– Это долгая история, Ландро...

В ответ Ландро молча пустил коня шагом. Олдрэдо сделал то же самое – и начал свой рассказ.

– Мне тогда исполнилось двадцать три года... Мой отец был первым человеком при короле, да и я в Гроттемарском дворце своим считался, особенно после рождения королевича, младшего Арлендо. Весь двор тогда, – Олдрэдо усмехнулся, – ломал себе голову, на ком я женюсь и когда. Но тут со мной внезапно случилось такое, что всех заставило об этом забыть.

Я заболел. Внезапно, без причин, странной неизвестной болезнью. Ее у нас прозвали «желтой лихорадкой». В Гроттемаре она почему-то встречается так редко, что мало кто знает, как ее лечить. А хворь это очень тяжелая: помню, тошнило целые дни напролет, все тело ныло и горело, то спать не мог, то в забытье впадал... Врачи из столицы разводили руками. Король и мои родные не на шутку испугались, что я не выживу. А больше всех – маленький Арлендо. Ему тогда было уже лет десять.

Я и сам уже перестал надеяться – впрочем, мне было так худо, что я с трудом мог что-то соображать. И тут король узнал от кого-то, что на юго-восточной окраине живет врач, к которому едут со всего Гроттемара. Арлендо разузнал об Альгоро все, что мог, и распорядился отвезти меня к нему. Одно его смущало, – то, что он не хочет жить в столице или в другом большом городе и почти не берет с больных платы.

Но все так уже отчаялись, что готовы были пробовать что угодно... С нами увязался и королевич: не хотел меня бросать. – Лицо Олдрэдо снова мягко улыбнулось. – Упросил-таки отца. Всю дорогу от меня не отходил. К счастью, болезнь не была заразной.

Я помню, как мы подъехали к дому Альгоро: это было в конце весны... и время уже ближе к вечеру. Представляю себе, как все это выглядело: люди, сопровождавшие меня – целый отряд, наверное, – в дорогих плащах поверх дорожной одежды, на чистокровных конях... И нам навстречу выскакивает девушка в каком-то простом платье – она, видно, вышла к нам прямо от другого больного или лекарства перед этим готовила: рукава закатаны, на фартуке подпалины, пятна, и лоб повязан полоской ткани. Я в тот день чувствовал себя немного лучше, и смог все это разглядеть, когда меня проносили в дом, а она шла рядом.

Но до этого вышел маленький случай – с Арлендо. Айну – ну, Анэдис то есть - стала давать распоряжения очень быстро – по-моему, она с нами даже не поздоровалась, только спросила, кто мы и откуда. Их предупредили: король посылал к ним своего гонца, – но Айну не смутилась, не начала суетиться... Бровью не повела. Только сказала:

– Несите его за мной. Через полчаса Альгоро придет к нему и осмотрит. А к вам я тотчас же вернусь.

Тут мой Арлендо подал голос:

– А он не умрет?

Все, конечно, на него обернулись: стоит, такой несчастный, смотрит на нее во все глаза... И тут Айну, совершенно не обращая внимания на тех, кто держал носилки, присела перед Арлендо на корточки, погладила по голове и сказала ему:

– Не бойся, малыш. Поправится твой рыжий.

Кто-то из сопровождающих подошел к ней и что-то тихонько сказал – наверное, что перед ней королевич, что обращаться к нему нужно как подобает и тому подобное. Айну и это не смутило – она улыбнулась и заметила:

– Наверное, это очень голодный королевич. Правда? Идем с нами.

Арлендо ухватился за ее руку, и так они и пошли впереди носилок.

Альгоро взялся меня выхаживать, но предупредил, что лечение будет долгим. Поэтому все, кто прибыли со мной, возвратились в Ирле, кроме моего любимого слуги и, конечно, Арлендо. Они с Айну сразу стали большими друзьями: он не отходил от нее ни на шаг. Кстати, это благодаря ему она стала Айну.

– Как это? – спросил Ландро.

