«После продлёнки, на гаражах».

Небо было очень бледным, покрытым солнцем и городской пылью. Белое сбивалось в облака, облака прерывали связывающие их цепи и расплывались в стороны.

От жары спасала весна. Голые ветки, снег в тени, снег за гаражами, куда они пойдут. Пробег на крышах гаражей, после заката, когда на той стороне дороги в парке загораются круглые фонари, похожие на жёлтых снегирей.

Колян даже рисовал им клювы и лапы, пока его не поймал Юрий Евгеньевич в последний день второй четверти. Он не стал разбираться, сунул тряпку и лично проверял, чтобы каждый фонарь был отмыт.

– Было круче, – выцедил Колян сквозь зубы.

– Сомневаюсь. – Директор убрал тряпку в прозрачный мокрый от снега пакетик, пакетик нёс в руке, и пакетик шатался от движения, как и портфель с белым блестющим замком, они качались вместе, как маятники.

Колян смотрел, как директор подходит к школе, открывает чугунные ворота, оглядывается и поднимается по скользким ступенькам. Зажигались фонари, и рисовать снегирям лапы было поздно.

– Не, ну чё он днём ходит, он же директор, должен сидеть у себя в кабинете и подписывать бумаги.

– Да какие бумаги, – Женька бросила снежок вслед за Коляном. – Бизнесмены подписывают бумаги, а он просто тип погулять вышел. Ничё странного.

Они сидели на крышах гаражей и бросали снежки в тележку. Тележка была без колёс, заваленная снегом, не видная никому, так что со стороны казалось, что они мечут снежки на сугробы. Но они знали точно: там тележка.

Теперь тележка оттаяла и наверняка сверкает на солнце, пока идёт алгебра и в конце дадут самостоялку на десять минут. Потом русский, красные шторы, алые тени от света на партах, поэтому кабинет русского называют кровавым. Колян всегда думал, что это смешно, даже в первом классе. «Урок в кровавом кабинете». Зачётный бы триллер вышел.

Биология, продлёнка до пяти, дополнительные занятия, с которых они свалят. Вместо зудящей математички – забег по гаражным крышам. Каждую весну, перед майскими.

– Типа традиция.

Они бегали по крышам ещё мелюзгой. Какая разница, что теперь они старше?

Назначили на четверг, пятницу многие всё равно прогуляют. Колян знал, что Женька едет на дачу, и сегодня уйдёт сразу после уроков собирать вещи, чтобы выехать поздно вечером, пропустив и пятницу тоже. Валя с Любой медлят, да и вообще они так себе. У Жени был бы реальный шанс.

На большой перемене, перед биологией, Колян подошёл к Жене. Они стояли у открытого окна, воздух летел в комнату прохладным шёлковым ветром.

– Может, это... Короче, приходи. Ты ж даже тогда победила, помнишь?

– Колян, алло, мне восемь лет было. Мы тогда всю весну гоняли, пацаны по пять-шесть раз побеждали, чокнутая Сиренька целых двенадцать, да её все боялись.

– Да кто её боялся? А щас ей пофиг походу, раз в другую школу перевелась, так и можно забить, да? Ты тоже забьёшь?

– Мне собираться надо. Мы на пять дней уезжаем.

– И чего там собирать?

Женя вздохнула и пошла за парту. Её волосы расходились в стороны, как нитки. Колян поймал взгляд Обортуса, супер соперника на пробежке.

С виду они были вроде как корешами, на самом деле – Колян не доверял Обортусу. Ни его коротким рукам в тату со гиенами, которые он прятал под вечными рубашками, ни дурацкому прозвищу.

В началке Обортус столько раз подсекал его на финише, что Колян стал бредить идеей победы. Но даже когда он победил два раза в пятом классе, Обортус всё равно был круче в глазах пацанов. Он улыбался, пожимал Коляну руку, красиво признавал поражение. И побеждал иногда. Часто.

Поэтому он сколотил свой фан-клуб, в который входили почти все из класса. Колян остался за чертой.

Ну и пофиг. Биология кончалась и тянулась, как начинка шоколадных батончиков, Колян смотрел на собак за школьным забором, болтающих собачников в отдалении. Мир был медленным и странным, солнце сверкало в окнах соседнего дома. Редкие одуванчики, редкие листья, биологичка ноет про лучепёрых рыб. Продлёнка.

Но всё ведь изменится, когда будет шанс.

 

***

Тележка сверкала, ржавчины было почти вообще не видно, и Коляну хотелось дать тележке «пять».

– Готовься пробить дно конкретно. – Обортус стоял на старте, всё время нагибаясь, чтобы дотронуться до крыши концами пальцев. Рубашку он снял, и майка задиралась от ветра.

– Дно конкретно пробьёшь ты. Да и ваще, ты в последний раз провалил ваще всё. – Последний гараж был белым от солнца, Колян стремился туда, и глазами, и телом: от нетерпения дрожали колени.

Это была традиция, начинать гонку с них. Колян выиграл четыре раза, Обортус двенадцать, все кричали и хлопали, не важно кто победил.

– Это у тебя давно норм рейса не было. А я в зачётной форме. Чё там твоя чика не явилась? Плохо, когда нормальных френдов нету. Хотя откуда мне знать.

