Ирина Домнина

Большая Ватту

В сердце Африки, в Зимберлии мы очутились в начале марта. Засушливый сезон тут ещё не закончился, но у нас не было выбора. Ольге выделили небольшой грант на исследования, а меня, как раз в это время, легко отпустила редакция.

Мы с Ольгой частенько, почти каждый год, составляли такой вот удачный тандем. Забуривались в какую-нибудь глушь недельки на две. Она, вроде как, научный руководитель и исследователь, а я при ней оператор, телохранитель, носильщик-извозчик и ещё бог знает кто.

Хорошую машину в аренду нашли легко. Решили ей пользоваться самостоятельно, без помощников. Три года назад, когда попали в Африку в первый раз, брали джип с водителем. В дикую саванну правда не ездили, изучали ту часть парка Сиреньдики, что близ одноимённого города. Но ещё тогда уяснили для себя, что водитель-гид нам не нужен. Если с наезженных дорог далеко не сворачивать, а в засушливый сезон они тут относительно ровные и безопасные, с извозом и я запросто справлюсь. А вот оружие пришлось покупать. Не новый, но крепкий ещё джип — выбирай не хочу, в городе, жадном до туристов, есть огромный арендный парк, с оружием сложнее, в аренду не возьмёшь, можно лишь приобрести за приличные деньги. Зато, никаких на него ни справок, ни разрешений на охоту не требуется. И носи без чехла, хоть на плече, да хоть в центре города — никто внимания не обратит. Это тебе не суровая матушка Россия, это Африка.

Взяли знакомый мне дробовик нашего производства. Несильно серьёзный для местного зверья, но я и не собирался ни на кого охотиться. Оружие нужно скорее так, для личного спокойствия, да и знатоки убедили, что одного его присутствия, запаха пороха для острастки хищников достаточно.

Загрузили с вечера в машину всё необходимое. Выезжать надумали до рассвета. Пусть и не дальней запланирована первая вылазка, но будет лучше иметь в запасе время и не спешить. Тем более, что отправлялись совсем не по туристическому маршруту, в земли малообжитые, особенно пустынные и неприветливые. Старожилы настойчиво советовали нам в эту сторону не лезть, но за каким-то лешим именно туда Ольге и было нужно. Какие-то особые загадки она находила там для своих исследований. А я что? С направлением в походах я ей почти всегда потакал. С прокладкой маршрута, со временем пребывания — другое дело, решал сам.

На первый раз договорились все дела провернуть до обеда, чтобы в полдень, к самому пеклу вернуться в гостиницу, в спасительную прохладу кондиционеров. Так что пыхтели на джипе по раннему утру, в полутьме, по извилистой дорожке. Огибали редкие низкие акации и другие деревья, названия которых я не знал, медленно удалялись от цивилизации. Ольга молчала, дремала на сидении рядом со мной. Я думал о своём.

Мы с ней просто приятели и очень ценим это. Большая редкость, когда мужчина и женщина могут просто дружить. Однажды я отмёл все лишние вопросы про нас и для себя, и для знакомых. Сказал приятелю, как забетонировал: «Вот если бы Ольга сама захотела семью и ребёнка родить, бегом бы на ней женился. А так, видишь ведь, она — вольная волчица, разве можно с такой серьёзные отношения заводить?»

День поначалу складывался удачно. Ольга быстро обнаружила то, что ей нужно — крупных отвратительных червей каких-то. Я пока не вникал в суть её научных изысканий, успеется. Вовсю фиксировал на камеру, снимал и при утреннем, и уже при отличном дневном свете и мелкие фрагменты для неё, и шикарные общие виды саванны для себя. Ольга была сосредоточена и неговорлива, как всегда, когда увлекалась работой. Ползала в слабой тени нужных деревьев на четвереньках, в пыли, что-то там откапывала между корней. Складывала первые находки в свои волшебные скляночки и сундучки и делала пометки в походном блокноте. В бумажном, по-старинке, и мне очень нравилась эта её привычка и вечно обглоданные карандаши в маленьких ладошках, и нахмуренные в раздумьях брови.

Работа двигалась по плану до самого обеда, пока неожиданно не сломалась машина. Вот так, запросто. Хотели переместиться немного подальше, а казавшийся надёжным джип внезапно перестал заводиться. Я колдовал над ним целый час, а ему всё равно — встал, как мёртвый.

И бывает же так, в одну минуту вся наша цивилизованная самоуверенность и деловитость слетела, как наносная шелуха. Самосознание ровно встряхнул кто. С неожиданной ясностью пришла простая мысль, что никакие мы не цари природы, а всего лишь человечишки обыкновенные, из всех существ на Земле далеко не самые ловкие и приспособленные к выживанию в дикой природе. А в саванне, на минуточку, весьма опасно, кроме растительности и червей для исследования имеется и серьёзная голодная живность.

