, а девчонок гадать на суженых-ряженых.

Проще получить допуск в королевскую опочивальню. Конечно, если удастся найти доказательства, что тварь связана с Садами... Как ни соблазнительно, Борей никогда не позволял себе увлекаться домыслами и фантазиями в ущерб долгу. Надзорник несколько раз добросовестно обошел квартал знати в надежде почуять логово, но либо то было слишком хорошо замаскировано, либо находилось в низине, а сюда тварь вела обида на основателей. Оставалось ждать, когда враг проявит себя.

Пока Борей находился в Эдейске, убийств больше не случалось. Людей. Зато на окраинах стали регулярно обнаруживать растерзанных кошек и собак, домашнюю птицу. Это могло быть связано с тварью, могло и нет.

Борей с радостью бы списал все на излишнюю подозрительность, но внутри с каждым днем росло ощущение грядущей катастрофы. Скручивалось внизу живота, лишало аппетита. Намечалось что-то очень нехорошее, а своим предчувствиям надзорник привык доверять.

 

***

 

Спи спокойно и крепко, мой глупый щенок.

Скоро мамка твоя переступит порог,

Приласкает тебя и накормит.

Если пьяные мужики вызывали у Борея чувство брезгливости, то женщины — отвращения. Сложно представить, что-то омерзительнее и противоестественнее, чем расхлестанная, простоволосая, покачивающаяся деваха, держащая на подрагивающих руках верещащего младенца.

Соседи стыдливо отводили глаза.

— ... одумайся. Ты причинишь вред ребенку, — увещевал обезумевшую благопристойный господин с сединой на висках, в котором черный пузатый саквояж выдавал лекаря.

— Мое отродье! Что хочу, то и делаю! Хочу утоплю! Хочу голову размозжу. Лучше так, чем отдать его вам!

Вопреки словам женщина ревниво, будто опасаясь, что собеседник набросится и попробует силой отобрать ребенка, прижала к груди младенца.

— Тише-тише. Никто не собирается вредить твоему дитя. Никто не обидит тебя, — вкрадчивый ласковый голос гипнотизировал, успокаивал. — Когда ты пришла к воротам, босая, не имеющая гроша за душой, ты пела по-другому. Примите меня, милосердные господа. Я вовек не забуду вашу доброту. Разве тебя не накормили? Не обогрели? Разве город плохо о вас с сыном заботился?

— Заботился? Вы думаете, это забота?! — почти успокоившаяся девица вновь вспыхнула. — Мы — корм для столичных свиней! Люди тешат себя надеждой, что в любую минуту вольны уехать, сбежать!..

— Идемте!

Один из выделенных Кроу сопровождающих, не приемля возражений, подтолкнул Борея к противоположному концу проулка. На лице мужчины явно читалось недовольство тем, что надзорник оказался свидетелем безобразной сцены, выставившей Эдейск не в лучшем свете.

— Бежать надо было сразу! А теперь поздно! Этот город до костей вгрызается в людей! Врастает корнями! Пьет их жизнь и соки!..

Шум позади постепенно затих: то ли сыграло роль расстояние, то ли лекарю удалось утихомирить женщину.

Пока надзорник занимался установкой сигнальных артефактов, увиденная сцена так и не шла у него из головы. На обратном пути Борей специально сделал крюк, чтобы пройти по тому же переулку.

К его удивлению, женщина никуда не исчезла. Сидела, тихонько всхлипывая, на крыльце, бережно и крепко прижав к высвобожденной груди счастливо причмокивающего младенца. На разгладившемся лице застыло выражение обиженного ребенка.

— Простите! — окликнул ее Борей. — Могу я задать вопрос?

— Да?

Она подняла голову, смотря на надзорника омертвевшим взглядом.

— Простите. Ничего.

 

Пахнет мокрая шерсть миром, что за холмом,

Пахнет теплое брюхо парным молоком.

Спи спокойно, щенок, спи спокойно.

 

***

 

Людей всегда успокаивал звук колоколов.

Торжественное гудение благовестника, угрюмое ворчание траурника, переливы подзвонных, чистые голоса зазвонных — их песня несла в душу уверенность, ощущение причастности к высшему долгу, перед которым отступала земная шелуха личных обид и привязанностей.

