Павел Фокин

Пруха

— Следующий! — прохрипел угловатого вида высоченный мужик в чёрном балахоне до пят, с надвинутом на нос капюшоном и с какой-то палкой в руках, похожей ни то на весло, ни то на копьё, ни то на посох.

Поманил Прохора пальцем. — Пакетик возьми. — Сунул в руки очереднику что-то мятое и бесформенное, напоминающее использованную туалетную бумагу.

Потом, чуть придвинувшись к неприкаянному, негромко, но членораздельно произнёс:

— В помещении по углам не ссать, не срать, а так же не блевать и сопли по стенкам не размазывать. Сортир, если что, справа до конца по коридору, и не спутай его с загоном для собаки, она слева. Да, и собаке через решётку пальцы не совать. Понятно?

— Понятно, а...

— Всё. Тебе в шестой кабинет. Цифры разумеешь?

— Ага.

 

Коридор был узкий и длинный, впрочем, может и не такой длинный, но крайние лампочки встроенных светильников не работали и, поэтому, казалось, что конца коридору нет. А есть лишь бездонный тёмный колодец, за которым в кромешной темноте притаилась бесконечность. Прохор неуверенно засеменил вперёд, брезгливо помахивая выданным аксессуаром. Нумерация кабинетов явно начиналась не с его стороны. На первой же двери, с ободранной в некоторых местах чем-то острым краской, красовалась тяжелая медная, позеленевшая от времени, табличка с цифрой «семьдесят пять». За дверью этой, с навивающей нескромные мысли периодичностью, шуршало и поскрипывало. Прохор пугливо отшатнулся и побрел дальше. Напротив номера «шестьдесят шесть» завоняло неимоверной тухлятиной, да так сильно, что Прохора прошиб пот, и организм стало выворачивать в непреодолимом спазме. Дверь, колыхнувшись полотном словно занавеска, приоткрылась, и в нос Прохору упёрлась почерневшими, сжатыми в кулак, похожими на паучьи лапки пальцами, неизвестно чья рука.

— Я те щазз...

Скорее автоматически, чем осознанно, Прохор попытался зажать рот тем самым аксессуаром, в утробу которого, обрызгав подбородок, и вырвалось содержимое его желудка. Кулак исчез. А Прохор, на негнущихся ватных ногах, едва удерживая равновесие, ринулся вперед. Очухался, только упёршись лбом в холодную шершавую поверхность стены, преградившей ему дальнейший путь по коридору. Его взгляд скользнул влево. Три, дружелюбные и явно проявляющие интерес, собачьи морды помахали посетителю единственным коротким, будто купированным хвостом. «...Сортир, справа»! Прохор пошарил в темноте рукой, нащупывая проход, при этом, случайно толкнув дверь кончиками пальцев. Та, обиженно заскрипев, подалась внутрь. Здесь лампочки были на месте и несколько умывальников, гордо поблескивающих фаянсом, выстроились вдоль кафельной стены. Прохор бросил пакетик в большое зелёное мусорное ведро без крышки и подставил голову под струю холодной воды...

 

— Так. Значит. Встать! Суд идет... в смысле начинается. От Его имени! В моём лице...

За дверью с табличкой номер «шесть», возле коричневой от старости, покрытой мелкими шрамами извилистых трещин конторки, стоял, а скорее парил седой как лунь старец. Из-за спины оного ещё как минимум на полметра вверх возвышались изгибы тяжёлых белых крыльев, а над высоким прямым лбом сиял, освещая блестящую лысину, нимб.

— Прохор Иванович Ухов. В узких кругах — Пруха. Шестидесяти лет от роду. Не женат. Детей не имеет. Образование высшее, гуманитарное. Квартира, однокомнатная в центре Доброжопинска. Денег на банковских счетах — три тысячи семьдесят шесть рублёв. Всё правильно?

— Да вроде побольше было?

Пруха боязливо покосился на старца, стараясь принять при этом как можно более почтительный вид. На конторке перед старичком лежал увесистого вида фолиант, одной обложкой которого, при желании, можно было разогнать по окрестностям всё мамаево войско. Старичок с видимым усилием приподнял обложку и, послюнявив палец, начал быстро листать страницы, шепча себе под нос, по поводу того, что надо было с конца начинать...

— Было, да сплыло. Соглашение с банком об автоматическом списании денежных средств в уплату коммунальных платежей подписывали... Ага. Вот. Ухов...

