Всадник в белом плаще гордо восседал на неторопливо цокающем копытами коне светло-серой масти. Лейин бывший сосед Родий, с которым их связывало немало детских игр и даже несколько драк, дважды в сутки превращался в самого важного человека в селении. Незадолго до заката его появление означало, что время светлых подходит к концу, а утром, вскоре после рассвета, всадник проверял, чтобы ни один тёмный не остался на улице во внеурочный час.

Лейя заторопилась к дому. Она никак не могла привыкнуть, что нерушимый Закон рассвета и заката к ней больше не относится. Когда неделю назад старая Карла за ужином подавилась косточкой, посинела и обмякла, Лейя долго и потерянно смотрела в одну точку. Любая девушка на её месте испугалась бы, оставшись одна в этом мире, но Лейю заботило не только это. Карлы больше нет, а значит, теперь она – Серая повитуха. Девушка с самого детства знала, что её судьба – стать следующей, однако сейчас она была в замешательстве. Лейя не боялась родов, бабка нередко отправляла её практиковаться с местной светлой акушеркой, Ратой. Страшило другое...

Машинально кивая спешащим покинуть улицу соседям, девушка шла к стоящей чуть на отшибе старой избе. Они с Карлой, единственные в селении, жили в доме совсем одни. Остальные лачуги с плотно закрытыми ставнями и двумя низкими входами делили по две семьи. Каждое утро из белых дверей выходили люди света и шли по своим делам: на поля, к открытым очагам, где готовилась скудная еда, к навесам, под которыми возились совсем маленькие ребятишки. Во время холодного сезона работы на земле становилось меньше, и большинство направлялось в мастерские и цеха.

Так продолжалось до самого вечера, пока, дождавшись Белого всадника, светлые не входили через белые двери в свой дом, который в это время покидали с другой стороны люди тьмы. Под призрачным, холодным светом Неи они вели свой ночной быт. Земельные наделы у тёмных были скромнее, зато мастеров и ремесленников среди них было больше. Тёмный лендлорд ждал от своих подданных такой же платы, как и светлый.

Жители двух миров никогда не пересекались: даже заболев в ночной час, любой светлый молился дожить до утра и дождаться своего врача. Никакая сила не заставила бы его обратиться к врачевателю тёмных. Впрочем, тот и не стал бы лечить нарушителя Закона.

Единственным исключением были роженицы.

Конечно, примерные и благонравные жёны благополучно разрешались под строгим присмотром своего светила, а их малышей шлёпали по попке заботливые руки тёмных или светлых акушерок. Да вот беда – иная не могла дождаться урочного часа. Бледный супруг, не открывая дверей, взывал на улицу, к тем, кто владел временем. И соседи бежали за ней – Серой повитухой. О, её приходу вовсе не радовались, как бы ни были ловки её руки. Измученные болью роженицы сжимались в надежде дотерпеть, дождаться разрешённого времени. Старая Карла долго учила Лейю, как делать расслабляющий массаж, позволяющий матери продержаться еще немного. Если же помощь оказывалась напрасной, Серая повитуха заворачивала новорожденного в тряпки и несла в Храм. Что делали с детьми служители – никто не знал, но больше их никогда не видели...

 

На следующий день после смерти старухи Лейю вызвали в Храм. Сухой как старая шкурка саламандры служитель провёл девушку во внутренние комнаты, закрытые для обычных прихожан.

– Каждый твой шаг, каждые роды, удачные или нет – должны быть внесены в Серую книгу, – служитель указал на каменный стол с тремя увесистыми томами. Девушка вспомнила рассказ Раты, что каждый новый малыш записывался черной или белой повитухой в соответствующую книгу. Значит, и у Карлы была своя... Об этом бабка не рассказывала. Она вообще мало говорила о работе.

– Любого младенца, рожденного в нарушение Закона рассвета и заката, живого или мёртвого, ты должна будешь принести сюда. Помни, это – не дети! Это страшные нарушители, одним своим явлением подрывающие устои мира! Да пребудет с тобой свет... – служитель чуть запнулся и продолжил, – Свет и тьма, Серая повитуха. Помни, тебе многое позволено, но и спрос с тебя будет больше, чем с любого тёмного или светлого.

