Женя Скобина

Нострадамус. Полное собрание пророчеств

Ворота заскрежетали, как кости в дробилке. Фауст поморщился. Зверь в загоне как будто бы стал больше. Он был здоровый, как бык, и тяжело дышал. «Этого не может быть», — подумал Фауст. Ведь это не из-за того, что он на нее пялился. Девица была симпатичной, но и все тут. Почему так бывает, когда боишься, что нечто пойдет не так, оно так и идет: криво, косо и вразнос. Он присмотрелся еще раз, зверь тяжело ворчал и бил копытом. Давно пора было чистить стойло, но этого гиганта испугались бы даже матадоры Хемингуэя. Мышцы ходили под черной, туго натянутой кожей. Фауст представил себе, что под его лоснящейся черной фактурой ползают скарабеи, как в ужастиках, которых смотрели иные клиенты перед сном. Столько лет живут на свете, а никак не возьмут в толк, что нельзя смотреть, как свежует Ганнибал Лектор свои жертвы и есть жирное на ночь без последствий.

Нострадамус писал, что черный бык — это агрессия, страх и ненависть. С чего бы хорошенькой девочке — метр шестьдесят пять, двадцать три года. сорок пять килограмм, стул нормальный, глаза голубые, а рот — бантиком —встречаться во снах с эдаким чудищем. И ведь каждую ночь он ей снится, уже шесть недель кряду. Фауст сверился с картой, да, так есть, все верно. Тот факт, что он помнит всю информацию без дополнительной сверки лишь подтверждает, что он увлекся этой девчонкой. Фауст поплелся по темному коридору, в вольерах с обеих сторон ворочались сны: темные, страшные, радужные, синие, зеленые и в пятнышку. Они парили, дребезжали, мяукали, квакали и шумели, как море в грозу. Фауст надел наушники и включил «Трагическую симфонию» Густава Малера. Композитор, подходя к своему шестому творению, был полон мрака. Когда Фауст подошел к телефонной будке, трижды мигнул свет.

- Алло, это офис? Говорит авгур 356, я заметил небольшие отклонения у экспоната, хотел бы получить консультацию. Как срочно?

Фауст исподлобья посмотрел на беснующегося в загоне черного быка.

- Как вам сказать. Ну денек еще потерпит, а потом потребность исчезнет, как и все наши вольеры. Субординация? Дисциплина? Я ничего не нарушаю. Уж и пошутить нельзя, совсем свихнулись там наверху. И к тому же какие тут шуточки! Фауст утер с лица зеленые сопли черного, как ночь, животного. Авгуру 356 не хотелось подниматься в офис, он прекрасно понимал, что выйти на слепящий свет из темного подземелья не так просто. Фауст постоял еще у вольера с экспонатом, нажал на экране несколько цифр и посмотрел на спящую девушку. Миловидная, даже красивая, на такую посмотришь, захочешь найти изъян и не найдешь. Вот какая красавица! Посмотрела быка, а теперь спит без сновидений, что с ней сделаешь? Быстрая фаза сна миновала.

Еще один сонник, если ему память не изменят, присноупомятянутой Ванги, утверждает, что сон о черном быке символизируют сильного мужчину, партнера, заступника и искусителя. Фауст напряг мышцы, а потом расслабил. «Чего это я, в самом деле, совсем скис. Не к добру это», — подумал он, играя грудными мышцами.

 

Офис располагался наверху, эти серые стерильные кабинеты с ворохом бумаг Фауст откровенно недолюбливал. Он никак не мог взять в толк зачем столько целлюлозы, когда все оцифровано, когда компьютеры, пускай не последних серий и не первых моделей, а как в фильмах 80-х — желтый пластик, дуры размером с валун.

Начальник их — Гней Помпей — был большим любителем старины. Офисные сотрудники подшучивали, хорошо, что их босса не зовут — Красс, вот тогда дело было пахло бы совсем дурно. Фауст не мог взять в толк, чем Помпей лучше Красса, одному голову отрезали коварные друзья, другого распотрошили с куда большей жестокостью враги. Впрочем, Помпея, если читать Плутарха, было всегда неизменно жалко. Во-первых, его любимая дочь Юлия сумела внушить любовь Цезарю. Видать, было в Помпее что-то человеческое, что и подружило этих олигархов. А, в-третьих, Магна, то есть Великого, предали, он доверился и был обманут подлыми египтянами. Красс же пал жертвой воинского просчета, он недооценил противника. Это, и впрямь, если вдуматься, всегда выглядит гаже.

