Ветер рванул с северной стороны, толкая верхушки деревьев и попутно таща за собой тучи. Лес зашипел в ответ, потемнел от огромной тени. Скрип и грохот дирижабля заполняли равнину, но рассеивались, стоило раздаться стенаниям из почерневшей чащи. Крылья, легкие и крепкие, словно у стрекозы, когда-то махали и приятно жужжали, но сейчас гнулись от ветра. Машина металась в воздушных потоках. Сколько бы угля ни кидали работники котельной в печь, как много пара ни выдыхали трубы, механические руки-рычаги не могли выправить крылья.

Старейшина глянул на небо и запричитал в бороду. Люди, почуяв беду, тихонько собирались вокруг него. Даже «земляные крысы», заслышав стоны дирижабля, начали выбираться из шахты. Один буркнул, утирая чумазое лицо: «Нам под землей копошиться, руду копать, пока руки с ногами не откажут, чтобы они летали. Тьфу ты!»

Старейшина громко кашлянул, прочищая горло, и толпа утихла.

— Чудо лесное разбушевалось! Аж земля от его шагов сотрясается! Гляньте, — он указал на дирижабль, дно которого уже царапали верхушки деревьев. — Сгинет, — протянул старейшина. — Эхе-хе! Прячьтесь! Да поукромней! Запритесь наглухо! И чтоб ни звуку! Тогда нечистый дух, может, вас и не тронет. — И народ под стенания дирижабля пустился врассыпную.

Из леса разнеслись завывания.

— Вот ведь неугомонный! — крикнула старуха, высунувшись из окна. — И чего ему надо! Как хорошо без него жилось! У-у-у! Надоел! Убил бы уже его кто-нибудь и дело с концом!

— Да кто в этот лес пойдет? — старейшина спешил в укрытие, но не сумел сдержаться и возразил. — Там даже деревья такие хороводы водят, не одни девицы в пляске с ними не сравнятся. Так закружат, что заблудишься и помрешь, если не от страха, то уж от дикого зверя точно. За что людям хочешь верной смерти? — И засеменил по тропинке дальше.

— Это всё та ведьма! – закричала она вслед. — Как пить дать! Зря мы ей в поселке разрешили остаться! А дочка-то ее! Дочка! Точно не от мира сего! — Старейшина развернулся, снова желая поспорить, но заметил, как дирижабль, ломая стволы, скрывается в зеленой пучине. – Откуда пришли? Что до встречи с нами творили? Зря мы их живыми оставили, когда поняли кто перед нами! Зря в лес их отправили! Она еще с собой главного землекопа утащила! От жены, от детей его увела! Да что там! Вся «крысья» работа из-за нее тогда встала! Поганила нам до самого конца! Столько горя от нее повидали! — старуха прищурилась. — Помяни мое слово! Эта ведьма и призвала чудище лесное! Она его на нас натравить пытается!

— Ну вот еще! Померла она, старая ты сплетница! Никто не выживал, ей-то с чего?

Старуха насупилась, провожая его взглядом, а затем плотно затворила ставни, хотя и она, и все поселенцы точно знали: если чудо лесное пожелает, ничто и никто от его зловонного дыхания не укроется.

 

Где-то гаркнул золотой ворон, да так громко, что даже мертвую кожу Силийца поцарапал ужас. Мягкие пальцы не сумели толком зацепиться за ветку, а от внезапной дрожи и вовсе перестали за нее держаться, и Силиец полетел вниз.

С глухим ударом он шлепнулся на землю. Будь в этом кожаном мешке хоть одна кость, сломалась бы непременно, тут гадать нечего. Но не было и ее, отчего захотелось выть пуще, чем от желания помереть.

Силиец валялся в траве, темной и широкой от недостатка света. Вглядывался в листву, из-за которой казалось, что неба и вовсе никогда не существовало. Деревья такие высокие, что он полз по стволу несколько дней, пытаясь добраться до верха. А толку? Всё равно этим зарослям не видно ни конца, ни края.

Золотой ворон приземлился неподалеку и некоторое время скакал кругами, поклевывая букашек и поглядывая черным глазом на лесное чудище. Силиец завыл, пытаясь его спугнуть. Знал, как больно щиплет клюв наглой птицы, да при том не может разорвать плотную кожу.

А ворон просек, что бояться ему нечего, и, запрыгнув на свою жертву, принялся ее мучать.

— Что ж тебе неймется, глупая птица! Снова здесь! Нарочно поджидаешь? Видать, совсем не привередливый, — бормотал Силиец, — раз на тухлятину позарился.

Он принялся вопить и орать да пострашнее, чтобы спугнуть ворона, но тот не боялся. Наоборот, щипал еще больнее.

Клац! Из зарослей ивняка выскочил волк и лязгнул зубами прямо над головой ворона. Тот встрепенулся и, громко хлопая крыльями, поднялся в воздух. Попытался острыми когтями схватиться за Силийца — если не целиком, то хотя бы кусок от него унести, но силенок не хватило, и он улетел ни с чем.

— Уф! Чуть крылом мне морду не опалил! До чего шустер! Бесполезная птица! Хоть бы прок от него был! — волк собирался подойти, но пока поднимал лапу, передумал. – Ну и вонь! Быстро ты что-то протух. — Он приподнялся на задние лапы, а передними оперся на ствол осины. – Хорошенько же тебя расплющило. Высоко забрался?

— До самой верхушки, — Силиец попытался встать. — Но ветер поднялся, и меня снесло. Напрасно лез. Со всех сторон одни деревья и видно! Как будто во всем мире нет ничего, кроме них.

— Высоко, — прижал он обрезанные уши. — А ты чего думал? Раз сдох здесь, никуда отсюда и не денешься, — волк оттолкнулся от шершавого ствола и резко вцепился в Силийца, мотнул головой, стискивая пасть покрепче. Кожа порвалась, и из нее наружу вывалилась мерзкая по виду и запаху жижа. Волк отскочил с чудищем в зубах и, поскуливая, затрусил глубже в чащу. Остановился и выплюнул Силийца, когда они оказались далеко и не чувствовали смрада.