Прохор потянулся было носом в сторону распахнутой страницы, но встретившись с суровым взглядом холодных как небесный мрамор, бледно голубых глаз старичка, быстро опустил голову. Сделал вид, что рассматривает большие пальцы своих босых ног с не стриженными уже два месяца ногтями. Старичок молча изучал страницу, совершенно при этом, перестав ворчать и бубнить. Пауза затянулась минут на десять. Прохор уже собирался тихонько кашлянуть, когда Судья, наконец, отодвинул себя от фолианта и задал неожиданный вопрос:

— Это какой же дебил, прости меня Господи богохульника грешного, прилепил вам, Прохор Иванович, такое погоняло?!

 

///

В озорном безмятежном детстве Прохор был удивительно послушным и неприхотливым ребёнком. Отбывая со сверстниками срока в детском саду «Лесной Теремок», он был скромен, тих и покладист. Обращал на себя внимание разве что лёгкой синеватой прозрачностью кожи и угловатой худобой. Да, аппетит у него был никудышный. Кружку сладкого малинового киселя в него с трудом ещё можно было запихнуть, но вот вермишелевый молочный суп с пенками или гречневую кашу, плавающую в мутной коричневатой жиже — не слоило даже и пытаться. От гнева надзирающих воспитателей спасало его только присутствие преданных друзей, всегда готовых принять на себя удар по съестному. Прохор же, имитируя принудительное кормление, мог не менее получаса гонять взад вперёд по белой фарфоровой тарелке любую сущность, не причиняя ей при этом ни малейшего убытка. Одним из упомянутых соратников значился Сашка Хлопов, другим — Димка Самокатов. Их преданности вполне хватало и полностью маскировало процесс. Но вот однажды, тетя Глаша, детсадовская кухарка, раскрыла этот коварный заговор против её бессмертных творений, попахивающих луковой шелухой и прогорклым маслом. Разогнав пристыженных помощников по койкам, навалила перед Прохором на тарелку полную порцию еды и уселась напротив, имея целью раз и навсегда покончить с саботажем. Упитанный, в укор Прохору, Мишаня, шлёпая в это время мимо них из туалета в спальню, выпучил глаза на добавку и ляпнул ту самую, навсегда прилипшую к Прохору Ивановичу фразу:

— Ну тебе и Пруха!

 

Точного значения этого выражения пацаны не знали, но с тех пор за Прохором так и закрепилось. Причём закрепилось не столько слово, сколько его смысл. То есть когда он находился в наиболее плачевном положении, окружающие по какой-то, только им известной причине считали, что ему жутко, ну просто афигенно повезло.

Худенькая плоская соседка восхищалась неожиданным фактом быстрого набора Прухой веса. После того как старшая сестра Прохора, будучи ему вместо матери, обнаружив у мальчика неприятный запах изо рта, поставила диагноз — «аппендицит». Отвела его в хирургию, где заявила: «У брата болит в боку». Врачи поохали на высокие лейкоциты и на всякий случай решили резать. После чего у прооперированного качественно изменился метаболизм, и он за два месяца поправился на пять килограммов. Сам же Прохор с тоской прикладывал к располневшей попе только недавно и с таким трудом купленные ему фирменные джинсы. И тяжело вздыхал.

Однокурсники округляли глаза от того, что на экзамене по философии, он обнаружил в своём столе шпору с номером, соответствующим номеру доставшегося ему билета. Правда шпора, видимо, пролежала в этом столе долго, ну как минимум с экзамена по истории КПСС. И хотя, прочитав изложенный в ней материал, студент Ухов приобрёл для себя много нового, но неприятного положения эта информация совершенно не изменила.

Травматолог балагурил по поводу того, что однажды весной, рухнувшая на Прохора Ивановича с крыши сосулька, только ободрала ему нос и поломала кости правой ноги. А ведь могла убить нафиг! Однако, купленная накануне путевка в Турцию, так и осталась невостребованной.

Уже женатые друзья возбуждённо хлопали Пруху по плечу и захлёбываясь объясняли ему, какая это удача. А случилось так, что его невеста Милочка, перед самой свадьбой заболела дизентерией, а потом его самого отослали в командировку во Владивосток. Вернувшись же из командировки, он обнаружил, что у единственной и желанной новые планы на жизнь, но уже не с ним, а с неким боксёром из спортивного общества «Спартак». В общем, жизнь перманентно радовала окружающих, при этом в качестве объекта приложения своей неумолимой силы выбирая Пруху. Он перестал этому удивляться и воспринимал всё происходящее как единственно возможное и совершенно естественное.

 

///

— Итак, агнцы божьи! Полагаю ситуация вам более чем ясна. Не будем уповать на Господа нашего, а паче гневить Михаила. С суммарной комбинацией добра и зла в мирских делах равной нулю он у нас судьбу этого сморчка убогого из предварительного следствия к рассмотрению не возьмёт. А посему выход у нас один. Сутки даю вам на взлом равновесия и расстановку точек над «И». Усекли?