«Что-то я отвлекся». Фауст посмотрел на свой раздолбанный, пошедший трещинами планшет. Вот он узнает, услугами какой конторы по ремонту техники пользуется Гней, поотрывает им руки. Конечно, Фауст не собирался никому ничего отрывать, разве что во сне. На многое он был неспособен, в конце концов он авгур, и даже не оракул и уж тем более, не солнцеликий бог Аполлон, такие уже давно перевелись в их конторах. Эти Аполлоны покинули мрачную обитель, пещеру, дельфийскую дыру, и живут с людьми припеваючи. Так говорят, хотя кто этих Апполонов вообще видел. Фауст вошел в кабинет, где стояло десять одинаковых столов, за которыми сидели в пиджачках и галстучках оракулы. Он попытался за трещиной разглядеть нужную цифру и пока разводил пальцами, воткнулся в стол Фриды.

- Чего у тебя? — спросила она.

- Ты номер 466? — щурясь и пытаясь соскрести трещину с экрана спросил Фауст.

Фрида сунула ему под нос табличку.

- Дальше.

- А дальше вот чего, — Фауст сел на стул и убрал папки, которые загораживали от него оракула.

Не любил он эту Фриду, она всегда была заносчивой всезнайкой, но теперь, когда стала оракулом, и вовсе зазведилась. Если ему приходилось иметь с ней дело, она обращалась с ним как маленьким мальчиком. Не любил он ее, а все потому, что раньше очень любил. Они даже почти поженились, но Фрида быстро пошла на повышение, а он так и остался авгуром. Ухаживать за скотиной — дело противное, но сидеть весь день в бумажках — удовольствие ниже конюшен, пусть и авгиевых. Фауст боднул коленом стол.

Фрида делала вид, что едва помнила его имя, а он не мог на нее смотреть без трепета второго века.

- Вот что, у меня черного бык растет как стероидах, — гмыкнув для внушения, сказал Фауст. Фрида оторвалась от экрана, который заливал ее лицо светом, похожим на зеленый чай, и спросила:

- Насколько велик?

- Уже в потолок упирается.

- Что же ты так долго? – Фрида отъехала на стульчике и, описав круг, вытащила из нижнего ящика папку.

Фауст хотел оправдаться и вымучивал из себя слова, но Фрида, сделав пометку, бросила карандаш и спросила:

- Кто наша клиентка?

- С чего ты взяла, что это женщина?

- Я ошиблась?

- Нет, — с вызовом сказал Фауст, но Фрида его уже не слушала. Она отобрала его планшет и залюбовалась спящей девушкой. Она вернулась к своему техногенному динозавру, забила пальцами по клавиатуре, морщась, как будто нажимала на перевернутые кнопки.

-Студентка, комсомолка, спортсменка? – ядовито спросила она.

- Так теперь не говорят, — Фауст чувствовал себе неудобно, серые стены словно высасывали из него кровь.

- А как теперь говорят?

- Коуч, зожница и фитоняша.

- Да уж, — сказала Фрида и подозрительно ткнулась в кулак. — Фауст, это так убого. Блондинка, ты серьезно? Голубые глаза? 45 кг веса и нормальный стул?

- А ты чего хотела. — раздраженный кишечник и парик?

- Немного декаданса, знаешь ли, не помешало бы.

- Отстань, делать-то чего, смотри, какой буйвол, того и гляди вырвется, он же всех отутюжит!

- И тебя первого? — Фрида выгнула бровь и как учительница посмотрела на Фауста. Авгуру показалось, что такой расклад оракула номер 466 устроил бы.

Фрида пожирала его глазами.

- Ладно, доложу начальству. Но мне даже не твой бык не нравится, а твой пыл. Ты слишком долго был авгуром, я думаю, без твоих протуберанцев не обошлось.

- Так, — сказал Фауст, положив руки на колени. — Протуберанцы — это научный тэрмин?

