По чёрному бархату ночи разметала рука Создателя бриллианты звёзд. Белой тушью начертан ажурный мост, что связал сотворенные им миры. Беспокойная рябь торопливых шагов нарушила вечный покой. Чьи- то густые тени замелькали средь звёзд. Он грубо волок её за косу, намотанную на волосатый кулак. Она кричала и из последних сил хваталась содранными в кровь пальцами за холодные перила. Чья-то рука вынырнула из темноты и сжала её ладонь. Безликий воин шагнул на мост и притянул её к себе. Огненным мечом он отрубил руку, сжимавшую золотую косу. Шаг и их образы начинают растворяться в радужном сиянии. Тёмная тень протянула в ярости к ней свою руку. Ухватившись за холщёвую рубаху, резко рванула на себя. Она вскрикнула, пошатнулась и ...растаяла. На пылающей во мраке ладони лежала маленькая круглая пуговица с торчащими во все стороны нитками. Глаза его горели ненавистью. В сердцах он бросил пуговицу во мрак бесконечной ночи и исчез в чёрном тумане.

А маленькая пуговица всё падала и падала во тьму клокочущей бездны. И не ведомо, сколько длилось её падение, но настал миг, и новый мир принял её в свои объятья.

Художник выронил из перепачканных пальцев уголёк. Порыв ветра из разбитого окна задул свечу. Пуговица упала на старый холст и затерялась в корнях векового дуба, укрытая белыми сугробами. Там пролежала она до весны. Талые воды вынесли её на прогретый солнцем берег реки, где, среди серой и чёрной гальки, она затерялась на время.

Крупные солёные капли упали на холст. Её любимый мастер умер, и эта незаконченная картина - всё, что от него осталось. Она осторожно свернула потрёпанный холст и спрятала в потёртый саквояж. Ей предстояла дальняя дорога.

Слеза потерянной любви оживила пуговицу. Она неуверенно приподнялась на тонких ножках –ниточках и развела в стороны ниточки - ручки, приветствуя новый мир.

***

Она торопливо шла по мощённой булыжниками мостовой узкой улочки. Нахохлившиеся на непогоду грязно- желтые дома с облупленной местами штукатуркой, смотрели ей в след подслеповатыми окнами. Порывы холодного осеннего ветра полоскали края её плаща. Наглухо запахнув ворот, она ещё крепче прижала к груди бесценный свёрток, перевязанный бечёвкой. А вот и синяя дверь, обитая железом. Взявшись за тяжёлое кольцо на ручке, она несколько раз ударила им. За дверью послышались шаркающие шаги, звяканье цепочек и скрежет отпираемых засовов. В приоткрывшийся дверной проём просунулась тонкая бледная старческая рука и поманила за собой. Она осторожно шагнула в тёмную прихожую. Глаза не сразу привыкли к полутьме. Сгорбившийся старик, завёрнутый в поеденный молью плед, поднял над головой подсвечник с одинокой свечой. Она проследовала за ним по узкому, заваленному коробками коридору. За двухстворчатой крашеной дверью оказалось просторное, хорошо натопленное помещение, заставленное книжными стеллажами и шкафами. Здесь пахло пылью и камфарой. У окна с выгоревшими на солнце портьерами стоял массивный стол, на котором в беспорядке были разбросаны папки, стопки исписанных бумаг, свитки папируса, рулоны, книги. Старик указал на глубокое потёртое кожаное кресло у стола. Она села на краешек, нервно покусывая губы. Он сел за стол напротив и вопросительно посмотрел на неё. Она торопливо развернула свёрток и протянула старику свёрнутый в трубочку холст.

- Это его последняя работа, - пробормотала она. - Если бы не сложившиеся обстоятельства... - она тяжело вздохнула и утёрла платком краешек глаз.

Старик молча развернул холст и аккуратно расстелил его на столе. Несколько минут он, как завороженный, вглядывался в полотно и тихо улыбался.

- Она как живая! - прошептал он, наконец.- Это удивительная вещь!

Она молча ждала. Старик вышел в соседнюю комнату и забрякал ключами. Вскоре он вернулся и вложил в её тонкие ладони пачку ассигнаций. Она наскоро пересчитала деньги и, рухнув к ногам старика, прижала заплаканное лицо к его старческой руке.

-Благодетель! Да хранит Вас бог! – всхлипывая, бормотала она.

Старик резко отдёрнул руку.

-Ну, ну, нечего...- прошептал он.- Это я вас должен благодарить. Ступайте сударыня, скоро стемнеет.

-Да, да, конечно...- она торопливо засобиралась, пряча ассигнации на груди.

