Иван Петров

Где тихо плачет Мавка

Аннотация (возможен спойлер):

Сколько стоит душа? Иногда ровно двести семьдесят золотых. Чтобы спасти сына от смерти, кузнецу Нёдвигу придется найти эти деньги.

[свернуть]

 

Холодным апрельским воскресеньем исполнилось шестнадцать лет, как Нёдвиг убил отца. Обычно в этот день он закрывал кузницу и уходил в храм помолиться и подумать. Когда прихожане спрашивали, по кому мо́лится, отвечал: «за себя». Теперь же мрачная традиция прервалась, утром его позвали во дворец. Разговор у князя получился коротким, теперь заказов от дворца больше не будет.

Нёдвиг сердито брёл домой по набережной Ёна-Влара. Великий город раскинулся у берега моря на двух холмах, между которыми текла тихая река, усыпанная бликами хрусталя. Апрельское небо, обычно болезненно бледное, сжалилось и выпустило солнце из-за туч. Янтарное светило отбрасывало от домов глубокие тени, как будто для того, чтобы спрятать от снующих горожан глубокие лужи в изрытой телегами земле.

Нёдвиг свернул в тёмный переулок. В чёрном потрёпанном тулупе его было почти невидно. В правой руке он держал мёртвого серого гуся, а левую положил на рукоять ножа - на всякий случай.

Впереди показалась кузница из белой ели, совсем новая, ещё пахнущая смолой. Кузнец направился к воротам, насторожился – дверь не заперта.

Нёдвиг вошёл, и, хлопнув дубовой дверью, швырнул на пол худую птицу. На старых половицах он заметил свежую грязь, следы сапог, окинул взглядом светёлку и, никого не обнаружив, крикнул:

– Сын, ты уже вернулся?

Из соседней комнаты с сильным южным выговором донеслось хриплое «Нет». На секунду Нёдвиг замер, насторожился, сбросил собачий тулуп на скамью, поправил рыжую бороду, поднял с пола черенок для топора и, закатив рукава льняной рубахи, грозно направился в комнату.

Толстый смуглый человек сидел у окна и рыбой дразнил белую кошку. Как только Нёдвег зашёл в комнату, человек спокойно кинул рыбу к печи, вытер пальцы белой скатертью, и раскинув руки, хотел было что-то произнести, но не успел. Нёдвиг схватил его за кафтан, вытянул из-за стола, ударил об печь и стукнул черенком чуть ниже лопаток. Когда гость скатился на пол, схватил в охапку и потянул к двери.

– Стой... дай сказать... друг... – пыхтел человек.

Нёдвиг выкинул его на улицу и захлопнул дверь. Огляделся. Все вещи на местах, на столе лежала рыба, завёрнутая в серую ткань. «Зачем болван ворвался?» Нёдвиг открыл входную дверь. Человек уже встал с земли, и сердито отряхивал зелёной подол однорядки. Он посмотрел на кузнеца, спрашивая:

– Опять драться?

– Успеем. Ты кто такой?

– Я Михайло, сын священника. Короткая же у тебя память.

Нёдвиг на мгновенье задумался, где он мог слышать это имя, и, наконец вспомнил – в собственном доме, давным-давно, когда ещё жил на юге.

– Ух, Михайло, больше так не врывайся. Я тебя сначала за должника Ро́рика принял, потом за нищего кудесника. Заходи, будь гостем.

Они вошли обратно, и посмеиваясь, направились к столу. Пили квас и доедали жаренных налимов.

– Ну, какое у тебя сейчас имя? – спросил Михайло.

– Нёдвиг Фаргар. Как ты нашёл меня, считай, на другом конце мира?

– Хоть я и толстый, зато хитрый. Взял твои брошенные вещи и провёл обряд на крови. След привёл сюда. Всё это время, все пятнадцать лет...

– Шестнадцать, – перебил кузнец.

– Да, верно... Что я хотел сказать?.. А! Всё это время я знал, ты живёшь в Ёна-Вларе. Долго не мог собраться, сам понимаешь, да-ле-ко. В прошлом году нашёл работу на корабле «Красный Паломник».

– Странное название.

– Не скажи, в самый раз. Так вот, лёд перед ладьёй чарами растапливаю, платят мало, но это не главное. Теперь я свободно путешествую, заказы небольшие выполняю, определённого рода, – Михайло подмигнул.

– Рискуешь, если поймают, сожгут живьём. Неужели княжеских чародеев не боишься? Я после того случая больше не брался за языческую мерзость.

– Загадками изъясняешься. Ты говоришь про то, как давным-давно случайно убил отца – некроманта? Не бойся, тебя уже лет десять не ищут. Старый король умер, новому не до этого – жизнь идёт своим чередом...

– Как там мои поживают?

– Трудно им. Твоя матушка ещё жива, держится, жена тоже, а вот с дочерью беда произошла, утонула.

– Я её так ни разу и не увидел... Помню, когда убегал, она ещё не родилась, жена с животом ходила... Как же вы так недоглядели?

– Два года тому назад, на русалочьей неделе, она пошла на реку с подружками купаться. Видимо, вода была холодная, ноги свело, потому и выплыть не смогла. Я поблизости дрова для бани колол. Ко мне девицы подбежали, кричали: «Спаси-помоги». Выловить-то выловил, но уже холодную. Девиц за матерью послал, а сам пытался чарами спасти, ничего не помогло. Похоронили бедную.

– Ужасно. Жена сильно страдала?

– Ещё как, особенно поначалу, ни есть, ни спать не могла. Я их навещал, время от времени, сейчас у них дела наладились... Вернуться тебе надо. Продавай свою развалину, – Михайло трижды стукнул кулаком по стене, – бери сына и садись на «Паломника».

– Сам ты развалина, да и я тоже. Сын-то мой очень хочет к матери, скучает. Наверное, как только помру, продаст кузню и уплывёт. Но я не хочу, понимаешь? Куда мне? Почти пятьдесят лет за горбом. Меня здесь любят, работа есть, если бы не Кы́мор, то и мечтать было бы не о чем.

– Что случилось, кто такой Кымор?

– Долгая история... Позвал сегодня утром князь и заявил, топоры мои – труха, мечи – ослиный помёт и заказывать больше не будет. К тому же, хочет забрать лицензию на кузню. Может врёт, а может, нет... В советниках у него Кымор, пёс проклятый. Уверен, он и надоумил князя. Столько лет на них честно работал, всегда мою сталь хвалили, и тут... Стоял я... и почти что ревел. Наконец стражники меня вывели, и на выходе Кымор гуся сунул, сказал: «Не подохни с голоду». Я его этим гусем чуть по голове не пришиб.

– А надо было! – загоготал Михайло.

– Да, и прощай моя мятежная, – сказал Нёдвиг, затем поднял рыбью голову и кинул кошке, – Кис-кис-кис, дура. На, ешь, убогое ты создание... Совсем мышей не ловит. Сейчас не слышно, а по ночам бегают.