Черепица, полосы провалов между гаражами, майка Обортуса летит, заслоняет финишный гараж, ветер бьёт по ушам и в зубы, ветер вообще не тёплый.

– Обортус-крутотос!

– Вали, вали!

– Сделай его!

Щели между гаражами стали больше. Под ними ещё снег, как чёрно-белая яичница, приближается, остаётся сзади.

Колян прибежал вторым на финиш, но даже это было пофиг. Впереди куча крутых гонок с другими пацанами, несколько он точно побьёт. На склоне у финиша трава была совсем укропчиком.

Сезон гоночных крыш объявлялся открытым. Снова.

 

Колян смотрел на закат один, когда все ушли. Он выиграл только две гонки: одну у Ритки из девятого, но она упала; вторую у толстого Степана. Женька не пришла, Обортус праздновал зудящей газировкой, эффектно накинув рубашку на свою короткую майку, ветер поднимал их обе.

Бледное небо к закату обрело цвет, теперь он переходил в синий. Колян ждал, потому что хотел бежать в темноте. Засечь время, записать на крыше, чикнуть запись спичкой, ведь это заметят все. На следующей неделе, или после, когда придёт Женя, когда школа будет кончаться.

Огни трассы, огни заводов, огни торговых центров, огни дальних домов, из-за них можно слететь с финишного гаража прямо вниз по холму, прямо в темноту, в осколки зимних бутылок.

Колян вертел запястье пальцами второй руки. Звёзды были маленькими, чтобы их разглядеть, надо было закрывать огни рукой. Огни Коляну нравились больше, он продолжил смотреть на них, потом на часы.

– Думаешь ты крутой, раз в темноте бежишь?

Колян вскрикнул и вцепился в запястье ногтями.

– Чего орёшь, я тоже бегала ночью. – Девчонка, мочит сигару о крышу, длинные волосы, загнутые джинсы. – Год назад свалилась. Больше не бегаю.

– Чё, струсила? – Знакомый голос, Колян морщился и пытался вспомнить. – Дымишь тут?

– В конце дымить зачётно. На последнем гараже. Я упала тогда.

– Всё так плохо было?

– Не. Я увидела... тележку.

– Ты на тележку свалилась? Эй! Ты ж Сиренька! Ты чё на забеги не приходишь, ты ж предатель, ваще, тьфу!

– Да меня никто и не звал. – Сиренька пожала плечами. На ней была рокерского вида куртка, тёмная в темноте. – Я типа сама по себе. Да и никто из вас не остаётся. И не мешается под ногами. Сейчас она вернётся и пройдёт мимо.

– Женька?

– Женька уже не вернётся. Боится.

– В смысле, боится?

– Тележки боится. Тележка тут, по ночам оживает.

Колян уставился на неразличимое лицо Сиреньки, ему захотелось по-тихому свалить. Вечер перестал быть тёплым и комфортным.

– Ты это... что там куришь?

– «Лаборо». Чё, думаешь, я того? Я упала между гаражами, а там двигалось это. Тележка. У неё шины как лапы. И морда шина, она выдвигается из тележки и смотрит на тебя. Женька когда заметила, прям с холма до магазина галопом. Теперь со мной не эсэмэскается. Но мне пофиг. Я каждый вечер выслеживаю тележку.

– Угу. – Колян отступал спиной к финишному гаражу.

– Я смотрю ты сейчас тоже галопом помчишься, даж быстрее Женьки. Ну удачи. Из вас выйдет пара, трус и трусиха.

– Э, я не трус. Просто, тебе бы меньше... принимать.

– Не упади там, а то она тебя подхватит. Да и ваще, только мешаешь тут.

Сиренька полностью загасила сигару и подошла к концу крыши. Колян нерешительно подошёл ближе. Снег почти не белел, и кроме него ничего не было видно. Сиренька барабанила пальцами по крыше.

Снег исчез, что-то закрыло его, металлическое, как кастрюля – это Колян понял позже. Потому что Сиренька сиганула вниз, в узкую щель. Сиганула, и внизу её не оказалось.

Колян от неожиданности чуть было не спрыгнул. Он держался за конец шифера, снег появился снова, в этот раз он был различим, и ближе. Колян долго тупо смотрел на него.

Сиреньки не было. Темно, огни за финальным гаражом стали лучшим источников света. Колян быстро шёл на них, спрыгнул на холм, бежал к магазину.

Улицы были забиты людьми и кнопками светофоров.

 

Колян заметил её перед школой. Жёлтый обруч в волосах, чёрная куртка, портфель в руках. Сиренька смотрела на номер школы с открытым ртом и содрогнулась, когда заметила Коляна боковым зрением.

– Короче, здесь торговый центр. – Она вытащила из портфеля игрушечную коалу. – Я его купила в торговом центре.

«Снова под кайфом», – Колян бы ушёл, до звонка всего семь минут, но...

– Куда ты пропала? Там что, пятая дыра что ли? Пятое измерение в смысле.

– А, – Сиренька сжала коалу в кулаке. – Значит, ты не прыгнул. Трус.

– Я не курю травку.

– Я тоже. Я прыгнула на тележку, и она меня унесла в город.

– Конечно. Тебе идти не надо?