Всё тем же коридором старик вывел гостью к двери, и она выскользнула из темноты на мокрые камни мостовой. Удаляющийся стук каблучков по брусчатке гулко отразился от стен. Старик вернулся в кабинет и, ярко засветив керосиновую лампу, погрузился в созерцание картины на столе.

Свежий весенний ветер принёс запах талой воды. В кустах у резвого ручья щебетали ранние птахи. Тяжёлые тёмные тучи зависли над склонами далёких гор. Едва заметная тропа приглашала на прогулку. Кажется, вот сделаешь шаг, и ты уже там, где гремит ручей, впадая в бурный поток , где вековые дубы ещё не проснулись от зимней стужи, где молодая весна набирает силу. Вот что-то блеснуло среди мокрой гальки. Нет, наверное, показалось...

Старик тяжело махнул седой головой, словно сгоняя сон. Он снова в своём кабинете, где воздух пропах пылью и камфарой.

-Я всё –таки тебя нашёл, последнюю,- прошептали губы, расплываясь в радостной улыбке.

День за днём старик возвращался к старому холсту, пристально всматриваясь в каждую деталь незавершенной картины. И с каждым разом он всё явственнее ощущал мир, сотворённый мастером. Этот мир манил его весенней свежесть, пение птиц, смелой игрой света на мокрой гальке, пенными барашками на бурливой реке.

-И что же там так блестит в камнях?- бормотал старик, напрягая зрение.

Кажется, стоит только протянуть руку, сделать шаг... и мечта осуществиться.

-Ты лучшее Его творение, пусть и незавершенное. Но сумел ли Он в полной мере достичь того мастерства, о котором мечтал? Я ждал этого тридцать лет, а теперь боюсь, словно дитя, сделать шаг. А что мне, в сущности, терять?!

Он посмотрел на картину полными надежды глазами. Маленькая точка ярко сверкнула в луче света.

-Да, что же это? – старик отёр вспотевший от напряжения лоб и потянулся в сторону отблеска. Тонкая нить оплела палец и мягко потянула к себе. Старик зажмурился и поддался. Под ногами заскрипел прибрежный щебень. Лицо обдало порывом холодного ветра. На миг смолкли птицы, испуганные внезапным вторжением. Старик открыл глаза и посмотрел на руку: в ладони лежала маленькая серебряная пуговица. А вокруг царила молодая весна.

******

Исчезновение старика заметили не скоро. Экономка, привыкшая к странностям хозяина и его неожиданным отлучкам, даже не придала значение очередному внезапному отъезду. Но прошёл месяц, другой, третий, а от старика не приходило вестей. И вот уже полгода, как экономка не получала плату за свою работу. Она стала потихоньку распродавать вещи хозяина, снося их в ломбард.

- Сам виноват, на что мне жить прикажите! – словно оправдываясь, бубнила она себе под нос. –Да, и потом, я всё по мелочи... Вот завтра у крестницы именины, и что прикажите делать, на какие денежки подарок покупать?

Тут на глаза женщине, машинально протиравшей пыль с мебели, попался незаконченный весенний этюд, обрамленный в красивую резную рамку заботливым хозяином. Он стоял на пюпитре и был ярко освещен утренним солнцем. Словно завороженная, женщина подошла к рисунку и прикоснулась к рамке.

- Эка невидаль – набросок, а как красиво! – всхлипнула она. Воровато обернувшись, словно кто- то мог в этот момент за ней наблюдать, Лукинишна перекрестилась и, набросив на картину шаль, ловко завернула «подарок». А уже к вечеру следующего дня картина висела над девичьей кроватью в маленькой комнатушке под самой крышей богатого дома с мезонином. Лиза, крестница той самой экономки, служила в доме прислугой. Хозяева – старая барыня, вечно хворая и ворчливая, её щеголеватый старичок – муж и их обожаемый хлыщ –сынок, были вполне сносными господами: платили вовремя, кормили скромно, но сытно, за зря не бранили. Вот только сынок всё время к Лизе приставал, руки распускал, поцелуй сорвать норовил. Но матушка его строга была, за баловство такое, если приметит, бранила. Но только не за Лизину честь она хлопотала, а за своё спокойствие и «доброе имя семейства». Боялась она, как огня, досужих пересудов городских сплетниц.

-Ведь, если что, Лизка-то язык за зубами держать не будет, а уж её крёстная и подавно, всё разнесут, все косточки мне перемоют. Не стерплю-помру!- кричала она Павлуше, раз приметив, как он Лицу в углу гостиной зажал. Девушка еле вырвалась из крепких гусарских лапишь.

