Река называлась Динвер-Тулон, что в переводе с языка маленького племени эльфов Нулубис означало черно-белая или бело-черная. Её нарекли подобным именем, потому как вода в ней была темна, точно мазут, и обрамлялась с двух сторон снежными берегами, белизна которых легко могла потягаться с молочным оперением лебедя. Последовательность же цветов при переводе не имела значения. Существовал единственный запрет: два этих слова, использованные вместе в предложении, могли означать и одно, и другое, но никогда - одно и то же. Не могло быть черного и черного, как не могло быть белого и белого.

Этим небольшой, но мудрый эльфийский народец хотел показать баланс тьмы и света, равенство этих сил и зависимость друг от друга на весах вселенной. Подобное взаимодействие или же противодействие запрещалось нарушать даже в устной речи.

Также, со строгостью и взыскательностью почитали в племени любую вещь, растение, животное, ведь в каждом из них была заключена частица Сотворившего - нама. Но особенно ясно проявлялась она в чертах эльфийского характера и желания преобразовывать, познавать, ибо души их, сошедшие на землю и обретшие тела, являлись существами Творцом благословленными. Однако, если духов, помощников его, заполняла энергия почти до краев, то в будущем земным существам давалось лишь зерно, которое поможет сущностям их с наступлением нужного часа, найти дорогу домой.

По легендам о происхождении водоема, переданным теми, кому удалось-таки приоткрыть двери небытия, Динвер-Тулон создавалась среди Абсолютной Пустоты, имеющей и второе название у жителей из народа Нулубис, звучавшее как Мотэ Мороу. Сколько занимало сотворение темных вод реки – дни, часы, годы – доподлинно не известно, ибо не существовало в те далекие времена ни мер, ни понятий.

Первое их воспоминание, в котором сходились все свидетели, получившие возможность наблюдать за появлением своей обители, - разносился рокочущий шипящий звук. От громоподобного его воя, в коем читались мощь и величие, закладывало уши, заглушались собственные мысли. То был неутомимый шум бурлящих бегущих из ниоткуда в никуда вод.

Никогда тот поток не останавливался, никогда не иссушался и никогда не иссякал, было это течение всего: жизнь и смерть, светлое и темное нес он в себе, хотя и не существовало ещё эльфийского мира, как такового.

И не известно, сколько раздавался в пустоте этот грохот, да только в какой - то момент принялся он нарастать, а вместе с тем и пустота стала отделяться на неподвижную - на ней вспыхивали один за другим огромные газовые шары, и на обретшую текучесть - на непроницаемой её глади стали переливаться отражения мириад новорожденных искр, рябивших на мелких волнах.

И обрела тогда движимая темнота с боков две белоснежные грани из

вечного снега, чистого, первозданного, как будущий новорожденный мир. Стоило этим берегам простереться вширь по обе стороны, как вознеслись там стройные деревья. Стволы их были из серебра, а листья при свете звезд мерцали драгоценными каменьями.

Обитателями того леса у вечной реки, воды которой были темнее чернил,

так как хранили в себе частицу начальной пустоты, стали разные духи. Одни были ряжены в белые маски с черными и красными линиями. Другие надели

просторные одежды с целыми полотнами в орнаменте, были и совсем диковинные персонажи с рожками, с хвостами, с десятками рук или с шеями, коими потом были наделены грациозные птицы, земные твари и морская живность. Были то с виду разные духи, помощники единого Творца. Каждый обладал уникальными способностями и талантами, но на самом деле являлись они частями своего предводителя, его личинами, которыми наделяли его сами эльфийские народы с течением истории.

И имели они образы бледные по сравнению с одним, ступающим по серебряным нитям трав великаном. Размеры его были необъятны привычным глазом, потому что был он вездесущ и всеведущ. И так как являлся он материей самого мира, не было у него подвластного разуму тела, а потому примерял он своё любимое, и пересекал Серебряный Лес в образе дикого Волка, ходящего на двух лапах.

Вот почему среди эльфов стал почитаем тот зверь более прочих. Не осознают они, но помнят обличие своего прародителя, сохраненное их душами в самых дальних уголках, где хранится память обо всем, что было «До», и что затем нарекалось «интуитивным» либо «природным».

На местах, где ступали когтистые лапы Волка, с остриями, способными располосовать всю сотканную вселенную, из трав и бисера рос, выскакивали по несколько блуждающих источающий приглушенный свет огней. Беззвучно поднимались они в воздух, а затем устремлялись наперегонки вдаль, к покровителю звезд, под сень лунного духа. Единственный он не таился в лесной глуши, а наблюдал за обрядом со своего пьедестала. Дневной же хранитель ещё не был воплощен.

