Маленькая Гео потеряла деревянный кубик. Она бегала по дому и по двору, пытаясь отыскать свою пропавшую игрушку. Садовник Сом, задёрганный расспросами ребёнка, бросил грабли и пошёл по делянкам, заглядывая под колючие кусты крыжовника, в надежде поскорее разобраться с этой проблемой. Досталось и служанке. Бойкая, полноватая женщина со смешным именем Уйка долго отмахивалась от Гео, но потом сдалась, заткнула свою большую поварёшку за пояс, взялась за веник и пошла возить им под кроватями, громко ругая девочку за беспечность. Хорошо, что охотник Зоки не ушёл в Долину; ему удалось унять малышку.

— Твой кубик потерялся, — сказал он Гео. — Я думаю, ты понимаешь, что это означает.

— Конечно понимаю! — топнула ножкой Гео. — Теперь он лежит где-то, а я не знаю где!

— Я мог бы сказать, где, — загадочно произнёс Зоки, продолжая плести верёвку для силков, сидя на завалинке у нашего дома. — Но тебе всё равно не удастся его оттуда забрать.

— Неправда! — фыркнула Гео. — Скажи! Я заберу!

— Всё просто: у тебя был кубик... В прошлом. В настоящем его у тебя нет. И единственное место, где он остался — в воспоминаниях. И если тебе действительно дорога эта игрушка, то ты навсегда сохранишь её в своей памяти.

После этого рзаговора Гео успокоилась, нарвала себе одуванчиков и отправилась играть на луг, где была мамина могила. Ох, Зоки! Что бы мы без него делали! До недавнего времени только мама была способна успокоить Гео, когда та что-то теряла. А в последнее время сестрёнка, да и я, всё чаще разговаривали именно с Зоки. И нам всё время хотелось, чтобы он скорее возвращался из Долины. Именно Зоки по вечерам рассказывал моей маленькой сестре и малышу Бумо ту же сказку, что раньше нашёптывала мама.

— Есть одна большая долина, — начинал Зоки, когда Уйка гасила жировые горелки, а мы забирались под одеяла. — И в конце этой долины, на горе есть утёс. На том утёсе стоит дом, где в детской комнате разложен игрушечный шалашик. Под шалашом ковёр, скрывающий люк. Под тем люком начинается тайный ход, который ведёт к дубовой двери. За этой дверью — пещера. В пещере — ступеньки, выходящие на другую сторону горы. Там, над долиной с мёртвой рекой, на отвесном склоне есть узкий каменный карниз, ведущий в расселину. В этой расселине скрыта нора. В норе – комната. В комнате стоит сундук. А в сундуке...

Гео каждый раз слушала эту сказку, открыв рот. Малыш Бумо прижимал свои мохнатые уши к голове и тихонько сопел чёрным влажным носиком. И Бумо и Гео немного боялись сказки, и поэтому держались за веточки Зоки, которые росли у него из головы вместо волос. Гео сжимала длинные мягкие древоподобные локоны охотника маленькими ручками, а Бумо — чёрными лапками с белыми коготками.

— А что в сундуке? — шёпотом спрашивала Гео.

— Я думаю, там карта, — отвечал каждый раз Зоки, отчего Гео начинала недовольно мычать, а Бумо издавать своей мохнатой пастью что-то похожее на рычание. Дети уже знали, что на той карте будет нарисована долина, а в конце долины гора, на которой стоит дом, и так далее... Но Заки всё равно рассказывал историю по кругу, до тех пор, пока мы все не засыпали. А сам Заки после этого отправлялся ночевать к себе в комнату, либо, что бывало гораздо чаще, спускался в Долину. Если он уходил, то тревожиться не стоило. Оставался он в основном лишь тогда, когда приходили они. В такие вечера мы запирали дом, а садовник Сом не ночевал в сарае, а стелил себе на кухне, на поленнице у печи. Такие ночи были самыми тёмными. Помню, мама говорила, что даже фиолетовый туман Долины не светится из-за появления тех, кого ни я, ни Гео, ни малыш Бумо никогда не видели.

 

Одним солнечным деньком, как раз после такой ночи, когда Зоки ночевал с нами в доме, я спустился с крыльца и прошёл вперёд по траве к самому обрыву. Отсюда долина была как на ладони: в ярком свете дня фиолетовый туман таял над далёким речным руслом, и поднимался паром над лесами, где росли сплошь синие ели.

— Рузи! — окликнула меня с крыльца служанка Уйка. — Не забывай следить за малышом! Я не хочу снова слышать, как Сом жалуется!

— Не забуду! — отмахнулся я, а потом вспомнил, что сегодня была очередь Гео следить за тем, чтобы маленький Бумо не воровал с огорода репу.

— Вон ты где! — окликнула меня сестра, выпрыгнув из-за куста крыжовника. — Пошли смотреть на улей!

Я взял Гео за руку, и мы побежали по утёсу к тому месту, где начиналась тропинка в Долину. Она была сразу за лугом, на котором мы похоронили маму. Я всегда боялся, что Гео заиграется тут, упадёт с нашего утёса и разобьётся. Да, я прекрасно знал, что она никогда не приближается к ульям, поставленным вряд у самого края, потому что до жути боится этих пчёл. И всё же я переживал за сестру и всегда брал её за руку, если мы выбегали на лужок.

