Хэппи энд

 

- Жизнь похожа на кружку пива, - провозгласил, подняв пустую посудину над головой, юноша с густыми каштановыми кудрями и зелеными глазами замечательного оттенка, какой можно видеть в море на мелководье в солнечный день. Костюм молодого человека был далеко не так хорош, как внешность, нуждался в починке и чистке, и явно знавал лучшие времена.

- Почему?

Трактирщик с любопытством уставился на посетителя, перестав даже протирать прилавок.

- Я еще не настолько пьян, чтоб достойно сформулировать заявленную максиму, денег же на покупку пива, дабы продолжить изучение сего увлекательнейшего вопроса, не имею.

- Агнешка, подай порцию пива господину ученому за счет заведения.

Толстая сонная Агнешка в синей полосатой юбке, запятнанной, как и передник, в измятом чепце, недовольно бормоча, бухнула об стол глиняной кружкой, стряхнув пену, и убралась в угол дремать дальше.

- Ваше здоровье! – Отсалютовав кружкой, парень принялся переливать в себя ее содержимое.

- Студент?

Юноша наслаждался дармовой выпивкой, прикрывши веки. При звуке голоса он вздрогнул и уставился на немолодого тщедушного господина, невесть откуда взявшегося на лавке рядом с ним. Кожа незнакомца отличалась нездоровой бледностью, напоминая о грибах, растущих в подвале, и о толстых подземных личинках. Глухой черный костюм и черные волосы, заплетенные в косу, будто нарочно подчеркивали странную бледность. Прежде, смутно припомнилось юноше, этот человек вроде бы сидел в темном углу, а может, и нет. Теперь же юному выпивохе показалось, что к нему приблизился кусок тьмы. Впрочем, он и сам уже приблизился к той стадии опьянения, когда пышные сравнения и метафоры так и вьются вокруг, подбрасываемые руками захмелевшей музы.

- Ну, допустим, - осторожно согласился он, прикидывая, не является ли бледнолицый человечек сыщиком, нанятым кредиторами, и если нет, то нельзя ли его раскрутить еще на пару кружек. Денег у юноши было в обрез.

- Господин Куррадо! – всполошился трактирщик, кланяясь. – Нижайше прошу меня извинить! Я не заметил, как вы вошли! Впрочем, правду говорят, что вы можете появляться где угодно из ниоткуда!

Бледнолицый господин жестом отмел извинения, и показал два пальца.

- Агнешка! Живо две кружки лучшего пива господину Куррадо! Впрочем, я сам налью, а ты подай закуски, да гляди: бери из особливого шкафчика!

И трактирщик со служанкой поспешили рысцой каждый в свою сторону. Несколько протрезвевший молодой человек и так внезапно появившийся господин остались вдвоем.

- У меня есть работа для вас, - без обиняков сказал тот, кого трактирщик принял с таким почетом. – Не нужно смотреть так возмущенно. Работа вам понравится. Требуется влюбить в себя юную девицу.

И господин Куррадо многозначительно поглядел на юношу в упор очень черными глазами, блестящими, как вдовий камень гагат.

- А! Так какая же это работа?! Это... запросто! Это очень сложная работа! – перебил он себя, сообразив, что сам же сбивает цену. – Но вы обратились по адресу, - важно закончил он.

- Благодарю, - кивнул господин Куррадо трактирщику, с поклоном поставившему на стол поднос с двумя кружками под лопающейся пеной и с закуской... Ой, такой закуской, что королю впору.

Пока юноша, сглатывая слюну, разглядывал плачущий сыр и ломтики темно-розовой ветчины в волнистых следах от ножа, и сало... О всевышний, что за сало! Казалось, оно дышало и таяло, как выпавший в мае снег...

Разумеется, он пропустил все, что говорил щедрый господин, и только кивал, не отрывая глаз от угощения.

- Ну что ж! Я знал, что мы поладим! Выпьем за нашу сделку! – И господин поднял кружку, да не простую, глиняную, а темно-зеленого стекла. Свет от свечи, пройдя сквозь грани и пиво, собрался в узкий луч и распустился хвостом райской птицы.

Когда ошалевший молодой человек отхлебнул «лучшего пива» и закусил ветчинкой, он был готов следовать за нежданным благодетелем хоть на край света, как бездомный пес, получивший кость с лохмотьями мяса. Имей юноша хвост, он бы им вилял.

- Какие науки вы стремитесь превзойти? – церемонно осведомился наниматель, изящными пальцами отламывая кусочек сыра.

- Фи... Философию, - сказал юноша, спешно и с сожалением проглотив дивную смесь пива и закуски, чтоб ответить по возможности членораздельно, и, словно подвергнутый месмеризму, уставился, не в силах оторваться, на горящий белым огнем камень в кольце господина, от которого удивительнейшим образом сыпались искры всех цветов – некоторым и названия-то не было. Юноше казалось, что в голове его вспыхивают и гаснут те же огни.

- А что-нибудь поизящнее? Стихосложение, музыка, рисование? Я собираюсь определить вас учителем к означенной деве, иначе вам неприлично каждый день видеться с ней. Кстати, ее зовут Карлотта. А вас?

