Страсть или напасть

Аннотация (возможен спойлер):

Может ли детская игра стать игрой длиною в жизнь? Может ли она спасти жизнь – и может ли она жизнь погубить? Если тверда рука, держащая клинок, если сердце не знает страха и если ради скрытой за детской игрой мечты ты готов поставить на карту собственную судьбу – осмелься сыграть в «Страсть или напасть».

[свернуть]

 

Все началось с невинной игры в страсть или напасть.

Вряд ли эту игру одобрили бы родители и опекуны, но даже отпрыски дворянских семейств к десяти годам знали, как остаться без надзора взрослых. Дети становились в круг, водящему завязывали глаза и выводили на середину. Он или она кружился, пока не начинали подкашиваться ноги, а потом вскидывал руку и на кого укажет – тот должен крикнуть или «Страсть!», или «Напасть!». Страсть означает по-детски неумелый поцелуй, напасть – сложное, опасное, зачастую граничащее с безрассудством поручение. Все, на что способна буйная и подчас безжалостная фантазия десятилетнего ребенка.

Анхелика, единственная дочь графа Отинадо, в тот солнечный летний день указала на Освальда Приблуду, оказавшегося на попечении графа после гибели отца в Ваграмскую кампанию. Простой солдат как-то спас графу жизнь, и тот в благодарность заботился о его отпрыске, но благородных детишек военные подвиги волновали мало. Приблуда – еще самое ласковое из прозвищ, которым награждали юного Освальда, сироту, сына простолюдина, да еще и северянина, весь род которых заведомо почитался за диких варваров на фоне утонченных южан. Анхелика, вместе с которой он рос с семи лет, пожалуй, единственная относилась к нему если и не с симпатией, то хотя бы без показного презрения. Только благодаря ей дети принимали графского воспитанника в свои игры.

И вот ее тонкая ручка, укрытая рукавом небесно-голубого платья и белоснежной перчаткой, указала на Приблуду.

- Страсть или напасть? – тихо спросила Анхелика, и неожиданно покраснела. Толпа детей заулюлюкала: мальчишки подначивали Освальда, а девочки сочувствовали будущей графине Отинадо – вдруг северному дикарю хватит дерзости потребовать от благородной южанки поцелуй?

Освальд поднял на Анхелику глаза, такие же светло-голубые, как летнее небо. Как ее платье.

- Напасть, - пробормотал Приблуда после минутного молчания, и смущенно опустил взгляд.

- Зря, - презрительно бросила Анхелика, и ее карие глаза, еще мгновение назад смотревшие на сироту с ожиданием и любопытством, полыхнули дерзким огнем, первым отсветом того пламени, которое через десять лет будет сводить с ума мужчин Юга и Севера. – Я придумаю такую напасть, с которой тебе не совладать. Взвалю на тебя такой груз, который тебе будет не вынести.

- Как будет угодно вашему сиятельству, - слегка улыбнувшись, ответил Освальд, и отвесил девочке шутливый поклон. – Но если я справлюсь, то уже ваша очередь выбирать страсть или напасть. Таковы правила.

- Таковы правила, - кивнула Анхелика, улыбаясь одним уголком рта, лукаво и презрительно. – А сейчас ты проберешься на конюшню, оседлаешь Вельзевула и проедешь на нем три круга.

Толпа детей ахнула. Всех их, и мальчиков, и девочек, учили ездить верхом едва ли не раньше, чем ходить, но Вельзевула боялись даже графские конюхи. Однако Освальд принял вызов.

В послеобеденный час, когда сморенные сытной трапезой и парой бутылок молодого вина слуги спали, а на конюшне было пусто – лишь кони хрустели овсом да изредка переступали ногами – Освальд прокрался к стойлу Вельзевула. Огромный вороной жеребец недобро косил на него глазом, но угощение в виде заранее стянутых с графской кухни яблок принял. Приблуда ласково говорил с ним, поглаживая сначала морду, потом круп и, наконец, спускаясь к ногам. Когда конь успокоился и понял, что мальчик не желает ему зла, Освальд оседлал жеребца и неспешно выехал во двор. Дети во все глаза наблюдали за ним из-за ограды.

Приблуда шагом сделал три круга, гордо вскинув голову и пытаясь держаться в седле небрежно, подобно опытному наезднику. Анхелика молча, сжав губы, наблюдала за подвигом Освальда. Дети восторженно загалдели, и лишь Гвидо, сына гостившего в графском поместье барона Донде, поступок Приблуды не восхитил.

- Он наверняка жульничал! – крикнул баронет, и кинул в Освальда огрызком груши. Кинул в Освальда, а попал в круп коня. Вельзевул пронзительно, зло заржал, взвился на дыбы, и Приблуда вылетел из седла, неудачно приземлившись на правую ногу. Взбешенный конь несколько раз взбрыкнул, чудом не размозжив голову мальчика копытом, потом обиженно фыркнул и ускакал на другую сторону манежа. Освальд попытался встать, но нога подломилась, и он со стоном повалился на землю.