– Моя школа там была. А вашей не было. Торговый центр, огромный. Прямо здесь, перед входом, – она показала на клумбу с нарциссами, – мороженое продают. Игрушки в кабинете русского. Потом я закрыла глаза, открыла на крыше, утро было.

– Как ты оказалась на крыше? Как ты из щели исчезла?

– Я не была в щели, я прыгнула на тележку! Я столько её вычисляла, и – наконец-то – удалось. Надо валить туда, дождаться утра, и остаться там! Я буду писать на стене, меня выпрут, и надо проверить, останется ли надпись. Жень, привет, вашей школы нету, зашибись.

Женя настороженно-непонимающе смотрела на Сиреньку, перебегая глазами на Коляна.

– Ага, я выследила её и прыгнула, она отнесла меня непонятно куда, в том городе вместо школы центр.

– Ты... прыгнула на тележку? За... зачем?

– Потому что никто не поверит в бегающую тележку с головой-шиной, и передними лапами-шинами, и хвостом в виде ручек. Твой пацан вот думает, я травку курю. Спорим, он бежал с холма быстрее тебя? Но меня там не было.

– И где ты была? – Женька шла боком мимо Сиреньки и уже сжимала перила.

– Без понятия. Но это был наш город. Только вашей школы в нём не было. Вот. – она показала коалу. – Это я там купила.

– Там... игрушечный магазин? – Женька стояла на верхней ступеньке, дико смотря вниз.

– Торговый центр. Зачётный, с мороженым и каруселями. Главное туда ещё раз попасть. Я пойду сегодня. Напишу на стене: алло, а вы завтра посмотрите, будет ли в «кровавом» такая надпись. Я тоже посмотрю. Если вернусь. Бай!

Сиренька сунула коалу в портфель, пошла к выходу. Колян смотрел, как она уходит, пока не зазвонил звонок, и он увидел, что Женьки давно нет рядом. Никого не было рядом, кроме курящих одиннадцатиклассников, поглядывающих на него исподлобья.

 

Розовый свитер учительницы русского казался ослепительно алым. Колян писал диктант, заслонясь рукой от солнца. Пахло жарой и пылью, алые пятна на полу напоминали двери в революцию.

«И здесь типа магазин игрушек» - Колян посмотрел на сидящую справа Женьку. Она замазывала целую строчку, кусая нижнюю губу и хмурясь. Локоть свешивался с парты. Он либо правда был, либо казался красным.

– ... растаял первый снег в полях. Успели?

Колян заметил, что вместо «в полях» написал «в игрушках» и просто зачеркнул, лень доставать замазку. Урок скоро кончится. Он подойдёт к Женьке. Спросит про Сиреньку, чё она думает, чё им делать с Сиренькой.

Вообще, магаз игрушек круче школы, но Сиренька купила свою коалу по дороге. Колян предложил бы её не сдавать полиции, пускай и дальше курит, подальше от него. Тогда он просто надышался.

Звонок, тетради в стопку, тетради собирает Обортус, тетрадь Коляна уронил, поднял за обложку, фирменное «упс, сорри», оскал до ушей. Колян свалил в коридор за Женькой.

– Ну так что, давно Сиренька это...

– Сиренька больная. Вместо того, чтобы всё, – Женя обернулась, продолжая идти, – бросить, держаться от них подальше...

– От кого?

– Гаражей!

– Поэтому ты забила?

– Я не забила. – Женька остановилась в углу, у растений. – Я не хочу проблем. С головой. С этой тележкой они, – она энергично кивнула, – появятся.

– Ты её...?

– Да. Она стояла через гараж от нас. Такая... другая. Пронеслась по крышам, нырнула в щель, я ушла, а Сиренька!.. Сиренька ждала до утра. Тележка утром появилась на первом, первом гараже, постояла, спрыгнула, стала тележкой. Неживой тележкой. Больше я не могу приходить. И смотреть на тележку.

– Мы всегда на неё смотрели.

– Но мы же не знали, что она... непонятно что.

– Мы яблоки в неё бросали, фантики, бутылки...

– Да, только представь, что она теперь с нами сделает? – Женя оперлась рукой о стены, загораживая растения. – После всех этих лет!

– Сиренька тоже кидала! С ней ничего не сделали.

– Ага, мозги вытащили. Сиреньку уже не спасти. Скоро «это»... её поглотит, займёт её тело, если ещё не заняло.

– Так не бывает. Это ж не триллер. Она просто травку курит.

– Я не курю, я видела. Ты тоже всё видел.

– Я рядом стоял, я накурился.

– Она «Лаборо» курит. До этого курила. Она сама хочет исчезнуть. Мы её не вытащим. Не общайся с ней.

Женька пошла к лестнице, хмурясь, как на уроке.

– То есть школы реально нет?

– Откуда я знаю! – Женька развернулась с гневно-трагическим выражением. – Может, «это» хочет сожрать школу и готовит нас к этому?

– Но тогда мы... типо... должны сказать.

– У, сказать что? Непонятная хрень показала нашей экс-подруге, что нашей школы не существует? Мы должны не распространяться. И перестать ходить в гаражи.

– Да ни за что!

– Ты хочешь с ней столкнуться? Это уже неважно, они одно. Выброси их из головы, «это» может читать мысли. Рви связи!

