Заклинающий мертвецов

В селении было тихо. Не доносилось ни смеха ребятни, ни мужской брани, ни девичьих голосов. Тишина стояла мертвенная, и грозила стать мертвой, если гонец не вернется вовремя. Да и если вернется... По крайней мере, тогда можно будет отпереть двери и не бояться случайным шумом привлечь Это.

Это когда-то было забулдыгой, менявшим грибы и ягоды на наливку, да только спьяну отправилось в лес по холоду — да там и сгинуло. И все бы ничего, только лес был пропитан магией до последнего листочка, там даже жила парочка знающих волшбу, которые от нее «питались».

И потому бывший Ерван, мирный пьяница, за всю жизнь мухи не обидевший, поднялся. От былого добродушия ни осталось и следа. Тварь бросалась на человека, заслышав малейший шорох или почуяв кровь, и ничто не могло ее остановить — ни засовы, ни двери. Лишь задержать. Конечно, в достаточно глубокий погреб твари забраться сложно, вот только не ведает она ни сна, ни усталости, в отличие от живых. И от голода она умереть не способна, хоть ее голод и неутолим. Магия, будь она проклята! Злая, витающая в воздухе, уничтожающая все, к чему прикоснется.

Тварь, ворвавшись посередь ночи, сожрала всех, кто в доме на отшибе жил. После этого деревенские спохватились и загнали тех, кому еще не минуло шестнадцати весен, в самые глубокие погреба, где их не будет слышно. С малютками закрылись и их матери, чтобы те не плакали. А в погреба поплоше загнали прочих женщин, они могли сидеть тихонько, и лучше соображали, чем малышня. Некоторые, кто побогаче, спрятались в свои собственные погреба всей семьей. Даже скотину, и ту загнали в землянки, кого смогли.

Но долго так продолжаться не могло. Нужно было урожай убирать перед зимой, скотину кормить, крыши перестилать... Коли слишком долго прятаться, то селение попросту зимы не переживет, без еды, да с гниющей соломой на крыше. И дрова как рубить?! Не выжить селению, коли мертвяка не упокоить, да как его упокоишь, если он встает, даже искромсанный в клочья, собираясь обратно?

Наверху остались лишь взрослые мужики, они и шептали не вполголоса даже — в четверть, пытаясь решить, что им теперь делать.

— Уходить надо. Если дойдем до мест, где дряни этой не видать, тварь сама сдохнет! — сердито проговорил Данке.

— Ага, а пока идти бум незнамо куда, нас всех и пожруть, — ехидно заметил дед Стронко. — Полвека топчу уж землицу, а побеганцы от мертвяков не переводятся. Кончается всегда одинаково: мертвяков становится двое. Как-то они от такого встают охотнее, видать, в компании бегается лучше.

— Хватит балаболить, еще услышит! — прошептал пухлощекий староста Менгат. — Колдуна трупного звать надо, и всего делов. Нет у нас выбора. Куда мы попрем по болотам, да по осени? В болоте и сгинем. Там же и встанем, что тот мертвяк.

— А-а он же сейчас такого натреба! — возмутился Данке чуть громче, чем стоило бы. Стоящий рядом с ним дед тут же и заткнул ему рот замызганной тряпкой со стола.

— Они одного... ладно, скорее, одну, уведут. Ну двух, мобыть. А мертвяк всех сожрет. Вот и «выбор», — мрачно сказал староста. — Я гонца отправил. Ждем и не маемся дурью, не придумали средства от мертвяков лучше, чем колдуны.

— Сожрут твоего гонца. Мико отправил небось? Кто у нас еще быстро бегает-то... — выплюнув тряпку, проворчал Данке уже значительно тише.

Почти вся скотина в деревне его семьи была, так что хоть и чушь нес часто, а высказаться мог всегда. То ли дело его папенька, тот деловой человек был — а сынок, видать, в дурную часть родни пошел.

— Наверняка Линку заберут, — вздохнул дед. — Тонкая-звонкая, работать толком не может, но благородня таких любит. И эти тоже. Не повезло девке.

— Да они и парнишку могут. Колдуны энти, — сплюнул староста на деревянный пол. — Не сделаешь ничего. Остается, как жрецы говаривают, молиться и ждать. Повезет — не сцапает мертвяк Мико. Не повезет — все ляжем, а потом тварями встанем. Вот и все.

На этом все и замолкли в ожидании колдуна. Дышалось деревенским — и то сложно. В ночи не раздавалось ни звука. Даже волки не выли — видно, и их жизни положила конец восставшая нежить. А может, учуяли запах мертвечины и убежали подобру-поздорову. Деревенские не знали. Они бросали тревожные взгляды на дверь, в любой момент ожидая, что в нее начнет ломиться то, что когда-то было Ерваном.