- Нет, научный термин, тень. Ты, Фауст, перестал сублимировать, ты вожделеешь эту женщину! Так научнее?

Оракулы оторвали головы от компьютеров и уставились на Фриду с Фаустом. Фрида кричала, а Фауст – развернул плечи и стал еще крупнее.

- Иди, к Магну, там разберемся, чье это либидо тучи собирает над островом блаженных.

- И прекрасно! – воскликнула Фрида и выехала на стуле в проход.

- Иди-иди, — сказал Фауст, сделал оскорбительный жест, а потом положил ногу на ногу. Он огляделся: весь эти спирохеты в галстуках кололи его глазами, как подушку иголки.

Фрида с уважением на него оглянулась, поднялась и засеменила к начальству. Она была все такой же мелкой, все такой же толстой была ее коса, все такой же круглой была ее попа. Фауст смотрел ей в спину ровно три секунды, потом отвернулся, подумал о сублимации и принялся рисовать быка на стикерах. Быки зажмуривали глаза, высовывали языки и раздували ноздри. Экран компьютера Фриды усеяли матадоры, насквозь проткнутые быками.

Они сели на станции «Серп и Молот». Экспресс был серо-голубой, а на его щеках красовались собачки. Фауст решил, что это такса, и ему на ум пришло забавное стихотворение про таксу и бульдога. Такса была хитрой, умной, и заставила старого чертягу с приплюснутой мордой двадцать раз обойти вокруг столба – смотать цепь, чтобы заполучить кость. Фрида с сочным звуком листала страницы, как будто отдирала кожу от апельсина. Фауст воткнулся в окно.

Мутное стекло с разводами были отличной рамкой открывавшемуся виду. Покосившиеся заборы, островерхие домики, злые собаки с добрыми глазами и горы мусора. Фауст и забыл, как выглядит реальность. Он уже лет десять изучал верхний мир через сновидения. Глаза быстро устали. Сны не бывают скучными, хотя, это, конечно, в какую фазу включать. Фазу медленного сна, когда человек спит крепко и не видит ровно ничего, Фауст никогда не смотрел, да и никто не смотрел, кроме аналитиков. Да и те говорили, что там ничего интересного нет. Их статистика не интересовала авгуров, как и людей не интересовало таяние ледников и повышение уровня моря. Фаут занялся подсчетом берез.

Березы Фауст любил беззаветно, они всегда напоминали ему невест, невесты, он знал, существа красивые, уверенные, что в этом живет только любовь и нежность. Фрида не была такой невестой, она была исключением, но невестой Фрида была ему куда приятнее, чем хмурая девушка в кожаной курке и очках со складкой у переносицы, что сидела напротив. Она всегда все знала, ни в чем не сомневалась и это страшно бесило Фауста.

- Не сверли меня, — сказала Фрида так громко, что старушка, сидящяя у прохода вздрогнула.

- Не будь такой мнительной, ты же у нас Зинаида Райх, верно?

- С ума сошел! Я тебе дам Зинаиду, я Тэффи, понял?

Тэффи Фауст любил, и уж, конечно, Фрида не была Надеждой. Никакой император, будучи в своем уме, не приказал бы изобразить ее на конфетах. Да и эта история, которую Фауст любил про Тэффи больше всего, никак не накладывалась на Фриду. Тэффи высмеивала каких-то дам в эмиграции, которые воздели на головы чудные с перьями шляпы, а потом, спустя неделю, забыла о своих смехуечках, и сама пришла вот в такой же шляпе. Нет, Фрида была революционеркой, это было ясно. Она была идейной, и именно на этом и погорел Фауст.

- Ладно-ладно, а я тогда кто?

- Ты будешь черным быком, – сказала Фрида, облизывая палец, и направляя свои глаза, как два ружейных дула, на Фауста. —Ты ведь этого хотел?

- Мороженое: клубничное, пломбир, фисташковое, эскимо! Сухарики, чипсы и газировка. Пирожки горячие!

- Черноголовка? – спросила старушка у продавщицы.

- Никола, — отрезала женщина в тулупе. Руки погрузились в коричневой короб и извлекли запотевшую бутылку. Фауст залюбовался натруженными, с проступившими венами руками и вязанным драным свитером, который тут же напомнил ему фильм-прорыв нулевых. То, самое время, когда старые вещи внезапно стали ламповыми.