- Что замерли? – крикнула Анхелика на застывших в ужасе детей. – Бегите за помощью!

А сама перелезла через ограду и подбежала к лежащему на земле Освальду. Увидела неестественно вывернутую ногу, побледнела, обняла мальчика. Внезапно вокруг ее рук появилось теплое желтое сияние, словно кто-то в непроглядную темень зажег путеводный фонарь. Глаза Освальда, затуманенные болью, медленно прояснились.

- Боль... - удивленно прошептал сирота, глядя на Анхелику. Молочная бледность на ее лице перешла в пепельно-серый, она тяжела дышала, но не отпускала Приблуду. – Боль ушла...

- Знаю, - прошептала Анхелика, и до крови закусила губу. – Знаю. Ведь теперь нога болит у меня.

- Прекратите, - потребовал Освальд. – Я не хочу... не хочу, чтобы вам было так больно, пусть лучше...

- Замолчи, - упрямо тряхнула черными волосами девочка. – Теперь моя очередь выбирать. И я тоже выбираю «напасть».

 

* * *

 

К тринадцати годам метатель огрызков Гвидо вырос в невысокого, прыщавого, но все же баронета, которому полагалась собственная шпага. Не настоящий клинок сорока дюймов доралийской стали, способный перерубить железный прут, но все же. Помимо шпаги, Гвидо обзавелся донельзя паскудным характером и двумя дружками, неотступно следовавшими за ним повсюду. Его самоуверенность подкреплял тот факт, что барон Донде и граф Отинадо вовсю обсуждали свадьбу отпрысков: земли графа и деньги барона сделали бы объединенный род одним из самых могущественных в королевстве.

Анхелику перспектива свадьбы приводила в отчаяние, и не только из-за прыщавой физиономии и дурного нрава будущего мужа. Замужество ставило крест на карьере волшебницы, о которой девочка мечтала с памятного случая на конюшне. Внезапно открывшийся дар целительницы открывал ей путь в Академию, но туда принимали только с шестнадцати лет, а обвенчать ее с баронетом собирались уже через год...

- ...как только нам исполнится четырнадцать, - закончила свой рассказ Анхелика, с трудом сдерживая слезы.

- Баронет Гвидо – завидная партия, многие о такой только мечтают... - попытался утешить будущую то ли графиню, то ли теперь уже баронессу Освальд.

- Я не хочу, не хочу замуж! Ни за кого! – упрямо тряхнула черными волосами Анхелика, и внезапно разрыдалась. – Я хочу быть волшебницей, как ты не поймешь? Хочу видеть мир, а не только замковую кухню! Зря я тебе все это рассказала...

- Ваше сиятельство... - пробормотал сбитый с толку Освальд. Ему тоже совсем не нравилось, что Анхелика достанется кретину Гвидо, но что она и вовсе не хочет замуж?.. Впрочем, что он, Приблуда, мог знать о желаниях знатных людей? Ему самому светило всю жизнь проходить в графских слугах, и только.

- Прекрати, - отрезала девушка, смахивая слезы и гордо вскидывая голову. – Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты так меня называешь.

- Ваше сиятельство, - на этот раз твердо, словно решившись на что-то, сказал Приблуда. – Страсть или напасть?

- Что? – удивилась Анхелика.

- Страсть или напасть? – стоял на своем Освальд.

- Напасть, Приблуда, - печально, по-взрослому улыбнулась Анхелика. – Но что ты можешь с нею поделать?

- Посмотрим, - ответил Освальд, кланяясь на прощание. – Вы же обещали придумать такую, с которой мне не совладать?

 

* * *

 

- Я этого так не оставлю! – буйствовал барон Донде, и его крик раненой чайкой метался под сводами приемного зала. Граф Отинадо сидел в кресле, морщинистое лицо не выражало ровным счетом ничего. Разве что скуку.

Справа от графа сидела Анхелика, бледная как погребальный саван, ее тонкие пальцы сжимали подлокотники кресла. Изредка она бросала взгляды то на баронета Гвидо, стоявшего подле отца, то на Освальда, сидевшего слева от графа. Оба выглядели не лучшим образом – синяки, распухшие губы и содранные костяшки красноречиво рассказывали историю сегодняшнего утра.

- Чего же вы хотите, барон? – спросил граф, когда буря немного улеглась.

- Я требую, - медленно и веско произнес Донде, сделав ударение на «требую». – Чтобы этого приблуду примерно наказали. Сто ударов розгами, как и полагается простолюдину, поднявшему руку на благородного господина. Если сукин сын выживет – изгнание.

