Гоблин висел вниз головой, зацепившись ремнем от штанов на дереве. Он раскачивался и хрипло, устало хихикал. Его длинные уши хлопали на ветру зелеными парусами, а волосы вытянулись в линию и напоминали флагшток парусной мачты.

 

Крупный ворон, сидящий на соседней ветке, с любопытством осматривал несчастного.

– Кш-ш! – промямлил гоблин безгубым ртом, – Пошел вон отсюда! Дурак, ха-ха-а. Что вылупился? Ха- ха-ха. Ой, не могу!

 

Ворон перелетел на ветку поближе.

 

Гоблин нервно задергался, пытаясь ухватить сумку, болтающеюся рядом на обломанном сучке. Он резко вытягивал и сгибал ноги, раскачивая себя. Вскоре ему удалось коснуться кожаного переплета, и в этот момент сумка крякнула, зашипела, что нахальный гусь и прыгнула вниз. Раздался удар об землю и шелест травы.

 

– Зараза...– простонал висящий, перестал дрыгать ногами и обмяк.

 

Ворон, оценив обстановку, радостно закаркал и вразвалочку направился к жертве, не спуская черных маслянистых глаз с ремня.

 

– Ээээ! – беспокойно завертелся подвешенный. – Не смей! Пшел отсюда! Кш- кш!

Птица в задумчивости остановилась.

– Ха-ха-ха! – неожиданно зашелся в смехе гоблин. – Ха-ха-ха! Это черт меня дернул испить серебристого шалфея. Ха-ха! Деликатес, импортный. Ха-ха!

 

Волна истерики прекратилась. Гоблин вытер проступивший на лбу пот рукавом куртки и выругался:

 

– Да сколько можно-то? Так, выпил зелье я, значится, в полночь, солнце уже встало, получается вот-вот действие закончится. Эх, если бы сейчас крапивного эликсира, хоть глоточек. Он с сожалением глянул вниз.

 

– Иди сюда, родная, иди! Не бойся! Я тебе сыра дам!

 

Сумка выглянула из травы и возмущенно крякнула, выкопала защелкой червяка, сьела и быстро заползла обратно в глубь чертополоха.

 

– Тьфу! Гордая, пока шалфей не выйдет - не подойдет!

 

– Кар-р-р! – неожиданно произнес ворон и ошалело вращая глазами задергался в приступе смеха. – Кар-р-р! Ха-ха-хаа!

 

Гоблин напрягся и внимательно посмотрел на птицу. С вороной явно было что-то не так. Она была слишком крупна для местного птичьего отряда, ее ноги больше походили на свиные копытца, чем на тонкие вороньи палки. Да и нос раздуло так, что он вполне мог претендовать на орлиный. Гоблин присмотрелся и весело воскликнул:

 

– Аллилуйя! Василий, ты ли это, друг мой?

 

Птица прекратила смеяться. Глаза ее на секунду приобрели ясность, в них отразилась вся боль и бессилие перед магией шалфея. Ворон резко неестественно дернулся, каркнул и клюнул ремень.

 

– Василий, это я, Митяй! Ты не нервничай, шалфей он такой, на всех по-разному действует. Ты главное, это, в руках себя держи, сейчас всех отпустит. Ха-ха! Вот умора - то! Ты зачем перо в зелье бросил? Я же тебя предупреждал, голова ты бутылочная. Чего меня не послушал - то?

 

Птица прекратила клевать и пристыженно переступила с ноги на ногу. Потом открыла клюв, громко каркнула и снова зло клюнула ремень.

 

Гоблин в панике замахал руками.

 

– Уи-и-и! – раздалось где-то снизу и дерево задрожало. Ворон вцепился когтями в ветку. Висящий на дереве радостно закричал:

 

– Дмитрич! Спаситель! Ха-ха! Ты ли это?

 

Внизу под раскидистым конским каштаном стоял статный, в два метра ростом гоблин и покачивался. Делал он это рывками, широко растопырив в сторону руки и ноги. Время от времени великан открывал рот, втягивал воздух, как насос, и со свистом выдувал содержимое. Вырывающиеся из его пасти порывы ветра гнули в поклоне к земле деревья и ближайшие кусты.

 

– Уи-иии! – выдал очередную ураганную порцию воздуха Дмитрич. Каштан опасно качнулся и затрещал.

 

– Тише, мой дорогой, тише! – запричитал отчаянно гоблин. – Погубишь, окаянный!

 

Великан вдруг остановил ураганный поток и залился пронзительным смехом.

Висящий на дереве, и вращающийся по кругу товарищ негодующе фыркнул:

 

– Смешно ему!

 

Ворон неодобрительно каркнул и продолжил клевать ремень.

 

– Пошел вон! Кш-ш! Василич, ты об этом пожалеешь! Я точно говорю, пожалеешь.

 

Ворон скосил глаз, набрался сил и клюнул еще раз. Ремень затрещал.

 

– Помогите-те! – не то крича, не то поскуливая, простонал подвешенный.

 

Великан под каштаном тут же престал хохотать. Взглянул трезвым, сочувствующим взглядом на приятеля, пошатнулся и выдохнул:

 

– У-ииии!

