Мрак пульсировал, давил, накатывая волнами. Мальчик Жан свернулся в клубок, пытаясь укрыться, спрятаться. Может, в этот раз пройдёт стороной. Нет...

Старик. Он тихо воет, уже не в силах стонать. Нутро его, кажется, пылает огнём. Старик комкает скрюченными пальцами грязное тряпьё под собой и выгибается дугой. Последний выдох и жизнь покинула измученное, покрытое испариной тело, взвившись чёрной сажей в воздух.

Жан, сколько мог, сдерживал дыхание, но всё же втянул в себя эту чёрную пыль. Горечь обожгла грудь. И мальчик проснулся.

Мастер Пири сидел у изголовья, словно курица, склонив голову на бок, и смотрел на мальчика.

- Ну что, Жан малыш? Что ты видел? – спросил он возбуждённо.

Мальчик поморщился, всё ещё чувствуя горький привкус.

- Старик... где-то совсем рядом. – Жан коснулся дрожащей рукой своего живота. – Он скоро умрёт.

- Он мучается? – без сожаления, а даже с интересом, спросил мастер Пири.

Мальчик закрыл глаза, сдерживая слезу, и кивнул.

- Ну, так что же мы ждём, Жан малыш?

И тут же бросился собираться. Мальчика ещё бил озноб от воспоминаний о страшном сне, и он безучастно следил за суетой мастера Пири. Впрочем, Жану и собирать было нечего. Всё, что он имел – это одежда, которую носил.

По лесной тропе, освещённой лунным светом, шли почти молча. Вернее мастер Пири, в своём диком возбуждении, пытался подзадорить мальчика, но тот отвечал лишь короткими фразами. Он не знал куда идёт, но словно пёс чуял след, ведущий в дом умирающего старика. След с горьким вкусом смерти.

Мастер Пири называет это даром. Видеть и чувствовать грядущую смерть. Жан вздохнул, знал бы он, как это страшно. Будто ты умираешь вместе с тем, кого видишь. И перед тем, как почувствовать вкус смерти на губах, он чувствовал другие запахи: страха, боли и тлена. Это не дар, а проклятье.

Лес кончился и тропа, сбежав с холма, уткнулась в небольшую спящую деревушку. Несколько домиков в свете луны, слившись воедино в чёрную массу, показались мальчику дремлющим чудовищем. Жан остановился. Идти не хотелось, но запах вёл именно туда.

- Что же ты замер, Жан малыш? Или ты хочешь, чтобы мы опоздали, как в прошлый раз? – мастер Пири ткнул мальчика в спину и тот покорно побрёл к деревне.

Дойдя до крайней покосившейся хибары, Жан снова остановился. Вкус горечи и запах шёл оттуда.

- Здесь, – мальчик кивнул на дом.

Уточнять мастер Пири не стал. По опыту он уже знал - Жан не ошибается. Осталось только попасть в дом, что не всегда удавалось. Родственники умирающих редко понимали причину прихода странных гостей. Мастер Пири лгал, в чём был мастер, предлагал деньги, но чаще - то и другое вместе. Последние годы были холодными, а оттого неурожайными, и люди в деньгах нуждались. И многие закрывали глаза на то, что их родственник проведёт последние мучительные мгновения наедине с этими щедрыми чудаками.

Мужчина двинулся к дому, Жан следом. Мальчик не раз просил мастера Пири оставить его на улице, но тот был непреклонен и заставлял Жана ещё раз переживать уже увиденное во сне. У самого порога в темноте на соломе лежал мужчина. Мастер Пири остановился и тихо спросил у мальчика:

- Это он?

- Нет. Запах идёт из дома.

Мужчина на сене всхрапнул и мальчик вздрогнул. Если от лежащего и шёл запах, то это запах скисшего вина и мочи.

Мастер Пири почти за шиворот тащил мальчика в тёмный проём дома. Жан задохнулся. Горькая сажа залепила горло. Значит, умирающий где-то совсем рядом. Но подсказывать мастеру уже не было смысла, он и сам почувствовал вонь. В углу на куче тряпья лежал старик. Тускло светящий огарок свечи плавал в плошке с водой и от его света лицо старика было похоже череп, обтянутый кожей. Старик застонал, и мастер Пири довольно хмыкнул.

