Всё началось с того, что во вторник мне срочной утренней почтой пришло письмо. Это было, конечно, ужасно неудобно, так как сутра по вторникам я обыкновенно поливаю и подкармливаю корциний, что стоят в холле аккурат напротив вешалки. Письмо шлёпнулось на коврик, когда я потчевал их прошлонедельными газетами. Надо сказать, корцинии их страсть как не любят — им свежие подавай, сегодняшние, да ещё чтоб типографской краской пахли. Только для пищеварения свежие новости не ахти. Да и подавиться ими запросто можно. Так что я всегда держу запас газет и журналов за прошлую неделю или даже месяц — с одной стороны, они уже не так калорийны, зато и изжоги от них не предвидится.

В общем, я как раз успел обернуться и заметить, что крайняя корциния (как назло самая пронырливая и длинношеяя) потихоньку выплюнула в угол недоеденную страницу из «Вестника Финансовой академии» (его корцинии особенно не любят, зато хватает надолго) и уже успела закусить уголок свежезалетевшего в почтовое оконце письма. Пришлось срочно облить её валериановой настойкой. Корциния недовольно сплюнула конверт, зашипела, но быстро успокоилась, и зевнув, свернулась колючим кольцом в горшке.

Я подобрал пожёванный конверт и вскрыл.

Письмо гласило:

«Дорогой Джон!

Нет времени объяснять подробно — ждут неотложные дела. Нашёл в кармане монстряшку. За порогом направо-направо-налево. Ступай немедленно, она в ловушке.»

Письмо не было подписано и содержало, по мнению непосвящённого, сущий бред. Меня же больше всего насторожила «монстряшка». Последний раз, когда Том написал нечто катастрофически-уменьшительное и чудовищно-ласкательное (а именно — «монстрюлька»), в кармане обнаружился адски голодный детёныш фыыра (ужасно милый, конечно, со светлыми пёрышками и ещё не сошедшими трубочками, но ростом дюймов под семьдесят и весом фунтов в триста), едва не отжевавший мне ногу по самую шею.

Но давайте по порядку.

Письмо, конечно, было от Тома, моего друга и соратника по путешествиям по карманам. Только, бога ради, не подумайте, что у нас тут клуб воров-карманников! Вовсе нет. Карманы — это такие закоулки, закутки реальности, образовавшиеся по воле случая. Например, если реальность была сперва растянута, а потом собралась гармошкой, либо зажёвана, надорвана или измята. Она, конечно, со временем приходит в порядок, выравнивается. Но на ней остаются рубчики, едва заметные складки или даже кармашки. И вот в этих кармашках порой происходит форменное чёрт-те что! Заводятся странные предметы или существа. Они бывают милые, полезные, вредные, опасные — да какие угодно, в сущности. И вот эти вот карманы мы с Томом как-то и обнаружили.

Приключилось это так. Я был у Тома в гостях. Мы, как водится, выпили чаю. Затем ещё чаю с молоком. Потом снова чаю с молоком и мёдом. Следом чаю с имбирём и апельсином. После Камилла, жена Тома, приготовила нам своего знаменитого чаю со специями. Ну а затем Том заговорщицки мне шепнул, что у него в кабинете в нижнем ящике стола завалялась превосходнейшая облепиховая настойка, которая как ничто в мире украсит чай с шалфеем. И Том отправился в кабинет. Но по дороге, кажется, решил посетить уборную (всё же чаю мы выпили порядочно, кажется, литра по полтора на каждого). И вот у лестницы он уже поворачивал направо в кабинет, когда вдруг передумал, резко повернул налево и... исчез. Я бы ни за что в жизни в это не поверил, если бы не видел всё собственными глазами (как раз шёл следом за Томом в сторону злосчастной уборной, повинуясь зову природы).

Я остолбенел. Выпучил глаза и отвесил челюсть. А затем принялся громко звать Тома. Сперва он не откликался. А потом я вдруг услышал:

— Ммм... Минутку, Джон. Кажется, я нашёл что-то любопытное.

Голос прозвучал прямо у меня над ухом, но Тома не было видно. Тем не менее, успокаивал сам факт того, что он отозвался. Я, забыв про зов природы, сходил за литром свежего лавандового чая, устроился на нижней ступеньке лестницы и изготовился ждать. Чай ещё не успел закончиться, когда Том вновь подал голос. Он бормотал что-то вроде:

— Как же отсюда выбраться?.. Должно быть, теперь всё наоборот: резко направо, а затем плавно налево и...

Том, наконец, появился. Точнее как-то незаметно возник, вышел прямо из воздуха. Выглядел он невозмутимо, словно ничего необычного не произошло. А в руках держал заварочный чайник. Очень изящный, бирюзовый, тонкого фарфора. С ножками. Ножек было то ли шесть, то ли восемь. А может и все десять. Разобрать оказалось трудно, так как чайник непрестанно и очень быстро перебирал ими в воздухе.

Я молча подставил чашку. Том наклонил чайник, и из носика его полилось волшебство. Вернее, конечно, это тоже был чай, но совершенно, абсолютно, невозможно невероятный. Он был на вкус как всё самое замечательное одновременно. Как свежая земляника в утренней росе, как спелые напитанные солнцем персики, как шоколадный бисквит в миндальной крошке, как хрустящая корочка на свежеиспечённом хлебе. Как радуга, как первая любовь, как улыбка дорогого человека. Кроме того, у чая оказался превосходный тонизирующий эффект, что, как мы убедились позднее, было весьма немаловажно. Потому что прежде чем выпить волшебного чаю, предстояло сперва поймать чайник. Чего уж только Том и Камилла не предпринимали — запирали его в буфете, в кладовой, в платяном шкафу и даже в сейфе. Привязывали верёвкой, стреноживали серебряной цепочкой, опутывали атласными лентами. Но чайник обладал какой-то сверхъестественной текучестью и непостижимым образом всегда умудрялся улизнуть. Правда, за пределы дома никогда не выбирался.

