Рокочет гром. Корабль содрогается всем корпусом, по палубе катится очередная волна. По клубам туч уже змеится следующая молния. На бушприте вместе с громом трещит кливер.

Буря давит, кружит, вертит, но киль упорно режет тёмную воду. Корабль взбирается на пенный гребень и вздрагивает, когда очередной вихрь срывает кливер. Лопнувшие снасти щупальцами осьминога колотят по вантам. С трудом проворачивается штурвал, корабль кренится и скользит щекой по склону волны. Быстроходная «Стрекоза» исчезла в непроглядной хмари и, забросив погоню, борется за жизнь. Остаётся только скользнуть через Ларанский пролив, чтобы оказаться на свободе...

Джонатан проснулся. Качнулся на подогнувшихся ногах, поморгал. Мрачное видение распалось, но картина перед глазами тоже не радовала: ковёр пожухлых иголок обрывался в двух шагах впереди. Под обрывом ворчало мутное после шторма море, мрачное, под стать небу над головой. На горбатой скале в двух кабельтовых от берега ссорились чайки.

«Летящий» выбрал мрачное место.

Магический транс настолько похож на сон, что нередко сами волшебники путали колдовскую явь и обычные сны. Но в обычных снах Джонатану никогда не являлись корабли.

За плечо потормошили сильнее.

— Сэр? С вами всё в порядке?

Ещё прижимая к груди бутылку, Джонатан обернулся. Молоденький стражник отшатнулся.

— Пешком пойдёшь дно прочёсывать, — прохрипел Джонатан и закашлялся. При работе менялось не только лицо, но и голос.

Несмотря на дрожавшие губы, стражник нашёл в себе силы пробормотать:

— Посыльный от герцога Шелфидского.

— Подождёт, — отрезал Джонатан. Стекло неприятно холодило пальцы. — Три дня его светлость тянул с вызовом, пару часов потерпит.

Стражник щёлкнул каблуками и испарился, даже голоса повышать не пришлось. А хотелось.

Заклинание придётся возводить заново.

Бутылка потеплела, но Джонатан не обольщался: она согрелась от тепла ладоней. Сколько у него шансов достать «Летящего»? Он мерещится где-то рядом, давался в руки, но влажным морским туманом просачивался между пальцами. Как же неудобно работать, когда от корабля не осталось ни одного обломка!

За шиворот нырнула крупная капля — как кубик льда сунули. Ливень утих с рассветом, но при малейшем дуновении ветра высокие сосны встряхивались и осыпали землю новым дождём. Может, спуститься к воде?

Джонатан шагнул к обрыву. Под ногами пружинили мокрые иголки.

Узкую полоску берега захлёстывали волны и разбивались у самого основания утёса. Море монотонно било в скалу, словно желало её отодвинуть. И отодвинет, дай лет сто-сто пятьдесят...

С каждым часом «Летящий» растворялся. Истончался. Таял туманной дымкой над водой.

Вытянув перед собой руки, Джонатан глубоко вдохнул и медленно развёл их в стороны. Пока что пустая бутылка парила перед грудью. Взгляд затуманивался. Пена прибоя размазывалась, небо темнело, и возле горбатой скалы проступили обломки шпангоутов, торчащие вверх как скрюченные лапы раздавленного паука. Почерневшая вода наполнялась обломками мачт и разорванными снастями. На волне белым флагом раскинулся клочок ткани.

Заклинание лопнуло.

Не успевший глубоко погрузиться Джонатан одной рукой подхватил нагревшуюся бутылку и стиснул пальцы на горлышке.

Пронзительно заверещала чайка: птичья свара на горбатой скале всё кипела, но этой приспичило вернуться к берегу.

Разряженное заклинание тараканьими лапками прошлось по рукам. Шипя сквозь зубы, Джонатан зажал бутылку под мышкой и прищурился, растирая предплечья сквозь рукава.

В пене прибоя белел обрывок парусины.

— Капрал! — окликнул Джонатан и закашлялся. Где этот бездельник, когда он так нужен? Не самому же в буруны лезть...

Когда Джонатан закончил со снимком ауры места, мокрая парусина уже дожидалась его на походном столике. Возле лошадей суетились: мелькал белый халат, спешно запрягали уставших лошадей в телегу. Джонатан проверил кусок паруса. Свежей кровью не заляпали — хорошо, иначе картина могла исказиться.

От остальной группы отделился капрал. Другой, постарше.

— Сэр, могу я поинтересоваться...

— Здесь я закончил. Оседлайте мою лошадь.

У «Летящего» появился шанс.

***

После угнетающей нищеты рыбацких деревень поместье герцога Шелфидского радовало глаз размахом: газон — так двадцать акров, гербы на воротах — так золочёные! Не дожидаясь, пока створки распахнутся полностью, Джонатан толкнул коня пятками.

Под копытами шуршали опавшие листья. Направо и налево простиралась ровная гладь газонов, над которой возвышались солидные три этажа особняка, в окнах отражались светлые края низких облаков. Должно быть, летом здесь закатывали пышные балы. По аллее катились кареты, на лужайках расставляли шатры, а из распахнутых окон разлетались ноты модных мелодий, и плющ карабкался по стенам в надежде поймать хоть одну них.

Сегодня вымпелы над поместьем были приспущены.