– Купи отраву или амулет.

– Пытался, без толку, – сказал Нёдвиг и, помолчав, добавил, – расскажи о заказах.

– Прямо здесь? Впрочем, ладно. Гильдия дала два заказа в Ёна-Вларе: первый – достать из безвременья голема чародея Ке́рбиса, которого он там потерял; второй – помочь Маса́ру с трудным духом. В общем, грязь, – задумчиво произнёс Михайло.

Нависла липкая тишина. Мужики монотонно жевали, время от времени сплёвывали на пол кости. Михайло зевнул, хрустнул пальцами и сказал:

– Темно у тебя, смотри что могу.

Южанин прошептал заклинание и взмахнул рукой. У окна из солнечного света появилась сверкающая ласточка. Птица пронеслась над столом, зажгла фитилёк свечи, едва задев крылом, облетела комнату, нырнула в бадью с водой и, с шипением, погасла.

– Выделываешься, – пробурчал кузнец.

По ногам потянуло холодным воздухом с улицы, в сенях раздался стук. Из дверного проёма вырос молодой стражник в распахнутом полушубке.

– Кто хозяин дома?

Нёдвиг мрачно смотрел на вошедшего. Он хотел сказать ему и про то, что он вошёл без разрешения и про то, какая противная у него рожа и про то, что теперь их отряду латы куют другие кузнецы, но только пробурчал:

– Я. Зачем меня ищете?

– Во дворец зовут. Иди за мной, без оружия.

– Передумали! Как пить дать, передумали, – воодушевился Михайло.

– Не может быть. Или... а что мне с гусем делать?

– Себе оставь, заслужил подачку, - сказал Михайло.

Нёдвиг накинул собачий тулуп, расправил длинные рыжие волосы и, подхватив гуся, вышел на улицу под холодное апрельское солнце. Они шли молча. Кое-где, в тени и на северных сторонах кровель ещё лежал снег, но на просохших участках дороги уже начала расти нежно-зелёная трава – вестница лета. Нёдвиг улыбнулся, щурясь от солнца.

Впереди появились деревянные городские стены, за которыми виднелись сероватые дома знати и большой дворец, построенный два века назад. Уверенной походкой стражник подошёл к величественному чертогу, повернул в сторону, и подойдя к боковой двери, остановился.

Нёдвиг вошёл, рассматривая незнакомый коридор. По-медвежьи спокойно двинулся прямо, мимо кухни, из которой приятно пахло жареной дичью, мимо неплотно прикрытого склада с бочками. В конце коридора сутулился стражник, закрывая собой большую дубовую дверь.

– Кымор там? – спросил кузнец.

Человек промолчал и медленно освободил проход в витальницу. Внутри паучья темнота. Лишь тонкая белая полоска света пробивалась через прикрытые окна. Пахло сыростью и псиной. Раздался громкий лай, и три чёрные собаки выскочили из-за угла и с визгом бросились на гостя, едва не сбив с ног.

– Назад! – послышался шершавый голос.

Темный силуэт поднялся со скамьи и подошёл ближе. Это был советник Кымор, худой, болезненный человек, лет сорока. По сравнению с ним, Нёдвиг казался великаном. Кымор внимательно обвёл гостя единственным глазом и спросил:

– Ну что, рыжий? Не устал ходить туда – сюда? Не бойся, мы ненадолго. Хочешь воды?

– Нет, благодарю, – ответил кузнец осторожно.

– Если надумаешь, в углу ведро для собак. Теперь к делу, обещаю, тебе это понравится, – сказал Кымор, усмехнувшись. – Твой сын, Ферказ, работал на личной кузне нашего господаря. Так ведь? – дождавшись кивка кузнеца он продолжил, – Вчера он украл булатный меч князя с золотой рукоятью. Я поймал его, однако Ферказ уже успел спрятать трофейное оружие. Всё это время мы пытались узнать у твоего выродка место тайника или имя сообщника, но без толку. Совсем недавно, как раз после твоего ухода, ему стало плохо. Сейчас он под надзором лекаря.

– Вы его пытали! – закричал Нёдвиг дрожащим голосом.

– Замолчи, сука! Когда я говорю, смерды молчат, – он сел на пол, и обняв самого большого пса, спокойно спросил, – Как ещё поступать с ворами? Скармливать моим псам, отрубать руки? – На этих словах он улыбнулся, – не бойся, тебя мы не подозреваем, даже можешь забрать сына, только заплати за меч.

– Сколько? – спросил Нёдвиг, опасаясь, что Кымор заявит непосильную цену.

– Двести семьдесят золонаров.

– Я в год получаю не больше сорока. Где я найду такие деньги? – сказал Нёдвиг с ужасом.

– Это твои проблемы. Для начала можешь продать гуся на рынке, затем кузницу, а если хочешь и себя. Знаю людей, которые с охотой тебя купят, подумай об этом. Жду через два дня, впрочем, можешь прийти раньше.

– Господарь...

– Убирайся вон!

Нёдвиг как мешок вывалился в коридор. Он не заметил, как зацепился тулупом и с грохотом покатился по грязному ковру.

«Этого не может быть, это сон, дьявольское искушение», – бесшумно шевелил губами Нёдвиг.

Он вздохнул, вытер мокрые глаза и поднявшись на ноги, мрачно побрёл по коридору. Попытался представить истязания, которые перенёс Ферказ и почувствовал волчий ужас. «Как же так? Ферказ не может быть виновен! Он же мой сын!» – думал кузнец.

Когда Нёдвиг поравнялся с кухней, он остановился перед дверью и тихо постучал... Тишина. Стукнул сильнее... Раздражающая тишина.

Правым плечом Нёдвиг злобно толкнул дверь, с грохотом ударившуюся об стену, ввалился в кухню и уже через мгновение испугался нахлынувшей дерзости. Внутри брошенная немытая посуда и пустые ведра для воды беззвучно говорили, совсем недавно здесь готовили пищу. Но теперь вокруг не видно никого. Вдоль стен стояли большие печи, в самом центре громоздился длинный покатый стол, покрытый грязью и царапинами. Кузнец кинул птицу на стол, да так, что в разные стороны полетели перья. Шорох. Он посмотрел в дальний угол и теперь разглядел там девочку, лет девяти. Она сидела на лавке и, сложив руки, удивлённо смотрела на вошедшего заплаканными глазами.

– Тише, не кричи.

Она замотала головой, как бы говоря: «Не буду».

– Я принёс птицу. Делайте с ней что хотите.

– Тётя ушла, я ей передам... Вы плачете, вас тоже побили?

– Нет, хуже... – Нёдвиг осёкся, ему стало стыдно, что он жалуется ребёнку.

– У меня дедушка в храме живёт, помолитесь с ним.

Нёдвиг уже уходил, но из череды прочих слов расслышал робкое «Помолитесь».

«Церковь... Священники помогут, они дают большие суммы в долг. Пожалуй, это единственный выход», – подумал он.