Некоторое время назад, я точно не помню когда, после обильного дождя, один из ульев подмыло, и он упал с утёса, разбившись о камни. Пчелиный домик пролетел вниз аршинов десять.

Мы вышли на тропинку и сразу же перелезли старый заборчик, чтобы попасть на склон. Аккуратно спустившись, почти съехав по пыльным камням, мы ухватились за большой валун. Под ним шла почти отвесная скала, а справа — небольшой выступ, где и остались обломки улья.

— Смотри, кажется, пчёлы решили поселиться в своём разрушенном доме, — сказала Гео, прижавшись к моей руке.

— А может, они просто прилетели, чтобы забрать старые соты и мёд? — предположил я.

Тут на нас посыпались камушки. Я поднял взгляд и увидел на тропинке Зоки.

— Подожди, Зоки! — воскликнул я, схватил сестрёнку и стал карабкаться обратно. — Ты обещал, что мы пойдём вместе!

— Не сегодня! — ответил ветковолосый. — Присматривай за сестрой, а я скоро вернусь!

— Это нечестно! — чуть не расплакался я, и ударил кулаком по тропинке, на которую мы с Гео вползли со склона.

— Увидимся! — не оборачиваясь, ответил Зоки, и помахал мне рукой.

— Ха! Снова тебя не взяли! — стала дразнить меня Гео.

— В следующий раз мы с ним вместе спустимся! Вот увидишь!

— С чего бы? Он никого никогда не брал с собой. Только Лун с ним ходил, когда жил с нами.

— Ты-то откуда знаешь? — буркнул я, поднялся и направился обратно к дому. — Ты и помнить такого не можешь; совсем маленькой тогда была!

— А ты сам не помнишь ничего! — взвизгнула Гео и показала мне язык.

— Всё я помню!

— Да? Тогда скажи, кто жил в первой комнате налево на втором этаже?

— Какая разница! — ответил я, подобрал с земли веточку и резко ударил ей по кусту крыжовника. — Эти мелочи можно не помнить. А ты сама, раз такая умная, скажи, сколько детей всего жило в доме раньше!

— Я помню, но не скажу! Просто не хочу! — гордо ответила Гео.

— Ах, так! Может, вспомнишь, что сегодня твой день следить за малышом?

Гео ничего не ответила и постаралась незаметно уйти вглубь огорода. Я прошёл на луг и присел у могилки. Я не обижался на сестру, потому что уж лучше она побудет где-нибудь у дома или в огороде, нежели тут, у края утёса. Мне совершенно не хотелось о ней сейчас переживать. Мне вообще не хотелось ни о чём беспокоиться.

Я коснулся ладонью могильного холмика. Земля была холодной и чуть влажной. Я услышал, как почва гудит всей своей массой там внутри, под травой, в горе.

«Есть одна большая долина, — вспомнил я колыбельную сказку, — а в конце этой долины, на горе есть утёс. На том утёсе стоит дом...»

Я поднялся и пошёл в огород. Сом как обычно ковырялся тяпкой на грядках с репой. Гео сидела возле делянки с луком и дёргала мокрицу, складывая сорняки в маленькие кучки.

— Знаешь, — начал я, присев рядом, — я ведь на самом деле сам не помню, сколько детей жило в доме раньше.

— Можем спросить у Зоки, — пожала плечами сестрёнка. — Или сосчитать кровати.

— Кто быстрее до крыльца! — обрадовался я и кинулся в дом. Гео взвизгнула, засмеялась и побежала следом.

Мы зашли в нашу комнату, хотя и так знали, что там три кровати: моя, Гео и малыша Бумо. Я считал, а сестрёнка загибала свои маленькие пальчики. Закончив с комнатами на первом этаже, мы направились наверх.

— Как ты думаешь, — обратился я к Гео, медленно поднимаясь за ней по лестнице и следя, чтобы сестра не споткнулась, — колыбельная сказка мамы про наш дом?

— Конечно, про наш! — уверенно ответила Гео. — Где ещё есть такой дом на утёсе над долиной?

— Где-то, наверное, есть, — пожал я плечами.

— Да нигде нет! — остановившись посреди лестницы, сказала Гео и укоризненно посмотрела на меня. — Даже Зоки рассказывал, что такого места нигде не видел! Помнишь?

Я задумался. Гео продолжала стоять передо мной совсем близко, и я заметил, как её лицо постепенно становилось таким, каким бывало, когда пчела залетала в комнату.

— Рузи! — шепнула она дрожащим голосом. — Ты чего?!

— Знаешь, Гео, — произнёс я, придя в себя, — а ведь я очень хорошо помню, как Зоки это говорил. Это было в тот день, когда он взял с собой в долину брата Луна. Да-да, точно! Они стояли на лугу, готовые ступить на тропу. Ярко-зелёные веточки Зоки развивались на тёплом ветру, а брат хмурился, пытаясь выглядеть взрослым и серьёзным. И так небрежно держал он подорожный посох, будто прошёл с ним сотни вёрст!