- Аншельм, - зачем-то соврал юноша, успевший вновь напихать в рот восхитительной снеди, хотя на самом деле его звали Юлиусом.

- Что ж, Ансельм, - усмехнулся господин, - имя не хуже любого другого. Так что насчет изящных искусств?

- Я немного играю на лютне, так, в компании. Когда случается выпить.

- Прекрасно, большего не понадобится. Нам пора.

Человек в черном бросил на щербатую поверхность стола золотую монету, и самозванный Ансельм, дожевывая, смотрел круглыми глазами, как она крутится.

«Целый золотой! Да что он за человек? Верно, владетельный князь, – думал он. – А на вид – соплей перешибешь, и одет просто»

Хозяин трактира и полностью проснувшаяся служанка, кланяясь и прижимая руки к груди, провожали гостей. Юлиус выходил последним.

- Эй, парень! Так скажи, почему жизнь похожа на кружку пива? – спросил вдогонку трактирщик.

- Я слишком пьян, чтобы вспомнить, - важно ответил пройдоха и шагнул в темноту навстречу судьбе.

 

Кабы не свет из открытых дверей трактира, парень ни за что не разглядел бы карету. Но и сейчас он видел только тусклый лоск кузова, блеск стекол и выпуклые блики на конских крупах.

Все умственные усилия его уходили на то, чтоб идти прямо, и не сунуться мимо дверцы.

Наконец, он более или менее благополучно уселся, карета дернулась и понеслась. Голова Ансельма кружилась, он еле удерживал выпитое внутри, но в минуту просветления успел удивиться, насколько хороша дорога, по которой они едут. Казалось, карета летит по воздуху.

 

Когда они остановились, Ансельму показалось, что каретная дверца отворилась в подвал – настолько темно было.

«Не в могилу же мы приехали!»

Но взглянув наверх, он увидел маленький клочок неба в звездах, зажатый между бесформенной громадой листвы и четкими очертаниями большого дома. В темном силуэте башни теплилось окошко.

- Ансельм проводит вас, - сказал щедрый господин. – Моего слугу тоже зовут Ансельмом. Я же имею еще кое-какие дела. Приятной ночи!

Копыта и колеса захрустели по гравию. Тем временем на крыльцо вышел чернокожий слуга с двурогим подсвечником и с поклоном предложил следовать за ним. Лицо его было столь черно, что Юлиусу показалось, будто белоснежный парик надет на пустоту.

Однако огоньки свечей блестели весело, слуга разговаривал учтиво, приятным баритоном.

Они пошли по чрезвычайно запутанным переходам внутри дома, и зыбкий свет внезапно вынимал из мрака то узор старинных обоев, то резные углы мебели; заставлял блестеть рамы темных картин. Портреты, казалось, поворачиваются вослед идущим, недовольно переглядываясь при этом, мохнатые и рогатые морды охотничьих трофеев неожиданно тут и там вылезали из тьмы. Слуга часто опускал подсвечник, предупредительно освещая порожки, ступени и даже края ковров на их пути.

Студент с некоторым смятением заметил, что свечи горят уже не оранжевым, как им положено, а жутковатым зеленым пламенем, цвет которого по мере их дальнейшего передвижения по дому постепенно сменялся на мертвенно-синий. Впрочем, молодому человеку приходилось слышать о веществах для пропитки фитилей, придающих свечному пламени неестественные оттенки, и он усмехнулся уловкам хозяина, напускающего на себя таинственность, однако не мог не признать, что нехитрый трюк весьма впечатляет.

Они миновали ряд зеркал, отразивших в глубине своей процессии с огоньками в руках.

Когда слуга с легким поклоном отворил дверь отведенной Юлиусу комнаты, свеча горела уже темно-фиолетовым пламенем и не освещала ничего. Казалось, они вошли в пещеру.

- Прикажете растопить камин?

- Да, извольте, - растерянно отвечал юноша, вертя головой и пытаясь угадать обстановку в громоздящихся вокруг глыбах мрака, и всеми силами пытаясь скрыть, что ему жутковато.

Безликий слуга оставил подсвечник висеть в воздухе. Впрочем, едва огонь запылал в камине, страхи рассеялись. Юноша увидел, что подсвечник стоит на каминной полке, «пещера» при свете оказалась старомодно обставленной комнатой, а безликий слуга – обычным арапом в ливрее, с лицом, вспотевшим от каминного жара и усердного раздувания огня.

Юлиус приосанился, по-хозяйски огляделся, отвел штору, и тут словно разряд от лейденской банки встряхнул его – из наружной темноты в упор глядели два красных глаза!

Отскочив, он понял свою ошибку: то были не глаза, а отраженная в стекле пара свечных огоньков, ставших к тому времени алыми.

- Завтрак подают в девять после третьего удара гонга, - невозмутимо, с поклоном, сообщил слуга и вышел, пятясь.