На душе стало немного легче. Быстрым шагом он пронёсся до двери и вышел на холодный воздух. Вздохнул и пошёл, покачиваясь и виляя между телег, жеребят и лающих собак. Для него стало главной целью выпросить, даже вымолить любой ценой у храма эти деньги, и совсем не важно, как придётся отдавать. Это будет потом. Ему сейчас не важно, что нет большей части заказов, не важно... найдутся другие люди: добрые, честные, которые расскажут всем о его трудолюбии. И тогда... все наладится.

Церковь из белого камня с голубыми куполами виднелась даже с пристани. Каменные маскароны и орнаменты опоясывали храм, будто жемчуга богатую торговку.

Кузнец робко постучал и вошёл. Высокие стены украшали мозаики с фантастическими сюжетами и гордыми мудрецами прошлого. Из глубины храма к нему подошёл седой монах.

– Мир тебе, душа божья. За чем тебя послали всевышние?

– Я пришёл просить о помощи. С моей семьёй случилось большое горе, мне нужно двести семьдесят золонаров. Я верну всё до последней...

– Друг, – прервал монах, – нам свыше велено помогать страждущим и нуждающимся, но мы не царская казна. К каждому из нас приходит время искушений, и то, как мы с ними справляемся, делает нас достойными или слабыми. Я знаю про сына твоего. Это воистину прискорбно. Брат Стефан предсказал, ты придёшь молиться за чадо, а я грешный, сомневался.

– Да, пришёл. Верю в богов, старых языческих обычаев не уважаю, всегда помогаю ближним и бедным.

– Не пытайся купить меня благочестием, не смешивай земное и небесное, – старик помолчал, – я могу дать тебе только сорок пять... хорошо, шестьдесят золонаров. Вернёшь сто сорок за семь лет. Остальное займи у ростовщиков на Болотной улице. Хотя, нет, они не дадут, их недавно обокрали.

– Кто тогда даст?

– Столько, боюсь, никто. Но ты все же попробуй. Итак, скрепим наш договор печатью?

– Если нет у других, так дайте вы!

– Ты меня расстраиваешь. Я сказал шестьдесят, не больше.

Нёдвиг мрачно подписал пергамент, получил мешок золотых монет и направился к двери. Он понимал, даже если у ростовщиков и найдутся золотые, они много не дадут. Нёдвиг раньше не брал деньги под залог, да и молва о нём ходила разная.

Старый монах всё же ошибся, ростовщики радушно выделили Нёдвигу двенадцать золонаров и отправили к мелким ремесленникам. Те дали кто по золонару, кто по два, братья - сапожники нехотя одолжили четыре золотые монеты...

Когда кузнец вернулся домой уже смеркалось. Он бросил мешок на стол, выпил два ковша воды и, не раздеваясь, упал на кровать, устеленную шкурами зверей. С печи тихо спрыгнула кошка и, мурлыкая, улеглась под боком хозяина, уткнувшись розовым носом в огрубевшую ладонь. Нёдвиг почесал ее за ухом и прогнал с постели на пол. Его переполняли злость к Кымору, монахам, маленьким торговцам, жалость к себе и Ферказу. Денег не хватало.

В сенях раздались шаги, глухой стук и тихая ругань – в дом ввалилась запыхавшаяся туша Михайло. Он суетливо снял тулуп, и, напевая пошлые песенки под нос, зажёг свечу.

– Когда-а она люби-ила, когда-а в постель не шла-а-а! О! Так ты уже вернулся? Представляешь, весь день на солдат натыкаюсь, в печёнках уже сидят, ищут кого-то. Ничего не говори, соседка всё выболтала. Это ужас, прямо лихо какое-то на тебя напало. Получилось деньги найти?

– Восемьдесят три примерно, а надо двести семьдесят. Я уже не знаю у кого просить, всех обошёл. Чертов город! Как только у них что-то ломается, они друзья, но когда я в первый раз попросил о помощи, они меня впервые видят. Лицемеры проклятые... Слушай, ты не знаешь, у кого ещё можно занять?

– Нет. Есть идея получше. Вместо того, чтобы у всех одалживать, ты можешь выполнить заказ сотника Масара вместо меня.

– Что он хочет?

– Мавку, – сказал Михайло и многозначительно посмотрел на друга.

– Боги, какая мерзость! – сказал Нёдвиг морщась, – зачем она ему?

– Может быть, для укрепления своей власти... не знаю, и его об этом не спрашивай. Мне говорили, он добрый, но опасный человек. Скажешь, я тебя послал, заломишь двести десять, потом скинешь до ста девяносто, он должен согласится, ведь в округе больше нет мавщиков кроме нас с тобой.

– Ты не понимаешь? Если схватят за некромантию, сожгут заживо! Нет-нет. Должны быть ещё варианты.

– Какие? Украсть эти деньги? Ты думаешь, Кымор увидит у тебя гору золотых и даже не проверит, откуда ты их взял? Удивительно, ты столько лет в городе прожил и не нашёл могущественных друзей.

– Плевал я на них!

– Ладно. Ферказ – твой сын, за тобой последнее слово. Как бы я ни хотел, но больше ничем не могу помочь.

Нёдвиг замолчал, сложил руки в замок и, медленно покачиваясь, размышлял. Пока он думал, Михайло не скучал. Поменял догоревшую свечу, долго шумел горшками у печи, написал и отправил грамоты, ударился о перекладину, и теперь лежал на скамье с мокрой тряпкой на макушке. Он не заметил, как Нёдвиг встал, пошатываясь, подошёл к бадье и вылил на себя полведра ледяной воды.

– Где и когда встреча? – процедил Нёдвиг.

– У-уй. На старой водяной мельнице, за городом. Договаривались на полночь. Не торопись, ещё есть время, – сказал Михайло, вставая со скамьи. – Главное – цену набивай, но не переборщи, а то испугается, передумает и сдаст страже. Этого нам не надо. Наплети ему чепухи, военные толком ни в чём не разбираются.

– Не скажи, о мавщиках столько слухов ходит, многие правдивы, – ответил Нёдвиг. – У тебя есть чёрный хмель?

– Яд? На-ча-лось! Отца ты убил, но советы его слушаешь. Зачем мне хмель? Я мавщик, а не садовник. Не люблю с баночками и травками-муравками возиться.

Нёдвиг промолчал, засобирался. В сундуке нашёл дырявый мешок с буларовой солью. Надел собачий тулуп и подвесил на пояс длинный нож.

– Лучше надень сверху мою старую однорядку, – сказал Михайло, доставая большой черный свёрток.

– На монашескую рясу похожа.

– На то и расчёт. К священникам меньше внимания и меньше вопросов. Надевай, не вороти носом.

– Михайло, ты же мой старый друг. Пойдём со мной, вместе мавку добудем.

– Не могу. В этом огромном городе каждый человек для тебя враг, из них больше всего стоит опасаться колдунов, а Кербис – сильнейший из них. К счастью, он отправил своего глиняного великана неведомо куда. Всю эту ночь мы будем его доставать. Постараюсь затянуть до утра, когда тебя не смогут выследить.