А потом, «от греха подальше», отослали Павла к дяде в деревню «поохотится», а от-туда он вернулся в полк. И жизнь потекла своим чередом. Поздней осенью Настасья Никитишна совсем захондрила и уговорила мужа поехать на воды.

-Остаешься ты Лиза на хозяйстве. Пиши мне, коли чего,- кинула хозяйка на ходу, следя за погрузкой чемоданов в коляску. – Деньги Трофим выдавать станет, так что нужды не будет у вас,- и укатила с муженьком в дальние края.

Хозяев в доме нет – слугам приволье! Трофим -старый эконом, хоть и жмотом слыл, но честь знал и «своих поганцев» не обижал. Скоро и зима пришла, и потянулись скучные и однообразные дни. Единственной радостью и весельем стали для Лизы чтение книг из хозяйской библиотеки и многие часы безмолвного созерцания «подарка». Как начитается девушка рыцарских романов, так и бредит «принцем на белом коне» и кажется ей, что стоит она на берегу той бурной речки и всё ждёт своего суженного. И прискачет он к ней из далёких земель, что за теми высокими горами, и будут они жить «долго и счастливо». Как тосковало её сердце по весне, как ждало чуда! И прикатило к Рождеству чудо в санях, да с бубенчиками. Павлуша приехал на побывку в родное гнездо. Слуги засуетились, заметались. Все молодому барину угодить старались. Вот только Лизу приезд этот опечалил: не было рядом хозяйки – заступницы. Ох, не зря ныло её сердечко, не зря из рук всё валилось! Только Павел расценил всё по своему...В одну из тёмных длинных зимних ночей он тихонько прокрался в её комнату и юркнул под одеяло. Уверенными движениями он стал ласкать её тело, покрывая жаркими поцелуями лицо и плечи. Очнувшись от сна, девушка захотела закричать, но он зажал ей рот ладонью и стал жарко шептать на ухо:

-Не кричи, дурёха! Хорошо будет, слово даю! Не кричи, ягодка! Я ведь своё всё равно возьму!

Волосы разметались по подушке, тело оцепенело от ужаса и отвращения, и только слёзы ручьями стекали по бледным щекам. А он не торопился, упиваясь её беспомощностью, наслаждаясь её девичьими прелестями. Полная луна заглянула в оконце и осветила чёрную гальку на берегу весеннего ручья, весело несущего свои воды в нарисованном мире. Тонкая нитка скользнула по стене и свилась петлёй на шее Павла. Он захрипел и попытался вырваться из цепких объятий смерти, но лишь сильнее затянул петлю, дёрнулся и упал на смятую простыню. Лиза в ужасе забилась в угол кровати и тихо молилась. Слова молитвы перемешались с всхлипыванием и причитаниями:

-Боже! Что ж теперь будет – то? Помер ведь он, помер! В Сибирь меня сошлют, на каторгу! - и горькие рыдания вырвались из её груди.- Как же это так? Как?

Нитка нежно прикоснулась к её руке, обвилась вокруг и мягко потянула, словно приглашая последовать за собой. В отчаяние девушка взглянула на картину в резной рамке: что-то блестело в гальке на берегу. Она поднялась и сделала шаг...

***

Когда наутро Лиза не появилась в людской, к ней послали Стешку, девочку-приживалку. А та, увидев мёртвого хозяина на Лизиной кровати, такой крик подняла, что собрала в маленькой комнатёнке всех обитателей дома. Так и не сыскав Лизу, Трофим послал за жандармом и бросился на почтамт, отослать телеграмму хозяевам, так -мол и так, «нашли мы Павла Сергеича мёртвеньким в комнате Лизы, а той и след простыл».

Дюжий усатый жандарм долго осматривал «место преступления», опечатал комнату и велел строго-настрого «ни кого в неё не пущать, покаместь господин сыщик не явится». Часа через три прибыл и сыщик в тёмном суконном пальто с бобровым воротником и в лисьей шапке. Он провёл в комнате девушки больше часа, что-то измеряя, зарисовывая, обнюхивая и записывая в тетрадочку мелким почерком. «Умер смертию от удушения тонким шнуром во время интимной близости с подозреваемой», - сделал сыщик последнюю запись и закрыл тетрадь. «Но кто же всё -таки тебя, Павел Сергеевич, убил? Не девка то была - это как пить дать! Тут сила нужна недюжая, вон бугай какой! Кто же этот неизвестный третий. Может, какой воздыхатель тайный, или любовник красавицы нашей? Пришел помиловаться, а тут такое!» - Михаил Филиппович потёр подбородок и ещё раз напоследок осмотрел комнату. Его внимание привлёк выполненный углём рисунок, висевший над кроватью. Он осторожно снял его с гвоздика и, сунув в кожаный саквояж, вышел из дома.

