Хуна Элианер

Два дара

Густой утренний туман укутывал мир плотно-плотно, скрывая все. Все вообще. Сквозь белесую пелену с трудом пробивался лишь неяркий еще солнечный свет, золотя ее изнутри, будто драгоценную жемчужину, да искаженно долетали звуки: чириканье ранней пташки, отдаленное коровье мычание и странный пронзительный посвист, не лишенный, впрочем, мелодичности. И раздраженное:

— Рефьян!

Пронзительные звуки стихли, вместо них так же звонко и слишком уж бодро откликнулись:

— Да, учитель?

— Сколько говорить — выкинь эту дрянь! От ее воя голова раскалывается!

— Учитель, может, не стоило вчера столько пи...

— А, по-моему, вполне неплохо! — вклинился в беседу третий голос, заставив два первых смолкнуть. — Талант явно есть, а мастерство — дело наживное.

Некоторое время было тихо, только клубился уже немного поредевший туман, сквозь который можно было различить дорогу и две темных тени на ней. Потом с коротким «Сгинь!» одна из теней махнула рукой — и туман послушно стек на землю, открывая ограду придорожного пастбища и присевшую передохнуть девушку.

Девушка забавно щурилась из-под светлой челки, кучерявой от влаги. Посмотреть ей было на что: на дороге стояли самые настоящие некроманты. И если старший, с первой сединой на висках, выглядел самым что ни есть взаправдашним — с кислым лицом, трехдневной щетиной и в замызганном черном балахоне, то младший рушил все представления о подобных магах.

Для начала он был эльфом. Он с восторгом взирал на мир ясными голубыми глазами. Черная накидка и кончики длинных золотистых волос, вычерненные не иначе как соком синявки и потому больше отдающие в фиолетовый, совершенно не вязались с этим взглядом. Вот флейта в руках — да, эльф и флейта имели право существовать вместе. Эльф-некромант с флейтой, восторженно таращащийся на лютню, выглядывавшую из-за плеча девушки, в привычную картину мира несколько не вписывался.

— Вы правда так думаете? — выпалил он, осознав, что похвалил его не кто-нибудь, а самый настоящий менестрель.

— Р-р-рефьян! — то ли прорычал, то ли простонал его учитель, закрыв лицо рукой.

Менестрель звонко рассмеялась и спрыгнула с ограды.

— Ну не врать же мне! В Инваль-тар идете? Тогда нам по пути.

Некроманты переглянулись.

— А что мы... — осторожно начал Рефьян.

— Ай, что я, некромантов не видела? — отмахнулась менестрель. — Ну так идем? Я как раз могу и посоветовать чего!

Некроманты переглянулись еще раз, и старший со вздохом представился:

— Шаргр. А этот балбес — Рефьян.

— А я — Тамми!

Почти эльфийские голубые глаза менестреля смотрели по-детски наивно, заставив Шаргра вздрогнуть. Рефьян, быстро сориентировавшись, поинтересовался:

— Откуда вы идете, леди Тамми?

— Да какая я леди, — развеселилась та.

Разговор потек легко и непринужденно — и совершенно мимо Шаргра, который пошел сзади, ворча себе под нос. В его ворчание не вслушивались, Рефьян полностью отвлекал внимание на себя, что и требовалось: читать заклинание поиска жизни вот так, на ходу, и без того было непросто.

Говорят раньше, во времена до объединения, на дорогах Темных земель по ночам можно было легко нарваться на вампира, ищущего себе поздний ужин. В землях же Света и днем встречались «светлые» воители-защитники, одуревшие от вседозволенности, и еще неизвестно, кто был хуже: они или голодный вампир.

Сейчас, конечно, таких страшных встреч можно было не опасаться, но те же разбойники никуда не делись. И одинокая девушка-менестрель вызывала какие угодно чувства, кроме доверия. Вот и шел Шаргр, гадая: откуда прилетит арбалетный болт? Такое с ним уже случалось. Один раз в жизни. Но того воспоминания явно хватит до самой смерти — короткий свист над ухом первое время снился ему в кошмарах. Потом поутихло, истерлось, но осмотрительности на дорогах оба некроманта больше не теряли ни разу. Вот только...

Сейчас все было тихо. Все, кого чуял Шаргр — пастухи, дремлющие в отдалении, возле своих стад, да сами стада. Ну, проехал еще мимо на поскрипывающей телеге мельник, покосился недовольно: приличным людям делом положено заниматься, а не по дорогам шляться, магича или песни распевая. И уехал, оставив в воздухе легкие облачка мучной пыли, взлетевшей вверх, когда тяжело груженая мешками повозка подпрыгнула на ухабине.