И шел Волк в синем плаще из тончайшего и легкого сукна, невесомого, но плотного, нельзя его ни прорезать, ни порвать, и опирался Создатель на мощную грубо обструганную трость. Наверху она закручивалась спиралью и завершалась маленьким фонарем, сияние его подпитывалось непонятным источником.

Долго шел он по своей обители, пока пред серыми волчьими очами, говорят, умещались там звёзды, все до последней, не распростерся, наконец, черный водоем, в течении которого ровно посередине из отражения луноликого выдавался вверх остров из чистого света. Из схожей материи были проложены снежные берега вокруг.

Танцевали над его землей маленькие огни, выписывали витиеватые узоры и петли, а затем подлетали они поочередно к великому духу. Не боялись они его холода, источал тот покой и умиротворение. Тогда тела огней вдруг вздрагивали, удлинялись, делаясь вытянутыми и прозрачными. Прорисовывались на них четыре конечности. Не наделялись они при том ещё ни полом, ни расой, по которым могли бы отличаться. То удел земной. Здесь же были души, юные и беззащитные в своей наготе.

Стоило одним обрести форму, они уступали места своим соплеменникам,

новым маленьким искрам.

Неведомо сколько по принятым меркам планеты мог длиться этот танец,

да только ни творец, ни его личины не знают усталости, а потому встал Волк на берегу и ждал обращения последнего из них терпеливо.

Во время всего этого действа вместе с речным гвалтом разносилась отовсюду чудесная музыка, словно сам лес, травой ли, веткой ли, издавал её. Переплеталась она со смехом духов, выглядывающих из-за серебристых стволов, ибо не терпелось им скорее посмотреть на полученных созданий, коих с их помощью сотворят, и кои будут считать себя ими сотворенными.

С перевоплощением последнего огонька настал миг важного обряда, ибо

новым душам надлежит в равной степени наполниться добром и злом, светом и мраком, умещая две эти первообразующие силы внутри себя, дабы две энергии во вселенной боролись в них, пребывая в гармонии.

Река текла вдоль этого острова из света, и была она черная настолько,

что никто не ведал, что же упрятано на её днище, и есть ли оно. Ходили легенды среди эльфов, будто подпитывалась она кровью самых страшных и отъявленных грешников. Правда это или нет – никогда уже и не станет известно, однако, как и белый снег по её бокам, брала вода одно с ним начало из самой пустоты, из самой Мотэ Мороу.

Стоило Волку дождаться обращения последней из душ, начертал он в воздухе замысловатые изящные в своей асимметрии символы на языке, который использовали ещё до рождения эльфийского мира. Замерли тогда души, а затем одна за другой принялись погружаться в воду, хранящую в составе своем частицы первородного мрака. Выходили же на заснеженный берег, сплетенный из

чистого света.

Сперва тела их были бесцветны, потом, с погружением в поток, серели, затем белели, стоило им улечься на ледяную перину.

Не известно наверняка, несут ли токи реки в душу зло, а снег - добро, наоборот ли. Вероятно, для каждого уготовлено свое.

Поднявшись же с берега, подходили души прямиком к Волку, довлеющими ими, склоняя головы в легком поклоне, знаке почтения, получали из его лап, а до того – из рук духов-помощников, невесомое, словно сотканное из паутины одеяние, надевали его на свои наполненные двумя величайшими субстанциями естества. И целовал Творец зарожденное только существо, и отпускал его формировать свою судьбу. И исчезало оно в никуда, где ждало своего часа, дабы прийти на вскоре созданную землю. Так вкладывал он в них наму, частицу себя.

 

На деревянном мосту стояла девушка. Босыми ногами она скидывала вниз разложенные с одного края камушки и насмешливо следила за молодым эльфом рядом с собой. Он вцепился в ненадежное ограждение из сплетенных веток, перевязанных ивовыми прутьями, и неотрывно глядел в воду.

- И что ты силишься там разглядеть, Мирон? – зазвенел её певучий глас, заставив паренька вздрогнуть. Он получше запахнул длинный камзол. - Всем известно, что Черная речка...

- А может Белая? – тут же вклинился он, не из вредности и желания поспорить, скорее по привычке.

- Ох! Ладно, хорошо, но даже старейшинам известно, что Динвер-Тулон, понимай, как хочешь, не имеет дна.