Безмолвный лакей принял поводья. На вершине парадной лестницы Джонатана встретил дворецкий и, не проронив ни слова, отвёл прямиком в кабинет.

Внутри едва уловимо пахло дорогим табаком. Джонатан втянул аромат с удовольствием: над поместьем довлел запах пресной воды и тины, неприятный после морской соли и йода водорослей. Близость реки имела свои недостатки.

Его светлость герцог Шелфидский поспешно поднялся из-за стола. По ковру покатилась ручка с золотым пером.

— Есть новости?

В лучших традициях светского этикета Джонатан отвёл глаза от чернильного пятна на ковре и слегка поклонился, держа папку под мышкой.

— Нет, ваша светлость, пока завершена только черновая работа. Мне необходимо вернуться в мастерскую.

Герцог тяжело опустился обратно. Кресло резко скрипнуло кожей, словно скрежетнуло зубами.

— Когда вы сообщите результат?

На правах волшебника Джонатан занял гостевое кресло без приглашения. Папка легла на колени в ожидании своего часа.

— Тогда, когда вы сообщите мне все детали.

Холодные глаза герцога в обрамлении свежих кругов сощурились.

— Вам передали все запрошенные сведения о корабле. На месте... — он запнулся, но заставил себя продолжить: — Место катастрофы вы посетили. Что вам требуется ещё? Бутылка? Так скажите об этом прямо!

Хохотнув, Джонатан отмахнулся.

— Неужели вы полагали, будто души кораблей сидят по винным бутылкам? Мне их делают на заказ, и, к слову, они нужны на месте происшествия. Я прибыл не за бутылкой. Мне нужен вопрос.

На этот раз кресло заскрипело протяжно, многообещающе. Жилистый, седой герцог навис над Джонатаном, как цунами над прибрежным селением.

— Вы забываетесь, господин волшебник. Я привык к эксцентричности ваших коллег, но я привык и к тому, что они работают. Вы же намеренно затягиваете дело. Проехались по рыбацким деревням, отдохнули в порту, заложили крюк аж до Джомонта — всё это вместо того, чтобы сесть на корабль и тем же вечером священнодействовать в своей мастерской! Рассчитываете на почасовую оплату?

В свою очередь, Джонатан привык общаться с судовладельцами, чьё благосостояние только что резко ухудшилось. Он уселся поудобнее. Разговор предстоял долгий.

— Моя наценка обусловлена безнадёжностью случая. Сколько вы ждали, неделю? Ни один из известных мне волшебников не взялся бы возвращать душу позже, чем через сутки после катастрофы.

— Ни один из известных мне волшебников вообще не взялся за это дело, — запавшие глаза герцога сверлили наглеца с многолетним опытом потомственного аристократа. Обветренный лоб расчертили морщины. — Они и вас-то рекомендовали сквозь зубы.

— Но всё-таки рекомендовали. Людей всегда раздражает то, чего они не понимают.

— Сдаётся мне, ваши знания — не единственная причина всеобщей неприязни, — герцог сел обратно, сочтя несолидным стоять в присутствии простолюдина. — Скажите прямо: вы занимаетесь только кораблями или готовы воскресить человека? Только «да» или «нет».

— Вернуть, — поправил Джонатан. — Нет. Предвосхищая ваши вопросы: душа человека слишком тонкая. Все её хитросплетения рвутся в момент смерти и тают не мгновенно, но очень быстро. Как снежинка на подушечке пальца. Именно поэтому даже поднятые сразу после смерти покойники не повторяют характер умершего: основное кружево души уже разрушено, и в лучшем случае удаётся повторить только примерные контуры. Корабельная же «душа», я использую это слово за неимением лучшего, она... — Джонатан замялся, — скажем так: малость побольше человеческой. И попроще. Здоровенный сугроб, если развивать идею со снежинкой. Тает медленно и восстановить её не так сложно. Я сознательно упрощаю и даже огрубляю, чтобы вам было легче.

Герцог сидел, прикрыв глаза. Похоже, легче ему не было. Будь перед ним кто угодно другой, в комнате воцарилось бы почтительное молчание, однако волшебники, как и лекари, предпочитали правду — и говорить, и слышать.

— Для этого я и приехал. Работа с душой идёт куда проще, когда мне известно, что именно требуется найти. Знай я с самого начала, что речь пойдёт о судьбе леди Шелфид, я бы отказался сразу и не давал вам ложных надежд. Дело в том, что корабль практически не обращает внимания на пассажиров. Они идут сплошным безликим потоком. Увы, — он выложил папку поверх бумаг. — Продолжать работу не имеет смысла. Примите мои соболезнования.

Герцог сидел, закрыв лицо руками. Под локтями, неаристократично расставленными на столе, смялись бумаги, на загнутых углах красовались вензеля королевского герба. Через некоторое время он достал сигару.

Пока длилась процедура раскуривания, сильно осложнённая дрожащими руками, Джонатан разглядывал картины на стене: маленькие, меньше альбомного листа акварели изображали корабли. «Южная ночь», «Азалия», «Мираж» — художник изобразил все корабли судоходной компании Шелфида. Росчерки подписей терялись в ряби на акварельной воде. Джонатан прищурился. Ап... Нет, Анжи... Анже...

— Скажите: каковы шансы узнать хоть что-нибудь о судьбе Анжелики?