- Ты не можешь меня заставить, — сказал он, поворачиваясь к Фриде.

- Клубничное, — сказал оракул, протягивая сотенную. — Еще как могу, наша студентка, комсомолка, спортсменка сегодня идет к гадалке.

Фауст с подозрением посмотрел на Фриду. Она вонзила свои безупречные пираньи зубы в розовую замершую субстанцию.

- Так теперь тоже не говорят.

- А как теперь говорят?

- Энергопрактик, например.

- Нет, будь уверен, что сегодня она пойдет к гадалке.

Фрида накинула на голову черный, идущий красными маками платок, и стала совершенно не отличима от ромейского народа.

- Тьфу, — плюнул Фауст. — Райх Зинаида!

- Тэффи, — поправила его Фрида и придвинула очки к переносице, оправа — была единственным, что выбивалось из образа.

Она все еще листала толстый гроссбух, из которого постоянно лезли листы. Листы летели в проход, старушка их подбирала, Фрида совала их обратно, а Фауст бормотал «благодарствуйте».

- Алена Свирдова, звучит, как сибирская язва, нет?

- Это только на твой слух.

-Так-так, на твой, как игра на арфе?

- Что-то в этом роде, — буркнул Фауст.

-Хватит огрызаться, это же ты отменил свадьбу! – сказала Фрида, внезапно придвигаясь к нему и обхватывая его ноги своими коленями.

- Какой смысл мне было на тебе жениться, ведь ты стала оракулом? – сказал Фауст, раздвигая ноги так, чтобы колени Фриды соскользнули.

- Ты бы тоже мог, если бы захотел, — Фрида отъехала к окну и в свою очередь стала считать гаражи. Эта красочная летопись на подъезде к Москве, повествовала о протесте молодости. Буйство красок становился все ярче, чтобы потом перед последним километром померкнуть в серых мазках дворников.

- Но я не, — заикнулся Фауст.

- В тот то и дело, смысл свадьбы в том, что куда один, туда и второй, —отчеканила Фрида, прихлопывая журналом муху.

- Но почему решает только один? – возмутился Фауст.

- Следующий раз решал бы ты, — миролюбиво сказала Фрида, раскрашивая стекло внутренностями мухи.

- Глупости, есть такие решения, которые принимаются совместно, это и называется брак, — Фауст сделал упор на последнем слове.

- Да, так и называется, но не тот, что союз мужчины и ...

- Прекрати, тошно тебя слушать, — Фауст отвернулся к старушке. Она пила своего Николу и подслушивала.

- А твоя девица презанятная, — спустя минуту сказала Фрида. — Смотри, в детстве каталась на коньках, в юности бросила, увлеклась теннисом, вот откуда 45 килограммов. У нее мать балерина, это конечно многое объясняет, тебе просто необходимо восхищаться своей возлюбленной!

- Ты Помпею то же сказала?

- Не делай из меня стукачку, он же Аполлон, дельфийский бог, он и сам все понял.

- Если он и Аполлон, то только Бельведерский. Это ты ему все разболтала.

- Брось! Твоя красотка работает в косметическом салоне, деньги гребет лопатой, и ей стыдно, что она ездит на Гоа только потому, что спекулирует на разбитых мечтах и отчаявшихся надеждах. Ей тошно вставать по утрам, и она занимается благотворительностью. В свободное от инъекций и лазера время, разумеется.

-Я знал, что она внутри она очень добрая, — сказал Фауст, и его снова заинтересовали березки.

- Далеко внутри? Ты же понимаешь, что это она взрастила монстра. Мы усыпили этого акселератора, и еще одного усыпим, если потребуется, но, если так дальше пойдет, придется его и ее пристукнуть, нельзя столько агрессии впускать в этом мир, баланс слишком шаток. Красоты почти не осталось! Все искусственное, все ложь, все пустота. Ты хоть почитываешь в Льва Николаевича, как заведовал Гней Помпей?

- Ты? Ты что и, правда, хочешь свернуть ей шею, как какой-то курице? Это шеф так сказал?

- Он, — сказала Фрида, выпячивая вперед, накрашенные губы.