Картину Михаил Филиппович велел повесить дворнику Степану в рабочем кабинете на стену между двумя громоздкими шкафами с документами.

-Вы бы, барин чегой-нибудь весёлого, цветастого повесить изволили, а то угольком нацарапано, только материал испортили...- Степан недовольно покосился на этюд.- Больно просто!

-Много ты, Степан, понимаешь!- усмехнулся сыщик.- Или прикажешь лубками пёстрыми стены обвесить?

-Ваша воля! Не нам судить,- буркнул дворник.

-Вот и помалкивай, Третьяков доморощенный!- обрезал его Михаил Филиппович.

Кряхтя и тихо ругаясь в усы, повесил дворник картину и ушел, а комнату овеяло весенними ароматами набухших почек и талой воды. Михаил Филиппович раскурил папироску, бросил быстрый взгляд на картину ушел в работу: сколько дел скопилось за этот месяц, ни дня без преступлений. «Да разве не могут люди жить по – божески: в любви и благости, без крови и слёз?! А то, как посмотришь, что ни день-то убийство, что ни ночь - насилие или грабёж! А ведь год только начался», - размышлял он, разбирая папки с делами. – «А теперь ещё и это престранное дело. Ни убийцы тебе, ни свидетелей. Но, уверен, девица тут никак не виновата, а сыскать её всё же необходимо! Кто-то за убийство ответить должен...»

Лизу объявили в розыск. Вернулись с вод родители Павла. Настасья Никитишна каждый день начинала с письма сыщику, то укоряя его за нерасторопность, то угрожая праведным гневом начальства, то слёзно моля о помощи, а после, весь день не могла найти себе место в «опостылевшем доме», рыдая и нюхая соли. А как минуло сорок дней с похорон, велела заложить сани и уехала в поместье к сестре «доживать последние деньки».

-Ведь говорила ему: «Сведет твоё баловство меня в могилу!» Так тому, видно, и быть! Не поминайте лихом, - давясь слезами, молвила барыня на прощанье. – Сергей Тереньич, муж мой ненаглядный, сыщи убивицу проклятую, сына нашего единственного. А до коли не сыщешь, не смей на глаза мне показываться!

А тот и рад, не показываться! Но и он не давал проходу старому сыщику.

- А, что я могу! Девка, как сквозь землю провалилась!- жаловался Михаил Филиппович своему другу –доктору за рюмочкой водки.

А как весна пришла в город, и сошёл лёд, рыбаки выловили поеденное раками, да рыбами тело какой-то девицы. Тут доктор и надоумил товарища выдать утопленницу за Лизу, и дело на том закрыть. А свидетелей парой ассигнаций подкупили.

И всё бы хорошо, да в городе объявились бомбисты. И велено было Михаилу Филипповичу изловить этих «нехристей окаянных». За долгие годы службы сумел старый сыщик многих людей чина разного прикормить, «глаза» и «уши» по городу разбросать. И вскоре вышел на след польских студентов-революционеров. Как раз на католическую Пасху и устроили облаву. На квартире Томаша Вильскевича, студента инженерного факультета, взяли сразу семерых заговорщиков. Допросы проводили «с пристрастием», потому, как шли ребятки по статье «терроризм».

- Так, что, подлец, признаёшь вину? Ты с дружками машинки взрывные делал и уважаемых господ исколечил? – повторил уже в пятый раз рослый жандарм с завёрнутыми для удобства рукавами рубахи, подступая к еле живому пареньку, медленно сползающему по стулу на пол.

Томаш даже не отреагировал на этот вопрос, а только, сплюнул кровавую слюну, посмотрел на жандарма ненавидящим взглядом. Михаил Филиппович закурил уже четвёртую сигарету и нервно прошёлся по кабинету.

- Семён, прошу Вас, когда этот сударь изволит признание дать, кликните меня. А я пойду на воздух подышу. Нет моих сил в этой духоте сидеть! – сказал сыщик и быстро вышел из кабинета.

Семён воспринял уход начальника, как сигнал к более решительным действиям и подступил к парню с удвоенным рвением.

- Ты что себе надумал, мы с тобой в игрушки здесь играть станем? Так я тебя научу одной игре. Угадай, в какой руке конфета! Думаешь в этой! Ошибся! – и Семён со всей силой прописал Томашу в скулу. Парень упал на пол и тяжело застонал.