– Пусть будет так, – сказал кузнец.

– Вот ещё, на улице развелось слишком много стражи, на всякий случай запутай след.

Нёдвиг кивнул и вышел в холодную весеннюю ночь. Обошёл кладбище, свернул к знакомой бабке и, выбравшись через заднюю дверь, прокрался к реке огородами. Водяная мельница стояла на берегу маленькой речушки, в нескольких верстах от города. С трудом он нашёл сгоревшую часовню, за которой и стояла мельница Масара.

В темноте залаяли собаки. Нёдвиг постучал в покосившиеся створки ворот с полустёртым орнаментом. Если бы не две подпорки, ворота бы давно упали на дорогу. Скрипнула дверь мельницы, и к Нёдвигу вышел высокий жилистый человек, держа в руке фонарь. Он недоверчиво спросил:

– Михайло?

– Нет, я Нёдвиг. Он отдал заказ мне.

– Лицо твоё знакомое. Ты же местный кузнец, да? Удивительно, всё это время у меня под боком жил преступник! Есть поговорка: умная лиса в ближайший курятник не заглядывает. Зря ты работаешь там, где живёшь. Не робей, это не угроза, здесь безопасно нам обоим, – сказал Масар и, зевнув, добавил, – пошли в дом, меня продувает.

В старую мельницу ветер почти не проникал. Стены заросли мхом, а земляной пол покрывала сухая прошлогодняя трава. По углам шуршали мыши, вокруг фонаря летали мелкие насекомые.

– Тут-то нас никто не услышит. Можешь мне рассказать про... ну ты сам знаешь, так ведь?

Нёдвиг кивнул, сел на скрипучую скамью и начал говорить:

– Здесь их называют по-другому, но на моей родине их зовут мавками. Мавка – это дух, точнее душа убитого ребёнка. Если правильно совершить обряд, то мавку можно привязать к человеку, и тогда она будет сопровождать его пока тот жив. Она не просит есть, ей не надо спать, она может пройти там, где нельзя и услышать то, за что другие могут заплатить. К тому же она невидима для остальных. Однако стоит понимать, если вас заподозрят, если случайно проговоритесь об этом в корчме, трудно будет спастись от крестьянского и государева гнева.

– Другие мавщики могут почувствовать её? Их стоит опасаться?

– Только поначалу. Когда обряд будет закончен, она станет невидима для всех.

– Хорошо, мавщик. Давай сразу договоримся о цене.

– Сто девяносто. Также я прошу написать мне расписку, чтобы потом я мог объяснить эти деньги.

Гнетущая тишина как будто отражалась от стен и звенела в ушах. Нёдвиг пытался предугадать, откажется сотник или нет. Оба варианта казались одинаково возможными.

– Слишком много просишь... Почему так дорого?

– Её сложно достать. Обычно мавщики работают только летом, на русалочьей неделе. Когда души отделяются простыми некромантскими чарами. В остальное время достать мавку почти невозможно.

– Почти?

– В том и заключается суть моего ремесла – идти против естественного порядка мира. Для этого придётся устроить зверский обряд, убить нескольких людей. Остальное вам знать не нужно.

– Что же вы там делаете? Говорят, мавщики после обряда детей съедают, это правда?

– Нет.

– Ладно, по рукам. Когда я обратился в гильдию, меня попросили написать список кандидатов, – сказал он и протянул полоску бересты.

Нёдвиг перевернул ее и, подвинувшись к фонарю, начал читать вслух:

– Маннис, сын Михарина. Шараин, сын Сарарна ... Мужские имена, интересно... Я могу привязать душу кого угодно. Но юноши, взрослые и тем более старики не устойчивы. Такие души могут вырваться, иногда даже убить хозяина. Лет двадцать назад, я видел, как к купцу привязали душу плотника. Через два месяца он вырвался, и чародеи сразу его заметили. Уже на следующее утро тот купец горел на костре.

– Этого я не знал. Читай дальше.

–Магния, дочь Михарина... их давно нет в городе. Шана, дочь Курарта... У неё мать зимой похоронили, не получится. Марья, дочь Кымора... – Недвиг удивлённо посмотрел на Масара. – У такого человека есть дети?

– Да, от второй жены у него дочь и сын. Они живут не в городе, а недалеко в окрестностях. Если ехать по западному тракту, через семь верст будет съезд в урочище Медвежий яр. Говорят, там язычники поклонялись богам и людей в жертву приносили. Рядом, в деревеньке и стоит дом Кымора.

Нёдвиг снова поднес бересту к фонарю и молча дочитал длинный список. Он прокручивал в голове сцены обряда, старался решить кого проще поймать. Один за другим отмёл все варианты кроме одного. Большая часть знати зимой живет в городе, и поэтому трудно выманить куда-то ребёнка. А дом Кымора уже находится на опушке леса. «К тому же это... справедливость. Око за око, чадо за чадо», – подумал уже не кузнец, мавщик.

– В Медвежьем яру будет сделать это проще и безопасней. Отправляюсь тотчас. Ты мог бы довести меня до города?

– Свободная лошадь у меня найдется. Когда тебя ждать?

– Сегодня на рассвете.

– Хорошо, утром на этом самом месте. Прощай.

Каурые кони скакали медленно, сколько бы их не подгоняли. Впереди ехал сонный дружинник. Когда он добрался до первых домов, остановился и сказал:

– Дальше не еду.

Нёдвиг спешился. Улицы пусты, в ближайшей корчме кричали и бранились мужики. Дикий ветер залетел с моря, пронёсся вдоль улиц, пробирая до самых хрящей. Мавщик кашлянул, посмотрев по сторонам, пошёл прямо и свернул в переулок. Богатые дома сменялись хижинами поскромнее, и среди них стояла маленькая изба, с прохудившейся крышей. На доме висела полустёртая вывеска: Травник Тихон.

Нёдвиг заколотил в ветхую дверь. Вскоре послышались тихие шуршания босых ног и сонный старческий голос:

– Кто там долбит?

– Открывай, срочное дело.

– Скажи мне, Срочное-Дело, у тебя в дурной голове глаза есть? Посмотри вокруг, ты не видишь, ночь на дворе?

– Открывай старик, а не то дверь вышибу.

– Проваливай, нашёл кому угрожать, приходи утром.

– Если ты не впустишь, у меня умрёт сын.

Травник замолчал, задумался. Скрипнули несмазанные петли и за дверью показалось худое высушенное временем лицо старика, лет семидесяти, одетого в льняную рубаху до колен.

– Ладно, входи, – смягчился старик, – что тебе дать?

– Бодяк, рмогмаару и тизериев цвет.

– Подожди, что-то тут не сходится. Ты же сказал, у тебя человек умирает, зачем тебе отрава для крыс?

– Ты бы по-другому меня не впустил.

