Олег Савощик

Проклятая

— Так куда, говоришь, путь держишь? — спросил трактирщик, наливая полную кружку.

 

Квист протянул руку к глиняной ручке, с удовольствием сделал первый глоток. Мед хмельной, студёный, только из погреба — то, что нужно пересохшему в дороге горлу. Квист жадно осушил полкружки и, отдышавшись, ответил.

 

— В Нижние Каменцы.

 

Трактирщик хмыкнул.

 

— Так где мы, а где Каменцы? Экого ты крюка навернул.

 

Он поставил перед путником горшок с тушеным мясом и чесночной подливой, пододвинул тарелку с хлебом. Квист с удовольствием вдохнул теплый аромат мяса и пряностей, разломил хрустящую булку и закинул в рот кусочек мякиша. Прожевал, чувствуя, как зазывно урчит в животе.

 

— Я тут ищу кое-кого. Девушку, — сказал уклончиво под взглядом трактирщика.

 

Тот пригладил усы, длинные и светлые, словно пшеница над губой проросла. Заявил горделиво:

 

— Так у меня спрашивай! Я тут всех девок знаю.

 

— Селина, дочь травницы вашей.

 

Трактирщик отпрянул. Лицо его залило белизной, казалось, кровь в жилах остыла, что тот мед из погреба.

 

— Знаешь такую?

 

— Я-то знаю, — сказал трактирщик тихо. — Вот только ты откуда... Или дурачить меня удумал?

 

Позади скрипнула дверь. Квист, не оборачиваясь, сделал еще один большой глоток меда... и спустя мгновение выплюнул обратно в кружку. Липкие капли потекли по подбородку, горечь смешалась во рту с кислятиной. Квист потянулся к кувшину с водой, чтобы перебить вкус, но едва поднес к губам, как в нос ударила тягучая вонь, будто из колодца с дохлой собакой на дне.

 

Люд вокруг ругался, плевался, стучал посудой.

 

— Эй, хозяин, что за дела?! — крикнул кто-то.

 

А потом всё смолкло разом. Квист обернулся.

 

Взгляды постояльцев, как один, сошлись на новой гостье, которая так и осталась стоять в дверях. Легкий плащ скрывал ее фигуру, черные волосы рассыпались по плечам. Квист смотрел на незнакомку и почему-то думал, что у девушки с таким лицом обязательно должна быть красивая улыбка.

 

Вот только губы ее были крепко сжаты, а в глазах, — молодых красивых глазах, от которых ждешь весны и жизни, — стоял холод. Она бегло осмотрела собравшихся, сказала звонким голосом:

 

— Мне нужна девочка! Вы знаете, какая.

 

Квист приложил ладонь к лицу, вонь становилась все сильнее. Булка в его руке превратилась в твердый сухарь, мясо в горшочке покрылось зеленоватым пушком плесени.

 

— Это ты чегой-та тут раскомандовалась? — Со скамьи встал здоровяк в грязном фартуке с подпалинами. Рукава грубой рубашки плотно обтягивали бугры мышц. — Прочь, бесовская ты блудница!

 

Он двинулся ей навстречу. Она, вместо того, чтобы отступить, шагнула вперед. Здоровяк задышал чаще, сипло, но не остановился. Его бычья шея пошла красными пятнами, щеки раздулись, как кузнечные меха, тени легли под глаза. Он не дошел всего шаг, упал на колени.

 

Она осторожно провела кончиками пальцев по его голове, едва касаясь, с какой-то ужасающей заботой, почти с материнской нежностью. Волосы мужчины, разом поседев, осыпались ему на плечи.

 

Незнакомка вскинула подбородок, сказала в пустоту:

 

— Если вы не приведете девочку до рассвета, я пройду по вашим полям. Загляну в ваши огороды. Коснусь вашей скотины. До рассвета! Девочка не та, кем кажется.

 

Она резко развернулась к выходу, стукнули каблуки, скрипнула дверь. В трактире продолжало висеть молчание, лишь облысевший здоровяк, одной рукой держась за горло, другой уперевшись в пол, с шумом глотал воздух. Из приоткрытого рта капала слюна.

 

Квист отодвинул от себя смердящую еду, с сожалением постучал сухарем о столешницу. Голод крутил кишки.

 

— Ну и чего не встал поздороваться? — буркнул трактирщик.

 

— А? — Квист поднял на него непонимающий взгляд.

 

— То Селина твоя была. Колдуньи дочь.

 

***

Трактирщик собирал тарелки со столов и выбрасывал порченую еду в ведро, бормоча ругательства себе в усы. Квист тоскливо оглядывался, не сохранилось ли чего, что можно закинуть в рот. Под крышей они остались вдвоем, все деревенские вывалились во двор обсуждать требование колдуньи. Через дверную щель сыпалась ругань, как горячие угли из приоткрытой топки.

 

— Расскажи мне о ней, — попросил Квист.

 

Трактирщик глянул угрюмо.

 

— Какое дело чужаку? Двигал бы ты в свои Каменцы.