 

Колян рисовал фонарям клювы и лапы, клювы – жёлтым, лапы – красным. Юрия Евгеньевича со своими нотациями рядом не было, а если появится, то ха! Пусть выслушает всё, ВСЁ про тележку.

Когда Колян разрисовывал седьмой фонарь, он хотел, чтобы появился директор. Неужели сидит в школе, пишет накладные, не смотрит в окно. Пасмурный день, но трава зелёная, деревья зелёные, почти, почему бы не погулять, не поймать, не дать тряпку. На восьмом фонаре уже рука болит.

Сколько лет и рекордов. С первого класса. Он лучше порвёт мозг, чем связи. Женька трусиха, предатель, он с ней торчал там перед Новым годом, над этой тележкой в снегу, и ничё, «это» не вселилось! Потому что кроме травки Сиреньки, нет там ничего. Женька впечатлительная дура. В следующий раз он сам прыгнет в противогазе, в противогазе травка не работает.

Колян замер. Директор. С портфелем, в зелёной шляпе. Идёт сюда. Жирнее, заметнее, чтобы он точно мимо не проехал.

– Юрий Евгеньевич! Фонари так круче, ничё я отмывать не буду, сами мойте, вы ж... – Директор сжал губы так, что они исчезли, и Колян запнулся.

– Единица.

– А?

– Поведение – единица в году. Ты останешься на второй год.

– А... а школы скоро не будет, вы знаете?

– Не будет?

– Нет! Вместо неё построят супермаркет! И магазин игрушек. Там Вапалова купила коалу, потому что прыгнула на тележку. На живую тележку.

«Чё я несу, он сдаст меня», – Колян замолчал, мир стал каким-то объёмным и мрачным. Юрий Евгеньевич стоял в пол-оборота и смотрел на свежие лапы. Он выглядел растерянным. Потом закрыл глаза, зажмурился, и не открыл.

«Он чё, в обморок грохнется?»

– Да неправда это! Просто Сиренька... решила прикольнуться? – Ну да, почему бы и нет? Может всё это такой большой розыгрыш? Тележка – спецэффекты, девчонки – играют?

Директор открыл глаза.

– Ты отмоешь всех снегирей. То есть все фонари! Мне надо идти в школу. – Он быстро пошёл и обернулся у ворот. – Я проверю!

Портфель мотался по вертикале, как шкала градусника.

 

Ничего Колян оттирать не стал, ждать директора тоже не стал, поплёлся в школу. Вроде как круто: сбежал от фонарей, теперь они так и останутся с лапками, второй раз оказался супер. Успешным.

Но Колян шёл мрачным, смотря на редкую траву и окурки под ногами. Сейчас он поднимет голову, и школы не будет. Палатка с мороженым, он купит колу, он купит колу.

Неа. Для этого надо прыгать на тележку, и неясно, что дальше. Колян поднимался по лестнице, этаж первогодок был заброшенно-светлым от окон.

Директорская, коричневая облезлая дверь, заперта. Колян несколько раз сжимал и разжимал пальцы, готовясь, как кошка перед прыжком. Ему показалось, что за спиной кто-то есть, Колян развернулся.

Пусто. Ветер шатал близкие ветки каштанов, огромные почки были похожи на кулак. Облака натекали друг на друга, как слоёное тесто. В туалете на другой стороне этажа кто-то болтал и смеялся, и эта сторона казалась ещё более отдалённой.

Колян отковырнул старую серую штукатурку, она размазывалась по руке и скатывалась в шарики. Идёт! Быстро, Колян сунул руку за спину, в карман джинс. Училка русского недоумённо остановилась.

– Огнувин? Что ты здесь делаешь?

– Жду директора, Светлана Павловна.

– Юрий Евгеньевич вышел.

– Куда? Он же в школу шёл?

– А ты, Огнувин, за ним следишь, что ли? Иди давай. – Она вставила ключ в дверь. – Так зачем тебе директор?

Колян сбегал по лестнице. Всё равно бы он не придумал, что ответить.

Юрий Евгеньевич стоял у забора, держась руками за чугунные выступы. Он сосредоточенно моргал и смотрел на школу. Портфель перед ним, директор вжимал его ногами в забор.

Сейчас заметит. Потащит в парк, с тряпкой, ведром, Колян уже ничего не хотел, ни шпионить, ни оттирать. Он просочился мимо, за школу, по окуркам, к забору, к траве, к дыре.

Подальше от школы он отдышался. Помчался снова. Сбежать от дира было так круто, что Колян бежал по тротуару и не о чём не думал.

Пока не увидел школу Сиреньки за дворами.

 

– Угу, сегодня. Останешься в школе ночью, будешь следить. В «кровавом», ровно в час ночи, я чиркну на полу ножом, ты посмотришь. Чё уставился? Это просто сигареты, тележка ре-аль-на, я не принимаю. Ну?

Сиренька протянула руку. Белое кольцо с голубым мелким камнем было таким абсурдным на фоне рокерской куртки, что Колян фыркнул.

– Чё ржёшь? Хочешь сам прыгнуть? Ведь промахнёшься. Промахнёшься и струсишь.

– Да нифига. Давай своё кольцо, я его на полу центра оставлю, а ты типа найдёшь.

– Ага, щас. Ты его продашь и смоешься.

– Да кому оно нужно?

– Точно не тебе.

– Я серьезно.