Юноша остался один. Как-то не хотелось ему ложиться спать в комнате, где все тени плясали вместе с каминным огнем. Кровать под балдахином и камин, раззявив пасти, казалось, спорили, кто проглотит постояльца. К тому же, не в силах забыть страшные глаза, юноша избегал даже поворачиваться к окошку. Как наяву, мерещились ему воспаленные белки и пламенная радужка вокруг зрачка – как он могпринять это за отражение свечек. Юлиус чувствовал себя не в своей тарелке, однако приписал свое состояние избытку пива и впечатлений.

 

Он взял с каминной полки свечу, зажег ее и выглянул наружу. Дверь комнаты открывалась в зал с высокими зеркалами, в глубине которых по пути сюда ему привиделись процессии.

«Держу пари, зеркала установлены друг напротив друга, вот я и увидел ряды отражений».

Юноша подошел к ближайшему зеркалу, намереваясь исследовать его расположение относительно других, но вздрогнул и едва не выронил свечу. Зеркало отразило ежиное рыло. Ниже рыла помещался его собственный камзол. Юлиус невольно ухватился за лицо: нос, пух вместо усов, губы – все было на месте. Он открыл рот, и харя с колючками на голове тоже открыла рот. Было в ней нечто, напоминающее его собственную физиономию.

«Лауданум! – осенило студента, который помимо философии, усердно штудировал раздел медицины, касающийся действия всяких интересных веществ. – Прохвост опоил меня какой-то дрянью! Надо держать ухо востро. Ведь зачем-то ему это понадобилось!»

Рассуждая так, юноша перешел к другому зеркалу, и уже не дрогнул, увидев на собственных плечах тигриную морду. Игра показалась ему забавной. Однако в следующем зеркале он не отразился вовсе. Зато увидел газон с могучим деревом, под которым стоял домик с окошками под самой крышей – нечто вроде мастерской или кузницы. Свет маленькой яркой луны заливал пейзаж.

Юноша оторопел, но в следующую секунду понял, что перед ним дверь на улицу, обрамленная, шутки ради, так же, как и зеркала. Он обрадовался собственной догадливости, и не задумался, откуда взялась полная луна в ночь новолуния.

В домике горел свет.

«Надо поглядеть, что там затевают, - подумал юноша. – может, лучше сразу делать отсюда ноги, не дожидаясь утра!»

Пригибаясь, он добежал до дерева, вскарабкался на могучий сук и, свесившись, заглянул в окошко.

Точно, в домике находилась мастерская, скорее даже, лаборатория. Посередине комнатушки высилось подобие шкафа с колесом в человеческий рост на боку, со множеством рукояток на дверце и поддоном спереди. Молодой человек сразу заподозрил в этом устройстве станок для чеканки монет.

«Э! Так вот чем балуется тут хозяин! Это будет получше фокусов со свечками!» - сказал он себе и стал смотреть.

В углу мастерской шевелилась тень, но сколько молодой человек не тянул шею, не мог разглядеть, кто ее отбрасывает. Однако вскоре все разъяснилось: из угла вышел привезший его господин со свинцовым листом в руках, подошел к шкафу, всунул лист в прорезь и с усилием налег на колесо. В поддон посыпались серые монеты.

«Он чеканит монеты из свинца? Зачем? А, понял! Он потом позолотит их. Умно, хотя рискованно» - подумал юноша, но в следующий момент повис на суку, подобно зверю ленивцу, вытаращив глаза и округлив рот.

Бледный господин принялся пригоршней вычерпывать монетки из поддона и пересыпать в мешочек, причем едва его изящные пальцы касались серых кругляшек, те приобретали благородный золотой цвет и свойство мелодично звенеть – этот звон вечно безденежный студент ни с каким другим не спутал бы.

Собрав все монеты, фальшивомонетчик открыл сундук и опустил полотняный мешочек на слой точно таких же, а потом вставил новый лист и опять взялся за колесо.

У Юлиуса разгорелись глаза.

«Этакого богатства мне хватило бы на всю жизнь! Незачем ждать подачки за охмурение какой-то девки! Сундук, похоже, не запирается вовсе, а уж в мастерскую я как-нибудь да пролезу, хоть через окошко! Только бы дождаться, когда он уйдет!»

В азарте юноша не замечал, что прижался лицом к стеклу и громко сопит. Бледный господин поднял голову, и на долгий миг глаза их встретились. Тут в поддоне загрохотали серые монеты. Господин схватил одну и щелчком пустил в лицо непрошенному свидетелю. Раздался звон...

 

...Звон все не умолкал, и, с трудом продрав глаза, юноша сообразил, что это гонг зовет на завтрак. Он вскочил, озираясь в поисках одежды. Его вещи пропали, зато на кресле возле кровати лежал шелковый костюм самой модной расцветки – в кремовую и зеленую полоску - и шейный платок из изысканных кружев. Под креслом стояли новехонькие башмаки. Тут же имелись чулки подходящего цвета.

Облачившись в обновы, со звуком второго гонга он вышел на поиски столовой, бормоча под нос:

- Ну и местечко! Ну и выпивка у этого трактирщика! Что сон, что явь – фиг разберешь.

Он и в самом деле плохо помнил вчерашнее. Последнее смутное воспоминание было о падении (возможно, в постель).