Как спасаться? Про мобильную связь нас ещё на родине знающие люди предупредили, что не стоит в Африке на неё рассчитывать. Выданная нам вместе с джипом рация лишь жалобно трещала, тоже не желая работать. В помощь осталась карта местности, но подробная, да компас, встроенный в мои часы.

Дело шло к полудню, и припечатывала жара. Опустошили последнюю бутылку с водой, мы же не рассчитывали задерживаться. Надо было немедленно на что-то решаться. Торчать на пекле без запаса воды ровнялось самоубийству, да и открытый джип ни от чего не спасал. Любая приблудная гиена могла нами заинтересоваться, а задержись мы тут до сумерек, так я и боялся предположить, кто ещё.

Посовещавшись, решили, что ждать помощи на месте глупо, именно по этой дороге сегодня мог вообще никто не проехать, а в гостинице до вечера нас точно не хватятся. Неосмотрительно, конечно, но мы никому не сообщили перед отъездом, что должны вернуться в обед.

По карте вышло, что примерно в двадцати километрах от нас расположена довольно большая деревня масситов, одного из местных племён. Вот к ним нам не просто настойчиво, а страдальчески закатывая глаза, советовали и близко не подходить. Но объяснить причину никто вразумительно не мог, мы и не придали предупреждению особого значения. А в условиях, когда выбирать не приходилось именно к деревне масситов мы и направились. Обливаясь потом, по самой жаре, спасаемые от солнца лишь широкополыми соломенными шляпами. Хотя, шут знает, от чего они спасали, казалось, что от них потеешь ещё больше. Чудилось, что солома усыхает под солнцем и сдавливает лоб всё сильнее. И пот льётся из-под неё неестественно обильный, откуда только берётся, если воду не пьём.

Упрямо ползли по выбранному маршруту, даже быстро. Сами так решили, что идти по жаре безопаснее, вся нормальная живность в это время отдыхает подальше от открытых мест, где-нибудь в тени, и встретиться с ней теперь шансов меньше всего.

В самое пекло, часа в три дня Ольга, бредущая передо мной, вдруг остановилась.

— Слышишь? — тревожно вскинулась она.

— Нет. — Я тоже встал и оглянулся по сторонам, прислушался. — Где?

— Туда.

Ольга неопределённо махнула рукой и припустила вправо. Да так быстро, словно её перестала ошпаривать жара. Мне тоже пришлось прибавить шагу. Впереди маячила группа акаций. Перед ней-то мы и встали озадаченные. Я даже не представлял, что такое возможно в саванной Африке: неожиданно, посреди иссушенных песков разверзлась глубокая расселина, да ещё и с отвесными каменистыми стенами. По её дну нервно металась большая львица. Как только умудрилась свалиться в этакую ямищу? Кошка сильно прихрамывала на правую лапу. Может из-за этого и упала, а, может, поранилась уже в расселине. На нас она никак особо не среагировала, шаталась по доступному ей узкому и короткому дну туда-сюда и тревожно ворчала, словно с кем-то разговаривала.

С кем — это мы очень скоро поняли. Из чахлой травы близ акаций, метрах в пяти от нас, высунул голову львёнок и жалобно мяукнул на зов матери. Та метнулась как бешенная на стену расселины, но лишь когти заскрежетали по камню, раненая львица не смогла преодолеть и двух третей высоты. Я всё равно вздрогнул и отпрянул назад, смотреть даже на беспомощные рывки дикой кошки было страшно. А потом наткнулся на неожиданный, никогда ещё мной таким невиданный глубокий и напряжённый взгляд Ольги.

— Они просят о помощи. Надо помочь, — уверенно сказала она. — Без матери львёнок погибнет. Оба погибнут.

— Ты что, дура?! — вскипятился я. — Да она нас сожрёт, как только выберется! Это тебе не домашняя киса.

— Не сожрёт. Я точно знаю.

— Сожрёт.

Я собирался настаивать на своём, но Ольгин тихий голос сделался невероятно убедительным, под стать взгляду. Просто завораживающим каким-то.

— Мы поможем! — стальными нотками отчеканила она и добавила мягче: — Ну, пожалуйста! Поверь мне. Я её чувствую, я их обоих очень правильно понимаю. Не могу сейчас объяснить, как, но точно знаю, что и они меня понимают. Не сожрут. И помочь можем только мы.