- Мы успели, Жан малыш. В этот раз успели. Не зря я тебя учил. Ну же, теперь пошевеливайся.

Жан кашлянул и кивнул, а затем стал делать, как велел мастер. В обязанности мальчика входило расставить свечи вокруг умирающего. Жану было страшно и жутко. Он не хотел на всё это смотреть, но отказаться тоже было нельзя. Один раз он попробовал и мастер Пири очень сильно избил Жана, а потом ещё два дня не кормил. Он это называл – учить уму и повиновению. Лучше потерпеть, твердил себе мальчик, скоро всё кончится.

Мальчик высек огонь, и свечи ярко озарили убогую лачугу и пока ещё живого мертвеца. Мастер Пири спешно делал свои приготовления. Из большой плоской сумы он достал деревянные планки и соорудил рамку. Затем достал свёрнутый в рулон холст и раскатал на рамке.

- Крайние свечи поднеси ближе к лицу, – приказал мастер, доставая из сумки угли для рисования.

Жан поднёс огонь ближе, невольно склонившись над лицом старика, и ощутил его неровное дыхание, наполненное смрадом тлена. Мальчик помнил его боль, как свою собственную. Старик гнил изнутри.

- Так, хорошо, – возбуждённо проговорил мастер, быстро делая наброски на холсте. – Возьми свечу и подними выше. Я хочу видеть его глаза.

- Они закрыты, – еле слышно сказал мальчик.

- Так разбуди его! – вспылил мастер Пири.

Жан несмело потряс за плечо старика, почувствовав, как иссохло его тело. Старик на мгновение перестал дышать, а затем зашёлся в кашле. Мальчик от испуга чуть не уронил свечу. Глаза умирающего распахнулись, а мастер Пири придвинулся ближе, продолжая углем водить по холсту. Взгляд мастера отдавал лихорадочным блеском.

Подёрнутые гнойной плёнкой глаза старика казались черными и отражали свет свечи, будто сама смерть смотрит из этих чёрных провалов. Жан задыхался от гари, а старик уже выкашливал чёрную воняющую кровь. Наконец смерть, которую так ждал мастер Пири, пришла. Старик захрипел, выгнулся, вытолкнув из себя последний сгусток тухлой крови, и обмяк. Жана вырвало, и он всё же уронил свечу. Горечь в горле ушла, и мальчик чувствовал себя лучше. Так было всегда. Виденья из страшных снов умирали мучительно, долго и вместе с ними умирал Жан. Но, как только они покидали этот мир по-настоящему, мальчику становилось легко, будто он на своих плечах тащил этих мертвецов к смерти и, наконец, сбрасывал этот тяжкий груз.

Ещё больше был счастлив мастер Пири. За последнее время он смог нарисовать только два портрета. К остальным не успевали, как мастер говорил, по вине Жана. Хотя мальчик старался, как мог, но всё же с трудом управлялся со своим проклятием. В этот раз, видимо, рисунок удался.

- Жан малыш, подойди мой мальчик. Только взгляни на это чудо.

Хотел бы мальчик отказаться, но мастер не терпел неповиновения и вечерами, когда напивался, жёстко за это “учил”. Жан несмело приблизился к мастеру Пири и посмотрел на портрет. Жизнь ушла из несчастного старика, лежащего на куче тряпья, ощущение боли покинуло душу мальчика, но бесконечная мука, отчаяние и ужас остались жить на холсте. У мастера был талант. Много кто рисует живых, наверное, есть и те, кто рисует мёртвых, но мастер Пири рисует саму смерть. Он ловит этот момент и заключает все страдания умирающего на холсте. Жану стало дурно. Мерцающие свечи, потревоженные дыханием, шевелили тени и, казалось, лицо мертвеца на портрете ещё мучилось в агонии. Душа старика попала в плен этого рисунка. Может и вправду мастер Пири сам дьявол. Мальчик со страхом посмотрел на улыбающегося художника.