Золотой звук гонга в третий раз наполнил закоулки дома. Молодой человек пошел в направлении звука и не ошибся. Нарядный арап в пудренном парике отставил колотушку, который ударял в диск, и с поклоном распахнул перед ним двери в столовую.

За дальним концом бесконечно длинного стола сидел господин в черном – издали он казался игрушечным, справа от него горбилась какая-то девица с распущенными волосами. Прибор слева был свободен.

Пока молодой человек добрался до своего места, он успел испытать самые разнообразные чувства: от смущения и любопытства до развязного самодовольства. Наконец, он уселся на стул, подвинутый ему тем же арапом, что бил в гонг.

Юноша оглядел кушанья, скользнул взглядом по понурой деве – лицо скрыто под завесой волос - и с обожанием воззрился на благодетеля.

- Вы правы, мой юный друг, любоваться тут нечем. Однако, именно это недоразумение вам предстоит обучать. К сожалению, она не только тупа, но и глуха. Я имею ввиду музыкальный слух. В этом плане – глуха, как чурбан, а так-то слышит неплохо, особенно то, что не предназначено для ее ушей. Стой! Куда? – прикрикнул он на девушку, вскочившую и собравшуюся было бежать из-за стола. – Она еще и дурно воспитана, каюсь! Карлотта! Сядь, как положено, и улыбнись господину учителю.

Ансельму было неловко, что при нем унижают девушку, хотя бы и неотесанную уродину. Он снисходительно улыбнулся бедняжке.

Та отвела с лица пряди, и словно два черных солнца глянули из тумана. Карлотта, не улыбаясь, смотрела на парня с робкой надеждой. Огромные влажные глаза блестели от слез. Она была прекрасна. Кожа, такая же бледная, как у мужчины, светилась, словно лепестки лилий. Потрясенный юноша не знал, что сказать. Красноречие впервые изменило ему.

Зато хозяин стола болтал с удовольствием.

- Нынче пулярочка удалась на славу! Воздайте ей должное, господин учитель! Не правда ли, шедевр? Рот сам улыбается, стоит положить в него кусочек. А вот парфе! Покойная мать моей дурочки обожала его, но не часто ей удавалось полакомиться. Вина? Утром я предпочитаю белое. Собственный виноградник, южный склон, десятилетняя выдержка. Вы не пробовали пирожков. Разумеется, это пища для простонародья, но мой Ансельм готовит их как бог.

Девушка, между тем, вяло ковыряла ложкой кашу в стеклянной миске. Судя по цвету, каша была сварена на воде.

Чернокожий слуга в парике и перчатках внес блюдо с пестрыми сладостями, вышел и тут же вернулся через противоположную дверь с чайной утварью на подносе, и не успел Юлиус глазом моргнуть, как он же поставил перед ним чашу для ополаскивания рук.

- Ваш Ансельм словно обладает способностью одновременно бывать в нескольких местах.

- Точно замечено, - тонко улыбнулся господин. – Гениальный слуга! Конечно, он не мог поспеть везде, пока я не сделал с него около полусотни копий. Но имя пришлось оставить прежним. Имена менять нельзя, понимаете? Иначе магия не работает. Поэтому все копии зовутся Ансельмами. Впрочем, в сравнении с пользой, которую он приносит, неудобство невелико!

Юноша не понял шутки, но, на всякий случай, хихикнул в ответ.

Господин Куррадо, развеселившись, бросил на стол салфетку, показывая, что завтрак окончен.

- Погода прекрасная, и я весьма рекомендую вам заняться музыкой в беседке у ручья. Ансельм принесет лютню и ноты, - сказал он на прощанье. – Место уединенное, там никто не помешает вашим занятиям.

 

«И дернула же меня нелегкая назваться Ансельмом! Сам себя обозвал слугой», - с досадой думал юноша, следуя за Карлоттой. Девушка шла, сгорбившись и опустив голову. Узкая пяточка, то и дело мелькая из-под грубого подола, заставляла его сердце биться быстрее.

- Вот и беседка, - прошептала Карлотта, поднявшись по ступеням и грациозно касаясь рукой перил, увитых каприфолью. Она застенчиво отводила взгляд, стесняясь смотреть на юношу. Он тоже испытывал непривычную робость.

- Должен признаться, меня зовут не Ансельмом. Мое имя - Юлиус.

- Юлиус! – потрясенно вскричала девушка, и, забыв страх, снова вскинула на него свои черные солнца. Взор ее проник в самое сердце юноши. – А меня – Юлия! Это ведь что-нибудь значит, да?

- Почему же господин Куррадо...

- Дядя дразнит меня Карлоттой, чтобы позлить. Так звали его собаку, которую я терпеть не могла. Он вообще держит меня очень строго...

- Это я заметил...

- Потому что... неважно! Видите, он даже платья приличного мне не пошьет. - Она грациозно приподняла подол своего рубища. – И кормит только овсянкой. Я никого не вижу, кроме него и Ансельмов! Я так несчастна!

Глазищи ее еще ярче заблестели от слез.

Это был самый подходящий момент, чтоб обнять тонкий стан, но Юлиус в присутствии Юлии испытывал незнакомое доселе смущение. Вместо этого он вынул из-за обшлага слегка помятый сладкий пирожок и преподнес ей.