Колокольный звон, накрывший вечерние Сады в преддверии завтрашней службы, был пропитан магией. Надзорник не назвал бы ее доброй, ни злой — могущественной и древней, несомненно.

Настолько же древней, как смерть.

Борей сам не понимал, зачем снова пришел к пепелищу. Что тянуло его сюда? Сожаления о том, чего не было, которые всколыхнул вид кормящей матери? Глупая надежда все исправить? Вряд ли градоправитель ошибся.

Несчастный случай. Молодая ведьма не справилась с собственной магией — бывает. Даже если учесть, что это Сирокко. Даже если вспомнить погибших до нее. Еще одна странность в городе, где их и так достаточно.

Борей раздраженно потер родимое пятно, избавляясь от мысленной шелухи. Направился к дому Аннет, но почти сразу же вынужден был посторониться, пропуская запряженный тройкой экипаж.

Карета прокатилась пару дворов вперед. Остановилась, приоткрыла дверцу.

— Господин Борей, какая встреча! — с фальшивой улыбкой процедил градоправитель. — Позвольте подвезти вас.

От таких приглашений отказываться обычно не принято.

Едва надзорник забрался внутрь, экипаж тронулся, оставляя позади уже поднадоевших соглядатаев. Борей оценил и мягкий ход, и удобство обитых бархатом сидений. Не спеша начинать беседу, господин Кроу стиснул пальцы на набалдашнике трости и сверлил глазами собеседника. Взгляд был нехороший, испытующий.

Надзорник предполагал, что речь пойдет об успехах, точнее, их отсутствии в поиске твари, но градоправитель неожиданно поинтересовался:

— Вы уже не первый раз приходите к пепелищу. Что-то не так? Неужто ведьма баловалась темной магией? А казалась такой милой девочкой, что я подумал, наконец-то Эдейску повезло.

— Нет. Просто... мы были знакомы

— Знакомы. Вот как?

Что-то неуловимо изменилось. То ли в глазах мелькнула тень, то ли когтистые пальцы сжались плотнее на трости, собираясь ударить, но спустя миг наваждение схлынуло.

— Впрочем, несущественно. Я хотел поговорить с вами о... — господин Кроу запнулся. — Да, о вашей награде.

— Какой награде? — недоуменно нахмурился Борей.

— За исчезновение твари, — пояснил градоправитель. — Уже полмесяца как ни одного нападения. По всей видимости, зверюга сбежала, когда вас почуяла. А значит, и нам не следует надзор дольше отвлекать. У вас помимо нашего захолустья и других дел наверняка полно.

— Я думаю, рано расслабляться. Вы, вероятно, слышали о том, что кто-то режет живность у крестьян.

— Полноте. Волки шалят, а бабам чего-то только со страху не померещится, — градоправитель деловито наклонился к надзорнику. — Не подумайте. Мы люди не глупые. Понимаем, что беспокойство должно быть вознаграждено.

Его... подкупают? Лишь бы он убрался из города. Разговор нравился Борею все меньше. И не лезть бы на рожон, хотя бы временно отступить, чтобы спустя пару недель вернуться с подкреплением, но надзорник привык ставить долг выше и выгоды, и собственной безопасности. А долг говорил, что двух недель у него нет.

— При всем уважении, я не могу считать работу выполненной, пока не увижу тело твари.

— Значит, нужно тело? — от наигранного дружелюбия Кроу не осталось и следа. — Хорошо. Будет вам тело.

Взгляд градоправителя говорил, что тело это вполне могло бы принадлежать и самому Борею. Но они оба понимали, исчезновение надзорника принесет больше вреда, чем пользы. За смерть одного из своих посыльных королевская служба носом землю взроет, не посмотрит на вольности и привилегии.

Проще, безопаснее поймать того же волка или выбрать козла отпущения среди городской пьяни и выдать его за тварь. Судя по многозначительной задумчивости, господин Кроу так и собирался поступить.

Карета вышвырнула Борея за пару дворов до дома Аннет.

Женщина на крыльце разговаривала с худым усатым господином, и, похоже, неприятный собеседник сегодня случился не у одного надзорника.

— ... я отработаю! И за Вивиана тоже! — Аннет, опустив глаза, теребила юбку.