***

Костёр потрескивал, прогоняя ночную прохладу. Света он давал мало и только выхватывал из темноты мальчика и художника. И оттого, что больше ничего не было видно, ночь казалась ещё темнее, будто остального мира и не существовало вовсе. Темноты Жан не боялся. Но мысль о том, что кроме него и мастера Пири больше никого на свете нет, его ужасала. А ведь совсем недавно, полгода назад, когда художник пришёл к имению тётки Марго, он мальчику совсем не показался таким страшным. Они о чём-то долго говорили, а потом тётка велела Жану следовать за мастером Пири и во всём его слушаться. Уже позже мастер рассказал мальчику, что тётка его продала, впрочем, взяла недёшево. Не сказать, что мальчик сильно расстроился, что покинул дом. Не любил он тётку. Старая Марго била Жана за любую провинность и своего щуплого мужа Пьера била. А Пьер в отместку тоже отыгрывался на Жане. И соседние дети кидались грязью и козьим помётом. Никто не любил Жана. Да и за что его любить? Сколько он себя помнил, ему всегда так и говорили. Жан - горевестник. Глашатай смерти.

Жана младенцем нашли в мёртвой деревне. Чума сожрала всех жителей, но почему-то пощадила маленького мальчика. Его и приютила тётка Марго. Но, по её рассказам, вместо помощника горе себе нажила. Младенец беспричинно орал по ночам. Выли собаки, и выл Жан. Марго думала, что какая-нибудь хворь заберёт беспокойного малыша, но тот жил и совсем не болел. Тогда ещё никто не связывал рёв младенца с умирающими людьми. А когда Жан начал говорить и рассказывать свои страшные сны, Марго и вовсе уверилась, что на беду прикормила сироту. Сны сбывались, люди умирали. Мальчика показали священнику, но тот, проведя все обряды, сказал, что Жан к нечистому отношения не имеет, хотя сны, конечно, дело странное. Тем не мене мальчика невзлюбили. И что с того, что старуха уже год болела, или солдат, пришедший с войны с гниющей раной, умерли сами. Раз Жан их видел во сне, значит, он виноват. Так что, попав к мастеру Пири, мальчик не особо горевал. Художник тоже бил, но он и восхищался проклятьем Жана.

Мастер Пири, вытянув ноги у костра, с прищуром поглядывал на мальчика.

- Скажи мне, Жан малыш, – почти весело сказал художник. – Только честно скажи. Тебе ведь не нравятся мои рисунки?

Мальчик не знал, что сказать. Портреты не нравились не потому, что плохи, а потому, что были страшны.

- Да, я рисую смерть, – не дождавшись ответа, сказал мастер Пири и отпил из бутылки. – Но чем она тебя так пугает? Тебя, мальчик, который всю жизнь её видит. Что в смерти такого? Это обыденное событие жизни. Ха! Правда, окончательное. И скажу тебе, Жан малыш, по-моему, смерть ещё надо заслужить. Это невероятный дар. Ты меня понимаешь?

- Нет, - честно сознался мальчик. Какие мучения испытывали умирающие, и испытывал Жан, он не знал, как нужно было жить, чтобы заслужить такое.

- Быстро умирают воины, это их право и выбор, – продолжил художник. – Я по-своему уважаю воинов. Я бы нарисовал смерть в бою, но... война это не для меня.

Жан вздохнул. Недавно они набрели в лесу на мёртвого солдата, вероятно, дезертира. Его мальчик не чувствовал, наверное далеко было. Звери обглодали лицо мертвеца, и он был страшен. Но Жану было легко, не он тащил этого солдата к смерти.

- А вот тем, кто живёт легко, праздно я бы дал мучительную смерть. – Мастер Пири вновь приложился к бутылке. – Ты со мной согласен? Нет? Да не бойся, Жан малыш. Я вправду думаю, что смерть, какая бы она не была, это прекрасно. Мы рождаемся, живём, строим планы, но... только до одного момента. И этого момента боятся все. Потому что не знают, что там дальше. И вот это ощущение страха просто... восхитительно. Этот страх рождает мысли, домыслы... как тебе объяснить. Ты веришь в загробный мир?

Мальчик несмело кивнул, хотя, наверное, сам толком не знал, верит или нет.