- Брешешь!

- Вот тебе крест!

- Перестань паясничать, сил нет на тебя смотреть, и очки сними, дура! – выругался Фауст и старушка поперхнулась лимонадом.

Фрида торжественно поднялась.

- Вытаскивай билет, я вижу звезду Ярика.

 

Девушка нервничала, и Фауст, прятавшийся за перегородкой — японской ширмой — это хорошо видел. У нее тряслись руки, она пережимала сумочку, и даже платок, которым она только что вытерла чистый фарфоровый лобик, весь мокрый, валялся на полу. Японцы, подумал Фауст, жестокая нация. Где он это слышал? Художники и поэты разных мастей перетащили самые смутные образы, самые яркие тени и самое бледные лучи из страны восходящего солнца, когда пресытились реализмом голландцев.

Фрида покровительственно похлопала ладонью по столу. Фауст отметил, как вульгарно на ней смотрятся фальшивые рубины. Хотя, зная Фриду, рубины могли быть и настоящими.

- Ну, садись, моя красавица, — сказала Фрида и улыбнулась. Фауст готов был поклясться, что во рту Фриды сверкнул золотой зуб.

Они заняли офис какого-то барыги-перекупщика и на скорую руку украсили его всем, что нашли в ломбарде. Чего тут только не было, даже золотая больничная утка.

- Вы точно экстрасенс? — выдавила Алена.

- Ты любишь русский рок, в 20 году у тебя умерла бабушка, а в прошлом месяце ты зарегистрировалась как ИП, — Фрида выдала информацию из соцсетей и не разу не поперхнулась. Алена проглотила наживку и тоже ни разу не кашлянула.

- Довольно, — девушка упала на краешек стула и с теплотой посмотрела на Фриду. — Как мне вас называть?

- Не надо зря сотрясать воздух, мы, огнепоклонницы, служители эфира самого низшего ранга по небесной иерархии. Разумеется, здесь на земле, мы первее всех царей и императоров, будь покойна.

- Покойна, —повторила девушка. Фауст боялся, что она вот-вот упадет со стула.

- Это всего лишь фигура речи, — примиряюще сказала Фрида.

Она похлопала девушку по руке, перевернула ладонь, как черепаху. и принялась что-то бормотать про бугор Юпитера.

- Стрелец в седьмом доме, да! — громко сказала она. — Вас часто мучают кошмары?

Девушка кивнула, обхватила щеки руками, страдальчески, по-бабьи, и посмотрела на японскую ширму.

Фауст смотрел в глазок, и ему казалось, что Алена смотрит ему в глаза.

Фрида водрузила руки на гадательный шар, и ее красные ногти эффектно бороздили его просторы. Они сияли, как маяки в темную, страшную ночь.

- Черный бык? – произнесла Фрида, точно совершив выстрел.

Фрида выпрямилась, в ее позвоночный столб будто бы загнали иглу.

- Как вы узнали? — спросила девушка, закрывая ладонями лоб, опасаясь, что Фрида просвечивает его невидимыми лучами.

- Догадалась, — усмехнулась Фрида. — Вот что лапушка, сегодня ты познакомишься с мужчиной и расскажешь ему, что случилось шесть недель назад.

Алена подскочила, бросила зажатые в кулаке 500 рублей и выбежала за дверь.

- Чего стоишь, дурак, догоняй! Я уже почти все за тебя сделала, —сказала Фрида, валясь на спинку стула. С ее верхней, приподнятой маленькой губы, покрытой черными усиками, стекали крупные капли пота.

 

- Я убила, убила его, — рыдала Алена в объятиях Фауста. Он принюхивался к ее волосам и думал, как это странно, когда духи пахнут огурчиками (на самом деле яблоком и тмином), а волосы из-за шампуня экзотическими плодами.

- Ну что ты, душенька, — сказал он. – Со всеми бывает, чего так убиваться? Он был негодяем и полез к тебе под юбку. Ты же совсем девчонка, ты не могла знать, что нож так глубоко уйдет под ребра. Я готов оплакивать твою поруганную молодость, — сказал Фауст, театрально сморкаясь.