- Он больше не простолюдин, - спокойно ответил граф. – Недавно я официально признал его своим сыном. Желаете ознакомиться с бумагами?

Освальд с трудом удержался от крика. Он – благородный господин? Он, сын простого солдата?

- Не может быть... - прошипел барон. – Сказать, что я удивлен...

- Я тоже удивлен, - сказал граф, поднимаясь с кресла. – Я тоже удивлен, что баронет, вооруженный шпагой и при поддержке двух друзей, не смог справиться с одним мальчишкой, которого до сего момента учили лишь письму и счету. Возможно, вам стоит лучше его воспитывать?

- Да как вы смеете! – вспылил барон Донде. – Вы понимаете, что о браке с Анхеликой теперь не может быть и речи?

- А вы думали, я выдам единственную дочь за этого сопляка? – рассмеялся граф Отинадо. – Убирайтесь прочь из моего дома, вы, оба! И если баронет вздумает мстить, настоятельно рекомендую ему взять две дюжины приятелей, шпаги, мушкеты и заручиться поддержкой боевого мага. Иначе за его сохранность я не ручаюсь!

- Значит так, граф? Я считал вас добрым соседом. И почти что родственником. А для вас приблуда оказался важнее будущего наших семей. Думаете, высокий титул и обширные земли защитят ваш род? Клянусь, однажды ваш дом, все это, - барон обвел зал руками. – Станет моим. Не дай вам бог дожить до этого дня. Идем, Гвидо.

Когда за бароном и его сыном закрылись высокие двери, граф сел обратно в кресло, постучал пальцами по резному подлокотнику.

- Анхелика, оставь нас, - сказал граф после долгого молчания.

Девочка вышла, не сказав ни слова, но на прощание улыбнулась и бросила взгляд – всего один! – на Освальда. Улыбнулась, как всегда, уголком рта, насмешливо и презрительно, но в карих глазах не было презрения, лишь благодарность. И восхищение.

За такой взгляд Приблуда стерпел бы еще тысячу ударов.

- Возьми перо и бумагу, - сказал граф и, дождавшись, когда Освальд обмакнет перо в чернильницу, начал диктовать письмо. – Порт-Надис, мастеру Нунцио Ортега, учителю фехтования. Прошу прибыть вас как можно скорее. Мой приемный сын нуждается в подготовке для прохождения службы в войсках Его королевского величества. Ему уже исполнилось тринадцать, однако, зная вашу репутацию... Что с тобой, парень? Почему прекратил писать?

Освальд и правда замер, раскрыв от удивления рот. С замершего пера сорвалась капля, оставив на недописанном письме обширную кляксу.

- Закрой рот. Теперь ты благородный господин, и все, что происходит в твоей жизни, должен принимать с королевским спокойствием.

- Но... ваше сиятельство, - только и смог пробормотать пораженный Освальд.

- Да, я помню, ты неоднократно об этом просил. И я всегда отказывал, ссылаясь на волю твоего покойного отца. Он с двенадцати лет ходил в солдатах, изведал все тяготы службы, и не хотел тебе такой судьбы. На смертном одре просил меня избавить тебя от этого, и потому я приучал твои руки к перу, а не к шпаге. Но сейчас я вынужден нарушить его последнюю волю, и, видит бог, беру такой грех на душу с неохотой. Потому лишь, что я тоже отец, и мне надлежит прежде всего заботиться о своем ребенке. Понимаешь?

- Нет, ваше сиятельство, не понимаю, - покачал головой Приблуда.

- Анхелика... Я старался воспитать ее сильной и самостоятельной, но слишком часто забывал, что она женщина. Их сила не в том, чтобы самим преодолевать все трудности – хотя, видит бог, лучшие из них прекрасно с этим справляются! – а в том, чтобы в нужный момент найти мужчину, который избавит от неприятностей. Думаешь, я хотел отдавать ее, мою принцессу, сопляку Гвидо, сыну напыщенного болвана, возомнившего, что толстый кошелек способен заменить благородство духа и несгибаемую волю? Мне хотелось посмотреть, как она выкрутится, какой выход найдет, и она нашла... тебя.

Граф встал с кресла, налил из графина вина. Выпил не спеша, смакуя каждый глоток. Освальд молчал, боясь издать хоть звук и пропустить хотя бы слово из того, что говорил граф Отинадо.

- Я должен предвидеть, - граф со звоном поставил бокал на столик. – Я должен предвидеть, что привитый мною сильный характер может высоко вознести Анхелику – но может однажды поставить ее в такое положение, когда ей не помогут ни острый ум, ни острое перо. Только острый клинок. И этим клинком станешь ты, Освальд. Я выкую и закалю тебя, пусть даже ради этого мне придется нарушить последнюю волю твоего отца.