Гео звонко засмеялась, а потом продолжила карабкаться по ступеням на второй этаж. Мы заходили в комнаты, я считал кровати, а сестрёнка загибала пальцы.

— А сейчас иголочки на ветках Зоки совсем жёлтые, — заметил я.

— И что? Все лиственницы осенью желтеют.

— Но сейчас же не осень, глупышка! Летом все деревья зелёные. Даже лиственницы.

— Неправда! — воскликнула Гео и, запрыгнув на одну из кроватей, стала неистово скакать.

— Как неправда?! Да ты хоть знаешь, что такое осень и лето?

— Всё я знаю! А ты не знаешь. А Сом мне говорил, что если дерево старое, то оно может и летом стать жёлтым. А когда листья и иголки с него все спадут, то оно считается мёртвым. Вот!

— Ну и ладно! — насупился я. — Это последняя комната. Сколько у нас кроватей?

Гео подняла вверх обе ручки с зажатыми кулачками.

— Десять! — подытожил я. — Значит, нас было десять братьев и сестёр в доме!

И лишь сказав это, я начал припоминать, как по коридору, по лестнице и по гостиной ходили люди, разговаривали, смеялись. Я вспомнил, как и в каких местах скрипели половые доски. И только я захотел подумать о чём-то ещё, как понял, что не могу. Я чувствовал, что в памяти есть нечто, чего можно коснуться, но стоило мне протянуть руку, как всё сжималось, темнело и становилось вязким, как смола. Воздух редел, и меня одолевало удушье.

Гео внезапно спрыгнула с кровати и схватила меня за руку. Она захныкала и чуть ли не забралась на меня.

— Начинается, — простонала сестрёнка.

Я обнял её, оторвал от пола и кинулся к лестнице. Сбежав вниз, я опустил её на пол. Мы взялись за руки и метнулись на крыльцо. Там малыш Бумо по-собачьи нёсся к краю обрыва. Он остановился у самой кромки, поднялся на задние лапы и протяжно завыл.

— Услышит? — не отпуская моей руки, спросила Гео, глядя в Долину, накрываемую фиолетовым туманом.

— Он всегда слышит, — успокоил я сестрёнку.

Бумо снова протяжно взвыл.

— А успеет? — снова спросила сестра, посмотрев на багровеющее закатное небо.

— Да, — твёрдо ответил я, и погладил её по плечу.

Потом мы втроём сидели у могилки и ждали. Бумо как всегда учуял приближающегося Зоки раньше, чем мы увидели ветковолосого охотника. Малыш фыркнул, играючи зарычал, поднялся из высокой травы и, как обычный ребёнок, побежал к тропинке. Когда мы с сестрой подоспели туда, Бумо уже тёрся о ногу Зоки, вывесив набок длинный язык, а охотник чесал его за чёрным мохнатым ухом. Гео взвизгнула и кинулась на вернувшегося так, что чуть не повалила того на землю. Но Зоки устоял вместе с повисшей на шее девочкой. Я и сам обрадовался столь сильно, что обнял их всех, хотя обычно не делаю этих девчачьих штук.

Зоки еле дышал: видимо, очень торопился, поднимаясь по крутому склону горы на наш утёс. Я захотел посмотреть на его лицо, но он уткнулся в Гео и щекотал её своей зелёной бородкой. Я видел только прядь веточек, ниспадающую на его плечо и грудь. Эти древесные нити, один в один похожие на ветки лиственницы и вправду совсем пожелтели. Иголочки так и горели ярким осенним цветом. Только вот иголочек этих почти не осталось.

— Ты успел кого-нибудь поймать? — спросила Гео, когда Зоки опустил её на землю.

— Конечно, — ответил Зоки. — Но всё осталось внизу. Иначе я не успел бы к вам.

Гео крепче обняла охотника, и мы спокойно дошли до дома. Там мы затворили ставни, заперли дверь и стали готовиться ко сну. Садовник Сом улёгся на поленницу, а служанка Уйка села за стол в кухне перебирать крупу. Зоки взял Гео на руки, дал ей горящую лучинку и пошёл по комнатам зажигать жировые горелки. Так длинный коридор с лестницей залился тусклым жёлтым светом, а на стенах появились дрожащие тени баляс и мебели. В гостиной, где стоял большой стол, Зоки с Гео зажгли по горелке в каждом углу, и они стали не такими тёмными и не столь страшными. А ещё Гео зажгла две свечи на комоде под большим портретом мамы. Он висел там на стене в резной пыльной раме.

Когда спустилась ночь, Зоки снова рассказал нам сказку.

— Есть одна долина, — таинственно начал он. — А над ней гора. На полгоры вверх выступает утёс, где стоит дом. А там, в детской комнате, под игрушечным шалашом лежит ковёр, скрывающий люк в погреб...

 

Следующие несколько дней всё шло своим чередом. Гео и малыш как будто и не заметили, что две ночи подряд приходили они. Я сначала переживал по этому поводу, но со временем успокоился. Лето стояло вечное, а ветра дули тёплые. Однажды, мы даже остались на полночи на улице. Мы разожгли костёр прямо на краю утёса, чтобы Зоки в Долине, видел нас и не грустил. Мы танцевали, прыгали и кричали, что было сил. Тьма окутывала мир, но там внизу, в фиолетовом ореоле тумана виднелась оранжевая точка одинокого охотничьего костерка.