И я уступил. Сам не знаю почему. Тоже как-то правильно услышал, наверное, поверил. Молча развернулся и пошёл к акациям, к тем, что показались мне самыми удобными, и принялся рубить. Хорошо, догадался, уходя от джипа, прихватить с собой всё, что могло послужить хоть каким-то оружием, в том числе и маленький топорик. Ветви акаций, тонкие и гибкие, так и норовили вырваться из рук, не желали рубиться, только я не отступал, раз уж взялся. Снял плотную походную рубаху, но и без неё взмок как в бане. Ольга оттаскивала ветви к расселине. Удивительно, но через какое-то время из укрытия вышел львёнок. Малец подполз даже слишком близко. Лёг и доверчиво внимательно наблюдал за нами. Иногда они по-прежнему переговаривались с матерью.

— Видишь, — сказала пыхтящая Ольга, когда подхватывала очередную партию веток, — мать успокоила его. Убедила, что мы не опасны и хотим помочь. А он должен показать нам, что они это поняли.

— Угу, — угрюмо оскалился я, — так и слышу. Она говорит ему: — Они вкусные, сынок! Потерпи, сейчас вылезу и знатно пообедаем.

— Дурак, — с совершенно серьёзным видом парировала Ольга.

— Угу, — вяло отбрыкался я, — оба мы с тобой.

Минут через сорок веток оказалось достаточно. Легко и грациозно огромная кошка выскользнула из плена. Ледяная изморозь прошлась по моему затылку, игнорируя жару. Я не успел ни проморгаться, прогоняя страх, ни нагнуться к оставленному в траве дробовику, как рядом проплыла внушительная гора мышц. Львица и не посмотрела в мою сторону, прошла, не взирая на сильную хромоту, величественно и горделиво. Довольный котёнок припустил за ней следом. Он-то, как раз, единственный открыто шумел и радовался за всех: вертел головой, оборачивался на нас, весело порыкивал, будто теперь разговаривал и с нами, и с мамашей.

Отойдя метров на двадцать, львица встала. Не обернулась, но даже я понял, что чего-то ждёт.

— Хочет, чтобы мы пошли за ней, — тихо выдохнула Ольга.

— Ну уж нет!

У меня опять мурашки пробежались по затылку.

— Да, — упрямо сказала Ольга. — Верь мне. Теперь они будут помогать нам.

Не дожидаясь ответа, она шагнула в сторону львов. Вот что мне было делать? Я снова повёлся, как распоследний глупый телёнок, и поплёлся следом. Может быть действительно была тогда у Ольги какая-то мистическая власть надо мной? Или даже у них у всех? Колдовская сила внушения? А моя подруга от природы настоящая ведьма, но только там, в диких просторах Африки, это так явно открылось? Мы побывали в особенных местах, где воздух колдовской? Или что?

Так или иначе, но мы потащились за львами не зря. Я едва ли не скрипел зубами, понимая, что пусть и незначительно, но отклоняемся от нужного маршрута, пока меня не ткнули носом в причину. Через каких-то полчаса пути мы вышли к невысокой, но очень занимательной горе, будто рукотворно собранной из огромных камней. Может давным-давно тут поигрался в строителя криворукий великан? Хотел соорудить классическую пирамиду, да не удосужился как следует поразмыслить и подогнать камни друг к другу? Лишь кое где они лежали ровно, почти создавая монолит, но, в основном, раскинулись небрежно. А местами, вообще непонятно, на чём держались. Создавали просветы и подобия пещер между собой и, казалось, вот-вот рассыплется вся гора.

Львица подошла к ней с теневой стороны, к явно знакомому месту. Мы с Ольгой как плелись всю дорогу на почтительном расстоянии за кошками, так и тут остановились метрах в пяти позади. Но моя пересохшая глотка быстро подсказала куда смотреть. Ближний ко львице камень сверху донизу пересекала тёмная дорожка. Это был конечно не ручей, но явно влага. Откуда она взялась в этакой пустоши? Тогда об этом раздумывать хотелось меньше всего.

Наши провожатые слизывали с камня воду совсем недолго, видно понимая, что лучше уступить место нам, рукастым. Я кинулся к вожделенному источнику едва они отошли. Так и оказалось, как подумал, вода с камня просачивалась в мягкий песок. Потребовалось буквально десять минут для того, чтобы откопать топориком достаточное углубление, добраться до глинистого слоя, над которым и начала моментально скапливаться лужица. Вначале мутная, но мы терпеливо дождались её прозрачности. Ничего вкуснее я в жизни не пил. Наполнили и пустую бутыль. Потом отошли и дали напиться львам снова.