Пришлось некроманту перестать бурчать, смысла в этом не было уже никакого.

Туман потихоньку отступал, рассеиваясь под лучами солнца. Дорога стремилась вперед, мимо полей и оград пастбищ, и казалось, конца ей нет и не будет. Плетущийся следом за музицирующей парочкой Шаргр уныло морщился: звонкие трели флейты и чуть более мягкий, но отдающийся где-то в затылке перезвон струн лютни больно били по похмельной голове.

Косившийся на учителя Рефьян в конце концов не выдержал, опустил флейту.

— Учитель, там во фляге...

— Пусто, — огрызнулся Шаргр.

— А в запасной?

— А запасную я разопью, как тебя доучу, не раньше!

— Неужели все так плохо? — удивилась Тамми. — Мне кажется, мальчик схватывает на лету.

— Если бы... Вот опять, — скривился Шаргр. — Рефьян! Тебе лютни мало, подпевки захотелось? Упокой пастуший завтрак, я с-с-сказал!

Раскрасневшийся от похвалы эльф вздрогнул, заполошно заозиравшись. Но первой скелет петуха, вскочивший на изгородь и изготовившийся орать — судя по позе, это был именно петух, хотя в нем не хватало половины костей — заметила Тамми, изумленно ойкнув.

— Об этом я и говорил. Научится не поднимать нежить по любому поводу — тогда пусть о музыке и думает!

— Но я случайно, — принялся оправдываться покрасневший густо-густо, аж до кончиков прижатых ушей, Рефьян.

— И с тем кладбищем — тоже случайно? У тебя все «случайно» и «не нарочно», — отрезал Шаргр.

Дорога бежала вперед, а по ней шли трое: веселящаяся менестрель, жутко смущенный ученик некроманта и его учитель, наконец-то наслаждающийся тишиной. Впрочем, он прекрасно понимал: долго счастье не продлится. Но должно же этим утром быть хоть что-то хорошее?

 

***

 

Инваль-тар, обычный городок, каких много было натыкано хоть по бывшим Темным, хоть по бывшим Светлым землям, встретил путников странной тишиной. Двух и трехэтажные дома угрюмо нависали над пустой улицей, ставни были наглухо закрыты, двери захлопнуты — хотя по такой погоде все обычно распахивали настежь, чтобы проветрить комнаты.

И — ни единого человека. Только чисто выметенная брусчатка, по которой звонко цокали подбитые металлом сапожки Тамми.

— Не нравится мне все это... Вон там, видите? — поинтересовался Шаргр, настороженно озиравшийся по сторонам.

— Что? — удивилась Тамми.

Вместо ответа некромант ткнул пальцев вверх. Там, на крышах домов, сплошным частоколом торчали стрелы и арбалетные болты. Короткие, длинные, местами они дырявили тесаные кровли, местами — втыкались в щели меж черепицами и в коньки крыш. И их было много. Очень много.

А вдали зашумела толпа.

Короткий окрик «Берегись!» заставил некромантов отпрянуть к стене, припечатав собой пискнувшую Тамми. Вовремя: мимо бежали люди, все как один — с луками или арбалетами, стреляя на бегу во что-то в небе. Хрипло и насмешливо каркнула ворона, на удивление различимо за топотом множества ног и треньканьем тетив, толпа сосредоточенно пробежала мимо — и все снова стихло. Только ругался сквозь зубы отставший от остальных лучник, у которого тетива лопнула.

Подняв голову, он обнаружил три пары изумленно таращащихся на него глаз и нахмурился.

— Что? Не местные, что ли? Кто ж по улицам на Воронью Охоту гуляет?

— Воронью Охоту? — высунулась из-за спин некромантов Тамми, которой отдавило что угодно, кроме любопытства.

— На площадь идите, там и безопасно, и объяснят, — махнул куда-то назад лучник.

И правда: стоило пересечь пару улиц, как послышался отдаленный гул голосов, но уже не деловито-боевой, а откровенно праздничный. Казалось, на площади и прилегающих к ней улицах собрался весь город и чуть-чуть больше, так много тут было людей. Они шутили, смеялись, откуда-то доносились звуки музыки, и со всех сторон пахло настолько вкусно, что Рефьян, поведя носом, шумно сглотнул слюну. Запахи свежей выпечки, жареного мяса, пива и чего-то до приторности сладкого витали в воздухе, и даже у Шаргра заурчало в животе. Вышли-то до рассвета и привала так и не сделали.