Одним пасмурным днём, когда выпал мой черёд следить за малышом, мне стало здорово скучно. Бумо свернулся на крыльце калачиком и мирно спал. Я же ходил вдоль дома со стороны противоположной огороду. Здесь нечего делать и поэтому никто сюда обычно не заглядывает. Я шлёпал босыми ногами по лужам, как вдруг заметил среди кустов что-то тёмное. Я подошёл ближе. Это оказался погнутый, ржавый прут, торчавший из земли. Нельзя сказать, что я хорошо знал эту часть нашего утёса, но если бы этот прут был тут раньше, я бы точно его помнил. Пошатав железяку ступнёй, я присел и попытался вытащить её. Но что-то крепко держало её в земле.

Что я очень хорошо помнил, так это как Зоки часто говорил о ценности металлических вещей. О том, как тяжело добывать железо. А тут увесистый железный прут попросту торчит из земли и ржавеет! Я направился в огород к Сому и попросил у него лопату. Садовник без вопросов выдал мне инструмент.

Бумо, заинтересовавшийся моими действиями, фыркнул, потянулся и засеменил следом по мокрой траве. Я раздвинул кусты и уже взялся за лопату двумя руками, как тут малыш зарычал. Бумо стоял прямо за мной, вперив взор в ржавую железяку, и напряжённо сопел. Шерсть у него на холке вздыбилась, будто он готовился броситься на добычу, как волкодав на загнанного в угол зверя.

— Что вы тут делаете? — спросила высунувшаяся из окна Гео.

— Я нашёл железо! — похвастался я. — А малышу не понравилось.

Сестра отворила обе оконные створки, свесила вниз ножки, повернулась на живот и спрыгнула на траву. Ей не удалось удержать равновесия, и она бухнулась на колени. Поднявшись и отряхнувшись, она подошла к нам.

— Покажи! — попросила сестрёнка.

Я ступил в сторону. Малыш всё рычал и рычал, испытывая моё терпение.

— Бумо! — рявкнул я, склонившись над ним. — А ну перестань!

Мне пришлось взять его за мордочку и подтянуть к себе. Круглые глаза собакоподобного братишки не говорили ничего о его чувствах. Судить о настроении Бумо я мог только по мордочке, которая дрожала оттого, что он злобно скалился на меня.

— Я сказал, хватит! — прикрикнул я.

— Рузи... — окликнула меня Гео.

— Немедленно брось рычать! — приказал я несмышлёнышу, но он не унимался.

— Рузи-и... — снова простонала сестра.

— Ты ещё мне скалиться будешь!

— Рууузик!

— Что тебе?! — не сдержался я.

— Мне страшно, — дрожащим голосом пропищала Гео; в глазах у неё стояли слёзы. — Мне не нравится это, — она указала на ржавый прут и потихоньку стала отступать к дому. — Я думаю, что это могут быть... Это могут быть... Они.

Гео со всех ног дала стрекача.

Не успев опомниться, я уже бежал следом, бросив лопату. А когда Бумо, встав на все четыре лапы, обогнал меня, я чуть не застонал от страха. На углу дома я поскользнулся на мокрой траве и крепко ушибся щекой о землю. Гео помогла мне встать, а малыш описал пару кругов у края утёса и юркнул в дом: в тот день не требовалось звать Зоки из долины, потому что он отдыхал в одной из пустых комнат.

Забежав в дом, мы тут же заперли дверь.

— Гео! — обрушился я на сестру. — Что ты наделала? Ты что-то помнишь об этой железяке?

— Нет, — чуть не плача, отвечала сестра. — Но я так испугалась.

— Ничего не помнишь и испугалась? Какая же ты глупая!

— Это ты глупый! Ты сам не понимаешь! Не понимаешь, что они приходят не тогда, когда ты помнишь, а когда ты не помнишь, но внезапно начинаешь вспоминать.

Я встал на четвереньки и обнял сестру.

— Не плачь, Гео. Расскажи, что ты вспомнила? — спросил я, гладя её по спине.

— Я уже забыла, — зарыдала она. — Это было что-то плохое. Оно было там, в прошлом. Никто этого не видел, кроме меня. Но все вокруг знали, что это такое. Как оно называется. Я хотела понять, что это, но я была одна. И потом я увидела, что эта железяка была тогда там в прошлом. И она находилась совсем близко. В доме. Она очень большая и... и она двигалась.

Я поднял сестру на руки и побежал в комнату к Зоки. Он лежал на одной из пустых кроватей, сложив руки на груди, как покойник.

— Как громко вы кричите, — с улыбкой произнёс он, посмотрев на нас.

Я положил Гео на постель, и Зоки тут же приобнял её. Сам я уселся рядом на пол. Бумо прижался ко мне и даже лизнул в ушибленную щёку.

— Не бойтесь, — спокойно сказал Зоки, когда мы рассказали ему о случившемся. — В конце концов, всё станет хорошо. Всё уйдёт. Останется только самое светлое.