Когда Лейя робко спросила, можно ли ей посмотреть, как делаются записи, служитель кивнул и оставил девушку одну. Воровато оглядевшись, новоиспеченная повитуха открыла все три книги. Судя по дате на первом листе, их начали в один день – седьмого раадая шесть тысяч тридцать седьмого года. Больше всего записей, внесённых за неполное столетие руками акушерок, оказалось в Белой книге. Даты рождения, столбики имён, сведения о родителях. Изредка – записи без имени с короткими комментариями «рожден мёртвым» или «умер после родов». Исписанных листов в Чёрной книге оказалось несколько меньше. Лейе никогда не приходило в голову, сколько тёмных делят с ними этот мир. Судя по записям, их становится всё меньше. Число исписанных листов в Серой книге было и того скромнее. То ли нарушители мироздания появлялись не так часто, то ли женщины стойко терпели... А может, Карла и её предшественницы хорошо знали своё дело и помогали чем могли.

Просматривая записи, девушка заметила ещё одну особенность –мертворожденных детей на серых страницах было куда больше, чем у коллег. Странно, Карла хороший специалист, откуда у неё столько трагичных исходов?

 

Когда в воспоминаниях о событиях минувшей недели Лейя дошла до дома, тьма совсем окутала селение. Где-то вдалеке слышалось размеренное цоканье копыт, а чёрные двери соседних домиков выпускали одного за другим соседей, долгие годы деливших с ней этот мир, оставаясь невидимыми и неслышимыми...

Впервые столкнувшись с настоящими тёмными, Лейя во все глаза смотрела на тех, о ком в детстве частенько слушала леденящие кровь страшилки, и не находила ничего особенного. В свете Неи было сложно разглядеть подробности, но ни острых клыков, ни чёрных когтей или мохнатых рыл у соседей точно не было. Кажется, они были бледнее жителей света. Лейя впервые задумалась, каково это – жить в вечной темноте. Кроме того, почти все встречные то широко распахивали, то, наоборот, близоруко щурили глаза. Похоже, они не отличались хорошим зрением – но так ли оно необходимо в ночное время?

Пока Лейе везло. За неделю вызов был всего один, к светлой, и роженица, поддерживаемая массажем, спокойно дотерпела до утра. Несмотря на слова благодарности, покидая дом, девушка чувствовала – её уходу рады куда больше, чем приходу. Такова судьба Серой повитухи... Впрочем, ей было не привыкать. Внучка старой Карлы не была отщепенкой, но близко местная ребятня с ней не водилась. Лишь иногда девочку звали в игры, да и то – в корыстных целях. Сгорая от любопытства, соседки шёпотом расспрашивали, что Карла говорила о тёмных, а больше всего их интересовало – удалось ли Лейе хоть раз подсмотреть, кто стучался в двери лачуги по ночам.

Стоило начаться таким разговорам, матери быстро разгоняли детей, найдя каждому дело. Повзрослев, Лейя поняла, что женщины уже тогда из суеверного страха пытались удержать дочерей подальше от неё...

 

Всадник на вороном коне давно закончил свой объезд, но Лейе всё не спалось. Она решила воспользоваться обретённым правом и полюбоваться на ночное небо. Распахнув дверь, девушка чуть не столкнулась с незнакомым юношей.

– Госпожа Серая повитуха, пожалуйста, у моего светлого соседа жена рожает! Так кричит, бедная, он сам на стену лезет! На четвёртой улице, дом с двумя старыми яблонями во дворе!

Где живет тёмный, девушка, конечно, не знала, но дом по описанию вспомнила сразу. Родий! Именно там поселился с молодой женой знакомый детства, а сейчас – Белый Всадник.

Едва войдя в дом, повитуха поняла – дотянуть до утра вряд ли удастся. Роженица, совсем юная, худенькая, с большим бесформенным животом, почти потеряла голос и металась по постели.

– Подержи её! – Лейя дождалась, пока перепуганный Родий прижмёт к себе жену, и начала делать массаж, уже чувствуя – на этот раз удача отвернулась и от неё, и от молодых родителей. Мужчина понял что-то по лицу девушки и схватил её за руку:

– Лейка, спаси! Спаси её и моего ребёнка! Ради всех Светлых и Тёмных богов, спаси их!

