Грышь бдительно поглядел вперёд, вдоль пирса, потом вверх, на проржавелые поручни лестницы, потом на тухлую рябь волн. Недоверчиво дёрнул надкушенным ухом.

Успокоился. Обвил длинным голым хвостом с забавной пушистой кисточкой задние лапы. Продолжил умываться, старательно соскребая с топорщащихся усов мельчайшие пылинки.

Валь поднял ладонь в кожаной митенке, оттопырив два пальца. Покосившись через плечо, убедился, что с дымом из трубы красильни Веенторса всё в порядке и запах не выдаст их добыче. Помедлил вздохов с десяток, не сводя горящих азартом глаз с грышака, крупного даже по меркам Рыбачьей Гавани.

Воздух прорезал истошный заводской гудок. Махнув рукой, Валь первым метнулся вниз, в три гибких скачка одолев весь спуск, преграждая грышу пути к отступлению.

Аника уже была там. Гибкая и серьёзная, разворачивала на мулете густую тройную сеть с металлической проволокой, тонкой, но крайне прочной. Штука дорогая, но в их профессии необходимая. Иные грыши разгрызали даже капитально просмоленные сети, только дай время. В руке у Аники красовалась неизменная сабелька, короткая, кривая и широковатая для путного фехтования. Аника утверждала, что сабелька — наследство от покойного деда, некогда водившего пиратский корабль, и что именно такими шуруют абордажные команды, когда дело доходит до схватки борт-в-борт. Дудочники верили на слово: в конце концов, даже Валь не планировал кого бы то ни было брать на абордаж; а в уличной драке и особенно во время охоты — сабелька себя показала.

Грышь всполошился.

Сидя на пирсе, зверь напоминал мохнатый столбик высотой примерно по пояс Валю, с тремя тёмными полосами вдоль серой спины и усами, распахнутыми будто крылья. Испугавшись, взвился на длинные жилистые лапы, разом сделавшись похожим на гончую. Пронырливую сухощавую псину с огромными жёлтыми резцами.

— Й-йа-а-ах! — крикнул Конан, плюхаясь на четвереньки. Из-за непомерной длины паучьих тонких ручищ и ножищ, растущих из костлявого короткого туловища, Конан мало чем отличался от грышака. Хуже того, огромные передние зубы и тоненькие обвисшие усики лишь усиливали сходство. — Подь сюды-ы-ы!

Грышь крутанулся на месте с грацией, присущей здоровым и сильным диким животным. Втянул узкую башку в плечи, прижал уши. Чуточку подсел на задние лапы, готовясь прыгнуть.

Взрослый грышь способен загрызть даже бодрствующего и крепкого мужчину — если загвоздка в скорости реакции. Любой из четвёрки дудочников играючи справился бы сразу с парой грышей, но сюда они явились не ради красивой схватки.

Поэтому Валь просто лупанул длинным шестом со свинцовым набалдашником по грышиному темени, а когда зверь пошатнулся на разъезжающихся лапах, добавил пинка в чёрный острый нос. Грышь по-детски ойкнул, скрутился клубочком и быстрее молнии оказался упакован в сеть.

— Пустышку, что ли, тянем? — спросил Конан, отряхивая ладони и придирчиво изучая запачканные ссадины. — Шибко уж...

Аника растолкала обоих, широко ступая вперёд, упала на колени, скользя по каменной плите. Второй грышь, крупнее и гораздо темнее первого, извиваясь в прыжке, попытался достать её хотя бы когтями; но девчонка ударила одновременно с прыжком, так что острие сабли пропахало пушистое брюхо грышака — глубоко и безошибочно.

Грышь неуклюже свалился, не достав Конана, забился, изгибаясь и ударяя наотмашь лапами с длинными когтями, затем запутался в вывалившихся из распоротого брюха петлях потрохов и только конвульсивно содрогался. Япет поворошил неаппетитную массу, перекосился в ухмылке, развалившей надвое массу шрамов на морде. Приподнял увиденную находку и показал Конану — молча.

— Прилично, — проворчал Конан, потирая зад, куда пришёлся пинок от Аники. — Годится, сказал бы я.

— Времени вот только в обрез, — сухо сказал Валь, глядя на луны, выглядывавшие из-за торговых коггов вдали. — Ускоряемся.

Второго грышака ловко затолкали в плотный мешок из тюленьих шкур, затянули шнуром и вместе с первым отволокли к карете. Япет невозмутимо обошёл упряжку и живо успокоил растревоженных лошадок. Жестом спросил у Валя, нужен ли он. Валь подумал и махнул рукой: жди здесь, мол.

Остальным сделал знак идти следом, обогнул широкую лужу на небольшом пятачке свободной мостовой. Однако идти далеко не пришлось.

— Кэп, — встревоженно сказала Аника практически сразу. Конан выругался тихонько, но витиевато и очень зло.

Грыши сидели рядком на краю лужи. Не умывались, не скалились, не скреблись. Молчали. Один за другим из темноты выходили новые и новые, садились скученно и тесно. Когда собралась уже дюжина, Валь поднял руку и крутанул мизинцем и большим пальцем против часовой стрелки.

Не рискуем. Отходим.

— Сразу бы и... — буркнул было Конан, но Валь скосил глаза так свирепо, как только умел. Повторил сигнал: назад. Где-то отчаянно вопили и громыхали мусорными баками, ещё дальше истошно визжал кто-то, кого неуклюже брали в оборот не то грабители, не то стражи правопорядка. В мифической ночной тиши пятились медленно, глядя недобрыми пристальными взглядами. Обнажали оружие — не для промысла, для дела. Саблю, кортики, палаш.

Грыши зашевелились. Сперва казалось, что по ряду хористов в соборе пробежался слушок, а может, скверный душок умятой с вечера капусты. Потом движение сидящих столбиками тушек сделалось одновременным: наклонили головы влево, приподняли правые лапы.

— Ой, вэй, — тихо пробормотал Конан, полуоборачиваясь к Валю. Усики верзилы торчали дыбом. — Ой, я хотел сказать, Валь... Передумал я. Уходим, а?