— Что вы, госпожа Аннет! — с фальшивым сочувствием возразил незнакомец. — Вивиан — самостоятельный молодой человек, и пареньку, несомненно, стыдно взваливать свой долг на ваши плечи.

— Ему всего четырнадцать.

— Уже четырнадцать. По закону он совершеннолетний, — строго укорил собеседник. — Конечно, если вас что-то не устраивает, вы всегда можете покинуть город, — он обвел взглядом цветочные поддоны на подоконниках. — У вас такой чудесный дом. Прекрасный дом. Жаль, если вы вынуждены будете его оставить.

Аннет побледнела, оперлась о перила. Тихо обреченно выдохнула.

— Вивиан придет в Сад.

— Благодарю за понимание, госпожа Аннет. Приятного вечера. Жду вас на завтрашней службе.

Проходя мимо Борея, мужчина с ухмылкой приподнял шляпу. Насвистывая незатейливый мотив, направился прочь.

— С вами все в порядке. Что-то случилось? — надзорник подошел к домохозяйке. Помедлил и спросил. — Я могу помочь?

Аннет испуганно посмотрела на него, шевельнула губами, собираясь что-то сказать, попросить. Но спустя секунду лишь вымученно улыбнулась.

— Простите. Сегодня так душно, закружилась голова. Но не волнуйтесь, все уже прошло. Вы голодны? Сейчас я погрею.

От Борея не укрылось дрожание ее пальцев, когда Аннет взялась за ручку двери, но настаивать он не собирался. Со своим уставом в чужой дом не суются, и не его компетенция вмешиваться в городские порядки. Даже если происходящее ему очень и очень не нравилось.

***

Эдейск спал. Позабыв про тайны и дневную суету, город закутался в лунное сияние, словно в пуховое одеяло. Тишина и покой — это читалось в едва ощутимом колыхании незримой паутины, раскинутой надзорником над безмолвными дворами.

Одна из нитей задрожала, натянулась. Лопнула.

Попалась!

Борей открыл глаза, рывком вскочил с так и неразобранной постели. Быстро охлопал карманы, убеждаясь, что артефакты на местах, проверил, легко ли ходит клинок в ножнах, и сквозь открытое окно выбрался наружу.

Порванная «паутина» прилипла к твари, не хуже маяка освещая ее путь в ночи. До цели было километра два. Та кружила, время от времени останавливаясь, удалялась, но намного медленнее, чем бежал он: за неделю Борей изучил если и не весь город, то район знати уж точно.

Тварь надолго замерла.

Поворот. Еще поворот. Срезать сквозь узкий ход между двумя каменными заборами. Перемахнуть ограду, увернуться от лязгнувших челюстей сторожевых псов. Через крохотный сквер, в соседний проулок.

Увидев лежащее ничком тело, Борей тихо выругался: опоздал! Тут же привычно отбросил ненужные сожаления: всех спасти невозможно, но в его силах сделать, чтобы жертв больше не было.

Тварь действительно оказалась невелика. Если бы разогнулась и встала на задние конечности, едва ли она превзошла бы ростом среднего человека, каковым, возможно, когда-то и являлась. Обугленная фигура с черной гривой напоминала сгорбленную обезьяну — с непропорционально длинными руками и по-лягушачьи согнутыми ногами.

Борей швырнул формулу усыпления и сразу же связывания. Знаки угодили в выпирающие лопатки и пропали, не причинив вреда. Зато самого надзорника внезапно резко, едва не повалив с ног, дернуло к твари, и только спустя миг он сообразил развеять поводок, по которому ее выследил.

Плохо, очень плохо. Враг перехватил контроль над чарами, а значит, в противниках у Борея бывший маг, да еще на пике силы. Скольких он там сожрал? Семь жертвоприношений плюс выпитое до донышка горе лишившихся близких родственников — теперь-то надзорника не удивляло их спокойствие!

Времени на размышления не оставалось: вместе с рывком поводка тварь бросилась навстречу. Не собираясь больше миндальничать, Борей швырнул подряд три уничтожающих знака. Конечно же, враг уклонился. Надзорник и не надеялся попасть: только загнать на определенную позицию.

Удерет или продолжит атаку?