- Вот. Вот религия построена на ожидании, предчувствии смерти. Ведите себя праведно, и там вам будет хорошо. Ха! И люди боятся, а я люблю этот страх.

Художник придвинулся к Жану.

- Тебя мне судьба послала, Жан малыш. Я как услышал про тебя в трактире, то понял - это знак.

Мальчик, почувствовав хмельное дыхание художника, втянул голову в плечи. Частенько такие разговоры заканчивались побоями.

- Я ведь не из бедной семьи. У моего папаши была большая ферма под Парижем. И он видел меня наследником этого достояния. – Мастер Пири усмехнулся. – Как я не любил этих коров. Наверное, я был в свою матушку. Она была как ангел... воздушная, невесомая. Да, и любила рисовать. По-своему, непристойное занятие для жены фермера. Но папаша в ней души не чаял и многое позволял.

Мастер Пири отпил из бутылки и замолчал. Мальчику даже показалось, что художник задремал, но тот встрепенулся, будто что-то вспомнив.

- Папаша любил... этот дар художника мне от матушки достался. А сестра моя теперь занимается фермой. Ха, она сама похожа на корову. Да, так и живём. Я не мешаю ей, а она не оставляет меня без денег. – Мастер Пири поднял пьяный взгляд на Жана. – А ты, малыш, от кого ты получил свой дар?

Следом за этим художник откинулся на спину и захрапел. Мальчик облегчённо вздохнул – сегодня “учить” не будет. Знать бы Жану самому, откуда у него это проклятье. Воспитала его Марго со своим мужем. Но, хоть все это и считают невероятным, ведь не может же новорождённый этого помнить, но Жан видел свою маму. Она умирала у него на глазах. Задыхалась, кашляя кровью. Кровь сочилась из глаз. Чума пировала на глазах младенца.

Ночь уже стала не такой тёмной, звёзды гасли на сером небе, а тлеющие угли костра подёрнулись пеплом. И Жан, устав бороться со сном, закрыл глаза. Быть может, сегодня никто поблизости не умрёт.

***

Мастер Пири грубо разбудил мальчика. Он был недоволен. Морщился от крика ворон, дрожал, хотя солнце уже пригревало. Так было всегда, когда у художника заканчивалось пойло.

- Вставай. Ты почему за костром не следил?

Жан, испугавшись тяжёлого взгляда художника, бросился раздувать остывшие угли.

– Да оставь. К чему нам сейчас огонь. – Мастер Пири, бросив пустую бутыль в кусты, тяжело дышал. – Собирайся. Пойдём в Кривой трактир.

Жан сдержал улыбку. До трактира путь неблизкий, но ему нравилось ходить по Торговому тракту. По дороге постоянно шли обозы с людьми. С некоторыми мастер Пири разговаривал, узнавал новости, а мальчик всё слушал. Слушал и запоминал. Память - вот ещё один дар, данный ему с рождения. Вроде бы и проклятьем не назовёшь, но уж слишком много плохого приходилось помнить. И потому Жан как бы впитывал весёлые истории торговцев, смешные взрослые сплетни, пьяные анекдоты трактирных постояльцев. Мальчик будто хотел заполнить себя до краёв чем-то другим, светлым, чтобы заглушить в душе этот запах смерти.

Хозяин Кривого трактира приходился каким-то родственником мастеру Пири. И когда у художника кончались деньги, он всегда возвращался в этот трактир. Сестра мастера безропотно пополняла кредит, лишь бы не видеть братца у себя на ферме. Да и рисунки художник оставлял на хранении в трактире. Мастер Пири как-то показал их мальчику. Череда страданий, выплеснутая на холсте. Некоторые рисунки Жан помнил, он сам привёл художника к ним. Портреты, выполненные не углём, а красками смотрелись ещё ужасней в своей натуральности. А мастер Пири, листая перед Жаном свои творения, смотрел в лицо мальчика. Казалось, художнику доставляет удовольствие страх в его глазах. Или просто Жан единственный, кому можно показывать эти рисунки. Узнай про эти художества церковь, мастер мог поплатиться.