– Альгоро звал ее на юго-восточный манер – Айнэ, Арлендо переделал в «Айну». И так называл ее все время. Я сам в первый раз узнал ее под таким именем и даже сперва не подозревал, что ее зовут по-другому. Помню, я тогда уже начал выздоравливать, и меня все время тянуло в сон – я мог спать по полдня... Однажды просыпаюсь: уже вечереет, горит камин, Арлендо сидит у нее на коленях, а она ему рассказывает сказку. Он спрашивает: «А что дальше, Айну?» Я решил, что это ее настоящее имя, и позвал – мне вдруг очень захотелось пить. Она слегка удивилась, но быстро все поняла и отозвалась.

– Много у нее имен... – пробормотал Ландро.

– Это точно, – отозвался Олдрэдо. – Когда я первый раз услышал, как Альгоро говорит про какую-то Анэдис, я даже не понял, кто это!

У Альгоро я провел несколько месяцев... да нет, почти полгода. Они лечили меня вдвоем, – вернее, сперва вдвоем, а потом Альгоро полностью поручил меня дочери. Пока Айну меня выхаживала, мы как-то незаметно с ней сдружились. Много разговаривали, – конечно, когда Арлендо не вертелся под ногами. От нее я столько всего узнал... И об этой странной лиге врачей, из которой спасся один из ее предков, и о ранней смерти ее матери, и о том, как живут они с Альгоро... кто у них бывал и бывает... и откуда они оба знают ирлеанское наречие – с нами они говорили только на нем.

– А о той войне между двумя народами в Гроттемаре – ты тоже от нее узнал?

– О войне? Да нет, что ты! Айну сама-то про нее толком не знала. Я случайно наткнулся на эти рассказы, когда рылся у Альгоро в библиотеке. У него в доме было столько книг, сколько, наверное, и в Гроттемарском дворце не будет, – но разве у него или Айну хватало времени на ВСЕ эти книги? Айну мне как-то призналась, что иногда туда забегает, но сам Альгоро был в этой комнате редким гостем.

– Почему?

– Я сам его как-то об этом спросил. Альгоро ответил, что все труды по врачебному искусству, те книги, что достались ему от отца и деда, он изучил еще в молодости. Теперь у него есть время только на более важные дела. Он прочитал в своей жизни достаточно – значит, надо теперь жить, а не читать...

И знаешь, Ландро, – я благодарен той болезни. Не будь ее, я никогда не узнал бы того, что знаю теперь. Того, что называется «Гроттемар».

Ведь раньше, когда мы жили в Ирле, я сближался только с людьми, окружавшими короля. Мне казалось, что они и есть «гротты», а Гроттемар – это Гроттемарский дворец, только побольше. А здесь, у Альгоро, я впервые увидел настоящее лицо гроттов. К нему ведь приходили всякие – и местные крестьяне, и купцы из окрестных городов, и даже люди, походившие на бродяг, промышляющих неизвестно чем... И Альгоро принимал их всех. Он никогда не спрашивал, – если человек сам не говорил, – кто ты, откуда и какого рода...

– Я слышал, будто он и платы не брал.

– Отказывался до последнего. Лекарства сам делал. Но все нужное для жизни – еду, ткани – люди дарили ему сами. Или просто оставляли, уходя.

Сам он в ближайших деревнях и городках почти не появлялся; но Анэдис, когда она туда приходила, никогда не возвращалась домой без подарка. Ей стоило прийти к местному аптекарю, и он давал ей все, что нужно – просто радуясь, что может помочь Альгоро...

– А дом? Неужели все на Анэдис лежало?

– Что ты! Помощников у них было хоть отбавляй. Те, кто победнее, могли просто прийти и что-то сделать. Альгоро и Айну никогда не отказывались, если люди искренне хотели помочь... А еду им готовила кормилица Альгоро – забыл, как эту старушку звали... Да и она больных по именам редко помнила. Откликалась, если ее называли просто «кормилица».

Олдрэдо прервался: его рассказ начал топтаться на одном месте, и рассказчик, видимо, раздумывал, какое дать ему направление.