Грыши, тесный сплочённый хор, приподнялись, слегка наклонив туловища вперёд, головы вытянуты одинаковым образом, левые передние лапки выброшены вперёд под пугающе идентичным углом. Валь заученным движением прикрылся клинком, уже не топая, не крадучись — скользя, будто собирался рубиться с другим человеком — насмерть.

Аника не позволила прикрыть себя, недоверчиво хмурясь, поигрывала саблей, косясь то на Валя, то на грышей. Конан попеременно перехватывал кортики то прямым, то обратным хватом, вряд ли осознавая, чем занят. На покатом лбу крупными каплями сверкал пот. Зубы стиснул, аж желваки на щеках побелели... и шагал нетвёрдо, с опаской, нащупывая ногами каждый следующий булыжник мостовой.

— Дошли, — сказал Конан, упершись спиной в дощатую стенку кареты. — Дальше что?

Валь набрал воздуха, начиная командовать, но инициатива уже была упущена; не исключено, что у них её не было с самого начала охоты.

Лапки грышей чудовищно одинаковым движением метнулись к топорщащемуся на грудных клетках меху, полоснули когтями, разрывая шубки, кожу и мышцы, распороли брюшка. Аника вскрикнула гадливо и пронзительно — даже подпрыгнув на месте. Валь выругался и замер, а потом попытался забросить Анику внутрь кареты.

Девчонка упёрлась и шипела гневно и гордо, впившись взглядом во что-то, с хрустом и почти человеческими стонами и вздохами продолжавшееся за спиной Валя.

— Сию секунду! — вспылил он, кривясь от ярости и смутного предчувствия беды. — Уходим!

— Курва, — сказал вдруг Конан, показавшись из кареты, да так и окоченев на ступеньках.

Валь развернулся, будто по лицу хлестнули вонючей и душной влажной тряпкой.

Грыши, выпотрошив себя, доставали маточники, болезненно надутые, пульсирующие от заключённого выращенного груза. Мордочки грызунов не умели улыбаться... тем не менее, ощущение, что звери ухмыляются, не ослабевало. Ухмыляются — и связывают, скручивают воедино окровавленные скользкие внутренности, постепенно превращаясь в гротескную уродливую куклу.

— Япет, — каркнул Валь. — Ходу, Япет. Ходу!

Они с Аникой запрыгнули на подножку кареты дружно и ловко — а потом что-то прокатилось, расплескав воду в луже прозрачными крыльями, кошмарным неровным колесом. Япет вскрикнул — и сиганул с козел за миг до удара, от которого сиденье возницы сорвало с крепления и швырнуло через всю площадь. Аника вскарабкалась на крышу кареты и устремилась, опираясь на свободную руку, вперёд. Валь же соскочил на камни, развернулся широко и мощно, и чуть не срубил Конана, пятящегося вдоль левого борта.

Склизкое щупальце, покрытое мехом и кишками, сложенное из грышаков, вылетело с правого борта, а под ним катился кубарем Япет, истошно рыча проклятия. В руках у здоровяка не было обожаемого двулезвийного топора, а лицо заливала кровь.

Валь завопил, занёс палаш — и стал рубить в мелкие клочья, забыв и про охоту, и про график, и про трофеи. Походило на то, что светит им разве что подороже продать жизнь; так что уж пенять...

Четвёрка подскакивала поочерёдно, рубила, уклонялась, лягалась ногами и отталкивала оказавшиеся поблизости когти и пасти почём зря. Кошмарная тварь всё никак не могла приноровиться к отсутствию баланса, — и только поэтому они всё ещё могли срубать какие-то отростки и фрагменты; но каждый понимал, что громадина изначально не могла, не должна была существовать и действовать — и остановить её клинками получится навряд ли.

Япет сумел подняться на ноги, утёр с морды кровь, заревел бранно и хитроумным движением высвободил укреплённый под каретой фламберг. В два удара сметя ближайшие конечности монстра, двинулся дальше, кроша и обрубая.

Валю удалось качественно рубануть раза три, потом клинок застрял и высвободить палаш удалось чудом, едва не оставив на мостовой собственные кишки.

Конан размахивал кортиками, отчаянно вопя, причём хоть какой-то эффект, походило на то, имели одни лишь вопли.

А потом чудовище покачнулось, упало, уже не сумев увернуться от жутких ударов, завыло на десяток разных голосов... и замерло.

— Фу, — сказал Япет, отдуваясь, и опёрся о фламберг — в основном, чтобы не упасть.

— Божтымо, — выдохнул Конан, мотая головой. — Бо-о-ожтымо...

Валь только вздохнул. И тут с крыши кареты хрупким и ломким голосом заговорила Аника.

— Парни... Ой, парни, смотрите, это же... Это же она, да?

Насторожившись, Валь тяжёлым шагом пошёл к упряжке, нервно пляшущей на месте.

Аника свалилась на него сверху, всё ещё с намотанными на руку вожжами. Звериным пируэтом он вывернулся, в последний миг подхватив неожиданно тяжёлое, скользкое и неудобное тело на руки.

— Видел? — тоненьким звоном спросила Аника. — Ты её... видел?

Валь кивнул. Держа миниатюрную девчонку так крепко и надёжно, как мог, он смотрел, стиснув зубы и сомневаясь, что выдавит хотя бы звук, хоть полсловечка.

Чуть ниже солнечного сплетения и левее середины живота из Аники торчало глубоко вонзившееся щупальце, пульсирующее несколькими кожистыми мешками маточников сразу.

— Ну мать, — тихо сказал подошедший Конан. — Ну, значит, поохотились, да?

 

***

Свёрток с инструментами Маркиз с грохотом свалил на замызганный деревянный станок.

— Как и говорил: любые инструменты. Тем более — для тебя, Валь... и для сестрички Аники!

Маркиз нервно облизнулся, пританцовывая и даже не сознавая этого. Когда переговоры зашли в тупик, Аника просто распахнула тяжёлый чабаний плащ и коснулась лица Маркиза краешком раздувшегося, пульсирующего удава, растущего из раны. Япет едва поспел подхватить шарахнувшегося контрабандиста, удержав от падения затылком на грубо склёпанный стальной сейф. Конан по-дружески помог заткнуться, загнать визг вглубь и не выдать ни себя, ни дудочников.