Юлия жадно впилась в лакомство зубами.

- Боже, как вкусно! Так вот что ест дядюшка! Теперь мне совсем не захочется овсянки.

- Но почему вы не взбунтуетесь?!

- Чтобы дядя превратил меня в дерево или в птицу, или еще хуже – в клетку для птицы?!

«Похоже, здесь все слегка того» - подумал Юлиус, и взялся за лютню.

Он спел, как умел, «Зеленые рукава», «Не для меня придет весна» и «Черные глаза». Слушательница была в полном восторге, как если бы внимала итальянской знаменитости.

 

Юлиус впервые в жизни влюбился. Да что там! Втюрился, втрескался, врезался по самые уши! Прежде никогда с ним такого не случалось. Всегда он смеялся над влюбленными, а теперь сам увяз в сладкой западне. Куда бы он не глядел – везде стояла перед ним Юлия. Время его раскололось на две части: с Юлией и без. При любимой он жил, без нее – томился и прозябал. Если бы не способность мечтать, бедняга зачах бы с тоски. Даже сны его были полны Юлией.

Каждое утро он с нетерпением летел на урок, разумеется, не музыки, а искусства намеков, прикосновений, флирта. Ученица схватывала все на лету. Весьма скоро они перешли к изучению поцелуев.

Когда звучал гонг на обед, Юлиус, с трудом оторвавшись от любимой, тут же начинал мечтать о новом свидании. В любовной горячке он не замечал ни того, что ест и пьет, не слышал слов господина Куррадо, лишь кивками и междометиями машинально поддерживая беседу. Он видел лишь лукавый черный глаз за распущенными волосами и чувствовал, как маленькая ножка давит под столом его башмак. Юлиус не замечал, как ветшает дом, как покрываются серыми разводами зеркала, отвисают углы обоев, лезет набивка из прохудившихся диванов, лысеют ковры и чучела, а вездесущий Ансельм встречается все реже. Даже состояние собственного костюма его не беспокоило.

Чтоб унять сладкую боль и убить время до нового свидания, он бродил по парку. Сквозь любовный морок практичный Юлиус все же помнил, что где-то возле дома безо всякой охраны стоит сундук, набитый золотом. Но сколько он не исследовал окрестности, так и не нашел ничего похожего на домик под старинным деревом, и с неохотой вынужден был признать, что, скорее всего, это место ему пригрезилось.

В мечтах Юлиус воображал, как увозит Юлию из дома, где она так несчастна. Будущее рисовалось ему смутно – но там была постель, распущенные волосы Юлии, ее белые плечи и сползающая с груди рубашка...

 

Юлиус решил действовать. Он спустился мимо деревни к реке, и приглядел лодку, привязанную под ивой. В темноте он вернулся, перерезал веревку, и действуя корягой вместо шеста, поскольку предусмотрительный лодочник унес весла, отвел лодку вниз по течению и спрятал в тростнике напротив господского дома. Теперь оставалось получить плату за работу, а еще лучше – украсть с полдюжины мешочков с золотом – привидевшиеся сокровища все не давали молодому человеку покоя – и бежать.

В беседке, покрывая поцелуями ручку любимой вплоть до плеча, он спросил:

- Ты хотела бы уехать из дядиного дома?

- Да, но это невозможно, - отвечала девушка, и в глазах ее, только что сиявших от наслаждения, блеснули слезы. – Дядя не отпустит меня.

- А кто его спросит? - воскликнул Юлиус, добавив мысленно – «хрыча старого».

Но тут способная ученица припала к его рту жадным поцелуем, сделав дальнейшие уговоры невозможными, и обе души понеслись в рай.

 

Луна едва вошла во вторую четверть, когда Юлиус, возвращаясь из ежевечерних скитаний, обнаружил в зеркальном зале господина Куррадо, развалившегося в кресле. Молодой человек с удивлением заметил, как его наниматель постарел и погрустнел, и глубокие морщины взяли в скобки рот с обвисшими уголками. Сейчас он напоминал несчастного бесхозного пса.

- Вы прекрасно выполнили работу, молодой человек, - уныло промолвил господин Куррадо, поднимаясь ему навстречу. - Возьмите вашу плату и немедленно уезжайте. Ансельм отвезет вас на постоялый двор. – С этими словами он протянул Юлиусу вожделенный увесистый мешочек из сновидения. Парень на миг даже забыл про возлюбленную.

Дрожащими руками, будто отводил грубую ткань от шелковой кожи Юлии, он раскрыл горловину и заглянул внутрь. Серые свинцовые кругляши наполняли мешок.

- Вы... издеваетесь? – голос юноши пресекся, и он почувствовал, как гнев наполняет его.

- В чем дело? - Господин Куррадо быстро перехватил мешочек и тоже посмотрел внутрь. – Проклятье! Я не думал, что все зашло так далеко! Скажите, Юлия очень счастлива с вами?

«А твое какое собачье дело?!» - хотел огрызнуться юноша, но вспомнил, что за работу он здесь выполняет, и процедил сквозь зубы:

- Надеюсь.

