Тело учителя пришлось отдать каналу. Нагрузив погребальный мешок камнями, Алексий и Милош сбросили его в черную воду. Тео едва успела попрощаться со стариком. Быстрая смерть, милосердная к учителю, оказалась страшнейшим ударом по девушке. Одна. Она осталась одна.

Следом за учителем каналу скормили трупы убийц. Оба ушли под воду, чтобы всплыть где-нибудь на побережье лагуны через некоторое время. Их должны были обнаружить. Пусть гадают, выполнили ли убийцы свою миссию, и знают, что руки у ромеев не короче, чем у венецианцев, и что их не боятся замарать.

− Ну что, Тео?

Милош повертел в руках кинжал одного из убийц, хороший, надежный клинок, вышедший из восточных кузниц. Такой можно было бы присвоить в качестве трофея, но у слепого дожа оставалась тысяча чужих зрячих глаз, способных опознать оружие убитого товарища. Со вздохом Милош отправил кинжал вослед хозяину.

− Справишься?

− Какие у меня варианты? − грустно усмехнулась Тео. − Чему-то он меня да обучил.

Алексий переглянулся с Милошем и медленно, словно нехотя, кивнул.

− Вариантов действительно нет. Нам нужно имя, маленькая сестра. Постарайся все сделать правильно.

Клинки императора скрылись в темноте, и Тео осталась одна − любовница, спешащая с тайного свидания домой к ревнивому мужу, или музыкантша, игравшая на приеме богатого купца, книжница, засидевшаяся над гербарием целебных трав, или нищенка, отчаявшаяся найти кров, − принять ее должны за кого угодно, но только не за ту, кем она на самом деле являлась.

Посланные слепым дожем убийцы выбрали идеальное место для нападения. Мастерских в этом квартале почти не было, в ветшающих домах селилась беднота, достаточно погруженная в собственные горести, чтобы не придавать значения очередной ночной стычке или, тем более, вглядываться и запоминать лица. Тем не менее, осторожность никогда не бывала излишней, и Тео старалась возвращаться по самым темным улицам, пряча лицо от случайных встречных. Ковыряя ключом в старом замке, она молилась, чтобы от лязга не проснулась Евпраксия, но проржавевший механизм, как всегда, подвел и открылся с громким противным звуком.

− Снова ты шатаешься по ночам? Беспутная девка, − пробурчала Евпраксия на греческом.

− Спи, спи.

− Поди тут поспи, − пожилая женщина повернулась на другой бок, натянула на плечо дырявое покрывало и почти моментально уснула. Тео поцеловала ее седые волосы, разделась до нижней рубашки и легла рядом. Отнимать у Евпраксии кусочек одеяла девушка не стала, а холод и сырость не смогли противостоять Морфею и тревогам дня, так что Тео очень быстро провалилась в глубокий сон.

 

Она стояла в пшеничном поле без конца и края. Над головой светило ласковое солнце, чьи лучи не обжигали, но согревали лицо и открытые руки. На ней было белоснежное платье, ласкавшее кожу, словно пальцы заботливого любовника. Тишину нарушали только мерные хлопки, доносившиеся с неба. Присмотревшись, Тео увидела крошечную черную точку, пятнавшую голубой свод. Точка становилась все больше, а хлопки громче, и, наконец, девушка смогла разглядеть летевшего зверя. Крылатый лев сделал круг над полем, заметил Тео, мягко опустился на землю, примяв пшеницу, и сладко, по-кошачьи, потянулся. В густой гриве блеснули зубцы золотой короны, когда лев нетерпеливо дернул головой и склонился к лицу Тео, раздувая ноздри. Девушка позволила льву обнюхать себя, протянула руку и коснулась черного носа. Лев фыркнул и отстранился.

− Вы не смогли его защитить, − произнес лев глубоким басом.

Тео остолбенела. Она ожидала, что маги императора почувствуют смерть учителя и попробуют связаться с ней, но не так же быстро!

− Как он умер? − лев нетерпеливо переступил с лапы на лапу.

− Убийцы. Они закололи его.

− Вот как? Его смерть отомщена?

− Да. Он обучал меня, как взывать к вам, но...

Лев рыкнул, приказывая Тео замолчать.

− Не пытайся взывать к нам по своей воле, Феопистия. − он назвал ее полным именем, которое не прижилось в Венеции и превратилось в короткое Тео. − Потерять тебя из-за неверной формулы мы не имеем права. Жди, ибо мы пришлем тебе нового наставника, но до этого внимай нам, запоминай, что мы скажем, и передай клинкам повелителя.

Сложив крылья на спине, лев лег, положил голову на лапы и позволил Тео погладить свою гриву. Девушка села рядом, прислонилась спиной к жесткому теплому боку зверя и приготовилась слушать и запоминать. В последние месяцы память стала подводить учителя, и он диктовал послания, полученные во снах от императорских магов, Тео. Обычно сообщения длинными не были, так что девушка могла бы повторить их слово в слово. Нынешней же ночью крылатый лев говорил долго.