Валь же повторял, скучный, как скорняцкий нож: это же Аника, ты же с ней со школы дружишь, мы всё те же, с кем ты пил всю молодость, постыдись; мы всё те же, кто прибил язык Сволочонка Дика к двери ратуши, поостерегись; мы всё те же, кто приволок тебе, курвин сын, торбу с островитянскими банкнотами, поимей же совесть.

Кто знает, что именно возымело действие. Не исключено, что как раз обещание Аники заразить и Маркиза: что будет мне, трусливый ты барсучий потрох, то и тебе.

Не исключено, что — память о славных школьных деньках.

Никогда не знаешь наверняка.

Валь немедленно занялся инструментами, старательно припоминая курс медицины. Учёбу он так и бросил на половине пути — когда обыкновенная плюс-кровь из завершённого на Заводе костного мозга запросто вытащила с того света пациента с лейкемией, запущенной настолько, что от него отступился даже идол и кумир Валериана Шефрана — профессор Афанасиев... учёбу бросил, а вот навыки здорово выручали дудочников в работе.

— Да, — сказал Валь, откладывая хитроумные лезвия, иглы, коробчонки. Судя по качественной кости, пошедшей на рукоятки, кто-то в городе приворовывал в госпиталях Верхнего Района. Или попросту обчистил жильё кого-то из докторов. Тем лучше для них, тем лучше для Аники.

— Да.

Маркиз надувался, как павлин, с каждым коротеньким словечком. Валь знал, что обязан поощрить заносчивого контрабандиста. Потому что одними инструментами они могли уже и не обойтись.

— Да.

Пройдясь по подсобке вразвалочку, Япет приобнял Анику, дружески ткнул кончиком толстого жёсткого пальца в нос. Девчонка встрепенулась, дурашливо пихнулась локтем. Зашептала что-то, явно неприличное, но смешное. Япет хохотнул — негромко, но гулко.

Конан оставался неподалёку. Маячил за спиной Маркиза с кортиком в руке. Рассеянно улыбался в пространство, не отрывая от хозяина мастерской сонного, расфокусированного взгляда. Грышонок, пригвождённый к дальней стене броском второго кортика сонного Конана, уже перестал трепыхаться.

— Порядок, — подытожил Валь. — Инструменты хорошие, не дрянь кустарная. Молодец, Маркиз! Молодчина!

И подошёл поближе. Поджал губы, поморгал, прикидывая, что и как надо сказать сейчас, а что лучше бы не говорить.

— Нету, — сказал Маркиз испуганно. — Нету, Валь! Ни у кого сейчас нету! По тому списку, который ты дал... я могу дать тебе выращенное ухо, это у меня ещё осталось, есть с полдесятка рук, есть увеличенные мудя... и всё!

Валь положил руку на плечо Маркизу — и остро, невыносимо болезненно ощутил мгновение, когда тот сломался. Сука, подумал отстранённо, что за хреновая штука — жизнь. Вот уж с Маркизом ссориться никогда не планировал, а обижать... а обижать тем более.

Одноклассник Валя заплакал, наверняка не замечая того. В несчётный раз Валь задумался, что ж за репутацию имеют в городе дудочники, если их боятся настоящие преступники. Что ж за репутация, получается, сопутствует ему, Валю, лично?!

Но даже это сейчас было неважным.

Маркиз заплакал — но к названным прежде органам добавил только один: собственное сердце, уже лет пять как пересаженное. Сердце, предупредил он, дефектное: то и дело сбивается с ритма при виде убогих и обездоленных. Заставляет наступить на горло своему интересу, идти и помогать чьим-то осиротевшим выплодкам...

— Берите, — с несчастным видом сказал Маркиз. — Всё равно не отстанете. Берите!!! Что это за жизнь — с таким сердцем...

— Нужная жизнь, — сказала вдруг Аника, слезая с письменного стола. — Нужная. — Тряхнув с каждым часом меняющими оттенок волосами, глянула на Валя: — Не врёт же?

Валь мотнул головой.

— Говорят, какая-то кампания борьбы с чёрным рынком и контрабандой, понимаете? — уже живее загомонил Маркиз. — Говорят, войны ждут или чего-то такого... Из самой столицы вести привезены...

Это славно, думал Валь, глядя на всех скопом и ни на кого в отдельности. Это славно; но Аника не выживет, если просто вырезать и зашить; маточники запитываются от печени и репродуктивных органов.

Маркиз подхватил Валя под локоток и деликатно отвёл в сторону, подальше от ушей. Приблизил губы к уху дудочника.

— А почему ты не попросишь Леандра, Валь? Ты не думай, он... он очень даже... полезный парень. Честный служака, понимаешь, но... но полезный. Ты же его кузен, неужели же откажет?

Валь посмотрел на Маркиза долгим тяжёлым взглядом.

— По рукам, — сказал хриплым низким голосом. — По рукам.

Дико не хотел в ближайшие пару сотен жизней видеть двуличного курву-кузена, боялся не выдержать, плюнуть в лицо или порезать себе вены. Или вопить на всю улицу: почему ты вытащил только меня, ублюдок?! Почему ты не помог моим товарищам?! Они ведь умерли тогда все, ты это понимаешь?!

Вот только Аника была здесь, Анику ещё можно было спасти — и если для этого тоже понадобится Леандр...

Придётся просить.

На выходе из мастерской Маркиза почти все дудочники различили укрывшихся в тени грышей. Сразу троих. Молчаливых. Угрюмых. Осторожных.

Все, кроме Аники.

Промолчали все. Грыши могли подождать.

 

***

Птица, выковылявшая на середину ровной, выскобленной до блеска гранитной плиты, определённо состояла в неясном и тревожном родстве с голубями. О том свидетельствовало плотное лётное оперение, аккуратно уложенное на крыльях и грудке, характерный нарост в основании клюва — и воркующий голос.

Вот только голубиные предки изрядно накуролесили в прошлом — стоило глянуть на полный клюв акульих зубов и вершковые когти на лапах, и сомнений не оставалось.

Птица сонно и забавно подёргивала головой. Дойдя до каменного алтаря, замерла, напряжённо прислушиваясь к чему-то, затем вспорхнула. Коротко гортанно курлыкнула с отчётливой радостью.