– Ей надо рожать... Тянуть уже нельзя, умрут оба, – девушка подняла глаза на бывшего соседа. – Только... Ты ведь понимаешь, этот ребёнок будет рождён под другим светилом...

– Это мой ребенок! Наш ребенок! Слышишь, ты не можешь его забрать, он уже есть! Появись он несколькими часами ранее, его никто бы не тронул!

Девушка вырвала руку, на запястье которой наливались тёмные отпечатки. Мужчина странно обмяк, сполз на пол и, обхватив руками голову, тихо завыл. Роженица вдруг захрипела сорванным, иссушенным горлом, выгнулась – и через минуту в руки Лейи выпало покрытое слизью тельце. Мальчик. Вместо того чтобы привычным движением шлёпнуть ребенка, Лейя вдруг плотно прижала его, почти перекрывая воздух. Действия акушерки были крайне опасны, малыш мог задохнуться от слизи, крошечные лёгкие нуждались в живительном потоке воздуха, но сейчас девушку вели какие-то иные силы. Быстро прочистив носик, она перевязала пуповину и приложила ребёнка к материнской груди.

Где-то на соседней улице послышался голос Тёмного Всадника, извещающего жителей ночного мира о скором окончании их времени.

– Беги за Ратой. Если не попадёшься, с рассветом вернётесь вместе.

Мужчина поднял на повитуху обезумевшие глаза, затем резко вскочил и скрылся за дверью.

Время тянулось тягуче, как остывающая кровь. Лейе показалось, что прошла целая вечность, когда за дверью наконец послышались торопливые шаги.

Белая акушерка на миг замерла на пороге, окинула взглядом коллегу, потом лежащую с ребёнком на груди мать, а затем вдруг визгливо, с незнакомыми истеричными нотками закричала – так, что, не будь окна закрыты тяжёлыми ставнями, во всей округе зазвенели бы стекла:

– Что ты стоишь, безрукая, сейчас умрёт ведь! Ори, милая, громче ори, рожать сейчас будем, – уже тише обратилась она к лежащей в постели женщине.

По взгляду роженицы трудно было понять, воспринимает ли она происходящее, но обожжённое горло вдруг выдало протяжный стон. Следом раздался звонкий шлепок. Судя по обиженному крику, лишившийся соска ребёнок окончательно потерял доверие к этому странному, недружелюбному миру. Малыш и не догадывался, что неласковые руки только что подарили ему шанс на жизнь. Второй за эти часы.

Молодая мать принялась тяжело подниматься – тёмным соседям и так пришлось задержаться под дверью. Ничего, отлежится в саду под яблонями, только запеленает потеплее малыша.

Из дверей серая и белая повитухи вышли вместе.

– Ступай, ступай, неумеха, чуть не угробила роженицу! Скажи спасибо, что удалось ей дожить до утра, а то бы и младенчик свет не увидел! – по-прежнему визгливо пролаяла Рата, а затем процедила, не глядя на девушку:

– Отоспишься – приходи на старые мостки, где раньше бельё стирали.

Акушерка заспешила прочь – ей ещё нужно было внести новое имя в Белую книгу.

 

День начал клониться к закату, когда девушка спустилась к реке. Вода здесь текла неторопливо, застаивалась, а потому несколько лет назад выше по течению срубили новые, крепкие и широкие мостки, на которых собирались хозяйки с корзинами белья. На старых же сейчас было тихо. Только одинокая фигура белой акушерки, неторопливо полоскающей какие-то тряпки, нарушала пейзаж. Девушка подошла и тихонько присела рядом.

– Пришла, неумеха? – Рата непривычно строго посмотрела на молодую коллегу. – Учиться тебе еще и учиться! Вон, без меня бы и роды принять не смогла!

Девушка в недоумении подняла глаза на наставницу – и натолкнулась на цепкий, изучающий взгляд. Что ж, Лейя не зря была воспитанницей старой Карлы. К тому, что о некоторых вещах лучше не говорить вслух, девочка привыкла с детства. Но один вопрос все-таки не смог удержаться внутри.

– Ребёнок ведь совсем обычный... Какой же он нарушитель?

– Нарушитель, конечно. Вот уже и родителей своих, и тебя за собой потянул. Вы начинаете сомневаться в нерушимых законах, разве это дело?