То есть фамилией мужа она подписываться не хотела. Впрочем, уже неважно.

— Обычно меня нанимают, чтобы найти виновника трагедии, узнать о судьбе груза или о маршруте судна — чаще всего первое. Эти сведения я могу вам предоставить. Представляют ли они для вас ценность, решать вам.

На конце сигары рос столбик пепла. Акварельные корабли наслаждались морскими просторами. Наконец герцог отложил сигару и положил руку на папку.

— Не бросайте дело на полпути. Меня интересуют любые подробности. Я хочу знать... почему она сбежала. Или она сошла на берег до того, как...

Героически удержавшись от перечисления очевидных версий, начиная сединой на голове мужа и заканчивая романом с капитаном «Летящего», Джонатан начал заново:

— Поймите, я работаю с душой корабля. Не человека. Это разные вещи. Если вы думаете, что я допрашиваю её, как подозреваемого в полицейском участке, то представьте лучше разговор... ну, с собакой, к примеру. Если её светлость редко поднималась на борт, «Летящий» мог попросту не обратить на неё внимания.

— Она регулярно ходила в порт.

— Дважды в год появлялась в разноцветной толпе подруг?

— Послушайте, Анжелика действительно проводила на борту очень много времени. Больше, чем в самом поместье. Оставалась ночевать в каюте. Говорила, что чувствует себя как дома. Она родом с Северных островов, так что море у неё в крови. Разумеется, море было под запретом, но вверх-вниз по речке — сколько угодно...

Джонатан подался вперёд.

— Значит, она из морской династии? До этого я докопаться не успел... Но в таком случае она должна быть суеверной, как и все моряки. Почему она так опрометчиво выбрала судно для побега?

Отобрав папку, Джонатан нетерпеливо отбросил кусок парусины, оказавшийся сверху.

— Изготовлен на легендарных верфях Фергюссона, и это единственный светлый пункт его «биографии». Перевозил контрабанду, захвачен пиратами, отбит обратно уже нашими военными. Переоборудован, снова захвачен, снова отбит, и это неполные четыре года! Переведён в учебные корабли, списан под морской музей, который расформировали, а корабль выкупили вы. Для её светлости. Почему именно этого везунчика? Вы что, пожадничали ей посудину получше?

— Она сказала, что почувствовала родную душу.

Джонатан хмыкнул.

— Многое говорит о женщине, но ничего о корабле. А я повторяю, я работаю с кораблём. Расскажите лучше про него, а если вдруг у вас остались какие-то предметы, которые были на борту, ну там, случайно перенесли, отдали в ремонт... Короче, что-то, связанное с судном. Сгодится даже лопнувший канат.

Герцог развёл руками.

— Я отдам распоряжение поискать, но не думаю, что вас ждёт успех. Могу предложить поговорить с плотниками, в прошлом месяце делали мелкий ремонт.

— Благодарю покорно, лучше стартовать с ровной земли, чем со дна пропасти. Люди только портят картину.

Его светлость не опустил взгляда.

— Вы найдёте её?

— Я реконструирую последние часы жизни «Летящего». Насколько они с её светлостью, я сказать не могу.

Постучав по столу сложенными документами, герцог отложил стопку и внимательно оглядел собеседника.

— Признайтесь: за изящными словесными конструкциями вы прячете собственную беспомощность? Вы настолько не уверены в успехе, что готовите себе запасной выход?

Джонатан захлопнул папку.

— Если ваша светлость сомневается в моей компетентности, посетите мой дом в Харленде. Не могу обещать конкретных результатов по «Летящему», но равнодушным из моей мастерской не уходил ещё никто.

Серые глаза герцога неприкрыто шарили по его лицу в поисках лжи — и не находили их.

— Никогда не доводилось прибегать к вашим услугам. Поводы находились, но мы справлялись своими силами. Видите ли, я смутно представляю, как можно вернуть душу из небытия. Тем более душу корабля — как отделить её от моря и заточить в бутылку? Ваши коллеги прячутся за умными словами, но вы, надеюсь, покажете мне наглядно.

Романтические бредни о кораблях вызывали у Джонатана раздражение пополам со смехом, и это не могло не отразиться на его лице, но герцог продолжил, слишком поглощённый раздумьями:

— Сейчас мне подойдёт любая соломинка, за какую только возможно ухватиться. Позвольте предложить вам «Стрекозу» в качестве транспорта до Харленда. Она ждёт у пристани, — он качнул головой в сторону реки. — Я составлю вам компанию в поездке, — он звякнул колокольчиком. — Вещи соберут быстро.

— Благодарю, ваша светлость, — Джонатан поднялся одновременно с появлением слуги. — Но я не путешествую по воде.

***

Дощатые ступеньки прогибались под ногами. За спиной сопел герцог — света двух огарков в подсвечнике хватало только на самого Джонатана, и герцогу приходилось наугад ставить ноги среди неровных теней.

С самого утра он окунулся в работу, едва сбросив дорожный плащ. Теперь, когда рабочая концентрация рухнула, живот неприятно повело, а посторонние в доме раздражали ещё сильнее. Из-под кухонной двери лился свет, по полированному полу возили стулья. Надо было оставить слуг на улице.

— Прошу, — он тронул ладонью замочную скважину на двери мастерской.