Когда я спросил у Тома, где же он пропадал, Том только пожал плечами и ответил, что всё время был здесь. Просто как бы за углом реальности. За двумя углами, если быть точным. Тогда я повторил его путь — пару странных поворотов. Вокруг меня ничего не изменилось. Я по-прежнему находился у Тома в гостях, но... всё вокруг казалось каким-то потемневшим или выцветшим. Или, точнее, приглушённым. Потайным. Спрятанным. Очень компактным. И пыльным. В самом деле, это был совсем крохотный старый кармашек. Небольшая морщинка реальности в доме, где слишком любили чай. Что же ещё могло там завестись, как не волшебный чайник?

Насчёт чайника, кстати, мы после (когда открыли новые карманы и определились, что Том будет отвечать за странные предметы, а я — за существ) много спорили. Никак не могли определиться, считать его артефактом или всё же волшебной зверушкой. В итоге я отстоял версию с существом, и чайник на некоторое (непродолжительное) время перекочевал ко мне. Впрочем, Нора, моя супруга, оказалась этому не рада и разубедила меня довольно быстро. У чайника обнаружилась ужаснейшая привычка бросаться под ноги в самый неподходящий момент. А если ты по неосторожности умудрялся толкнуть или, упаси святой сервиз, придавить ему ножку, чайник начинал плеваться крутым кипятком. В итоге, это своенравное создание перекочевало обратно к Тому (чему была не рада теперь уже Камилла).

Но, мы сильно отвлеклись от письма. Тем временем, оно было срочным. И речь в нём шла вот о чём. Том нашёл новый карман, а в нём существо. Попасть в этот карман можно было перешагнув порог и совершив определённые повороты. Какой порог, спросите вы. Том же не написал, какой порог! И окажетесь совершенно, абсолютно, категорически неправы. В ходе поисков карманов реальности мы выяснили, что конкретное место не всегда бывает важно. То есть, иногда — да, иногда — нет. Бывает, что в один карман можно попасть из разных мест, имеющих что-то общее. Ну вот, например, в данном случае, если совершить определённые шаги за любым, совершенно неважно каким, порогом.

В моём доме порогов было два — на парадном входе и на чёрном. Парадный оказался ближе, так что я распахнул входную дверь, вышел из дому и исчез.

Карман был довольно просторным. Знакомым и в то же время безликим. Так выглядят типичные дворики перед коттеджами: прямоугольник подвыцветшей травы рассечённый дорожкой, вымощенной чем-то невнятным — плиткой или кирпичом, а может хорошо обработанным сланцем. Садовые уточки и гномики, притаившиеся в до зубовного скрежета аккуратно подстриженных кустах самшита. Мирно дремлющая змея садового шланга. И ржавые челюсти охотничьего капкана плотно сомкнутые на...

Больше всего это напоминало огромную, толстенькую и очень (очень-преочень) мохнатую зелёную гусеницу. Она лежала, обернувшись вокруг капкана в два тугих круга, и передняя её часть была закушена безобразным железным ртом. Существо тихонько гулило, словно младенец или воркующий голубь, и иногда шло мелкой рябью, вздыбливая и опуская мех.

— Эй! — осторожно позвал я.

Гусеница чуть расслабила напряжённые кольца своего тела и обратила ко мне голову. О том, что это голова, догадаться можно было только по паре блестящих чёрных глаз, утопавших в меху. Шерстинки вокруг них заворачивались спиралью, что придавало округлой мордашке безгранично удивлённое выражение.

— Буль-буль-буль? — осведомилась гусеница, выкатив на меня глаза.

— Буль, — решительно ответил я и на всякий случай кивнул.

Существо снова пошло рябью, завозилось, сделало неуловимое движение и... поднялось на лапки. Бессчётное множество коротеньких волосатых лапок. Мех над капканом раздвинулся и стало понятно, что сразу несколько миниатюрных конечностей угодило в ловушку. Гусеница поёрзала, пытаясь освободиться самостоятельно, но движения явно причиняли ей боль. Существо оставило тщетные попытки и снова жалобно загулило.

Я осторожно подошёл поближе. Зажатые капканом миниатюрные лапки опухли и безвольно болтались. В который уже раз я удивился количеству конечностей «карманных» существ. Они все почти поголовно были многоноги, -руки, -щупальцевы, -клешневы и всё в таком роде. Только многокрылых мне ещё вроде бы не встречалось. Ну и, конечно, корцинии оказались изрядным исключением, так как были ленивы и малоподвижны (если только речь не шла о еде), и предпочитали сидеть в своих горшках. С другой стороны, корцинии всё же скорее растения, чем животные, так что...

Существо загулило громче и слегка сердито. Я вынырнул из раздумий и занялся капканом. Разжать его оказалось делом непростым: всё-таки железо порядочно проржавело. Витки пружин были словно сварены между собой временем и влагой.