Он лежал на кровати и говорил так мягко и уверенно, что нам сразу стало легче. Гео даже начала рассказывать что-то совсем другое, смеяться и быстро позабыла о случившемся. А я всё смотрел на пол у кровати, куда опало много пожелтевших иголочек с веток Зоки. Я поднял глаза и увидел, как его локона, почти голые, беспорядочно лежали на серой подушке из мешковины, обрамляя старое бледное лицо.

Скоро наступила ночь. Мы снова слушали сказку про Долину, утёс с домом, тайный ход в пещеру и про секретную комнату, где стоит сундук.

 

Через несколько дней всё успокоилось. Я сидел на краю утёса и смотрел, как по Долине стелется фиолетовый туман. Гео играла на лугу у могилки. А Бумо...

— Ах ты сорванец! — услышал я крик Сома. Старик, размахивая тяпкой, семенил меж грядок куда-то к колодцу.

Я метнулся следом. Перепрыгивая делянки, я заметил несколько свежих ямок и разбросанную репчатую ботву.

— Сколько можно терпеть это безобразие! — негодовал Сом, грозя тяпкой малышу Бумо, который сидел у колодца с полной пастью украденной репы.

И хотя я знал, что воровать с грядок неправильно, мне совершенно не хотелось ругать братишку. Глядя на выпадающие из его маленькой пасти недожёванные кусочки репы, я хохотал так, что чуть не лопнул. Виноватый вид и прижатые уши незадачливого воришки, беснующийся Сом и невообразимый бардак у колодца сводили меня с ума. Я держался за живот и смеялся, еле держась на ногах. А садовник, подобрав хворостинку, подскочил к Бумо и ударил его по ляжке.

Братишка заскулил и убежал, спрятавшись под крыльцо.

— Эй! Не обижай! — возмутился я. — Он ведь не понимает!

— Ты давай не покрывай его тут! — пригрозив мне прутиком, ворчал Сом. — А то и тебе достанется.

И хоть Сом порядочно злился, мне он показался забавным. Не сумев сдержать смеха, я кинулся прочь. Гео, которая примчалась на шум, увидела меня, и мы вместе кинулись бежать куда-то, неважно куда. Мы носились по утёсу, пока не упали на лугу от усталости. Однако у сестры ещё хватило сил на то, чтобы подняться и начать скакать от цветочка к цветочку.

— Сом – бом! — всё повторяла она, прыгая по лугу, посматривая на ульи и на жужжащих там пчёл. — Сом – бом!

Сначала я смеялся, но со временем, её бубнёж мне жутко надоел. Особенно, когда она стала перебирать другие имена.

— Рузик – друзиг! Рузик – друзиг!

— Замолчи уже! — застонал я, не выдержав.

— Рузик – друзиг!

— Геода – живода! — рявкнул я, но это только её подзадорило. — Сколько можно! Ты же не маленькая!

— Ой, нашёлся мне взрослый! — кривляясь, ответила Гео.

— Я старше!

— Да, да, да!

— Мне уже двенадцать! Понятно?

— Как же!

— Ну, может быть, одиннадцать, — поправил я. — Десять мне точно есть.

— Ты не помнишь, сколько тебе ле-ет! Ты не помнишь, сколько ле-ет! — дразнилась она.

— Гео! — серьёзно рявкнул я.

Девочка перестала прыгать и уставилась на меня испуганным взглядом. Потом она глянула на ульи и села на траву.

— Рузи, а сегодня Зоки вернётся? — спросила она совершенно спокойным тоном.

— Сегодня точно вернётся, — ответил я тоже как можно более спокойно, но дрожь всё равно пробрала моё тело. Откуда-то повеял холодный ветерок.

— Пойдём-ка в дом, — предложил я. Гео тут же поднялась и пошла прочь с луга.

Потом у себя в комнате мы играли в гляделки. Гео и Бумо прятались в игрушечном шалашике, а я валялся на ковре. Было весело, но когда стало смеркаться, сестра приуныла.

— Они ведь не придут сегодня, правда? — спросила она.

— Конечно! Зоки ведь не дома, — объяснил я.

— Он уже три дня не приходил... — сказала Гео и замычала какую-то мелодию.

Бумо вылез из шалашика и бухнулся к себе на кровать.

— Рузи, а почему мама никогда не читала нам сказку про чудовищ?

— А ты точно помнишь, что не читала?

— Помню. Но я бы хотела послушать. Сказка про домик скучная. А ты знаешь, кто такие чудовища?

— Чудовища, это плохие люди, — объяснил я.

— Значит, Зоки не чудовище?

— Ещё бы ему быть чудовищем! Он добрый. Это он нарисовал маму, когда пришёл к нам. Мы с тобой тогда ещё не родились. Мне Лун рассказывал, что у Зоки тогда были краски.

— А брат Лун тоже не чудовище?

— Нет. Он был обычный.

— Он ведь не настоящий наш брат, да?

Я пожал плечами.

— А Бумо? — не унималась сестрёнка.

Услышав своё имя, Бумо, который уже дремал, смешно повёл ушком, и мы захихикали.

