Валентин любил рисовать. Профессиональным художником он не был, да и вообще художником себя не считал. Он работал на складе, распределял сколько ящиков, в какую машину погрузить, и никогда не интересовался, что находится в этих ящиках, куда они едут и кому нужны. Он не был любопытным.

 

Рисовал Валентин для себя, потому что это успокаивало, отвлекало от смет, графиков и прочей рабочей суеты. Дома у него был небольшой мольберт, холсты и акварель. И множество фотографий северных пейзажей.

 

Валентин любил рисовать север. Он любил белый цвет. Ему нравилось неторопливо создавать тени на белом полотне, раскрашивать небо, а затем создавать снег. Было в этом что-то волшебное - с каждым взмахом кисти снега становилось всё больше, и мир как будто бы оживал.

 

Фотографии северных пейзажей ему дарили друзья. Сам он никогда не ездил дальше дачного посёлка в нескольких километрах от города. Дорога Валентина никогда не манила, да и север привлекал только на картинках. Он не любил мёрзнуть и радовался, что живёт в регионе, где снег, если и идёт, то тает почти сразу же. Зима нравилась Валентину только на картинках.

 

Он никогда не считал созданные им рисунки великими полотнами, картинки, не более. Не хвастался своим хобби. Не грезил собственной выставкой. Никому не показывал, что в нише у входной двери у него лежат десятки рисунков с заснеженными горами, лесами, сердитым северным морем и холодным небом.

 

Зашторив окно, он придвинул очередной холст, выбрал фотографию. Кажется, сосед со второго этажа, неугомонный походник-байдарочник, вручил ему это фото в прошлом году. Какой-то богом забытый островок в Белом море, на котором когда-то то ли тюрьма была, то ли военным часть. Осталась парочка бараков, и связь с большой землёй только летом. А лето там такое холодное, что даже снег не тает. Дикие места, свежий воздух, полная антисанитария. Даже безумные туристы дольше, чем пару недель не могут там выдержать и спешат убраться прочь: к неоновым вывескам, супермаркетам и тёплым туалетам, едва шторм, который заставил их там застрять, утихнет.

 

А может, и никто там не живёт уже? Свет в бараке давно погас, обледенели двери, разрушилась деревянное крыльцо и смотрит домик пустыми глазницами в равнодушное море и ещё более равнодушное небо.

 

Валентин ещё затемнил небо, тщательно прорисовал торчащий из-под снега камень и приступил к созданию дома.

 

Нет, скорее всего, дом жилой. Там обитает старик, настолько дряхлый, что уже несколько лет не может подняться на чердак, чтобы заделать чернеющую в крыше дыру. Он боится темноты, поэтому жжёт свечи во всех комнатах. Фонарь, который подарили ему геологи, давно сломался. Да и геологи уже десять лет как не приезжают в это богом забытое место. Но запас свечей с советских времён остался ещё большой, хватит ни на одну зиму.

 

Раньше старик часто выходил на улицу, подолгу смотрел на водную гладь, которая вдруг озарялась голубым мерцанием, чтобы через несколько мгновений вновь стать непроницаемо чёрной. Дракон изредка шевелил хвостом. Силы заклинания не хватило, чтобы обездвижить зверя целиком. Могучий был зверь. Его голову, гребень, хвост и мощную лапу случайные гости этих мест принимали за причудливые скалы. Фотографировались на фоне, рассматривали издалека. Ближе не подойти даже на катере. Слишком капризны подводные течения, могут подхватить любой корабль и разбить об эти самые скалы.

 

Люди ведь не знают, что там, под водой вторая голова дракона. Он не может поднять её под тяжестью каменной туши, которой стала его верхняя половина, но дышит, с шумом втягивает в себя воду и проплывающих мимо рыб. И шевелит хвостом, стараясь заманить кого-нибудь чарующим сиянием.

 

Дракону уже несколько тысяч лет, и он ждёт возможности пробудиться. Он знает, как только на острове не останется последнего Солнечного воина — заклятие будет разрушено, и он вновь расправит крылья, стряхнёт каменный нарост со второй головы, вдохнёт не воду, а воздух и выдохнет его пламенем. Растопит проклятый снег, сделает воду горячей, как лава Чёрной горы, из которой он народился. И вновь взлетит.

 

И тогда сначала уничтожит этот жалкий остров, а затем и весь человеческий род, который заполонил землю, пока он спал. Солнечных воинов не осталось, больше никто не сможет бросить ему вызов, больше никто не знает заветных магических слов, которые способны сковать его силу.