Возясь с капканом, я потихоньку обдумывал ситуацию. Очевидно, что его тут кто-то оставил. По правде сказать, это был первый раз, когда мы с Томом наткнулись на свидетельство того, что в кармане находился другой человек. То есть, понятно, что это могло случиться. Как Том случайно обнаружил карман, так его мог так же случайно обнаружить кто-то ещё, а затем... А что — затем? Я впервые задумался, что стали бы делать другие люди, найдя карман, а в нём странное существо или предмет. Кто-то бы, наверное, испугался и просто убежал. И постарался забыть о том, что видел. Кто-то придумал бы, как извлечь выгоду из необычного открытия. А кто-то стал бы охотиться... Особенно, если бы сходу наткнулся на не слишком дружелюбное существо.

С другой стороны, я и Том тоже были своего рода охотниками. Только мы не стремились причинить никому вреда. Скорее, нами двигал азарт первооткрывателей, заговорщиков, познавших невероятную тайну, и желающих во что бы то ни стало это знание углубить и расширить.

Зачем мы тащили все находки к себе? Ну, строго говоря не все. Некоторые из них активно протестовали против утащения, иные проявляли агрессию. А по некоторым было видно, что им и на своём месте вполне уютно. Но вот бедняжки мои корцинии почти зачахли к моменту, как Том нашёл их, зайдя в карман на веранде, которая некогда была оранжереей. Они сидели в одиночестве в своих горшках и некому было кормить их газетами, так что Том сжалился и отнёс корциний мне. Каких-то существ я оставлял в карманах, но время от времени проведывал, приносил вкусности (к примеру, Чоч, найденный на чердаке, страсть как любил дырявые носки, так что я с удовольствием подкармливал его, как только случалась оказия).

Но вот гусеничку точно придётся забрать. В многовходовом кармане ей оставаться небезопасно. Тем более, что про него знает кто-то ещё. И настроен он не слишком дружелюбно. Что меня самую малость успокаивало — капкан был старый и, вероятно, стоял тут уже очень давно. Так что беспокоиться и не стоило. Возможно.

Пока мысли вертелись в голове, руки занимались делом. И с четвёртой попытки мне удалось разомкнуть капканью пасть настолько, чтобы гусеница вытянула лапки.

Отпущенные челюсти звонко лязгнули. Мы с гусеницей дружно отскочили в сторону и поглядели друг на друга.

— Том, — вежливо представился я.

— Буль, — сказала гусеница и церемонно протянула мне парочку целых лапок, которые я дружески пожал обеими руками.

***

Больше всего меня беспокоило, как к новому соседству отнесётся Нора. Не все мои находки она принимала с энтузиазмом (положа руку на сердце, никакие из них), хотя к некоторым относилась более-менее благосклонно. Но вот как Нора воспримет гигантскую зелёную гусеницу, сказать было сложно.

Буль эта мысль тоже как будто пришла в голову. Она вообще оказалась на редкость сообразительной умницей. Просочившись вслед за мной через выход из кармана, Буль просто растворилась в доме. И лишь спустя несколько дней по особым мелким приметам я научился её вычислять. Да и то не всегда.

К примеру, я как-то обратил внимание, что старенький диванчик в холле стал крупнее и местами порос пучками зеленоватого меха. А ножки его сделались подозрительно похожи на лапки. Через день диванчик приобрёл свой обычный вид, зато в спальне появился странный мохнатый пуфик. Вёл он себя почти прилично, разве что один раз попытался пощекотать забравшуюся на него кошку. Кошка была соседской, степенной. Шутки не оценила и с громким мявом удрала через окно, после чего не показывалась у нас довольно долго. Всё-таки она не привыкла к столь фривольному обращению со стороны мебели.

Спустя ещё несколько дней в платяном шкафу нашлась большая зелёная шуба. Там она тихонько провисела до конца недели, а затем исчезла.

Зато в гостиной объявился новенький коврик. Разумеется, меховой и тоже зелёный. Нора имела обыкновение после ужина читать в кресле пред камином, так что эта «обновка» пришлась как нельзя более кстати — раньше у Норы сильно зябли ноги, даже через тёплые домашние туфли. Теперь же она с удовольствием скидывала обувь, зарывалась изящными босыми стопами в мех, и тогда комната наполнялась едва уловимым гудением — это тихим баском мурлыкал новоиспечённый «коврик».

Меня сильно удивляло, что Нора не замечает странностей. Пока однажды вечером я не увидел, как она, наклонившись, чтобы сбросить туфли, украдкой почёсывает меховую мурчалку. Ну конечно, Нора всё знала с самого начала. Просто ей нравилась эта странная игра в перевёртыши. И наша новая монстряшка, конечно, нравилась тоже.

Так продолжалось ещё недели две, а потом Буль наконец явилась Норе в своём истинном облике при полной (уже привычной) зелёной мохнатости. И они подружились — окончательно и бесповоротно.

Игра в перевёртыши прекратилась. Но была и одна странность, которая не исчезла с проявлением Буль. Из нашей библиотеки потихоньку пропадали книги. Как назло, самые интересные или самые новые. Особенно обидно вышло, когда исчез красивый, на мелованной бумаге отпечатанный «Наиболее полный справочник садовода», который приехал совсем недавно по заказу Норы. Мы с ней просто голову сломали, кто бы мог приложить к этому руку или лапу, но так ни до чего и не додумались. Из всех наших питомцев позариться на книги могли бы только корцинии, но они до библиотеки добраться никак не могли.

Буль понемногу обжилась и обнаружила несколько презабавных привычек. Или, как любила выражаться Нора — таракашек.