— Вы купите чего-нибудь, а я сбегаю, разузнаю, — быстро распределила обязанности Тамми и исчезла, прежде чем некроманты успели сказать хоть слово.

Вернулась она, когда Рефьян вгрызся в уже третий пирожок, которых молоденькая торговка, хихикая, отсыпала ему подозрительно много для выложенных на прилавок монет. Цапнув самый пухлый, Тамми куснула поджаристый бочок и замычала восторженно, а уж потом, прожевав и проглотив, начала делиться выспрошенным:

— Говорят, тут долгое время жил некромант. Тихо жил, мирно жил, пока не помер.

— Восстал? — деловито уточнил Шаргр.

— На местном кладбище так и лежит, — отмахнулась Тамми. — Но он оставил наследство.

— Фафоэ?

— Рефьян! Прожуй, а потом говори!

— Простите, учитель. Так какое наследство-то?

— А никто не знает! — просияла Тамми. — Так и случилась Воронья Охота.

Рефьян поглядел на недогрызенный пирожок, пожаловался ему:

— Ничего не понимаю. Причем тут вороны и охота?

— Некромант оставил зачарованного ворона, которого нужно поймать, чтобы получить наследство. Ворон летает ровно три дня в году, как раз, когда некромант помер. Его лет десять ловят, даже праздник по этому поводу придумали, — Тамми махнула рукой, мол, все это вот безобразие, потом наклонилась ниже и добавила свистящим шепотом: — Говорят, у ворона к лапе привязан мешочек и в нем — огромный рубин. Самый настоящий философский камень!

Кого другого она может и впечатлила бы, но Шаргр только скептически хмыкнул, ворчливо заметив:

— Ну да, конечно, философский камень, рубин, угу. А вон там — эльфийский мед продают.

Рефьян с Тамми невольно повернулись, куда он показывал. Из закутка между полотняной палаткой и стеной дома, в котором они простроились, нужный прилавок просматривался преотлично, несмотря на толпившихся возле него покупателей. И тягуче капающую с ложки белую жижу, которую переливали из большого кувшина в подставленный горшочек, они тоже разглядели.

— Но, учитель, эльфийский мед — это просто особым образом сваренное молоко...

— Вот я и говорю: философский камень, — усмехнулся Шаргр. Потом поскучнел и нахмурился. — Работы мы тут не найдем.

— Зато можно повеселиться. Эй, ну не будьте такими мрачными! Пошли лучше представление смотреть, — Тамми подхватила обоих некромантов под руки и потянула к центру пощади так неожиданно, что те и возразить не успели.

Или не захотели? Эта невысокая девушка казалась уже такой привычной и родной, ребячливо-непосредственной, будто младшая сестренка. И даже Шаргр только вздохнул, но покорился судьбе, сам проталкиваясь к помосту, на котором давали какое-то представление, позволяя Тамми идти за собой, а Рефьяну — прикрывать ее со спины. Все-таки скандалить с отдавившим ногу некромантом охотников было мало.

— Стой тут, — буркнул Шаргр, вытолкнув Тамми прямо перед собой — с ее росточком не из-за спин выглядывать. И сам невольно взглянул, что ж там играют.

Ставили не приедающуюся много десятков лет пьесу: историю Мастера, великого северного короля-чародея, умудрившегося сначала завоевать, а потом объединить Темные и Светлые земли, наведя в них порядок. Да так наведя, что его до сих пор добрым словом поминали все потомки когда-то враждовавших народов. Даже пережившие ту войну эльфы, кто постарше, хоть и говорили сквозь зубы о разрушении Барьера над Вечным лесом, но о Мастере — только уважительно.

Знакомая с детства история разворачивалась перед глазами некромантов. Вот колышется занавес, на котором весьма натуралистично изображены горящие в порту корабли — а обряженный в доспехи Мастер подходит к хрупкой девушке, опуская ей на плечи сдернутый плащ. Та аж присела от веса, тихо ойкнув. Шаргр хмыкнул: Мастера играл не такой уж крупный мужчина, но если ему массивности придавали бутафорские доспехи, то чтобы изобразить хрупкую Таммиру Звездный луч, воспитанницу эльфов, менестреля и верную спутницу Мастера, пришлось выпускать на сцену совсем уж девочку.

И пусть плащ был не из белоснежного меха лютых северных хищников, а сшит из лоскутков, но отдернули изображающую тучи занавесь, и на мгновение показалось: не прорехи в черной ткани, а действительно вспыхнули над замершими друг напротив друга влюбленными звезды.