— Пух тоже, значит, не помогает. Да и гниешь быстрее, — сказал он. — Даже не знаю, чем еще тебя набить? Вроде лес сожрал какое-то человечье уродство. Можно сходить, в обломках порыться.

— Если снова металл, то не нужно. — О кожу Силийца ударилась холодная капля, сумевшая проделать долгий путь от неба до земли через густые кроны. — Тяжко, в прошлый раз шага сделать не мог.

Волк повел носом:

— Дождь начинается. Не дергайся, расстелю тебя на кусте. Пускай смоются остатки. Смотри-ка, а раны-то уже заживают.

Гроза началась в полдень, длилась всю ночь и только под утро притомилась и укуталась в серых тучах; изредка приглушенно грохотала, как бы показывая, что она еще здесь. За время затишья волк успел вздремнуть, поохотиться, собрать и спрятать под деревом, чтобы высушить, хворост, которым после и набил Силийца. Ветки обросли внутренностями и стали неотъемлемой частью проклятья на ближайшие дни.

— И за что ты так ее разозлил? — наблюдал волк за тем, как набитая кукла сызнова делает неуверенные шаги, словно ступает по земле первый раз.

— Помнил бы, может, и смог бы... ух... — засопел он. — Ух... смог бы упросить, чтоб вернула мне кости и упокоила с миром. — По мертвой коже то ли пробежали мурашки, то ли прошелся паук. — Ничего не помню, одно лишь чувство, когда она из меня кости высасывала. — Шаг его стал увереннее и быстрее.

— Злая она, — засеменил рядом волк. — Беспощадная! Вот найти бы ее да в глотку с разбегу! Ты чего это так молчишь? Пристыдить хочешь? Тогда я припустил, не зная как быть, сейчас бы только до нее добраться! Да и не сбеги я тогда, прихватив тебя, кто знает, что бы она с нами сотворила?

Ведьма, о которой шла речь, жила в этом лесу, но отыскать ее оказалось делом непростым. Силиец нашел, когда был человеком. Людей-то ей что бояться? Они в лес не ходили, потому она от них и не пряталась. Сам же волк был животным не хитрым и сразу выложил, что ведьма заманила его стаю. «Голос у нее, — жаловался он, — такой звонкий, такой певучий. Все звери на него сбегаются. Нас даже черепа на заборе не спугнули. Шли на верную смерть и сопротивляться охоты не имели».

Когда рядом с ее домом появился Силиец, волк оставался последним из своей стаи. Он был мелковат, и ведьма кормила его и поила, приговаривая: «Жуй! Не стесняйся! Пусть зубы станут белыми как снег да острыми, любую плоть пусть режут — будут украшения на славу для моей внучки. И красота, и прок. А шерстка-то как заблестит, самая распрекрасная станет — ею будем младенца укрывать от холода да от дурного глаза...»

Волк сидел на цепи и смотрел на плетеный забор, когда увидел мужичка, кравшегося на ведьмин двор. Он заходил кругами и заскулил, потому незнакомец его приметил и, пожалев, освободил. Волк сперва дал деру, но затем почуял запах несправедливой гибели и вернулся, крадучись и почти не дыша.

Ведьма прокляла мужика. «Рыться в земле не буду, — сказала она. — Но толку от тебя больше, если ты под ней окажешься. Как при жизни было, так и после нее пусть станет. Сейчас! Подожди...» Едва успела она зайти в дом, волк во всю прыть рванул к своему спасителю, схватил его не глядя и потащил в лес. Только и слышались последние слова ведьмы из окна комнаты, где она копошилась: «И как Лесной царь тебя вообще в свои угодья пустил? Меня до сих пор пытается поймать, но я на него управу скоро найду... Неужели сговорились против меня?» — и расхохоталась.

Волк отговаривал к ней возвращаться, но Силиец никак не мог умереть без костей и был готов сделать что угодно, чтобы получить их обратно. Так и ходили они по лесу с того дня, Силиец — ища верной погибели, волк — стараясь держаться от нее подальше.

Земля задрожала, и волк в поклоне коснулся носом торчащих корешков. Силиец не шелохнулся. Вскоре стали слышны шаги. Деревья затрепетали и — хотя Силиец и ощущал это, но на глаз никаких изменений не увидел, — стали расходиться в разные стороны, расчищая путь. Лесной царь не торопился, рассматривал каждый листок, каждую росинку своих владений.

— Ищет, — шепнул волк. — Всё еще ищет ведьму поганую. Все ее ищут, а она в ус не дует! Гадина!

Лесной царь сурово глянул на Силийца, но тот и не думал падать на колени. Во-первых, ноги у него не гнулись: хворост внутри был сухим для большей устойчивости. Во-вторых, не боялся Силиец царя, знал, что тот ничего ему не сделает. Растопчи огромными лапами или разорви он его острыми когтями, наутро снова будет кожаный мешок цел и невредим. А если целиком проглотит, то случится с ним то же, что и с глупым медведем на первых порах — разорвет на части, и будут находить его ошметки в разных частях леса.

Когда из виду скрылся даже длинный-предлинный хвост, волочившийся за царем, волк подскочил:

— Почести ему отдавай! Он моей стае помог? А когда я пришел к нему и просил о мести, смог ли он ведьму наказать? Такой же слепой щенок, как и мы! Размером разве что побольше!

— Нечего на него пенять, — побрел вперед Силиец, — когда сам все пути к ней обрезал. — Волк притих и молча нагнал своего спутника.

После побега от ведьмы он сразу же примчался к мудрой ежихе и спросил, как перестать слышать магические трели. Та, не говоря ни слова, обрезала ему уши волшебной травинкой. Поэтому если ведьма и пыталась зазывать его своими песнями, он не слышал.