- Ай-яй-яй, - сказал господин Куррадо, снова опускаясь в кресло, и закрывая лицо бледной рукой, - если те, кому я платил, обнаружили, что золото стало свинцом, то пропала моя репутация. Вы весьма преуспели, - он поднял голову и поглядел на Юлиуса страдальчески сведя брови. – Честно говоря, я не ожидал от вас такой прыти. Оно, конечно, бедняжка истомилась...

- Слушайте! – вдруг перебил он себя, хватая ничего не понимающего Юлиуса за руку, - есть выход. Ступайте к ней и скажите, что вы шутили и только играли в любовь, что вы смеялись над ней. Что мы поспорили... Что вы совсем не любите ее, и презираете, и что такая дура никому не нужна! Сделайте это, и получите еще столько же! Золота! Настоящего! Ступайте же скорее, я провожу вас. Действовать надо немедленно...

Кровь бросилась в лицо юноше от такого подлого предложения, но он вовремя сообразил, что, дав волю негодованию, упустит шанс бежать с возлюбленной. Он плохо понимал, какой смысл господину Куррадо издеваться над Юлией, но в том, что его вот-вот навечно разлучат с любимой, выставив из дома, вообще не было никакого смысла!

- Без вас знаю, где она живет, - огрызнулся парень и поспешил по знакомым коридорам к башенке, оставив старика позади.

Взбежав по винтовой лесенке, отчего голова его уже физически пошла кругом, Юлиус бросился к ногам испуганной Юлии.

- Если мы сейчас же не сбежим, твой дядька вышвырнет меня, и мы уже никогда не увидимся!

Эти слова подействовали лучше любых уговоров. Юлия тут же накинула шаль, и последовала за любимым, но в дверях вдруг повернулась и бросилась к постели.

- Нам некогда..., - начал Юлиус, но девушка показала ему вынутый из-под тюфяка узелок.

- Матушкины драгоценности. – Она спрятала узелок за пазуху.

Юлиус схватил Юлию за руку, и они помчались вниз по лестнице, которая никак не кончалась. В темноте казалось, что башня шатается.

- Мне страшно, мне страшно! Я так боюсь! – причитала Юлия. – Он не отпустит меня!

 

Юлиус повел ее знакомым коридором к выходу. Он помнил, что сбоку от крыльца начинается живая изгородь, под прикрытием которой они смогут добраться до ручья, а дальше – к реке, где в камышах ждет лодка.

- Куда мы бежим? – спросила, задыхаясь, Юлия.

- К парадному входу.

- Но он с другой стороны.

Теперь Юлиус и сам видел, что каким-то образом умудрился заблудиться. Он позволил девушке вести их, но вскоре та, опустив руки, остановилась у подножья широкой беломраморной лестницы.

- В доме нет такой лестницы. Дядя нарочно путает нас. Он не отпустит...

- Ерунда! – воскликнул Юлиус. – В любом лабиринте действует правило левой руки. Если все время сворачивать налево, придешь к выходу!

И милая Юлия доверчиво вложила в его руку свою и так посмотрела, что Юлиус ощутил себя героем.

Но ненадолго, потому что из темноты в окне над лестницей на них глянули горящие алые глаза. Судя по величине и расстоянию между ними, их обладатель был гигантом.

Юлиус схватил девушку в охапку со всеми юбками и шалями и, задыхаясь, опустил на пол лишь в темном коридоре.

- Кто это был?

- Где?

Но тут Юлиуса чуть не хватил кондратий, поскольку он увидел, как покачиваясь, к ним приближаются два алых язычка пламени. Ему не стало легче, даже когда он понял, что это идет Ансельм со своим подсвечником.

- Куда изволите быть препровожденными?

Юлия сильно дернула парня за руку, и они побежали неизвестно куда, налетая во мраке на невидимые углы, сбивая стулья; один раз Юлиус с размаха даже опрокинул какое-то большое чучело, расчихавшись от пыли.

- Куда изволите, чтобы я вас проводил?

Юлия вскрикнула безнадежно, как раненая птица, и они помчались наугад в обратную сторону.

Наконец, девушка, споткнувшись, упала на колени и вцепилась в свои шелковые волосы обеими руками.

– Он не выпустит нас! Ах, почему, почему я так несчастна!

Юлиус видел, как возлюбленная, сжав руками пряди, в отчаянии раскачивается взад и вперед, сидя на полу. Тут до него дошло, что темнота размыта лунным светом.

Они находились в зеркальном зале. Как они туда попали – неясно. Резная рама окаймляла выход на лужайку. И не жалкий лунный обмылочек, соответствующий календарю, а полная луна величаво сияла снаружи, заливая светом газон, старинное дерево и домик с приоткрытой дверью.

- Сюда! – Юлий потянул любимую за собой, но та вдруг уперлась, в панике сделавшись неожиданно сильной.

- Нет!

- Тогда посиди тут! Я сейчас! Мы будем богаты!

- Ты пропадешь!

Не обращая внимания на Юлию, которая плакала и цеплялась за него, Юлиус рванулся к двери, но тут же возвратился, крепко поцеловал любимую и одним прыжком проскочил сквозь проем.

