Драконы.

Они всегда были частью людской жизни. Величественные существа, рассекающие небеса, скрывающие размахом своих крыльев Солнце и Луну. Своим рёвом разгоняли облака и призывали дожди, их битвы создавали молнии, освещающие силуэты высоко в небе. Всё это произошло ещё до того, как Горный остров Короля Дракона отделился от Бати́шки.

Старые боги не могли объяснить солнечные и лунные затмения, не могли поведать природу ярких молний и о звуках грома во время дождя, о силуэтах в небесах. Поэтому первые люди покорно склонились, когда драконы явились им, снизошли на землю. Даровав свою мудрость человеку, драконы возвысились над старыми богами и стали новыми покровителями человечества. В их честь возвели огромный храм высоко в горах на севере. У подножия гор построилась деревенька в пару домов. В них жили первые люди, готовые посвятить свою жизнь служению и заботе о храме.

Среди огромных величественных драконов был один самый маленький. Он отличался от других не только размером: тот дракон был с необычайно длинным телом, удивительной чешуёй лазурного цвета и сияющими голубыми глазами, а на его голове и шее росли настоящие кораллы, которые можно встретить лишь на морском дне. У него были длинные и сильные передние лапы с крупными когтями и перепонками меж ними, и короткие задние, будто и не его вовсе, а ещё у него были крохотные крылья, словно у летучей мышки. Он не мог подняться самостоятельно в воздух, поэтому его катал на своей спине Великий Отец драконов Халлрейзер Мару'ут Крайгат. Крошечные крылья Маро́она чже Норм Ска были слабы, имели грязный серый цвет и медленно иссыхали, превращаясь в скрюченные уродливые пальцы, между которыми натянута изорванная сухая кожа.

Храм стал пристанищем для Мароона. Великий Отец спустился с небес и оставил своего названного сына людям, чтобы те заботились о нём. Люди из деревни у подножия изо дня в день поднимались по невероятно длинной лестнице на поклон к дракону, вознося ему почести, разжигая огромные курильницы. Мароон коротал свои дни в храме будто в клетке: он лежал в огромной зале не шевелясь, открывая глаза лишь тогда, когда почитатели называли его имя. Дыхание ящера, будто морской бриз, наполняло огромное пространство залы, свежесть уходила высоко под потолок, где были изображены спустившиеся с небес драконы во главе с Великим Отцом. Последователи заботились о Марооне: приносили свежепойманную дичь, следили за блеском его лазурной чешуи, пытались излечить его маленькие крылья. Взамен за старания дракон одаривал их своим благословлением. Дракон пожирал людскую скверну, а самым преданным почитателям даровал невиданную удачу.

Однако, маленькому дракону было горько от того, что он не может разделить небесные просторы с Великим Отцом. Год за годом эти тягостные мысли терзали его тело и мысли. Казалось, словно Мароон чже Норм Ска медленно погибал.

Люди, получившие его благословление, поднялись в его покои. Они пали ниц перед его величием и долго молчали, находясь в глубоком поклоне. Спустя долгие минуты один из них поднял голову. Самый старший из десяти мужей, получивший исцеление от скверны, воззвал к Мароону:

— О, дракон! Твоя чешуя более не блестит, а глаза утратили прежнее сияние! Будь то вина пожранной тобой скверны или же горе от разлуки с Великим Отцом драконов Халлрейзером Мару'ут Крайгатом, позволь мы отблагодарим тебя за твои блага!

Мароон низко опустил свою голову, глядя на старика. От ящера веяло прохладой, а чешуя от движения шеи дребезжала словно стекло. Он молчал, лишь смотрел, а по просторной зале раздалось шуршание хвоста и длинного тела. Дракон сменил свою позу, упёрся лапами в пол и поднялся. С него разом осыпалась вся тусклая чешуя, словно тонкий хрусталь из Догху́на, она разбилась вдребезги, хрустела под тяжёлой поступью Мароона, превращаясь в мелкую крошку. Под старой чешуёй выросла новая чёрная как смоль. Люди повскакивали на ноги и бросились к огромным резным дверям. Четверо схватились за толстый рычаг рядом и нажали на него. Раздался громкий скрипучий звук деревянного механизма и створки медленно открылись. Свет солнца проник в залу, заиграл в осколках чешуи, на мгновение ослепив Мароона. Дракон вышел на площадку перед храмом и бросил взгляд на длинную лестницу вниз. Дуновение давно позабытого ветра заставило дракона поднять голову и воззриться на чистое голубое небо. Тёмная чешуя будто поглощала солнечные лучи, но наросты кораллов на голове и шее заблестели. Мароон открыл пасть и люди под его лапами услышали гул высоких волн, бьющихся о скалы.

Он звал Великого Отца, но птичье пение стало ему ответом. Мужи поспешили вниз, ведь один шаг Мароона был равен десяти их. У подножия, в деревне дети подняли свои головы, заметив на земле невиданный доселе свет от перламутровых кораллов. Впервые им удалось лицезреть дракона воочию. Юные послушники тут же упали на колени в низком поклоне, за ними повторили и их матери, бросившие свои дела. Мароон обвёл людей взглядом и устремился за мужчинами. Огромные когти взрывали почву, волочился по земле хвост. Дракона ведут к обширному лесу, где деревья необычайно высоки и крепки. Он ступает на новую землю, лапы утопают в мягком мху. Длины шеи хватило Мароону для того, чтобы увидеть в глубине леса опушку, усыпанную алыми люпинами. Для людей эти цветы были символом скорби и печали, а эта опушка — способом отпустить тяжкие думы и освободить себя от их гнёта.