Золотой ворон гаркнул над их головами.

— Тут как тут, — вздохнул Силиец. — Всё съесть меня хочешь?

— Хочу, что уж тут поделать? — ответил ворон. — Я всякую тварь в это лесу попробовал. А тебя никак не могу. Ты и не умираешь, и плоть твою разорвать, когда ты пойман, не получается.

— Я его вчера выпотрошил, — сказал волк. — Чем не угощение?

— Зачем мне гнилье, когда вот он свеженький?

Волк настиг его за взмах пчелиного крыла, придавил лапой к земле, хотя пламенные перья зримо жгли — Силиец аж охнул, — и готовился перекусить пополам, но ворон сказал:

— Пробовал и волчатинку. Так себе на вкус!

Тот сильно удивился, чем раззадорил ворона:

— Ведьма ненужные остатки выкидывала, а я клевал. Иначе как, ты думаешь, я бы смог? — На словах о ведьме Силиец приблизился, а волк ослабил хватку. Ворон сумел выкарабкаться из-под лапы. – Много полных лун прошло с того времени. Слышал, вы ее ищите да без толку. Я тогда на песню прилетел, сейчас тоже сколько и стараюсь, не найду...

— Болтун!

Интерес к его речам остыл, и ворон поспешил продолжить:

— Но я часто вижу, как над лесом пролетают стаи птиц не из этих мест. Кто знает, может, они приметят то, что здешние не в силах. Не имеет власти над ними царь этого леса, значит, и ведьма этого леса им нипочем. За это я всего лишь прошу кусочек лесного чудища.

Волк лязгнул зубами и собрался прыгнуть на птицу, но Силиец его остановил:

— Вот и спроси. Если будет что по делу, тогда со своими сделками и прилетай, — отвернулся и побрел, показывая ворону спину.

Тот удовлетворенно каркнул и скрылся в густых кронах деревьев.

— Ты чего? Веришь ему? – затрусил волк рядом с Силийцем.

— Мы сколько ходим, а найти не можем, — прерывисто сказал он. — Надо любую помощь принимать.

Волк не стал спорить – понял, что Силиец был сейчас слегка не в духе. И не из-за проклятья, наложенного злой ведьмой, а из-за того, что к нему прицепилось звание лесного чудища.

— Почему чудище? — удивился он, когда волк назвал его так в первый раз.

— Смотри, — не заставил ждать с разъяснениями он. — Дерево это дерево. Волк это волк. Ведьма это ведьма. Чудище это чудище. Что еще тебе нужно?

Силиец воспротивился:

— Не хочу быть чудищем!

— Но ты оно и есть? Как же тогда тебя звать?

— Не знаю.

Волк долго никак к нему не обращался, но однажды сказал:

— Силиец, ты бы ногами-то шустрее перебирал!

— Я Силиец? — то ли удивился, то ли обрадовался тот.

— А кто же еще? Вечно силишься, чтобы сделать что-то!

Ворон вернулся следующим утром.

— Говорил с гусями, — сказал он. — Видели, дым из лесу шел. Обещались показать.

— Тогда пошли, — заторопился Силиец.

— А как же награда?

— Вот как увидим дом ведьмы, так сразу и получишь свою награду, — почесал за ухом волк. – Двигаемся! Или ты еще чего хотел сказать?

Ворон молча взмахнул крыльями и пропал за листвой. Затем приглушенно каркнул, чуть пролетев. Силиец и волк последовали за ним.

К полудню они вышли к плетеному забору. Ворон получил кусок плоти и упорхнул довольный собой. Волк же приготовился завыть что было силы, но Силиец и здесь его остановил:

— Зачем?

— Зову Лесного царя.

— Нельзя! Глазом моргнуть не успеем, он ее проглотит. Как же она тогда отдаст мои кости? Дай мне сперва с ней поговорить, а потом уж делай, что хочешь.

Волк идти с ним отказался, и Силиец зашел во двор один. На двери что-то щелкнуло, и распахнулся похожий на веки затвор, в котором закрутились разной формы разрисованные круги. Механический глаз глянул на гостя, дружелюбно жужжа. Силиец сделал шаг в сторону. Взгляд ведьминого дома увязался за ним.

У стены стояла лавка, увитая мягким плющом, и поблескивало полотно лопаты.

Лужайку опахивали огромные веера, которые в непогоду вполне могли послужить прочным навесом, и приятный ветерок одинаково ласково теребил занавески на окне и щекотал кожу. Повсюду росли синие цветы, напоминали чем-то крылья бабочек. Казалось, что целая стая застыла над травой и вот-вот оживет.

«Ведьмины цветы, — нашлись здесь воспоминания Силийца. — Вот оно что! Жена моя должна была родить, но слабая телом скончалась бы при родах. Один такой цветок мог бы ее спасти. Но растет он лишь там, где живет ведьма».

Силиец поднял взгляд и увидел перед собой мужчину, бездумно глядящего вдаль. Такой тихий, не человек — вылитая тень. Силиец ждал, что он набросится на него или убежит, но мужчина ничего не делал. «Главный землекоп, — припомнил он и это. — Надо же, еще живой».

— Куда он делся? — послышался знакомый голос. — Ты давала ему отвар?

— Нет, — раздалось тихо и устало в ответ.

— Не будешь давать, очухается и снова сбежит! А ну иди в дом! — выскочила на порог ведьма, и мужчина побрел к ней. — А ты кто?

— Мои кости... — проскрипел Силиец, вдруг растеряв всю свою решимость.