-А? Чего говоришь? Ещё разок сыграем? Понравилось? – жандарм поднял парня и, усадив на стул, плеснул ему в лицо воду из стакана.

Томаш с трудом поднял голову и, сквозь кровавую пелену перед глазами, увидел черно-белый этюд на стене. «Такая простая вещь. А я не могу оторвать взгляд! Пусть уж это будем тем последним, что я увижу перед смертью, чем красную рожу жандарма. Как бы хотелось сейчас оказаться там!» - пронеслось в голове парня. Новый удар погрузил его в темноту.

Пока Семён хлопотал над Томашем, пытаясь привести его в чувства, тонкая нить спустилась по стене, оплела ножку стула и, приподняв его в воздух, резко ударила жандарма по бритому затылку. Семён охнул и кулём завалился на бок. Тем временем нитка обвилась вокруг руки Томаша и потянула, да так резко и настойчиво, что парень пришёл в себя. Плохо понимая, что происходит, он машинально сделал шаг, затем другой в сторону картины. Она надвигалась на него, становясь всё больше и больше. Он уже слышал пение птиц и болтовню ручья. Ощущал на пылающем от боли лице нежное прикосновение прохладного ветра. Ещё шаг и его образ навсегда вычеркнут из этой реальности.

Выкурив сигарету, Михаил Филиппович вернулся в кабинет. Он ожидал увидеть любое последствие семёновых трудов, но...Как? Как полуживой паренёк сумел разделаться с здоровенным мужиком? И куда он исчез? На окнах решётки, в коридоре - дежурные. И никаких следов борьбы, только сломанный о голову жандарма стул. «И на кого повесят всех собак? Кто будет отвечать за побег опасного преступника?» - молнией пронеслось в голове. – «Не видать мне спокойной пенсии!» Он выглянул в коридор и крикнул дежурному, чтобы позвали врача. Доктор был крайне удивлён тем, что его пациентом на этот раз оказался Семён. Как только жандарм пришёл в себя, Михаил Филиппович набросился на него с допросом. Здоровенный детина, только сидел и моргал глазами не в силах что-либо связно объяснить. Прочесали весь район вокруг участка, но беглеца не нашли. Никто его не видел, никто ничего не слышал. «Всё, как в деле с убитым корнетом. Да что же это за призрак такой неуловимый!» - сокрушался сыщик. Его взгляд упал на картину, криво болтающуюся на гвоздике. Он схватил её и быстро вышел на улицу. Не разбирая дороги, он шёл по набережной без шляпы, в распахнутом сюртуке, сжимая в руках картину. Кровь стучала в висках, во рту пересохло.

-Дяденька, дяденька! Не пожалей копеечки! – тонкий протяжный голосок маленького нищего выдернул Михаила Филипповича из горячечного забытья. Шалым взглядом он обвёл гуляющий по набережной народ. «Зачем я здесь?» - спросил себя в недоумении.

-Дяденька, дяденька! Не пожалей копеечки! – мальчонка явно не хотел упустить случая поживиться у «пьяного барина».

Сыщик уныло взглянул на мальца и, сунув в его грязные руки картину, быстрым шагом вернулся в участок.

Мальчик удивлённо посмотрел на рисунок и оптимистично изрёк:

- Не деньга, но продать старьёвщику можно! Хоть кусок хлеба в лавке куплю.

Спрятав картину за пазуху, он уверенно зашагал по набережной, то и дело, прося подаяние у гуляющего или спешащего по своим делам народа. До позднего вечера Василь шатался на набережной. День выдался на редкость удачным!

-Да за эти денежки, я у Плюгавого, как барин отобедаю!- восторженно присвистнул мальчик, пересчитав медяки. Отложив про запас несколько, он бодро зашагал к порту, где и собирался плотно поужинать в рыбацкой харчевне. Получив свой «царский заказ», состоящий из двух жареных селёдок с отварным картофелем, миски щей и гречневой каши со смальцем, мальчик совсем позабыл о картине и вспомнил о ней, лишь когда вернулся в подвал, где обустроил «берлогу».

- Не судьба тебе сегодня быть проданной! Побудь пока у меня для красоты, а там, на чёрный день сгодишься,- пробормотал Василь, потирая сонные глаза. Он поставил картину напротив лежанки и заснул, думая о том, как было бы хорошо вот так, да каждый день...А ещё вспомнил мать и сестрёнку, которых потерял в эту зиму. Болезнь и голод свели их в могилу, и остался Василь один одинёшенек на этом свете. А поутру он снова побежал на набережную и вновь вечер порадовал его «богатым уловом». За неделю паренёк отъелся, за месяц - одёжу у старьёвщика прикупил и на «чёрный день» отложил.

