И шестикрылый серафим   На перепутье мне явился.   А. С. Пушкин     и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем   Быт. 6.6

Я шел вдоль берега по колено в воде, держа под уздцы Белого. То был крошечный залив, который разделял на две части мой путь домой из Академии и содержал все мои воспоминания о прошедшем лете. На следующий день нужно было возвращаться к учебе, и я прощался с Белым и песком.

Я был рад вернуться к обычной рутине, к изучению драконьих повадок и особенностей, и еще – ожидать встречи с ними. По окончании курса, который длился три года, мы сможем отправиться на Драконий Остров, где продолжим наши исследования в специальных лабораториях. Для нашей страны драконы – сродни звездам, а студенты Академии –будущим астрономам, готовящиеся к экспедиции в горную обсерваторию. Только звезды уже давно были изучены, а змеи с крыльями – нет.

Белый фыркал и мотал головой, солнце висело над горизонтом и, отражаясь в поверхности воды, слепило глаза. Над морем собирался розоватый туман и медленно обтягивал окружавшие меня скалы. Подобный туман я видел всего раз в жизни – пару лет тому назад на первых курсах Академии. Меня передернуло от холода, повеявшего со стороны горизонта, и я потянул коня за собой к скалам. В этом тумане и вправду что-то жило и билось об мое сердце, вызывая в нем томительные и болезненные воспоминания.

Мои ноги потонули в песке, и мне пришлось ухватиться рукой за шею Белого.

- Ну давай же, иди, что ты стоишь?

Белый не отвечал, и я припомнил молчание библиотек Академии. Да-да, может, в этом нет никакой связи, но туман-то наступал. Я тогда еще имел привычку смотреть на светящуюся пыль на корешках книг и так споткнулся взглядом о перо на томике про Драконьих Всадников. Оно привлекло мое внимание, потому что было чисто белым – голубиным, а под сводами библиотеки гнездились только ласточки. В течение нескольких недель я делал подобные находки все чаще и чаще, пока, наконец, не собрал целый мешок перьев, из которых намеревался слепить себе друга.

Однажды вечером я отвлекся от книги и снова уставился на потолок и на пылинки в свете заходящего солнца. У меня под ухом что-то закашляло.

- Молодой человек, имейте в виду, что библиотека закрывается через полчаса, а книгу, которую вы читаете, в свою комнату забирать нельзя!

В ответ я пробормотал что-то, не имеющее отношения к тому, что мне было сказано. Пыль оседала на шкафах, как свежевыпавший снег, а я слишком давно не видел снега.

- И будьте добры, положите книгу обратно, откуда вы ее взяли, когда будете уходить.

Снежинки сталкивались в воздухе, разлетались и белели.

- Да, сеньор. Но вы не передвинете лестницу к нужному шкафу? Я боюсь уронить ее.

- Она стоит там, где надо, молодой человек. Спокойной ночи.

Гигантская дверь захлопнулась, библиотекарь вышел из зала. Я перевел взгляд к полке под самым сводом, куда мне предстояло подняться, и подошел к деревянной стремянке у шкафа. Я запрокинул голову и почувствовал как мне на лицо обрушился снег, светящийся в закате. Толстенную книгу я держал подмышкой и поднимался наверх к самому потолку библиотеки, словно к своду древнего храма, под которым раньше пели ангелы и сбрасывали перья на молящихся.

У верхней полки мою спину вдруг пронзила боль. Ощущение было, как от толстой иглы, распоровшей мясо. Она прошла через всю лопатку, потом проникла внутрь в грудную клетку и вышла через горло. Мои ладони разжимались, когда мне почудилось, что я слышу шорох пылинок в воздухе, сам этой пылинкой становлюсь, и лечу вниз с большой высоты. Я замер над паркетом и так повис, и у меня за спиной что-то трепетало.

- Давай же, очнись! Что ж ты глаза закрываешь? Так страшно что ли?

И я рухнул на пол, успев разглядеть вылетевшего у меня из-за спины огромного голубя.

- Страшно ли?

- Да.

То ли под сводом библиотеки все это время гнездились голуби, то ли перья, что я находил, собрались в одно целое – логического объяснения я уже не искал – но надо мною парила белая птица, будто сделанная из пыли и бумажных страниц.

- Ты наконец создал меня, не много ли боли ты испытал?

- Много, - и я перестал что-либо испытывать, и смотрел незрячими глазами перед собой.

Ее перья все еще переливались, как и все вокруг накануне, и оставляли снежный привкус в глазах. Я стоял долго-долго и понял, что я (или кто-то моими руками) создал себе друга из перьев, но я не знал, что мне делать с моим творением.