Отдыхали в тени. Мы с Ольгой сидели, привалившись к ближайшему от источника камню с одной стороны, а мать-львица с котёнком на значительном расстоянии с другой. Уже и жара начала казаться вполне терпимой, и всё бы хорошо, но возник он. Отец-лев. Красивый, внезапный, даже сказочный. И страшный. Вперился взглядом угрюмо, умно, по-хозяйски, будто это он тут человек, а мы так, не пойми кто. И дробовик, и топор лежали под рукой, но я и не дёрнулся. Нельзя сказать, что испугался или растерялся, просто мгновенно и со всей ясностью понял: вот он, момент, в котором моя жизнь висит, что называется, на волоске и полностью зависит от решения другого существа. Он –– царь, захочет и порвёт. Ничего не успею сделать, даже взглянуть на Ольгу.

До сих пор не понимаю почему он упустил момент. Ведь знаю: хотел убить. Зверь был в своём праве и взгляд говорил об этом. Но лев не кинулся, а в следующую секунду круг его власти разорвала львица-мать. Дерзкая и шумная. Пророкотала что-то по-своему, по-львинному. Даже я понял, безо всякого там загадочного обмена мыслями, что не отступится. Она – царица-мать. Взмок от страха, но и восторженно замер, поймав ощущение силищи, что исходила от неё. На короткие минуты я сам тогда сделался сыночком-львёнком для матери. Она почудилось мне громадиной, нерушимой стеной. Казалось, что её уверенность не победить ничем и пышет она настоящим жаром, крепче, чем от солнца в зените.

Неудивительно, что лев-отец уступил, хоть мать рычала и не долго. Головы не склонил, попятился столь же великолепный и гордый, как если бы шёл в атаку. Но, факт есть факт — признал её правоту, чего бы она там ни говорила, и сдал назад. Так львица-мать впервые спасла нам жизнь.

Лев исчез за камнями, и мы потом ещё долго не замечали его присутствия. Защитница быстро успокоилась, отошла на этот раз только метра на три и разлеглась на песок. Мурлыкнула что-то сыночку, и тот, прятавшийся до поры за дальним камнем, мгновенно отозвался и прибежал. Малыш потёрся мордочкой об мамкину щёку и неожиданно подошёл совсем близко к Ольге, устроился у ног. Так был установлен новый порядок нашего общения.

— Он хотел нас убить, — тихо выдавила Ольга.

Колыхнулась, отстраняясь от камня. Мне показалось, что сейчас потянется рукой ко львёнку, но она перестала шевелиться, делаясь собранной и сосредоточенной. Тоскливо взглянула вначале на него, потом на меня. — Мать сказала льву-отцу, что мы нужны им. Прости, Кирилл, что втравила тебя в это. Я запуталась. Я думала, что чувствую настроение животных, а они не просто животные, не просто умные. Такие же разумные, как мы. Не спрашивай, как это возможно. Я не знаю, как понимаю это. Как понимаю их. Как они понимают меня. Это словно наваждение какое-то. Это не чтение мыслей и не разговор. Это... это...

У Ольги заалели щёки и возбуждённо заблестели глаза. Она придвинулась ко мне и уткнулась носом в плечо.

— Всё хорошо, Оля. Пока всё хорошо, — всего-то и нашёл, что ответить я.

— Нет! — Ольгин голосок стал совсем тоненьким и тоскливым. — Ты не понимаешь. Это как озарение или наваждение. Я понимаю их через отдельные слова или короткие обрывки фраз, которые приходят в голову от них, а может и не от них. И самое верное сейчас слово от них — это «нужны». Мы им зачем-то нужны. Понимаешь? Им! Они собираются нас как-то использовать. А он, отец... Он просто хотел убить нас. Как зверь, как чужаков. Почему-то опасных для них. Пока мать не убедила его, что мы для чего-то нужны.

На меня перекинулся Ольгин страх, и стал доходить до ума подлинный смысл сказанных слов.

— А сейчас? Сейчас они тоже понимают о чём мы говорим?

Я сильно сдерживался, чтобы не посмотреть на львицу, но позволил себе приглядеться ко львёнку. Вид того совершенно не вселял тревоги, малыш расслабленно растянулся у Ольгиных ног, совсем как домашний котёнок, подрёмывал, и ни к чему не прислушивался.

Ольга отпрянула от меня. С вопросительной тоской посмотрела в пустоту перед собой, но вдруг расслабилась и ответила спокойнее:

— Нет, мы слышим друг друга не так буквально, как ты подумал. Скорее улавливаем общее направление мыслей, настроение. Не знаю, как они, а для меня кое-что оформляется и в слова. Слова не явно от них, они скорее, как озарение, объединяющее их мысли для меня. Мать почувствовала мою тревогу и страх, но я надеюсь, она связывает это с недавней угрозой со стороны льва-отца. Смотри сам, они теперь всем своим видом показывают, что нам бояться больше нечего, что они дают нам время успокоится и ждут, когда будем готовы идти дальше.