Хорошо, что давно не было дождей, иначе Торговый тракт превратился бы в сплошное грязное месиво. А Жан и так еле переставлял ноги после бессонной ночи. Мастер Пири ворчал, поругивался на редко проезжающие обозы и подгонял мальчика. Ближе к полдню художник купил у одного торговца бутыль вина, и настроение у него улучшилось, чего нельзя было сказать о Жане. Он почти валился с ног от усталости.

Мастер Пири, чуть пошатываясь, вышагивал впереди, и его вновь потянуло на воспоминания о прошлом.

- Я тебе не рассказывал, Жан малыш, как я первый раз нарисовал смерть?

Мальчик мотнул головой. Ему было неинтересно, но художник всё равно не отстанет.

- Я тогда был мальчишкой не старше тебя. Рисовать я любил. Матушка втайне от папаши научила кое-чему. И вот как-то раз у нас с фермы ушла лошадь. Она старая была, почти слепая. И вот эта животина сослепу упала в овраг. Мимо нашей фермы проходит трещина в земле, поросшая лесом. Такая огромная и глубокая, что мне в детстве казалось, там живут чудовища и ведьмы, про которых мне рассказывала бабуля Лу.

И представь себе, эта лошадь не свернула себе шею, а напоровшись на сучья, висела на сухих деревьях у самого дна оврага. Хрипела жутко. Помощники отца отказались туда спускаться. Что со старой клячи толку, только самому можно голову потерять. А я остался. Ты меня слышишь, Жан малыш?

Мальчик будто очнулся от забытья. Он шагал, словно во сне, и рассказ художника не слышал, а, вроде как, даже видел. Как будто он сам стоял на краю оврага и смотрел на умирающую лошадь.

- Да, я слышу, – сказал мальчик.

- Так вот. Кляча долго умирала, а я всё смотрел и смотрел. И неожиданно мне захотелось это нарисовать. Словно какой-то внутренний порыв. Я стащил у матушки холсты и спустился в овраг.

Мастер Пири остановился, посмотрел на мальчика и облизал губы.

- Я не могу объяснить, что со мной было. Смерть пьянила. Моё сердце просто рвалось из груди. Я мог запросто прикоснуться к существу, которое вот-вот покинет жизнь. И я начал рисовать. – Художник улыбнулся, отпил вина и, махнув мальчику рукой, двинулся дальше.

- Не могу сказать, как похоже получилось, да и не помню уже. Но это чувство... трепет в груди. Да. Лошадь издохла. Но на другой день я вернулся, будто что-то тянуло меня в этот овраг. Жара быстро делала своё дело. Её раздуло, вонь стояла невыносимая, мухи кругом... а я снова рисовал. Не замечая ничего вокруг. Тоже самое и в следующие дни, пока от клячи не остались кости с ошмётками кожи. Холсты я прятал там же в овраге. Ха! Я сам пропитался этой вонью. Да, запах тлена. И кто сказал, что картины не могут передавать запах. Я этого добился. Слышишь, Жан малыш, я смешивал разноцветную глину со стен оврага с гнилой сукровицей, сочащейся с тела лошади, и раскрашивал свои творения. Они были прекрасны, и это была моя первая любовь. Но всё же рисунок с умирающей лошадью был мне милее всего. В нём была... искра жизни. Угасающая искра.

Рисунки я тайком продал приехавшему на ярмарку купцу из Венеции. Но главную цену он заплатил, сказав, что у меня талант. Ты слышишь, малыш?

Жан не слышал. Сон смешался с полупьяным бормотанием художника. Мальчик шёл и спал. Он видел картины нарисованные мастером Пири. Они сменяли друг друга, будто листались страницы из церковной книги, пока не превратились в сплошной поток. Умирающая лошадь хрипела, вращая обезумившими глазами. И вот она мертва. Жирные мухи облепили гниющее тело, черви копошатся в пустых глазницах. Но лошадь вдруг зашевелилась. Она заревела почти по-человечески, сорвалась с места и понеслась по дну оврага. И Жан верхом на ней. Он беззвучно кричит, ветки хлещут ему по лицу, в ушах стоит невыносимый гул от тучи мух. Неожиданно мальчик падает. От удара об землю он задохнулся. С трудом он приподнял лицо от рыхлой земли. Совсем рядом, только руку протяни, затянутое ряской болото с травяными кочками. И девочка с корзинкой стоит у самого края воды. Ещё мгновение и она падает в болото. Она тянет перепачканные грязью руки к Жану и кричит. Ей страшно. Страшно и мальчику. Зловонная жижа заливается девочке в рот и Жан захлёбывается, задыхается от чёрной гари, чадящей над болотом. Мальчик пытается выдохнуть эту грязь из себя и кричит...