– Альгоро и с меня не стал брать платы – особенно когда выведал, насколько мы с королем близкие родственники. Я потом узнал, откуда у него это... Но тогда он был твердым как камень – и поэтому я поступил иначе: уезжая, через одного из местных жителей передал подарки кормилице. Так в Гроттемаре делают повсеместно, и никто не оскорбится и не откажется принять такой подарок.

– О них кто-нибудь знал, кроме тебя? Слуга, который с тобой остался?

– Конечно, знал – мы же вместе их выбирали. Он мне при этом ни слова не говорил, но когда мы уже отъехали от дома Альгоро, вдруг напомнил мне о другом обычае: «Если ты оставляешь подарок, это значит, что ты вернешься». Я ответил: «Да», – и на этом разговор окончился.

Я не предупреждал ни короля, ни родных о том, когда вернусь в Ирле. Раз или два мой слуга передавал им короткие письма с торговцами, направлявшимися в столицу, – они иногда заглядывали к Альгоро. Мы возвращались в крытой повозке, в которой меня привезли; правили лошадью по очереди – то мой слуга, то я. Никто не уступал нам дорогу – никто даже не догадывался, кто мы такие...

– Боялись грабежей?

– Нет... Просто не хотел, чтобы нас приветствовали, уступали – одним словом, обращались как с родственниками короля. Почему-то в тягость было кому-то открываться. Я думал даже въехать в город незамеченным, не сообщать королю о своем приезде – но как это можно было сделать? К счастью, мы прибыли в столицу ночью – нашлось время, чтобы побыть одному... Утром я вернул королевича матери, но мне и тут повезло: король был занят делами, и мы не виделись до вечера. А мне, не поверишь, так этого не хотелось... Знал ведь, начнет расспрашивать, что со мной было, да как Альгоро меня вылечил и все прочее, – а мне тогда, сам понимаешь, не об Альгоро больше думалось... – Олдрэдо легонько усмехнулся. – Но нельзя было о ней говорить. Нельзя.

– Да кто тебе запрещал? – совершенно искренне удивился Ландро.

– Никто. Я сам, наверное. Взял и понял, что нельзя. – Он вдруг перевел взгляд с еле колышущейся травы на горизонте и внимательно посмотрел на Ландро. – Вот у тебя когда-нибудь была тайна, Ландро? Только твоя, – о которой ты никому не мог бы рассказать?

– Знаю это, – тихонько ответил он.

– Вот у меня она тогда появилась. И я испугался, что она разрушится, если о ней говорить. Как будто запер дверь и ключ выкинул.

Все пошло по-прежнему – и в моем доме, и у короля. Я ни с кем не говорил об Айну, даже маленький Арлендо мне не напоминал – словно чуял что-то. А сам я все думал о ней, думал – целыми днями. Иной раз скажу себе: хватит уже вспоминать, довольно – а не получается. Не выходит она из головы, и все.

Я уже не помню, сколько это продолжалось – месяц, два... Наконец надоело до тошноты: будь что будет, думаю – лоб себе расшибу, а надо ее повидать еще раз! Не долго думая, собрался, – королю с королевой наплел чего-то с три короба, своим просто сказал, что хочу снова увидеть Альгоро, может, даже пожить у него... Кайро, моему отцу, это странным показалось, но все-таки отпустил. А мать... мать ничего не спрашивала, только при прощании так на меня смотрела, как будто обо всем догадывалась. Когда я уехал, они с королевой, разумеется, обо всем узнали.

– От королевича?

– От кого же еще! – Как ни глубоко было горе Олдрэдо о погибшем королевиче, он не мог вспоминать о нем без улыбки. – Все подчистую выдал! Да еще наставления им читал: мол, чего беспокоиться, так всегда делают, когда влюбляются! – Олдрэдо прервался и провел рукой по лицу. – Когда Сиэлу мне об этом рассказывала, она говорить от смеха не могла...