Видение говорило эхом, было полупрозрачным, и, протягивая руки, я ничего не осязал.

Мы минули книжные полки, на которых я накануне находил голубиные части (про книгу я совсем забыл). Я только начал осознавать, что едва не погиб, упав с высоты книжных полок, пока не был подхвачен моим хранителем, моим искусством, и был теперь у него в долгу.

Желто-розовый свет разливался рядом, и белый голубь грел меня, как солнце, и я бы отдал ему тоже немного своего тепла, но мои руки стали холодными после падения, и этими руками я больше ничего не мог создавать.

- Может быть, еще раз заберешься к книжным полкам на днях? Оттуда намного лучше видна библиотека, и ты можешь рассмотреть каждого приходящего студента с высоты книжных полок. Я могу показать тебе.

- Да, но не сейчас, не сегодня, - во мне была свежа память о боли, настигшей меня там, наверху.

- Хорошо, я еще приду к тебе за этим, и мы поднимемся туда вместе. – И птица растворилась в воздухе, затрепетав крыльями и оставив одно бумажное перо.

В эти дни я не встречал своего эфемерного друга, и на удивление, редко вспоминал о нем. Он явился мне тогда слишком прозрачным и таким же и остался в памяти: не до конца сотворенным, недорисованным. Я ходил на уроки, читал в библиотеке и ничего не ждал.

Прошло около четырех дней, и ночью он мне встретился. Я жил в одной из комнат, предоставляемых Академией для студентов, и в ту ночь оставался один.

То была середина зимы, и неимоверный холод царил у меня в спальне; я залезал с головой под одеяло, пока не начинал задыхаться под ним, а, приходя с учебы к себе, долго грел руки, прежде чем взяться за ручку и учебники. В одну из таких ночей оконная рама покрылась коркой льда, и громко заскрипела при резком дуновении снежного ветра. Окно в моей комнате оказалось открытым. Темный призрак предстал у изголовья моей кровати после очередного порыва, и его очертания засветились, отражая свет фонарей за окном. Птица все так же трепетала, однако, теплый свет из библиотеки теперь стал холодным, и я опасался за свои руки и сердце, которые стали стынуть.

- Ты теперь не отвяжешься от меня, - спросил я в ужасе, гладя в черноту комнаты, как будто это был грабитель или убийца, проникший в мою комнату.

- Раз ты не доволен, сделай со мной что-нибудь, и я уйду. Я спас тебя, и ты у меня в долгу.

- Мне нечего тебе дать, и ты ничего мне больше не даешь и не сохраняешь меня, ты чернеешь, и мои глаза чернеют, когда смотрят на тебя. Что мне дать тебе? Прости, прошу, я осознал, что за каждым созиданием следует падение, за спасение от которого нужно расплачиваться. Но я не могу и не хочу ничего больше создавать, прости меня. Мои руки стали холодными.

До меня донесся шершавый звук, словно это уже не перья терлись друг о друга, а змеиная чешуя о стены и пол, и странное шипенье, пугающее и обезоруживающее меня. Я решил, что это все видение, вызванное усталостью и зимой, закрыл глаза и сильнее укутался в одеяло.

- Послушай, не прячься от меня, ты еще можешь вернуть мне часть от себя. Однако вместо земли я возвращусь в небо. Ты собирал перья, как глину, и слепил меня из них, а теперь ты изгоняешь меня из твоего сада. Не прячься, послушай, не укрывайся и не смей оставлять меня!

Шелест все быстрее захватывал немое пространство ночи, проникал во все щели и углы, задевал полки, на которых лежали учебники. Этот звук что-то смутно мне напоминал, и тогда я заметил, что вместо перьев голубь сбрасывает чешую. Он обрастал ею и все сильнее взмахивал крыльями, пока на полу передо мной не началась целая снежная вьюга из белых чешуек и перьев. Снег, летевший из открытого окна, отражался на фигуре существа, отчего она предстала мне снова белой, как те пылинки. Дракон оказался сродни мерцающим звездам, и зеркало, и стеклянная лампа на моем столе засветились, отражая этот свет.

Близилось утро, и горизонт светился розоватым утренним туманом, когда я опомнился и оглядеть свою комнату. Она была усыпана перьями и чешуей. Передо мной явился образ дракона, блестящий на солнце.

Я пошатнулся при этом воспоминании, оно было все пронизано утренней зарей и холодным ветром со стороны моря. Я повернул к дому.

- Прощай, может... увидимся зимой.

- Прощай... - и Белый, оттолкнувшись от песчаного берега, взлетел над морем, поблескивая, как звезда, в вышине.