– Вот же сука ты такая! Ради этого стоило меня будить? – сказал Тихон, и про себя повторял: «Слабоумный какой-то, эх, слабоумный». – Плоды рмогмаары у меня немного подгнили, сейчас бодяк найду.

– Давай быстрей, я тороплюсь.

Нёдвиг осмотрелся. Все стены избы увешаны грибами, травами и кореньями. Одни съедобны и шли на стол, другие крайне ядовиты.

– Пожалуйста, – прокряхтел старик, перевязывая куском ткани четыре ветки тизериева цвета, – с вас ровно золонар.

– Целый золотой за эту гниль?

– Это очень дёшево, особенно после зимы, когда ничего не растёт, и тем более ночью.

– Я согласен, если дашь мне написать записку и отнесешь куда скажу.

– И куда нести-то? – проговорил травник, обрадовавшись сговорчивости Нёдвига. Потому как увеличил цену почти в восемь раз.

– На пристань.

– Далеко, но пусть будет по-вашему.

Нёдвиг нацарапал несколько слов: «Рорик, брось факел в дом Михарина, их нет в городе. Долг прощу». Протягивая записку Тихону, спросил:

– Читать умеешь?

– Куда мне, считаю отлично, но читать – это дело глупое.

– Хорошо, отдай это вдове сапожника, которая живёт у пристани, а она передаст куда надо. И ещё, можно я у тебя отраву приготовлю?

– Готовь и брысь отседова, – махнул рукой старик и крикнул в глубь дома, – Старуха, вставай, последи за гостем, чтобы ничего не стащил! – помялся, взял палку и ушёл.

Нёдвиг кинул травы на стол, размельчил высушенные ветви и плоды рмогмаары. К бодяку даже не притронулся, потому что купил для отвода глаз.

– Матушка, медку у вас не найдется? – спросил он у засыпающей старушки.

– Что? Да, милок, угоститься хотите? Сейчас принесу.

Пока хозяйка ковыляла к погребку, Нёдвиг стянул с полки пыльные мехи, выдернул крышку, засыпал молотые травы и буларовую соль. Налил воды и добавил мёд.

– Благодарю вас, – попрощался Нёдвиг, и вышел из дома прихватив мехи с чёрным хмелем и бесполезный бодяк.

Нёдвиг шёл осторожно, постоянно озирался, петлял по длинным и узким улицам великого города. За всё время, с самого основания, Ёна-Влар много раз горел, но всякий раз отстраивался и разрастался. За первым кольцом городских стен князья отстроили второе, каменное. Однако с тех пор на город ни разу не нападали. Крестьяне заняли дешёвую землю за воротами, выстроили дома вдоль берега и больших торговых улиц. Среди всех этих домов, на восточной окраине, затерялась и его хижинка.

Он выкинул бодяк в кусты у старой пасеки и свернул на западный тракт. Как пустыри сменились густым хвойным лесом, так и темные мысли Нёдвига сменились совсем чёрными. «Что теперь делать? Какие слова сказать людям чтобы вывести их в лес? А если там слишком много стражи?» Он думал и о Ферказе, его преступлении. «Дочку, утонувшую, мне не вернуть, но за сына я поборюсь! Знать бы как он, держится? Главное идти, ещё немного и всё уляжется».

Вдалеке Нёдвиг увидел долгожданный съезд в Медвежий яр. Там мерцали факела. Нёдвиг быстро ушёл с дороги и спрятался за деревьями. Вскоре послышался топот, скрежет метала и крики всадников. Группа вооружённых верховых пронеслась по тракту, не различая ничего перед собой. Мавщик посмотрел им в след и увидел, как над спящим городом поднимается ярко алое зарево пожарища.

«Спасибо Рорик, теперь ты мне ничего не должен», - подумал Нёдвиг с облегчением.

Из темноты проступили первые силуэты старых срубов: конюшен, сараев, хлевов. У озера виднелись простые крестьянские избы. То тут, то там загорался свет – люди постепенно узнавали о пожаре. Среди покосившихся сараев стояли большие двухэтажные палаты.

Недвиг нашёл лужу, затянувшуюся тонким льдом, до пояса запачкал однорядку и побежал к большому дому. Постучал в дверь. Её открыла служанка в пёстрой косынке.

– Кто такой? Чего здесь околачиваешься?

– Сестра, я паломник. На мой лагерь напал медведь, чудом спасся. Скажите, дома ли хозяин, впустит он меня погреться и дух перевести?

– Простите, бога ради, за нищего вас приняла. Господаря нет, только что в город со стражей ускакал. Отцовский дом от пожара спасать. Я сейчас за вас словечко замолвлю, авось разрешат на сеновале постелить, подождите чуть-чуть.

Женщина убежала, Нёдвиг облегчённо выдохнул – Кымора и стражи теперь здесь нет. Он посмотрел на безлунное небо, мерцание низких звёзд и подумал: «Еще можно передумать. Но раз начал, надо идти до конца». Женщина вернулась и затараторила:

– Входите, пожалуйста, мы будем рады принять странника.

– Хозяйка дома, или тоже уехала?

– Она дома, молится весь день. Сейчас в порядок себя приведёт и спуститься. Может вам принести чего? Медовухи али квасу?

– Нельзя мне, только воду, если можно.

– И верно, сейчас к родничку схожу, – сказала женщина и снова ушла.

Нёдвиг остался один. Внутри дом выглядел уютно – узорчатые скатерти, роспись по дереву, в красном углу – лики богов. Он попытался разглядеть больше, но свет фонаря до дальних стен совсем не доходил. Мавщик присел на самый краешек скамьи, и уставился на лестницу, устало, как бык на поле. В голову лезли беспорядочные мысли. Невольно грыз ногти на потеющих руках. На втором этаже зашелестело платье, и по ступеням спустилась некрасивая женщина, лет тридцати. Нёдвиг встал, мягко поклонился.

– Вы правда паломник? – спросила она, внимательно разглядывая гостя.

– Да, это так. Люди меня зовут Индавии́том. Я ехал с братом по вере и проводником. Вечером мы разбили небольшой лагерь у реки и заснули. Вдруг, посреди ночи услышали ржание кобылки и увидели... страшное зрелище. Как медведь дерёт бедное животное. Мы бросили лагерь и побежали кто куда. Надеюсь, спасся не только я один.

Служанка вернулась с кувшином и тихо ждала. Когда Нёдвиг закончил, она молча протянула ему холодную чашку с водой.

– Это ужасно. Сегодня на эту землю легло какое-то проклятие – город горит, люди и звери дичают, – сказала молодая женщина.

– Трудные времена настают, ко всем нам приходит время испытаний, и то, как мы с ними справляемся, делает нас крепкими или мертвыми, – сказал Нёдвиг, – Простите великодушно, я до сих пор не знаю, как зовут мою спасительницу.

– Меня зовут Весиведа. Вы всё правильно говорите, времена и правда не лёгкие, – она замолчала, задумавшись.