 

— Я и двину, — ответил Квист спокойно. — Там мой дом. Я не был дома много зим. Но я дал обещание, и чем скорее выполню его здесь, тем скорее могу вернуться.

 

— И где же ты так долго был?

 

Квист неопределенно мотнул головой.

 

— На севере.

 

— На войне? — Трактирщик выпрямился, взглянул на гостя внимательней. — Кому же ты обещание дал, служивый?

 

— Соратнику. Другу.

 

Хозяин таверны почесал лоб, опустился на скамью с тяжелым вздохом.

 

— Был тут у нас один солдатик... — Он потянулся было к кружке, но вовремя вспомнил, во что превратился мед, и одернул руку. — Я ведь ее другой помню, Селину то. Дитем совсем. Мать у нее строгая была, знахарка наша, травница. Злые языки, порой, колдуньей ее кликали, нечистой. Теперь уж и не знаю, сколько правды в тех словах. И стал у нас гарнизон несколько зим тому, когда людей на север еще только отправляли. Девка то, Селина, молодая, одна весна в голове. Влюбилась в солдатика. Они даже, поговаривают, бежать собирались, вдвоем... Мать как узнала, взбеленилась, совсем дочь извела. А следом и вовсе заперла на замок.

 

— А дальше?

 

— Дальше? Дальше хуже. У Селины от такого разум помутился. Убила она мать. Уж не знаю, колдунья ее перед смертью прокляла, или Боги за грех страшный, но теперь всё, чего бы она не коснулась, где бы ни явилась... Ты сам видал.

 

— А с солдатиком что? — спросил Квист вполголоса, хотя уже знал ответ.

 

— Ясное дело, испугался он. Не принял, оттолкнул. Гарнизон как раз в тот момент снимали с постоя, их посылали через горы. Вот он и отправился со всеми. Проклятая осталась.

 

— И как она жила здесь всё это время?

 

— Да так и жила в хижине своей, что в лесу стоит. Никому не докучала, носа не показывала. Ну и мы ее не трогали, себе дороже. Кто-то говорил, мол, сгинула давно, никто ж не ведает, чем она там всё это время занималась. И вот нате вам, явилась! Столько снеди попортила, зар-раза...

 

Квист посмотрел на дверь. Шум во дворе нарастал: рыдала какая-то женщина, мужики пытались перекричать один другого. “Они ведь решают”, — подумал Квист. — “Прямо сейчас обсуждают, отдавать ли девочку Проклятой”.

 

— Что за девочка? — спросил он.

 

Трактирщик поднялся, взял метлу из угла.

 

— А тут вообще история чуднее прежней, — рассказывал он, подметая седые волосы с пола. — Давненько то было, еще до смерти травницы. Стал у нас на постой купец с семьей, проезжий, а наутро обнаружили, что дочка у него пропала, десяти годков от роду. Всей деревней леса обходили до глубокой ночи. Позже знахарка нагадала, что сгинула девочка, в болоте утонула. А сегодня на рассвете Хойцех, кузнец наш, ее нашел.

 

— Живой нашел?

 

— Живой, а как же. Исхудала вся, на ногах еле держится, но жива. Ее и расспросить толком не успели, так ослабла, без чувств свалилась. Сказала только, что из леса бежала, от Проклятой.

 

Трактирщик помолчал немного, косясь на Квиста, словно раздумывая, не слишком ли много чужаку наболтал. Но уважение к служивому люду пересилило.

 

— Что самое чудное, как говорят, — мелкая не изменилась вовсе. Той же десятигодкой вернулась, как и пропала.

 

...Из трактира Квист вышел с пустым брюхом. Народу во дворе набилось с полдеревни, кто-то притащил вилы или мотыгу, у кого-то на поясе висел длинный нож или топор. Пузатый мужичок в соломенной шляпе и рубахе до колен пытался перекричать спорящих и затеять голосование.

 

Квисту даже не нужно было вслушиваться, чтобы уловить суть: одни желали крови Проклятой, другие, напротив, предпочитали не связываться, отдать девочку, которая всем здесь была чужой.

 

— Смерть колдунье! — громче всех орал облысевший здоровяк, тот самый кузнец Хойцех, будто и не задыхался совсем недавно, стоя на коленях. Несколько мужиков поддержали его вскинутыми кулаками.

 

— ...если не отдадим, урожай погубит, скотину мором побьет... — голосила круглолицая баба ему в ответ.

 

— То ж дитя, как можно... — Старуху почти не было слышно за общим гомоном.

 

— Не своя она, не своя!

 

Квист стал в сторонке, дабы ненароком не попасть под горячую руку местным. Подметил, что трава у входа в таверну пожухла, прижалась к земле, будто побитая первыми морозами.

 

Могло показаться, что ругань продолжится до хрипоты или до темноты, но вот голоса стали умолкать один за другим, люд расступился, и Квист увидел женщину, а рядом с ней девочку в простом платьице без вышивки, слишком широком для ее костлявых плеч. “Жена кузнеца с той найдёнкой”, — догадался он. Девочка была болезненно худенькой, с узким бледным личиком. Круги под ее глазами наливались цветом спелой сливы.