Время тянулось, как на похоронах любимой женщины, а говорить мужики боялись. Вдруг большой тяжелый засов разлетелся в щепки, а железо истаяло, как снег на солнце. Дверь резко распахнулась. Сначала никто даже не понял, что произошло — селяне закашлялись от едкого, удушливого смрада, как будто свиная туша три недели на солнце пролежала. От сладковатых ноток к горлу Стронко подкатила тошнота.

Но старик сдержался. Он приложил руку к горлу, и все, кто его видел, поняли намек и подавили рвотные позывы. Даже Данке старательно зажал рот, пытаясь справиться с собой. Немного привыкнув к смраду, селяне наконец обратили взгляды на вошедшего, а дед Стронко и вовсе вышел вперед и глубоко ему поклонился.

То, чему он кланялся, напоминало человека лишь отдаленно. Да, голова, две руки и две ноги, и двигалось оно почти как человек, только более плавно, словно перетекая из одного положения в другое. Оно было неестественно высоким, выше даже рослого Данке, и при этом тощее, как жердь.

Его спутанные белые волосы, покрытые какими-то красновато-коричневыми пятнами, доставали до колен. Кожа, вся в струпьях и мелких ранах, плотно обтягивала череп. Стронко посмотрел существу в глаза, поднявшись после поклона.

Совершенно белые зрачки странно смотрелись на темно-серой, с красными прожилками радужке, и дед, растерявший всю свою удаль, побледнел и дернулся, едва не отшатнувшись. Колдун безмятежно улыбнулся, обнажая ряд гнилых клыков, похожих на зубы лесного хищника, а затем медленно облизнул синеватые губы длинным, сильно сужающимся к кончику языком. Из раны на его щеке на пол избы выпал опарыш.

Здоровые мужики дрожали, не в силах заговорить, и даже староста замер, как олененок перед охотником, и не сумел заставить себя подойти ближе. Никто не говорил этого вслух, но думали об одном: может, не стоило такое в дом звать? Может, стоило как-то пережить зиму впроголодь? Каждый из них слышал истории о людях, которым не повезло с колдуном поговорить так, что тому не понравилось. Ни один из несчастных этого не пережил, а рассказы о том, как колдуны мстили, передавались из поколения в поколения.

Проносились в их головах и другие истории. Про болезни, что могли и целый город выкосить, коли такой колдун пожелает. Про вытекающие глаза и гниющие по живому руки. И про тех, кто жил долго, воя от боли, и умереть не мог, даже если голову ему отрубить.

Только и мертвяка оставлять боязно. Оставишь такого — рано или поздно доберется он до кого-нибудь. И станет их двое. И так до тех пор, пока вся деревня не вымрет. Думали об этом и Стронко, и Данке, и Менгат, и остальные, но привлечь к себе внимание колдуна не решался никто.

Колдун же просто ждал, не говоря ни слова. Наконец дед Стронко справился с собой — снова вперед Менгата — и сказал:

— Господин, Заклинающий Мертвецов, добро пожаловать в Дубравню. Благодарим, что откликнулись на наш призыв, — и снова глубоко поклонился.

Колдун лишь кивнул. Затем подошел к Менгату и потрепал его по щеке, словно девку перед сеновалом. Когда костлявая, израненная рука в темных струпьях коснулась старосты, тот задрожал и расплакался, а на штанах появилось мокрое пятно. Все так же молча, колдун положил руку на грудь Менгата, прошипел что-то, от чего ребра раскрылись, как лепестки цветка, а затем вырвал сердце и бросил на пол, брезгливо вытерев руки о его же одежду. Прошептав над трупом еще одну непонятную фразу, он вывел несколько сложных фигур прямо в воздухе, после чего тело Менгата истаяло, словно старосты никогда и не было на свете.

И лишь после этого он заговорил с селянами.

— Все это должен был делать он, — голос был вкрадчивым и звучал так, словно колдун стоял у каждого из мужиков над ухом. И если бы не запах и внешность самого заклинающего, этот тихий, мелодичный баритон казался бы даже приятным. Но лишь заставлял мужиков дрожать еще больше.

— Принимаю ваши извинения, — он указал туда, где только что был труп старосты. — Выведите плату. Я хочу выбирать. Мальчишку мы забрали, нужна пара. Девка.

Не смея ослушаться или мешкать, Стронко бросился открывать погреба, где ютились девушки. Совсем юных он загонял подальше, чтобы те не попались на глаза колдуну, а остальных выталкивал и тихо шептал, указывая им, что они должны делать. Колдун выплыл из избы — он не ходил, а будто парил невысоко над землей — не удостоив прочих мужиков ни каплей внимания. Те вздохнули с облегчением.