Влажно хрупнуло, и своды собора сотряс громогласный вопль, прерывающийся лишь на время быстрых жадных рывков. Голубь Преисподней потрошил проигравшегося в последнюю лотерею ловко и стремительно. До пульсирующей лиловой печени добрался в считанные мгновения. Поколебался, расправив крылья и пышный декоративный хвост.

Авгур скользнул на площадку настолько бесшумно и молниеносно, ударил так точно и экономно, что птица не успела даже осознать, что ей не суждено полакомиться потрохами, предназначенными к гаданию о воле богов.

Даже нанизанный на узкую жёсткую шпагу, голубь некоторое время извивался, выворачивая шею и пытаясь добраться до священника. Потом затих и безвольно обмяк.

— Смотри, — подтолкнул кузена Леандр, неотрывно наблюдавший жертвоприношение. — Очень неплохой знак. Очень, очень неплохой!

Даже не пытаясь скрыть равнодушие, Валь сговорчиво кивнул. Обе руки в плотных перчатках крепко держали широкий тиснёный пояс.

Семья упорно игнорировала взгляды Валя на религию, отношения с богами — как и выбранное им ремесло, собственно. Престарелый слепой отец с упорством покупал билеты последней лотереи, надеясь получить новенькие заводские глаза (хотя спросить бы его, на кой добропорядочному прихожанину глаза, закалённые на Заводе)... Покупал, чтобы Валь, тягостно вздыхая, выкупал жребий сразу же поутру, — и тем не менее, считал родительским долгом поучать нерадивого в служении Высшим сына. Мать ещё не настолько отошла от семейного дела, постоянно являлась домой с руками, волосами и бровями, усыпанными дюжиной видов пыльцы; Валю постоянно чудилось, что ей можно рассказать о том, зачем надо ловить грышей по помойкам и клоакам, катакомбам и некрополям города... зачем, разумеется, промышлять этим понадобилось конкретно ему.

— Это тем более славно, — не обескуражившись, Леандр улыбался, постукивая пальцами ритм простенького огнепоклоннического гимна, — что ты определённо наделал шороху в заготовительном цеху.

— Не один я, — спокойно поправил Валь, наблюдая, как авгур скупыми профессиональными движениями, не скрывающими подчёркнутую, экзальтированную страсть, препарирует тельце храмового голубя, — Да и не такая уж это заслуга... Всё же есть в отчёте, — священник как раз демонстрировал особенности анатомии и конституции жертвы, значимые для прогнозирования будущего. Некоторые нескрываемо примечательные моменты авгур описывал в ёмких, ритмичных фразах.

Цены бы ему не было на охоте, подумал Валь, дудочник же прирождённый. Но вслух не сказал больше ничего.

— Твоя команда, брат, — поморщился Леандр. — Без человека из Старой Семьи что бы значили плебеи... Твоя, твоя, не скромничай.

Валь скупо улыбнулся, повторяя про себя: он тебе нужен, нужен, нужен... да если бы мне, прорвалась отчётливая мысль. Хуже: он нужен Анике, так что — молчок.

Суровые послушники обошли толпу верующих, непреклонно сообщая, что дальнейшее предсказание будет осуществляться только в присутствии миропомазанных прихожан. Остальным — с искренней благодарностью, конечно же, — предлагали продолжить молитвы и приношения в наружной галерее Собора города Турмалин.

Валь направился к выходу, уже твёрдо зная, что Леандр, миропомазанный Леандр сегодня пойдёт следом. Авгур тем временем приступил к открытому животу проигравшегося в лотерею. Крики возобновились.

Леандр остановил Валя недалеко от входа во внутренний зал собора. Поглядел в сторону двери с отчётливым разочарованием. Дело важнее, подумал Валь, не подавая виду, что изучает кузена. Дело, очевидно, и впрямь оказалось важнее. Леандр прокашлялся.

— Можешь напомнить, сколько вы привезли утром?

Это-то несложно.

— Двадцать четыре полных не ниже третьего сорта, семь частичных или полных размера сам-четыре, и вроде бы с полдесятка фрагментарных. Причины и условия я также отобразил.

— Восемнадцать, — укоризненно сообщил Леандр. — Восемнадцать разных фрагментарных! Завод обычно неохотно берёт обломки... — «Врёшь.» — Однако в таком количестве... решено было пойти вам навстречу, одобрить и оценить инициативу.

— Мы... — Валь вздохнул. — Я лично признателен и польщён. Позволь, коль скоро мы говорим, уточнить: одобрение... будет иметь определённый вид, или?..

— Ты говорил, что кое-что хотел бы попросить, — пауза. — У Администрации Завода.

Говори уж, подумал Валь, не мигая и почти не дыша. Только ради этого он торчал всё утро в храме: ради возможности попросить позволения им, дудочникам, купить несколько органов, выпущенных на Заводе. К тому же — поскорее; Аника держалась, разумеется, но... Если бы ты знал, какую просьбу я назову, кузен, подумал Валь угрюмо. Если бы... сон бы потерял!

— Сможешь попросить. Но прежде... прежде чем попросишь, скажу вот что. Мне велено сообщить, что Администрация надеется на ваше согласие сделать кое-какие пробы, тесты... у всей команды. Знак доброй воли, понимаешь?

Валь опустил голову.

— Не хотелось бы никого разочаровывать... и отнимать время. Там был стихийно собравшийся композит. Мы его ухайдакали. Вот и всё. Простое везение.

Вульгар, торопливо и горячечно прикидывал Валь, что это ещё за новости — анализы? Придётся придумать, как, от греха подальше, оградить от них Анику... вот именно: придётся. Это вам не сорокаглавого грышака бить! Справлюсь. Обязан справиться!

— Ну да, ну да, — Леандр покачал головой, скривился. — Я ведь и не говорю, что понимаю, верно? Впрочем... Сдать пробы — это разве так много?

— Не все любят уколы, — вежливо усмехнулся Валь. — Не все любят докторов. Тем более, мало кто обожает слоняться по госпиталю.

— Полагаю, ты мог бы просто сделать заборы сам, — подумав, состроил решительную мину Леандр. — Навыки имеешь. Инструменты выдадут.