 

Мужичок в соломенной шляпе оказался старостой, он воспользовался заминкой и воздел перст к небу.

 

— Голосуем!

 

Девочка жалась к жене кузнеца и с опаской поглядывала на собравшихся. Те, кто еще совсем недавно собирались отдать ребенка, молча отводили глаза. Бабы теребили подолы длинных юбок, мужики прятали руки в карманы. Никто теперь не осмелился высказать дурные мысли вслух, спор остыл быстрее, чем зола от костра.

 

— Значит, бьем! — довольно сказал Хойцех, плюнул на ладони и растер.

 

— Как бить-то будем? — спросил кто-то за его спиной. — Если к ней и не подойти.

 

— Сдюжим, — уверенно кивнул здоровяк. — Если все разом...

 

— То всех и положит, — сказал другой мужик и переложил вилы из руки в руку. — Издали бить надо. Стрелой иль копьём.

 

— Дело говоришь...

 

— Ее нельзя убивать, — сказала девочка неожиданно звонко для такой худышки. Все уставились на нее. — Если ее убить, то вся зараза, что в ней, вырвется, и отравит все земли вокруг. Она сама мне говорила.

 

— Брешет... — неуверенно вставил мужик с вилами.

 

— А если нет? — серьезно спросила жена кузнеца.

 

— Ой, всех погуби-ит... — вновь стала заламывать руки круглолицая. Ее вой подхватило несколько голосов.

 

— Цыц, бабьё! — рявкнул староста, пока еще мог их перекричать. — Если не забить, то как тогда?

 

— Серебром, — сказал Квист и сам себе удивился. Деревенские повернулись к нему. — Цепь серебряная сдержит колдовство. На время.

 

Пришлось объясняться, в ответ на подозрительные взгляды, кто таков, где служил. Рассказывать, как они вражеских колдунов живьем брали. Мужики уважительно кивали, слушая, упоминание воинской службы придавало веса словам чужака.

 

— Где ж столько серебра то взять, на цепь целую? — покачал головой староста. — У нас деревенька не из зажиточных.

 

— Можно аркан сделать из обычной веревки, — сказал Квист. — А на петлю серебряные колечки повесить. Этого должно хватить.

 

— Ну а после что?

 

— В яму бросить! — рыкнул кузнец.

 

— В стену замуровать, — добавили из толпы.

 

— И всю жизнь ей харчи носить? — сомневался староста.

 

— Ей не нужна еда и вода, — сказала девочка.

 

Всё это время она, не отрываясь, смотрела Квиста, и тот не выдержал, передернул плечами. Было что-то в ее голосе, в ее взгляде. Холодное, совсем не детское, совсем не то, что ожидаешь увидеть или почувствовать от измученного ребенка.

 

“Она не та, кем кажется”, — всплыли в памяти последние слова Проклятой.

 

Мужики совещались. Одно дело колдунью на вилы насадить, совсем другое изловить ее, да еще и кубышкой для этого потрясти.

 

— Так и быть, — наконец, выразил общее решение Хойцех. — Будет веревка и серебро.

 

***

 

Пока шел по лесу вместе с остальными, Квист с дюжину раз успел обругать себя последними словами. Ну кто его за язык тянул? Он-то думал, что его товарищ девку обрюхатил и сбежал, или с другой успел на сеновале покувыркаться, а то и еще чего, за что порядочного мужика стыд берет. А здесь проклятие, колдунство и крестьянский самосуд.

 

Надо было ехать домой.

 

Лес сменился, стоило свернуть на одну из неприметных боковых тропинок. Можно было подумать, что осень коснулась этого места раньше обычного: под ногами хрустела сухая листва, влажный воздух пах перегноем. Чем дальше пробирался небольшой крестьянский отряд, тем чаще им попадались больные и мертвые деревья, их черные колючие ветви будто тянулись к путникам, норовя угодить в глаз, а стволы, казалось, изогнулись в приступе боли.

 

Земля почернела, когда мужики добрались до небольшой прогалины.

 

— Здесь колдовское отродье живет, — прошипел кузнец.

 

Дом был под стать лесу. Да и не дом, избушка скорее, дунь ветер на нее чуть сильней — трухой осыпется. Только не заглядывал сюда ни ветер, ни звук посторонний. Еще не так давно то мошкара назойливая под ухом зажужжит, то птицы в кронах закричат, а здесь стихло всё. Сама жизнь сторонилась владений Проклятой.

 

Квист с Хойцехом шли первыми. Остановились около пересохшего колодца перед избой, заглянули. Неглубокий, дно видно. Кузнец хотел было что-то сказать, но хлопнула дверь, и он замер с раскрытым ртом.

 

— Я не вижу девочки, — сказала Проклятая, стоя на крыльце.

 

В этот раз плаща на ней не было, лишь синее платье до пят. Квист смотрел на чистое лицо и открытую шею, думал, что с виду девушку сложно отличить от любой другой деревенской красавицы, проклятие не оставило на ее теле следов.