Засветившийся по контуру потолок отогнал темноту от стола в центре, ненавязчиво блеснул на дверцах шкафов и потерялся в плотных шторах на окне и на стене напротив.

Герцог замер посреди мастерской. Большинство редких гостей искали пентаграммы на полу и изумлялись, что волшебник может колдовать без палочки, кольца или посоха. Хотя благородную особу скорее шокировало отсутствие стула для посетителей.

Задув ненужные свечи, Джонатан сунул подсвечник на подоконник за шторой — больше некуда, рабочее место нельзя заляпать воском, — и вернулся к столу, перед которым остановился герцог. Занимать единственное кресло, впрочем, не стал. Опёрся руками о лакированную столешницу, переложил лупу.

Герцог облизнул губы.

— Это он?

Ничего не случится, если кто-то посмотрит. Джонатан стянул с незаконченной работы кусок парусины.

— Именно. Как видите, работа в разгаре, — заметил он. — Хорошо, что вы не явились на четверть часа позже. Прерывать заклинания на последних этапах крайне нежелательно.

Закупоренная бутылка покоилась на простой деревянной подставке. Стекло выглядело настолько прозрачным, что очертания бутылки обрисовывали только отблески светильников. Уменьшенная копия «Летящего» стояла на ровном киле. Тёмные бока бригантины блестели, словно их только что покрыли лаком. Обе мачты растопырили пока пустые реи.

— Я приехал, как только мне сообщили о вашем прибытии.

— Похоже, ваш соглядатай ночевал у меня крыльце, — хмыкнул Джонатан, складывая затвердевшую от соли ткань. — В какой гостинице остановились?

— Лорд Антфорд — мой давний друг, — откликнулся герцог, не сводя глаз со свисающих через борта канатов. Большая часть такелажа уже оплетала борта и мачты, но часть оснастки безвольными щупальцами свешивалась ко дну бутылки.

Друг мэра, кто бы сомневался. И сказал так, между делом, не бравируя. Такой человек не откажется от оплаты, если результат ему не понравится. Иногда имеет смысл замахнуться на невозможное — при условии, что заплатят честь по чести.

— Перейдём к цели вашего визита, — Джонатан бросил выравнивать изначально кривые края парусины и небрежно бросил её на край стола.

— Вы покажете мне...

— Нет, — Джонатан прибавил освещения. Когда уже руки дойдут сделать подсветку на лестнице? — Работа с «Летящим» пока не закончена. Я продемонстрирую свою коллекцию.

Дальнюю стену полностью скрывала ткань. Смерив взглядом понурого гостя, Джонатан усмехнулся и жестом заезжего факира отдёрнул полотно.

Потухшие глаза герцога медленно округлились. Его светлость шагнул вперёд, теребя шейный платок, словно желая его развязать.

— Всё это...

— Именно. Это все души, которые я вернул.

Вдоль стены тянулись полки. Через равные промежутки стояли деревянные подставки. Прозрачные бутылки блестели округлыми боками.

Фрегаты чередовались с бригами, массивные барки с юркими шлюпами. Среди белоснежных парусов корветов скалились весёлые роджеры на шхунах. Под килями подкрашенным стеклом густела морская синева. От пола до потолка: паруса, медь, вымпелы на верхушках мачт.

— Они... там?

— Да, внутри. Не волнуйтесь, они нас не слышат, — криво улыбнулся Джонатан. — Желаете рассмотреть поближе?

Качая головой, герцог отступил и окинул взглядом верхние полки.

— Боги милостивые, неужели «Королева Луиза»?

— Она самая, — Джонатан задрал голову. — Пришлось попотеть, уж слишком далеко от берега она затонула.

— Что же с ней приключилось?

— Официальный отчёт был основан на моём заключении, — пожал плечами Джонатан. — Неофициальный тоже, так что ничего нового сообщить не могу. Долгий, я бы сказал, неожиданно долгий бой с четырьмя пиратскими шхунами, три из которых затонули рядом. Поверьте, команду награждали не просто так.

— По большей части посмертно.

— Увы. Море не делает снисхождения даже героям: на многих судах не выжил вообще никто, — Джонатан провёл пальцами вдоль полки, — так что «Луиза» ещё счастливица.

— На ней служил мой отец.

Герцог оставил шейный платок в покое и вынул портсигар. Закуривать не стал, просто поднёс к носу на манер благородных дам с нюхательными солями. Его взгляд блуждал по рядам бутылок.

— «Зелёным Драконом» командовал дед. А в подрыве «Рыжей Джейни» Ост-Виндфолская компания обвиняла меня. Говорят, они заказывали экспертизу, но потом обвинения сняли, и я не стал вникать глубоко в подробности. Там действительно не было диверсии?

— «Джейни» села на мель из-за неполадок с рулём. Уж чья это была диверсия, не знаю, но Ост-Виндфол так удивился, что не было никакого взрыва... В общем, они сами замяли дело. Если желаете, можете взять в руки, они только кажутся хрупкими. Чтобы удержать душу, требуется что-то попрочнее якорной цепи.

Приподнявшись на цыпочки, Джонатан снял «Рыжую Джейни» с полки.

— Бутылки особые, их изготавливает Оливер Масколли, мой коллега, тоже магистр волшебных искусств. Сами суда созданы при помощи магии, а не пинцетом и клеем, как игрушечные, — он покрутил бутылку. Судно внутри не шелохнулось. — Можно даже ронять на пол. Возьмёте в руки?