-Да ты, погляжу, удачу мне приносишь!- весело подмигивая, говорил он картине, любовно обтирая её рукавом от пыли. –Эх, попади ты ко мне раньше, может и мамка с Олькой живы были, - Василь тяжело вздохнул и отёр набежавшую слезу. –А чой-то там блестит-то?-мальчик пристально вгляделся в рисунок.- Словно брульянт в каменьях. –Грязным пальцем он потёр место, где только –что блеснула загадочная искра. Тонкая нить ловко обвилась вокруг кисти и мягко потянула. Василь испугался и инстинктивно рванулся прочь, но нитка держала крепко, потихоньку подтягивая мальчика к картине. Испуг как – то разом прошёл, и тепло разлилось по телу. Василь подчинился неведомой силе и сделал заветный шаг.

***

- Алексей Николаевич, посмотрите, что я в мусоре нашел! - возбужденный голос студента привлёк внимание молодого архитектора.

-Ну, показывай находку! – Тарасов махнул студенту рукой.

-Уже неделю разбираем эти подвалы, а тут такое в самом тёмном месте! И откуда она там взялась? Здесь же кроме беспризорников и бомжей никого не бывало. Здание то старое, бесхозное было, - бормотал студент, протягивая руководителю бригады пыльную картину в красивой резной рамке.

Тарасов аккуратно сдул пыль с полотна и внимательно рассмотрел рисунок.

- Картина- то простенькая, рамка больше стоит, но... есть в ней что-то эдакое! – его взгляд отрешенно блуждал по полотну. – Потом разберёмся! – Он мотнул головой и протёр глаза, словно пробуждаясь от сна. – А вы не расслабляйтесь, нам ещё вон, сколько мусора вынести придётся! Может ещё, что интересное попадётся! – весело добавил Тарасов.

Уже неделю студенты архитектурного факультета во главе с молодым руководителем разгребали завалы мусора и кирпичей на месте полуразвалившегося дома, стоявшего на окраине города. А потом они будут строить здесь новый дом по собственным чертежам. «Это огромная ответственность и честь, оказанная вам, комсомольцы, партией и правительством! Народ доверяет вам своё будущее. От вас зависит, каким оно будет», - говорил в приветственной речи руководитель партийной организации института, отправляя молодёжь на стройку.

-Так, что с картиной делать будем? - спросил Алексей ребят за обедом.

Молодежь пошушукалась, и за всех ответил староста группы Дима Курбатов:

-Алексей Николаевич, мы тут посовещались с ребятами и решили: у вас свадьба была недавно и комнату вам выделили. Возьмите картину себе – она, вроде как, понравилась вам!

Тарасов улыбнулся.

-Вот хитрюги! Ну, да ладно! Спасибо и на этом! Повешу над рабочим столом, буду смотреть и вас вспоминать, и наш первый проект...

Ребята радостно загоготали, похлопывая друг друга по плечам.

Комната в коммуналке была обставлено просто, по - студенчески, но, благодаря заботам Надюши – молодой жены Алексея, она выглядела уютным гнёздышком. Очистив картину от грязи и покрыв лаком старую, но ещё крепкую рамку, Тарасов повесил рисунок, как и обещал, над столом, вечно заваленным чертежами и проектной документацией. Жене картина тоже понравилась.

- Как у нас на Урале весной! – восторженно воскликнула она, увидев старую работу мастера.

И как появилась картина в доме, так словно солнышко заглянуло в окошко! Свежо, весело и привольно задышалось в старой квартире, дела пошли в гору. Алексей до поздней ночи засиживался над проектами, и когда в голову ничего не шло, долго всматривался в туманную даль старого пейзажа и, свежие мысли приходили из ниоткуда, и решались, словно сами - собой, сложные задачи. А если случалось Алексею заснуть за работой, то видел он чудные сны про разных людей из прошлого. Да такие яркие и реальные! А наутро не растворялись эти видения в тумане, а накрепко оседали в памяти и будоражили воображение. Однажды Тарасов поделился с Надей своими снами, посмеиваясь и стесняясь.

-Это всё, конечно, ерунда и суеверия, но, может, значат они что? – спросил он жену.

Она сморщила лоб, задумалась и вдруг воскликнула:

- Лёшенька, родной, конечно значат! А значат они, что ты у меня писателем станешь. Записывай сны свои и в журналы посылай.

Алексей удивленно посмотрел на Надю.

-С чего это? Никогда о таком не думал, да и времени на такое баловство нет!