— Кости? — нахмурилась она. — А! Вор! — и расхохоталась. — Не думала, что сам ко мне заглянешь. — Она шепнула что-то на ладонь, а затем сдунула слова на Силийца. Тот покорно рухнул на землю, хотя и не собирался. — За костями он пришел. И с какой радости я должна тебе их отдавать, дружочек? — она оглянулась и взяла лопату. Отошла немного от порога и принялась копать прямо на тропе. — Вы выгнали меня и мою дочь из поселения в лес, надеясь, что мы здесь умрем. А затем врываетесь ко мне и воруете то, что я выращивала своим потом и кровью. — С каждым ее словом яма становилась глубже, а вскоре стала уходить в сторону, под цветы. — Для тебя я их растила, скажи мне? А? Не-ет! Благодаря им ни одна здешняя тварь мне надоедать не будет! Сам Лесной царь мимо пройдет, не заметит! Так дурманят! А ты? Заявился и давай рвать. Должна ли я тебе что-то после такого? — она сдула прядь белокурых волос со лба и остановилась. — Зато службу ты мне еще сослужить можешь. — Она вылезла из ямы и затолкала в нее Силийца. — Раз мои кровь и плоть ничего не значат, по твоему размышлению, — приговаривала она, присыпая его землей, — то пускай твои драгоценные их покормят.

Тьма окутала Силийца. Сотни тонких корешков вцепились в него и принялись колоть кожу, пробираясь внутрь. Он завопил, и свои стоны различил едва уловимый шепот ведьмы. Наступила тишина. Как он ни старался, не смог больше проронить ни звука.

Силиец не знал, сколько пролежал, пока не услышал:

— Матушка, сегодня ночью цветы светят ярче обычного. Что ты сделала? — Усталый голос прервали всхлипы ребенка.

— Почему она всегда у тебя плачет? — заругалась ведьма. — А ну дай сюда! И не суй нос в дела, с которыми помочь не можешь. Всё. Притихла. Иди уложи ее спать. Сама плакала сегодня? — и затем снова тишина. — Почему нет? Знаешь же, что на волосок от погибели живем. Нам любая мелочь на вес золота!

Земля над ним зашевелилась. Показался мягкий лунный свет и лапы.

— Занесла нелегкая, — бормотал волк. — Вот и я думал, с чего ей кости тебе возвращать. С чего ей их вообще хранить?

Он аккуратно уцепился зубами за кожу Силийца и вытащил его. Затем поволок прочь.

— Ммм! — выдавил тот, что можно было при всем желании распознать как «мои кости!», но волк распознавать не желал.

Не успели они отойти от забора, как послышался злобный вой. Раздался топот, и чем ближе он был, тем сильнее трясся лес вокруг. Застонали деревья, клонясь перед огромной силой.

— Ммм! — загнусавил Силиец, что в этот раз значило «разверни меня!». Волк, может, и понял его, а может, сам решил разузнать, что же такого натворил, и развернулся к дому ведьмы. Цветы, если не были вырваны во время старательного копания, то их завалило землей. Целые, конечно, оставались, но поникли и пожухли.

— Лесной царь идет, — волк присел, поняв, что больше бояться нечего. Силиец снова издал что-то невнятное. — Да нет там твоих костей. В лучшем случае растолкла их да цветам скормила.

Ведьма вышла на шум, и даже в свете луны было заметно, как она побледнела. Не успела она шагу сделать, как Лесной царь оказался перед ней. Одним взмахом снес он крышу дома и подцепил одного из его обитателей. Раскрыл пасть пошире и заглотил его целиком.

Силиец сидел, навалившись на волка, и продолжал то ли мычать, то ли выть.

— Пущай жрет, — не шел на уступки волк.

Второй лапой Лесной царь подцепил еще одного жильца, и тот тоже оказался у него в животе.

Пока он набивал брюхо, ведьма выбралась прочь с кулем в руках.

— Хочешь кости назад? — остановилась она рядом с ними. Волк оскалился, но ее не смутил. Ведьма шепнула слова и дунула их на Силийца.

— Хочу, — тут же сказал он.

— Тогда вот, — положила она куль рядом с ними. — Отнесите Кабон на поляну, где растут точно такие цветы, как и у моего дома. Если будет звенеть, значит, сбились с дороги! — ведьма повесила колокольчик на Силийца. — Я наложила на ребенка заклятие сна, чтобы не отвлекал. Пока не приду и не разбужу, охраняйте и поите кровью. Свежей и чистой! – глянула она на Силийца. – Когда вернусь и увижу, что она жива и здорова, верну тебе твои кости. А тебе... — обратилась она к волку. Поняла, что из-за него суматоха, но не время сейчас было выяснять кто виноват. — Тебе исполню одно желание.

— Я хочу, чтоб ты сдохла, — ответил волк, — и желание мое уже исполняется.

— Вы спокойно доберетесь до места, пока Лесной царь будет гоняться за мной, — не отступилась она. — Не тратьте понапрасну времени.

— Ты точно вернешься за ней? — спросил Силиец. — С моими костями?

Ведьма его не слушала. Из-за ее спины с хрустом выросли крылья-руки. Оперенные кисти схватили ее за волосы и принялись их драть, но ведьма сумела расправить крылья и взлететь, пусть они и сопротивлялись. Лесной царь обернулся на шелест перьев и рванул за ней.

— Дай-ка мне куль, — облизнулся волк, когда топот стал тише. — Я как раз голодный!

— Нет, — вскочил Силиец. — Привяжем ее к твоей спине и пойдем искать поляну в ведьмиными цветами.

— Совсем глупый? Нет у нее твоих костей.

— Там видно будет.

Он кое-как сумел уложить ребенка на огромную спину волка и привязать его лоскутами из своих обносок.

Колокольчик звенел тихо, но почти всегда, чем сводил с ума. Волк лязгал зубами ему в тон и повторял «ведьмино отродье!». Шли они долго. Силийца даже пришлось один раз выпотрошить.

— Знаешь, что я думаю, — сказал волк, пока Силиец отрастал. — Не умеют простые ведьмы летать. Да и трели заводить, какие она пела, тоже не могут. А ведьмины цветы где попало не растут. За ними следить кто-то должен, вовремя подкармливать. Нечисто дело. Совсем нечисто.