По серьёзному голосу Раты было непонятно, говорит она искренне или позволяет себе настоящее святотатство в адрес Храма. Помолчав, девушка решилась высказать то, что с самого утра засело в уме.

– Почему не оставлять всех новорожденных до прихода правильной повитухи? Их же можно спасти от Храма!..

– Даже не думай! – в голосе светлой прорезались стальные нотки. – Сдадут тебя, обязательно сдадут. Я не знаю, может, кто из других акушерок и помогал Карле, но с тобой, новенькой, вряд ли решатся иметь дело. Соседи могут услышать, догадаться. Да и родители бывают разные. Поверь, многие и сами верят, что произвели на свет не чадо, а исчадье... Казнят и тебя, и всех, кого смогут притянуть. И на меня особо не рассчитывай. Тут уж... Случай особый... Родия я, как и тебя, с самых ранних лет знаю, уверена в нём. А зря рисковать жизнью не хочу.

Не прощаясь, Рата устало подняла корзину и заспешила вверх по склону. Ей нужно было вернуться в дом до заката. Лейя же позволила себе задержаться и долго смотрела на ленивую воду. Сказать по правде – она страшилась возвращения домой, страшилась нового стука в двери. Сколько еще крошечных, пульсирующих искр жизни окажется в её руках? И удержит ли она их?

Девушка вспомнила, как листала в Храме тяжёлые книги. Значит, ей не показалось. Карла – а может, и те, кто принимал неурочных детей до неё, – действительно скрывала часть успешных родов. Скорее всего, она смогла договориться с кем-то из акушерок.

Кажется, организм решил отомстить за нарушение Закона: несмотря на сгущающуюся темноту, спать совершенно не тянуло. Девушка решила зайти в лавку хромого Элла за сон-травой.

Идя привычной улицей, Лейя вдруг подумала, что и знакомая лавка, и покосившаяся мастерская по ремонту всевозможной утвари в ночное время заняты кем-то другим: надо же и тёмным совершать покупки. Интересно, как хозяева делят товары и выручку?

Шагнув в низкий проём лавки, девушка так и отпрянула – кто-то оставил на прилавке огромное зеркало, о которое Лейя чуть не набила шишку! Впрочем, недоумение сменилось куда более сильным испугом, когда отражение, потерев лоб и подслеповато прищурившись, попыталось вежливо улыбнуться. Спустя пару долгих секунд девушка осознала – молоденькая продавщица, хоть и похожая на нее как родная сестра, была гораздо бледнее, худее, казалась измождённой...

– Извините... – забыв о травах, девушка выскочила из лавки. В голове бились, сталкивались и разлетались короткие, спутанные мысли. Ещё при чтении Серой книги девушка обратила внимание: на её страницах не было ни одной записи о появлении двойни. Старая Карла никогда не рассказывала девочке подробностей о ее родителях, резко обрывая все вопросы. Неужели её догадка верна? Сколько еще двойняшек было рождено во внеурочные часы? Куда они делись? Или Лейя была единственной, кого Карла спасла от расправы служителей?

В смятении девушка свернула с привычного маршрута и вскоре дошла до окраины селения. Некогда широко наезженная, а сейчас почти заросшая лесная дорога вела к подножию холма с огромным старым замком наверху. Пользоваться этой дорогой крестьянам почти не приходилось: на памяти девушки лендлорды ни разу не посещали провинцию, предпочитая жизнь в столице.

За поворотом вдруг послышался стремительный стук копыт. Девушка метнулась было в сторону, но предательский корень, схвативший подол, помешал убраться с пути разгорячённого животного. От удара Лейю отбросило в сторону, крепко приложив головой о дерево.

...Раскаленная лава, пульсируя, разливалась от затылка к вискам, не давая даже приоткрыть глаза. Сквозь пелену боли до девушки донеслись обрывки фраз:

– Чёрт, что за идиотка! Жива или нет...

– Отойди, дай осмотреть... Жива, и, вроде, даже без особых повреждений. Я думаю, к утру должна отлежаться...

– Отлично, тут под кустом и полежит!

– Издеваешься?! Я, может, не самый прилежный студент, но, все-таки, почти дипломированный медик! Да и тебе, как будущему лендлорду, не мешает быть побережнее со своим имуществом...