- Всё она имеет, просто мутная очень...

Смех её разливался колокольным звоном.

- Вот всегда ты так: чудовищ нет, пока не увидишь, дно есть – просто ещё не найдено, а серебро деревьев всего-то покоиться под их прочной корой.

Она хмыкнула, а затем изящно убрала за спину свои длинные русые волосы, поверх которых на голове была надета тончайшей работы диадема. Золотистым фонтаном локоны переливались на атласной сапфировой мантии. Рукав длинного платья показался из-под неё, едва колеблясь от дыхания теплого ветра.

- Смейся, сколько влезет, Рина, но я придерживаюсь того, что всё надлежит проверять, перед тем как причислить к мирским истинам. А в легенду о появлении этой реки я, между прочим, верю, как и многие другие.

- Неужели самого Творца видел? Что, и в сотворении вселенной участвовал? - сощурилась она хитро, подначивая собеседника, но парень не поддался на её провокации. Тогда девушка продолжила: - И откуда же она взялась, эта страшная мазутная речка? - спросила, зная наверняка, что всегда молчаливого юношу способна разговорить и занять только эта тема.

- Сама знаешь... - обиженно буркнул тот, с опаской глядя на подругу,

которая быстро взобралась на ограждение моста и сидела теперь на его поручнях,

спиной отклоняясь назад, к непроницаемому холодному потоку.

Та беспечно болтала ногами. Ткани нежного розового платья и насыщенного синего плаща красиво взметались вверх.

– А Серебряный Лес стал таким, какой сейчас, потому что лишь в таком виде: с зеленью, с налитыми соками плодами, может дать нам и многим живым существам жизнь. Серебро же породило души, потому и ушло с нашим приходом глубоко под землю за ненадобностью.

Ненадолго приумолк, а затем поучительно продолжил, не в силах противостоять желанию покрасоваться своими знаниями: - Ходили легенды, что снег здесь никогда не тает...

- Ха! Тает всё! Мы же сами с тобой видели! – возмущенно, но по-прежнему шутливо вклинилась собеседница.

- Значит тогда не таял! – настаивал с вызовом паренек. - И вообще это легенда! Почему твои спасатели, победившие драконов одной рукой и чуть ли не с закрытыми глазами, могут быть, а странное явление природы – нет?!

Она закатила глаза, промолчав.

- И не таял он, потому что тьма этого потока, текущая ещё задолго до времен появления всех народов, настолько непроницаема, что не отражала, а лишь поглощала свет каждого из светил. Эта вода хранит в себе хлад самой Пустоты, места, где всё рождалось! - докончил он, не способный скрыть в голосе благоговейного трепета.

- Но сейчас-то снег тает с приходом весны, с приближением тепла, – сказала девушка, когда он замолчал, но мягко, как наставник, обращающийся к упрямому послушнику.

- А будто бы и нет, на самом деле... - пожал он плечами, затем поглядел ей

в глаза, но быстро отвернулся, пряча розовые щеки. Претворился, что увлеченно изучает берега.

- Вон какой песок светлый, да сухие стебли трав в придачу, - махнул рукой куда-то в сторону. – Издали запросто перепутать можно.

Послышался глухой удар – это девочка спрыгнула со своей жерди и приблизилась к нему.

- Да-а-а, - протянула, вдруг став серьезной. – Я тоже об этом думала. Знаешь, будто сплетен из серебристых нитей, а когда падают лучи, то переливается, словно там рассыпали ожерелье из горного хрусталя...

- И по сей день в ночи приходит к реке Волк, и по сей день стоит он на брегу, ожидая пока переберутся вброд рожденные души, и целует их в лоб под недремлющим взором Луны, - не сговариваясь, хором сказала пара эльфов, громко засмеявшись.

И смеялись они ещё долго по дороге домой, шутливо споря и пререкаясь в обители узких троп да высоких деревьев. И смешался их дивный смех со многими и многими голосами, пришедшими ещё с тех времен, когда земля была только задумана. Они доносились из-за необъятных стволов, пышных кустов, благовонных трав лесной чащи. То духи наблюдали с любопытством и любовью за наивными своими детьми. Но не внимали им эльфы, долетали те звуки до их чуткого юного слуха только через трели птиц да жужжание насекомых – символов самой жизни, самого бытия. И шли эльфы рука об руку, однако казалось им, что Динвер-Тулон по-прежнему грохотала рядом. Где-то у них внутри.