К примеру, Буль обожала ходить по потолку. Перемещалась она совсем бесшумно, так что иногда столкнуться с ней было неожиданностью (особенной неожиданностью Буль становилась во время ланча или файфоклока, деликатно являя с потолка лапку прямо перед моим возмущённым носом, чтобы умыкнуть с блюдца самый большой и отменно зажаренный тост, густо намазанный вареньем из крыжовника). Нору это неизменно забавляло.

По части еды наша монстряша оказалась почти всеядна. Правда, уплетала она только то, что было более-менее зелёного цвета. Газон, чахлая липка на заднем дворе, скромный выводок кактусов, запас мармелада из киви, а также садовые перчатки, коврик из ванной, мой джемпер и даже любимые занавески Норы (за которые она дулась на Буль целых полдня). Корцинии тоже были признаны умеренно съедобными, так как имели ядовито-зелёные вкрапления на листьях. Но, к счастью для них, имели острые зубы и скверный характер в довесок. Со второй попытки Буль поняла, что корцинии превосходят её по численности и по вредности, и отступилась.

И самой полезной особенностью Буль была её текучая гибкость и вертлявость. Способность быстро и ловко перемещаться при всей немалой, на вид, упитанности. Это было очень ценно при поиске новых карманов. Буль отменно умела их находить и ещё отменнее — забираться внутрь. Длинное и податливое, без единой кости тело могло поворачивать одновременно направо, налево, а также на праволево, низовверхово, праллелеперпендикулярово и ещё с десяток разнообразных направлений. Главное было — уцепиться за густую Булеву шерсть, когда она начинала нырять в очередной карман, и ещё главнее — успеть уцепиться, когда Буль собиралась из него вынырнуть. Сам бы я уж точно такие извивы не повторил. Честно говоря, когда я пару раз наблюдал подобные манёвры Буль со стороны, у меня глаза (да и мысли) попросту завязывались бантиком.

В результате этих путешествий Томова коллекция существенно пополнилась артефактами, да и мой домашний зверинец немного разросся.

Словом, Будь была всем очень по душе. Да и в самом деле, кто бы мог желать зла такой милой монстряшке?

***

В очередной вторник утром я был по обыкновению занят корциниями. Они раздобрели за последнее время, хотя ели из рук вон плохо — вяло брали страницы «Популярной механики» и потихоньку сплёвывали их, когда думали, что я не вижу.

И вдруг меня накрыло странное чувство близкого чужого присутствия. Совсем рядом, прямо за входной дверью. Это было очень неожиданное, немного фантастическое, но крайне отчётливое ощущение. У меня даже мурашки по хребту забегали. За дверью кто-то стоял, и этот кто-то был явно нездешний.

Где-то с минуту я колебался, как поступить. Некто за дверью как будто колебался тоже. В воздухе прямо-таки витала его выжидательная нерешительность. Это ужасно раздражало, вызывало особое щекотно-чесательное ощущение, словно по коже скакали маленькие искорки. Хотелось поскорее избавиться от такого неудобства, к тому же я решил, что будет неплохо перехватить у неведомого типа инициативу.

Я распахнул дверь ровно в тот момент, когда тип всё-таки потянулся к звонку. Он оказался крохотным старичком, сухоньким, как мумия. И даже таким же коричневатым и сморщенным.

— Доброе утро! — старичок оскалился. Выглядело это почти дружелюбно.

— Здравствуйте, — отозвался я, недоумённо оглядывая визитёра. — Могу я вам чем-то помочь?

— Можете! — заявил старичок, меленько закивав.

— Позвольте узнать, чем?

— Можно мне войти?

Я вскинул брови, продолжая оглядывать незнакомца, метившего в незваные гости. Выглядел он так, словно всё время был в процессе потери терпения, но довести процесс до конца опасался, и из-за этого сильно нервничал.

И одет старичок оказался довольно нелепо — в клетчатый костюм и плохо сочетавшийся с ним пёстрый галстук, на котором имелась вычурная булавка в виде бронзовой с прозеленью стрекозы.

Насекомое неожиданно задрало одну из лапок и почистило ею блестящее крыло.

— Простите, — деликатно сказал я, — у вас там... стрекоза чешется.

— Верно, — старичок снова покивал, щерясь в улыбке. — Вы совершенно точно это заметили.

Тут он молниеносным движением сграбастал несчастное насекомое и затряс им у меня перед лицом. Отшатнуться я не успел.

Стрекоза затрепыхалась, с крыльев полетела золотистая пыль. Я моргнул, чихнул, а потом... всё прошло. Передо мной стоял всё тот же сухонький старичок, только странным он уже не казался. На галстуке у старичка недвижимо сидела совершенно неживая проволочная стрекоза.

— Так можно войти? — переспросил нежданный гость. И я безропотно отступил из дверного проёма, хотя, честное слово, вовсе не намеревался его впускать.

Навестить нас уже давно никто кроме Тома и Камиллы не приходил. Что бы мы объясняли посторонним про диковинных питомцев?

Переступив порог, старичок скользнул намётанным взглядом по корциниям. Они как раз затеяли вялую потасовку за обложку «Популярной механики», украшенную детальным пейзажем футуристического города, и потому показавшуюся им вкусненькой. Но корцинии гостя особо не заинтересовали, хотя на лице у него сразу отобразилось крайнее удовлетворение.

Я вёл старичка в гостиную, внутренне поражаясь тому, что происходит. Ну с чего бы это вдруг мне уступать его просьбе? Вот сейчас придёт Нора и сначала страшно удивится, а потом рассердится и...

