Наш побег состоится послезавтра. Сейчас главное – осторожность, чуткость, собранность и наблюдательность. Вести себя как обычно оказалось не так и трудно – во всяком случае, легче, чем я ожидала. Всё делать как всегда: ходить на процедуры и занятия, улыбаться, показывать прекрасные результаты на тренингах, общаться с группой, врачами, учителями, воспитателями и наблюдателями. Конечно, с наблюдателями. Они боги нашего маленького, затерянного в глухих лесах мира. Здесь нет другого закона, кроме их закона. Все правила – их правила. Заговоришь с охраной, решишь выйти из комнаты, откажешься проходить стресс-тренинг, сорвешь очередной болезненный анализ – дисквалификация. Что стоит за этим словом? Они говорят, что таких детей просто отправляют назад, в семью, к родителям. Что-то я сильно в этом сомневаюсь. И не только я, вся наша группа – мои друзья, за которых я готова отдать жизнь, все мы считаем, что эти семьи вряд ли когда-нибудь снова увидят своих детей.

Другое дело, не все родители готовы принять нас назад, даже если бы нас и возвращали. Я так думаю. Во-первых, мы слишком, ну, скажем, необычны, а во-вторых, проходит чересчур много времени: меня, например, у отца с матерью забрали в десять месяцев, может, в год. Так мне рассказывали воспитатели. А сейчас мне четырнадцать лет, и за все это время никто из семьи даже не попытался хоть как-то контактировать со мной. Иногда я думаю, интересно, что же это за мать, которая добровольно смогла отдать собственного ребенка? Даже не зная, куда она его отдает? А уж тем более, если зная! Я бы за своего дралась до последнего хоть со всем миром.

Ладно, это так – лирическое отступление. А по теме: каждый из нас ненавидит свои семьи, бросившие нас здесь, отказавшиеся от нас. Ненавидит общество, отвернувшееся от происходящего и пытающееся сделать вид, что все это – в порядке вещей. Мы выйдем отсюда, очень скоро выйдем, и вот тогда – сочтемся. Я отдаю себе отчет, что на первых порах нам будет непросто. Мы знаем мир за стенами нашей школы лишь по книгам, фильмам, да рассказам воспитателей. Мы не приспособлены к нему и, наверное, это будет слишком бросаться в глаза. Но наше преимущество в том, что на первый взгляд (а также на второй, третий и т.д.) мы – просто дети, просто подростки, ну разве что немного странные. А детям позволено быть странными. Дети – это узаконенные сумасшедшие нормального мира, они вправе вести себя как угодно и это будет считаться нормой. Кроме того, мы быстро учимся, наш потенциал высок, так что результат будет скоро. Итоги нашего теста на IQ заставляют даже наблюдателей изумленно поднимать брови, а этих людей (иногда, я, правда, сомневаюсь – а люди ли они) удивить непросто.

Но главные наши преимущества обеспечивают нам наши способности. Как я уже сказала, нас пятеро и каждый из нас представляет несомненную ценность в глазах персонала школы. Я – Лиса (сокращенно от Алисы), умею лечить любые раны, болезни, вирусы, инфекции, переломы – все, что может пагубно сказаться на здоровье человека. Времени на это трачу немного: от двадцати минут, если травма не слишком серьезная, до часа – в случаях глобального ущерба для организма людей. Мне дано это с рождения, я вижу болезнь как темно-красную, почти черную, опухоль – и чем она чернее, тем хуже дело. Лечу так: руками убираю черноту, просто горстями черпаю и выбрасываю, пока место травмы не приобретет сначала светло-розовый, а затем телесный оттенок. Но есть то, о чем не знают наблюдатели и врачи: я могу помогать не только живым, но даже мертвым. Правда, лишь в случае, если смерть произошла недавно.

Моя подруга – тоненькая, застенчивая, темноволосая Зима (родилась в декабре) может предсказывать будущее на три – четыре месяца вперед. И предсказания эти всегда точны, ни разу она не ошиблась за всю нашу жизнь, ни разу. Проблема лишь в том, что будущее не определено, оно не просто вариативно, его не существует, так же, как и прошлого. Зима говорит, что когда прогнозируешь будущее, выпадает не просто карта действий, а варианты. Хорошо, если их не больше двух-трех, а если больше? Будущее не статично, оно меняется в зависимости от отправных данных настоящего. Любое наше действие сейчас рождает варианты возможных последствий. Поэтому, готовясь к побегу, мы постарались просчитать и учесть все трансформации и выборы. Надеюсь, что все...

Еще один участник заговора – Макс (его полное имя, вы только не смейтесь, Максимилиан-Юлий). Об этом парне можно сказать только одно слово: красавчик. Вот есть на свете такие лица – голубые глаза и спадающая на них соломенная челка, открытая и честная улыбка мальчишки из соседнего двора, располагающая к себе любого и каждого, от первоклашки до пенсионера. А между тем наш Макс – убийца. Практически серийный, если судить по его послужному списку. И ни одну из своих жертв он и в глаза никогда не видел, ему это просто без надобности. Наблюдатели отдают приказ, указывая на определенного человека – он выполняет. Абсолютное подчинение – непреложная основа выживаемости в нашем непростом мире. Мы ни разу не спрашивали, каким образом он выполняет подобные приказы, да еще на таком расстоянии, а сам он на эту тему никогда ничего не говорил. Да это и неважно. Важно то, что мы видим, как убивают его самого такие приказы. Каждый раз какая-то частица души, здоровья нашего друга словно схлопывается, запущен процесс саморазрушения, он уже идет. И все они это прекрасно видят. И все равно приказывают. Ненавижу.