А представление шло своим чередом. Последняя битва развернулась во всей красе — стояла напротив войска Мастера армия Света и скалились, готовые ударить им в спину, темные выродки.

В деревнях, когда играли в эту войну, никто никогда не желал быть темным. Выродками назначали самое потрепанное и страшное пугало — и торжественно забивали его палками, разбивая напяленный вместо головы глиняный горшок. Актеры же постарались, обрядившись в черное тряпье и вымазав лица до полной неузнаваемости, толпа при виде них засвистела, заулюлюкала. Полетели объедки, прямо в лоб особо погано выглядящему вампиру, перемазанному красной краской, прилетел огрызок пирожка. Рефьян на меткость никогда не жаловался, зрители встретили его бросок восторженными криками.

С такой помощью победы добились быстро. Упал, колыхаясь, занавес, изображавший погребальные костры, говорил с возлюбленной Мастер, но послушать их диалог некромантам не дала Тамми. Она сосредоточенно завозилась, пытаясь одновременно придержать спадающую с плеча лютню, сдуть падающие на лицо волосы и дотянуться до завязок походного мешка.

— Помочь? — шепнул ей Рефьян.

— Ага, там сверху вытащи.

Эльф кивнул, потянул завязки... В лицо ему пахнуло холодом, показалось — в мешке у Тамми зачем-то припрятан небольшой сугроб, белый-белый, пахнущий водой и легкой горечью. Рефьян осторожно подцепил это «снег» — и вытащил аккуратный сверток белоснежного меха. Круглыми глазами поглядел на него, протянул Тамми.

Выходили из-за занавеса воскрешенные воины, Таммира там, на сцене, подняла лютню, но рта открыть не успела. Песню запела вовсе не она.

Чуть усталый голос летел над притихшей площадью, сопровождаемый перебором струн.

— Принеси мне в ладонях снег,

Пусть он станет талой водой.

Пусть подарит нам лютня смех.

Ты уходишь с рассветом в бой,

Я иду за тобой

Лютней, но не мечом.

Имя звездным лучом.

Я иду за тобой...

 

Тамми сидела на краю сцены, белоснежная меховая накидка укутывала ее плечи. Пальцы менестреля скользили по струнам. Она пела, пела о том, что случилось когда-то. Что видела. Что запомнила. Что захотела рассказать другим.

 

— Подари мне бездонный взгляд,

Знак на память через века.

Не найти дороги назад —

Нить серебряная тонка.

На раскрытых руках

Льдинкой сердце мое.

Флейта ветра поет

Миру в зрячих руках.

Дай мне силы снова взлететь,

Страх умрет в объятьях костра.

Одолевшему в битве смерть

Жизнь заплатит ядом утрат.

Горький вкус серебра,

Бесконечная тьма.

Дань заплатит зима

Павшим в День Серебра...

 

Ее слушали все — и зрители, и актеры, замершие, застывшие, будто и правда едва очнувшиеся от смертельного забытья воины, вновь увидевшие этот мир, пав в День Серебра. А голос менестреля набирал силу.

 

— Память станет бликом свечи

На замерзшей книге окна.

В такт безумью сердце стучит,

На пороге снова война,

И хмельная весна

Отнимает покой,

Узкой легкой рукой

Разорвав цепи сна...

Я иду за тобой,

На раскрытых руках

Ломкий блеск серебра,

Бесконечная тьма.

Я иду за тобой. 1

 

Последние звуки стихли, мягко сойдя на нет, и площадь как-то разом выдохнула, зашевелилась. Тамми спрыгнула с края сцены, вернувшись на свое место в толпе, улыбнулась, помахала — доигрывайте, мол, не мешаю.

Актеры, стоит отдать им должное, не сплоховали: доиграли пьесу, как положено. Да там не так и много оставалось, финальная битва уже отгремела, а часть про уход Мастера была короткой. Короткой и пронзительно-грустной, особенно одиноко стоящая посреди сцены девушка, кутающаяся в слишком большой плащ и глядящая вслед своему возлюбленному, подарившему ей на прощание лишь две вещи: бессмертие и ожидание.

На поклон вышли все, кроме игравших темных. Вернее, они тоже вышли — но скинув свои устрашающие одежки и чисто умывшись. Рукоплескали актерам знатно, и как по команде все стихло, когда не снявший доспехи Мастер вышел вперед, опустился на одно колено.

— Леди Таммира, уважите простых бродяг, сыграете еще?

— Почему и нет, — улыбнулась Тамми.

Ухватившись за протянутую руку, она забралась на сцену. Замерла, обернувшись — невысокая, со смешными задорными кудряшками. А потом взялась за лютню — и полились песни.