 

— А мы за тобой! — крикнул кузнец, перехватывая увесистую дубину поудобней.

 

Квист снял с пояса веревку, аркан доверили ему, как самому опытному. Остальные мужики все еще мялись на краю прогалины, не рискуя приближаться.

 

Проклятая склонила голову набок, раздумывая, а потом шагнула навстречу.

 

— Если будете бежать быстро, может, успеете вернуться в деревню и подумать еще раз. Хорошенько.

 

Дохнуло гнилью.

 

Квист поднял руку, с силой раскручивая веревку, звякнули серебряные колечки. Когда почувствовал, как оттягивает запястье, отпустил. Аркан обхватил женские плечи, и Квист дернул, затягивая петлю. Хойцех отбросил дубину, схватился за лежащий на земле конец веревки.

 

— Что дальше?

 

— Тяни! — рыкнул Квист.

 

— Пустите! Пустите, я вам говорю!.. — кричала Проклятая.

 

Двое мужчин, отступая, с легкостью тащили хрупкую девушку, та пыталась упираться ногами, скользила по земле, но не могла замедлиться, пока не уткнулась коленками в край колодца. Квист с кузнецом рванули на себя, и Проклятая, вскрикнув, полетела вниз.

 

В опустившейся тишине слышно было лишь тяжелое дыхание здоровяка.

 

— Жива? — Подскочили остальные мужики.

 

— Да явно шею свернул, гадюка... — сказал тот, что с вилами.

 

— Убейте меня! — донеслось из колодца. — Слышите? Вам лучше меня убить!

 

Квист с кузнецом переглянулись и, не сговариваясь, бросили конец веревки в колодец.

 

— Эй, Проклятая, — крикнул мужик с вилами, приблизившись на цыпочках, но не решаясь заглянуть вниз. — Ты там развязаться можешь? Брось петлю обратно, а?

 

— Ты чего творишь? — одернул его кузнец.

 

— Так это, серебро ж там осталось. Ей-то оно без надобности.

 

— Дурак. — Здоровяк сплюнул. — Не хватало еще порченого серебря касаться.

 

Пока деревенские искали, чем бы заколотить колодец, Квист, собравшись с духом, зашел в избу. Внутри оказалось на удивление опрятно: чистая горница со стираными половиками и занавесками, ни плесени по углам, ни пылинки на лавках.

 

Снаружи донесся стук молотков. С инструментами деревенские подготовились загодя.

 

Квист сам не знал, что здесь позабыл. Казалось, в жилище колдуньи он поймет нечто важное, найдет доселе скрытый ответ. Он обошел избу, пока не заметил невысокую дверцу. Две задвижки, — ныне открытые, — и ржавая замочная скважина. Квист потянул за ручку и тотчас отшатнулся от ударившей в нос вони, прикрыл рукавом лицо.

 

Ему пришлось пригнуться, дабы не расшибить себе лоб о низкую перекладину. В комнатушке, столь тесной, что монашеская келья в сравнении покажется хоромами, места хватало только на узкую кровать. Квист подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, но и тогда смог разглядеть лишь веревки: одна была привязана к изножью, вторая к изголовью.

 

Он сходил за свечой, вернулся, пересилив отвращение и рвотные позывы.

 

“Слава Богам, что на пустой желудок”, — подумалось.

 

В свете хорошо были видны черные, с зеленцой, пятна на измятой перине, как если бы на ней до того лежал, разлагаясь, чей-то труп. Черная плесень, похожая на гарь, покрывала потолок и стены. Смрад кружил голову.

 

“Неужто она держала девочку здесь? Зачем?” — подумал Квист.

 

Когда он вышел на свежий воздух, деревенские уже закончили заколачивать колодец.

 

— Теперь точно самой не выбраться, — сказал довольный кузнец.

 

Никто не собирался расспрашивать Проклятую о девочке, все торопились вернуться по домам до темноты. А узница продолжала кричать, срываясь на хрип:

 

— Убейте меня! Вы должны меня убить!

 

Квист уходил вместе со всеми, не оглядываясь.

 

...Его определили на постой в дом кузнеца. Накормили, наконец, горячим, выделили чистую, теплую комнату.

 

Проклятая не шла у Квиста из головы. Он должен был поговорить с ней, рассказать о том, зачем приехал, но как разговаривать с монстром, в которого она превратилась?

 

Когда готовился ко сну, в дверь тихонько поскреблись. На пороге стояла девочка-найдёнка, имя которой он так и не узнал. В отблеске свечи она казалась старше, вроде бы даже выше, ночная рубаха едва прикрывала бедра. Девочка вошла без спросу, села на кровать.

 

— Говорят, ты пленил ведьму. Я должна сказать спасибо.

 

Квист, решил не закрывать дверь, оставил приоткрытой. С другой части дома доносился могучий храп кузнеца.

 

— Пустое, — сказал он, всматриваясь в ночную гостью. На ее лице ни осталась и следа мучений, синяки под глазами исчезли. — Расскажи мне, что произошло.