 

Старик знает каждую мысль дракона, так же, как и дракон знает каждый страх своего древнего стража.

 

Они живут слишком долго. Никто из живущих на земле не способен осознать, что их связывает. Те, чьи лодки причалили к этому берегу впервые, решили, что старик — бог. Впрочем, тогда он ещё не был стариком, его золотые доспехи не истлели, и меч, острие которого было из солнечного луча, сиял так ярко, что даже огонь был не нужен ни днём, ни ночью.

 

Когда на остров прибыли другие, уже на кораблях, меч погас, старик высох, доспехи упали с его костлявых плеч. Люди с кораблей решили, что он отшельник, оставили ему еды и вина. Но старик не нуждался в еде, ему нужен был только свет. Ведь солнце больше не сияло над островом вечно, иногда оно уходило на несколько месяцев, и старик умирал от ужаса, что оно больше никогда не вернётся.

 

Он был рад, когда на острове поселились люди. Люди были злыми, они пытались прогнать старика и даже убить. Но они умели убивать лишь себе подобных, а Солнечный воин, даже дряхлый и слабый, был им неподвластен. Старик не злился на людей, ведь у них был свет, не такой яркий, как солнце, но ночную тьму он прогонял. Старик жил рядом с ними и даже почти поверил, что он тоже человек.

 

Люди ушли. Старик поселился в доме, который они построили. В доме было легче всего прятаться от тьмы. Там можно было зажечь много огней, и ночь отступала.

 

Люди приходили и уходили, старик иногда размышлял: а не уйти ли ему туда, где живут эти похожие на него существа? Не поискать ли среди них новых Солнечных воинов? Но смотрел на дракона и понимал, что не сможет. Солнечных воинов больше нет, как нет и драконов. Они — последние существа старого мира. И он навеки привязан к этому зверю, и не покинет остров, пока дракон весь не обратится в камень, а камень не рассыплется в прах. Или люди не найдут способ уничтожить Солнечного воина, чтобы дракон мог обрести свободу.

 

Валентин отложил кисть, придирчивым взглядом оглядел рисунок. Обычный пейзаж, ему вновь не удалось передать и толики того, что он задумал. Домик, ночное море, скалы вдалеке, снег. Причём здесь вообще снег? Снег никак не связан с солнцем. Он всего лишь вода.

 

Но ведь именно вода удерживает дракона, пока солнце превращает его в камень. Дракон должен превратиться в прах, и прах этот будет серым, как пепел у подножья Чёрной горы, которая породила этого зверя. Но прах Солнечных воинов, которые были рождены светом, не может быть серым. Он — белый, такой же белый, как седые волосы старика, такой же белый, как снег. И остров этот всегда в снегу не потому что там вечная зима, а потому что покрыт белым прахом светлого воинства.

 

Что их погубило? Почему осталось только один? Валентин всматривался в свою картину, но ответов не было. Настроение рисовать пропало, он закинул холст в нишу у двери и на следующий день забыл о нём.

 

Погрузка, выгрузка, новые ящики, неравный заказчик, взвинченной начальство — вот что было реальным. А картинки ничего не значат.

 

— Осторожнее с этой штукой, говорят, там какая-то химическая дрянь, — предупредил один из ребят, выгружавших ящики. -- Но завтра у вас её заберут.

 

Валентин равнодушно кивнул, ему было всё равно: сколько груз простоит на складе, его не касалось.

 

— Этим составом будут какой-то каменный остров на севере обрабатывать. В Белом море, у какого-то заснеженного островка обнаружили то ли драгметаллы, то ли редкие минералы, вода там светится, а камень мешает увидеть почему, — продолжал болтать грузчик. — Хотят попробовать этой штукой от камня избавиться.

— Так там вроде всё заповедное, нельзя же, — лениво отозвался напарник Валентина.

— А то! Говорят, какой-то старик полусумасшедший, то ли смотритель с этого острова, то ли абориген со времён Гулага ворчит, жалуется, мол, вредно это всё для него, мол, убьёт, мол, плохо будет. А переезжать не хочет.

— Жильё, небось, надеется где-нибудь в столице за просто так получить, — недовольно буркнул Валентин, просто чтобы поддержать беседу.

 

На самом деле ему было плевать и на старика, и на остров, и на экологию, он хотел поскорее закончить работу и вернуться домой. Ему не терпелось взяться за очередной рисунок. Вдруг новая картинка получится интереснее, чем вчерашняя.