Продолжила. Борей подпустил ее вплотную, и когда та глухо и отчаянно взвыла, понимая, что ей не увернуться, под струпьями, язвами и шрамами ему померещилось знакомое лицо.

— Сирокко?!

Борей промедлил с ударом, на секунду, но это промедление стало роковым. Тварь сбила охотника с ног, упала сверху. Когти царапнули кожу на шее и замерли, едва не вскрыв горло. Чудовище наклонило морду, сквозь спутанные лохмы светились безумием два желтых глаза.

Боясь спровоцировать, надзорник не шевелился и дышал через раз. В оседлавшей его кровожадной твари не осталось ничего от женщины, которую он думал, что любил.

— Надзор должен был кого-то послать. Забавно, что послали тебя.

Или осталось? Голос звучал хрипло, то и дело скатываясь в шипение: похоже, она давно не пользовалась человеческой речью.

— Почему?

— Почему? — переспросила тварь, оскалила безгубый рот в жутковатой усмешке. — Познай тайную суть благословенных Садов — тогда поймешь, почему гнилой городишко должен исчезнуть. Сгинуть! Все эти твари должны сгинуть!

— Я выясню, что такое Сад.

И он действительно собирался последовать ее указанию. Даже вопреки возражениям начальства. Но потом. Когда разберется с самой Сирокко. А для этого нужно «уговорить» ее убрать руки от его горла.

— Ищи хорошенько, пес. Изменники думали, что огонь спрячет следы. Но доброй ведьме ведь незачем бояться огня? Пламя очистило яд, — тварь внезапно дернулась, обхватила себя руками, заголосила, раскачиваясь. — Убили! Убили! Убили нас! Нас убили! Убили! Убили!

Шанс? Стоило надзорнику схватиться за оружие, когти снова взрезали кожу, предупреждая любое лишнее движение. Стараясь их не замечать, Борей спросил:

— Ты поэтому растерзала мальчишку и всех остальных? Из мести?

— Из справедливости. Они убивали чужих детей, я забрала их.

— Посмотри, в кого ты превратилась! Достаточно, Сирокко. Обещаю, надзор во всем разберется, и виновные будут наказаны...

— Нет! — с неожиданной яростью перебила она. — Рано. Еще мало. Мало! Чтобы все исправить, нужно больше силы! Больше, больше, больше силы! — желтые глаза хищно блеснули. — Завтра. Да, завтра! Завтра мне хватит!

В этот раз Борей воспользовался амулетом, отшвыривая тварь прочь. Вскочил. Извернувшись в воздухе, Сирокко по-кошачьи приземлилась на четыре конечности и бросилась наутек, мгновенно растворившись среди темноты. Знак разбился о стену.

Борей пробежал еще пару шагов и остановился: преследовать тварь было бессмысленно.

***

 

Доброй ведьме незачем бояться огня?

Тварь он упустил. Зато короткий разговор навел на след, и Борей не собирался откладывать дела до утра. Темнота не лучший союзник для поисков. Но она мешала меньше, чем праздное любопытство горожан и пристальное внимание назначенного Кроу сопровождения. Да и кто знает, как много времени даст ему градоправитель? Как много времени даст ему та, что раньше звалась Сирокко?

Под сапогами хрустел пепел. Звякнула железная дуга ухвата, о которую Борей споткнулся. Могилой чернел распахнутый зев подпола. Мрачным надгробием возвышались остатки печи.

Восстановить из оброненных во время разговора намеков картину случившегося было нетрудно. Когда Сирокко, случайно ли или, скорее, с попустительства градоправителя, нуждающегося в послушной ведьме, стала известна тайна Садов, вряд ли она промолчала — сдержанность никогда не входило в число ее добродетелей. Небось высказала все, что думала, не стесняясь в интонациях и выражениях, не догадываясь, тем подписывает себе смертный приговор.

Яд, а затем огонь, чтобы наверняка. Подсыпали ли ей отраву до делового предложения, рассчитывая в случае удачи дать противоядие, или позже? Какая разница? Важно лишь то, что Сирокко успела добраться до дома: небось хотела захватить вещи перед отъездом.

Тут ее и скрутило.

Борей, будто вживую, представлял, как девушка, скрюченная от боли, металась, спотыкалась и падала в заполненной дымом комнате — точь-в-точь угодивший в ловушку зверек. У нее оставалась последняя надежда.