— И что, прям, знают куда нам надо топать? — не поверил я.

— Да, — без запинки выдала Ольга. — Не понимаю, как они вникли в такую сложную вещь, как наше стремление добраться именно к этим людям, но знают. И даже я знаю от них, что в деревне масситов нас ждут. Чудно.

Видимо Ольгу приободрила мысль, что нас где-то ждут или вообще то, что мы дойдём до людей.

— Вставай, — сказала она. — Мы должны выйти к деревне до темноты.

Я подчинился. Дальше шли без разговоров. Львёнок постоянно крутился возле Ольги. О чём-то попискивал иногда, но она никак это мне не комментировала. И вообще сделалась вялой, шагала механически и не предпринимала попыток ни к чему: ни объяснить дополнительно что-то мне, ни подружиться поближе со львёнком. Вот мне бы от скуки и монотонности движения давно бы уже захотелось коснуться симпатяги-львёнка, если бы он так же льнул ко мне, и вопросы к подруге тоже возникали, но помалкивал. Ничего не предлагал и не предполагал, прекрасно зная Ольгу, раз молчит, значит есть о чём подумать. Захочет, сама поделится.

Однажды на значительном расстоянии я снова увидел льва-отца. Вернее сказать, его нам показала мать. Идущая впереди, она вдруг встала, потянулась мордой вправо и гортанно низко что-то пропела. Лев ничего не ответил, и так едва заметный, резко свернул в противоположную от нас сторону и растворился в зыбком мареве горячей саванны.

— Что? — На мой вопросительный взгляд Ольга недовольно скривилась. — Я не знаю, что она ему говорит. Знаю только, что деревня уже рядом.

— Это я и сам знаю, — буркнул я.

Она выглядела виноватой и, словно в оправдание, быстро заговорила:

— Мать и львёнок на нашей стороне. Они защищают нас хоть от кого. Мать тут все уважают. Львёнок, он глупыш, конечно, почти как человеческий детёныш. Для него всё, что происходит, очередное приключение, не больше. Ему нравится изучать запахи, идущие от нас. Сильно притягивает твой дробовик, вообще всё железное, но мать запретила ему подходить к тебе, только ко мне. Особенно львёнку нравится, когда мы потеем от страха. Этот запах для него притягательнее всего. И это ни хорошо и не плохо, это нормально, он хоть и разумный, но хищник. А мать... Её мне понять сложнее. Она, кажется, за что-то полюбила меня. Как так быстро? И почему? Не знаю. Как сестру, скорее. И желание у неё появилось очень странное: хочет, чтобы я осталась где-то тут. Чтобы мы всегда были рядом. Зачем? Как ей объяснить, что такое невозможно? Смотри! — Ольга вскинула руку указывая вперёд. — Деревня масситов!

— Я ничего не вижу.

— Я тоже, — Ольга заявила это весело, как будто обрадовалась, что разговор о львах прерывается и не надо продолжать объяснять что-то сложное. — Мать видит. Вернее, чует.

Скоро мы действительно увидели деревню.

Когда подходили к ней, солнце сползло к горизонту, обернулось большим и мелованным как в книжке. Не слепило, перестало жарить. Небо окрасилось яркими полосами оранжевого всех оттенков, а земля, напротив, потускнела, укрылась сумрачной ржавой вуалью.

Деревня масситов оказалась вовсе не большой, я смог охватить её взглядом почти всю. Обыкновенные лёгкие хижины. Из особенностей только ярко крашенные циновки-занавески на входах, да центральная хижина, построенная основательнее других, наверное, жилище вождя.

Нас встречали, но странно, один сухонький старик и две молоденькие девушки, которые смотрели куда угодно, но не на нас. А остальной народ куда делся? Не мёртвая же деревня?

— Слава Ори, вы пришли. Идёмте, мы вас ждали, — сказал старик на сносном английском.

Львы остались во мраке, далеко за спиной. Мы так стремились к людям и так устали в пути, что новые подозрения о том, что нас как-то неестественно и малолюдно встречают, поначалу не сильно насторожили. Послушно направились за стариком к единственному костру, что возле центральной хижины. А как приблизились к огню, так сделалось почти и уютно. Правда мрак вокруг резко сгустился, пляшущее пятно света окружило нас метров на десять в диаметре, не больше. В лице подруги я не увидел вообще никакой тревоги и понадеялся, что она, со своими загадочными способностями, понимает в происходящем поболее моего.