— Нет, — отступив, герцог упёрся бедром в стол. — Они же... Каждый сосуд здесь как памятник трагедии. Негоже тревожить мёртвых для собственной утехи.

— Что не жило, не может и умереть, — пожал плечами Джонатан и вернул «Джейни» на место.

— Тем не менее корабль считается...

Джонатан небрежно задёрнул занавесь и обернулся.

— Прошу прощения, ваша светлость, позвольте вопрос. Неужели вы, глава судоходной компании, станете пересказывать моряцкие сказки?

Герцог выпрямил спину, хотя куда уж.

— Я сам ходил в море. Не матросом, разумеется — офицером на «Северной Звезде».

— Уважаю ваше участие в боевых действиях, но корабль остаётся предметом, а не существом.

Рабочее кресло приняло хозяина с радостью верной собаки. Джонатан небрежно встряхнул парусину и набросил её на бутылку, как одеяло. Наружу длинным носом торчало горлышко. «Летящий» в глубине бутылки накрыло тенью, как от первых туч — предвестников шторма.

И тут вспомнил про гостя.

Тот подошёл к полкам, где не до конца задёрнутая занавесь кокетливо демонстрировала часть коллекции.

— В детстве я мечтал о кораблике, — его светлость будто размышлял вслух. — Игрушечном. Конечно, мне его подарили. Фрегат, копия королевской «Селены». Мой дед, лорд Стэрфилд, долго разглядывал его и сказал, что каждый корабль жаждет вернуться в море. То же он говорил про «Золотую Стрелу». Помните, она стояла на вечном приколе в Джомонте? Конечно, помните, вы старше меня. Между прочим, вы слышали, что вас именуют Душеловом?

— Это по незнанию. И звучит загадочно, — Джонатан усмехнулся. — Давно пора продумать терминологию и забыть это дурацкое слово. В случае корабля речь идёт скорее о слепке ауры и реконструкции фрагментов прошлого. В том числе на основе опроса свидетелей и информаторов — это к вопросу о моих праздных шатаниях по рыбацким селениям. В порту я задержался, собирая информацию о вас. Именно там я заподозрил, что вас интересует не сам корабль, а ваша жена, а это принципиально меняет подход к работе с кораблём. Но этот вопрос мы уже прояснили. Если вы желаете получить результат, позвольте мне вернуться к работе.

— А если не желаю?

Герцог опирался на стену рядом с приоткрытыми полками. Глядя на его бледное, в тон парусам лицо, Джонатан пообещал себе подумать о стуле для посетителей — а лучше о полном закрытии мастерской для гостей.

Поднявшись, он распахнул узкий шкаф со всяким барахлом и извлёк на свет единственную тёмную бутылку в царстве прозрачного стекла. Пыль с бутылки он украдкой смахнул рукавом, в гранёную рюмку ткнул заклинанием. Герцог всё-таки.

Сам герцог уже совершенно не по-герцогски привалился боком к стене и тёр лицо рукой, словно пытаясь разгладить морщины и печаль. Джонатан протянул ему рюмку.

— Благодарю, сейчас пройдёт, — даже в тишине мастерской шёпот был едва различим.

— Ну-ну, не отказывайтесь, ваша светлость.

Расчёт оказался верным: горькая жидкость и меньше минуты молчания вернули на аристократическое лицо обычную маску. Недавние переживания выдавали только остатки бедности и бисеринки пота.

— Прошу прекратить работу над «Летящим», — его светлость поставил рюмку на полку, но, спохватившись, протянул её хозяину, отводя глаза от маленького брига за стеклом. — Ваш гонорар не пострадает.

Джонатан вопросительно поднял бутылку. Герцог качнул головой. Тем не менее Джонатан плеснул на два пальца и только после этого тихо, проникновенно заговорил:

— «Летящий» уже здесь. Я чувствую его. Если ваша жена действительно из морской династии и так много времени проводила на борту, то у вас будет точная информация как минимум о последних сутках внутри шторма.

— Я могу выкупить бутылку?

— Не в моих правилах раздавать работы, даже законченные. Её место здесь, — Джонатан подбородком указал на полки.

Герцог отобрал рюмку и опрокинул её жестом, воскресившим в памяти слова о морской службе. Джонатан стиснул зубы. Гнать, гнать его взашей — но с него станется учинить такой скандал, работать будет невозможно! Словами надо, аккуратно.

— Посудите сами, ваша светлость, зачем вам бутылка? Без меня вы не сможете погрузиться внутрь. Будет пылиться на столе, следующую жену пугать.

— Прекратите! Ещё не начался траур по Анжелике... — серые глаза затуманила алкогольная дымка. Тонкие губы вдруг расплылись в улыбке. — А вдруг всё гораздо проще? Если допустить, на секундочку допустить, что вы, господин волшебник, всё-таки шарлатан? Вы не зря твердили, что у корабля нет души. Вы просто не смогли её поймать! Вот и ездили по деревням, по портам, куда мог зайти «Летящий» — хотели скормить мне сведения, которые способен принести в клювике рядовой детектив! Конечно, вы не хотите отдавать свою поделку. В любой игрушечной лавке можно купить десяток таких!

Выпавшая из рук бутылка ударила Джонатана по ноге. Коньячный запах усилился.