− Было нам видение, будто в Венецию пришли люди с крестами на груди и тьмой в сердце, и погрузились на корабли, и поплыли в величайший из городов, чтобы сокрушить его стены и осквернить храмы, и великий плач стоял повсюду, плач по святыням и земным радостям, чужим и близким, и рукотворные чудеса стоили дешевле куска хлеба. И были нам даны три имени, что стоят на печатях. Без трех печатей на бумаге не отчалят венецианские корабли, и будет величайший из городов спасен. Первое же из имен принадлежит слепому правителю Венеции, второе − человеку, что носит маршальскую булаву и командует людьми с крестами на груди, а третье − рыцарю, чистому духом и сердцем, что засвидетельствует союз. Оборвать жизни первых двух имен не под силу даже клинкам императора, ибо велика их земная слава, и многие воины обороняют их. Третье же, − лев повернул голову и посмотрел на Тео огромным, по-человечески голубым глазом, − дарую я тебе ныне по повелению нашего владыки. Нить жизни его должна пресечься. Запомни это имя, ибо принадлежит оно смертному с бессмертной душой и не должно быть забыто, когда клинки разлучат душу с телом, − Анри де Сен-Клеман.

− Анри де Сен-Клеман, − повторила Тео.

− Знай же, Феопистия, что названный Анри прибудет в Венецию в свите маршала. Второе же откровение истолковать мы не можем. Спи чутко, ибо близок тот час, когда нам станут понятны знаки. Тогда увидимся мы вновь...

 

− Проснись!

Тео села в постели. Рубашка девушки пропиталась потом, несмотря на холод, царивший в комнате с каменными стенами, служившей приютом двум гречанкам, бежавшим − каждая по своей причине − из империи. Вспомнив, каким измученным выглядел после вещих снов учитель, Тео положила руку на плечо Евпраксии и благодарно улыбнулась.

− Дурной сон.

− Слишком дурной, − Евпраксия потрогала лоб девушки и, не найдя признаков лихорадки, вернулась к своему занятию. Не умея ничего другого, она продолжала то дело, которым занималась в Константинополе: создавала украшения. В Венеции бусинам из жемчуга пришли на смену гладкие камешки, а золоту и янтарю − стекло, мягкий металл и подделки под топазы, которые привозили купцы-сарацины. Вместо знати творения Евпраксии покупала чернь, но заработанного хватало на относительно сытую жизнь. Иногда Тео жалела, что не может достать из потайного места полновесные монеты с профилем императора и помочь трудолюбивой соседке. Милош следил, чтобы выделенные деньги шли только на подкуп стражи и другие важные для клинков дела.

Простившись с Евпраксией, Тео пошла на площадь Святого Марка. Учитель часто повторял, что люди дожа могут знать, что происходит в самых темных закоулках города, но упускать из вида то, что творится под самых их носом. Простая мудрость подвела учителя: выследили его как раз после встречи с осведомителем в сердце Венеции, но другого надежного места встречи Тео попросту не знала. Она надеялась, что клинки императора будут ждать ее, и не ошиблась. У колонны с крылатым львом на вершине стоял, изображая праздного гуляку, отходящего после веселой ночи, Милош. У серба был удивительный талант лицедея, уступавший лишь умению владеть коротким мечом.

− Миледи, вы так пр-рекрасны! − прорычал пьяным голосом Милош, завидев Тео. − Р-разрешите вас угостить!

− Протрезвейте, милорд, − захихикала Тео, собираясь пройти мимо, но Милош подхватил ее под локоть и повел за собой. В их сторону оборачивались и улыбались. Две знатных дамы, стоявшие у дверей собора Святого Марка, демонстративно отвернулись и сморщили носы. Тео знала, что они видели перед собой: сценку из жизни презренных, падших людей. И хорошо, так и надо. Еще лучше, если они запомнят ее лицо и всякий раз будут морщиться. Кто она такая? Никто. Легкомысленная барышня, кокетка, дочь спивающегося мастера из ремесленных кварталов или матроса, лишившегося ноги. Кто угодно, только не та, кем на самом деле является.

Тео позволила Милошу увести себя подальше от площади. Толкнув какую-то дверь, серб провел спутницу по коридору между открытых дверей. Из помещений тянуло жаром: стекольщики работали над своими шедеврами, и даже не по сезону холодная погода была бессильна перед раскаленными печами. В какой-то из мастерских на два голоса отчитывали подмастерье.

− Сюда, сюда, − Милош впустил Тео в одну из дверей, затворил ее за собой и кивнул старику-стеклодуву, старательно придававшему жидкому оранжевому куску форму какого-то невиданного животного. Кивнув мастеру, клинок императора отворил дверь, выходившую на канал, стянул сапоги, сел на порог и спустил ноги в воду. − Франко глух, но умеет читать по губам, так что отворачивайся. Можешь говорить по-гречески.

− Мне было видение.

− Уже? − в голосе Милоша явственно звучало недоверие.

− Дело срочное. Они назвали имя, полученное при крещении. Они назвали и другое имя.

Милош промолчал.

− Что ты знаешь о новом походе на сарацин?

− Есть слухи, − вопрос стал неожиданностью для Милоша, и он взглянул на примостившуюся рядом с ним Тео по-новому: с заинтересованностью. − Во Франции возвысился новый проповедник, некто Фульк. Мелкие рыцари рвутся в бой. Папа поддерживает стремления.

− Они приедут сюда, − сказала Тео. − Рыцари во главе с каким-то маршалом. Среди них будет некто Анри де Сен-Клеман, и его жизнь неугодна императору. Она несет угрозу величайшему из городов.

Милош склонил голову. Тео часто видела этот непроизвольный жест: серб как будто заранее скорбел по очередной жизни, которую предстоит отнять.

− Так тому и быть, − проговорил Милош.