Ольга мгновенно опустилась на мягкую подстилку из травы, как только предложили. Молчаливая и отрешённая. Её вялость мне совсем не понравилась, так расслабляешься, когда приходишь домой усталый после работы. Но мы ведь не дома. Я уже еле сдерживался, чтобы не начать тормошить её. Горячего масличка в варево моей тревоги подлили и шоколадные девицы, мигом рассевшиеся с обеих сторон от Ольги. Красивые, с тугими витыми дорожками множества косичек на чёрных головах. Глаза блестящие с красными искрами от пламени близкого костра, но взгляды убегающие, не поймать. Странные девицы, может каких наркотиков наглотались? Один морщинистый старик адекватный, с гнилыми зубами, но широко-улыбчивый и смотрит нормально. Я опустился на песок у подстилки.

— Выпей, Ватту, — обратился старик к Ольге. — Сейчас ужин принесут.

Одна из девиц тотчас приподнялась, подхватила стоящий в песке возле костра кувшин и подала его Ольге. И было в её движениях нечто такое хищное, змеиное, что я едва не вскочил, от внезапно возникшего порыва выбить кувшин из девичьих рук. Эх, не решился. Упустил время. Ольга благосклонно взяла и отпила. Протянула и мне.

— Пей, тебе тоже можно, для тебя напиток вообще не опасен, — сказала она.

— Что значит не опасен? А для тебя? Почему старик назвал тебя каким-то Ватту?

Ольга улыбнулась. Её рука тяжело поднялась и коснулась моей щеки.

— Всё хорошо, — сказала она.

Я не поверил ни словам, ни улыбке, но что мне оставалось? Ольгины глаза потускнели, а потом и вовсе закрылись. Подруга легла спиной на подстилку, удобно устроив руки на груди, точно заснула.

— Ольга! — вскрикнул я и хотел кинуться будить, но меня остановила мягкая и настойчивая рука ближней девушки. Она на мгновение задержала на мне возбуждённо-сияющий взгляд. В нём даже вспыхнули извиняющиеся, просительные нотки. Я оторопел, замешкался, а старик, который расселся на песке возле подстилки, как и я, сказал:

— Не шуми. Не мешай. Ольга-Ватту разговаривает с девочками и со львами. Ей никто не причинит тут вреда. Она Большая Ватту.

— Какая Ватту?! Что за Ватту?

У меня всё заклокотало внутри от непонимания и очередных страхов, но я сдержался, не закричал и спрашивал сдержанно.

— Наши девочки Ватту умеют понимать и людей, и животных. Твоя Ольга Большая Ватту, она понимает всех ещё лучше.

— Ведьмы?!

— Ватту! Вразуми его, Ори. — Старик поморщился. — Наши девочки готовятся стать Ватту всю жизнь. Терпят болезненные обряды, пьют сок «таорэ», он кивнул в сторону кувшина. Но многие так и не становятся даже слабыми Ватту. А такой Большой, как твоя Ольга, у нас уже давным-давно не рождалось.

Я схватился за голову.

— Какая Ори? Какая Ватту? Вы отравили Ольгу «таорэ»!

— Не шуми. Ори — это Большая-большая львица, хозяйка жизни. Большая Ватту знала, что пьёт.

Последнее старик сказал с нажимом и укоризненно, так успокаивают капризного ребёнка. А из темноты на мгновение вынырнули проворные женские руки и положили перед нами на песок два больших листа с какой-то едой посередине.

— Хвала Ори. Ешь, — сказал старик. — Можешь запивать «таорэ». Сок не опасен для мужчин. По-особенному он действует только на Ватту. Да для них он ядовит, но и то только когда свежий. Сок быстро теряет яд на воздухе.

— Ольга придёт в себя? Есть какое-то противоядие от этой вашей гадости, от «таорэ»?

— Большая Ватту может открыть глаза, когда захочет. Не отвечает тебе, значит ей важнее сейчас поговорить с другими.

Старик говорил степенно, но его глаза ехидно поблёскивали, старый чёрт уважительно относился к Ольге, но явно потешался надо мной. И я ничего не мог с этим поделать, лишь снова почувствовал себя тупейшим из животных.

— Она слышит меня? Когда она наговорится с другими?

— Большая Ватту слышит всех, кого захочет. Я не знаю сколько времени она будет говорить с другими, может и до утра. Ешь.