Воздух вдруг показался загустевшим до звона. Валь замер, осторожно огляделся по сторонам. Мельком заметил упитанного грыша, кравшегося вдоль галереи. Но грышь, конечно же, мог подождать. Отчётливо складывалось ощущение, что именно сейчас — решается всё. Не просто шанс выцарапать Анику у беды. Много, много большее. Как бы не сами жизни, с трудом переводя дыхание, решил Валь.

— Никогда раньше никаких анализов... Мне надо что-то ещё знать о грышах?

— Не знаю, братец, не знаю, — заспешил Леандр. — Говорят, что-то им такое померещилось в анализах последней партии заготовок. Что именно, кому, как — не представляю. Как бы там ни было, согласитесь вы или откажетесь, твою просьбу рассмотрят.

Крепко вас прижало, подумал Валь. Надо бы было испугаться, но совершенно неясно было — не поздно ли.

— Так слухи...

— Слухи — они слухи и есть! — громко сообщил Леандр, яростно глядя прямо в глаза Валю. Правая рука кузена тем временем растопырила пять пальцев, тряхнула ими — и сжала все, кроме мизинца. Говнюк, подумал Валь, чуть бледнея; мизинец, подумаешь... Ну да, из всех бригад дудочников именно их команда была самой малочисленной — но ведь и мобильной. Очнись, сказал кто-то встревоженный и замёрзший в глубине сознания, некогда. Потом, потом повозмущаешься.

— Безусловно! Буду рад помочь, — кивнул Валь решительно. — Только скажите, куда и когда явиться... а у остальных я могу сделать забор лично — или уж тогда подъедем, куда позовут.

— Да, собственно, карета уже подана, — с довольным блеском в глазах Леандр приобнял Валя и указал, куда смотреть. — Но мы же не спешим. Сообщи мне твою просьбу.

Ну, держись, подумал Валь, остро ощущая, как не хватает на боку ножен с палашом. И уже сам не до конца соображал, кому предназначена эта мысль. Потом повернулся к Леандру и твёрдо, уверенно взял кузена за предплечье.

— Мне нужно купить несколько органов на Заводе. Не для перепродажи — готов подписать любые гарантии, — но необходимо... и достаточно быстро.

— Глаза, — без улыбки и без вопроса сказал Леандр, с виду нимало не озадаченный.

— Глаза, — холодно подтвердил Валь. — И кое-что ещё.

— Три штуки, — усмехнулся Леандр, кивая чему-то, чего Валь не понимал. — Кажется, я отчасти разгадал природу вашего успеха, кузен... Я понимаю так, что каждый из команды хочет получить определённый орган для себя — в смысле, для кого-то из родни? Как ты — для дяди Ореста?

Валь слегка расслабился, однако сделал вид, что — наоборот. Дёрнул щекой.

— Всё так.

— Тогда, наверное... — Леандр расплылся в довольной — облегчённой отчасти — улыбочке. — А почему бы и не найтись возможности, верно?

Карета дожидалась их у края гравийной дорожки, приятно хрустевшей под подошвами. Валь шагал, легко и едко парируя какие-то семейные шутки. Почти спокойный, почти уверенный. Почти настоящий.

Надеясь, что только что выиграл первую партию, а не продул.

 

***

За окошком спешили, презрев правила дорожного движения и законы метеорологии, неистовый ливень и экипажи евгеников. Обученные мастера торопились к разведанным местам гнездования и скопления грышей — сеять зародыши того, что много позже станут собирать дудочники. Спешка чувствовалась даже отсюда. Колёса визжали по мокрому булыжнику, кони всхрапывали, возницы вопили так, что двумя районами дальше запросто разбирался акцент и диалект бранившегося...

Валь вздохнул и налёг на край стола, безотрывно глядя в глаза Человеку с Завода. Аккуратно причёсанные пегие от седины волосы, подстриженные усики, блёклые брови, голубые глаза. Строгий безукоризненно отглаженный костюм и внушительного вида тощий портфель.

Наверняка нет, подумал Валь. Наверняка, не настоящий, прав наш Япет. Почти сто процентов не настоящий. Никто не пошлёт настоящего чинушу с Завода на встречу с дудочниками, сколько угодно трудолюбивыми или везучими. Никто не рискнёт такими важными пташками.

А какой у нас выбор, спросил тогда Конан, поддерживая вспотевшую голову Аники. Есть он у нас вообще?

— Простите?

— Я сказал: почему бы и нет? — чиновник невозмутимо пригубил кофе, точно так же, как и все посетители кофейни, разглядывая суету на площади. — Никаких запрещённых параметров у запрошенных вами имплантов нет. По большому счёту, весь Завод работает ради блага горожан, не так ли?

Конечно, да. Но! Скольких обитателей города, если на то пошло, Завод считает возможным причислять к горожанам? Шут с ними, неуверенно подумал Валь. Шут с ними со всеми, горожанами и обывателями, гостями, проезжающими, приезжей рабочей силой... неужели — вышло? Облегчение, казалось, могло бы сбить с ног. Хотелось засмеяться или пуститься в пляс.

— Более того, — чиновник не отворачивался от окна. — Намного более. Каждый член бригады получит пропуск и позволение на закупку органов — напоминаю, исключительно гражданского, цивильного предназначения! — регулярно, без этого предварительного согласования. Как вы на это смотрите?

Валь сглотнул. Теперь бесстрастный взгляд упёрся ему в лицо, действуя не хуже анестезии. Нельзя было даже подумать лишнего. Одно неверное движение мышц лица — в этом все дудочники соглашались единодушно — и можно уже не ломаться, всё понятно, всё известно.

— С осторожностью, — вежливо сказал Валь, надеясь, что нашёл уместное слово. — Просто...

— Раньше такого и впрямь не делали. Почти никогда. — Человек с Завода кивнул, развёл руками. — Но ведь, во-первых, кому угодно подобную возможность не предоставишь: нам не с руки спекуляции на перепродаже нашей продукции, да и вывоз из республики тоже требуется предотвратить категорически. Во-вторых, никто же и никогда не просил, не поверите! Я имею в виду, конечно, из проверенных сотрудников, трудящихся на благо Завода.

Ничего не отменяется, решил Валь в этот момент. Работаем. Ох, работаем...