Но я обо всем этом потом узнал. Они были оба так удивлены, что я вернулся, – больше Альгоро, конечно. Правда, и напугал же я их!

– Да разве ее чем-нибудь напугаешь? – еле заметно съязвил Ландро.

– Теперь уже, наверное, нет, – ответил Олдрэдо в тон ему. – Но тогда она другого испугалась – не моего появления, а того, что я сказал! Первым я увидел ее отца – Айну вышла позже, когда услышала наш разговор. Я ему все и выложил: мол, так и так, ты меня вылечил, хочу тебе помочь, отблагодарить. Обычное дело...

– Чего же тут страшного? – по-прежнему не понимал нетерпеливый Ландро.

– Да то, что я вместо «помочь-отблагодарить» взял да и ляпнул: «Хочу поступить к тебе в работники!». Я знать не знал, что это у них означает, – а означает вот что: если ты такое говоришь отцу незамужней девушки, то, стало быть, ты ее жених, вы уже с его дочерью обо всем сговорились, надо только отработать за нее положенное время. И заодно родителям понравиться. – Олдрэдо ни с того ни с сего засмеялся. – Айну сперва подумала, что я хочу взять ее в жены, не спросив согласия! Как-никак, королевский родич! Альгоро – так тот вообще чуть речи не лишился: дочь вошла – он то на нее смотрит, то на меня – она молчит – я молчу – и никто ничего понять не может! Альгоро только и выдал: «Ну, оставайся...». Айну мне потом сама все объяснила. Оказывается, она все это время ждала, что я вернусь, хотя Альгоро в это не верил и дочь отговаривал, сколько мог. А тут – пожалуйста: женихом заявился!

Ну и хохотали же мы с ней тогда! Даже сговорились и то смеясь. Она мне: «Чего веселишься, я же еще не сказала, что согласна!». Я ей в ответ: «Ну так скажи!». А она: «Ты сам-то согласен?». Правда, вскоре нам стало не до смеха.

– Альгоро был против?

– Нет, Альгоро препон не ставил... Поначалу он медлил – хотел, чтобы я сперва получил согласие своих родителей. Но он был на нашей стороне. Его одно тревожило – ответ короля.

Олдрэдо вновь задумался.

– Странно было все это слышать... А понять – так вообще невозможно. Я знал историю Альгоро, знал, почему он, коренной ирлеанец, оказался на юго-восточной окраине, – но ни с ним, ни тем более с Айну слово «бунтовщик» не вязалось. Давняя ссора ее деда с гроттемарскими королями уже все корни свои забыла, – только засела в Альгоро крепкой обидой, а до Айну вообще не докатилась. Их изгнание не было приговором – они сами его выбрали. Но открыто против короля они никогда не шли, нет. Да и тамошние жители никакими смутьянами не были, хотя и катилась о них такая слава. Просто ирлеанцы не такие свободолюбивые, как они.

Я-то это знал, – но король мог судить по одним слухам, а они уже до небес выросли, никаким топором не срубишь – попробуй проберись через эдакий лес... А мне предстояло.

Арлендо, понятно, опешил, когда я вернулся и сказал ему, что собираюсь жениться. Еще меньше его обрадовало, что на девушке неизвестного рода, да еще с юго-востока. Мол, ты сам волен решать, Олдрэдо, но не опозорит ли она тебя перед всем двором? Тебе после Кайро быть в королевстве вторым человеком – может, стоило выбрать хотя бы одну из ирлеанок?

... – Но ее отец родился в Ирле, государь...

– Почему же он тогда в Ирле не живет? Странно это, рыжий Олдрэдо. Как ее отца зовут, скажи еще раз?

– Альгоро.

– Нет. Полностью.

– Альгоро, сын Тэвио.

– Постой... Тэвио? Не могу вспомнить, где это имя раньше слышал... Приходи через три дня, я постараюсь о нем разузнать.