Шаргр с Рефьяном так и стояли все время, пока она пела. Один внимал в трепетном восхищении, теребил, крутил в руках флейту, другой слушал вполуха, размышляя о своем. Теперь он понимал, почему девушка спокойно бродила по дорогам одна: не нашлось бы глупца, который поднял бы на нее руку, увидев плащ Мастера.

Таммира Звездный луч была чем-то вроде талисмана. Живым напоминанием, что однажды Мастер вернется, и тогда... Что тогда, никто не знал, но все понимали: будет хорошо. Даже если хорошо сейчас — будет еще лучше, таков уж он, Мастер, хранитель и защитник мира.

А пока в толпе из рук в руки передавали кувшин с подогретым настоем, чтобы уставшая петь девушка могла напиться.

 

Комнаты в трактире сняли некроманты. Они ушли первыми — Тамми осталась общаться с актерами, а их на площади больше ничего не держало, зато возможный ужин манил, пирожков после целого дня дороги оказалось слишком мало.

Молчали. Говорить было не о чем, все сложилось как-то слишком уж внезапно. Сидели, ждали еды, смотрели, как потихоньку наполняется зал. Досмотревшие представление люди тоже шли подкрепиться, возвращались незадачливые охотники на ворона, расстрелявшие все стрелы. Наступит вечер — и ворон улетит в свое убежище, а на крыши высыплют местные мальчишки, собирать расстрелянное, чтобы с рассветом все повторилось заново.

— Леди Тамми! — замахал Рефьян, когда у входа мелькнуло белое пятно. — Мы тут!

Он же придвинул девушке стакан молока, который та с благодарностью приняла. Разговоров от нее никто не требовал. Рефьян сам болтал о том о сем, прерываемый изредка ворчанием Шаргра. И это было как-то... Правильно?

Принесли ужин. Зал трактира гудел невнятно, взрывался иногда хохотом или хмельными возгласами, но это было хорошее веселье, такое же правильное. Пробиравшийся к выходу мужик не удержался на ногах, налетел на их стол, но только пьяно усмехнулся:

— О, не... ик... романты? А мою жену — п-поднимете?

— Твою тещу, — пригрозил Шаргр. — Мигом протрезвеешь.

Мужик с хохотом убрел, куда шел, а Рефьян вздохнул.

— Вот так всегда. Нет, менестрелем быть куда лучше, чем некромантом! Ходишь везде так же, но тебя всегда любят и ждут. А уж вас, леди Тамми... И ваши песни! Вы так поете... здорово. И про Мастера, и про любовь. Вы ведь его дождетесь, да?.. А? — он прижал уши, вздрогнув — так резко менестрель отодвинулась вместе с лавкой, беря лютню. — Я что-то не то...

Резкий удар по струнам заставил его замолчать. А потом менестрель запела. Или, скорее, заговорила, лишь изредка касаясь лютни.

— Пламя заката проходит сквозь пряди,

Серебро становится темной медью,

Я иду к тебе в дурацком наряде,

Укрывая в лохмотьях метку бессмертья.

Я иду к тебе по белым ступеням,

Я иду к тебе по пыльным дорогам,

Я иду к тебе сквозь песни и тени,

И я верю, что мне осталось немного.

Там, куда я приду, будет только покой,

Будут руки твои, прикасаясь легко,

Исцелять мои раны на истерзанном сердце,

Будет право забыться, будет право согреться

У живого огня.

 

Голос Тамми опустился почти до шепота — и взлетел, вторя злой, напитанной ядом мелодии.

 

— Годы бессчетные странничьей доли

Превратили память в досадную ношу.

Я устала жить среди долга и крови,

И однажды я мир этот просто брошу.

Я устала видеть во сне кошмары,

Просыпаться в чужих городах из камня,

По тавернам платить осколками дара

И хранить у сердца рваное знамя.

Приходи в мои сны, не бросай меня здесь,

Дай мне светлую память о нашей звезде.

Сколько лет я блуждаю по тропинкам и трактам,

Каждый день безуспешно сражаясь со страхом

Не увидеть тебя.

 

Шум в зале уже давно смолк, и только голос менестреля все рвался и рвался, рвался злым криком, так не похожим на спетые ею сегодня песни.

 

— Я называю запретное слово,

Я шагаю в волны великого моря,

И со звоном рвутся оковы былого.

И бессонные чайки послушно вторят

Кратковременной муке заведомой смерти,

Бесконечному крику иного рожденья.

Я иду по волнам в догорающем свете,

Опасаясь поверить в свое отраженье.