 

***

Анри шумно зевнул и раскинул руки, случайно задев спавшую рядом шлюху. Женщина недовольно заворочалась и отпихнула Анри. Повернувшись, рыцарь обнаружил вторую − та спала на самом краю кровати, свесив одну ногу вниз. Обе были черноволосыми и загорелыми, верный признак уроженок итальянского юга. Откуда они приехали во владения Венеции? С Сицилии? Или, возможно, из земель папы, где их ремесло − по крайней мере, на словах − каралось. Анри отогнал от себя неважные вопросы и сосредоточился на главном: когда ему нужно явиться к дожу?

И, черт возьми, сколько он вчера выпил?!

Его маленький отряд в полном составе ждал на первом этаже таверны. Гвидо, оруженосец и верный собутыльник, забавный, потому что быстро пьянел; копейщики во главе с Антуаном Одноглазым, лучники и конюшие; а также испанец Диего Борха, основной задачей которого было докладывать отцу и дяде о проделках Анри. Укоризненный взгляд Борхи Анри выдержал с честью. Главное, что воины, знавшие, что рыцарь увел в комнату сразу двух девиц, смотрели на него с уважением и завистью.

− Вас ждут, − сказал Борха.

− Сейчас? − Анри посмотрел на аппетитные булки, приготовленные для солдат. Рот моментально наполнился слюной.

− Сейчас.

Молодой рыцарь вздохнул.

− Что ж, ведите. Не нам, жалким воинам Господа, заставлять ждать самого дожа!

 

Отец испепелил сына взглядом, но ничего не сказал, а на лице дяди заиграла знакомая и любимая улыбка, появлявшаяся после каждой выходки племянника, начиная с тех самых пор, когда пятилетним мальчишкой он смастерил из доски и полена катапульту и запустил булыжник в витраж церкви в Сен-Клеман прямо в разгар мессы. Будучи младшим сыном в семье, дядя не наследовал ничего, кроме имени, и проще относился к вопросам воспитания. Серьезность и суровость отца всегда уравновешивались легким и дружелюбным нравом дяди.

− Как тебе итальяночки?

− Горячи, как аравийские пески, − ответил Анри, хотя в Аравии не был, а прошедшую ночь помнил обрывками. Дядя одобряюще хохотнул и наградил племянника хлопком по плечу, от которого у Анри едва не подкосились ноги.

У врат дворца дожей ожидали остальные члены французской делегации. Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампанский, скорый на расправу и острый на язык, являл собой воплощенное негодование. Настроение Анри сразу же ухудшилось. Шутить с де Виллардуэном опасались, а рассказ о двух жарких итальяночках мог вызвать у него разве что гнев, но никак не понимание. Чтобы смягчить гнев маршала, Анри первым перекрестился на собор Святого Марка.

Слепой дож ожидал в крошечной по меркам дворца комнате без украшений и картин на стенах. В теле девяностолетнего старца едва теплилась жизнь: он скрючился на троне, вцепился в подлокотники так, словно боялся сползти на пол, а жидкие волосы и борода не могли скрыть коричневых пятен, покрывавших голову, обрамлявших рот и пачкавших впалые щеки. Гостей дож принимал в одиночку, без телохранителей и советников.

− Мы знаем, чего вы желаете, − начал дож, жестом отослав прочь представившего членов французской делегации слугу. − Вы знаете нашу цену. Она не изменилась и не изменится, как не пропадут чернила на нашей грамоте.

Де Виллардуэн кивнул, хотя дож не мог видеть этого.

− Есть такие слова, господин мой Дандоло, которые нельзя доверить грамотам. Их должны произнести достойные мужи при встрече. Именно поэтому я здесь.

− Говорите, − разрешил дож.

− Думаю, сначала стоит выслушать вас.

− Ах, вы так нетерпеливы, − старик постучал костлявым пальцем по подлокотнику. − Но по крайней мере умны, раз догадались, для чего мы завысили цену. Да, нам нужно не только золото. У нас много кораблей, но мало людей, а войны не выигрываются только на море. Тем более, такие войны, которые ведем мы. Нам потребуются ваши рыцари, маршал.

− Вы хотите, чтобы мы отступились от священной миссии?! − деланно оскорбился де Виллардуэн. В его голосе дож услышал что-то такое, что заставило его улыбнуться и кивнуть.

− На время, маршал, на время. Торговле, если вам интересно мнение старика, мешают только две вещи: неумение настоять на своем и неумение отступать. Каждому свое время, разумеется. Константинополь отступать не умеет, так что мы хотели бы преподать императору маленький урок. Всего одна крепость на побережье. Она должна пасть − и наши корабли окажутся в вашем полном распоряжении.

− Рыцари не поймут этого.

− Разумеется. Но ведь в пути никто не защищен от провокаций, случайных нападений. Повод найдется всегда, оставьте это нам. Это ли хотели услышать достойные мужи?

− Готовьте бумаги, − коротко ответил де Виллардуэн. − Я поставлю свою печать.

− А как же носитель старого знания? Анри де Сен-Клеман, страшная тайна Франции, не думал, что достоин такой чести.

По спине Анри побежали мурашки страха. Немногие знали, для чего гербовая печать де Сен-Клеманов скрепляет все важнейшие бумаги французской короны и знатнейших сеньоров. Дожу это было ведомо. Маршал повернулся к де Сен-Клеманам.

− Освобождение Гроба Господня − высшая ценность, − сказал отец.

− О, я понимаю, − дож снова растянул беззубый рот в улыбке. − Цель выше средств.

− Наша цель, милорд, − уточнил отец. − Старое знание удержит от клятвоотступничества вас.

Дож продолжал улыбаться, но быстро застучавший по креслу палец выдал его раздражение.