Колдун остановился в центре Дубравни, где было что-то вроде площади. Туда же вышли молодые девушки. Стронко помнил, что нелюдям всегда нужны юные и свежие, и не хотел злить колдуна. Тот мог как отомстить, так и поступить много хуже — уйти, и вернуться, когда от деревни ничего не останется.

Стронко был стар, и слышал от путников такие истории. Он знал, что так полностью исчезла одна шахтерская деревушка — там заклинателю мертвецов в качестве жертв предложили вдов и блаженных вместо молодых здоровых девиц. Половину тамошнего народа он выкосил лично — хоть слухи и не рассказывали толком, как — а половину дожрали те мертвяки, что встали в шахте. И лишь после этого он их упокоил.

Дед стоял в полупоклоне рядом с площадью, пока колдун осматривал девиц, требуя у каждой, чтобы она по-всякому поворачивалась и изгибалась. Руками, правда, ни одну ни трогал. То ли ему не нужно было, чтобы его зараза деревенским передалась, то ли у колдунов все-таки были какие-то правила, да только у деда появилось ощущение, что прикасаются такие заклинатели только к тем, кого собираются убить. Ведь из них он никого не коснулся, окромя старосты? Спрашивать, само собой, Стронко не решился. Мало ли, что тогда станется?

Девицы, громко всхлипывая, вертелись перед колдуном, только что ноги не раздвигали. А он смотрел на них, как мясник на свинью перед забоем, и почти ни на ком не задерживал взгляд. Но это продолжалось лишь до тех пор, пока очередь не дошла до Линки.

Если другие поворачивались, не дожидаясь приказа, то эта девица посмотрела колдуну в глаза, и заявила:

— Не буду я вертеться, как гулящая девка!

Стронко бы подумал, что она совсем дурная, да только трясло при этом девчонку так, словно ее бьют. И голосок тоненький тоже дрожал. А равнодушный взгляд нелюдя впервые загорелся каким-то интересом. Если до того он стоял чуть поодаль от упрямой девицы, то теперь подошел к Линке вплотную и несколько минут, не мигая, смотрел прямо на нее.

В больших голубых глазах девушки блеснули слезы, но Линка не отвернулась, хотя ничего не сказала. Безмятежно улыбнувшись и снова показав жуткие клыки, колдун ласково прошептал:

— А ты мне нравишься, девочка, — и после этих простых слов Линка отскочила от него, как ошпаренная.

Его больше не интересовали другие. Вновь подойдя к ней вплотную, колдун что-то тихо проговорил на том же неизвестном языке, и Линка замерла, недвижимая. Только моргать и могла. Погладив ее по щеке, он резко разорвал на девушке платье. Остальные девки отвернулись, чтобы не смотреть на это. Стронко — смотрел. Он и сам не знал, с чего так решил, но деду казалось, что если и он отвернется, то Дубравню не минует участь той шахтерской деревушки.

Колдун тем временем провел языком, с которого капала какая-то светло-зеленая слизь, по шее и груди Линки. Стронко вырвало. Увидев это, нелюдь улыбнулся ему и оставил девушку в покое, снова прошептав те же странные слова. А затем развернулся, как будто перетек из одного положения в другое, и практически пропел, обращаясь, по всей видимости, к Стронко:

— Я выбрал.

И снова посмотрел на заплаканную Линку, уже не обездвиженную его волшбой.

— Последнее желание? — он повернул голову под неестественным углом, словно был лесной совой, а не человеком, и внимательно уставился на девицу.

Только теперь дед Стронко понял, зачем она привлекла внимание нелюдя. Слухи до него доходили, да только не думал, что Линке уж и жизнь не мила. Был, был у нелюдей такой обычай. Говаривали, будто всякое желание они с ног на голову переворачивали, и только что-то жестокое, как они сами, выполняли как есть. Так у них в семье прадедова племянница, кажись, попросила колдуна, чтобы мама с папой всегда вместе были, а он их у ней на глазах и убил. Хоронили трупы обнимающимися, в одной могиле — не смогли разомкнуть зачарованные объятия.

А Линка ответила, как он и думал:

— Если такова цена за то, чтобы мертвяк убил матушку и братьев, я готова с вами отправиться. Это мое желание! — всхлипывая и глотая слова, быстро проговорила она.

Колдун повернул голову еще сильнее, и Стронко почудилось, будто он слышит, как ломаются кости.

— В самом деле? Любопытно, — едва слышно проговорил он. — Так тому и быть.

На негнущихся ногах Линка подошла к колдуну и — безумная девка! — сама взяла его за руку. Тот покровительственно погладил ее по волосам, затем кивнул чему-то своему и запел. Дед и не понял, зачем. Стронко остался стоять на площади, глядя на это дело, и строго-настрого запретил остальным девкам покамест расходиться.