И расступится мгла, и отступит беда,

Я узнаю тебя по сиянию глаз.

Ты меня позовешь, и сомкнутся ладони.

Я вернулась домой, только имя не вспомнить...

Только кто-то снова будит меня

По велению нового дня. 2

 

Последние беспомощные слова упали в тишину — и Тамми встала, молча уйдя наверх.

 

***

 

Утро выдалось пасмурным и серым. Настроение у Шаргра было таким отвратительным, что и горячий завтрак не помог, привычное ворчание звучало скорее грозным порыкиванием. Рефьян, чуя это, старался вести себя потише. С похмельным учителем он знал, как быть, с таким — не очень.

Тамми уже сидела за столом, когда они спустились, только поэтому не разминулись. Покосилась на старшего некроманта, заметила негромко:

— Дальше дорога до самого Ларнир-тара одна.

Рефьян, при взгляде на менестреля невольно виновато прижимавший уши, все-таки не удержался от вопроса:

— А вы разве не будете еще выступать? Праздник же.

Менестрель помотала головой и побренчала монетками в кармане. Видно, за вчерашнее выступление она и так получила достаточно, а может, и у нее настроение испортилось. Какие тут песни, после вчерашнего-то.

— Ждать не будем, — отрезал Шаргр.

На это менестрель только плечами пожала — будто ей было из-за чего задерживаться.

На площади снова было людно, даже с утра. Зевающая торговка охотно продала им пирожков в дорогу — еще теплых, пахнущих совершенно одуряюще. Но сегодня и это не радовало. Рефьян все никак не мог упихнуть объемистый сверток в мешок, Тамми зябко куталась в свою меховую накидку.

— Вы поаккуратней там, — зевнула им вслед торговка. — Охотники уже, эта, стреляют.

Охотники действительно стреляли. Пока шли к выходу из города, топот раздавался то с одной стороны, то с другой, будто ворон улепетывал от охотников кругами. Иногда доносилось и насмешливое карканье, заставляющее Шаргра тихо скрипеть зубами. А когда на перекрестке ворон вылетел прямо на них, он не выдержал.

— Упокойся!

Серый сгусток рванул со вскинутой руки некроманта, врезался прямо в летящую птицу, растекся по глянцево-черным перьям. Та хрипло заорала, забила крыльями, набирая высоту, а к ногам Шаргра упал мешочек.

Шаргр медленно опустил руку. Так же медленно наклонился, поднял трофей. За ним следило множество глаз. За тем, как он развязывает выцветшие от времени тесемки, вытряхивает на ладонь узенькое костяное колечко. Больше в мешочке не было ничего.

Осмотрев кольцо, Шаргр сжал его в руке, поднял голову, глядя на столпившихся в проулке охотников.

— Вы столько лет, — выдохнул он сквозь зубы, — столько лет гонялись за несчастной мертвой птицей ради этого?!

— Что там, некромант? — недобро поинтересовался кто-то.

— Наследство. Некроманта. Амулет для магии смерти. Надо, а? — оскалился Шаргр.

Он перевел дыхание — от злости аж трясло.

— Даже мертвеца в покое оставить не можете? Философский камень, да? Бессмертия захотели?! Нет философского камня и не бывает! Его такие как вы придумали, которые с имеющейся-то жизнью не знают, что делать!

Сплюнув, он швырнул на землю мешочек и широким шагом пошел прочь.

Кажется, вслед смотрели. Кажется, не стреляли лишь потому, что следом побежал не только Рефьян, но и Тамми. И только когда городская стена скрылась из виду, Шаргр смог нормально вдохнуть.

— Учитель, вы... Ой!

Рефьян отшатнулся: с неба, хлопая крыльями, упал тот самый ворон, ловко приземлившись на плечо Шаргру. Покосился круглым красным глазом, каркнул важно и переступил с лапы на лапу, цепляясь острыми когтями за потрепанную ткань.

— Кажется, у него теперь новый хозяин, — впервые со вчерашнего вечера улыбнулась Тамми.

 

***

 

Эльфы не меряют года так, как люди. Смена сезонов для них естественна и подобна дыханию природы. Будешь ли следить за тем, как дышишь? В иные моменты да, но не каждый же миг своего существования.

Вот и Рефьян не замечал, как идут годы — вернее, он отслеживал их иначе. По седым прядям в волосах учителя; по разученным мелодиям; по тому, как ворочался внутри, становясь все более послушным, дар. По чужим песням. Всякий раз, заслышав в таверне песни Тамми, кто бы их ни пел, он вслушивался, пытаясь понять: кажется или нет? Кажется, или слова — все отчаянней, а веселья и радости все меньше? И не звучит ли все чаще и чаще та самая — потому что все больше и больше людей запоминают ее слова?