− Мы составим документ так, чтобы вырвать из ваших сердец недоверие. Прошу, наслаждайтесь пребыванием в Венеции!

Это был приказ уйти, и Анри выполнил его с радостью. В слепом доже чувствовалось нечто пугающе безжалостное − то ли простота, с которой он предложил транспорт до Святой Земли в обмен на уничтожение христианской крепости, то ли сам образ вождя, дотянувшего до возраста библейских праотцов, но сохранившего острый ум и способность к интригам.

− Будь благоразумен, Анри, − сказал отец, прощаясь с сыном на площади перед дворцом. − Соблазны губят душу.

− А отсутствие соблазнов − тело, − дядя хлопнул Анри по плечу.

− Сделаю правильный выбор.

 

Он напился быстрее, чем обычно. С помощью Антуана Одноглазого и Борхи Анри вышел из таверны, чтобы подышать. Верный Гвидо остался охранять стол, почивая в луже дешевого вина. На воздухе Анри стало чуть лучше, и он признался спутникам в пьяной любви. Борха фыркнул, Антуан, вливший в себя даже больше, чем Анри, и державшийся на ногах только благодаря могучему сложению, запечатлел на щеке молодого рыцаря колючий поцелуй.

Ночная Венеция была прекрасна. Итальянцы не жалели масла на освещение центральных кварталов, факелы лодочников освещали каналы, желтые всполохи танцевали на резных перилах мостов, а вместо тревожного шума лесов возле замка Сен-Клеман, к которому привык Анри, отовсюду доносились смех, возбужденные голоса и песни. Рыцарь сделал глубокий вдох, закрыл глаза, от чего голова пошла кругом, и засмеялся. Плевать на угрюмого Борху, который доложит обо всем отцу! Анри заслужил немного счастья хотя бы за то, что выдержал встречу со страшным дожем.

− Нет! Нет!

Не распознать в голосе отчаяние и страх было невозможно. В арке соседнего дома кто-то приставал к женщине.

− Туда! − приказал Анри.

− Помните, что сказал ваш... − начал Борха, но осекся, когда резко протрезвевший Анри схватил за локоть Антуана и потащил за собой в темноту арки.

Нападавших было двое, и первый свалился моментально, от одного точного удара в висок. Атаковать без предупреждения считалось позорным, но то, что пытались проделать с одинокой женщиной два богато одетых венецианца, возмутило Анри настолько, что куртуазные правила отошли на второй план. Оставшемуся на ногах насильнику Анри заехал в живот, потом добавил в нос. Этого оказалось недостаточно. Насильник зашипел и потянул из-за пояса короткий кинжал, но воспользоваться им не успел. Первый удар Антуана отбросил венецианца к стене, а второй − решающий − отправил в глухое забытье.

− Вы в порядке?

Злодеи успели разорвать на женщине платье, и теперь она пыталась прикрыть грудь. К удивлению Анри, спасенная не была ни молодой, ни красивой. Судя по всему, насильники распалились так, что им стало все равно, на кого нападать.

− Το όνομά μου είναι εὐπραξία, − сказала женщина.

− Что еще за язык? − буркнул Антуан.

− Греческий, − подсказал Борха. − Она из империи.

− И как предложишь с ней разговаривать?

Анри начал жестикулировать, показывая, что хочет проводить женщину до дома. Та поняла не сразу. Когда же она, наконец, кивнула и сложила руки в жесте мольбы, рыцарь отправил Антуана в таверну и вместе с Борхой пошел за спасенной.

− Это может быть ловушкой, − шепнул Борха.

− А мы могли не броситься на помощь слабой женщине.

Испанец посмотрел на Анри со странной смесью уважения и недоумения в глазах. Левая рука Борхи легла на рукоять меча, но тревога оказалась напрасной. Женщина привела их к обветшавшему дому, стоявшему на углу между каналом и узкой неосвещенной улицей. На стук откликнулся женский голос. Щелкнул замок, в проеме появилась облаченная в одну ночную рубашку девушка.

− О, Евпраксия! Что вы с ней сделали? − девушка сурово посмотрела на Анри.

− Спасение, − ответил на итальянском, вспомнив нужное слово, Анри. − Друг. Ami. Amice.

Девушка провела женщину в дом, изнутри послышалась торопливая греческая речь. Настоящий рыцарь из баллад растворился бы в ночи, но что-то удерживало от этого Анри. Он дождался, пока девушка не распахнула дверь вновь. Она накинула на плечи шерстяной платок, скрыв узкие плечи и ложбинку между грудей.

− Евпраксия подтверждает ваши слова. Не могу выразить свою благодарность в полной мере, благородные сеньоры! Я буду молиться за вас Господу и деве Марии!

− Я бы хотел увидеть вас вновь, − сказал Анри. Борха за его спиной громко кашлянул.

− Я всего лишь подмастерье Евпраксии, честная богобоязненная женщина, мы не можем видеться.

− Я не посягну на вашу, − Анри задумался, подбирая слово, − честь. Будьте здесь завтра, когда начнут сгущаться сумерки, если захотите отблагодарить меня одной лишь беседой.

И ушел, не слушая Борху и надеясь, что произвел достаточное впечатление. Анри знал, что недурен собой, и что настолько же красив его поступок со спасением Евпраксии. Манеры требовали не обделять понравившуюся женщину вежливым вниманием. Кроме того, гречаночка была очень привлекательна. В отличие от вчерашних шлюх, которые воплощали страсть, девушка из ремесленного квартала казалась действительно недоступной и потому достойной ухаживания. Пусть их история оборвется, когда дож подготовит бумаги, и флот Венеции отправится в Святую Землю. Пусть так. Но не сразу, не этой же ночью.