Боль, к счастью, отступала все дальше, хотя и забирала с собой остатки сознания. Последнее, что почувствовала девушка – чьи-то руки, подхватив, перебрасывали её через седло.

 

Сознание возвращалось медленно и мучительно. В голове шумело, но боль, кажется, почти прошла. Лейя приподнялась в кровати и осторожно огляделась. Неяркого света ночника хватило, чтобы понять – небольшая комната, в которой очнулась девушка, не могла принадлежать ни одному дому в селении. Неужели она в замке?.. Медленно, опасаясь приступа головокружения, Лейя спустилась на пол и беззвучно подошла к двери, за которой доносились мужские голоса и негромкий перезвон стекла. Похоже, в соседней комнате шло неторопливое застолье.

– Ну твой прадед и даёт... Серьёзно, вся провинция живёт по выдуманному им закону? И они верят?!

– Да, Паолиний был тот ещё затейник... Как гласит семейная байка, его старший сын, мой дед, учился на финансиста в столичном университете и рассчитал экономический эффект от ведения хозяйства в две смены. Только представь, крестьяне строят один дом на две семьи, зимой дров надо меньше. Меньше строить дорог, лавок, всей этой ерунды для обустройства поселений. Судя по размеру податей, это действительно выгодно: раньше ни одна провинция не давала такого эффекта. Только вредный преподаватель на семинаре высмеял деда за его идею, и тот пожаловался своему отцу. Паолиний счёл задумку оригинальной и решил воплотить в жизнь. Кстати, младший братец деда взял на себя роль тёмного лорда, правда, забавлялся он недолго, быстро спился и помер. Подданным об этом, впрочем, знать не обязательно. До сих пор верят, что есть два лендлорда.

– Мне кажется, это было довольно жестоко – заставить людей жить в постоянной тьме... Как врач скажу – здоровье у них наверняка страдает. Странно, что вы до сих пор не столкнулись с бунтом.

– Ай, прадед целое состояние отдал заезжему мнемо-магу. Убедить всю провинцию, что так было всегда – не шутка! Зато потом, представляешь, они сами себе начали всякое придумывать... Отец дал почитать кое-какие отчеты для реферата по социологии, я ухохотался! Они богов целую кучу создали, законы всякие, даже казнили, кажется, кого-то.

– И долго вы... вот так... собираетесь людей держать?

– Сам не знаю. В последние годы поступления снижаются; этих, которые в ночную смену, становится все меньше. Границы провинции приходится держать закрытыми, поэтому страдают и торговля, и производство. Да ещё я тут недавно кое-что услышал...

– Скажи лучше, подслушал, как обычно!..

– Да нет, на этот раз не было нужды. Отец после того, как к нему заявился господин Верховный следователь, так орал на секретарей, что слышно было в соседних домах. Как я понял, в южных землях, там, где рабовладение процветает, всплыли крупные поставки людей, мелких совсем, детей. И концы почему-то вели в наши земли... Не возьмусь даже предположить, сколько отцу пришлось дать на лапу Верховному, но больше нас, вроде, не беспокоили...

 

Почувствовав привкус металла, девушка с трудом убрала кулак, зажимавший рот. Она и не заметила, когда прокусила руку. Перед глазами одна за другой проносились картины: вот старая Карла, вернувшись под утро, долго не может зажечь лучину дрожащими пальцами. Она ничего не рассказывает, но девочка и сама понимает – сегодня бабка была в Храме. Вот Родий судорожно сжимается на полу и глухо воет на одной ноте. Вот горячее, мокрое тельце в её руках раскрывается навстречу новой жизни – и недовольно сжимается, когда Лейя не даёт малышу закричать. Вот незнакомка за прилавком отшатывается от неё в зеркальном жесте...

За окном замка – девушка впервые видела такие, огромные, не закрытые ставнями – забрезжил рассвет. Рассвет нового дня. Лейя пока не знала, как, но точно знала, что она будет делать сегодня – и все остальные дни и ночи, сколько бы ей не осталось на этом свете. Она будет бороться. Они будут бороться. Они отомстят за сотню лет в унизительном рабстве, за липкий страх, обезумевшие глаза матерей и бессильные слезы отцов. Но главное – они изменят этот мир. Мир, который больше не будет расколот на свет и тьму. Мир, который будет полностью принадлежать им, свободным людям.