– Я тоже. Я нашла кольцо за гаражами, после моей первой победы. – Сиренька горделиво вытянула пальцы.

– Ты больше не приходишь.

– Ну извини. Тележка интереснее ваших банд.

– Это традиция, а ты...

– Я и сама могу бегать по крышам. Тележка стала появляться чаще, сегодня мой шанс.

– Наш.

– Ты – в школе, я – в центре. Ты не прыгнешь на тележку.

– Тогда давай вдвоём прыгнем, оставим на полу порезы...

– Нет. – Сиренька потёрла лоб. – Нас так задержат. Надо оставить что-то... незаметное. Что не украдут.

Они сидели на крыше последнего гаража, далеко от тележки. Холм был покрыт одуванчиками с густой травой, ветер гнул и траву, и одуванчики.

– Одуванчики?

– Одуванчики выбросят. Ладно. – Сиренька встала. – Ладно. Я жду до вечера, ты вали в школу. Что?

Колян тоже встал. Шоссе вдали забила пробка, машины почти не двигались.

– Я остаюсь здесь. Мы прыгнем вместе.

– Ну да, ну да, ты упадёшь...

– Я лучше тебя прыгаю. Хочешь, с холма, на счёт три? Чё?

– Женька так и сиганула. Видишь люк? Там и упала.

– Ты чё, следила?

– Я встала тогда. А тележка шла по крышам. Она не парила типа призрака, но звука не было. – Сиренька снова села. – А потом, перед этим гаражом, она нырнула в отверстие и больше не появлялась. Я ждала, но ничего не было. А дальше, дальше она возникла на первой крыше. Она на меня смотрела.

– У неё глаза есть?

– Откуда я знаю? Она повернула свою главную шину. Не двигалась. Я шагнула к ней, она не бежала. Вали в школу, щас дождь будет.

Переполненное облаками небо темнело, и вечер наступил рано. Шоссе покрылось дымкой, фонари зажигались в три этапа, и небо стало насыщенным синим в их ярком свете. Колян подумал о «снегирях» в парке. Какой шанс, что их отмыли?

Он вертел фонарик в кармане, болтая ногами. Одуванчики в сумраке частично потеряли цвет, как закрытые зонты. Пробка гудела и двигалась за город, пахло ветром, травой, бензином и пылью. Красные огни заводов мерцали рубинами, Колян соединял их в привычное созвездие ограды замка.

– Слышь... – Колян вздрогнул. – Не ори. – Колян сжал зубы и фонарик в кармане. – Реально, не ори. Голову влево поворачивай.

Куртка Сиреньки, крыши, железо. Тележка. Шина на тележке, чёрная, на фоне туч, с наклоном вправо, к шоссе, правая сторона тележки отсвечивает металлом.

Фонарь путается в кармане, Сиренька шагает к тележке. Тележка не двигается, она стоит на чём-то тёмном, массивном. Другие шины.

Колян разглядывал их в темноте, и когда поднял глаза, тележка была совсем близко. Фонарь выпал, оглушительно стуча по крышам, Колян зажмурился, потому что сейчас тележка сиганёт куда подальше, всё сорвётся, он тоже сорвётся, с холма, к магазинам, дорогам. Людям. Тележка стояла.

– Привет, – Голос Сиреньки звучал хрипло и тихо. – Отвези нас...ну в центр. Ну...

Фонарь нащупался сзади, пальцы Коляна дрожали, он не мог найти кнопку. Она пропала, нашлась, не давилась, была мягкой и мокрой. Свет ударил по шинам, Сиренька вскрикнула и споткнулась. Тележка стояла.

Его любимая тележка. Фирменный знак гаражей. Знак, который никогда не исчезал. Тележка, которую никто не выбросил. Ей редко пользовались, она просто стояла, собирала воду, окурки, бутылки, ошмётки цветов, яблоки, листья, снег. Остатки сугробов.

Колян валялся на ней в семь лет, бросая тетрадки по русскому на крыши, тетрадки летели на него, на землю, в тележку. Редко получалось добросить. Он забирал из неё яблоки, обтирал, ел на крышах, бросал в тележку огрызки.

Тележка отсвечивала, на главной шине глаз не было. Шина держалась на тележке просто так, и поворачивалась просто так. Ручка торчала вверх.

«Как хвост. Она гнётся?» Колян машинально протянул руку. Потом замер в ужасе. Рука застыла близко к тележке, с растопыренными пальцами, рука сжалась в кулак, и медленно опустилась.

Сиренька вздохнула и сделала шаг вперёд. Она сглатывала.

– Ты перенесёшь нас в центр. Пожалуйста. Мы хотим быть там.

«А может, она не понимает. У неё не ушей, не глаз. У неё только... шина».

Сиренька резко дёрнулась вперёд, схватила Коляна за руку, Колян закричал, машинально схватился за край. Тележки. Край холодный, обычный. Привычный край тележки.

– Залезай, идиот! – Сиренька тащила Коляна за шиворот, – Она тронется! Вали!

Колян цеплялся за трещащую куртку, ноги путались в хвосте-ручке, гаражи быстро сменяли друг друга, тележка бежала в темноту, пока не свалилась вниз. Колян задыхался от ветра, и теперь задохнулся.