— А Сом и Уйка? — спросил я у Гео. — Как думаешь, они могут быть чудовищами?

— Нет! Их же мама нам оставила!

В этот момент хлопнула входная дверь. Я выглянул в коридор: это Сом пришёл ночевать.

— Он на кухне спать сегодня будет? — поинтересовалась Гео, будто бы между прочим, но я различи в её голосе тревогу.

— Может, он просто горелки хочет зажечь? А потом уйдёт к себе в сарай.

— Я бы хотела, чтобы мы зажгли горелки, — сказала Гео дрожащим голосом.

Я вышел на кухню и попросил Сома помочь с лучинкой, но садовник будто не замечал меня. Тогда я попросил Уйку, но и она сидела за столом неподвижно.

— Не надо их просить, — шепнула мне Гео, прибежавшая из комнаты. — Они не станут.

— Почему это? — удивился я.

— Они ведь прозрачные, — сказала сестра, будто бы это что-то само собой разумеющееся.

Я присмотрелся к садовнику, к служанке и заметил, что сквозь их полупрозрачные, чуть синеватые оболочки действительно видно то, что находится за ними.

— Ты не знал, что они духи? — спросила меня Гео. Я покачал головой, взял сестру за руку, и стал медленно пятиться обратно в комнату.

— Не бойся их, — успокаивала она меня, хотя её голос сильно дрожал. — Они не чудовища. Их ведь мама нам оставила!

Когда мы вернулись в комнату, Бумо не спал. Он сидел на кровати, причём не как обычный мальчик, а по-собачьи. Сидел и смотрел на нас собачьим взглядом. Всё в малыше стало более собачьим, чем раньше. Бумо не дышал, высунув язык, не скулил, а просто следил за нами стеклянным взглядом.

— Давай затворим дверь, — попросила Гео, и я тут же потянул за ручку, отрезав тьму коридора от нашего маленького мирка.

— Нет, — простонала сестра и посмотрела мне прямо в глаза. — Надо входную!

Запереть входную дверь не так и сложно, если бы она не находилась в конце тёмного коридора. И если бы на кухне не сидели два духа, оставленных мамой. И, конечно же, было бы легче, коль в комнатах дома не стояли пустые кровати братьев и сестёр, о которых сложно было что-либо вспомнить.

— Гео! — прошептал я, крепко сжимая маленькую ручонку. — Сейчас мы возьмём малыша Бумо и пойдём к печке. Там возьмём лучинку и затеплим все горелки: на кухне, в коридоре, в гостиной! И потом мы плотно запрём дверь и затворим все ставни!

— А как же Зоки? — забеспокоилась сестра.

— Если он в долине, в фиолетовом тумане, то он справится.

— А если он тут?

— Он в долине, — повторил я и, затаив дыхание, распахнул дверь.

Держась за Гео и Бумо, я прошёл сквозь тьму коридора на кухню. Взяв щепу и затеплив её в печи, мы стали подносить её к фитилькам жировых горелок. Сом и Уйка не обращали на нас никакого внимания. Поборов страх, мы добрались и до входной двери. Не раздумывая, я тут же запер её на ключ и опустил засов.

— Надо зажечь в гостиной! — сказала Гео.

— Пошли! — ответил я и потянул её с Бумо за собой.

— Нет, — упёрлась она. — Не пойду. Я боюсь.

Пришлось одному пойти в гостиную и зажечь всё, включая свечи у маминого портрета. После этого я схватил брата с сестрой, и мы спрятались в спальне. Когда Гео немного пришла в себя, я поинтересовался, почему ей стало страшно идти в гостиную.

— Нам нельзя вспоминать, понимаешь, — объяснила она. — Когда мы вспоминаем то, что когда-то забыли, приходят они. А я совсем не помню маму. Её портрет... Он меня тревожит. Мне кажется, что он другой.

— Ты не помнишь маму? — искренне удивился я. — Но как?!

— Я помню, — уточнила сестра. — Просто я не могу увидеть, как она выглядела. Я помню образ, но если зажмурюсь и постараюсь представить её лицо, то ничего не получается. Оно всё время разное. Каждую секунду меняется, и мне становится страшно. А картина... Я и сейчас помню, какая мама нарисована там. Но это совсем не она. Точнее, это она, но это всё же просто изображение. А настоящая мама была другая.

— Другая... — задумался я.

— Рузи, — захныкала сестра. — Если ты тоже не помнишь маму, то не начинай сейчас вспоминать, пожалуйста!

— Я помню, — успокоил я сестру, но по моему дальнейшему молчанию, она поняла, что тьма вокруг нашего дома становилась плотнее. — Знаешь, давай сейчас пойдём в гостиную вместе и посмотрим на маму. Тогда всё станет на свои места.

— Не надо! — застонала Гео.

— Чего там бояться? Мы уже зажгли свет!

— Со светом страшнее. Ведь видно того, второго. Второго, нарисованного на портрете...

— Какого второго? Там же только мама.

— Рузи... Ты разве не видел, рядом с ней того чёрного?

— Гео, что ты такое говоришь! Ты всё напутала. Там никого нет! Это, наверное, просто тень от мамы или от дерева, или какой-нибудь куст.