«Надзор должен был кого-то прислать».

Должен... Какой шанс, что тот вообще заинтересуется делом сгоревшей ведьмы, особенно если городское управление скажет про несчастный случай? А найдет послание? Неужели Борей стал настолько мнительным, что гонится за призраком, ища подсказки там, где их нет?

Доброй ведьме незачем бояться огня.

Вряд ли кто-то назвал бы перерожденную Сирокко доброй. Вместо изуродованной твари хотелось представлять бойкую девчонку, которая, болтая ногами, сидела на кровати и щебетала, пересказывая отрывок из лекции по зельеварению. Борей уже не сказал бы, с чего начался тот разговор — с какого-то глупого вопроса. Не слишком надзорника интересовала и сама лекция — гораздо приятнее было наслаждаться звучанием ее голоска и смотреть на обнаженные ключицы, выглядывающие из широкого платья. Но отдельные моменты все-таки запомнились: про особенности использования печи вместо открытого костра, про жаростойкое стекло...

В уцелевшее горнило пришлось залезть по пояс, безнадежно испачкав одежду. Пальцы ощущали лишь шершавую твердь кирпича, набухшую от росы золу да крошащиеся под ладонью угли. Но когда Борей уже думал, что ошибся и стоит поискать послание, если то вообще существует, в подполе, рука внезапно провалилась в карман.

Две вытащенные наружу склянки оказались с зельями. В третьей серел край свернутого пергамента. Надзорник помедлил: обратного пути не будет — и выбил пробку.

 

***

 

Утром в городское управление пришлось прорываться с боем: отказав господину Кроу, надзорник, похоже, окончательно впал в немилость и не заслуживал личного общения. Играть в игры, когда на кону стоит судьба города, Борей не собирался, благо полномочия, пусть и изрядно урезанные особым статусом Эдейска, при нужде позволяли входить в любые двери.

Градоправитель оторвался от бумаг, холодно посмотрел на нарушителя спокойствия, напомнив тому хищного ворона.

— Что вы себе позво...

— Нужно отменить вечернюю службу в Садах, — перебил надзорник, продолжил, осекая возражения. — Иначе Сирокко уничтожит город.

— При чем тут мертвая ведьма?

— Вы хорошо потрудились, чтобы она умерла, — Борей на мгновение прикрыл глаза, возвращая самообладание: долг в первую очередь. — Отравили, а затем сожгли вместе с домом! Только, к несчастью — нашему, общему — она умудрилась выжить.

— Что за бред вы несете?! — вполне достоверно возмутился Кроу.

— Полагаю, ей стало известно, что для производства зелья молодости вы используете жизненную силу горожан, — продолжил Борей. — И она грозилась раскрыть вашу тайну. Наложить на ведьму, как на обычного человека, печать невозможно, и вы убили ее. Отчет уже отправлен в столицу, так что избавляться от меня бесполезно, — добавил надзорник, заметив, как градоправитель невзначай потянулся к лежащей на столе трости.

— У вас нет доказательств.

Нет. А слова твари, даже если Сирокко согласится и ей позволят выступить свидетелем, никто не примет в расчет.

— Зато у надзора имеются полномочия назначить проверку, и если выяснится, что Сады действительно отбирают время у людей...

Пару секунд Кроу скрежетал зубами, потом его прорвало.

— Глупая девчонка! Надо было ей заупрямиться! Я поступил так на благо города! Я дал этим босякам все: дома, одежду, лекарства и пищу.

Дал. Овец, приносящих золотую шерсть, никто не станет морить голодом. Наоборот, их будут холить и лелеять.

—Да они по гроб жизни должны быть мне благодарны! Если бы ни я, эти свиньи до сих пор прозябали бы в нищете! И попросил за свою доброту самую малость — несколько лет их никчемной жизни, что и без того оборвалась, вероятно, до срока в какой-нибудь вонючей канаве.

Если взять с каждого из тысячи нахлебников по чуть-чуть — несколько дней, неделю, месяц — получатся десятилетия для того, кто может заплатить.

Да вы вообще не имеете права осуждать меня!

— Судить вас буду не я, а король.