Нора как раз была в гостиной. При виде вошедшего со мной незнакомца она действительно сперва недоумённо распахнула глаза, а затем... Старичок вновь проворно схватился за стрекозу и что есть силы ею затряс. Тонкие крылья беспомощно трепыхались в воздухе — того и гляди переломятся! Мне сделалось жалко несчастное, ни в чём неповинное создание. Я даже открыл рот и набрал в грудь воздуху, чтобы высказать старичку за жестокое обращение с животными, но тут в лицо снова полетела золотая пыль.

С Норы быстро, словно торопливая волна с берега, схлынуло удивление. Губы тронула приветливая улыбка.

— Джон, дорогой, ты нас не представишь?

Я совершенно забыл, зачем открывал рот, поэтому поспешил его закрыть, надеясь, что выглядел при этом не слишком глупо.

— Нора, любимая, это мой друг... эээ... мистер... ммм...

— Грин, — охотно подсказал старичок и тоже ощерился в подобии улыбки, да так сильно, что показалось, будто его тонкие пергаментные губы сейчас треснут.

— Мистер Грин, моя супруга Нора, — закончил я.

— Чаю? — сразу ласково спросила она.

— Можно с булочками, — не церемонясь сказал мистер Грин.

Спустя четверть часа мы все втроём пили чай. Ради гостя Нора расстаралась — булочки, тосты, малиновый джем, шоколадная паста и даже небольшая вазочка вкуснейших мармеладок из киви. Я удивился. Когда-то у нас этого лакомства был приличный запас, но с тех пор как в доме поселилась Буль, мармелада не стало очень быстро. Видимо Нора всё же умудрилась припрятать немного на особый случай.

Мистер Грин с одобрением посмотрел на зелёный мармелад, но сам к нему не притронулся. Только всё таскал булочки и хищно стрелял глазами по углам. Я в некотором смятении ждал появления Буль со стороны потолка, но она к моему удивлению, всё не желала объявиться.

Нора сперва радостно щебетала о всяких пустяках, но потом сочла возможным расспросить нашего гостя.

— Мистер Грин, расскажите же нам, как вы познакомились с Джоном?

— О, медленно отозвался старичок, — видите ли, я, в некотором роде, учёный-натуралист. Интересуюсь всякими... ммм... редкими животными, как и ваш муж. Так что совершенно неудивительно, что мы с ним знакомы, правда?

Мистер Грин хитро прищурился и откусил сразу полбулочки.

— Вот как! — обрадовалась Нора. — Это здорово! Вы с Джоном, наверное, обмениваетесь опытом, наблюдениями? Совсем немногие понимают в редких видах!

— В самом деле, — согласился старичок, решительно отставляя чашку. — Кстати, Джон, вы ведь познакомите меня с вашими питомцами? — и добавил с нажимом: — Прямо сейчас.

Я помедлил с ответом всего секунду. Правая рука мистера Грина чуть дёрнулась, словно порываясь что-то схватить.

— Ну конечно, — поспешно согласился я. — Пойдёмте.

Мы начали с холла и потихоньку обошли весь дом. Мистер Грин совал острый нос во все углы и щели и, на самом деле, не особенно интересовался тем, что я рассказываю и показываю. Его явно интересовало что-то конкретное. Или кто-то. И я догадывался кто.

Умница Буль благоразумно затаилась. Во всяком случае, мне ни разу не встретился ни новый предмет мебели, ни подозрительная зелёная мохнатость в неожиданном месте. Я надеялся, что монстряшка спряталась в одном из тех труднонаходимых карманов, в которые могла пробраться только она. Для отвода глаз я предъявил мистеру Грину парочку самых легковычисляемых закоулков реальности, предваряя его просьбу, так как уже понял, что противиться таковым невозможно.

Экскурсией старичок остался умеренно недоволен. И, прощаясь, заявил, что непременно вскоре снова нанесёт нам дружеский визит.

Закрыв за мистером Грином дверь, я немедля прильнул к узенькому окошку для почты, но нежеланный гость уж испарился.

Некоторое время я выжидал, а потом снова открыл дверь и шагнул за порог. Направо-направо и налево.

Печально знакомый карман оказался пуст — мистера Грина в нём не было. Старого капкана, впрочем, тоже.

***

Ни в тот день, ни на следующий Буль так и не нашлась. Зато явился мистер Грин. Он звонил в звонок, нетерпеливо маячил за дверью (я чувствовал его присутствие, как и в прошлый раз), а мы с Норой сидели тихо и делали вид, что никого нет дома.

Наконец звонок умолк. Я украдкой вздохнул с облегчением и занялся повседневными делами. Нора принялась за тщательную уборку дома и потихоньку втянула меня в это занятие. Я вовлёкся вполне охотно, надеясь, что это поможет обнаружить Буль. День потёк привычным чередом, но вскоре выяснилось, что мистера Грина и его настойчивость мы сильно недооценили.

Он вынырнул из ниоткуда, когда я копошился в библиотеке, сокрушаясь по поводу новых книжных пропаж. Вернее, сначала из воздуха появилось длинное, приплюснутое с боков существо. Больше всего оно напоминало змею, но потом я углядел, что сверху и снизу зверушка имеет по длинному плавнику. Плавники жили свой жизнью, трепетали и загребали так, словно существо плавало в воде. Пола оно не касалось.

За диковинной зверушкой тянулся поводок, на другом конце которого обнаружился не кто иной, как мистер Грин.