Лучший друг Макса – Док (похож на кролика Багз Банни из мультфильма, помните его фразу: «В чем дело, док?»). По характеру Док – вылитый Банни, смешливый, находчивый, немного нахальный, любящий внимание, хитроватый и продуманный ушастик. Просто уши у него лопоухие, а стрижка короткая, поэтому очень заметно. Он, впрочем, не комплексует. Да и с чего бы. Док – телепат. А еще он наш лидер. Именно ему принадлежит идея сбежать отсюда. Нет, этого, безусловно, хотели все мы, но подвел нас к осознанию неизбежности такого расклада именно он. Он сплотил нас в единую группу, объяснив, что необычные и прекрасные у каждого в отдельности наши качества вместе составляют непобедимую гремучую смесь, противостоять которой практически нереально.

Ну и последний (но не по значению) член нашей команды – Ник (сокращенно от Никиты). Ник – профи по части самых разных железок. Что угодно починить, смастерить, переделать – это к нему. Вообще он самый настоящий ботан, что по виду, что по характеру – абсолютно незапоминающееся лицо, светло-серые глаза, пегие волосы, очки в роговой оправе и тихий-тихий нрав. И никаких необычных способностей. Ни к чему. Вообще. Его поместили сюда и держат до сих пор потому, что (по утверждениям врачей) все анализы и опыты, проведенные с ним, ясно свидетельствуют о наличии у парня таких способностей. Однако за четырнадцать прошедших с момента изъятия Никиты из семьи лет они так и не проявились, ввиду чего Ника решено было дисквалифицировать. Нам, естественно, об этом не сообщили, однако от Дока трудно что-либо скрыть, особенно, если он не напичкан лекарствами. Я говорила, что иногда врачи дают ему какие-то препараты, от которых он словно во сне? Так вот, дисквалификация Ника и стала спусковым механизмом, после которого мы решились на побег. Тянуть дальше бессмысленно, мы рискуем потерять друга.

Нам удалось убедить наблюдателей в том, что все мы, за исключением Ника, обладаем необходимыми им качествами. Мы работали над этим долго, порядка десяти лет. За это время наша маленькая группа стала сплоченным коллективом. Они говорят, какие мы молодцы. «Стресс и боль были неизбежны. Стойкость – необходимое качество нашего отбора» – утверждают они, а мы улыбаемся и согласно киваем в ответ. Но дело не в том, что они говорят, а в том, что они не говорят нам. Я не знаю, что это за школа и кто эти люди, какие цели они преследуют и почему используют нас так топорно и неумно. Иногда мне кажется, что это игра, и они делают на нас ставки. Что они купили себе право повеселиться с нашей помощью. Я думаю, в их мире деньги перестают быть мотивацией. Ею становятся власть и информация. Суть власти в том, чтобы применять ее в любой форме. Наблюдатели делают ставки на идеи. Мы – их идея.

В этой школе много детей, мы как-то пытались считать, досчитали до двухсот четырнадцати человек, потом бросили. Есть совсем маленькие, есть взрослее, но все как один необычные и никого старше шестнадцати лет. На наши вопросы – один ответ: достигших шестнадцатилетнего возраста, как и дисквалифицированных, возвращают в их семьи. Ага, как же. Похоже, их туда без вещей возвращают, потому что все вещи и одежда остаются в комнатах, а потом все это кто-то забирает. Ответ на эти вопросы помещен так глубоко в сознание окружающих нас взрослых, что даже Док не в состоянии считать его. А может, они просто не знают. Возможно, среди нас есть подставные. Так часто делают, чтобы подхлестнуть внутреннюю динамику группы. Поэтому мы стараемся много и позитивно общаться с другими детьми. Как жаль, что не все мы телепаты – вот тогда проблем с общением внутри нашего маленького коллектива точно бы не было.

Я хочу на свободу. Мы все хотим туда. И, когда, наконец, вырвемся, не будем тратить понапрасну данные нам таланты. Мы сможем подать любые идеи. Мы не сломаемся под давлением. Мы будем искать подобных нам, станем развивать их способности, воспитывать и просвещать, научим прятаться от наблюдателей и полиции, создадим свое общество внутри вашего. Вы не заметите нас, пока мы сами этого не захотим. Поставив себе на службу свои навыки, мы сможем занять ключевые посты во всех мировых компаниях, стать во главе руководства вашего мира. И, когда нас будет много, очень много, мы выйдем из тени – вот тогда вы и ваши дети будете жить в глухих резервациях посреди непроходимым лесов. Это все, что мы вам оставим.