И Борей не сказал бы с уверенностью, какое решение тот вынесет. В конце концов, доля правды в словах Кроу была. Жертвы добровольно ложились на алтарь, а ради выгоды знать закрывала глаза и на большую мерзость.

— Судить вас будет король, — рассеянно повторил Борей, думая, что Его Величество, возможно, уже и так посвящен в суть Эдейских садов. Странно было полагать, что истинные правители государства позволят господину Кроу и его подельникам сохранить тайну. — Если доживете.

— Угрожаете? — нехорошо прищурился собеседник.

Похоже, его мысли двигались в том же русле, что и у надзорника. Минутная паника, вызванная неожиданно пошатнувшимся троном властителя города, сменилась привычной убежденностью в собственной значимости и безнаказанности.

— Предупреждаю... и предполагаю. Если я верно представляю процесс, во время службы должно высвобождаться колоссальное количество энергии. Если Сирокко проникнет в Сады и перехватит контроль над магией, ей достанет сил, чтобы стереть город с лица земли.

— Если, если... — передразнил Кроу. — Сады уже подготовлены к ритуалу. Вы хоть понимаете, скольких это требует усилий?! Я не собираюсь все отменять из-за надуманной вами угрозы. Вместо того чтобы совать нос, куда не следует, лучше бы ловили тварь.

У надзорника чесались руки придушить подлеца. А еще лучше позволил бы добраться до него Сирокко. Но в этом городе были и другие люди: Аннет, Вивиан, дети, да тот же убитый Юко — они не заслуживали смерти.

 

***

 

Это был самый странный сад, который довелось видеть Борею. Невысокие полупрозрачные деревья с хрупкими хрустальными стволами и ажурными листьями и впрямь отдаленно напоминали яблони. Сейчас, на закате, озаряемые последними лучами солнца, они тускло мерцали розовым.

Под сенью Сада медленно, обреченно рассаживались понурые люди: наставало время расплаты за все щедро подаренные городом блага. Где-то среди них были и Аннет с Вивианом.

— Надеюсь, вы не ошиблись, и она действительно явится.

Надзорник промолчал, не желая без нужды разговаривать со стоящим рядом человеком. Отвернулся, проверяя целостность сигнального поля.

Зазвонили колокола, возвещая о начале службы.

Сегодня их песня звучала требовательнее, чем вчера, торжественнее, мрачнее. Вторя, загудели полупрозрачные стволы яблонь, наливаясь светом. Люди безвольно роняли головы на грудь, погружаясь в зачарованный сон.

Чем сильнее сгущались сумерки, тем ярче светились деревья. Полыхающие алым, они напоминали неизвестных созданий, явившихся с другой грани реальности. Застывшие люди под их сенью превратились в безликие черные силуэты.

 

Ночь покровом ложится на лес и холмы,

Нынче новый охотник таится средь тьмы,

Роковой в тишине грянет выстрел.

 

Как же кровь горяча! Как же холоден снег!

И запутались лапы, не пустятся в бег,

И в глазах затухает свет жизни.

 

— Каждый раз это... возбуждает, — Кроу алчно подался вперед.

Зрелище завораживало. Не позволяя себе поддаться его гипнотической власти, Борей закрыл глаза, сосредотачиваясь на артефактах. Магия свивалась гигантским закручивающимся вверх водоворотом, чтобы там собраться в одной точке и низвергнуться на землю, осеняя Сады незримой благодатью.

Один из потоков чуть-чуть нарушился.

Надзорник сорвался с места.

С прошлого раза тварь скрючило еще сильнее. Согнувшись в три погибели, она что-то судорожно прижимала к себе одной лапой. Вторая вцепившаяся в кору, была окутана языками пламени. Яблоня, из которой Сирокко тянула силу, едва тлела, да и весь окружающий кусочек пространства светился тусклее остальных Садов.

Оцепенение, смерть, распыление — знаки устремились в атаку. Вспыхнули, сгорая в стене пламени — энергию, которую Сирокко собирала для уничтожения Эдейска, ей пришлось выплеснуть в собственную защиту.

Тварь глухо, раздосадовано взвыла. Неуклюже, на трех лапах, шустро

заковыляла вперед: кулек ей здорово мешал, но расстаться с ним Сирокко почему-то не хотела.