Спустя, казалось бы, вечность, колдун закончил петь. Только теперь из леса вышел полусгнивший, но на удивление крепкий оживший труп.

Дед только сейчас понял, что прийти мертвяк должен был много раньше, еще когда они собрались на площади. Видать, колдуны одним своим присутствием мертвяков отгоняют? Стронко задумался, может, правы в других деревнях, что таких пьяниц сами в яму скидывают и закапывают заранее? В Дубравне он лично следил, чтоб не было такого, а оно вона как вышло. Дед продолжал смотреть, что случится дальше. Линка заговорила, неизвестно зачем решив рассказать, почему желание загадала:

— Эта тварь, моя мать, она ничего не сделала, когда отчим задирал мне юбку. И когда братья к нему присоединились — тоже! Я хочу, чтобы они сдохли! Тогда и мне помирать не страшно!

Нелюдь перевел заинтересованный взгляд на девушку.

— Хм. Скажи, как там тебя?

— Линка.

— Скажи мне, Линка. Ты упомянула братьев, мать, но почему же ты не хочешь, чтобы я забрал твоего отчима?

— А отчим прошлой весной преставился, да туда ему и дорога. Эта мразь жирная ревела по нему, как... Тьфу, ненавижу! — прошипела девушка. Мать ее не видела, оттого, кажется, Линка и осмелела, не понимая на что идет ради мести. Стронко только вздохнул тихонько.

— Месть — это сладко, — колдун мечтательно посмотрел в хмурое, пасмурное небо. — А вы — будете смотреть. Если хотите выжить.

Мертвец рядом с ним замер, ни на кого не бросаясь. Изъеденные червями руки он тянул в сторону Линки, но двинуться явно не мог, полностью подчиненный воле заклинателя.

Не дожидаясь приказа, дед коротко поклонился колдуну и бросился в тот погреб, где Летка с сыновьями схоронились. Семейство у них богатое было, стало быть, и сидели все вместе. Линку только к прочим выгнали.

Там он что-то сказал Летке — и сам не запомнил, что — а сыновья за нею следом отправились, не смея перечить. Дед, его бы воля, сам этих щенков утопил вместе с мамкой. Однако такой участи, на какую их обрекла Линка, он не желал никому. И смотреть на это совсем не хотел, но понимал: придется.

Трое тощих мальчишек шли за Леткой и Стронко, глазея по сторонам и нахально пялясь на колдуна. Тот улыбался, иногда делая странные жесты. Все остальное время он парил рядом со своей «законной» жертвой. Когда Стронко привел семейство Линки, нелюдь посмотрел ей в глаза, и та кивнула. Он повернул голову к братьям девушки и улыбнулся во все гнилые клыки. Мальчишки одновременно громко вскрикнули и бросились врассыпную, но было поздно. Взмахнув рукой, колдун прошипел какое-то длинное странное слово, и они свалились на землю. Летка же просто зарыдала в голос и кинулась Линке в ноги:

— Доченька, прости меня, милая, прости родная, не губи-и-и-и, останови-и-и-и, — раненой коровой завыла она. Дочь пнула ее грязной ногой прямо в лицо и отскочила.

— Мертвяк тебе милый, — прошипела девушка. — Я тоже просила тебя остановить. Сделала ты это? Слезы лила по нему, когда помер! Я тебе этого никогда не прощу. Сдохни! — последнее слово она прокричала.

Вновь улыбнувшись, колдун посмотрел на мертвяка. То, что происходило следующие несколько часов, дед Стронко не решился бы пересказать никому. Да и зрелище было настолько отвратительным, что его хотелось стереть из памяти.

Но он знал, что всегда будет помнить визги Летки, когда мертвяк задирал на ней юбку. Знал, что перед мысленным взором будут стоять перекошенные от боли лица ее щенков и вытекающие из глазниц кровавые слезы.

Когда от ее семьи осталась только Летка, саму Линку уже отчаянно рвало, и она умоляла прекратить это, но колдун не только не послушал ее, но и прошипел какое-то очередное колдовское заклятье. Рот зарос, словно зажившая рана, и рвота пошла носом. Линке стало не до просьб. Всякий раз, когда кто-то пытался уйти с площади, чтобы не смотреть, как мертвяк расправляется с бывшими соседями, нелюдь делал резкий жест рукой и они замирали.

Наконец все закончилось. На площади остались лишь перепуганные бабы, да сам Стронко. Куда подевался колдун, и как он забрал с собой Линку, дед понять не смог, но вместе с ним исчез и смрад, и останки трупов. Словно ничего и не было.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 2,33 из 5)
Загрузка...



Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...