 

— Ты меня спас.

 

— Нет, раньше. Что случилось с тобой... — Он осекся.

 

Зажмурился на несколько мгновений, потер уставшие веки, снова зажмурился.

 

“Что творится?”

 

На его кровати сидела никак не девочка. Длинные пальцы, длинные ноги, два заметных холмика под рубахой.

 

— Ты...

 

Она взяла его за руку, притянула к себе. Квист, ничего не понимая, уселся рядом. Голову будто кашей забили до краев. Липкой, вязкой.

 

— Ты меня спас, и я должна тебя поблагодарить.

 

— Подожди...

 

Она не слушала, навалилась всем телом, прижимая Квиста к кровати.

 

— Да подожди ты, — вяло сопротивлялся он. Тело отказывалось повиноваться.

 

“Девочка не та, кем кажется”.

 

Ее руки скользили по его груди, по животу, коготки впились в застежку ремня. Перед глазами всё плыло, соскальзывало во тьму, осталось лишь чужое горячее дыхание на губах и тихий смех:

 

— Тебе понравится моя благодарность, служивый. Жаль, ты этого не вспомнишь.

 

***

Проснулся утром, натянул портки. Долго умывался ледяной водой из бадьи, пока зуб на зуб перестал попадать.

 

Почудилось?

 

Квист раньше не встречал такого колдунства. На войне было проще: колдуны северян пускали пламя и молнии из рук, насылали град размером с курицу, прижимали к земле жуткими порывами ветра. И гибли от стрелы или меча, как обычные люди.

 

Но силы природы ничто в сравнении с женскими чарами. Квист поежился.

 

Во дворе охала жена кузнеца.

 

— Пропала! Она пропала! Ну ты идешь искать, или нет? — Она жалобно смотрела на мужа.

 

Тот, насупившись, чесал лысину, и отвечал, что за чужим дитем бегать не собирается.

 

— Коли не мил наш дом, то...

 

— А если ее проклятая выкрала?

 

— То все молоко бы в крынках покисло, дура-баба! Не выбраться ей.

 

— Всё ты знаешь!

 

— Я схожу проверю, — вызвался Квист.

 

Хойцех посмотрел на него задумчиво, махнул рукой.

 

— Ай! Будь по-вашему. С тобой схожу.

 

— Я сам, а вы здесь ждите, если вернется, — выпалил Квист и выскочил со двора, прежде чем его успели бы остановить.

 

Знал — не дождутся.

 

Брести в лесу пришлось по памяти, но мертвую тропинку удалось отыскать быстро. Квист думал о Проклятой, о том, что будет с ней дальше. Та, что притворялась девочкой, говорила, мол, Селине не нужна еда и вода, но сколько правды в тех словах? А даже если так, то сколько можно протянуть в тесном колодце? Пока его не затопят осенние дожди? Пока зима не принесет смертельные морозы?

 

И почему Проклятая так просила о смерти?

 

Квист стоял рядом с колодцем, собираясь с мыслями, но так и не придумал, что будет говорить. Присел на край. В щели между досками попадало совсем мало света, и было невозможно разглядеть, что там, на глубине.

 

— Проклятая... Селина. Слышишь?

 

Ему не ответили. Квист сглотнул тягучую слюну, во рту будто что-то скисло, как бывает, если перебрать с брагой в корчме. Проклятая была здесь. Серебро не может долго сдерживать силы колдуна, оно скоро чернеет и становится непригодным.

 

— Кто эта девочка... Кто эта женщина, принявшая ее облик?

 

И снова молчание в ответ.

 

Тогда Квист начал говорить сам. Он рассказывал историю, которую услышал от парнишки на одном из бесчисленных северных перевалов. Выла метель, догорали угли, снегу намело столько, что в нем можно было утонуть. Они сидели среди камней, куда не доставал ветер, доедая последний сухарь на двоих и не знали, доживут ли до утра.

 

Квист рассказывал о девушке из воспоминаний того парнишки. О той, чех смех поднимался к небу выше любой птицы, чья улыбка была теплее весеннего солнца. Той, которая когда-то умела дарить любовь.

 

— Что с ним стало? — послышался из колодца тихий голос.

 

Квист ответил правду.

 

— Так ты всё-таки убила свою мать? — спросил он, помолчав. Догадка пришла внезапно.

 

Тихий смех стал ему ответом.

 

— Ее невозможно убить. Мне пришлось бы начать с себя.

 

— Но ты попыталась, верно? До или после того, как она наложила проклятие? — Квист чувствовал, как в голосе звенит сталь, но не мог ничего с собой поделать. — А потом, когда ты поняла, что она с тобой сделала, ты заперла ее здесь. Привязала к кровати. Что ты делала с ней все эти годы? Кормила гнильем со своих рук? Или просто стояла рядом, смотрела, как она заживо становится падалью, как кровь в ее жилах превращается в гной, как расползается ее плоть...

 

— Ты ничего не знаешь! — Эхо колодца подхватило крик Проклятой.