 

В мастерской, как и мечталось, никого не было. Шкаф-станок блестел повернутыми горизонтально рукоятками. Забытый золотой одиноко светился на поддоне, подражая луне.

Юлиус, обежав шкаф, с размаха упал на колени перед сундуком и замер. Он боялся открыть крышку, боялся обмана, но все же, затаив дыхание и зажмурив один глаз, осторожно приподнял ее. Мешочки лежали плотными рядами.

Юноша развязал первый попавшийся – золото! Вынул этот мешочек, за ним - второй, третий, но почувствовав их вес, сообразил, что много не унесет, и как ни жаль, придется ограничиться этой тройкой. От жадности прихватив с поддона сиротливый золотой, он бросился обратно.

Выбежав на лужайку, остановился. Он не мог поверить своим глазам. Дом исчез.

 

В это время Юлия, переживая крепкий и верный поцелуй любимого, идущий от самого сердца, уверилась в своем друге, успокоилась и даже заулыбалась. Но едва она, вопреки опасности, почувствовала себя счастливой, как дверь, в которую вышел Юлиус словно подернулась ледком, исказившим лунные лучи. Ледок окреп, стал подобен стеклу, а потом и зеркалу. Луна пропала, и Юлия, оставшись одна в темноте, снова запричитала:

- Горе мне, горе! О, почему я так несчастна?!

Настроение ее менялось, как у младенца.

Она увидела в зеркале приближающиеся отражения огней в двойном подсвечнике Ансельма и довольного, раскрывшего ей объятия, дядюшку.

 

Юлия вскрикнула, как подбитая птица и, потеряв разум, бросилась прочь от дяди, прямо в зеркало, куда ушел любимый. В своем отчаянии она даже не удивилась, что проскочила сквозь стекло на лужайку.

А Юлиус едва не выронил мешки, увидев, как на фоне призрачного дома появляется призрак его возлюбленной.

Становясь с каждым шагом все вещественнее, Юлия подбежала к нему, они схватились за руки, и, хотя мешки с сокровищем нещадно лупили по коленкам, припустили вниз по склону, не заботясь о том, куда попадут.

 

Выяснилось, что дорогу они выбрали правильно. Едва выбежав на косогор, увидели мирно спящую под нарождающейся луной деревеньку, тихую реку и камыши со спрятанной лодкой.

Сгибаясь под тяжестью добычи, Юлиус похромал вниз. За ним вприпрыжку спускалась Юлия.

Оставалось пересечь темные кусты тальника, углубиться в камыши – и они спасены!

 

Из зарослей навстречу им поднялся демон с красными глазами, с рогами, как у буйвола, с поднятыми по-медвежьи когтистыми лапами, причем каждый коготь был длиной с хороший кинжал. Хвост хлестал по прутьям, ломая их. Но самое ужасное, что в страшилище угадывался никто иной, как господин Куррадо, потерявший человеческий облик.

 

Юлиус застыл в совершенной растерянности. А меж тем, вокруг беглецов резвились русалки, словно нарисованные на темном воздухе светящимся карандашом, сияли золотые узорчатые леопарды, крохотные летучие создания парили всюду, верхом на пушинках чертополоха. На ивовых кустах распустились розы необычайной красоты. Звучала музыка и веяли ароматы. Протрусила компания единорогов, сотканных из лунного света. Каждый нес на себе призрак королевы – за ними тянулся шлейф из цветов, бабочек и волшебных символов. Любой, кто пожелал бы, смог бы прочесть в них тайны вселенной. Но Юлиус видел лишь красноглазую харю.

 

И тут раздался голос Юлии. Не убоявшись ночных фантомов и ужасного оборотня-дядюшки, она выступила вперед:

- Я знала, что ты никогда не отпустишь меня! Но твое колдовство закончилось, потому что я счастлива! Я счастлива, я люблю – знай это!

И она поцеловала Юлиуса таким поцелуем, который не забывается до могилы.

 

Когда их уста разомкнулись, свет ночных фантомов померк, из переломанных кустов выбрался господин Куррадо, маленький, исцарапанный и помятый. Никаких чудес вокруг больше не наблюдалось.

Дядюшка Юлии улыбнулся печальной слабой улыбкой.

- Ну что, герой-любовник, твоя взяла! Раз девочка счастлива, я беззащитен, увы, как улитка без раковины. Но видишь ли какое дело: ты не сможешь увести ее дальше реки – она порождение этого дома, и растает, как греза, удалившись от него.

«Теперь он поймал нас обоих», - обреченно подумал Юлиус, глядя на тающее во тьме бледное девичье личико.

- Ты лжешь - с ненавистью вскричала Юлия, высвобождаясь из объятий и, как оружие, наставляя на дядю палец. - Я не порождение твоего поганого дома, я родилась во Франции, в Париже, на улице Дырявого котла! Когда мама умерла, ты забрал меня к себе, и стал издеваться.