— Дорогой Джон, — старичок осклабился. — Честное слово, это крайне невежливо с вашей стороны. Могли бы пустить меня через парадный вход, раз уж вы дома. Я же к вам исключительно с дружескими намерениями, готов даже помочь с уборкой.

В правой руке, на кисть которой был намотан поводок, мистер Грин держал компактный чёрный саквояж. А в левой – объёмное опахало из перьев. Старичок взмахнул им пару раз, изображая, как смахивает пыль, и меленько, с кряхтением, затрясся. Я не сразу сообразил, что он смеётся.

— Вы вторглись в мой дом без приглашения, — холодно сказал я, пытаясь отогнать подальше липкие щупальца страха, тяжело ворочавшиеся где-то внизу живота. И на всякий случай отступил на пару шагов назад. — Как...как вы вообще это сделали?

— О, вы ещё многого не знаете, Джон, — охотно ответил старичок. — Наша реальность изрыта анфиладами карманов, как земля норами червей после дождя. Боюсь, в мире существует всего одно Место, В Которое Нельзя Попасть. А для всех прочих нужно лишь уметь отыскать правильный вход. И у меня есть для этого особый помощник.

Старичок кивнул на вившееся на поводке существо.

— Воздухоплавающий угорь. Очень редкое и юркое создание. Стоило больших усилий его поймать. Пришлось даже подрезать плавники, потому что, честное слово, проныру не удержит даже прочный проводок, если он того захочет. Верно, Проныра?

Угорь тихо зашипел, а я, приглядевшись, увидел, что по краю плавников идёт рваный след обломанных костей.

— Вы... Вы его искалечили! — возмутился я.

— Ох! — мистер Грин скривился. — Вот давайте не будем. Люди издавна калечат своих питомцев для удобства — кастрируют, подрезают рога, хвосты, уши, крылья. И что? Кого-то это так уж сильно заботит? А вас теперь возмущают подстриженные плавники экзотической рыбки? Вы ведь и сами натащили в дом нездешних существ.

— Я о них забочусь! — возмутился я. — И никому ничего не отрезаю! А вы вломились ко мне и... Что вы вообще от нас хотите?!

— Вы не кипятитесь, — старичок развёл руками и ухмыльнулся. — Я всего лишь ищу одну из моих зверушек. Такую большую зелёную гусеницу тут-и-тамового шелкопряда. Очень ценное создание, знаете ли. Перед превращением в бабочку окукливается в кокон из непрерывной шёлковой нити, длина которой может доходить до пятнадцати миль. Период обращения от одного до пяти дней. Фокус заключается в том, что нить эта невидима, так как куколку во время формирования тревожить ни в коем случае нельзя. Существо погибнет, если вскрыть кокон раньше положенного срока. Только вот и невидимая шёлковая нить потеряет свои чудесные свойства, а заодно и денежную ценность, хе-хе.

Я страшно побледнел.

— Убирайтесь немедленно из моего дома! А не то я позвоню в полицию и сообщу о незаконном проникновении!

— Вот как? — спросил мистер Грин мягко. — Ну что же, звоните. Только вам придётся хорошенько продумать, что вы им скажете. Как объясните, что слабый пожилой джентльмен сумел к вам «вломиться», если следов взлома нет.

Тут я мрачно подумал, что вот она — простая разгадка убийства в закрытом помещении. Убийца просто пришёл и ушёл через карман...

— И главное, — терпеливо продолжал старичок, — что это за странные существа у вас живут. Так что, мы поступим иначе...

И он снова схватился за стрекозу на галстуке. Я не успел ничего предпринять, так как во время нашего разговора мистер Грин исхитрился потихоньку подкрасться поближе и фактически загнать меня в угол между двумя книжными шкафами.

В лицо опять полетела золотая пыль.

— Ну-с, Джон, — проскрипел старичок, водворяя стрекозу с помятыми крыльями на её обычное место, — теперь давайте к делу. Вы ведь не видели гусеницу уже несколько дней? Ну, со вчера так точно. Она не выбралась полакомиться зелёными мармеладками, хотя перед таким угощением обычно не может устоять. Значит, была занята чем-то более важным. Невидимым, хе-хе, дельцем. Скажите же мне, Джон, где у вас есть укромные местечки, которые гусеница могла бы облюбовать для окукливания?

Я не хотел ничего говорить, слова вырвались сами собой:

— Мы с ней путешествовали по карманам внутри дома.

— Отлично, — похвалил мистер Грин.

На самом деле, помощь ему не понадобилась. Старичок просто высыпал ещё порцию золотого порошка на меня, а затем и на Нору, чтобы ему не мешали. А сам с помощью воздухоплавающего угря принялся тщательно обыскивать все внутренние карманы. Он нашёл их даже больше, чем мы с Буль. Но, судя по разочарованному выражению на его лице, гусеницу так и не отыскал.

— Думаю, она укрылась в одной из комнат, — доверительно сообщил мне мистер Грин, уплетая подогретые Норой булочки с чаем.

— Или, — с робкой надеждой вставил я, — ушла через сквозной карман и обнаружила более тихое и спокойное место для превращения.

— Вряд ли, — отмахнулся старичок, — такое место ещё поди найди. А если ей приспичило окуклиться, то времени что-то искать особо нет. И я прямо-таки нутром чую, что она в доме. И скоро её найду. А вы мне в этом поможете.