 

***

Вернувшись в свою комнатенку следующим вечером, после встречи с рыцарем, Тео долго молилась и просила Господа вразумить ее. Она обратилась бы и к чародеям императора, если бы они прямо не запретили это. Анри оказался замечательным: остроумным, добрым, обаятельным. Даже сопровождавший его испанец, то и дело вставлявший замечания и всеми силами пытавшийся показать Тео, что беженка-гречанка не ровня французскому рыцарю, не смог испортить день. Зато это удалось фамильному имени Анри. Услышав, что так понравившийся ей молодой человек − тот, чья жизнь неугодна императору, Тео сникла, позволила угостить себя сладкой водой с лепестками розы, чтобы не вызвать излишних подозрений, но потом извинилась и убежала.

Вернулась Евпраксия. Увидев заплаканную Тео, она утешительно погладила девушку по голове и произнесла какую-то древнюю мудрость о коварстве мужчин и несчастьи родиться женщиной. Тео не ответила и стояла на коленях перед иконами, пока в дверь не постучали.

− Уходите! − крикнула по-гречески Евпраксия. В отличие от Анри − он рассказывал историю о спасении Евпраксии настолько живо, что даже его несовершенный итальянский звучал, как героическая песня − нынешний гость греческий прекрасно понимал.

− Открывай, мы не к тебе, − грубый хриплый голос Алексия нельзя было спутать ни с чьим.

Клинки императора не стали входить, чтобы Тео оделась для вечерней прогулки. На безлюдном мосту, где они иногда встречались с учителем, Алексий и Милош остановились. Серб облокотился на перила и уставился в черную воду. Алексий же поднял бровь, ожидая, что скажет Тео.

− Я его нашла.

− Как мы и думали, − сказал Милош.

− Вы следите за мной?

− Только до тех пор, пока не убедимся в твоей пригодности.

− Ты не смеешь сомневаться во мне, Милош!

Серб хохотнул, словно Тео отпустила плохую остроту.

− Правда? Отчего же тогда ты пришла к нам сама, узнав, кем является твой новый знакомый? Как ты его вообще отыскала? − в голосе Алексия явственно слышалась угроза.

Тео рассказала им все. Дойдя до странного свидания, так некстати оборвавшегося из-за родового имени Анри, она замялась. Распространяться о том, насколько хорошим человеком показался ей Анри, было до болезненного неловко. Тем не менее, она перечислила все места, которые показывала рыцарю, пересказала их беседу и поругала Борху. Если уши клинков императора были столь же чуткими, сколь зорки их глаза, утаивать что-либо Тео посчитала опасным.

− Я плакала, потому что... Потому что мне жаль Анри.

− Ты молодец, − похвалил Алексий. − И умеешь жалеть достойного врага, это важно для твоей души.

− Теперь вы знаете, как он выглядит и где живет. Сделайте то, что должно.

− Не все так просто, − сказал Милош. − В таверне расквартированы его воины. Два меча против сорока. Но с тобой этот Сен-Клеман ходит почти в одиночку. Ты встретишься с ним в воскресный вечер на площади Сан-Марко и приведешь сюда.

Сердце Тео забилось, словно испуганная канарейка в силке.

− Я не уверена, что смогу. Он заподозрит... Я не умею лгать так, как ты, Милош.

− У тебя будет четыре дня, чтобы научиться, − отрезал серб. − Что же до приглашения, то оно уже готово.

Алексий достал из сумы свиток.

− Здесь ты очень красноречиво признаешься во вспыхнувшей страсти. Скромный курьер явится, − Милош постучал себя по груди большим пальцем и, изменив голос, залепетал: − с посланием от прелестной дамы, не назвавшей имени, для благородного Анри де Сен-Клемана.

− От тебя потребуется только не испортить свидание, − добавил Алексий. − И ты, клянусь всеми святыми, этого не сделаешь, иначе упокоишься на дне канала вместо Сен-Клемана!

Милош отклеился от перил, кивнул Тео, спустился с моста и растворился в проходе между двумя спящими домами. Оставаться один на один с Алексием Тео не хотелось, и она пошла своей дорогой. Обернувшись, она увидела, что гаснущий факел все еще освещает одинокую фигуру на мосту. Старший из клинков императора погрузился мыслями в иные заботы.

 

Четыре дня пролетели, как один. Уже на следующее после судьбоносного разговора на мосту утро заспанный, но воодушевленный Милош принес ответ Анри − четыре коряво выведенных слова, заставивших щеки Тео порозоветь. Помогая Евпраксии нанизывать на бусы крохотные голубые камешки, девушка проговаривала про себя слова, которые скажет Анри при встрече. Выходило наивно и смешно. Может быть, стоило примерить образ неприступной и холодной гордячки? Но ведь на первом свидании она таковой не была. Попытаться заманить его обещанием тела? Тоже не годится. Сказать, что забыла показать любимый уголок Венеции? Слишком подозрительно.

− Ты витаешь в облаках, − заявила Евпраксия. − Будь внимательнее или не мешай!

Приходил Алексий. В принесенном им свертке Тео обнаружила хитроумную портупею, крепившуюся к телу под платьем, и кривой сарацинский кинжал с цветочными узорами на клинке. Девушка научилась надевать портупею и прятать оружие, когда Евпраксия уходила торговать украшениями, но выхватывать кинжал, поднимая юбку, у нее выходило плохо.