 

Это были нормальные гаражи. Это была нормальная дорога и пробка, пробка рассосалась как надо. Колян всегда наблюдал, как пробка рассасывается к ночи, жуя семечки на подоконнике в пятницу.

Это был нормальный холм с блёклыми ночными одуванчиками и невнятной травой. Нормальный магазин, закрытый на ночь. Нормальная дорога с потрескавшимся асфальтом.

Чугунный забор покрашен в красный. На шпилях пластиковое мороженое. Палатка с настоящим мороженым у двери. Дорожка, выложенная золотым крашеным кирпичом.

Школа была зданием, похожим на розово-жёлтого квадратного кита. Красочное, тоже с тремя этажами. Но гораздо шире, так что не осталось стадиона и школьного сада.

Колян лизал шоколадное мороженое, трогал гладкие перила, шёл за Сиренькой по лестнице. Сиренька стащила куртку и вертела её на плече с победоносным видом.

«Опытного гида из себя корчит. Типа ей ничё не страшно. Конечно, не её же школа. Сколько здесь магазов со шмотками, вместо кабинета труда тоже шмотки. Карусели вместо столовки! Э, для мелких. Очередь...»

– Ну как? – Сиренька обернулась. Она купила два ванильных эскимо, и ела их одновременно. – Плетёмся в «кровавый», или ещё походим?

– Ага, ты ведь шмотки любишь.

– Да нифига. Давай, идём, покажу тебе игрушки. Тоже чё-то купишь? Кстати, что думаешь о школе?

– Мы под кайфом.

– Опять? Я в этот раз курить не брала.

– У твоей травки медленное действие.

– Чё ты так веришь своей Женьке?

– Она не моя, и ваще она... – Колян обернулся. Они были на втором этаже среди кофеин и ресторанов. – ... предатель. Она сказала больше не приходить на крыши.

– Значит, ты ей не расскажешь? Вы порвали?

– В смысле. А...

– Чё?

– Обортус...

Обортус с дружками выбирал байк в самом начале третьего этажа. Он был в той же короткой майке, как и на гонках. Он заметил Коляна и расширил глаза.

– Гайзы, сюрпрайз! Колян, чё ты здесь чиллишь? О, Светка, ты чё, его гёрла теперь?

– Ага, мы вместе. А вы парни в курсе, что здесь была школа?

– А то. Меня ещё предки туда отдать хотели. Нас бы всех туда отдали, не пришлось бы каждый день басить. На басе ездить. На автобусе, во кретины!

«От кретина слышу». – Колян скрестил руки.

– А чё, Сиренька теперь в одну школу с нами ходит?

– Ты крэйзи? Конечно! В 5880-ую попасть нереально было.

– Почему?

– Да чё с тобой, Колян? Потому что тут всё клоусд было, для центра, и одна школа на районе. Твои предки даж переехали, поближе к новой школе, промисинг выглядело. Поэтому не понятно, чё ты сюда припёрся. Ностальжи?

– Что?

– Ностальгия. Какой же ты тупой. – Обортус похлопал байк по колесу и вразвалку спустился на второй, дружки шли за ним, оглядываясь и перешёптываясь.

– То есть школу закрыли, когда мы были детьми, мы ходим в школу далеко отсюда, и твои предки переехали к той школе. Значит, я в мою школу не хожу. Мы в другом измерении, детка. Наш «кровавый» кабинет.

На месте «кровавого» кабинета был солнечно-розовый магазин игрушек. Мягкие игрушки занимали первые ряды: мишки, кошки, пушистые кролики. Коалы.

Продавщица улыбнулась и продолжила считать на калькуляторе.

– Скажите, вы знаете что-то про школу, которая была здесь раньше.

Продавщица подняла голову. Она походила на секретаршу с кудрявыми волосами и в очках.

– Ну да, конечно. Моя мама работала здесь. Целая акция протеста была, подписи собирали.

– И чего? – Неожиданно для себя выпалил Колян.

– Ничего. Закрыли школу, переделали в центр.

– Здесь был кабинет русского.

– Да, правильно. Я помню. Я даже училась здесь целый год. Жутко красные шторы были.

– Поэтому его зовут «кровавым».

– Да-да, я помню. А вы что, сочинение пишите?

– Да. История нашего края. Вы нам поможете. – Сиренька вертела куртку на спине левой рукой, правой перебирая мягких щенков для ключей с восторженными глазами в полголовы.

– А, ну я уже так не помню. Все учителя конечно были против. Но подписи ничего не изменили, все перешли в другие школы. Директор даже из города уехал. Как же его звали...

– Юрий Евгеньевич.

– О, вы всё изучили, я смотрю. Да, он уехал.

– Куда?

– Ну откуда я знаю? Он все эти подписи организовывал. Мама говорит, это была очень дружная школа. Никто не хотел уходить. А вы чего так поздно?

– Игрушка нужна для младшего братика. – Сиренька с пофигистически-крутым видом улыбнулась. – Ещё сведенья собираем, доклад в понедельник сдавать.

– Так ведь скоро конец года, неужели вам это и задают?

– Ага. Мы самолёты посмотрим. Колян, самолёты там, выбирай.

Они прошли вперёд, к полкам с оружием и солдатиками.