Рефьян не мог дать точного ответа.

Очередная ночь застала их с учителем вовсе не в трактире, а возле кладбища, на котором, если верить словам нанимателя, последнее время участились пляски мертвецов. И правда: со стороны ограды звучала отдаленная музыка, и Рефьян все дергал ухом, пытаясь отвязаться от назойливых воспоминаний.

Захлопали крылья, ворон привычно приземлился на плечо Шаргру. Тот поморщился: весила птица немало, а годы не щадили, и плечо под нашитым на мантию лоскутом кожи частенько ныло после таких вот приземлений. Закрыв глаза, Шаргр взъерошил перышки на шее птицы, замер, всматриваясь в то, что видел в полете ворон.

— Рефьян.

— Да, учитель?

— Только без глупостей, — вздохнул Шаргр, открывая глаза.

— А что такое? — удивился тот. Нет, он подозревал, что все совсем не здорово, а наниматель намекал, что в пляску и крестьян начало затягивать — почему и позвал некромантов. Но с чего учитель смотрит так сурово?

— Там леди Тамми.

Рефьян замер, пытаясь осознать услышанное... А потом вскочил и со всех ног бросился к кладбищенской ограде.

— Ну вот, — простонал Шаргр, закрывая лицо рукой. — А я же просил...

Ворон насмешливо каркнул.

Догонять легконогого эльфа смысла не было, и Шаргр неторопливо пошел следом. Потому только издали увидел, как Рефьян добежал до центра кладбища и, размахнувшись, всадил в землю короткий жезл. Зато звонкое «Явись!» долетело даже до ворот, как и хлынувшая во все стороны волна силы.

Кладбищенский хранитель такому приказу противиться не смог. Появился рядом с Рефьяном дрожащей белесой фигурой, замер, заламывая руки.

— Что это?! — не хуже Шаргра рявкнул некромант.

«Этим» были задорно отплясывавшие на ближайших могилах скелеты, штук десять, и дородный крестьянин, неловко переминавшийся с ними рядом. Толстяк побагровел, его рубаха насквозь промокла от пота, огромное пузо подпрыгивало будто отдельно, попадая не в такт быстрой плясовой мелодии, которую, зачарованно улыбаясь, наигрывала сидящая на надгробии менестрель.

Она совсем не изменилась за эти годы — сколько их, полтора, два десятка мимо пролетело? Та же челка, та же лютня, вот только накидка стала изрядно меньше, больше напоминая широкое меховое оплечье. И — Рефьян ошалело моргнул — она истаивала на глазах, шерстинки падали вниз, рассыпаясь в воздухе льдистыми искорками.

— Отпусти! Немедленно!

Хранитель, вообще-то, был бестелесной сущностью. Но Рефьян на это наплевал, сжимая горло хранителя так, что тот аж в воздухе повис, вполне реалистично вцепившись в пальцы некроманта. Сила хлестала во все стороны, душила несчастного, и он не мог противиться требованию.

Сухо хрустнув, осел грудой костей один скелет, другой. Мертвецы осыпались, прекращая пляску, упал, теряя сознание, крестьянин, и только Тамми продолжала играть, уже другую мелодию. Тихую, какую-то задумчивую.

— Ты!..

— Отпусти его, Рефьян, — попросила менестрель.

— Леди Тамми! — разжав пальцы, он бросился к девушке. — Как вы?.. Как вообще?!

— Дай я посмотрю, — проворчал подошедший Шаргр, стряхивая с плеча ворона. Тот вспорхнул на надгробье, покосился на потихоньку истаивающего хранителя, про которого все забыли, каркнул — так, мол, тебе и надо.

— Учитель, что с ней? — спросил Рефьян. Он видел все и сам, но не хотел, отчаянно не хотел верить.

Шаргр молчал. Смотрел на тихонько истлевающую накидку и молчал.

— А то сам не понимаешь, — буркнул он наконец. — Даже благословение Мастера оказалось не вечно, леди?

Тамми легко пожала плечами, странно улыбнувшись.

— Выходит, что да.

— Нет. Так... Так не должно. Так не может! — беспомощно выдохнул Рефьян. — Леди Тамми, вы же... Он же обещал! Вы не можете умереть!

И, прежде чем кто-то успел вставить хоть слово, заговорил дальше, но уже на родном языке. Древние слова звучали над ночным кладбищем, те, о которых ныне живущие знали только лишь из сказок, настолько редко эльфы решались на подобное. Да и в сказках-то о таком не часто рассказывали — о бессмертном, решившем подарить свое бессмертие.