Наевшись булочек, мистер Грин вооружился своим опахалом, нам с Норой выдал по метёлке для пыли и велел действовать очень нежно и аккуратно, чтобы ни в коем случае не повредить драгоценную невидимую нить. Подумав, старичок вытряс на нас ещё по порции стрекозьего порошка.

Мы обыскали дом снизу доверху. Мистер Грин тщательно водил опахалом по всем укромным уголкам и закоулкам, кладовым и чуланам. Я и Нора делали то же самое, но сильно не усердствовали.

День пролетел незаметно. Близилась ночь, необследованные места заканчивались, а Буль мы так и не отыскали. Неизвестно, что ещё придумал бы мистер Грин, но тут случилось неожиданное — в дверь позвонили.

Мы с Норой, возившиеся в этот момент вдвоём на кухне, переглянулись и наперегонки бросились к парадной двери. Мне оставалось совершить буквально пару больших прыжков, когда с лестницы в подвал наперерез мне вылетел воздухоплавающий угорь с дико вытаращенными глазами и вытащил за собой на поводке мистера Грина.

— Стоять! — что есть мочи завопил последний, на бегу густо осенняя меня крест-накрест стрекозьим знамением.

Я послушно застыл. Нора тоже замерла в нерешительности. Так мы все стояли какое-то время, прислушиваясь и силясь определить, что происходит снаружи, когда я вдруг отчётливо различил, тихий щелчок ключа, проворачиваемого в задней двери. Это мог быть только Том. Только он знал, где лежит запасной ключ. Наверняка услышал странную возню в холле и решил проверить, всё ли в порядке. Во мне вспыхнул огонёк надежды. Если я успею к Тому раньше, чем...

К несчастью, мистер Грин тоже имел отменный слух, а проворство ему обеспечивал угорь, на буксире у которого старичок по-прежнему болтался. Несчастная искалеченная рыбина была пересыпана волшебной пылью по самое дальше некуда и слушалась малейшего движения поводка. Так что старичок понёсся на перехват, и когда я его нагнал, было уже поздно. Том слегка осоловелыми глазами таращился на мистера Грина, тот в свою очередь рассматривал новоприбывшего. Рассматривать, на самом деле, было что, так как в руках Том крепко сжимал бирюзовый чайник. Тот энергично сучил в воздухе ножками и угрожающе пускал паровые кольца через носик.

— Джон, — обрадовался Том, завидев меня за спиной у мистера Грина. — Я прошу прощения за поздний визит, но чайник совсем разбушевался. Обварил Камилле ногу кипятком, когда она нечаянно прищемила ему ручку кухонной дверью. После этого Камилла разбушевалась тоже и велела... В общем, вы с Норой не приютите его на недельку, пока Камилла не остынет?

— Это с радостью могу сделать я, — быстро сказал мистер Грин, не дав мне даже раскрыть рта.

— Чай с тонизирующим эффектом, — неуверенно ввернул Том.

— Как кстати! — оживился старичок. — Сейчас продегустируем, а затем вы поможете нам с поисками. Как я вижу, вы в теме, а тут как раз не хватает рук. Целая ночь работы впереди!

Я мысленно застонал от отчаяния.

***

Мы разместились в гостиной на привычном месте — за чайным столиком. Нора согрела остатки булочек для старичка и наделала тостов для остальных.

Том по-прежнему крепко держал чайник, чтобы тот не вырвался, и когда Нора принесла чашки, принялся разливать чай. Сперва, разумеется, мистеру Грину, затем Норе. Потом очередь дошла до меня, и тут случилось нечто неожиданное. Вернее, случилось много всего и почти одновременно.

Из гостиной вело две двери. Одна — в холл, а через вторую можно было попасть в библиотеку. Так вот, едва я подставил Тому чашку, как из этой второй двери, что есть силы работая парой самых крупных листьев, вылетела корциния. Вид у неё был крайне сосредоточенный и напряжённый. Корни по-прежнему покоились в горшке, а голова клонилась к полу под тяжестью ноши — в пасти корциния тащила одну из Нориных кулинарных книг. Это было красивое подарочное издание, отпечатанное на хорошей бумаге, с картинками и плетёной из голубого шёлка закладкой. Книга явно весила немало, да и глиняный горшок не облегчал ситуации, но корциния не сдавалась, что есть силы молотила листьями и слегка покряхтывала от натуги.

У меня отвисла челюсть.

Корциния, не ожидавшая застать кого-то в гостиной (её и библиотеку мы осмотрели в самом начале), сперва в панике заметалась, чуть не упустила книгу, потом считала выражение возмущённого удивления у меня на лице и резво заработала крыльями обратно в сторону библиотеки.

— А ну-ка постой! — возмущённо завопил я и вскочил, намереваясь бежать за воровкой, но неудачно заехал своей чашкой прямо по носику поднесённого Томом чайника.

Чайник жутко оскорбился и выпустил в потолок длинную струю обжигающего пара, в которой вдруг явно проступил силуэт чего-то похожего на огромное веретено, нижний конец которого почти доставал до вазы с цветами ровно посередине чайного стола.

Старичок издал нечленораздельный возглас, глаза его округлились. В самом деле, это было очень ловко со стороны Буль — спрятаться на самом видном и людном месте, которое наш хитромудрый гость так и не догадался проверить опахалом. Это ведь не укромный уголок.