В ночь с субботы на воскресенье в дверь постучал Милош. Взяв Тео под руку, он повел ее к площади Сан-Марко. Серб молчал, и, хотя его присутствие странным образом успокаивало, девушку, она не смогла слишком долго наслаждаться тишиной.

− Нас могут увидеть.

− Сен-Клеман сидит в таверне со своими людьми. Готовится, наверное, то ли к мессе, то ли ко встрече с тобой.

Милош остановился у стены дворца дожей и указал на колонну с крылатым львом.

− Я просто хочу, чтобы ты знала, Тео, что существует множество видов любви. Та, которая охватила тебя, − самая понятная и земная и оттого особо милая сердцу, тем более, в твои семнадцать. Но подумай о любви к тому, что олицетворяет этот лев. Его вывезли с твоей родины и поставили здесь, в сердце вражеского города. Итальянцы не отстанут от империи, пока не разрушат ее, их сердца полны корысти и зависти. Господь велел любить слабого, не так ли?

Тео кивнула.

− Империя слаба. Но она еще может бороться, если будет бороться каждый из нас по отдельности. Маги передали тебе волю повелителя православного мира, так выполни ее. Докажи, что способна испытывать высокую любовь.

− А ты, Милош, − спросила Тео, − способен ли понять мою простую любовь? Почему было не назначить ему встречу в укромном месте? Зачем вам я? Зачем меня мучить?

− Я знаю о земной любви больше, чем ты думаешь, − Милош печально усмехнулся. − И о боли, которую испытываешь, принося ее в жертву. Ты не должна думать, будто Алексий мучает тебя. Он ожидает, что ты сможешь помочь нам в бою, если что-то пойдет не так. Удара от тебя Сен-Клеман не ожидает.

Тео отвернулась. Серб отпустил ее руку и стоял молча, позволяя осмыслить жестокость произнесенных слов.

− Проводи меня домой, − попросила Тео, опомнившись. − От взгляда крылатого льва, которого не люблю, но постараюсь полюбить.

 

В пшеничном поле дул сильный ветер. Спелые колосья кланялись стоявшей возле колонны Тео. Подняв голову, девушка увидела, что скульптура крылатого льва ожила и превратилась в того самого дивного зверя, который принес ей имя Анри. Расправив крылья и свесив со своего насеста лапу, лев шумно зевнул, розовый язык прошелся по устрашающим клыкам.

− Мы поняли значение второй части откровения, о Феопистия, − прорычал посланец императорских магов.

Лев соскользнул с колонны и опустился на землю. Горячее дыхание зверя обожгло лицо и шею Тео.

− Лишь сердце говорит правду, лишь незримые чувства видимы. Вот что явилось нам в откровении. Понимаешь ли ты его?

Тео покачала головой.

− Возможно ли избавить смиренную рабыню от загадок о любви? То Милош, то вы.

− Ты не просто служишь нашим языком, Феопистия, − сказал лев, и на этот раз голос его загремел далеким громом. − Ты не просто служишь ушами Алексия и Милоша. Ты − одна из трех человек в Венеции, на которых можем мы положиться. Разгадай откровение и сделай то, что должно, ибо близится тот час, когда три печати скрепят договор, не угодный императору.

Лев взмахнул крыльями, и поднявшийся от этого вихрь взметнул в воздух вырванные из земли колосья. На мгновение весь мир стал желто-черным, затем солнце ярко вспыхнуло, ослепив Тео, когда же зрение вернулось к девушке, та обнаружила, что стоит на крепостной стене величайшего из городов. У подножия каменной громады пылали дома с черепичными крышами, вдали чернели купола оскверненных храмов и башни с лишенными языков колоколами.

− Обернись, − приказал лев.

С другой стороны стены не было ничего. Пустота, всепоглощающая серость, пространство без конца и начала, без неба и бездны. Тео стало очень страшно.

− Мы видим город, каким он будет, но нам неведомо, что привело к этому. Нам приходят имена, фразы и образы. Мы не слепы, но и не всезрячи. Таковы дар и проклятие чародеев, − произнес лев. − Ищи, Феопистия. Думай и действуй.

Взмахнув крыльями, зверь взметнул в воздух огненные языки, пожиравшие Константинополь. Тео зажмурилась, вскрикнула от обжигающей боли − и проснулась.

− Ты кричала, − проворчала, заворочавшись, Евпраксия.

− Прости, − шепнула Тео. Встала, стянула через голову ночную рубаху и начала возиться с портупеей.

 

***

В попытках отвязаться от Борхи и Гвидо Анри явился к отцу, но тот остался непреклонен.

− Диего выполняет мои приказы, не твои, − отрубил отец. − А Гвидо поможет отбиться, случись такой надобности. И не верь никому, кроме них! Венецианцы − не друзья, а союзники, партнеры. Греки же еще коварнее. Учись видеть различия, сын.

Пришлось заявиться на второе − и решающее, ведь слепой дож прислал гонца с приглашением и велел готовить венецианский флот к отплытию − свидание в компании испанца и оруженосца. Велев спутникам молчать и следовать на почтительном расстоянии, Анри направился к месту встречи. Тео стояла под колонной с коронованным летающим львом. На девушке было яркое желтое платье.

− Ваше письмо... − начал Анри, но Тео приложила палец к губам.

− Не здесь же, мой отважный воин Господень. Этой площади, этим стенам не стоит доверять признания.