– Офигеть, а. Школу закрыли, директор смылся. Ладно, значит так. Роняем вон ту подлодку, пока поднимем, я черкну на полу прямую. – Сиренька показала зажатый в руке короткий ножик. – Ты надо мной стой.

– Здесь камеры. – Колян чувствовал, что задний карман что-то жжёт и типа раздирает, ещё на входе начало, не сильно, теперь хуже. Но он трогал – всё было нормально.

– Поэтому ты себя по заду хлопаешь? Что, не добежал до туалета?

– Чё ты язвишь, у меня там пчела походу. Укусила и сдохла.

– Какая пчела, мы ночью сюда пришли. Может тебе Обо... ну, этот чувак подложил чё-то острое?

Колян запустил руку в карман. Штукатурка. Она вся рассыпалась по карману, и рука затекает, по пальцам бегают иголки, когда ими двигаешь. Колян вытащил белую ладонь.

Темно. Две последние парты, шкафы, штора справа. В окно бьёт ветер.

– Колян! – Сиренька трясла его за плечо. Колян опустил руку. Куртка лежала на полу, Колян тоже сидел на полу. Он опёрся ладонью о пол, и когда поднял руку, белый след остался на жёлтом крашеном полу.

– Что случилось? – Продавщица стояла рядом с калькулятором подмышкой. – Тебе плохо? Дойдёшь до дома?

Сиренька мрачно уставилась на свою куртку и не поднимала её. Колян встал. Его совсем не шатало, всё было легко, тело двигалось, как смазанная дверь.

– Что это?

Белое пятно стало деревянным пятном, куском деревянного пола, который был в «кровавом» кабинете. Сиренька, мрачно подбирающая куртку, оживилась.

– Да это у вас просто такой дизайн пола. – Она снова накинула куртку на плечо. – Мы пойдём, пока ничего не выбрали. Не, всё норм, он дойдёт, у него это от переутомления. До свидания.

– Классно, теперь главное, чтобы ты посмотрел завтра... в понедельник, что в «кровавом». Это из школы? То есть ты принёс школу в новый центр. Молодец. – Она хлопнула его по плечу. Колян передёрнулся. – Сейчас мы вернёмся.

– И как? – Они сидели на лавочке перед центром, с мороженым в руках. Ночь так и не перестала быть облачной и ветреной. Колян думал о «кровавом кабинете», где темно и наглухо закрыты окна, в которые бьёт ветер.

– Мы просто вернёмся. Как только начнёт светать, ты будешь на крышах. Ничего не надо делать, просто сиди здесь. И всё.

– Я видел вчера дира.

– Чё, пошёл к нему?

– Я фонари разрисовывал. Ну фонари в парке, они реально как снегири, я им клювы и лапы пририсовывал.

Сиренька коротко прыснула.

– Ха! Зачем?

– Да потому что так круче! Я сказал ему про школу, а он впал в осадок, я думал, он в обморок грохнется. Стоял с закрытыми глазами.

– Хм. Значит, он уехал в другое измерение? И ничего не помнит.

Медленно начинался дождь. Сиренька надела куртку, засунула волосы под воротник, открыла второе мороженое. Кусты вдоль забора были другими и высокими.

Колян смотрел на них, думал спросить: «А если мы не вернёмся?», закрыл глаза от упавшей капли.

Он открыл их на последней гаражной крыше. Шоссе вдали было серым и пока ещё не мокрым. Зелёный холм обрёл приглушённые цвета.

Колян сел. Трогать шершавые крыши было приятно, и почему-то приносило облегчение.

Сиренька сидела с другой стороны гаража, крутя мороженое.

– Поздравляю. Мы вернулись.

– А где тележка?

– Убежала. К утру ей надо снова застыть. Наверное.

– Мороженое... – Колян поднял с крыши обёртку. – Оно осталось.

– Как бы я иначе притащила коалу? Ты что предкам сказал?

– Что ночую у друга.

– Ага. У Женьки. Против своей воли, она помогает нам общаться с тележкой. Пошли, а то вымокнем.

Колян спрыгнул на холм вслед за Сиренькой. Они не пойдут мимо школы. От этой мысли было безопасно и одиноко.

 

– Огнувин, звонок был две минуты назад, сядь на место. Что ты там ищешь?

– Светлана Павловна, я помогу. – Женя спустилась под парту.

Колян тёр жёлтое пятно рядом с железной ножкой парты.

– Это что? Твоя краска? Для снегирей?

Колян отвёл глаза и кивнул.

– Чё, дир рассказал?

– Нет, я их видела в пятницу. Классно смотрелось. Поздравляю, наконец-то...

– Я задержу весь класс на такое же время.

Колян поднялся, проведя последний раз пальцем по пятну. Пятно скрипнуло, на пальце осталось немного пыли. Как будто пятно было здесь всегда.

В торговом центре сейчас небось полно детей, детей, у которых нет школы. Они ходят на месте училки, на месте её стола – мягкие игрушки, щенки для ключей там, где принтер. Вместо парты стеллаж с крутыми пушками, вместо шкафа – самолёты и танки.

И никто не знает, что они учатся. А может, их вообще и не существует?

Обортус хихикал у стены, рисовал сердечки, тыкая ими то в Коляна, то в Женьку, то пряча руки с бумагой в пенал, когда Светлана Павловна наводила на него радар взгляда.