 

— Так расскажи мне! Почему она все еще жива?

 

Квист ждал, нетерпеливо ковыряя ногтем краешек доски. Казалось, он так и не получит ответа. Но тут Селина заговорила.

 

— Я не помню, сколько мне было, когда мать слегла. Все думали на обычную хворь, в зиму такое не редкость. Она стала на ноги лишь благодаря своим отварам. Но зараза никуда не делась. Мать говорила, что та отравила ее кровь. К весне ее было не узнать, живой скелет. Тогда она попросила меня найти себе сестричку, чтобы было с кем поиграть, пока мама болеет. Я и нашла, дочь заезжего купца. Привела сюда... поиграть.

 

— Что она сделала с ребенком?

 

— Я не знала! Тогда не знала... Она уколола палец и оставила на лбу девочки кровавую точку. Прошептала какое-то заклятие. Та закрыла глаза, будто заснула. Я видела, как медленно синеют ее губы. Тогда мать отнесла девочку в лес, запретила мне подглядывать. Назвала это частью игры. Вернулась одна. Деревенским, что искали ребенка, потом сказали, что та сгинула в болотах. В тот день мать поняла — для ритуала нужна родная кровь.

 

Квист слушал, чувствуя, как накатывает слабость от близости Проклятой, но отойти не мог.

 

— Какого ритуала?

 

— Связать две жизни. Две нити в один клубок. Пока живет один, второй практически неуязвим. Хворь отступила, когда она сделала это со мной. Пометила меня своей кровью.

 

Квист рассмеялся бы, если бы у него хватило сил. Та, кто стал оберегом травнице, была же и ее мучителем.

 

— Вот только сила ритуала слабела с расстоянием. До деревни ее еще хватало, но не дальше. Когда я...

 

— Когда ты влюбилась, хотела бежать, она тебя не пустила. Наложила моровое проклятье, знала, что в остальном мире тебе не будет места.

 

— Тебе не понять, каково это. Когда гибнет всё, до чего коснешься, когда сам воздух... Еда расползается смердящей слизью, но тебе не нужна еда. Ты не чувствуешь голода, не чувствуешь солнечного тепла и свежести ветра. Только терпко-сладкий запах гнили навсегда остается с тобой. К нему невозможно привыкнуть. Я спрашивала ее, за что она так жестока со мной? Тогда и узнала о ритуале, узнала правду, почему она не хотела меня отпускать.

 

— И ты озлобилась.

 

— О-о-о, ты даже не представляешь! Но она сильнее, чем кажется. Ей удалось бежать, принять облик пропавшей девочки, чтобы натравить на меня местных...

 

— Ты могла бы рассказать.

 

— И кто бы мне поверил? Кто?! Все отвернулись от меня, все! Как и он отвернулся когда-то.

 

Квист помолчал. Достал из кармана простенькое серебряное колечко.

 

— Больше всего в жизни он жалел об этом. О том, что, увидев твою... силу, повел себя как трус. Он собирался подарить тебе кольцо, чтобы ты его ждала. Но вместо этого бежал, и эта рана на сердце все последние годы была с ним.

 

Квист чуть не выронил украшение из слабеющих пальцев. Аккуратно положил на доску.

 

— Он просил тебя об этом рассказать?

 

— Да, — соврал Квист не задумываясь.

 

Не стал говорить, что парнишку, которого назвал другом, знал всего день. Что тот даже не упомянул о проклятии, лишь о том, что обязательно вернется, что сможет все исправить.

 

Следующим утром на перевале Квист проснулся, а парнишка нет. Тогда Квист поклялся в остекленевшие глаза, что найдет Селину, дочь травницы, и передаст невысказанные слова.

 

А потом кончилась война.

 

— Кольцо у тебя?

 

— Да.

 

— Выбрось. Той девушки, о которой ты говорил, больше нет. Мать превратила меня в ту, кто я сейчас, она отняла у меня всё.

 

— И ты ей отомстила. Мучила ее столько времени, — Квист покачал головой. — Вы друг друга стоите.

 

— Она хотела меня, она получила меня! — Селина сорвалась на крик. — Если и ты меня уже осудил, вынеси приговор. Это ведь она подговорила сохранить мне жизнь? Пока я жива, она практически бессмертна. Но она найдет способ повторить ритуал, найдет способ привязать к себе кого-нибудь еще, и тогда я стану ей не нужна. Убей меня сейчас и покончи с этим, пока не поздно!

 

Квист молчал. Он чувствовал себя опущенным в выгребную яму с головой.

 

— Слышишь? Моя мать должна умереть!

 

***

В таверне было пусто, лишь какой-то пьянчуга спал на лавке у стены. Деревенские работали в полях. Трактирщик налил меда из запасов, до которых не дотянулась сила Проклятой.

 

— Чуть по миру меня не пустила, — жаловался он. — Ну а ты как, сдержал обещание?

 

— Сдержал, — кивнул Квист, отхлебнув из кружки.

 

Можно было ехать домой. Нужно было.