Она провела Анри к мосткам, где борт к борту стояли в ожидании пассажиров лодки. Заросший бородой по самые глаза гребец помахал Тео и помог паре занять места на жестких деревянных лавках. Борха и Гвидо не успели добежать до лодки; гребец оттолкнулся ногой от причала и заработал веслом, выводя судно в канал. Анри рассмеялся, глядя на потешно носившегося по мосткам Борху. На испанца сразу же насели другие лодочники, Гвидо начал хлопать по бокам, пытаясь найти кошель. К тому времени, как спутники Анри погрузились в свою лодку, бородач уже оторвался настолько, что догнать его теперь не смог бы никто.

В узком канале, под защитой высившихся по обе стороны стекольных мастерских и доходных домов, не было никого, кроме влюбленных, лодочник вежливо смотрел куда-то в сторону, и Анри позволил себе приобнять Тео. Девушка склонилась головой к его плечу, повернула голову, потянулась красными губами и неумело ответила на поцелуй Анри. Она действительно была неискушенной, нетронутой, но рыцарь испытал от поцелуя куда большее наслаждение, чем от ласк двух темноглазых шлюх.

− Я заберу тебя с собой, − сказал Анри, оторвавшись от Тео.

− На восток?

− Куда угодно.

− Я не хочу видеть, как ты рубишься с магометанами, − прошептала Тео. − Забери меня на твою родину, во Францию.

Анри крепко прижал Тео к себе, вспоминая неброскую красоту окрестностей Сен-Клемана, зеленые леса, перемежающиеся полями и виноградниками, руины древнего поселения римлян, о которых рассказывали, будто там водятся безголовые привидения с алыми дырами на груди. Ему захотелось показать все это Тео. Слепой дож, сарацины, имперская крепость, которую предстояло взять, дабы кровью оплатить транспорт, сам Гроб Господень показались в этот момент не настолько важными, как едва знакомая гречанка, доверчиво прислонившая к плечу. Влюбленные долго молчали, наслаждаясь мерным покачиванием лодки.

− Так что? − спросила Тео, жестами показывая лодочнику, где причалить. Поднявшись на неширокий мост, девушка остановилась, приятнула Анри к себе и снова поцеловала.

− У нас есть долг, моя госпожа. Хотя, − Анри шутливо поднял бровь, подражая Борхе, − вы можете и соблазнить меня на этот шаг. Сбеги я с вами, без Анри де Сен-Клемана поход не останется.

− Что ты имеешь в виду?

− Нас с отцом зовут одинаково, это традиция в семье. Старший в роду − всегда Анри, таков уговор.

Они прервались, потому что Анри показал девушке печать на перстне: разделенное на четыре части поле с крестом, копьем, чашей и розой.

− Когда-нибудь я передам старшему сыну этот перстень, а сам возьму отцовский. Тогда любая бумага, на которой будет стоять его оттиск, станет нерушимой истиной. Видишь ли, − он усмехнулся, открывая девушке страшную тайну, в которую редко кто мог поверить, − наш род благословлен. Короли и герцоги зовут отца, если им нужно скрепить какое-то соглашение. Если же кто-то нарушит условия договора, на котором стоит наша печать, на его голову падет проклятие.

− Так значит, сейчас вы здесь из-за... отца? − на лице Тео промелькнула тревога, перешедшая в ужас, когда Анри кивнул. Глаза девушки расширились, в них блеснули слезы.

− Что случилось, моя госпожа?

− Ты... ты должен бежать, − запинаясь, проговорила Тео. − Сию же минуту!

− Почему?

− Беги! Беги!

 

Они шли с обеих сторон моста, двое мужчин в плащах, под которыми виднелись кольчуги. Клинки в их руках красноречивей всего говорили, почему Тео велела бежать. Но откуда она знала? Толкнув девушку в сторону одного из убийц, Анри выхватил свой меч. Клинки со звоном скрестились, убийца вывернул руку, прижимая меч Анри к земле. Рыцарь потянул меч на себя, острие вражеского оружия ткнулось в камень. Тогда Анри рубанул сверху, но убийца успел отразить удар. В спину Анри ткнулся клинок второго из нападающих. Зарычав от боли, рыцарь крутанулся на месте, наугад махнул кулаком и попал. Длинный меч не позволил сразу же проткнуть дезориентированного противника, и Анри отпихнул его так, чтобы оба нападавших оказались по одну сторону. Теперь размер его клинка давал преимущество, но рана в спине была скверной. Анри чувствовал, как горячая жидкость стекает до самых штанов.

− Беги! Беги!

− Σκάσε, θεοπίστια! − приказал один из убийц, полностью развеяв сомнения Анри в непричастности Тео к нападению.

− Прошу, Алексий, это не он!

− Даже если так, − Алексий легко перешел на итальянский, − он стал угрозой. Защищайтесь, Сен-Клеман!

Убийцы пошли в атаку одновременно, их короткие мечи замелькали с такой скоростью, что Анри отступил. Выставив клинок вперед, он держал врагов на расстоянии, но Алексий постоянно норовил отбить оружие Анри в сторону, чтобы дать шанс на решающий удар своему товарищу.

− Анри!

Кричал Борха. Его лодка почти достигла причала под мостом, и Анри осталось продержаться совсем немного. Он снова издал рев, на это раз яростный, и бросился на убийц. Его меч опустился на не ожидавшего такой прыти Алексия, скользнул по кольчуге, не причинив вреда, но заставил убийцу отшатнуться. Второй убийца сблизился с Анри, и рыцарь едва успел перехватить его правую руку. Они сцепились в смертельных объятиях, каждый толкал врага, пытаясь сбить с ног. Алексий не решался нанести удар, боясь задеть товарища.