Силиец ничего не ответил. Он вообще всю дорогу молчал. То смотрел на Кабон, то куда-то вдаль, но мыслями был далеко.

 

Поляна была маленькой и сплошь усеяна синими цветами. Ближе к лесу лежали обломки дирижабля, настолько старого, что успели обрасти мхом и травой. Посередине поляны обосновался дуб, толстый и ветвистый. В его густой тени цветы сияли будто ночью.

— С одной стороны светит солнце, а с другой луна, — подивился волк. — Чудно! Стой! Стой! Ты правда пойдешь?

Силиец ступил на поляну и замер. Зашумел ветер, склоняя цветы и пронося над ними печальную песню.

— Слышишь? — посмотрел на волка Силиец, но тот сидел спокойно, без доли волнения и подозрения. Мелодия не касалась его обрезанных ушей. «Волшебная, значит» — подумал Силиец. Было не разобрать музыка ли играла или так звучал голос. Казалось, что иногда проскальзывали слова, но затем они обращались в звуки, которые ни одно живое существо не могло бы издать.

Над ними закружила тень. Сперва Силиец решил, что птица заплутала, и не придал ей значения. Просто пробивался к дубу сквозь заросли травы и цветов, чтобы проверить, кто же играл или пел песню. Но пройти ему удалось не много, дорогу преградил юноша.

— Что вам здесь нужно? — сложил он крылья-руки.

— Нас прислала ведьма, — поспешил с ответом Силиец. Он приподнял колокольчик, висевший на шее, а затем указал на привязанного к спине волка младенца. — Припрятать до ее возвращения надо бы.

Юноша осмотрел их с подозрительным прищуром, а затем вдруг улыбнулся.

— Свои! — крикнул он, и песня прекратилась. — Пойдемте.

— Вы следите за поляной, — догадался волк и презрительно добавил: — Заняться больше нечем?

— Заметили ту сторону дуба, где всегда ночь? — спросил он. И волк, и Силиец кивнули. — Там похоронена наша мать. — С нижней ветки дерева спрыгнул еще один юноша видом, точь-в-точь как тот, что ковылял сейчас рядом с ними. Он им кивнул, топчась на месте, и заткнул за пояс флейту. Оба были белокуры, с волосами до пят. Оба имели странную походку. — Мы прятали ее от Лесного царя. И ведьма нам помогла. За это я должен был отдать свой голос, а мой брат — крылья. Не думайте, что я заставил его расплатиться за нас обоих! Когда ведьма вернулась получить свое, он вышел к ней сам, не сказав мне и слова. Мы наполовину птицы, без песен и полетов быстро чахнем, — юноша приподнял полы своих одежд, и Силиец увидел птичьи ноги. — Вот брат меня и пожалел. Решил, что лучше уж один погорюет, чем мы оба.

Лесной царь держал их мать в клетке, никуда не выпускал. Заманил ее хитростью, когда она пролетала над лесом, да и сделал пленницей. Когда появились братцы, первые годы он и их томил взаперти. Побег смысла не имел, поскольку далеко они улететь не могли — были рождены в лесу и до конца дней оставались скованны его чарами.

Братья узнали о ведьме, когда наткнулись на странного человека, блуждающего в лесу. Он был пуст изнутри, потому Лесной царь видел в нём разве что пень и не трогал. Жаль, к тому времени их мать умерла. Последней ее волей было, чтобы он отпустил сыновей, и царь просьбу выполнил. Хоронить ее он не разрешал. Она так бы и лежала в клетке, не в силах обрести покой, не помоги им ведьма.

 

Братья смастерили на ветках дуба гнездо, куда и положили Кабон. Постелили ей мягкой ароматной травы, сделали навес.

— Что-то она тихая, — заметил как-то первый брат.

— Под заклятьем, — отрезал волк.

— А, вот оно что, — заметно поник тот. — Скучная, значит.

— А мы сюда не веселиться пришли.

— Ну и брюзга! Мы долго сидели, боясь выходить за границы ведьминой поляны! Иначе отец бы нашел и нас, и мать. А тут особо и заняться нечем. Так что не ворчи. Нет ничего такого в том, что нам хочется веселья!

— Когда мы первый раз встретились, — припомнил волк, устраивая себе лежанку под громадным корнем, — ты прилетел из леса.

— Отец так увлечен погоней за ведьмой, что перестал интересоваться тем, что творится вокруг. Слышал, как-то нога человека в лес ступила. Так ничего пришедшему не было! — Волк притих, вроде бы засопел, но первый брат продолжал: — Всё равно боюсь надолго отсюда улетать. Кто его знает, когда отец очнется от своего безумства или, может, поймает ведьму! А брату и подавно выходить нельзя. Без крыльев он медленнее улитки!

— Как же он играет, — спросил Силиец, — ведь у вас крылья что руки?

— Братец! — позвал первый второго, и тот ловко спустился с ветки, откуда только что доносилась убаюкивающая песня. — Смотри!

Бескрылая полуптица приподняла длинный рукав балахона, и Силиец увидел механическую руку. Такие обычно использовали в дирижаблях, и никто бы и никогда не подумал, что она может стать частью настоящего тела.

— И как же это получилось? — не утаил любопытства Силиец. — Как нацепили-то? Не одежда ведь, чтоб вот так просто?

— Ведьма забрала плоть, а дух от крыльев остался, — первый брат схватил деланную руку и притянул ближе к нему. Второму пришлось шагнуть вперед. — Их как бы нет, но чувство их присутствия осталось.

По руке едва заметными потоками струились очертания прежних крыльев. Чары окутывали холодный металл, и он больше не казался чем-то чужеродным и мертвым.

«Какая же красота...»

— Есть такое растение... — Силиец захотел сделать что-то полезное и приятное для братьев. — Называется летай-трава. Видел, как паук перелетал на одном стебельке. Думаю, если соткать из нее ковер, он вполне может поднять и второго брата.