Практиканты: толстый Потрах и красавчик Иеронифалим, стояли перед святым Евлампием на вытяжку, нервно зыркая в сторону книги Судеб, распахнутой на чистой странице завтрашнего дня. Чёрное оперение Потраха, подёргивалось нервной дрожью, а рожки на затылке предательски чесались от предвкушения первого серьёзного дела. Более опытный же красавчик, был спокоен и непроницаем. Он аккуратно стряхнул с белого плеча, ползущего по перьям местного аурососа и, приняв из рук святого «высокое поручение» — кусочек выбеленной кожи с тяжёлой сургучной печатью на шнурке, степенно поклонился руководству. Незаметно пнув коленом под зад рогатого, аккуратно прикрыл за собой дверь в начальственный кабинет.

— Ну, чё? Фал? Завалим недотёпу?

— Мочить недотёп будешь, когда тебя под ружьё поставят в судный день. А сейчас просто не мешайся под ногами. Это точно не твой клиент.

Толстый ловко выковыривая кончиком острого хвоста из своего свиноподобного рыла зелёную козявку, хищно осклабился и показал красавчику кукиш.

— Щаз! Если этот бедолага за шесть десятков своих никчёмных лет не сумел ничего путного в своей жизни наваять, то уж за сутки то, даже ты его прокачать не успеешь. А вот какую ни будь гадость или глупость, это не вопрос. Это у людей вообще быстро получается. Так что, извини, подвинься.

Потрах гаденько и заливисто заржал и, рыгнув кислятиной в сторону белого, поцокал копытами в свою конуру налаживать удалёнку в реал, привязывать систему к клиенту.

 

///

Каждое утро в жизни Прохора уже много лет начиналось одинаково. Первым делом он отключал будильник, который должен был прозвенеть через пару тройку минут. Потом, сбросив с себя одеяло, в застиранном пододеяльнике, он автоматически перевел тело из положения «лёжа», в сидячее и, почти сразу, в ходячее в сторону ванной. Подняв взгляд на глядящее из зеркала отражение, он неожиданно вспомнил сон.

— Гадость всякая снится... Ангелы, демоны, контора типа нашей поликлиники... Тьфу. — Плеснул в помятое лицо холодной водой и сразу почувствовал облегчение.

Вернувшись после водных процедур в комнату, он первым делом передвинул на настенном календаре пластмассовый квадратик на прозрачной ленте, и обнаружил под ним розовую циферку «двадцать один».

— Очко. Суббота. Ещё одна суббота в очко...

Календарь висел рядом с кроватью на том месте, на котором кто-то из его незамужних коллег женского пола, вечно пытавшихся направить холостяка на путь истинный, оставил автограф губной помадой. После очередной ночёвки в холостяцкой постели (сам он предусмотрительно уходил со своим матрацем спать на кухню), нежная, добрая, но безутешная вывела на обоях несколько неприличных слов. Стереть растворителем этот пассаж Прухе не удалось, и большой настенный календарь пришёлся как раз к месту.

Покоцанный алюминиевый чайник шипел, плевался и громыхал крышкой на залитой липким и пригоревшим поверхности двухкомфорочной газовой плитки. Внутренности холодильника умиляли упорядоченной пустотой. Немного поразмышляв на предмет: разморозить и помыть или сходит в магазин за провиантом, Пруха натянул башмаки и вышел из квартиры.

Всё вроде было как обычно, вот только обуревали его какие-то новые, незнакомые ещё чувства. Почему-то сильно вдруг захотелось наделать перед соседской дверью. Причём не просто наделать, а так, что бы подслеповатый Фрол Алексеич непременно вляпался в это дело, как только выползет после обеда на площадку за свеженькой газеткой. С трудом отогнав от себя эту крамольную мысль, Пруха хлопнул дверью подъезда и устремился через газон к проезжей части улицы, за которой поблескивал стеклянной витриной местный продуктовый маркет типа «чипок». Не успел он сделать и шага на уже подсохшее после дождя асфальтовое покрытие дороги, как за локоть его крепко ухватила шустрая старушка.

— Ой, спасибо тебе милок, ой спасибо. Ой, выручил дорогой, а то я страсть как боюсь всяких этих афтамабилев...

 

///

— Один ноль! — красавчик вытянул длинные ноги далеко под рабочий стол, на котором стоял монитор с подключенной к клиенту удалёнкой.

Но тут же, встроенный в системный блок динамик, противным скрипучим голосом толстого в издевательских интонациях, чуть не брызнув слюной, прошамкал:

— Хрена вам! Один один! Клиент на газоне двух червей и улитку раздавил своими лаптями резиновыми!