 

— Что за дни чудные, один за другим. И всё бабы, бабы... Одно от них расстройство.

 

— Ты о чем? — насторожился Квист.

 

— Так это... Вчера девочка нашлась нежданно, Проклятая вернулась. Сегодня у околицы девку видели на сносях, не из нашенских. Откуда забрела — не понять...

 

— На сносях?

 

— Пузо раздутое...

 

— Я понял. Где, где она сейчас?

 

— Так у повитухи нашей, вот-вот разродиться должна.

 

Квист вскочил, не допив свой мед, выскочил во двор. Дурное предчувствие колотило по вискам.

 

Старая повитуха не хотела его пускать, упиралась с неожиданной прытью, говорила: роженице нужен покой.

 

— Я отец! — крикнул Квист, прорываясь мимо старухи. Услышал себя со стороны, подумал, как же это глупо.

 

“Я ошибся, это не может быть правдой. Я болен умом, если и впрямь решил”...

 

На кровати сидела она. Прислонившись спиной к высоким подушкам, прижимая к себе укутанного младенца. Растрепанная, измученная родами. С улыбкой на губах. В ее облике ничего не осталось от пропавшей дочери купца, не удивительно, что ее никто не узнал. Только Квист.

 

— Вот и папка наш, — сказала она ребенку. Квист не сомневался, что это девочка. — Прости, но мне ни к чему сильные мужские руки, я воспитаю ее сама.

 

— Воспитаешь? — спросил он, отдышавшись и прикрыв за собой дверь. — Ты хотела сказать: привяжешь к себе до конца ее дней. А что дальше? Родишь новую за ночь? Такова цена бессмертия?

 

Колдунья смотрела на него с сомнением, потом сказала тихо:

 

— Ты знаешь. Что ж, тогда и знаешь, что иначе я бы умерла от болезни очень, очень плохой смертью. Кашляя кровью и гадя под себя. Я выбрала жизнь. Осудишь меня за это?

 

— Лишь за то, что не позволила дочери жить своей.

 

Ребенок спал, Квист видел его розовый язычок. То ли сквозняк подул, то ли колдунья тихо рассмеялась:

 

— Ты о той любовной истории? Я запретила Селине бежать с первым встречным красавчиком. Что бы ждало ее, жизнь с бродягой и дезертиром? Разве этого желает своей дочери любящая мать?

 

— Ты ее прокляла!

 

Она замялась.

 

— Лишь хотела показать, что я единственная, кто будет всегда рядом. Кто примет, когда все отвернутся. И я была права: солдатик бежал, не выдержала его любовь. — Последнее слово колдунья будто выплюнула.

 

— Сними его, — сказал Квист твердо. — Сними проклятье.

 

— Думаешь, я бы стала терпеть все эти годы, если бы могла его снять? — ответила она с грустной улыбкой. — Я не собиралась оставлять ее такой навсегда. Нет! Это злость Селины держит проклятие, ее душа отравлена, и я ничего не могу с этим поделать.

 

— И причина этой злости ты. С тебя всё началось.

 

— И что ты сделаешь, убьешь мать с ребенком на руках? — Она сильнее прижала младенца к себе. — Я уже понесла наказание, Селина вернула должок сполна. Всё, чего я хочу, это уехать подальше отсюда...

 

— Я не позволю забрать ребенка и провести ритуал, — сказал Квист серьезно. — Загубить еще одну жизнь. Я всё расскажу местным.

 

Колдунья посмотрела на него с вызовом.

 

— И кто поверит тебе, чужаку? Когда ты начнешь защищать Проклятую, кто поверит? Единственный способ остановить меня — убить Селину. Но тогда поторопись, мне не нужно много времени создать новый оберег. — Она поцеловала девочку в лоб.

 

Квист устало прислонился к стене.

 

— Мне незачем никого убивать, всё уже сделано.

 

Он с удовольствием наблюдал, как гаснет улыбка на ее губах.

 

— Я отпустил ее. Селину. Сейчас она уже должна быть далеко. Ваша связь вот-вот разорвется. Ты достаточно пожила взаймы.

 

— Что ты сделал? — рявкнула колдунья. Ребенок проснулся от ее крика, захныкал. — Никогда, никогда не встречала никого глупее тебя! Да ты понимаешь, кретин, что она могла уйти тысячу раз! Оставить меня связанной и уйти. Она могла убить меня давно, но не стала, потому что хотела мучить меня! Хотела, чтобы я страдала!

 

— Нет, — он покачал головой. — Нет! Я поверил в нее. Она уйдёт.

 

— Тогда почему я всё еще жива, почему мои силы при мне?

 

Ребенок на ее руках кричал всё громче.

 

— Что ты наделал?!

 

Запах гнили наполнил комнату. Дверь открылась, пропуская Проклятую.

 

— Селина, не над... — начал было Квист, но она легонько коснулась пальцами его щеки, и лицо разом онемело.

 

Он с хрипом рухнул на пол, нос и горло обожгло, словно вдохнул воды.