— Неужели, — обрадовался первый и вцепился в него, чтобы поднять в воздух. — Тогда покажи, где видел! Ну же! Скорее!

— Не сейчас, — сказал тот. — Путь до нее не близкий. Подожди чутка. Нужно напоить Кабон, а затем я буду уставшим и захочу отдохнуть.

Силиец протянул руку волку. Тот перестал притворяться спящим и нехотя надкусил ее. Затем первый брат поднял его на ветку, где спала Кабон. Силиец поднес надкушенное запястье к лицу младенца. Капли крови скатывались на губы, и те заалели, а щеки румянились. Ресницы ребенка задрожали и, казалось, он вот-вот проснется. Но нет — Кабон мирно посапывала в своем гнезде.

Время шло. Успели и ковер из летай-травы сплети, и соорудить шалаш для Силийца и волка, где они прятались от дождя в теплую пору и от морозов в холодную. Сперва в непогожие дни все ютились в гнезде, но волк не любил высоту и неуемно скулил. А Силиец был попросту неуклюж, постоянно вываливался из гнезда.

— Был бы яйцом, давно бы разбился, — сказал про него первый брат. — Правильным чудищем он всё-таки родился.

— Он не с рождения таким был. Его прокляли, — ответил волк, и это, наверное, был единственный раз, когда последнее слово осталось за ним.

Иногда к ним прилетал золотой ворон и грел своими горячими перьями, но лишь потому что получил согласие Силийца на то, что когда ведьма проснется, он отведает и ее. Волку затея не понравилась, и он чуть не перекусил ворона пополам. Тот спасся тем, что сказал:

— Маленькая ведьма без меня замерзнет до смерти. Что жизнь по сравнению с кусочком мяса? Умерь гордость! Расцепи свои зубы! Ну же! Глупый волк, если я умру, перья мои почернеют и остынут.

Второй брат часто играл для Кабон на флейте, а первый приносил всякую всячину. Однажды ночью притащил светящихся жуков.

— Смотри, Кабон, как красиво! — он раскрыл ладони, и жуки залетали над уже подросшей девочкой. Заблестели белокурые кудри и бледная кожа, будто где в них пряталась лунная пыль. — На чашку похожа, — подметил первый братец. — Видел одну у того, — мотнул он головой в сторону разваленного дирижабля, — человечьего уродства. — Разбитая была, хрупкая вся из себя... но всё равно сияла.

— Ей не интересно, — крикнул снизу волк. — Она спит!

— Какой ворчливый! — отозвался первый брат, а затем сказал Кабон: — Не будь занудой, как он, а то никто любить не будет!

Волк фыркнул, но не стал отвечать. Пока братья играли с Кабон, он наблюдал за Силийцем.

— Ты всё молчаливее и тише, — сказал он ему, садясь у костра. Ночь выдалась ясная, и Силиец смотрел на небо с видом, будто собирался сосчитать все звезды. — С нашей первой встречи и не узнать. Понял-таки, что не видать тебе костей. Что же тогда стараешься?

— Иногда думаю, а вдруг... — Он потыкал палкой дрова в костре, и тот затрещал. — Другого-то ничего не остается.

Как-то братья сказались, что улетают надолго. Силиец в это время отдыхал под сенью дуба после того, как напоил Кабон немалой порцией крови. За главного оставили волка. Первый брат поднял его и усадил в гнездо.

Силиец боролся с дремой и прислушивался к двоим на дереве. Боялся за волка, который остался один на один с нелюбимой им высотой.

Волк поскулил, потом помолчал недолго и как бы нехотя заговорил. Рассказывал о своей стае, о разных животных, которых встречал в лесу. Сухо и размеренно, и если бы Кабон сейчас не спала, то обязательно бы заснула.

— До чего же ты скучный, — прервал его первый брат, пристроившись на ветке повыше.

— Вернулись, — забыл про свои рассказы волк. — Говорил вроде, что надолго.

— Так нас вон сколько не было! Солнце земли уж касается! — он склонил голову набок и глянул на спящую. Некоторое время они молчали. — Сильной вырастет. Может, и отца нашего сумеет одолеть.

— Самого Лесного царя? — не поверил волк.

— Не зря же ведьма спрятать ее хотела. Я вот подумал, Кабон ведь в лесу родилась? А знаешь на какой земле стоит этот лес? Отчего тут сколько чудищ да зверей, каких нигде больше не сыщешь? — Первый брат принял молчание волка за желание узнать ответ и продолжил: — Под землей в этих местах протекают потоки. Необычные, наполненные духом чащи. Мы, рожденные здесь, пропитаны ими с головы до пят. Она же, — кивнул он на Кабон, — сама по себе внучка ведьмы. Родившись здесь, получила еще и мощь лесную. Чем она старше, тем сильнее ею пропитана. Думаю, ведьма ждет, когда Кабон подрастет, чтобы разбудить ее достаточно сильной.

— А что там с ведьмой? — крикнул Силиец снизу. — Слышно что-нибудь?

— Отец всё за ней гоняется, — сказал первый брат. — Совсем обезумел. Нет для него других целей, кроме как ее поймать. Если сейчас сюда заявится, его за собой притащит, а Кабон мала, не справится с ним.

Когда Кабон подросла еще, слухи об ее красоте разлетелись по лесу. Разнесли их птицы да старые болтливые змеи, за ними не станется. После заговорили о ней и люди из поселения, что находилось возле леса, а затем, как понял вскоре Силиец, облетели эти слухи чуть ли не весь мир. Заключались они в том, что мученица-земля породила дитя, которое может победить злобное чудо лесное и спасти от него людей. Дитя до того сильное, что не сумело его чудище убить, но усыпило и спрятало в чаще, на самом высоком дубе, в гробу, перевязанном огромными цепями. Дитя выросло в прекрасную девушку, которую нужно было непременно спасти. А охраняли ее злой серый волк да разбойники, один из которых своим мерзким свистом мог убить на месте.