 

///

Близилась полночь. За день Прохор Иванович переделал массу полезных и не очень дел. После расшаркивания с бабкой на переходе, вспомнил про одинокую старушку мать. Поехал к ней в пригород, а уж там его раскорячило по полной программе. Пожертвовав покупками, наварил кастрюльку щец. Отобедали, поболтали о том о сём. Маманя пожаловалась, что консервацию делать, сил уже нет. Прохор подхватился, отмыл и прокипятил банки, прошёлся по огороду. В общем, домой собрался нескоро. А тут сосед Васька, однокашник со своим трактором. Топливо из бака не сосётся. Пришлось помогать, вытряхивать из солярки утопленниц полёвок. И вот, наконец, затемно, возвращался Пруха домой, находясь в сытом и спокойном расположении духа...

 

///

Трах делал всё как учили. Ни на минуту не схалявил. От азарта чесался, скулил и потел. Но фишка ложилась мимо. Клиент уходил на сторону. Пришлось прибегнуть к домашней заготовке.

 

///

Вот твердят водителям, нельзя за рулем по телефону разговаривать, и не потому ведь нельзя, что руки заняты. Да хоть ты его к ушам резинкой примотай, или какой-нибудь там хендфри себе засунь. А потому нельзя, что уносит разговор сознание человеческое далеко от дорожной ситуации, а на одних моторных навыках организма, далеко не уедешь.

Наталья Валентиновна Бляхина, на автомобиле марки «мерседес бенц», в совершенно нетрезвом виде возвращалась домой, в пригородный поселок «Золотые Волдыри» из фешенебельного кабака «Помело». В кабаке она отчаянно дожидалась милого друга своего — солнышко, котика, Витю хромого, владельца охранного предприятия «Трезвон». Увиливал Витя, сучонок, от непосредственного контакта с упомянутой гражданкой уже пятый день к ряду. Трубку не брал паскуда. И тут случилось чудо, телефон в сумочке запел: «Владимирский централ, ветер северный...» Наталья потянулась правой рукой в сумочку, пытаясь извлечь оттуда мобильник. Мерин, теряя контакт со своим водителем, пересек двойную сплошную и, утробно взревев не одной сотней лошадей, хлынул в морду встречной девятке ослепительным ксеноном. Девятка вильнула вправо, затем влево и под зубовный визг тормозов, вылетев на пустынный тротуар, всем своим естеством обняла чугунный фонарный столб, исполненный ещё при Николае Третьем местными мастерами литейщиками, а посему шансов у девятки не было никаких.

— Придурок! — бросила госпожа Бляхина не то встречному водителю, не то телефону, который замолк, почуяв неладное...

 

///

Круглый молоточек святого грохнул по деревянной поверхности конторки и Евлампий, почувствовав, что немного переборщил, воздел очи горе и вынес бескомпромиссный вердикт:

— Увернулся от встречки. Спас чужую беспутную жизнь. Жертвенность! Мученичество! Высшее проявление святости в миру!

Чёрный, округлив от неожиданности глаза, как резанный, тонким голоском заорал:

— Да какая жертвенность, он же от страха обосрался! И откуда там этот столб? Я там для верности пешеходку поставил с колясочкой...

Евлампий и Иеронифалим переглянулись. Молодой подмигнул старому. Святой, размахнувшись, отвесил Траху такой увесистый подзатыльник, что у чёрного из шерсти посыпались испуганные блохи.

— Паскуда!

Трах пристыжено опустил рыло. Было понятно, что его подставили, но так изящно, что к белым претензий никаких, а его в пыль, в прах, в любовь к ближнему своему...

— А будешь орать на высокий суд, получишь по сусалам молнией. Дармоед! Иеронифалим, забирай клиента и не забудь переодеть в чистое, на всякий случай...

 

///

Патрульный экипаж ГИБДД, через час прибывший к месту аварии, обнаружил остатки автомобиля, зафиксированные раритетным столбом к ободранному асфальту и хладный окровавленный труп водителя, продолжавшего крепко сжимать пальцами рулевое колесо.

— Пиши Фёдор. Водитель не справился с управлением. — Поднял руку ладонью вверх, по которой размазалась одинокая дождевая капля. — В сложных метеоусловиях, при ограниченной видимости.

— А где авторучка?

— В жо... заднем кармане у себя пошарь!

Лейтенант, с трудом вытолкнув брюхо из чрева патрульного Уазика, не забыл, однако, включить люстру, дабы не уподобиться сидящему за рулем девятки лоху. Заглянул в выбитое окошко измятой, словно конфетный фантик, передней правой двери жигуленка, сморщился и быстро высунулся обратно.

— Экак его тут раскорячило бедолагу, вроде не старый ещё и водярой от него не прёт. Да уж, не повезло мужику!


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...



Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...