... Когда эти три дня миновали и я снова пришел к королю, его будто бешеным вином напоили. Оказывается, покойного деда Айну дворцовые книги представляли как предателя, бунтовщика и чуть ли не отравителя, достойно изгнанного из столицы за свои преступления – которых вообще-то не было, но вполне могло быть. Короче говоря, приближенные прежнего короля так старались, что немного перестарались.

... – Тэвио не изменял гроттемарскому трону, государь.

– Но отказался ему присягнуть. Открыто отказался!

– Не стоит верить всему, что написано в дворцовых книгах. Ты смотрел в глаза тех, кто все это писал? Их уже нет на свете. Покойный государь тогда только-только вступил на престол, в стране было не совсем спокойно, сам он был горяч, да и Тэвио тоже не холоден. А его пытались приручить, подчинить указам короля и только его, – а свободный врачеватель живет иначе. Особенно если он из рода тех, кто не покорился закону добровольной смерти...

– Хорошо ты помнишь их рассказы. Почему же тогда он был изгнан? И не куда-нибудь, а на юго-восток, где всегда зреют беспокойства?

– Тэвио не высылали, государь. Если это можно назвать изгнанием, то он выбрал его сам. Просто удалился из столицы. Туда, где обычаи свободнее, люди прямодушнее, а гроттемарские короли появляться не любят. Поверь, в том, что мы знаем о жителях этой окраины, больше черных слухов, чем правды...

... Говорили мы, помню, долго – как я только не убеждал короля, а все без толку. Арлендо было не занимать упрямства, мне – наглости... – Олдрэдо улыбнулся, но как-то коротко. – Дело кончилось тем, что мы оба с ним хватили через край. Договорились до того, что я услышал от короля: «Можешь тоже удалиться! Весь юго-восток – твой! Но в Ирле потом показываться не смей!».

Он не шутил и не лицемерил. Одно дело – отправить меня лечиться к Альгоро и совсем другое – иметь второй женщиной в королевстве и своей родственницей дочь непокорного врачевателя, получившую непонятно какое воспитание...

– А что твои родители?

– О моей ссоре с королем они сожалели... но все-таки были за меня. Арилис, моя мать, была первой. Видно, кровь рыжего племени в ней заговорила! А может, заранее полюбила Айну – как-никак, она меня вылечила... Отец сперва сомневался, но все его сомнения разрешил... угадай кто!

Ландро пожал плечами.

– Королева! Сиэлу сама к нам пришла в тот вечер. И чуть ли не с порога мне: «Знаю, обо всем знаю! Что руки опустил, рыжий Олдрэдо? Не взял словом – возьмешь временем. Поезжай, куда сердце тянется. А за отца не волнуйся. Я уж тут за вас обоих порадею».

Я даже утра не стал дожидаться – в тот же вечер отбыл назад к Альгоро. С богатыми гостинцами: согласием родителей, благословением королевы и гневом короля. Альгоро, скажу тебе, тоже не поскупился...

... – Значит, Олдрэдо, король тебе к свадьбе чужбину решил подарить?

– Да, Альгоро. Похоже, не приведу я твою дочь в Ирле, хотя это и ваш город по праву.

– Что же делать-то теперь будешь?

– От нее не откажусь... С вами останусь, здесь. Ее мужем и твоим сыном.

– Неужели совсем жалеть не будешь?

– Врать не стану – буду... По родным кто ж не тоскует?

– Ну, родным твоим сюда путь не заказан... Мы всякого принимаем. Я о другом речь веду, Олдрэдо. В гроттемарский дворец тебе ход закрыт. Этот дом тебе – на всю жизнь теперь. Королевских милостей не жди, никто о тебе здесь не узнает и не услышит. Разве и об этом не пожалеешь?

– Пожалею, Альгоро. Только не о королевских милостях, а о самом короле. Он ведь мне как второй отец. А больше всего – королевича жаль оставлять...

– Пока ты свободен, Олдрэдо. Мы тебя не вяжем. Думай.

– Что мог – передумал уже. Горьковатым мое счастье будет, значит. А может, и не навсегда расстаемся. Королевич вырастет – вспомнит о нас... Что улыбаешься, Альгоро?