− Делай выбор, маленькая сестра! − рявкнул он. Краем глаза Анри заметил в руках Тео кинжал.

− Нет! Нет! − проревел рыцарь.

Злость придала ему сил. Перебарывая противника, Анри подтолкнул его к перилам. Если скинуть убийцу в канал, кольчуга не оставит ему ни единого шанса на спасение. Спину вновь обожгла боль. Алексий нанес удар, потом еще один, и еще. Рука Анри разжалась сама собой, и клинок второго убийцы вошел в живот рыцаря по самую рукоять. Боль была такой, что даже последовавшее падение почти не почувствовалось. Анри осознал, что лежит на спине, зашарил рукой, пытаясь нащупать рукоять меча, но ладонь лишь беспомощно хлопала по камню.

− Тео, − позвал Анри. − За что?

− Я просто сделала выбор между любовями, − ответила девушка. − Неверный выбор.

Анри закрыл глаза, сосредоточившись на боли. Как-то раз, в детстве, он упал, пытаясь забраться по торчащим кирпичам на колокольню Сен-Клеман. Вечером того дня вернувшийся с охоты дядя зашел к племяннику и сел у кровати. «Сосредоточься на боли, − посоветовал дядя. − Только она напоминает тебе о том, что ты жив. Люби ноги за то, что они болят, это значит, что они не отнялись. Люби боль, Анри, ведь ее будет еще очень много».

− Больно, − выдохнул Анри.

− Держись, − ответил Борха. − Держись, ради Бога, прошу, держись, Анри! Не вздумай умереть!

− Только не я, − Анри улыбнулся, зацепился за боль, как за спасительное бревно в открытом море, но одновременно с болью, удерживающей сознание в смертном теле, что-то звало его с собой. Блаженное тепло разлилось по спине, волнами пошло от хребта к рукам и ногам.

− Слушай меня! − приказал Борха.

Анри выдохнул, сбрасывая с себя оковы боли, пальцы скрючились в бессильной попытке ухватиться за плоть.

− Не уходи!

Боли больше не было.

− Не уходи! Нет! − это уже Гвидо.

Анри открыл глаза, увидел, как над его телом согнулись Борха и Гвидо. Окинул взглядом мост, чтобы убедиться, что убийцы и Тео скрылись, опустил голову. Его дух больше не сковывали ни неудобное, неловкое, потерпевшее постыдное поражение тело, ни одежды, лишь блестел не прозрачном пальце невыносимо яркий перстень − символ древнего уговора.

− Не уходи, − попросил в последний раз Диего Борха, но остановить Анри уже не могли никакие мольбы и заклинания. Он взмыл вверх, оставляя под собой порочную и роскошную Венецию. Возле самых облаков Анри зажмурился, чтобы солнце не слепило уставшие от земной жизни глаза, и растворился в абсолюте. Это было абсолютно безболезненно.

 

Анри де Сен-Клеман-старший опустил палец в мягкий теплый воск. В багровом кругу отпечаталось разделенное на четыре части поле со священными символами: символ нерушимости договора между Венецией и священным воинством.

− Поверьте, мы сделаем все возможное, чтобы поймать греческих лазутчиков, − произнес слепой дож.

− А мы заставим подлецов пожалеть о содеянном, старый друг, − Жоффруа де Виллардуэн хлопнул Сен-Клемана по опустившимся от горя плечам.

− Вернет ли это сына, − Сен-Клеман отвернулся, презрев все порядки, и пошел прочь из дворца. Идти вслед за старым рыцарем не рискнул никто.

Сен-Клеман вышел на площадь, над которой боролось с наседающими тучами солнце. Жизнь города на воде продолжалась, его размеренному течению не помешали ни глашатаи слепого дожа, ни приказы флотоводцев, ни смерть Анри. Константинопольский крылатый лев, забравшийся на колонну, торжествующе взирал на сломленного рыцаря, и Сен-Клеман невольно сжал кулаки.

В таверне ждали люди Анри. Гвидо, пьяный с самого утра, заплетающимся языком звал хозяина, Борха, Одноглазый Антуан и остальные хранили молчание. Они ждали Сен-Клемана.

− Свершилось? − спросил Борха.

Сен-Клеман кивнул.

− Будьте готовы.

− Теперь − и навсегда, − хриплым от волнения голосом проговорил Антуан, и в воздух взметнулось три десятка кулаков.

 

А где-то в далеком Константинополе открыл глаза тот, кого называли императорским чародеем. Раз за разом он ложился на шелковые подушки, чтобы запустить в полет крылатого льва, и раз за разом чудесный зверь, сотканный из воображения и воли, бился о невидимую стену, которую возвела юная ученица венецианского агента. Чародей ломал голову не столько над тем, какое событие в жизни послушницы Феопистии заставило ее закрыться от него, сколько как ей это удалось. Сила, дремавшая в послушнице, интриговала и пугала его.

Чародей подошел к окну. Величайший из городов дремал и видел волшебные сны, но чародей знал, что вскоре идиллия может закончиться. Его второму − тайному − взору уже открылись видения горящих церквей и оскверненных святынь, матерей, рыдающих над трупами детей, и мародеров с крестами на груди, рыщущих среди трупов и вышибающих двери домов. Если чародей не преуспеет в ближайшие ночи и не узнает, поставлена ли на роковое соглашение печать Сен-Клеманов, видения воплотятся в жизнь. Если. Или когда?

Устало вздохнув, чародей пошел назад к ложу, досыпать остаток ночи. К счастью, собственные сны мучили его все реже и реже.