Наклонив голову на бок, Тамми смотрела на разгорающееся над ладонями Рефьяна сияние, на то, как оно собирается яркой искрой, пощипывала струны лютни. И, когда эльф протянул искру ей, просто улыбнулась, завершая древний ритуал:

— Отказываюсь.

— Ч-что?..

— Принимаю.

Сухая рука учителя накрыла ладони Рефьяна, искра мигнула — и впиталась в тело Шаргра.

— Д-да... к-как же так, леди Тамми? — чуть не расплакался Рефьян.

— На, запей горе, — сунул ему в так и протянутые руки запасную флягу Шаргр. — Теперь-то я от тебя не отвяжусь, пока до конца не обучу.

Угроза не возымела никакого действия, Рефьян бездумно поднес флягу к губам, выпил — там было-то пару глотков. Так же бездумно утер рот, поглядел на запястье, не понимая, в чем дело. Крепости в выпивке почему-то не было никакой, зато размазанная по коже капля странно сияла, будто расплавленное золото.

— Говорил же я: все не то, чем кажется, — проворчал Шаргр. — Тоже мне, придумали — философский камень громадный рубин у них. А вечное ожидание — счастье, как же. Что смотришь? Я-то думал, доучу тебя, балбеса, да выпью, в новой жизни чем другим займусь. А оно вон как... Не могу смотреть, как ты, дурак, свое бессмертие зазря тратишь.

Тамми, не выдержав, тихо засмеялась.

— Рефьян, отойди, пожалуйста, — попросила она. — Мне с твоим учителем поговорить надо.

Ошалело кивнув, тот развернулся и пошел к выходу с кладбища, по дороге три раза налетев на надгробья. Менестрель только головой покачала, потом поглядела на Шаргра.

— А ты, значит, знаешь, как бессмертием распорядиться?

— Уж найду, как. Меня-то никто не ждет, мой дом здесь, не ушел никуда. Это вам, женщинам...

— Мой дом рядом с Мастером, да, — легко согласилась Тамми, прикоснувшись к меху накидки. Теперь это был узенький ошейник, который она расстегнула и обернула вокруг ладони.

— Только ты все равно дурак старый.

— Э? — возмущенно вскинулся Шаргр.

— Ты зачем мальчика давишь? Он же бессмертный, что ему помешает и некромантии выучиться, и для души счастье в музыке найти? Ну, два дара, ну, хорошо же? — серьезно взглянула Тамми. — Пусть оба развивает, тебе же лучше — будет кому песнями в трактире расплатиться, если работы не найдется, а в кошеле ни монетки.

— Теперь — ничего, — мотнул головой Шаргр. — Я ж боялся не успеть... дурак. Старый.

— Вот и хорошо. Отдашь ему, — Тамми протянула свою лютню. — И просто постой рядом, хорошо?..

Бережно принявший инструмент Шаргр кивнул. Вот вроде все понятно, сама выбрала, и сколько лет он некромант уже — а все равно в горле комок мешается. Потому что ну... Чудо же. Самим Мастером миру подаренное.

— Ну и куда ты успел убежать, Ирг? — ласково улыбнувшись, спросила Тамми, глядя на последний клочок накидки, лежащий на ладони. — Все равно ведь догоню, глупый...

Шаргр невольно отвернулся, сделав вид, что он ничего не слышал: ни настоящего имени Мастера, ни фразы в целом. Лишь краем глаза увидел, как ветерок сдул шерстинки с разжавшихся пальцев.

 

С кладбища некроманты собрались уходить уже под утро. Шаргр ворчал на ворона, устроившегося на излюбленном месте. Только теперь нести его было не в тягость: седых прядей в волосах некроманта почти не осталось, последние медленно темнели, исчезая, как и морщины на лице. И спина не болела, хотя поработали изрядно: пришлось не только загонять выкопавшиеся скелеты на место с помощью кладбищенского хранителя, но и копать новую могилу, искать камень на надгробье.

Надпись на нем начертал изящными эльфийским почерком Рефьян. Поднялся, отряхнул колени от свежей земли. Больше их тут ничего не держало.

— Рефьян.

— Да, учитель? — глухо откликнулся тот.

— Держи, — Шаргр протянул ему лютню. — Пой свои песни, заслужил.

 

Примечания

  1. Тэм Гринхилл «Я иду за тобой»
  2. Тэм Гринхилл «Метка бессмертия»

Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...



Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...