– Смею просить, в лагере остались священные книги и частичка мощей великого Аригхивта – большой палец левой ноги в серебряном ларце. Также там я оставил золотую цепь храмовника. Могли бы вы отправить туда людей, пока лагерь не нашли разбойники.

– Почти вся охрана уехала в город... Мужиков если послать, чай, всё равно не спят... Где ваш лагерь, Индавиит?

– На юго–западе есть небольшая речушка, на которой стоит покинутая деревня. Если идти вдоль реки против течения верст десять, будет наша стоянка.

– Хаваша, собери мужиков на поиски. Перескажи им в точности, чтобы гостя не гонять, – сказала женщина.

Когда служанка ушла, продолжила:

– Я за всю ночь глаз не сомкнула, молилась о дочери и чтоб наш дом городской не сгорел... Как раз тогда, когда я молилась, боги послали вас, святого странника. Это же не может быть совпадением? Думаю, не случайно появился медведь, не случайно боги провели вас во тьме через лес к нашему жилищу.

– Воистину так. Что случилось с вашей дочерью? – тревожно спросил Нёдвиг.

– Сегодня утром я потеряла Марью... Она убежала на телеге старьёвщика к отцу, в город. Её нашли у дворца добрые стражники. Как представлю, что с ней могло случиться, руки ломать хочется, – она вытерла платком намокшие глаза.

– Главное, она дома, жива и в безопасности.

– Благословите её, люблю очень. Даже когда сил душевных не хватает и бью, всё равно...

– Не говорите так о себе, вы замечательная мать.

Женщина повела его наверх, на второй этаж. Девочка мирно спала на дубовой кровати у дальней стены просторной ложницы. Когда Нёдвиг подошёл ближе, он узнал в ней ту самую замарашку, которая плакала в царской кухне совсем одна.

«Девочка меня узнает, как только проснётся. Что можно будет ответить? Выдуманная история про медведя и лагерь тут же развалится. Обряд сорвётся. Кымор об этом узнает, и тогда меня и сына ждёт смерть...»

Нёдвиг почувствовал, как защемило сердце, как застучала кровь в висках, как задрожали руки. Он растерялся, закашлялся, вытер лоб и выпил всю воду из глиняной чаши.

– Вам плохо?

– Старческое, – сказал Нёдвиг выдумывая на ходу, – когда смотришь на спящее дитя, сам становишься добрее... Прошлым летом я странствовал по святым местам, видел чудесную рощу, где дети могут спать рядом с волками и медведями, и те их не тронут. Там из белоствольных великих древ течёт кровь земли, очищающая тело и душу.

– Счастливый вы человек.

– Да, – кивнул он грустно, достал меха дрожащими руками и, налив чёрный хмель в чашу, сказал, – эту воду я всегда держу при себе, она ценнее золота и драгоценных камней. Пейте.

Весиведа почувствовала изменение в голосе гостя, но поняла по-своему: «Он тоскует по дальним краям и сильно устал, спасаясь от зверя». Она осторожно поднесла сосуд к носу, несколько раз вдохнула приятный, чуть-чуть смолистый аромат рмогмаары с мёдом, и выпила.

– Чудесное питьё, – сказала женщина, вытирая платочком губы.

Нёдвиг налил ещё. Весиведа взяла чашу тонкими пальцами и направилась к кровати. На улице раздалась неразборчивая мужская ругань. Нёдвиг посмотрел в окно. Дюжина крестьян с вилами и факелами медленно прошла мимо и двинулась вдоль домов на юго-запад и вскоре исчезла за деревьями. «Пора», – подумал мавщик.

– Боги! Кто это такие? В глазах двоится... нехорошо мне. И... здесь, на стенах, кружатся тени... – с ужасом прошептала Весиведа.

– На дом, вас и вашу дочь наложено проклятие. Нам нужно снять его! Берите дочь, пойдемте в лес, немедля!

Женщина, подхватила девочку на руки, едва не уронив.

– Мама, куда мы идём? – сказала Марья, протирая глаза.

– Надо уходить, солнышко.

Нёдвиг отвернулся, натянул капюшон и сбежал по лестнице. Раздались тяжелые шаги. Из глубины комнаты вышли два коренастых сонных солдата. «Стража пришла!» – вздрогнул мавщик.

– Ты откуда взялся? Что происходит?

Нёдвиг встал и, надменно смотря прямо в глаза солдатам, ответил:

–Я Андивиу́т, странник божий. Отойдите с дороги, – ответил Нёдвиг, стараясь держаться спокойно и смело.

– Ты... вы не похожи на паломника. Госпожа, что нам делать?

– Один идёт с нами, а второй останется стеречь дом. Быстрей, Индавиит!

Мавщик торопился, почти бежал по лесу, стараясь измотать спутников. Обходил слежавшийся грязный снег и решил остановился на круглой поляне, когда солдат и Весиведа начали отставать. Осмотрелся. Из-под снега, как ландыши, поднимались каменные плиты святилища, живших здесь дикарей и язычников. Тишина.

– На этом месте дремлет великая сила и мёртвая рать, – сказал Нёдвиг торжественно, – преклоним колени.

– Ты мне не приказывай, – сказал солдат и, не двинувшись с места, оголил меч, – почувствую неладное, убью сразу!

– Как пожелаете, – сказал Нёдвиг как можно более дружелюбно и мягко.

Мать склонилась, почти упала, держа на руках дочь. Недвиг поднял руки к небу, зашептал: «Для всех нас, обречённых, конец один». Медленно сорвал с пояса меха с чёрным хмелем, будто случайно подошёл к стражнику, плеснул в его глаза ядом и вонзил в шею нож. Девочка истошно закричала. Весиведа попыталась встать, но зашаталась и упала на землю.

Мавщик выдернул из тела нож. Окровавленным лезвием начертил в воздухе слова и зашипел заклинания исчезнувшего языка:

– Ярэ аш пха т'Назх! Аб хатулх римхэрэ индратул.

Женщина дернулась, тяжело задышала и, посмотрев на дочь невидящими глазами, схватила её за шею.

– Янакх ша нук некашур!

Маленькое тело обмякло и упало под ноги матери. Женщина разжала ладони, смотрела в темноту и шептала: «Ма-арья... Ма-арья». На деревьях старый мох вспыхнул белым призрачным пламенем, из-за стволов появились бледные, полупрозрачные лица умерших, искривлённые предсмертной болью. Они смотрели на мавщика пустыми глазницами и шёпотом говорили сами с собой. Он не мог понять слов, даже общей темы, но чувствовал их холодное презрение.

Над Марьей засветился воздух. Душа начала отделяться.

– Ар Нёдвиг ифренур. Эршиф аш пха т'Назх сошу Марья иираш зхул!

Прозрачный и чистый силуэт затрепетал над телом, будто покрывало на легком ветру, и погас... Нёдвиг услышал рядом с собой пронзительный детский крик, а затем, тихий жалобный плач.

«Боги, – подумал он и обессиленно рухнул на землю, – Что я наделал?»