Но Гео упорствовала. Она мотала головой, закрывала уши руками и жмурилась, пытаясь сдержать рыдания. Я заставил малыша Бумо встать у двери в спальню и следить, чтобы она не захлопнулась, а сам отправился в гостиную.

В полумраке коридора я ступал по знакомому полу, слушал скрип досок, и в моей памяти всплывали звуки иных шагов. Кто-то другой ходил тут, а я слушал будто бы из-под одеяла в своей кровати. Издалека доносились разговоры, переходящие на крик и какую-то неприятную возню. Всё вокруг сжималось и делалось вязким, непроходимым. Не без труда я добрался до гостиной, повернул к большому столу, прошёл к комоду и посмотрел на картину. Там, в обрамлении потемневшей зелени кустов, была мама, а рядом с ней, чуть позади, кто-то ещё. Его массивное тёмное туловище выпирало из картины и нависало над комодом ворсящейся, дрожащей массой.

Я услышал, как к дому приблизился глубокий гул. Он нарастал, будто это огромные шершни медленно подлетали к стенам. Ещё я услышал шаги, но они больше походили на прерывистое сипение, одышку, хрип. Я обернулся и понял, что мы не закрыли ставни.

Снаружи по стене будто провели большой шелестящей веткой.

Сквозь полупрозрачный козий пузырь окна я увидел, как у дома кто-то стоит. Горбатое создание цокало и щёлкало чем-то, что находилось у него на месте головы. На цыпочках я отступил к коридору. Но, сделав несколько шагов, я застыл: незнакомец снаружи повернулся к окну. На его бесформенном туловище я различил большую, размером с тыкву, чёрную осиную голову, кривую, дрожащую, с пустыми, сетчатыми глазами. Он не задержался у окна, а прошёл дальше. За ним последовали ещё несколько таких же.

Я со всех ног метнулся в спальню и запер дверь. Гео сидела в обнимку с Бумо и хныкала. Малыш жалобно поскуливал.

— Скорее! — скомандовал я. — Укладывайтесь спать!

Крышу дома будто бы ощупали гигантские старческие пальцы. Сестра завизжала от ужаса.

— Торопитесь! — снова вскрикнул я.

Сестра и Бумо кинулись под одеяло.

Где-то на втором этаже хлопнула дверь.

Я подбежал к кроватке сестры, взял Бумо за лапку, а Гео за ручку, и стал вспоминать сказку.

Из коридора донеслись крики. Я не различил слов и не узнал голоса. Потом наш дом задрожал. Что-то большое надавило на стены, и брёвна в них затрещали.

— Есть одна долина, — дрожащим голосом начал я, зажмурившись от страха.

Крики в коридоре снова сбили меня с толку. Орали всё громче, а слова я никак не мог понять. Я чувствовал лишь огромную ненависть в голосах тех, кто там находился. И после каждого громкого хлопка дверью, я ощущал, как Гео и малыш вздрагивают.

— В конце долины есть гора, а на горе — утёс, — выговорил я, хотя мои дрожащие губы пересохли и совсем не слушались.

Всем нутром я почувствовал, что в коридор зашли они.

— На том утёсе есть д-дом...

Крик вновь обрывает сказку. От удара двери я вздрагиваю.

— В доме есть к-комната...

По скрипу половиц я понял, что они подходят к нашей спальне. И тут у меня в ушах зазвенело: это раздался очередной крик. Но теперь он был такой силы, что заглушил всё, ввергая меня в оцепенение. Этот озлобленный вопль проник в меня и разорвал внутри что-то важное, без чего невозможно существовать. Мне стоило заплакать, но я не смог. Я застыл, скованный страхом. И лишь несколько резких ударов захлопывающейся и открывающейся двери, где-то на втором этаже, вернули меня в чувства.

— В комнате есть детский... — продолжил я, но тут Гео выглянула из-под одеяла и показала дрожащей ручкой на наш игрушечный шалаш.

— Детский шалашик! — произнёс я, сорвал с сестры и малыша одеяло и потащил их на ковёр.

— Под шалашом ковёр! — и я потянул угол ковра на себя. Гео помогла мне поднять крышку люка.

— Под ковром есть ход в подпол, — читал я, когда мы забирались в тёмное, сыроватое пространство под комнатой.

— Погоди! — воскликнула сестра, метнулась к тумбочке, схватила там зажжённую горелку, и немедленно прыгнул за мной.

Стоило мне закрыть люк над нашими головами, как сверху на него упало что-то тяжёлое, по звуку похожее на кривой ржавый прут. В свете тусклой горелки я заметил, как Гео жалобно взглянула на меня заплаканными глазами.

— В подполе длинный ход, — твёрдо сказал я, крепче сжал руку сестры и пополз на четвереньках в узкий земляной лаз.

Снова раздался лязг: на крышку люка упал второй прут. А потом ещё один. И ещё. Ржавые железяки сыпались откуда-то сверху, оглушая нас, резонируя в земле, осыпающейся нам на волосы. Мы ползли всё дальше и всё глубже, но звон ржавого железа не утихал. Прутья сыпались, казалось уже не только на люк тайного хода, но на весь наш дом. И так много их падало, что скоро всё слилось в безостановочное шипение, неотличимое от треска миллионов крыльев ржавых шершней.