 

– Аааа! Всем стоять! Я вспомнил, с нами была дама. Как ее - Мурка, Мырка, Дерьяна? Ааа, Марьяна! Марьяна, мужики, была еще Марьяна!

 

Крик подействовал, великан прекратил набирать воздух и раскачиваться. Ворон встрепенулся и оставил самосуд над ремнем.

 

– Что, трезвеете, изверги? Марьяна где? Дмитрич, ты же ей еще шалфея в стакан сыпал и приговаривал:

 

Выпей, детка, мой шалфей,

Станет, детка, веселей,

Закуски-ка все сморчком,

Мир закружится волчком!

– Гэй- гэй! Веселей! – заорали враз великан и ворон. – Не скупись, еще подлей! Гэй- гэй! Веселей! Ты шалфея не жалей!

– Идиоты!

– У- ииии! – подтвердил великан, раскачиваясь из стороны в сторону в такт песни.

– Карр! – утвердительно подхватил ворон.

 

И в этот момент все услышали хлопок, визг и удар о ствол. Стрела торчала, недолетев пару дюймов до висящего гоблина. Древко дребезжало гитарной струной.

 

– Трали- вали! Трали-вали! Вы штанишки потеряли!

 

Из зарослей, обмахиваясь кустом малины: вывалилось чудовище. Чудовище определенно было женского пола, так как величественные груди раскачивались в такт желеобразному животу. А гигантские листья лопуха не могли скрыть все великолепие открывшийся панорамы. Волосатые ножки выглядывали из-под остатков штанов, которые были превращены в шорты. В одной руке красотка держала лук, в другой - волокла выдранный с корнем куст малины. Чудище остановилось, высунуло длинный пупырчатый язык, слизало ягоду с ветки и довольно рыгнуло. Потом, сковырнув закрученным ногтем застрявшую кость в зубе, оно медленно потянулось за луком.

 

– Марьяна, золотце ты наше, опусти лук. Ты же гоблин!

 

Дама вмиг покрылась желтыми пятнами и зарычала в ответ:

 

– Я вам не гоблин. Я эльфийская лучница, я охочусь! Дичь - молчать! Почему моя дичь висит на дереве?

 

Она натянула лук и выстрелила.

 

Дичь заорала, так как стрела перебила ремень, и гоблин падал. Хорошо, что падал он не долго, ровно до следующей прочной ветки. Там он с ловкостью макаки на нее вскарабкался и принялся нервно рвать листья каштана в попытке свить оборонительную крепость.

 

– Мне нужно действие! – вопила Марьяна, содрогаясь всем телом. – Дичь - на коня!

 

Гоблин в испуге вжался в дерево, боясь, что сейчас и впрямь появится конь. Впрочем, так оно и вышло. Над головой захлопали крылья и раздалось знакомое карканье. Ворон сел рядом, наклонив голову, покорно ожидая, когда его оседлают.

 

– Марьяночка! Деточка, эльфиечка наша. Может не нужно, ааа? – карабкаясь на крылатого коня, пытался успокоить разбушевавшуюся даму гоблин. – Красавица!

 

Дама успокаиваться не желала. Она махала кустом малины, прогоняя назойливых комаров и смотрела на Дмитрича. Великан - Дмитрич, продолжал стоять истуканом и качаться из стороны в сторону, но хихикать прекратил и взгляд его прояснился. Его пронзительные синие глаза метались в поисках спасения, но каждый раз упирались в два лопуха на эльфийском теле.

 

– Дмитрий Васильевич, ну что же вы дорогой. Ваш выход! – подбирая лук и указывая на дерево, пробасила лучница.

 

Дмитрич встрепенулся и принялся раскачиваться интенсивнее, при этом его щеки наливались, росли и медленно превращались в два арбуза.

 

– Опомнитесь! – подняв палец вверх и, восседая на вороне, призывал к миру гоблин, – Опомнись и ты, женщина! Зелье пройдет, потом стыдно будет!

 

И тут арбузы во рту Дмитрича созрели и лопнули. Он дунул так, что солнце скатилось с небосвода и раньше времени нырнуло за горизонт.

Митяй вцепился в птицу мертвой хваткой. Послышалось отчаянное карканье, переходящее в вопль:

 

– Друг, держись! Падаем!

 

Каштан угрожающе треснул, раздался грохот и столетнее дерево рухнуло. Полетели обломки кустов и в воздухе материализовалось четыре ядовитых облачка шалфея.

 

– Где я? – раздался стон из глубины сучьев поваленного дерева. – Кто я? – подхватил его другой стон. Это пришли в себя Марьяна с Дмитричем.

– Живой! – радостно скакал Митяй, поддерживая падающие без ремня штаны. – Живой!

– Боже! – стонал Василич, выдергивая остатки черных перьев у себя из груди. – Что бы я когда еще вас послушал!

 

Друзья, охая и причитая, выбрались из-под обломков. Постояли, повздыхали и в обнимку, покачиваясь побрели в сторону гор.

 

Наступила ночь. Дикая луна вышла на смену дня и осветила лес. Что-то зашелестело в траве, и из помятого чертополоха выползла сумка. Изгибаясь гусеницей, она проползла к упавшему каштану, принюхалась, крякнула, и быстро-быстро стуча застежкой, полетела в сторону удалившейся компании.