Женя писала в тетради с грустным лицом, больше ей ничего не расскажешь. Дневники с оценками, она сразу уедет. Сиренька будет прикрываться другой подругой, если они ещё пойдут вместе. Но они же пойдут?

Дождь частично смыл фонарям клювы и лапки, теперь это не смотрелось круче обычного. Дир точно всё видел, когда шёл в школу. Он же всё время ходит в школу через парк, да он там просто околачивается!

Как он сбежал в сюда, в мир, где есть школа? Он... он знает про центр. Колян, Сиренька, Женька, директор. Если с Женькой не поговорить, надо поговорить... с директором.

Ну и как с ним говорить? Если он опять так замрёт с закрытыми глазами. Он же директор, он же, типа, взрослый. Высокий и далёкий, со взрослым портфелем, с лысиной и бакенбардами, тоже лысыми. В крутом поношенном пальто, как у Джеймса Бонда. В зелёной шляпе. А если он может перемещаться? Без тележки.

Колян не сделал упражнение номер четыреста три, с которым надо было сдать тетради. Упражнение было длинное, с пятнадцатью предложениями. Вставить правильные буквы и запятые. Так что записывать домашку было как-то не очень.

Он вышел первым из класса. Звонок продолжал звонить и угас, когда Колян спрыгнул с лестницы.

 

Учительская была не заперта и пуста. На столе лежало несколько классных журналов, окна были приоткрыты.

«Но он не мог выбраться в окно». Колян постоял и вышел, пока кто-нибудь не спросил, зачем ему директор.

Сад, которого в том мире нет, деревья, Колян в началке пытался забраться на них, потому что ветки висели низко. Не вышло. Директор наверное двинул в парк, сейчас начнёт пилить, всучит тряпку. Дальше физика, но Колян лучше прогуляет.

Стадион, мячи на траве, у кого-то сейчас физ-ра. Директор! Стоит в воротах, без портфеля, в рубашке. Он уставился на ворота, солнце светит ему на лысину, и если дир упадёт, то в этот раз от теплового удара.

Колян нерешительно подходил к воротам. Без понятия, что он скажет, было бы круто, как Сиренька, сходу, но не, он не сможет. Директор повернул голову. Опять застывший взгляд. Колян сжался.

– Вы, это, туда идите, там тень, – Он показал на противоположные ворота. Ворота были в тени, траве и одуванчиках. Юрий Евгеньевич неловко пошёл.

– Что, Огнувин, ты не отмыл их? Потому что так круче? – Он опёрся на ворота и посмотрел вверх. – Твои лапы всё равно смоет, ты испортил имущество.

Не, идея рассказывать что-то была тупой изначально. Колян с досадой косился на школу и ждал звонка, чтобы уйти.

– Огнувин, ты сказал, что школу закроют. Её не могут закрыть, Огнувин.

– Не, ну её не закроют. Её там закрыли. Короче, – Колян бросил перед собой портфель. – Есть тележка, тележка по ночам оживает, мы с... я прыгнул на тележку, она отнесла меня в мир, где школы нет. Там центр! Три этажа. Мороженое. Я принёс штукатурку из школы, поэтому... Я не пил, это правда!

Директор смотрел на песок, Колян подумал, что он опять закроет глаза и теперь уже не откроет. Валить в школу, звать на помощь, уроки сорвутся, дира притащат в школу, в кабинет ОБЖ, Коляна допросят, Колян будет под подозрением. Лучше сейчас...

– Огнувин, они построили центр, да? Что они говорят про меня?

– Ааааа... они сказали, что вы уехали загород. Из города! Тётка в магазине игрушек сказала. Продавщица.

– Ты бы хотел, чтобы школу закрыли, Огнувин? Как ты узнал про это?

– Про что?

– Что её закрыли. Её заменили центром. Почему ты узнал?

– Тележка... – Колян пятился, делая два-три шага в минуту. Директор с ожесточением поднял на него глаза. – Но её не закрыли!

– Куда ты?

– У нас урок!

– Огнувин, ты часто прогуливаешь уроки, не обманывай меня!

– Здесь тоже сейчас будет урок!

– Огнувин, ты знаешь, что я не могу войти в школу? – Колян остановился. – Я учился в ней с пятого класса. Я, – Директор вышел из ворот, – был учителем. Я был директором. А потом они...

– Но школа стоит! Вы много раз заходили в неё, я видел, все видели!

– Ложь. Мы думаем, что хотим. Я не могу быть в школе на самом деле. Я стал школой. Не смотри на меня так. Они добились всего, но я никуда не ушёл. А потом я проснулся осенним утром, я пошёл в школу на первое сентября. Школу отремонтировали, завезли новые парты. Всё было новым, моя память тоже обновилась. Ты её испортил. Жизнь далеко от школы не существует.

Звонок. Колян смутно подумал, что сейчас придёт физрук с классом, и обернулся.

Солнечная половина пустовала. Двери в школу хлопали, и звонок доносился сильнее. Колян медленно повернулся, у него кружилась голова, в глазах прыгали фиолетовые пятна от солнца. Они прошли, и Колян увидел, что Директор ходит перед воротами, пиджак и портфель лежат на земле, за вытянутой сеткой.

– Скоро будет новый выпускной. Огнувин, – Директор закрыл глаза. – Мы уплываем всё дальше.