Нёдвиг почувствовал нарастающий тошнотворный страх и ужас. Хотелось всё бросить и вернуть как было.

«Свершилось. Я слишком далеко зашёл, надо уходить, сейчас же!»

Нёдвиг выдернул меч из рук стражника, бросил последний грустный взгляд на мёртвые тела и быстро пошёл назад, по едва видимым следам.

Впереди появился второй стражник с фонарём и мечом. Он увидел в руках одинокого Нёдвига клинок товарища и с безумным воплем бросился вперёд. Мавщик побежал обратно в лес. Он бежал так долго, как только мог, и остановился у брошенной лачуги отшельника. Безумно хотелось пить! Стражник подбежал с занесённым мечом. Нёдвиг отпрыгнул, ударил, снова отступил. Солдат крутился, закрывался и снова нападал, выкрикивая проклятия. Пропустил! Густая кровь Нёдвига проступила через однорядку. Солдат улыбнулся.

– Нукх некашур, – прошептал Нёдвиг.

Позади солдата белым огнём вспыхнула земля. Военный растеряно обернулся. Нёдвиг ударил, но солдат заметил и в последний момент подставил щит. Нёдвиг бил тяжёлыми ударами, и толкал врага в огонь. Смертельный танец продолжался недолго, меч стражника улетел в кусты. Мавщик пронзил его шею, человек испуганно вскрикнул и умер.

На рассвете Нёдвиг добрался до старой водяной мельницы. Постучал. Раздались тяжелые шаги, скрипнул засов, появился Масар, вооружённый, словно на войну. Он впустил гостя и заспешил в дом.

– Всё готово, можем начинать? – спросил Масар.

– Да. Ложитесь на скамью. Закройте глаза, повторяйте за мной.

Древнее таинство свершалось, оскверняя землю. Грубые, полузабытые слова отражались эхом от деревянных стен как от каменных. Дышать стало трудно, весь воздух собрался над лицом Масара. На последних словах заклинания Нёдвиг почувствовал разделение. Мавка оставила старое тело и приняла новое.

Масар вздрогнул, огляделся, посмотрел в одну точку радом с собой и прошептал: «Здравствуй, Марья». Затем вскочил, вытащил меч, толкнул плечом Нёдвига на пол и, занеся оружие для удара, спросил:

– Ну вот и всё, висельник, доигрался? Скажи мне, ты мучил её? Нет, не отвечай, не поверю ни единому слову. Хочешь помолиться?

– Бей уже, – прохрипел Нёдвиг.

– Как дёшево ты оцениваешь жизнь, – сказал Масар и сел на угол стола, положив на колени меч, – Узнаёшь, это лезвие – твоя работа.

– Не совсем. Хоть клеймо и моё, но ковал его Ферказ.

– Как жаль. Умереть от своей работы – это красивая смерть, – задумчиво произнёс Масар, – да-а, жаль... Ферказ издох от другой стали.

– Лжёшь, издеваешься.

– Я чист, как весеннее небо. В этой мельнице только один преступник и лжец – он сейчас лежит на земле... Пока ты резал людей, я тушил пожар и много разговаривал с Кымором. Знаешь его?

– Знаком.

– Он наивно считает меня другом, делится байками и дворцовыми историями. Одна из ночных историй была про тебя. Оказывается, твой сын украл государев меч. Его поймал Кымор, пытал огоньком, водой и дыбой. Сынишка не выдержал и умер, когда с него сдирали кожу. Удивительно, но Ферказ ничего не рассказал и никого не выдал. Тупик, ан нет. Следующим приказали пытать тебя, но Кымор предложил тебя отпустить, чтобы ты продал государев меч, который у тебя, разумеется, есть, а на вырученное золото выкупил сына. Но ты пошёл занимать деньги у монахов, ростовщиков и ремесленников. Стало ясно - меча нет. Затем, около полуночи, загорелись дома, и страже пришлось заниматься пожаром. Тебе денег на выкуп, видимо, не хватило, и ты нашёл Михайло и забрал его заказ.

– Да, заказ я взял чтобы сына спасти.

– Странно получилось, Кымор пытал и убил твоего сына, ты зарезал его дочь, вроде бы справедливость. Выиграл от всего этого я, – усмехнулся сотник, – что бы ты сделал, если бы мог уйти?

– Я хочу уехать из этого проклятого места. У меня есть дом на юге, я бы доживал старость там.

– Видят боги, поначалу я собирался тебя заколоть. Как всё поменялось... Поступим так, даю тебе три дня чтобы покинуть город. Деньги за мавку ты получишь, всю обещанную сумму, чтобы не чувствовал себя в убытке. Этими деньгами, я покупаю и твоё молчание. Если пойдут слухи, что у меня есть мавка – будешь убит. Не покинешь город – будешь убит. Вернёшься в Ёна-Влар – тоже самое, будешь убит.

– Благодарю вас, от всего сердца, – Нёдвиг едва сдерживал слёзы.

– Нет у тебя сердца. И я бы на твоём месте не радовался. Сначала тебе надо решить дела с Кымором. И ещё, когда пойдешь во дворец, на всякий случай, спрячь нож в сапоге, вдруг понадобится, – многозначительно усмехнулся Масар и вышел.

Нёдвиг поднялся с земли и сел на скамью. Во дворе заржали кони, скрипнули ворота и всё стихло. На столе лежал потёртый мешок с монетами. Он взял его, сжал в кулаке так, что заболели суставы и бросил на землю.

«За чт-т-то?» – прошептал кузнец. Теперь, когда он остался один, положил руки на лицо и молча заплакал. Слезы текли, звенящей капелью падали на песок и монеты. Он не знал, как долго просидел в оцепенении, не мог вспомнить, когда пришёл, на рассвете или раньше.

Нёдвиг медленно поднял деньги с холодной земли и пересчитал – ровно сто девяносто. Столько стоила душа, остальные умерли бесплатно. В мешке лежал грязный кусок пергамента. На нём кривым почерком сообщалось, такого-то дня Нёдвиг Фаргар получил деньги от некоего Илланелиса за двадцать кольчуг, восемнадцать стремян и три позолоченных топора.

Недвига мучали вопросы: «Может Кымор не вытянул ничего из Ферказа, потому что он не крал? Может настоящий вор спокойно завтракает и любуется весной? Может...» Он вспомнил, то весёлое бесстыдство, с которым Кымор лгал ему про сына. Этот маленький человечек играет жизнями людей, как ребёнок с муравьями. Так почему он, Нёдвиг Фаргар, должен рвать на себе волосы, стенать и вымаливать у богов прощение за меньшее? «Я-то не мучил людей, кто бы что не говорил... Он признается мне и умрёт. Умрёт быстро, как от рук палача. Плевать что из дворца живым не выйду, достаточно наскитался», – мрачно говорил Нёдвиг всё громче и громче.