– Испытывал я тебя, рыжий ирлеанец. Если бы не было тебе сейчас горько – я бы тебе не дал согласия...

... Правда, на этом наши испытания не кончились. Через месяц к Альгоро заглянул проезжий ирлеанец и передал мне письмо – от королевы. Всего три слова: «Возвращайтесь в Ирле. Оба».

Альгоро давал наставления Айну без меня – хоть он и пытался это скрыть, но все-таки волновался. Больше всех, понятное дело, боялся я. А вот Айну совсем не тревожилась. Будто знала... Или уродилась такая смелая.

Арилис и Кайро приняли ее с любовью... Но мы и часа не провели в нашем доме, как король через своего человека потребовал нас к себе. На следующее же утро.

Я расспрашивал отца, чего нам ожидать, но у него был один ответ: «Король молчит». Сиэлу тоже молчала... Теперь-то я понимаю – он хотел застать врасплох, и не столько меня, сколько Айну.

И начал он с того, что выслал нам провожатого, когда мы на следующее утро пришли во дворец. Тот не отвечал на мои расспросы – где король и что все это значит; просто повел нас – не говоря куда – через самые богатые комнаты дворца: одна больше другой... Конечно же, король думал, что Айну оробеет от этого великолепия и совсем языка лишится. Я все наблюдал за ней, пока мы шли – ни слова не говоря. Она, конечно же, оглядывалась по сторонам, но не так, как темная деревенская девушка – можно было подумать, дворец короля ничуть ее не изумил. По крайней мере, она оставалась такой же спокойной, как и зашла.

Ландро пришла на память их первая встреча с Анэдис – там же, в Гроттемарском дворце, – ее сила и величие, так поразившие его в первую минуту, и дивное спокойствие на лице и в глазах. А Олдрэдо вспоминалось другое – тот день сохранился в его памяти во всех подробностях. И то, как пару раз Анэдис посмотрела на него, подбадривая взглядом, – и маленькая простая комнатка, отделенная от самого роскошного зала лишь коридором, – и шаги короля, вышедшего им навстречу, – и легкий поклон Анэдис, и ее голос, произнесший без толики страха: «Здравствуй, государь».

– Я не переставал удивляться, – продолжал Олдрэдо. – Он приветствовал ее очень ласково, даже почтительно... проводил в комнату и усадил напротив себя. А на меня едва взглянул и хоть бы слово сказал. Так я и остался торчать в дверях. Но никто мне не запрещал слушать, о чем они говорили. – Глаза Олдрэдо снова засияли весельем, даже озорством. – Зато теперь была очередь короля удивляться. С той минуты, как Айну раскрыла рот. Король едва ли ожидал услышать чистейшую ирлеанскую речь – от девушки с юго-восточной окраины! И видел бы ты, как она держалась, Ландро! Будто сама возле гроттемарского трона выросла. Я стоял и спрашивал себя: неужели Альгоро передал ей столько благородства, что и на самого короля хватит?..

А король расспрашивал ее сперва о ней самой, затем об отце – и о той давней ссоре. Я так и сжался – все напрямую, без обиняков, без намеков...

... – Глупые птицы это крикнули, государь, а глупые люди подхватили. Как мы можем не признавать короля гроттов, когда мы сами – гротты? Не в том дело, присягал мой дед твоему отцу или нет. Слова о верности – еще не верность. Много лет назад поссорились не король с подданным, а два друга. Но один из этих друзей был в Гроттемаре слишком большим человеком – вот и плоды раздора оказались такими же. Если и была обида в сердце Тэвио, – то ненависти в нем не было никогда.

– Тэвио давно нет на свете, а его род навсегда покинул столицу. Откуда ты знаешь ирлеанское наречие?

– Мой отец родился в Ирле и меня ему научил.

– А хотел бы твой отец вернуться назад в Ирле?

– Самое сильное желание, государь, – то, что живет без надежды.

– Я много слышал об Альгоро с недавних пор. Живет в безвестности, а говорит о нем весь Гроттемар...