А мы продолжали ползти. Я не замечал холода земли под ладонями, влаги спёртого воздуха и земляной пыли, обжигающей щёки. Я мог думать только о братишке Бумо и о сестрёнке. И чем глубже мы спускались, тем крепче я убеждался в том, что Гео видит мир совсем не так как я. Она не видела многое из того, что казалось мне очевидным, но и я упускал те вещи, которые она ежедневно наблюдала, не подозревая об их особенности. И только я полностью осознал видение сестры, я понял, что вовсе не пчёлы жили в ульях над утёсом: то были странные точки чёрного бархата, кружащиеся в воздухе. Вода из колодца, которой Бумо мыл ворованную репу, больше походила на тягучую чёрную смолу. Всё на нашем утёсе оказалось иным. Трава была не зелёной; её там вообще не росло. Грядки, сарай, поленница — всё извратилось и предстало в жутком, но истинном свете. Я хотел понять, как же описать все те известные мне с детства предметы, но не находил слов. Всё было заперто в доме на утёсе. Стоило мне приблизиться к нему, как дом запирался на тысячи замков. Они сидели в доме, а я никак не мог вытащить их оттуда.

Наконец, мы доползли до конца.

— Тоннель ведёт к дубовой двери, — сказал я Гео и налёг двумя руками на тяжёлую дверь.

Бумо заскулил и, юркнув мимо нас, убежал вперёд. Мы с сестрой поспешили за ним и оказались в просторном помещении.

— Должно быть, это пещера, — предположил я.

— Вон там! — воскликнула сестра, указывая на убегающего братика.

Около двери лежал старый хворост и куча другого хлама. Краем глаза я заметил две палки, обмотанные тряпьём. Взяв у сестры горелку, я зажёг эти факелы. Неровные стены пещеры тут же заблестели влажными острыми камнями.

— Вперёд, за ним! — выпалил я и побежал за малышом.

И только мы с сестрой настигли беглеца, как он рванул в узкий проём. Мы подбежали к этой норке и глянули внутрь. Это углубление оказалось совсем небольшим. Но Бумо нигде не было. Вместо него мы увидели на дальней стене рисунок собакоподобного существа, похожего на нашего малыша.

— Что с ним стало? — спросила Гео.

— Я думаю, он выпил слишком много чёрной воды и теперь не может пойти с нами дальше.

— Я не останусь и не вернусь! — твёрдо заявила Гео. — Пошли!

Мы поспешили дальше и почувствовали, как воздух стал свежее.

— Пещера выходит на другую сторону горы, — продолжил я сказку, когда мы заметили впереди мерцание голубых звёзд на тёмном небосводе.

Как мы и ожидали, выйдя из пещеры на узкий каменный карниз на отвесной скале, мы увидели мёртвую долину. Там внизу извивалась белая полоса каменного русла высохшей реки, и чернели обгорелые стволы мёртвых сосен. Держась за руки, мы прошли по карнизу в расселину и отыскали нору с тайной комнатой. Пришлось заползать в узкое отверстие по-пластунски. И всё же нора постепенно становилась просторнее. Когда мы снова могли стоять во весь рост, мы нащупали незаметный вход.

Пройдя в тайную комнату, мы заперли за собой дверь, опустили факела в железные держатели и склонились над старым, пыльным сундуком.

— И в том сундуке, — закончил я сказку и поднял тяжёлую крышку этого древнего ящика.

Маленькую комнатку с земляными стенами озарил приятный фиолетовый свет. Сестра без опаски опустила руки в сундук и вытащила оттуда сияющий кристалл, размером с молодой кабачок или небольшое берёзовое полешко. Я коснулся гладкой поверхности прохладного камня. Закрыв глаза, я представил себя в долине, застланной фиолетовым туманом. Я шагал сквозь мягкий папоротник, касался колючих веток синих елей. И хоть был вечер или даже ночь, тени меня не страшили. За деревьями блеснул тёплый оранжевый огонёк. Я пошёл к нему и вскоре очутился на окутанной дымкой полянке. Тут у походного костра стоял Зоки. Он улыбнулся мне. Глаза его полнились радостью, а пышные веточки на голове сияли волшебным зелёным светом. Я захотел кинуться к Зоки, обнять, но потом понял: сейчас этого делать никак нельзя. Так мы и стояли там, безмолвно радуясь друг другу. Я знал, что Зоки не пойдёт со мной дальше. Но мне было тепло оттого, что я могу навсегда оставить дорогого друга в своём фиолетовом тумане.

На следующее утро мы с Гео выбрались из норы и спустились в мёртвую долину. Преодолев полосу бурелома, мы ступили на гладкие белые камни русла высохшей реки. Гео прижимала к себе кристалл, завёрнутый в старые тряпки, будто это её любимая кукла.

— Смотри, не потеряй! — ласково сказал я сестре.

— Конечно, не потеряю, — улыбнулась Гео.

— Да, ты не потеряешь! — согласился я, и взял её за руку. Впереди нас ждал долгий путь.