Смерть, огонь, рассеивание... Сегодня Борей подготовился лучше: знаки один за другим врезались в окружающий тварь щит, и, в конце концов, он не выдержал, лопнул.

Сирокко прыгнула. Отчаянно, яростно, безнадежно, прямо под его атаку.

Она бы успела достать надзорника, на излете, уже умирая самой, утащить во тьму и врага. Но вместо этого выбрала целью не опасного для нее противника, а обмершего в стороне градоправителя, зачем-то последовавшего за Бореем.

Знак вошел ей в плечо, отшвыривая.

Тварь рухнула словно куль с мукой, даже не попытавшись смягчить падение. Шатаясь, поднялась. Бросилась вперед. Если бы она выпустила сверток, то, возможно, и сумела бы добраться до господина Кроу.

Следующий знак пригвоздил ее к земле.

— Ты позволишь им и дальше делать, что вздумается? Позволишь? Позволишь? Позволишь? Или хоть раз поступишь так, как велит сердце?

Смотреть на ее лицо было мучительно — перекошенное ненавистью, изуродованное ожогами, струпьями и ритуалом превращения. Борей хотел бы запомнить ее другой: жизнерадостной девчонкой, что увлеченно рассказывала о зельях, смущенной молодой женщиной, стыдливо раскрасневшейся от его поцелуев — но не стал закрывать глаза, когда нанес последний удар.

Не ради этого гнилого города и даже не ради долга. Ради нее самой, захваченной болью, безумием и желанием мести. Акт милосердия.

— Покойся с миром.

Сады оживали. Мерцали — разгораясь и затухая — деревья. Тут и там звучали недоуменные вопросы. Ритуал нарушился, и люди, вырвавшиеся из-под контроля магического сна, приходили в себя. Робкий ропот горожан сменился уверенными распоряжениями смотрителей Садов, среди которых обнаружились и давешний господин, навещавший Аннет, и успокоивший обезумевшую мать доктор.

— Всё? — градоправитель опасливо приблизился.

— Всё, — подтвердил Борей.

На плечи неожиданно навалилась усталость. Даже вид побледневшего, утратившего самоуверенность Кроу не вызывал удовлетворения. Все, чего надзорнику хотелось, — это покинуть дрянной городишко с его мрачными тайнами и забыть... Ирония в том, что желание Борея вполне могло осуществиться: если король не захочет трогать Эдейск, чрезмерно ретивому служащему подотрут воспоминания.

Оно и к лучшему. Так Борей будет считать Сирокко живой.

Градоправитель опасливо приблизился к телу, поддел носком сапога, потроша, сверток, который погибшая тварь продолжала прижимать к себе. Ворох ветоши распался.

— Что за дрянь?! — Кроу брезгливо отскочил.

Больше всего дрянь походила на уродливую пузатую куклу — с оплывшим лицом, непомерно огромной головой и крохотными руками-ногами. Ребенок, мертворожденный умирающей матерью, оживленный и продолжающий жить благодаря магии. Сирокко вовсе не собиралась уничтожать город, по крайней мере, сегодня, ей требовалась сила, чтобы воскресить свое дитя — и в этом чудовище оказалось человечнее всех жителей Эдейска.

Борей неохотно приблизился, активируя знак. Младенец или нет, сотворенный темной магией, он был противен самой сути природы, а потому надзор не должен позволить ему существовать.

Ребенок открыл глаза — неожиданно осмысленные, цвета весенней зелени, какие когда-то были у Сирокко. Захрипел, протягивая к надзорнику руки. На правой из них темнело родимое пятно в виде полумесяца.

— Чего вы ждете? Прибейте уже это чудовище! — бесновался Кроу.

Чудовище? Которое именно?

Надзорник глядел на горожан, выстраивающихся в очередь к смотрителям Садов за очередной подачкой, и думал, что неограниченная власть, людское лицемерие и алчность породили Эдейск — чудовище намного страшнее, чем любая темная тварь.

 

Спи спокойно и крепко, мой глупый щенок.

Нынче папку с охоты обнимет сынок,

И согреет мех детские плечи.

 

Хищной тенью в берлогу крадется зима,

Мертвы руки ее, ласка их холодна.

Спи, мой глупый щенок, спи навечно.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...