Но словам жены внемлил и, записав пару снов, отослав в студенческую газету. Каково же было его удивление, когда он увидел свои работы на страницах издания. А потом пошли хвалебные отзывы и просьбы писать больше. Вскоре рассказы и повести стали перепечатывать и журналы посолиднее, а через год его работы уже в обязательном порядке печатались в столичных изданиях. А сны становились всё ярче и реалистичнее – только успевай записывать...

А потом началась война...

Тарасов не раздумывая записался добровольцем на фронт и, попрощавшись с женой и маленькой дочкой, уехал бить врага. И уже когда до конца войны оставалось совсем немного, его тяжело ранили. Пролежав в госпитале месяц, с ампутированной ногой, он вернулся в родной город. С замиранием сердца позвонил Алексей в двери своей квартиры. Ему открыла старая соседка и, увидев его, расплакалась.

-Леша, ты ли это? Живой! – не переставая плакать, шептала старушка, обнимая Тарасова, как родного сына.

Вырвавшись из старушечьих объятий, Алексей поспешил в свою комнату. Дверь была опечатана. Он в недоумении посмотрел на соседку.

Словно прочитав в этом взгляде вопрос, старушка ответила:

- Сгинули твои во время голода. Куда неведомо! Может по льду решили переправиться, может что ещё – никто не знает. Вот милиция и опечатала.

Словно во сне, Алексей сорвал бумагу с двери, достал с заветного места ключ и открыл дверь. Вошел в комнату, и ошалело огляделся. Всё, как было при нём и, словно, ничего не случилось. Они скоро вернуться, наверно, пошли в магазин или в парк. Он тяжело опустился на стул у рабочего стола. Посмотрел, по привычке, на картину и слёзы потекли по щетине. «И что я теперь без вас, дорогие мои! Даже на могилку не сходить! Зачем живым вернулся, а они... Как же это так вышло- то?» Слезы застилали глаза, горе затуманило разум. Старушечья рука тихо легла на плечо.

- Пойдём, помянем, милый!

Алексей безвольно, словно ребёнок, послушно поплёлся за старушкой – соседкой на кухню. Из скромного солдатского пайка баба Нюра организовала поминальный стол. Выпили, закусили, поплакали. Выпиши ещё. И уже захмелевшего от спирта и горя Алексея, отвели соседи в комнату, и уложила спать. И снился ему чудный сон, как раньше.

Стоит он на берегу бурливого весеннего ручейка, вокруг птицы щебечут, пахнет талой водой и молодой зеленью. И слышится ему чей-то знакомый, но такой далекий голос, зовущий за собой вдаль. Следуя зову, идёт Алексей по горной тропе, а голос всё ближе и ближе. И теперь он понимает – это голос его Наденьки! Он ускоряет шаг, он бежит. «Там за поворотом, она ждёт меня с Танюшкой!» - шепчет Тарасов пересохшими губами. А за поворотом дом, небольшой, но добротный, с крыльцом и дубовой дверью. С крыльца ему машет девушка белым платочком. Алексей взбегает на крыльцо и хватает девушку за руку:

-Где они?

Девушка пожимает руку солдата и водит его в дом. В горнице за широким столом сидит старик и приветливо улыбается гостю.

- Мы давно тебя ждали, Мастер.

Алексей недоумённо озирается вокруг.

- Я вас знаю? Вы кажитесь такими знакомыми... Но я ищу Надю... - неуверенно говорит он.

-Конечно, ты нас знаешь! - старик снова улыбнулся. – Приглядись! А Надя...Она ждёт тебя... и дочка... Ты увидишь их позже.

Алексей переводит дыхание и присаживается за стол. Девушка не спеша накрывает к обеду.

- Я где-то вас видел!- Алексей пытается вспомнить, откуда ему так знакомы эти люди. И вдруг его озаряет. – Я видел вас в своих снах, ещё до войны! Я писал о вас. Но...тогда...Вы –старик –нотариус, что купил картину у жены умершего художника, а она, - он махнул головой в сторону девушки,- Лиза.

Старик согласно кивнул. В этот момент дверь отворилась, и на пороге появился мальчик лет десяти. Увидев гостя, он по- хозяйски кивнул и растянуто произнёс:

- Дождались! Она так часто о нём спрашивала.

-Кто спрашивала? Надя? - Алексей вскочил из-за стола, едва не выбив котелок с горячим супом из рук Лизы.

Василь не спеша прошёл к умывальнику, обмыл руки, умылся, утёрся вышитым рушником и сел за стол.

-А кто ж ещё! – важно произнёс он.