Мистер Грин потянулся к саквояжу. С ним старичок не разлучался целый день, всё носил с собой по дому, а на время чаепития поставил подле своего кресла. Теперь всем стало понятно почему – там лежали инструменты. И один из них — острый и длинный серебряный крючок — уже блеснул совсем рядом с окуклившейся Булькой. Том ахнул, Нора зажмурилась. Но сделать что-либо мистер Грин не успел — кокон треснул. Может горячий пар ускорил процесс вылупления, а может просто время пришло. Так или иначе, кокон разошёлся ровненько пополам. Это выглядело довольно впечатляюще — словно края реальности вдруг расступились и явили нам самое милое на свете существо.

Конечно, это была бабочка. Нежно-салатного цвета — светлее, чем гусеница. Такая же восхитительно мохнатая. Мордашка у обновлённой Буль оказалась не менее милая — пара голубоватых фасетчатых глаз, загнутый хоботок и два чудеснейших гребенчатых усика.

Из стремительно проявляющегося кокона развернулись целых четыре пушистых крыла. Бабочка повисла на останках своего недавнего обиталища, похожего теперь на полуистлевшую ветошь, оглядела нашу странную компанию и тихонько булькнула. Нора радостно засмеялась, Том приоткрыл в восхищении рот, а старичок застонал, отшвырнул бесполезный крючок и с досадой треснул кулаком по столу. При этом его наполненная до краёв чашка подпрыгнула и опрокинулась. Горячий чай пролился со стола, угодив прямиком на дремавшего внизу угря, чей поводок был примотан к подлокотнику кресла мистера Грина.

Дальше всё произошло совсем стремительно.

Угорь зашипел от боли и немедленно впился в ногу своему обидчику маленькими острыми зубами. Действие порошка уже прошло, так что угрю ничего не мешало делать то, что пожелается.

Старичок заверещал и сперва побледнел, а потом позеленел от боли. Буль встрепенулась. Возбуждённо повела чуткими усиками. Она успела сильно проголодаться за время заточения в коконе. А Нора как на беду не достала мармелад из киви — ведь гость его в прошлый раз даже не попробовал.

Буль нацелилась на старичка хоботком и расправила крылья. До мистера Грина начало доходить, что сейчас произойдёт. Он подскочил с кресла, рванулся, оставив в зубах у угря порядочную часть своих штанов, и похромал в библиотеку. Наверняка старичок надеялся уйти через сквозной портал. Буль грациозно снялась с кокона и порхнула следом.

Когда оба они скрылись в библиотеке, мы, наконец, немного расслабились и позволили себе выпить чаю.

***

— Ну дела, — сказал Том, после того как мы с Норой поведали ему целиком всю историю. — Буль сильно повезло, что этот старикашка до неё не добрался, пока шло превращение.

— Верно, — улыбнулась Нора, — честно говоря, вы с чайником нам сильно помогли. Ведь всё могло закончиться не так хорошо.

Она осторожно погладила фарфоровый бок, и чайник запыхтел.

— Пожалуй, эта вредина может пожить у нас недельку-другую.

Я был уверен, что через пару дней она передумает.

Том облегчённо вздохнул, разжал затёкшие пальцы. Чайник немедленно подскочил, увернулся от ласковой руки Норы и скрылся в неизвестном направлении.

— Ну вот, а мне чаю так и не налили, — вздохнул я и отправился посмотреть, что там происходит в библиотеке.

Буль невозмутимо болталась на занавесках, перекрыв крыльями всё окно. Вид у неё был крайне невозмутимый. Карниз под весом гигантской бабочки угрожающе скособочился и слегка поскрипывал.

За одним из шкафов слышалась слабая возня — забившаяся в уголок корциния скромно глодала обложку кулинарного справочника.

Я вздохнул. Ну что же, загадка книжных пропаж раскрыта. А двери в библиотеку теперь придётся всё время закрывать.

***

Как я и предсказывал, уже через два дня Нора кричала, чтобы я вернул Тому чайник. Всё-таки у этого паршивца был на редкость скверный характер.

Воздухоплавающий угорь у нас очень даже прижился. Он оказался вовсе не злобным, просто мистер Грин сильно ему досаждал. Но ласковое обращение и подлеченные плавники убедили угря, что нам с Норой вполне можно доверять, так что мы подружились.

Буль же, напротив, понемногу отдалялась. Бабочке в доме оказалось тесновато. Днём на улицу вылететь она не решалась, а ночью было темно и неинтересно. Так что Буль всё чаще пропадала в различных карманах, но изредка всё-таки наведывалась в гости.

Я и Том исследовали карман в библиотеке, но места, откуда пришёл мистер Грин, не нашли. Карман казался глухим и другого выхода как будто не имел. Даже угорь не смог нам в этом помочь. Наверное, мистер Грин знал какой-то секрет.

— Кстати, как думаешь, что с ним стало? — поинтересовался как-то Том. — Удалось старикашке уйти?

Я ждал этого вопроса и достал из кармана бронзовую стрекозу. Ей пора было переехать к Тому. Стрекоза оказалась такой же странной, как и волшебный чайник. Не поймёшь — живая или нет. Сделана она была из бронзовой проволоки и большую часть времени оставалась неподвижной. Но когда оживала, вела себя как настоящее насекомое. Правда, летала мало и неохотно.

В тот вечер в библиотеке я видел, как сытая Буль потихоньку сплюнула стрекозу на подоконник за занавеску. Похоже, старичок пытался использовать волшебную пыль на бабочке, но не успел.

— Думаю, — ответил я, протягивая Тому стрекозу, — судьба мистера Грина была некоторым образом предопределена — слишком уж зелёную он носил фамилию.