– У подлинной славы тихие ноги.

– Хм... Как ты думаешь, Анэдис, если бы я навестил твоего отца... и, может быть, предложил ему вернуться в столицу... как бы он меня принял?

– Кто приходит не врагом – тот уже наполовину друг. Но ты не о моем отце хочешь говорить со мной, государь.

– Ты догадлива, дочь Альгоро.

– Нетрудно быть догадливой, если он стоит сейчас у двери.

– А с чем он стоит?

– С согласием Альгоро.

– Чего же он ждет?

– Твоего согласия, государь.

– А если я вдруг не дам его?

– Твои слова изменяют тебе самому, государь. Не для того ты позвал нас сюда, чтобы отказать.

– Откуда тебе знать мои мысли, дочь Альгоро?

– Рыжий Олдрэдо для тебя – не просто подданный, а ты для него – не только король. Ты любишь Олдрэдо, государь, и знаешь, как он любит тебя. Разве ты станешь причинять боль тому, кого любишь?

– Любовь – острие, которым наносят самые глубокие раны.

– Но и снадобье, от которого самые глубокие раны затягиваются.

– Но вдруг ты сама станешь для Олдрэдо таким острием? Не боишься, что самую большую рану нанесешь ему ты, дочь Альгоро?

– Если и стану, – то его кожей, которая все эти раны примет.

... – Я видел, как глаза короля посветлели, смягчились... Стоял и тихо радовался. Даже обида на него проходила. Но последним, кто победил сопротивление короля, – был его сын.

Я услышал топот, оглянулся – а королевич несется ко мне по коридору что есть мочи – пронюхал как-то, что мы во дворце! – и вопит: «Ты уже вернулся? Насовсем?» Едва не налетел на меня – но тут увидел Айну, и все досталось ей. Точнее, ее шее...

... – Ты тоже здесь, Айну? Вместе с Олдрэдо, да? Я так по тебе скучал!

– Я тоже, Арлендо. Но, может, ты поздороваешься с отцом?

– Его я сегодня уже видел. А тебя и Олдрэдо – нет!

... Она обнимала и целовала королевича, как собственного ребенка. Я сначала испугался, что королю это не понравится, но увидел, что Арлендо-старший улыбается ничуть не меньше младшего. Наверное, это и растопило лед.

А вскоре показалась Сиэлу.

... – Я потеряла королевича. Он убежал, и я догадываюсь куда...

– Да, он здесь. Давай, Арлендо, слезай! Доброе утро, королева.

– Мама, это Айну. Мы с ней друзья. Правда, Айну? То есть... Ой... Как тебя на самом деле-то зовут?..

... То-то смеху было... А пока королева расспрашивала Айну о чем положено – ну, о дороге и о всякой чепухе, – король вышел ко мне. Ну а я уже к стене прилип, едва на полу не сидел...

– Ну, что стоишь, как пень осиновый? Не ожидал от тебя, Олдрэдо...

– Я от тебя тоже не ожидал... государь.

– Все сердишься? Перестань, это глупо. Только срамишь себя перед такой умной женой...

У меня от сердца отлегло: значит, согласен! Но Сиэлу, похоже, была в тот день в воинственном настроении: назвала нас обоих упрямцами и даже похлеще, разбранила короля за то, что он «туману напустил», меня – что целый час заменяю стену в коридоре, а на все мои попытки оправдаться заявила: «Оба вы... друг друга стоите!»

– Мыслимое ли дело: ради того, чтобы просто пожениться, полстраны на ноги поднимать!..

Внутри у меня все смеялось: я прекрасно понимал, что бушует она в шутку, да и Айну это видела. Но Арлендо! Ушки на макушке, язычок на крючок – тут как тут, под ногами:

– Олдрэдо! Правда, что вы женитесь, а отец король этого не хочет? Почему?..

Я подхватил тогда мальчишку на руки и сказал ему:

– Выбрось эту дурь в самый дальний угол, слышишь? Ты будешь первым гостем на нашей свадьбе!