Старик поднял свой лист на колени и начал складывать еду в рот голыми руками. Мне захотелось встать и опрокинуть содержимое моего листа на его лысую жилистую голову, но сволочь ел так аппетитно, что мой желудок громко зарычал против такого желания. Я приподнял лист поближе к лицу, присмотрелся и понюхал. Оказалось, что блюдо состоит из риса с кусочками какого-то мяса и пахнет приятно. Ну, я и уступил голоду, только кувшин с «таорэ» предусмотрительно не тронул.

Внезапно посреди нашей чавкающей идиллии раздался душераздирающий крик. В круг света выскочила маленькая ростом, но весьма упитанная гневная тётка. С цветом кожи ещё темнее, чем у старика, и на лицо мрачнее ночи. С глазищами-сливами, почти без белков, видимыми только благодаря столь же безумному блеску, как и у девиц.

Меня ненормальная тётка не заметила совсем. Яростно размахивая руками, что-то прокричала старику на языке масситов. И орала бы, наверное, ещё, если бы он не вскинул руку и не указал на Ольгу. Тётка замолчала и резко повернулась за рукой. Я тоже увидел, что Ольга слабо шевельнулась, вроде бы желая подняться, но снова легла, только краешками губ недовольно поморщилась.

Тётка плюхнулась подле неё. Прежних девиц Ватту словно сдуло, я и не заметил, когда. Толстуха бережно взяла руку Ольги в свою, принялась её поглаживать и что-то тихо-тихо успокоительно шептать.

Старик между тем подсел ко мне и стал объяснять:

— Это наша старшая Ватту. Она вначале не хотела говорить с твоей Ольгой. Говорила, что достаточно других Ватту и львов. Но теперь всё изменилось. Большая Ватту должна была остаться здесь, но она не хочет. Ори зла. Львы очень злы. Нам придётся отдать целое стадо, чтобы задобрить их. Наши женщины долго не смогут покупать новые ткани и бусы. Нам долго придётся отваживать чужих. И... У нас никогда не было со львами настоящей войны.

— Какая война? При чём тут мы с Ольгой?

— Ты глупый? Кто-нибудь в городе говорил тебе, что наши львы умнее тебя?

У меня аж нервно дёрнулся глаз, так пронзительно-чеканно старик вывалил на меня свою правду.

— Никто не знает о наших львах, о Ватту. Тут укромное место. Только мы, масситы, жили рядом с умными львами всегда. И никто не должен узнать о них. Люди... Да узнай о львах твои белые люди, они армию сюда пришлют, чтобы убить всех: и львов, и нас.

— Вы не отпустите нас? Вы отдадите нас львам?! — Я даже не понял, произнёс это вслух или только подумал.

У старика остекленели глаза.

— Старшая Ватту попробует убедить львов, что вы никому не расскажете о них и о нас. И другие люди с ружьями не приедут сюда.

— Они поверят? Вы спасёте нас?

— Ори, дай ему хоть каплю ума. Разве может быть по-другому? Ты — человек, как и мы! Ольга — большая Ватту!

Чем увереннее старик говорил, тем отчаяннее сжималось моё сердце неверием.

— Ведь спасёте? Не отдадите? — шептал я.

Но старик уже не обращал на мои слова внимания, чесал о своём:

— Рано утром сюда приедет торговец тканями. У него быстрая машина. Если Ори позволит бродить сомнениям в головах львов и дальше... Если мать... Дашь водителю хорошие деньги, и он не задаст вопросов, увезёт вас в город. Дашь столько сколько попросит, и он достанет вам билет на ближний самолёт, он пронырливый.

 

***

Потом несколько тягучих часов вокруг меня творилось полное безумие. Появилось множество шоколадных девочек, девиц и тёток. Они то тащились плотной вереницей вокруг костра и шипели что-то на него змеями, то раскидывались неожиданно врассыпную. Падали на колени на границе света и тьмы. Обмотанные яркими, преимущественно красными тряпками, обвешанные блестящими бусами, с дико горящими глазами, они все выглядели ведьмами. Иные надолго застывали мрачными статуями, другие ложились и впадали в транс-полусон, как Ольга.

Однажды, сквозь всю эту какофонию, она приподнялась на локтях и открыла глаза. Посмотрела на меня как сквозь пелену и сказала чётко и понятно только одно:

— Они убьют мать! И львёнка убьют.

Потом снова закрыла глаза и повалилась на подстилку. Ещё какое-то время говорила, как в бреду, но я мало понимал из сказанного. «Зачем вступается?.. Убьют... Увезёт... Самолёт... Быстро...»