Взять в заложники Человека с Завода, подумать только! Надежда лишь на то, что подобное никому не придёт в голову... и с ним не заявилось полквартала замаскированной охраны. Да. А ещё — что сам будущий пленник знает про Завод достаточно, чтобы им проникнуть вовнутрь и выкрасть нужные Анике органы.

Не говоря уж о шансах удрать и не позволить изловить себя в дальнейшем...

Аника как раз в этот момент закричала в карете; теперь Валь тоже это чувствовал, как раньше — Конан, а самым первым — Япет. Ощущал, не будучи уверен, не сулит ли им подобная штука перспективу закончить, как те грышаки.

Теряем время, скупо подумалось Валю.

— Всего лишь одна просьба, — Человек постукивал пальцами по столешнице, ожидая вторую порцию десерта. — Всего одна, к тому же не такая и большая. Соответствующая роду вашей деятельности.

Может, соответствующая, уже веселее подумалось Валю; может — не особенно. Вот только сам факт просьбы означала, что их, вполне может быть, и не пытаются провести на мякине. Он кивнул, внимательно глядя на Человека с Завода.

Послушаем, непременно послушаем.

— В общих чертах — и, разумеется, заручившись вашим словом сохранять всё в секрете, — в городе появился мутант. Нечто, значительно крупнее обыкновенного грыша, значительно опаснее... и хитрее. Однако — точно такой же маточник, носитель эмбриональных органов.

Человек допил кофе, отставил чашку и промакнул губы салфеткой.

— Ваша команда уже встречалась с одной из разновидностей накладок евгеников, верно? Не стану долго рассказывать, сколь опасными они могут быть. В данном конкретном случае, добавлю, мутант — не просто более крупный и развитой зверь.

Помолчав, чиновник мрачно посмотрел на Валя, вдруг сделавшись неотличимым от обыкновенного клерка, конторского крючка, уставшего и от работы, и от постоянных накладок, и от города в целом. Не настоящий, холодея, подумал Валь; но это уже ни фигушечки не изменит.

— Искомый мутант — человек, — чинуша махнул рукой и откинулся на спинку дивана. — И это не очередная дурная легенда с улицы. Прежде такого не было, теперь вот есть: человек, в котором растут заготовки органов для Завода. Глупая и злая сказка.

Теперь уже он навис над краем стола, наклонясь к Валю.

— Действительность, однако, не менее зла. Мутант опасен и наверняка крайне изворотлив. Единственная надежда для вашей команды — то, что органы вызревают, растут; и тем самым, уравнивают шансы.

— Д-да-а-а... — протянул Валь.

— Цена высока, всё верно. Но ведь кто, если не вы? Долг дудочника — своевременно изымать созревшие органы, не позволяя городу пасть в хаос неконтролируемых трансплантаций и трансмутаций. Это, говоря без вычурности, ваша работа, верно?

Валь кивнул, в сотый раз проигрывая в уме партитуру предстоящей охоты.

— Вы наверняка хотели бы упрекнуть руководство Завода в стремлении рискнуть вашими жизнями... Имеете право. Но вы обязаны учитывать, что до вашей недавней урожайной охоты никто не предполагал, что одной бригаде, да еще такой немногочисленной, удастся локализовать такое создание, как на площади Трезубца. У вас может получиться, отчего нет? А с учетом вашей просьбы дирекция считает обмен равноценным.

— Приказ принят, — Валь не отвёл взгляд. Человек с Завода резко, механически чётко встал, рассчитался за заказанное, вышел, не оглянувшись на Валя.

А Валь двинулся следом. По дороге подхватил свёрток, загодя поставленный в углу. Задел виском мелодично забренчавшие металлические трубочки. Успел заметить, как Человек сворачивает за угол. Кинулся следом, следя за тем, чтобы не бежать, не торопиться... не привлекать внимания.

Догнал у устья тесного закоулка. Окликнул. Не стал кичиться, заявляя, что они — дудочники, а не грыши. Не захотел выведывать, как много известно дирекции.

— Ещё один вопрос, — попросил смиренно и со страхом в голосе. — Всего один.

Человек с Завода развернулся. В голубых глазах появилась тень... недоумения? Веселья?

— Вам ведь известно, где находятся склады Завода с готовыми органами?

По плану Валь должен был предложить Человеку с Завода — особенно если явится не настоящий чиновник, а просто мелкая сошка, — взятку в обмен за возможность найти нужные органы. Япет, бесшумно подобравшийся к Человеку со спины, да и Конан, свесившийся с пожарной лестницы, служили подстраховкой.

Таков был план. Как положено планам, его исполнение закончилось на краю листа, куда Валь его записал.

Человек с Завода не ответил на вопрос. Он ударил.

Из ладони протянулся узловатый костяной шип, едва не пробивший Валю глаз, а то и весь череп... но палаш уже покинул свёрток, а ножны Валь решил не брать. С хрустом кость отлетела в сторону, а Человек уже бил снова!

Валь отлетел назад, получив ногой. Попав прошлым летом под удар лошадиного копыта, он и то чувствовал себя лучше.

Человек шагнул вперёд, занося оба кулака, из которых вылезали шипы и крючья, и иглы, и...

Япет подсёк обе ноги, так что Человек с Завода вдруг оказался стоящим на обрубках. Значительно ближе к лицу и шее пытавшегося встать Валя.

— Ненастоящий, — прохрипел дудочник, заслоняясь палашом. — Просто убийца.

Второй раз рубануть двуручным мечом Япет не успел: искалеченный заводской ударил за спину, отшвырнув здоровяка в глубь переулка. И тут за спиной чиновника появилась гротескная долговязая тень с чужим двулезвийным топором над головой.

 

...Валь открыл дверь кареты, посмотрел в глаза Аники, лежавшей прямо на дне. Держась за бок, бросил ей в руки голову. Аника поймала, возмущённо поглядев на командира. Не успела спросить, как голова застонала и завращала глазами.

— Присмотри за ним, сестричка, — попросил Валь.

— Да что... что случилось?

Валь широко улыбнулся и потрепал Анику по покрытой ледяной испариной щеке.

— Оказывается, настоящие на переговоры ходят тоже.

 

***

Конан жевал куцую спичку, перекидывая из одного уголка рта в другой. Жребий упёртому задире выпал — дежурить в карете с Аникой, не выпуская из рук магазинного арбалета. Но обычно суеверный северянин спорил ровно столько, чтобы сдался не только Валь, но даже обе лошади в упряжке.