Алена отстранилась и вытерла глаза. На ресницы налипла талая тушь, а помада изуродовала румянец. Все кончено, подумал Фауст и поежился. Ветер здесь слишком холодный, ноги вымокли, а люди под низким небом казались ему глупыми. Фауст заскучал и поднял ворот.

- Ты не хочешь подняться? – спросила Алена.

- Мне нужно сделать один звонок, — сказал Фауст. Он отошел на пару шагов, подмигнул Алене, как мог, весело и задорно, чтобы и она не утратила свой запал.

- Алло, офис? Это авгур 356. Как далеко мне заходить? – мобильник был такой тонкий, что больше походил на пластину льда.

- Алло, авгур 356. Это оракул 466. Вам дан карт-блаш, делайте, что хотите, — игриво ответила Фрида.

- Это приказ? – спросил Фауст, чувствуя, как подступает зевота.

- Девушка все равно умрет, — сказала Фрида.

- Но почему? – Фауст вскинул глаза на Алену.

Она стояла у подъезда в каком-то розовом, почти жемчужного внутрираковишного цвета, пальто и нюхала сирень. Пышные цветы крошились, вырывались из своей пиримидальной сути и летели по весеннему легкому ветру. Алена игриво вздернула ножку, а ее волосы, завитые в тугие кольца, пружинили. У Фауста защемило, то ли сердце, то ли невралгия.

- Это всего лишь статистика, Фауст, это не мое решение, — мягко сказала Фрида. – Поднимись с девушкой, проведи с ней ночь и возвращайся, тебе придется убить быка.

- Это из-за меня? – спросил Фауст после долгого молчания. Алена смотрела теперь на него, она сорвала цветок сирени и заткнула его за ухо. – Из-за моих, — он сделал паузу, почувствовав на глазах пелену, которую мог бы идентифицировать как слезы. Он сморгнул. – Это мои протуберанцы, моя тень?

- Теперь это неважно, — сказала Фрида. – Поторопись,— и отключилась.

 

Бык тяжело хрипел. Замок лязгнул, и Фауст вошел в загон. Животное затравленно смотрело него. Петля, тот аркан, который Фауст накинул на него пережимал его шею, вислые кожные складки наползали на тоненький стальной шнурок. Фауст видел белки его глаз, зрачки уходили под лоб и всплывали обратно. Бык натужно хрипел, копыта вздымались и тяжело опускались, он как будто карабкался по воздуху, и он все еще был страшен. Массивная черная фигура бросала на Фауста такую тень, что он терялся, он хотел потонуть и раствориться в этом болоте. В руке авгур сжимал резиновую дубинку, на ощупь она была неприятной, именно ей должен был нанести один удар, всего один, чтобы оглушить, а потом пустить ток — шокер отягощал карман, чтобы завершить дело. Нельзя, нельзя пробуждаться посреди фазы быстрого сна, можно ведь впасть в сонный паралич. Нож – широкий, не какой-нибудь детский, перочинный или складной, которым дети, десятилетия назад играли во дворах, отсекая от круга часть земли. А еще, еще Фауст вспомнил, что когда-то вот так из шкуры одного быка нарезали ленты, чтобы обвести часть своей земли, мерзлой исландской земли, чтобы потом поставить там дом. Подъемный кран шумел, и металлический аркан задирал шею быка все выше и выше. Хрип становился протяжней, и Фауст отбросил резиновую дубинку. Раздался треск, затрещал старый громкоговоритель.

- Фауст, не дури!

Фауст вытащил нож, лезвие было широким и ровным. Бык заревел и попятился, он откуда-то, из глубины своей животной души, в которую не верил ни один конфессиональный труд, знал, что этот металлический отрез несет смерть.

- Фауст, — предупредила Фрида. – Он живой, ему будет больно, ты же видишь, как ему страшно.

Фауст поднял руку и черканул вниз, красная струя ударила ему в грудь и лицо. Он стоял под этим теплым дождем и не закрывал глаз. Кто-то подтащил таз и кровь, булькая и пенясь, наполнила его до краев. Фауст упал на колено и прошептал:

- Фрида, ты слышишь? Говорит оракул 356.

- Слышу, — ответила Фрида.

- Выходи за меня замуж, —сказал Фауст и нажал кнопку подъемника. Туша тяжело рухнула на земляной пол.

 

 

 

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...