— Судя по всему, я угадал, — герцог брезгливо отодвинул выпавшую бутылку начищенным носком сапога. Из горлышка сочились капли тёмной жидкости. — А второй рюмки у вас нет, потому что вы предпочитаете из горлА?

Бутылка стукнулась о стену и щедро украсила её потёками коньяка. Пальцы сжались на плече герцога.

— Пойдёмте, ваша светлость.

— Что вы себе позволяете?!

— Молчите, — прохрипел Джонатан. Ладони уже саднило от резкого теплового выброса заклинания. — Путешествие будет далёким, но не долгим.

Подтащив гостя к столу, свободной рукой он коснулся бутылки с незаконченным кораблём.

Лицо кололо от резких брызг. Кожу тянуло от соли, ветер резал щёки. Палуба ухнула вниз. Нос корабля скрылся в облаке брызг. Наверху хлыстом просвистела оборванная снасть, через рёв бури пробился отчаянный вопль и оборвался за правым бортом. По палубе прокатилась волна и заклокотала в шпигатах. Корабль продирался сквозь шквалистый ветер, не сдаваясь на милость стихии, не прося пощады и не теряя надежды. И только внутри корпуса, под самой палубой, дрожал маленький, плотный комочек страха.

Серая стена воды осталась внизу, оборвалась зияющей пустотой. «Летящий» качнулся на гребне волны, словно размышляя, и устремился вперёд и вниз.

Ладони саднило. На подушечках пальцев краснели ожоги. Джонатан вытер со лба липкий пот. Завёлся из-за какого-то пьяного бреда, рванул к душе без подготовки, хуже ученика, честное слово... «Летящий»!

Раскалившаяся бутылка прижгла пузыри на пальцах, но Джонатан не выпустил. Жадно вгляделся внутрь, прощупал магией.

Корпус неуловимо подтянулся. Эта изящность формы сводила моряков с ума похлеще женской фигуры. Наполненные ветром паруса расправились, бригантина сразу приобрела горделивый вид. Едва ли не впервые на памяти Джонатана вмешательство постороннего не повредило делу. Как он мог так рисковать!

Всё ещё тяжело дыша, он вернул бутылку на подставку и смахнул на пол длинные волокна, оставшиеся от парусины.

— Что это было?

Герцог держался за сердце.

— Что-то из последних часов жизни «Летящего».

После ответа Джонатан откашлялся, чтобы прогнать последствия магии. Выходило не хуже иного курильщика.

Герцог потянулся к «Летящему», но Джонатан подхватил корабль вместе с подставкой на руки. Тепло бутылки ощущалось даже через одежду.

— Полагаю, вам достаточно впечатлений на сегодня. Момент катастрофы я показывать не стал. И не просите, не буду, — он почтительно пристроил «Летящего» на сгибе локтя, отошёл к стеллажу и достал вторую бутылку. — А вот добавку «лекарства» предложу. Чёрт возьми, уже подумываю, не последовать ли вашему совету про «из горлА».

На этот раз его светлость не стал ни отказываться, ни отвлекаться на поиски рюмки. Неаристократично утеревшись рукавом, он грохнул бутылкой о стол. Во все стороны брызнули осколки пополам с коньяком.

— Уничтожьте это немедленно, — потребовал герцог.

— Что?! — подставка жалобно хрустнула, и Джонатан, опомнившись, перехватил свою ношу аккуратнее.

— Заплачу, как за законченную работу. Слово чести.

— Вы же требовали от меня все подробности! Что за капризы?

Герцог поднял глаза к чему-то над головой Джонатана.

— Анжелика не должна повторить их участь.

Джонатан оглянулся. Чтобы он ещё хоть раз показал свою коллекцию непосвящённому! Их даже на порог пускать нельзя. Он глубоко вздохнул воздух — с коньяком, табаком и морской солью. Из-за этого аристократишки здесь даже пахнет мерзко!

— Ваша светлость, это всего лишь суда. Там нет ничего живого, никого из команды или пассажиров. Наделять человеческими эмоциями деревянную обшивку попросту глупо.

Бледные, бескровные губы герцога шевелились. Молитва? Джонатан пробежался взглядом по полкам в надежде увидеть их глазами герцога.

Утлый баркас кренился на левый борт, как и половину своей жизни — старая, старая, ещё ученическая работа, буквально первый успех. Ярусом выше фрегат малодушно задраил орудийные порты, на белоснежное полотно паруса струйкой крови свешивался узкий вымпел. Корабли как корабли, и истории за ними самые примитивные.

— Поймите, я не могу бросить «Летящего» на полпути. Другую работу — да, но не его. Он отличается от других, — Джонатан набрался мужества и пообещал: — Когда я закончу, можете забрать его домой.

— Они там?

— Души в бутылках? Да, я вам уже...

— Сколько лет они там томятся? — не успел Джонатан ответить, как его светлость продолжил: — Вы заморозили их последние часы жизни. В предчувствии удара, прямо на пороге смерти. Ваша стена — не кладбище. Это камера пыток. «Луиза» погибла без малого сорок лет назад, и всё это время, всё это время смотрела в лицо смерти!

Бутылка «Летящего» остывала медленнее, чем обычно. Вполуха слушая эти бредни, Джонатан процедил:

— Поменьше патетики, ваша светлость.