Кузнец снял с пояса нож и засунул в сапог. Выкинул в реку заляпанную кровью и грязью монашескую однорядку и побрёл во дворец. Не стал заходить домой, наверняка там бы его встретил Михайло и попытался отговорить от столь жестокого способа убить себя, и был бы прав.

Ёна-Влар за ночь покрылся угольно чёрным снегом. Тёмно-коричневая каша из земли и тающего льда с чавканьем хлюпала под ногами и забиралась в сапоги. «Откуда появился весь этот снег?» Впереди увидел трех угрюмых и уставших чародеев в обугленных красных кафтанах. Видимо, чтобы потушить пожар, маги вызвали дождь, но вместо него на город обрушилась метель, впрочем, она с пожаром справилась.

Нёдвиг позволил себе улыбнуться. Хорошо, когда у этих фанатиков появляются другие заботы кроме как сажать и жечь всех подряд.

«Они не знают, прямо перед ними идёт мавщик и главный поджигатель города. А если подойти к ним и сдаться? Как бы искривились их лица, поначалу они бы даже ничего не поняли».

– Добрый день, господари, спасибо за работу, – сказал Нёдвиг и двинулся дальше.

Замок совсем не пострадал от пожара. Нёдвиг неторопливо шёл по знакомым коридорам. Хотел заглянуть на кухню, туда, где вчера сидела Марья. Заперто. Впереди та самая дверь, за которой находилась темная и душная комната убийцы. Не успел Нёдвиг взяться за ручку, как дверь отворилась и оттуда вышел взволнованный Кымор.

– Рыжий, ты не вовремя. Иди за мной.

Нёдвиг двинулся следом. Они шли через тёмные коридоры, светлые просторные залы, где повсюду сновали люди. Вскоре они вышли к большой конюшне. Кымор позвал юношу с рябым глуповатым лицом, и спросил:

– Всё готово, люди приехали и ждут?

Немой конюх замотал головой. Кымор его прогнал и недовольно посмотрев на Нёдвига, сказал:

– Пошли, сходим в кузницу, туда где Ферказ работал.

Он повёл его в просторный сарай. Внутри, у стен, стояли два больших горна и наковальни. Тихо. Ни мастеров, ни подмастерьев, все убежали словно на пожар. «А, ну да», – усмехнулся кузнец.

– Говори, что хотел?

– Я принёс деньги, сто девяносто золонаров.

Он ждал, когда Кымор заговорит, помялся, проверил, на месте ли нож. Оставалось только применить... но Кымор стоял далеко и не сводил с кузнеца маленьких внимательных глаз.

– Скажи честно, ты кто? Чернокнижник, проклятый, язычник? Стоило мне взять тебя в рукавицы, как за пару дней я успел попасть в немилость к князю, у меня сгорел дом, убежала жена и любимая дочь. Что происходит?

– Не знаю.

– Я же не конюх. Тебе верить, себя не любить... Давай деньги. Сколько здесь?

– Сто девяносто. Внутри есть расписка.

– Илланелис и золотые топоры... смешно, – Кымор дочитал пергамент, – Не знаю кто подделал этот пергамент, в любом случае, мне известно, что деньги тебе дали священники. Они выдают всех своих должников. Ты попал крепко, за всю жизнь не расплатишься.

– Где мой сын?

– Где остальные деньги? Здесь мало.

«Надо бить и бежать, лучшего момента не будет», –думал Нёдвиг, но не трогался с места.

В кузню забежали взволнованные люди, увидели Кымора, и прокричали:

– Господарь, мы их нашли в лесу... мертвыми.

– А Марья?

– Задушена.

– Сгиньте! Убирайтесь прочь! – Кымор достал меч и рубанул по наковальне. Раздался громкий звон, изящное тонкое лезвие погнулось в середине.

Нёдвиг молчал и ждал, что вот-вот Кымор его прирежет.

– Ты меня проклял...проклял! Сколько заплатил кудеснику за порчу? За что, за сына, да? За Ферказа? Как ты узнал, что он мёртв? Убирайся от сюда! Гори в бездне! – кричал Кымор и рухнул на скамью в углу.

«Вокруг никого, ещё долго слуги не осмелятся войти. Подбежать, выхватить нож и... Нет, мы оба настрадались, – подумал Нёдвиг, – кто меня поставил судьей или палачом? Кому от этого станет лучше? Ферказу? Нет, только хитрому Масару... Кымор и так скоро умрёт. Масар быстро и жестоко скинет Кымора и займёт теплое место советника, ведь у него теперь есть мавка... Но не моими руками. Трусость ли это или мудрость – в бездну! Сердце зовёт домой».

***

Утром кузнец пришёл на пристань и погрузил вещи на корабль «Красный паломник». Вдоль берега на виселицах мрачно покачивались вероятные поджигатели. Недвиг всматривался в мертвые тела и обезображенные лица: старуха, две девушки, мужики. Среди них Нёдвиг узнал морщинистое, худое лицо Рорика. «Прости, старина. Теперь ты никому не должен».

Легкий туман набежал на город, скрывая под собой его грязь и суету. Сквозь белую пелену едва виднелись окаймленные снегом нивы на правом берегу залива и раскосые крыши почерневших домов. Мысли Нёдвига больше не бродили по этим знакомым, холодным улицам великого города, теперь он презирал Ёна-Влар. Он думал о встрече с родными, о том, сможет ли его вновь полюбить жена, простят ли его родные. А мать? Припомнит ли времена, давно позабытые?

На корабль поднялся Михайло, в пестром зеленом кафтане. Поправил усы, посмотрел вдаль, в сторону дворца, поклонился городу по старому обычаю.

– А, вот и ты, Недвиг, – сказал Михайло, обернувшись, – прости меня за кузницу, когда от Кербиса возвращался, уже стены догорали. Зато кошку твою спас. Заживёт у соседки припеваючи, как княжна.

– Мы тоже заживём... А за кузницу не переживай, сам виноват... Скажи, ты помнишь, где похоронили мою дочь?

– Такое не забудешь. Она спит у реки под ивой, там, где утонула.

– Когда приплывём, отведи меня на её могилу, хочу попросить прощения и попрощаться, – ответил Нёдвиг и тяжело закашлялся, – гребцы зовут, пора отплывать.

Михайло кивнул и распластался на носу торговой ладьи. Задумчиво посмотрел на пустоту рядом с собой, грустно улыбнулся и прошептал: «Опять плачешь?.. Но ты же росла без него, он же вас бросил... Раньше его ненавидела, а теперь рыдаешь... Знаю-знаю, твой отец сильный человек. Он смог выбраться из паутины Ёна-Влара. Теперь твои родители будут вместе доживать тихую старость. Ты же этого и хочешь? Горько что без тебя и Ферказа... Такова жизнь».

Ветер надул багряные паруса, гребцы вытащили вёсла и опустили их в тёмную воду, весело запел кормчий. Красный паломник медленно отчалил и отправился в дальнее плавание, прочь от улиц Ёна-Влара.

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...



Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 1. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...