Жан открыл глаза. Он лежал на земле, а над ним озабоченно склонился мастер Пири.

- Это что было, Жан малыш? Видение?

Мальчик, ещё чувствуя вкус болотной грязи во рту, кивнул. Художник расцвёл в улыбке и помог Жану подняться.

- Это просто удача. Ещё совсем светло. Днём чётче видно детали. Ну, не молчи ... кто? Кто умирает?

- Девочка. – Жан перевёл дыхание. - Девочка на болоте тонет.

- Одна? – Глаза мастера Пири засветились каким-то безумием.

Жан кивнул.

- Ну, так что же мы ждём?

***

Чёрный пыльный след петлял меж деревьев. Мальчик бежал, подгоняемый мастером Пири, по шлейфу из запаха гари. Когда вошли в редколесье, земля под ногами стала рыхлой и влажной. Мальчик остановился, неожиданно потеряв след.

- Ну? – нетерпеливо толкнул в спину Жана художник. – Где она?

И тут появилась девочка. Она несла корзинку, почти доверху наполненную грибами. Девочка, не замечая мальчика и художника, мурлыкала под нос какую-то песенку, и осторожно перепрыгивала с кочки на кочку. Жан сразу её узнал. Пару лет назад она с отцом проезжала мимо имения тётки Марго. Жан вынес им воды, а девочка улыбнулась ему и подарила смешной корешок, похожий на человечка. Она улыбнулась, когда остальные всегда били его.

- Это она? – шепнул мастер Пири и мальчик, растерявшись, кивнул. – Что-то не похоже, что она собирается тонуть.

Художник волновался. Все предыдущие рисунки были сделаны с больных и обреченных людей. Сейчас же перед ними стояло невинное дитя, далёкое от смерти. Девочка, заметив гриб, остановилась, а мастер Пири стал спешно доставать свой холст.

- Надо её предупредить, – тихо сказал Жан.

- Кого? – не понял художник.

- Девочку. Она же утонет.

- Да. Мы за этим и пришли, – раздражённо ответил мастер Пири. – Не шуми, а то спугнёшь её.

Сердце у Жана часто забилось. Она улыбалась ему и... ещё жива.

- Она же утонет, – громко сказал мальчик, и девочка вскрикнула от неожиданности.

- Ах ты, маленький негодник! – рявкнул мастер Пири и кулаком врезал в ухо Жану.

В голове у мальчика вспыхнули звёзды, и он упал лицом в грязь. Он тут же попытался подняться и крикнуть девочке, но та, испугавшись лесных незнакомцев, попятилась назад и, оступившись на кочке, ухнула в болотную воду. Жан услышал смех художника. Мастер Пири, уже натянув холст, делал первые наброски углём. Мальчик вскочил, но побежать не смог – увяз в грязи, и тут же получил ногой в живот от художника. У Жана перехватило дыхание. Он лежал, всхлипывал и бессильно смотрел, как девочка тянет руки, прося о помощи. Чёрная жижа пузырилась вокруг её головы. Девочка плакала.

- Помогите ей! – выл Жан.

Это было неправильно. Больные умирали – они не могли не умереть. Многих забирала смерть от старости. Но девочку можно было спасти. Нужно было!

- Помоги-и! – и мальчик внезапно умолк видя, что над грязной водой среди водоворота из ряски торчит подрагивающая рука девочки.

Жан заревел и бросился на мастера Пири. Он больше не боялся его. Он его ненавидел. Художнику хватило одного удара, чтобы опрокинуть мальчика во тьму.

Сознание возвращалось медленно. Жан приоткрыл глаза. Уже настала ночь, и художник сидел у небольшого костра, протянув руки к огню.