Рванув шторы, герцог распахнул окно и втянул свежий уличный воздух с таким видом, как будто это был коньяк.

— Как вы работаете с душами, господин Душелов? Неужели вы не видите, что каждая из них хочет спастись?

— Чтобы хотеть, надо быть живым.

В надежде, что спор прекратится, Джонатан плотно занавесил стену кораблей. Следующий вопрос герцог задал как бы невзначай, но таким тоном, словно надеялся произвести эффект вонзившегося в спину кинжала:

— Чей это был страх?

Джонатан закатил глаза.

— Ответ проще, чем вам кажется. Это отголоски наших чувств.

Он так выделил «наших», чтобы не возникло ни малейшего сомнения: на его месте должно быть «ваших».

— Свои чувства я знаю. И слушать свой корабль умею, — герцог опёрся о подоконник. Левая рука потянулась за штору. — Двойная плата.

Джонатан убрал «Летящего» в шкаф, плотно закрыл дверцы и только после этого повернулся к герцогу.

— Боюсь, ваша светлость, я вынужден отказать.

— Тройная.

— Увы.

Короткая схватка после этого показала, что герцог не приврал относительно военного прошлого — однако против волшебника этого оказалось недостаточно.

Кликнув скучавших внизу слуг, Джонатан сдал тело хозяина с рук на руки, всучил каждому по золотому и добавил бутылочку настойки для здоровья его светлости.

Только когда входная дверь закрылась на все замки, он позволил себе расслабиться. Для следующего этапа требовалось много сил. Джонатан поднялся в мастерскую.

В кои-то веки по комнате гулял свежий воздух. Джонатан вынес погнутый подсвечник, обработал ожоги на пальцах, прибрал на столе, подмёл осколки и, конечно, порезался.

Коньячный дух почти выветрился, поэтому он прикрыл окна и задёрнул шторы плотнее, посасывая палец. Кровь мешалась пополам с коньяком. Тем самым, сгубившим герцога: на счёт собственных боевых навыков Джонатан не обольщался и лавры победы честно поделил с алкоголем. Иногда неудобно, когда твоя специализация — не боевая магия.

По большому счёту, ничего страшного не произошло: лечебная настойка с коньяком подчистит герцогу память, потом будет ещё письма слать, мол, как дела движутся? Определённо, коньяк достоин звания героя вечера.

«Летящий» выпорхнул из временного плена в шкафу и занял уже привычное место в центре стола. Незакреплённая рея грота тихонько качалась — Джонатан слишком сильно тряхнул бутылку, как законченную работу, но движение выглядело настолько естественным, что казалось, внутри бутылки дует порывистый предштормовой ветер.

Джонатан плюхнулся в кресло. В отличие от кожаного герцогского, оно скрипнуло не кожей. По полу зазвенела попавшая под локоть лупа. Ладони обняли бутылку. Стекло ещё было тёплым.

***

Как и всегда, Оливер явился в блеске расшитой мантии, массивных перстней и вдохновлённо горящих глаз.

— Ну что же, друг мой, ты делаешь успехи! — заключил он, распахивая шторы на окнах. Тяжёлая ткань обвисла по сторонам рамы, игнорируя лёгкий ветерок. Потолочная подсветка тут же потускнела перед яркими красками морского заката. — Раньше ты работал и сутками не вспоминал о еде, а сегодня я видел на кухне горшок замечательного рагу. Правда, ты забыл его съесть, но и это определённо шаг вперёд. Хочешь, разогрею?

Из распахнутой створки потянуло вечерней прохладой. Джонатан распрямил спину. Плечи затекли, поясницу нещадно ломило, щёки стягивали две дорожки высохших слёз.

Да, такой работы у него ещё не было.

— Ты бы проветривал. Так, иногда. Задохнёшься ведь. Думаешь, если тебе наворожили смерть в морской воде, можно игнорировать остальные опасности? О, рюмка. А я чувствую, коньячком тянет. Ты хотя бы закусывал?

В мастерской и вправду было душновато, но коньячный дух пропал давным-давно.

— Думаешь, я надрался перед работой? — он прокашлялся.

— Ну не вместо же.

На правах единственного поставщика бутылок и единственного же друга Оливер хозяйственным вихрем прошёлся по мастерской, ссыпал в комод собранные с пола лупы, карандаши и исписанные листы.

— Сам разберёшься, что куда. Давай дверь откроем, чтобы сквозняк был. Могу вообще выдуть весь этот духман, ты не против?

— Надо будет вентиляцию переделать, — Джонатан поднялся, размышляя, скрипит кресло или он сам. — Потом сделаю. Махнём в какой-нибудь трактир? Есть хочу зверски, почти сутки тут проторчал.

— В запой на столько не уходят, как ты в работу. К тебе полиция второй день ломится, я их гоняю, мол, работает человек, — он подошёл к другу. — В понедельник Шелфид лично под окнами скакал, не помнишь? Конечно, не помнишь.

Оливер облокотился на стол.

— Дай хоть посмотрю, из-за чего вы поругались. Слушай, мне кажется, или...

Последние, самые сочные лучи заката блестели на буквах «Летящий» вдоль борта. Облитые розовым солнцем паруса выгибались под напором ветра. Бригантина горделиво задрала нос к куполу бутылки, неподвижная синева под килем переливалась всполохами индиго и стали.