— Как мерзкий свист? — обижался первый брат. — Это же трели! Трели, невежды!

Поскольку Лесной царь больше не следил за чащей, в нее стали захаживать те, кто желал спасти красавицу и заполучить себе славу. Парочку из них припугнул волк. Несколько попались на второго брата. Он играл на флейте песни, что вселяли ужас, и незваные гости неслись прочь сверкая пятками. Брат гнался за ними на плетеном из летай-травы ковре и играл погромче, чтоб наверняка. Раз так увлекся, что не заметил и зацепился волосами за ветви да свалился с ковра, но человек не понял его неудачи, настолько был перепуган.

— Эту мелодию они продолжают слышать, даже когда из леса выходят, — похвалил его однажды первый брат, когда все вечером собирались у костра. — И будет слышать до конца своих дней. Если не сойдет с ума, то бояться всего будет точно. Он на меня так-то нарвался, но братец мой решил его добить. Лежу я на ветке, отдыхаю. Волосы спустил, чтоб мошкары побольше в них набилось...

— Только не говори, что потом кормил ею Кабон, — забрюзжал волк. Он постарел — шерсть потускнела, голос стал скрипучим.

— Хорошо, не скажу, — успокоил его первый брат. — Лежу я, значит, лопухом лицо прикрыл. Наслаждаюсь своей ленью. Вдруг слышу – лезет очередной спаситель. На моей ветке останавливается, ко мне ползет, — он подскочил и продолжил под общий хохот, махая пернатыми руками: — Ну, думаю, хорошо лежу, раз за красавицу меня приняли. Сам делаю вид, что не слышу. Дай, думаю, посмотрим, как далеко ты зайдешь, герой...

Силиец тоже смеялся. Может, когда-то он и был человеком, но уже начал забывать об этом. У него появилось свое оружие — метелка: деревянная рукоять, к которой был прикреплен пучок волшебных трав. Таких, которыми волку отрезали уши. Травы больше походили на белые длинные волосы, поэтому братцы иногда подшучивали над Силийцем, говоря, что он таскает с собой хвост дикой лошади.

 

С приходом морозов волк понял, что зимы не переживет, и завещал сделать из своих клыков красивое украшение для Кабон, которым она сможет разрезать всё, что пожелает. А из шести — накидку, чтобы она могла пережить любой холод.

Он оказался прав, и воля его была исполнена.

Со смертью волка Силиец стал тише прежнего. Не могли его расшевелить ни веселые братцы, ни живительные настойки, которые они делали.

— Знаешь, что? — сказал ему как-то первый брат. — Ведьма изрядно потрепалась. Срок ее жизни меньше, чем у Лесного царя. Еще немного — и не сможет тягаться с отцом. Скоро объявится будить Кабон.

Ведьма прилетела, когда зацвели цветы. Совсем седая, ссохшаяся, она приземлилась под дубом, прямо подле Силийца.

— Где она?

— Где мои кости? – спросил он в ответ.

— Разве сейчас время для твоих костей?

Послышался топот, застонали деревья, ветер завыл — неминуемо приближался Лесной царь.

— Да даже дурак бы давно понял, что нет твоих костей! — не выдержала ведьма. — Нет их с того дня, как ты первый раз передо мной появился! Или думаешь, я их на память оставила? Сдались они мне! А ну говори, иначе я... — дальше она стала шептать на ладонь проклятье.

Силиец вытащил из-за пояса метелку и полоснул ей по крылу ведьмы.

— Ты что наделал! — отскочила она и закрутилась в попытках разглядеть опустившееся крыло. – Нет-нет-нет! Не может быть! Ты не посмел бы...

Из-за деревьев показалось нечто, горящее черным пламенем. Темный дым клубами валил, гарью запахло, аж в носу запершило. Завопило нечто, принюхалось. Много здесь тех было, кого оно знало.

— Что с Лесным царем? — отступил Силиец.

— Злой умысел, — испуганно прочирикал первый брат, выглядывая из-за ветки.

Ведьма заслышала его и начала карабкаться по стволу дуба, цепляясь за кору скрюченными пальцами. Поняла, где Кабон прячут.

— Злой умысел? — и думать забыл о ней Силиец.

— Долго гонялся за ведьмой и стал одержим стремлением ее поймать, — отозвался первый брат. — Так был разгневан, что поселилась в его духе червоточина. Разрослась, обратила дух злом, сожрала плоть изнутри и стала злым умыслом. Когда мы сидели в клетке, нас приходил кормить барсук. Он рассказывал, что отец однажды чуть не стал таким, когда выслеживал нашу мать. Тогда я подумал, что нас пугают, но сейчас...

Подрезанное крыло мешало ведьме, и всякий раз, когда она забиралась хоть немного вверх, оно тянуло вниз. Не добраться.

Лесной царь наконец учуял ее и заревел, затряс башкой, готовясь к нападению.

— На, — пихнула бутыль в руку Силийцу ведьма. — Дай выпить Кабон.

— Это что? — без особого любопытства спросил он.

Свою часть договора выполнил, а ведьмины разборки его совсем не волновали.

— Слезы ее матери.

— Откуда они у тебя? Она же давно мертва.

— Поэтому-то, — прошипела она, — я хитрая злая ведьма, а ты глупое лесное чудище! Делай как говорю, иначе злой умысел поглотит сперва меня, а затем и всё, что есть в этом лесу. И сыт он не будет. Набравшись сил, сумеет выбраться из леса, и тогда пойдет гулять по миру.

— Мир спасти хочешь?

— Силы хочу, бесхребетная ты дубина! Кабон моя, значит, и сила моя! — взвыла ведьма и, приподняв рваный подол, бросилась бежать.

Лесной царь тотчас рванул за ней.