- Где же она, где мои девочки? – чуть не плача, закричал Тарасов.

-В городе они. Тётя Надя учительствует и Танюшку с собой в школу водит. И я в той школе учусь. Хорошая она училка! Добрая! – с полным ртом ответил Василь. – Они мне тепереча, как семья. Свою-то я потерял...Да вы и сами знаете! А им я не дал с голоду пропасть! Да и как можно! Как бы мы вам в глаза- то посмотрели?

Алексей ничего не понимал, но надежда вновь увидеть потерянных любимых, заслоняла все здравые рассуждения.

-Но ведь вы все ненастоящие –вы мне снились! –в голове стало проясняться. –А значит и сейчас я сплю. Это всё только сон! –горестно воскликнул он.

- Нет, Мастер, не сон! –отозвался старик.- Это –сотворённая твоим гением реальность. Один мастер-художник много лет рисовал прекрасные картины, но пиком его творчества стал невзрачный, выполненный углём, пейзаж. Он сотворил врата в иную, собственную реальность, где сбываются мечты, где нет страданий и несправедливости. Он не успел закончить картину... Его душа покинула бренное тело, но любовь и надежда остались жить в его работе. И кому требовалась помощь, кто искренне обращался к картине за поддержкой – получали искомое. Посмотри,- старик обвёл рукой собравшихся за столом. – Здесь каждый из нас получил новую жизнь, реализовал свою мечту. Я хотел увидеть Мастера, и я вижу его сидящим со мной за столом. Лиза хотела счастья и любви –она нашла и то, и другое.

Дверь снова отворилась, и в горницу вошел молодой мужчина. Лиза радостно бросилась ему на шею.

- Томаш?!- тихо спросил Алексей. Старик утвердительно кивнул.

- А Василь, - продолжил он,- нашёл семью.

-А как же я?!- прошептал Тарасов.

-Так у тебя всё есть! Всё в твоих руках. Художник вернулся в мир людей в новом теле. И это ты! От того картина с тобой и говорила –это твой мир!

-Значит, я могу здесь остаться и смогу жить со своей семьёй? – недоверчиво спросил старика Алексей.

-Пока нет! Ты должен завершить круг, закончить работу.

-Что это значит?

- В прошлой жизни ты начал писать эту картину, открывая дверь в иную реальность. Сейчас –заверши своё творение , наполни этот мир деталями, красками. Люди должны принять его, поверить в него, оживить своими чувствами, наполнить эмоциями. Незавершённое полотно помогало единицам, законченная работа –изменит жизнь тысячам. Пусть люди обретут надежду, раскроют свои таланты, откроются любви.

- Но как я смогу этого добиться! –в отчаяние воскликнул Алексей.

-Ты уже многого достиг, описав нас, нашу жизнь. Продолжи свою работу. И она, -старик достал из кармана маленький бархатный мешочек и выкатил на стол серебряную пуговицу. Пуговица радостно вскочила на ножки-ниточки и потянулась к Алексею. Он протянул руку и пуговица запрыгнула ему на ладонь.

- А когда ты закончишь свою работу, она вернёт тебя сюда. Мы скоро увидимся...- последние слова старика растаяли в тумане.

Алексей открыл глаза. Он лежал на кровати, а вокруг тишина и ночь. «Опять эти сны! К чему теперь это!» Окончательно пробудившись, он почувствовал, что что-то сжимает в ладони. Посмотрел - пуговица. Как из сна! Его словно холодной водой облило. «Так это, что ж - не сон! Чертовщина какая-то! А если и правда? И я смогу вернуться к своим девочкам! Что же вы от меня хотите? Ах, да», - он посмотрел на пуговицу.- «Снова писать. Пусть так!»

***

-Скажите, что все эти годы давало вам надежду, воодушевляло, помогало творить? – голос молодой репортёрши вырвал Алексея Тарасова из потока воспоминаний.

Он достал из кармана бархатный футляр и положил на ладонь маленькую серебряную пуговицу. Журналистка удивлённо посмотрела на знаменитого писателя, ожидая объяснений.

- Я писал о том мире, из которого пришла она, - тихо произнёс Тарасов.- И надеюсь в него уйти.

Журналистка пожала худенькими плечами.

-А мы надеемся, вскоре, увидеть вашу новую работу. Как вы её назовете?

- История маленькой пуговицы.

***

Прошло всего несколько дней после опубликования нового романа известного писателя Алексея Николаевича Тарасова, как он, отправившись за город на свою дачу, бесследно исчез. Его вещи передали краеведческому музею. Среди них была старая, рисованная углём картина в дубовой рамке.