— Оно... — не касаясь стекла, Оливер развернул подставку. — Да это же... Но этого не может быть!

Штурвал блестел полированными ручками. Корма задралась, обнажив рулевую лопасть. Сорванный вымпел отрубленным щупальцем лежал на поверхности воды.

— Слова поздравлений уместны?

Джонатан неохотно пожал протянутую руку. Несмотря на прохладный воздух, виски ломило, на сердце чувствовалась тяжесть.

— Не знаю.

— Но это успех! Абсолютный. Бесспорный. С этой душой ты можешь утереть нос всем, кто в тебя не верил и обзывал шарлатаном! Чёрт возьми, у тебя даже море внутри живое!

— Один человек сказал мне, что душа корабля неразрывно связана с морем. Но это всё ладно, — неровной походкой он подошёл к дальней стене и рванул занавесь. Крайние крючки сорвались с карниза. — Вот это тогда что?

— Ученические работы.

На губы уже легли первые звуки отменной моряцкой брани, но Джонатан заметил, что друг не шутит. Весельчак и балагур Оливер, не способный читать заклинания без прибауток и историй из жизни, впервые смотрел без улыбки.

— Они твой предыдущий этап. Не фальшивка. Не выдумка. Ты же видел, что с ними творилось перед смертью? Ты не сочинял, я знаю. Теперь ты это перерос. И не надо такие глаза делать, — скрестив руки на груди, он хмуро покосился на «Летящего». — Я тебе вот что скажу: ему нужна другая бутылка.

Осознав, что до сих пор сжимает край занавеси, Джонатан выпустил мятую ткань.

— При чём здесь стекляшки?! Ты понимаешь, что у меня тут коллекция трупов, а я ни сном ни духом! И всех уверяю, что так и надо.

— Ты будешь смеяться: понимаю. Первая живая душа, да. И ей нужен другой сосуд. Она сильная. Только мёртвого мамонта можно засунуть в стеклянную витрину и успокоиться, а живому нужен нормальный вольер. И думаю, мне лучше поторопиться.

Оливер торопливо хлопнул друга по плечу и был таков. Джонатан не спустился его проводить.

Заперев дверь мастерской, он вернулся к попавшейся душе. На улице стемнело. Под потолком разгорелась подсветка.

— Какой же ты мамонт, — прошептал он. — Невесомая, прозрачная...

Сейчас «Летящий» кренился на левый борт, спущенные паруса длинными валиками приникли к реям. В бликах воды мерещились спины дельфинов.

Джонатан постучал ногтем по стеклу.

— Мотылёк мой.

Сколько не смотри, движение не заметишь. Надо отвернуться.

На полках блестели одинаковые бутылки, в них насекомыми в янтаре висели корабли. Действительно сплошное кладбище.

За спиной что-то коротко тюкнуло, как будто в стекло кинули камешком. Он обогнул стол, задержавшись у «Летящего». Тот уверенно стоял на ровном киле — хоть сейчас на парад. Правда, что ли, камешек?

В щель между занавесками виднелась мокрая после дождя мостовая. Джонатан любил ремесленные кварталы: с приходом темноты мастерские обычно запирались, только сквозь ставни портного пробивался свет. Из подворотни выскочила собака, остановилась полакать из лужи. Отражение луны в воде подёрнулось рябью. Ничего.

Он сам не заметил, как оказался за столом. Просто сидел и оглаживал бока бутылки. Распрямившись, Джонатан повернул подставку, чтобы снова поставленные паруса не закрывали палубу.

На столешнице остались мокрые пятнышки.

Но ни один корабль в бутылке не держится на воде. Ни игрушечный. Ни настоящий. Синева под днищем не более чем иллюзия.

Вода была солёная. Морская?

Слёзы, сообразил наконец Джонатан. Он же рыдал над ним. Слегка кольнуло стыдом, хотя от такого не грех и прослезиться. Чтобы успокоиться, он прошёлся по комнате.

Вблизи стена кораблей до костей пробирала холодом и сыростью липких морских туманов. Джонатан запрокинул голову к верхним полкам. Распродать их, что ли? «Королеву Луизу» во дворец, «Нарвала» наверняка захочет выкупить счастливый наследник, «Рыжую Джейни» можно предложить тому же Шелфиду, на память, а можно и в подарок.

Хрустнуло. Как утренний ледок на лужах.

Джонатан резко обернулся. Сердце кольнуло по-настоящему.

Бутылка треснула: несколько толстых, ломаных линий змеились по её бокам, оплетали всю бутылку и паучьими лапками обнимали корабль внутри.

Джонатан втянул воздух. Правое запястье налилось привычным теплом. Пальцы левой сложились в изломанный знак, невозможный без длительной растяжки на грани выворота суставов, губы округлились для первого «О» в заклинании — и стекло разлетелось вдребезги.

Взревел шторм. В грудь ударило водой пополам с ветром. Наверху трещала парусина. Его окунуло, швырнуло и подбросило. В месиве туч сверкнула молния, но толща воды скрыла её изломы. На светлой от вспышки поверхности возникла гигантская туша: «Летящий».

Молния погасла. Вокруг осталась густая, жидкая чернота, которая аккуратно обняла его, взялась за набрякшую одежду и мягко потянула вниз.

В растерянную душу по капле сочился страх.