Вот теперь именно Япет, огромный, с лицом, похожим на печёную репу, восседал в тени кареты так, чтобы не быть замеченным случайным часовым. Ждал сигнала — или шумихи; как повезёт. Допрос головы, отделённой от тела, даже если этого голова Человека с Завода, — хлопотная и ненадёжная штука. Мало чем можно голову припугнуть, а самые изощрённые пытки относительно испытуемого не сильно отличаются от набора дружеских приветствий школяра из второго класса. Щипнуть, выкрутить, укусить, уколоть...

И уповать на здравый смысл гордых останков, с самого начала поставленных перед выбором: быть выброшенными там, откуда рано или поздно доберутся до невидимых трубок, которые тянутся из затылков каждого настоящего Представителя Завода, — или быть брошенными в печь.

Наружные стены Завода, ограждающие третью очередь строительства, тянулись на лиги и лиги. Упершись в кварталы зажиточных горожан, дирекция оставила попытки поглотить всю площадь Турмалина разом. Однако со стороны Верхнедола, вверх по грязной обмелевшей Сухотке, заводские стены служили одновременно и границей города ещё со времён основания Завода. Туда, в Верхнедол, и потянулись морги и морги заводской земли, поглощая крестьянские фермы и хутора.

Обратной стороной вольготности непомерно разросшейся территории был сравнительно вольный допуск внутрь заводских стен третьего кольца.

Заводские ворота распахнулись, оказавшись обманкой, скрывавшей вторые, запертые по ночному времени. На этих красовались уши и глаза — множество ушей и глаз. Ну, сделал условный жест Валь, понеслась.

— Пакинди аргентиано, — сказал вслух и невесть с чего ощутил бегущую между лопаток капельку пота. Ну же, ну же...

Ворота распахнулись. Валь и Конан двинулись через открывшийся двор влево, в сторону ещё одной проходной. Не глазели — в конце концов, двор мало чем отличался от сырьевых дворов, куда привозили пойманных грышей или добытые маточники. Не выдавали себя, шагая в меру развязно, однако в хорошем темпе, избегая упрёков в лени и саботаже.

— Пароль, — сказал огромный увалень-гекатонхейр с несколькими десятками гибких мускулистых рук, сидевший у калитки возле второй проходной. Валь повторил. Великан кивнул, указав сразу дюжиной рук: туда, мол. Проваливайте.

Склады находились в длинном дворе сразу за второй проходной. Их счастье было, сказала, мигая невпопад и аритмично, голова Человека с Завода, что им надо какую-то лютую чепуху, нимало не запрещённую для гражданских. Настоящий товар, товар для военных и жандармов, находится дальше. И охраняется... словом, просто охраняется.

Улыбочка отрубленной башки в этот момент испугала даже чёрствого и храброго Япета.

Замка действительно не было, дверь насторожила лошадиное мохнатое ухо и тут же услужливо распахнулась, повинуясь паролю.

Искать пришлось недолго. Валь быстро проверил ящички, убедившись, что внешне там именно печень, набор почек, сердце — и матка с яичниками. Так, подумал он, теперь бы ещё вернуться.

Рёв сирены раздался именно в эту минуту.

— Курва, — тихо проворчал Конан над головой Валя. — Спалились, да?

— Нет, — спокойно сказал Валь. — Голову уже нашли. Уходим.

Уже у двери склада им встретились трое охранников — обыкновенных с виду. Валь развалил напополам первого, рубанул крест-накрест второго... оглянулся в пору, чтобы выручить Конана, перерезавшего было глотку третьему. Только вот глотка выпустила уйму игольчатых зубов, впившихся в клинок кортика и намертво заклинивших. А руки охранника вывернулись в локтях и пытались нашарить горло Конана.

— Кур-р... — просипел Конан, высвободив оружие. — Что это ещё... сзади!

Разваленный пополам охранник поднимался, помогая себе руками.

— Как те самые грыши с порта, Валь... — сказал вдруг Конан. — Грыши, которые послипались, помнишь, ну... и эти... ты понял?!

Охранник свалился снова, тут же заново принялся вставать, теперь уже пользуясь и руками второго. Тонкие стяжки протягивались между кровоточащими комьями, приращивая их как попало.

Дудочники побежали, гулко шлёпая сапогами в бетонированную поверхность двора.

Гекатонхейр выскочил будто из ниоткуда. Закричал, требуя пароля на выход, срочно пароля на выход, а то он задержит их...

Конан прыжком оказался на груди у сторукого, заржал зловеще и вонзил оба кортика в глазницы быстрее, чем ухватившиеся за него бесчисленные руки успели отбросить нападавшего. Гекатонхейр замер, вытянувшись от внезапной боли. Застонал. Содрогнулся.

И агонизирующим спазмом разорвал Конана на дюжину кусков разом.

Валь заорал — и бросился прочь, чудом проскочив в затворяющиеся ворота.

Япет уже оперся на облучок, пуская болт за болтом. Кто-то вопил, визжал и со стуком валился наземь. Валь мчался так, как не бегал никогда в жизни.

Почти добежал, когда чья-то ответная стрела — огромная, в косую сажень длиною, — сшибла Япета с ног, отбросив от кареты. Валь забросил рюкзак с ящичками вовнутрь кареты и кинулся к другу.

В стенку кареты били новые и новые стрелы, пока ещё — не способные пробить укреплённый, рассчитанный на дружную атаку грышей, борт.

— Сейчас, — проворчал Валь. — Не сдувайся тут мне. Сейчас помогу.

Япет насмешливо поглядел вверх, в лицо Валю. Промолчал, стремительно бледнея. Валь принялся кромсать куртку и рубашку ножом. Верзила-дудочник скривился:

— Почти убежал, да, Валь?

Валь кивнул, лихорадочно разрезая одежду, добрался до бледной липкой от пота и потёков крови кожи. Опустил руки. Выругался крайне нечестиво и безобразно. Взъерошил щетинистые волосы на загривке друга.

— Такая уж жизнь, — прохрипел Япет. Тускло улыбнулся: — И её конец.

 

***

— Эй!