Длинное тело Мароона извивается между деревьями и ему хватает пары мгновений, чтобы достичь этого необычного места. Запыхавшиеся люди, достигнув опушки, пали ниц и самый старший вновь заговорил:

— О, дракон! Твои тяжёлые думы будто лишают тебя воли к жизни! Это место исцелит твоё израненное сердце!

Дракон опускает голову ниже, к самым цветам и вдыхает их аромат. Люпины затрепетали, а густой сладкий запах кружил головы людей, проникал в сознание как можно глубже и задевал тонкие струны души. В небе раздался оглушительный рёв, похожий на раскаты грома, прокатился по всему лесу, ушёл высоко в горы и растворился в волнах океана. В этом звуке маленький дракон узнал Великого Отца. Мароон закрыл глаза и из них покатились прозрачные слёзы. Они падали на алые бутоны люпинов и с хрустальным звоном разбивались на тысячи осколков. Горе и скверна, заточённые в этих слезах, окрасили опушку в чёрный цвет. Стебли цветов в миг потемнели, загнивающие бутоны склонились к земле, осыпались лепестки. Скверна расползалась по опушке и с каждой новой слезой на ставшей лысой земле вырастал уродливый чёрный камень. Мароон не поднимал головы, ронял слёзы одна за другой и его чешуя секунда за секундой становилась светлее и возвращала свой прежний цвет. Вонзившиеся в землю когти вырвали из неё, словно из живого существа, странный задушенный вой. Сухие, будто обглоданные насекомыми крылья надломились с громким треском. Мгновение, и они соскальзывают с гладких боков и падают вниз, рассыпаясь костяной пылью. Мароон всё плакал и плакал, из его пасти вырвался голос шторма, волн, разбивающих скалы.

Впитывающиеся слёзы взращивали каменный постамент, а дыхание Мароона очертило драконьи руны. Постамент треснул от края до края, надломился и из трещины прорвался бордовый огромный люпин. Цветок ловил напитанные болью слёзы ящера и стремительно темнел, опадавшие лепестки тут же впитывались в гудящий словно рой шмелей неказистый постамент. Из них росло нечто совершенно неведомое.

Напитанное горем и скверной, растущее каменное изваяние напоминало тощую сломанную собаку. Костлявые лапы вонзили когти в кривой чёрный постамент, ломая его, изогнутая длинная шея имела странный узор чешуи, словно повторяя начертанные руны, и загривок длинных волос. Лысый хвост отломил кусок постамента, пролегая меж двух рун. С треском нарастала голова: совершенно безглазая морда с огромной пастью, она имела одновременно драконьи и черепашьи черты. Вывалился сквозь острые крупные зубы мясистый язык, натянулась мембрана в пасти и будто послышалось, как кто-то тихо-тихо зовёт.

Гул чёрного камня заставил мужчин поднять глаза и воззриться на омерзительное существо. На опушке стало в разы темнее, словно весь свет поглощался чёрным цветом скверны. Мароон поднял голову и посмотрел на существо, рождённое из слёз и пророкотал:

— Имя тебе — Цили, чудовище этого леса.

Дракон снова сиял так же, как и прежде, избавившись от скверны, отравляющей его изо дня в день. Мужи в страхе смотрели, как каменная морда и тело Цили покрываются трещинами. Будто из ниоткуда раздался хор голосов: детских, женских и мужских. Они звали на помощь, молили о пощаде. Каменный панцирь упал на землю, холодное чёрное тело Цили покрывалось чешуёй, неистово забил по пьедесталу лысый хвост. Чудовище открыло свою пасть, почуяв ростки скорби и сожаления от людей, поднялось на костлявые лапы и бросилось прямо на них...

— А что случилось с людьми? — сонный голос ребёнка прервал рассказ отца.

— Ну, это легенда умалчивает. Раз с ними рядом был Мароон, наверное, ничего страшного не случилось.

— А Цили правда существует?

— Конечно же нет, — смеётся мужчина, укрывая сына тёмной овечьей шкурой. — Это сего лишь легенда.

— Но ведь драконы были!

— От драконов осталось наследие, Аарон. Неопровержимые доказательства, что они были среди нас, а вот о Цили — лишь эта старая легенда. Никто так и не нашёл ни опушку, ни, тем более, постамент в лесу Ци. Давай, ложись спать, хватит с тебя историй.

Тишину дома нарушал лишь треск огня в печи, да дыхание двух людей. Снаружи глухая ночь, молчали даже птицы. Минуло несколько веков с того момента, как кусок земли с храмом Короля Дракона отделился от Батишки и оказался далеко в океане Соук. Лес Ци остался подле старой обнищавшей деревушки Сальфи́на. Мужчина взглянул в запотевшее окно. Снаружи утихомирился ветер, не дававший спать Аарону, а Луна скрылась за тучами. Брайс поднялся с постели сына и вышел на крыльцо, тихо притворив за собой деревянную дверь. Ночной холод тут же вцепился своими острыми зубами в незащищённую одеждой кожу. Их домишко находился в нескольких минутах ходьбы от леса Ци. Без листьев деревья были похожи на огромные когтистые лапы, уходящие далеко в небо и пытающиеся схватить облака. В такие холодные тихие ночи Брайс вспоминал свою покойную жену, его сердце из раза в раз сжималось, стоило в памяти возникнуть её румяному круглому лицу.

Из леса донёсся голос. Чистый, словно журчанье ручейка и звонкий, как переливы колокольчиков.

— Не может быть... — шепчет он, хватаясь за ручку двери. — Рамна ведь... мертва...

Этот голос звал его в глубь леса, в самое сердце, где, позабытое своим отцом, стояло на постаменте лесное чудовище по имени Цили. И стоило сердцу Брайса откликнуться на этот зов, на мгновение засомневаться, расплескать эту чашу с неугасаемым горем и скорбью, на каменной безглазой морде появилась первая трещина.