Старик не соврал. Едва я начал различать в ранней утренней дымке ближние хижины, к костру подрулил солидный серый джип. Старик немедленно кинулся к водителю и принялся что-то убедительно ему втолковывать. Я подступился к Ольге и начал осторожно её тормошить. Толстая тётка по-прежнему не замечала меня, сидела неподвижно и глядела на костёр, но Ольгину руку отпустила. И хорошо, мне до тётки тоже никакого дела нет, мне бы Оленьку поднять.

К удивлению, та легко очнулась от толчков. Глаза едва приоткрыла, в лице осталась сонной куклой, но послушно поднялась, и мы заковыляли к автомобилю. Водитель кивнул и открыл для нас заднюю дверь. Ольга, как только забралась внутрь, сразу повалилась вдоль сидения, снова закрывая глаза, но я всё равно не стал садиться рядом с водителем, втиснулся рядом с ней.

Помчались довольно быстро, как и обещал старик. Но и тут началась вакханалия. Как продолжение бабьих танцев у ночного костра. Львов я не видел, но за нами припустила огромная стая гиен, едва мы отъехали от деревни. Дорога в свете фар намечалась слабо и сильно петляла между акаций, поэтому кото-псы очень долго не отставали. Стенали так, что перекрывали воем рёв джипа, наиболее злобные норовили вцепиться зубами в колёса. Ольга и не думала выходить из забытья, а меня снова пробрало мурашками. Сжал губы и на водителя не смотрел. Надо отдать должное, машину он вёл как бог. Когда оторвались от гиен из-под тени деревьев выскочил носорог. Чудом не протаранил нас. Живым кузнечиком джип отпрыгнул от него в сторону, и какие-то полметра спасли его от опасного столкновения. Всю дальнейшую дорогу я не глядел ни на Ольгу, ни на водителя. Вцепился руками в переднее сидение и напряжённо всматривался в постепенно светлеющуюся саванну.

Прибыли в аэропорт, и Ольга очнулась, как по волшебству. Слабая и дрожащая, вышла из машины, её скрючило и стошнило. Жалко было смотреть, но я даже обрадовался, решил, что ядовитый «таорэ» из неё выходит. В зал ожидания она входила блёклая и зелёная, как пустынная трава. Сказала одно: — «Они убьют мать и львёнка». На все мои вопросы коротко отнекивалась: — «Потом» и смотрела страдальческим взглядом.

Водителю отдали почти все деньги, но он действительно оказался шустрым, через час мы уже сидели в самолёте. Тот должен был унести нас не домой, а в Мадрид, но это уж как повезло. Направление полёта никто не выбирал, взяли билеты туда куда убраться получалось быстрее всего. По этому поводу и у меня вопросов не возникло, понимал, что Ольгу надо немедленно отрывать и ото львов, и от масситов, от всей этой чёртовой Африки.

В самолёте ей стало заметно легче, и мы, наконец, заговорили.

— Спасены. Масситы спасли нас, — счастливо заключил я, как только самолёт оторвался от земли.

— Нет, — ответила Ольга нас спасала одна лишь мать. Львы убьют её за это. И львёнка.

— Как, не масситы? Это старик договорился с водителем джипа...

— Ты не знаешь всего. — Ольгины глаза увлажнились. — Масситы звери, пострашнее диких. Если бы решение зависело только от них, они убили бы нас сразу и безжалостнее львов. Например, медленно изжарили бы на костре, как когда-то делали их предки.

— Но почему?! — Услышанному не хотелось верить.

— Они живут со львами сотни лет. Львы умнее и по-своему справедливее. А люди... Они и есть люди. Масситы давно не такие как мы, сживаясь со львами они взяли от тех и всё самое ужасное, звериное. Масситы только делали вид, что защищают нас, и то лишь потому, что им пришлось признать во мне Большую Ватту. Не могли же они показать львам, что способны убить Большую Ватту. По-настоящему за нас вступилась одна мать. За это львы убьют её и львёнка.

— Почему убьют?

— Она обманула всех. До сих пор обманывает... Я уже не слышу её.

— Как обманывает?

— Она убедила их всех, что мы такие же как они. Я — как они. Почти убедила.

— А это не так?

— Не так. Мы другие. Совсем. Тем, что вступилась за нас, она предала своих. Для них это достаточная причина, чтобы убить.

Нам предстояло прибыть в Мадрид без вещей и денег, но совсем это не волновало. Я хотел сказать Ольге, что не совершенно-бесчувственный баран. Что тоже кое-что понимаю, верю: львёнка не убьют. Но сказать этого вслух так и не смог.

 

***

— Белые люди ещё придут к нам? — спросил маленький львёнок.

— Нет, — сказала женщина Ватту, — они ещё слишком глупы для тебя и видят только то, чего боятся.

 

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...