 

— Не подходи!

 

Ребенок перестал кричать.

 

— Слышишь? Не подходи!

 

— Кто это? Моя новая сестра? Еще одна жизнь, которую ты заберешь?

 

За звоном в ушах Квист едва различал голоса. Попытался отползти, но тело скрутило судорогой, всё, что удавалось, так это с трудом глотать воздух, казавшийся сейчас таким колючим и густым.

 

Он нащупал в кармане кольцо. Медленно, единственным послушным пальцем подцепил... Серебряное украшение покатилось по полу, остановилось у сапога Селины. Та посмотрела вниз, и на несколько мгновений Квист почувствовал, как становится легче дышать.

 

— Ты не такая... — смог выдавить он. — Ты была другой. Вспомни.

 

— Я не могу позволить ей сделать это снова!

 

— Тебе станет легче, если убьешь ребенка? — тихо спросила колдунья.

 

Краем глаза Квист видел, как болтается ее голова, будто шее невмочь держать свою ношу. Еще немного, и роженица бы свалилась с кровати.

 

— Я не дам ей это повторить!

 

— Твоя жизнь... Не только злость. — Квист чувствовал, как разбухает язык.

 

— У меня больше ничего не осталось!

 

— У тебя-я... Е-есть... Сестра...

 

Воздух ворвался в лёгкие внезапно, с болью и блаженством. Квист закашлялся, поднимаясь. Увидел, как Проклятая вжалась в самый дальний угол, увидел кольцо на ее пальце. Серебро могло сдержать ее силу лишь ненадолго.

 

— Возьми ребенка! — сказала ему Селина.

 

Квист забрал дитя из ослабевших рук матери. Глаза девочки были закрыты, ее лицо успело посинеть.

 

— Нет, не надо... — простонала колдунья.

 

Уже на пороге он обернулся. Проклятая стояла рядом с кроватью, крутило кольцо на пальце. Боролась с искушением его снять...

 

— Давай, — сказала колдунья слабым голосом. — Сделай это снова. Тебе нравится видеть, как я страдаю, ты хочешь этого. Хочешь мстить...

 

— Я хочу... — Проклятая наклонилась ближе и прошептала, дрожа всем телом. — Хочу тебя отпустить. Мама.

 

А в следующее мгновение заплакал ребенок на руках Квиста.

 

... Они перестали оглядываться лишь когда убедились, что их не догнать. Ни колдунье, ни кому-то из деревенских, если те вдруг решили бы вновь поймать Проклятую. Солнце давно перевалило за полдень, но все еще нещадно пекло в голову, а на открытой дороге не попалось ни одного укрытия.

 

Они шли. Молча. Ребенок снова заснул.

 

Селина, казалось, слабела с каждым шагом, держалась за живот, ее водило из стороны в сторону, как после доброй порции вина.

 

— Что с тобой? — спросил Квист.

 

Боялся, что если невидимая нить, связывающая Селину с матерью, порвалась, это могло навредить девушке.

 

— Серебро твое, — буркнула она в ответ. — Живот от него крутит.

 

Квист хмыкнул удивленно, но смолчал. Его мысли занимал ребенок. Им нужно было скорее добраться до какой-нибудь деревни или хутора, придумать, как накормить младенца.

 

Селина начала отставать.

 

Их догнал стук колес. Пегая лошадка резво тащила пустую телегу.

 

— Куда путь держите? — спросил возница, жуя соломинку. — А то давай подвезу.

 

— В Нижние Каменцы, — ответил Квист.

 

— У-у-у, так далеко не повезу. А до ближайших хуторов подброшу, там найдете лошадей.

 

— Годится.

 

Квист обернулся. Проклятая остался стоять позади, и он подошел к ней.

 

— Поехали.

 

— Меня не повезет ни одна лошадь, — она отвела глаза. — Да и что потом? Где мне место? Ты вояка, а не богач, у тебя не хватит столько серебра.

 

Квист посмотрел на кольцо Селины, которое блестело в лучах солнца, как новое.

 

— Это маленькое колечко. Оно давно должно было перестать действовать.

 

— Ну так отойди от меня с ребенком! Езжайте! Проваливайте!

 

— Эй, ну вы залезаете, или как? — окликнул их возница.

 

— Живот, говоришь? — сказал Квист, не сводя с Селины взгляда. — Или ты забыла, как чувствуется голод?

 

“Злость Селины держит ее проклятье, я ничего не могу с этим поделать” — мелькнули в голове слова колдуньи.

 

Девушка замерла с распахнутыми глазами, прислушиваясь к себе. Губы ее задрожали, по щекам покатились слезы. Квист осторожно перехватил ребенка поудобнее и свободной рукой снял кольцо с ее пальца. Она дернулась, когда он взял ее ладонь в свою, почувствовал ее тепло... И больше ничего.

 

— Твоя злость ушла. Осталась ты.

 

Квисту казалось, что у девушки вроде нее обязательно должна быть красивая улыбка. И он был прав.

 

— Ты свободна, Проклятая.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 1. Оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...