Валь оглянулся. Ещё один гекатонхейр, заслонявший собою чуть не треть пейзажа, приблизился настолько незаметно, что оставалось удивляться чему-то одному: насколько глубоко они с Аникой ушли в горе; или же — насколько сильно недооценили возможности подобных махин.

— Что? — вежливо спросил Валь, не пряча окровавленный палаш. — Что вы хотели?

— Пароль. На случай. — Гекатонхейр подвигал низким морщинистым лбом. — Тревоги.

Валь напрягся, потом вспомнил — и спокойно выговорил подсказанное Человеком с Завода. Гекатонхейр кивнул, отступил на шаг, поглядел на реющих крылатых тварей. Кивнул снова, заставив Валя насторожиться. И ещё раз.

— Не так, — сказал сторукий без сожаления. — Не так. Повторить.

Валь повторил... одновременно рубанув палашом. Одна из рук, змеёй выстрелившая навстречу клинку, упала наземь, где продолжала извиваться. Великан и дудочник задумчиво посмотрели на залитые кровью Япета камни.

— Нарушитель? — спросил сторукий, ударив сразу тремя руками. Валь парировал два удара палашом и увернулся от третьего.

— Нарушитель, — сказал гекатонхейр довольным голосом. — Я так и думал.

И ударил снова. Только в этот раз ещё и ножом; не исключено, что и не одним. Валь стремительно парировал удар палашом, тут же взмахнул в обратную сторону... Сторукий же хлестнул с четырёх сторон сразу.

— Гад, — трескучим тонким голосом сказал Валь, держа в руках собственные кишки. — Гад!

Гекатонхейр отступил на шаг, длинные гибкие руки вновь собирались в пучки, готовясь бить наповал. Где-то за частоколом локтей, кистей и пальцев мелькнула садистская ухмылочка недоумка.

Валь упал на колени. Едва понимая, что видит, тупо глядел на палаш, не рискуя бросить ношу и взяться за рукоять.

Почти, подумал он. Вот и вся моя жизнь так — почти: почти сын, почти верующий, почти врач, почти гордец, почти жених. Ну разве что дудочник — настоящий. И всё. Почти жизнь, улыбнулся он бледно. Слава Голубю, уже почти закончившаяся.

Что-то резко дёрнуло за кишки, и от короткой режущей боли он захотел подпрыгнуть, а может, свернуться калачиком и завыть.

Уже недолго, подумал Валь терпеливо, уговаривая жгучее бессильное желание остаться, жажду жить. Теперь недолго. Гекатонхейры феерически глупы, при том, что невероятно сильны. Долгие пытки получаются у них из рук — Валь слабо улыбнулся — из рук вон плохо. Так что...

Пелена перед глазами пропала. Валь поглядел вниз. Толстая кишка маточника стягивала воедино края раны, пульсируя и наливаясь лучащейся сквозь стенки сосудов кровью. На секунду у него закружилась голова, затем рука Аники подхватила, поддержала... только вот ощущалась она практически как его собственная.

Ты, подумал он с упоённым восторгом.

До смерти, подумала Аника, вертя сабелькой. До самой смерти.

Валь протянул руку — безошибочно переплетя пальцы с левой рукой Аники. Подхватил с земли палаш, внутренне беспричинно ликуя.

Грыши, вспомнил он, вот почему они так дрались...

Ну, видимо, кивнула Аника, видимо, да. Сейчас посмотрим.

И они — единым телом, у которого при каждом ударе оказывалось на один сустав больше, один шаг дальше, один вздох дольше обыкновенного и возможного, — врезались в чащобу рук гекатонхейра. Полетели обрубки и клочки, брызнула широкими фонтанами кровь.

Великан успел испугаться. Развернуться. Зарыдать горько и обиженно, как дебильный ребёнок храмовой побирушки. Шагнуть к заводской стене.

Почти успел шагнуть второй раз.

Ничего больше не успел.

Закончив, Валь и Аника замерли, тяжело дыша и глядя в глаза друг дружке. Им незачем было оглядываться по сторонам, чтобы точно знать, что грыши всё-таки выследили Анику и сейчас собираются настоящей стаей, чуть слышно рыча и глядя хищно, нетерпеливо. Им незачем было прислушиваться, чтобы знать: грыши им не враждебны более.

...Летучие твари, спикировавшие на расчищенное пространство перед воротами, нашли двулезвийный топор Япета с обглоданным топорищем, уйму грышиных следов и ни единой лужи крови.

 

***

Город Турмалин скрылся из виду за пятым поворотом, а вот с Заводом так просто попрощаться не получалось. Громаду центрального комплекса хорошо различали даже жители соседнего уезда.

Они погоняли лошадей, учась взаимодействовать как единое целое. Заново привыкая друг к другу. Приучаясь доверять так, как не доверяют никому, чьё тело и участь отделены от твоих.

И тогда, внутри грязной кареты, уносящейся прочь в глухую промозглую полночь, Валь, чьи внутренности изнутри ощупывали жадными ищущими ростками жилы громоздкого вызревшего маточника Аники, дал клятву.

Сидя над телом Япета, которому ещё, возможно, не было поздно.

Почти теряя сознание. Рискуя свалиться под колёса. Едва в силах держать вожжи. Оглянулся на город, над которым виднелся колоссальный кряж семи монументальных Заводских труб, на реющие среди дымов крылатые тени, на россыпь городских и Заводских огней, столько лет остававшуюся родной, несмотря ни на что.

Посмотрел на Анику, бледную, но решительную. Закрыл глаза.

— Я вернусь, — сказал Валь, скрипнув зубами. Размалывая тревожные и неясные: выращу нужные мне органы, стану сильнее, опаснее, ещё чудовищнее, чем вы там, уважаемая администрация и дирекция, сделаюсь воистину пугалом для ваших ледяных разумов. Спасу Анику, нащупаю правильный рецепт импланта — и вылечу, пересадив нужное.

Всё это не имело значения. Важно было — сказать то, что непременно исполнится. Такая была минута. Такая была дорога.

— Мы вернёмся, — поправила Аника, глядя назад так же безжалостно и непреклонно. — Мы сбудемся.

Такая уж была жизнь. И, несмотря ни на что, она не кончалась.