- А, проснулся, – почти дружелюбно сказал мастер Пири.

Мальчик скрипнул зубами. У него болело всё от головы до ног. В груди, казалось, полыхал пожар.

- А знаешь, Жан малыш, я на тебя почти не обижаюсь. В конце концов, картина удалась. Но это было незабываемо. Ух... у меня руки до сих пор трясутся. Ты бы видел её глаза.

Мальчик тихо заскулил.

- Ничего, мой мальчик, мы с тобой ещё порисуем. Ха, а меня мысль посетила. А не найти ли мне какого-нибудь головореза и он для меня будет с Торгового тракта людей таскать и потихоньку удавливать, пока я рисую. Заманчиво. – Художник мечтательно улыбнулся. – Ладно, спи. До Кривого трактира путь ещё не близкий.

Жана трясло от ненависти, в том числе и к себе. Ведь это он привел мастера Пири на то болото. Но не было сил встать, да и что он мог сделать. Разве только... Такое с Жаном было однажды. Рябой мальчишка Сезар с соседнего имения проходу совсем не давал. Жан боялся его, как огня. И как-то раз мальчик перед сном со злости представил себе Сезара с переломанными ногами. А на следующий день сухое дерево упало на Сезара. Ходить он так больше никогда и не смог. Жан испугался. Ведь это не он. Он видит только смерть. Но сомнение всё же закралось и мальчик старался не думать об этом.

И сейчас, лёжа в грязи у болота, Жан молил Бога, чтобы у него получилось. Он, стиснув зубы, пытался придумать кару для этого ненавистного художника, но в памяти проплывали только лица умирающих. Память! За что Жана так наказали? Больно было в душе, больно было в избитом теле, но он помнил всё. Каждое лицо, которое он видел в своей жизни, он запомнил. Людей на рынках и торговых обозах, всех кто проходил мимо имения тётки Марго, толпы детей с родителями на ярмарках. Мама! Она пела тихую колыбельную, склонившись над люлькой. Жан вздрогнул, и лицо мамы покрылось кровяными язвами. Мальчик потряс головой пытаясь прогнать страшно видение. Ему было плохо, он задыхался. Тысячи лиц кружились в хороводе памяти, среди которых мелькало лицо мастера Пири. Но всех затмевало видение мамы, поражённое чумой. Её агония на глазах младенца Жана. Хоровод из лиц кружился всё яростней и быстрее, сливаясь в сплошной вихрь. Всё стало воедино - чума и люди, люди и чума... люди больные чумой...

Жан открыл глаза. Уже было светло. Костёр догорел, но от углей ещё шло тепло. Рядом послышался стон. Мальчик с трудом приподнялся на руках. Мастер Пири лежал на земле и смотрел налитыми кровью глазами в серое небо. Шея художника раздулась, покрылась шишками, губы посинели. От него исходил жар, сильнее, чем от костровища. И Жан улыбнулся. У него получилось. Так же умирала мама. Чума пожирала это чудовище Пири, рисующее смерть.

Художник захрипел, пытаясь рукой нащупать свою суму с холстами. Мальчик встал и достал рисунки. И тут мастер Пири начал кашлять, кровь летела с его губ, пузырилась на бороде. Жан вытер со своего лица капли крови и помахал перед лицом умирающего холстами, затем бросил их на угли костра. Художник сквозь кашель пытался что-то сказать, но мальчик уже не слушал. С трудом передвигая ноги, он шёл к Торговому тракту. Но что- то тревожило мальчика. Он желал смерти мастера Пири и она пришла. Но он так же видел многих. Люди и чума, чума и люди... Тысячи людей, которых он запомнил за свою жизнь.

***

О чёрной заразе уже многие стали забывать, когда она вновь вспыхнула с новой силой. Многие винили солдат, пришедших с войны, многие каких-то отравителей. А Жан, забившись в угол заброшенного охотничьего домика, тихо плакал, зная, кто пробудил эту беду. В тот год чума пировала ещё долго, выкосив поселения вдоль Торгового тракта и ворвавшись в Париж, продолжила свой праздник.