- Пойми, Юлиус, - отмахнувшись от девушки, сказал господин Куррадо, - Карлотта, то есть Юлия, крайне важна для меня. Она уникальна. Как видишь, я посвятил свою жизнь магии. Но мой собственный магический дар весьма скромен - стыдно сказать, он годится лишь для ярмарочных фокусов. Юлия же обладает способностью многократно усиливать его. Рядом с ней я становлюсь полноценным магом. Беда в том, что эта ее способность проявляется, лишь когда она несчастна. Я взял на себя заботы о девице, но вынужден был поддерживать ее в печали, каюсь. Но ведь многие живут гораздо хуже. Взять хотя бы крестьянок, работниц, сироток, вдов! Я заставлял ее страдать не более, чем это необходимо! Со временем она стала привыкать, и даже умудрилась находить в своем положении некоторую приятность. Мое волшебство от этого стало хиреть, а ведь я нахожусь в шаге от завершения исследований. Дело моей жизни под угрозой. И вот, я решил, что разбитое сердце и любовные страдания выправят положение, сделав ее несчастной на время, необходимое для завершения штудий. А уж после я не буду нуждаться в ней. Осталось совсем чуть-чуть, лет десять, не более. Она совсем не так страдает, как хочет показать – эти дочери Евы всегда притворяются! Юлиус! Сделай же, как я прошу, и получишь награду. Если не доверяешь мне, то останься в доме, живи здесь. Тебе только и надо, что разбить ее сердце, и мой волшебный дар воссияет. Клянусь, я сделаю тебя богатым, осыплю алмазами, все девы мира падут к твоим ногам! Ты совершишь деяния, которые прославят тебя в веках! А хочешь, познаешь истину – ведь ты философ! Это я тоже смогу.

Напрасно волшебник сотрясал воздух своим красноречием. Помыслы Юлиуса были куда проще. Славная женушка да толстый кошелек – вот верх счастья в его представлении. У него уже есть Юлия и три мешка с золотом – чего еще ему желать!

Он обнял суженую за талию и повел к реке.

 

Они отыскали в камышах лодку.

Когда Юлиус передал племяннице незадачливого чародея последний драгоценный мешочек, лодка осела в воду по самые борта, но удержалась на плаву. Отталкиваясь от берега корягой, Юлиус бросил последний взгляд на дом. Из-за косогора виднелись лишь трубы, и на фоне звезд темнела фигурка одинокого человека, смотрящего им вслед.

 

До рассвета они плыли по течению, отталкиваясь корягой от отмелей, потом причалили к берегу и отдохнули в заброшенном рыбачьем шалаше. Они жили бы в этом раю хоть всю жизнь, но голод заставил идти дальше.

Юлиус заглянул по очереди во все три мешка, и, как боялся, нашел в них свинцовые бляшки. Юлия была счастлива, и волшебство перестало действовать. Но он не мог так сразу расстаться с расколдованным сокровищем и взвалил его себе на спину.

Они выбрались на дорогу, и в первом же встречном трактире Юлиус удачно продал кутившим там господам несколько свинцовых монеток в качестве забавных диковин и с удовольствием принял приглашение присоединиться к трапезе. Юлия, изголодавшаяся на овсянке, обнаружила завидный аппетит. Оставшиеся монеты Юлиус продал за бесценок в придорожной кузнице, поскольку устал тащить их.

Ночевать они остановились на захудалом постоялом дворе. Унылая хозяйка пожаловалась, что с тех пор как она вдовеет, дела идут все хуже и хуже, из рук вон плохо, и ищет она человека, согласного взять трактир в аренду за небольшую плату. Кабы такой нашелся, она немедленно оставила бы хозяйство и уехала к сестре в город.

Влюбленные, обнимаясь, всю ночь обсуждали эту возможность, и к утру решили, что ежели прорубить дорогу от проходящего за леском большака, да поставить указатель, то убыточный трактир сможет давать неплохой доход. Юлиус понял, что пришла пора остепениться и покончить с беспутной студенческой жизнью.

Утром, получив из ручек Юлии две золотые брошки и цепочку в качестве задатка в счет будущих доходов, хозяйка подписала бумагу, составленную бывшим студентом, после чего все трое отправились в мэрию ближайшего городка, где засвидетельствовали сделку, а Юлия с Юлиусом заодно заключили брак.

 

Юлиус оказался на диво хорошим трактирщиком, изворотливым и ловким. Дело пошло, и вскоре на месте старой развалюхи желтели свежими срубами два просторных нарядных дома с городскими затеями, вроде веранды для приятного кофепития и очага для приготовления мяса на открытом воздухе, со столом под полосатым навесом.

Черные волосы Юлии, очистившись от колдовства, высветлились до золотистых, она раздобрела на трактирных харчах и стала напоминать сдобную булочку, только что вынутую из печи. Черные глазищи ее на румяном округлившемся лице больше не казались громадными, тем не менее замечали любой непорядок в хозяйстве. Она родила Юлиусу шестерых сыновей, горластых, настырных и бойких, зеленоглазых, как блудливые коты. Они помогали отцу по хозяйству, а со временем пошли по его стопам, открыв вдоль большака ряд всем известных трактиров, а старший сын даже занял должность в мэрии.

 

Дом на холме как-то очень быстро обветшал, обрушился, и развалины его заросли ежевикой...

Про чудеса в тех краях больше никто не слышал.


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...