Первый брат дождался, пока она окажется на почтительном расстоянии, поднял Силийца и усадил у изголовья гнездовой кровати.

— Костей больше нет, — сообщил он спящей, разглядывая бутыль со слезами.

Кабон, конечно, его печаль не тревожила, но ему сильно захотелось рассказать кому-нибудь о том, что там в нём, каком-то там мешке, который постоянно потрошат, всё же скопилось.

Ведьма взлетела на одном крыле, но не высоко. Потому Лесной царь прыгать не стал, поднялся на задние лапы и открыл пасть. Ведьма тянула руки, будто пыталась ухватиться за воздух, тучи или даже само солнце. Но помощи ей ни от чего не было.

Лесной царь выпрямил задние лапы, и когда она оказалась на языке, крепко стиснул челюсти и проглотил ее целиком. Моргнуть никто не успел, он несся к дубу.

— И нас сожрет, — встрепенулся первый брат.

— Вы можете улететь, — сказал Силиец. — А если меня посмеет, его разорвет.

— Злой дух ведьму проглотил. Думаю, он посильнее проклятья. Будешь вечность в нём перевариваться. А улетать нам толку нет. Если он заведет на нас охоту, так уж пускай сразу и убьет. Не нужно нам таких мучений.

Лесной царь заглотил дуб вместе с корнями. Дерево дрогнуло, когда он вырывал его клыками, и Силиец не усидел на ветке, полетел вниз. Он камнем упал на землю и наблюдал за тем, как дуб пропадает в пасти Лесного царя. Потом — как мирно проплывают по небу облака.

«Прекрасная погода, — подумал Силиец. — В такую как раз кости возвращать, но нет...»

Он смотрел на то, как растет разрез на брюхе Лесного царя. Как вываливаются из него два брата и девчушка. Как Кабон лезет сквозь темный дым к его голове, цепляясь за жалящую холодом от черного пламени чешую клыками волка. Они резали и царапали, не думали ломаться или тупеть. За волка взяла гордость, а память о нём теплом растеклась по размякшему телу.

Братцы подняли Силийца и, подхватив его под руки, сиганули в лес. Едва они сошли с поляны, как ворох листьев, словно стая обезумевших птиц, полетел, крутясь и вертясь, к месту битвы, стянул, связал безумного царя.

— Ведьма жива? — спросил Силиец.

— Скончалась, — мотнул головой первый брат. — Видать, решила, что ты не дал слез Кабон и теперь ей помирать в желудке царя. Не вынесла позора. Быть проглоченной живьем, как муха жабой...

— Ну хоть желание волка сбылось.

 

— Слышал, какая трель? — толкнул один мужик другого. Тот перестал озираться и замер. — Пошли глянем, что за птица поет.

— Мы сюда по другому делу, — одернул его тот, а затем достал нож. — Кто его знает, что там за чудище в этом лесу так сладко зазывает. Старейшина просил принести лечебные травы. Давай поскорее соберем их и уберемся отсюда.

— Раз Лесной царь пускает, бояться смысла нет. Знаешь, что я недавно слышал, — зашептал он.

— Что? — приблизился к нему второй.

— Что правит теперь здесь злая ведьма — полубаба-полуптица.

— Да ты что!

— Грудями голыми светит, завлекает люд, чтоб потом в печку засунуть да съесть.

— Меня бы не завлекла, — появилась откуда невесть девица. Мужики в испуге отскочили подальше. — Меня наготой не завлечь, как же она в таких случаях поступает?

— Не знаю, — сознался болтун. — Я с ней не видался. Но слышал, что жрать людей она горазда. Ты кто такая? И почему одна в таком опасном месте?

— Что же вы тогда ходите, если тут опасно? — сделал она шаг к ним. — Красавицу лесную спасать? — Легенда о спящей Кабон до сих пор ходила по миру, но после громких неудач всё меньше и меньше храбрецов отправлялось на поиски дуба. Да и самого дуба уже не было, так что если кто шел, найти ничего не мог.

— Травы нам нужны, — сказал, заикаясь, мужик. — Никто, кроме нас, не вызвался.

— Смельчаки, значит, — кивнула она. — Вам бы лучше до темноты управиться. Ночью здесь много оголодалых зверей из нор выползает. Даже и не знаю, что хуже, им на зуб угодить или ведьме в суп?

Новый приступ страха отразился на человеческих лицах. Девица улыбнулась.

— А нужные вам травы там, — кивнула она.

Мужики посмотрели в указанную сторону, а потом вернули взгляды к говорящей, но рядом с ними никого не было.

Силиец слушал неподалеку. Он смотрел на теперь уже свои руки из металла. Тепло от их чар, когда-то настоящих крыльев второго брата, ощутимо обволакивало детали, заменившие ему кости. Теперь не было тяжко. Теперь он гнил реже.

— Думаешь, скоро уйдут? — оказалась рядом с ним девица.

Он вздрогнул:

— Не подкрадывайся ты так! Если не уйдут, к вечеру сам их прогоню. И чего ты такая добрая? Шастают, как дома. Даже разрешения войти не спросили.

— Так они не знают, у кого спрашивать, — засмеялась она. — А первый дядюшка еще хорош! Стар, на последнем издыхании, скоро отправится на тот свет ко второму дядюшке, а вон как напевает!

— До чего беспечна, — побрел Силиец вглубь леса. Девушка поскакала следом за ним. – Сколько раз говорил не слушать братцев. Это всё их воспитание. И хватит прыгать. Тебе не подобает. Ты сильная и могучая, царица Дремучего леса и ведьма...

— Бррр! Холодом от тебя веет... — Заметив, что он собрался продолжать, она добавила: — Скучно, — натянула на голову капюшон накидки и волчицей кинулась по заячьему следу.

— Кабон! — крикнул ей Силиец. — Кабон! Ведь дарует кто-то глупым столько силы. Кабон!