Граф подошел к окну, сложил руки за спиной и долго, очень долго смотрел вдаль, словно видел там нечто, недоступное другим. Возможно, будущее?

- Возьми чистый лист, парень, перепиши письмо, - сказал он после нескольких минут звенящей тишины. – Твоя жизнь сегодня тоже начинается заново.

 

* * *

 

Граф Отинадо умер через три года, всего за несколько недель до отъезда Анхелики в Академию, а Освальда – в действующую армию. Ей в наследство остались титул, земли и фамильное состояние, ему – приказ о назначении в Ваграмский Стальной, прославленный пехотный полк, стяжавший великую славу в той самой кампании, которая сделала Приблуду сиротой. Солдаты Ваграмского Стального не просто никогда не отступал на поле битвы, но и безропотно сносили тяжелые переходы, долгие осады, скверную пищу и невыплату жалованья. Терпеливо сносить все удары судьбы и никогда не сдаваться – таков был их девиз, и девиз этот пришелся Освальду по вкусу. Эту науку он в совершенстве освоил, еще будучи Приблудой на попечении графа Отинадо.

От Анхелики регулярно приходили письма о жизни в Академии, а через год она прислала ему собственноручно изготовленный поисковый амулет, благодаря которому их игра могла продолжаться даже на расстоянии. Стоило сжать амулет и прошептать простенькую формулу – он подаст графине сигнал и укажет его местоположение. Такой же амулет был и у Анхелики.

Три года Освальд сражался в рядах Ваграмского Стального, с честью снося тяготы службы и показав себя прекрасным солдатом – граф успел замечательно закалить клинок для своей дочери. Приблуда без единой царапины прошел четыре больших сражения и два десятка мелких стычек, став самым молодым капитаном в истории полка.

В чине капитана он и встретил знаменитое сражение при Куркуа, о котором каждый истинный сын своего Отечества и поныне вспоминает с гордостью и печалью...

 

* * *

 

Бьют полковые барабаны, поют трубы, и баталия, четко печатая шаг, идет в атаку. Освальд идет вместе со своими солдатами, под бело-красным королевским флагом с вышитым девизом «Дальше предела». Шагает, гордо вскинув голову, не кланяясь ни пулям, ни пущенным боевыми магами огненным шарам. То тут, то там мушкетные пули или разрывы шаров пробивают бреши в строю ваграмцев, но они, с деланным равнодушием перешагивая через тела павших, упрямо идут вперед.

Сто шагов... В пороховом дыму уже можно различить мушкетеров в темно-синих мундирах, за спинами которых поблескивают наконечники пик.

Пятьдесят шагов... Еще один залп, и шеренга мушкетеров отходит за спины товарищей, на их место выходят пикинеры.

Тридцать шагов...

- Пики – наклонить! - рвет горло Освальд, обнажая шпагу и кинжал. – За короля и истинную веру!

Двадцать... Десять... Две баталии сошлись с треском и грохотом, крики раненых и стоны умирающих вторят ударам стали о сталь.

- Ваграм! Ваграаамм! – взвивается в небеса и, отразившись от низких облаков, бьется о землю клич Стального полка, но Освальд его уже не слышит. Шальная пуля раздробила плечо, швырнула капитана на землю за несколько мгновений до столкновения, и баталия перешагнула через него, не сбавив шага.

Несколько минут капитан лежит, оглушенный, ослепший, чувствуя лишь, как из раны толчками уходит жизнь. Потом здоровой рукой хватает шейный платок, зажимает плечо и, стиснув зубы, пытается встать. Падает.

Затуманенным взглядом видит, как его ваграмцы теснят темно-синих и, не делая больше попыток встать, ползет в сторону. После пехоты в прорыв пойдет кавалерия, и, если не убраться с ее пути, его затопчут насмерть. На миг замирает, ловя себя на мысли – а не лучше ли... так? Зачем срывать о камни кожу, мучить холодеющее тело, если конец все равно один?

На миг замирает, а потом снова ползет, рыча от боли и ярости. Ползет, чувствуя, как намокает от крови платок, как немеет плечо, как хваткой бойцового пса вцепляется в него боль. Как все крепче и крепче сжимает она клыки.

Как все крепче и крепче сжимает клыки сама смерть.

 

* * *

 

Резко распахнулась дверь крестьянской хижины, и солнечный свет больно ударил в глаза. На пороге появились два темных силуэта, но кто именно зашел – Освальд разобрать не мог. Его била лихорадка, плечо горело огнем, рану рвало, и капитан почти ничего не видел. Но слышал все на удивление хорошо, и все услышанное прекрасно понимал.

- Мы его... эта... ваша милость... как нашли, сразу сюды, - бормотал один из силуэтов. – Рану, значитца, промыли, травки там, бабка у нас старая, но понимает ишшо...

- Травки, значит? – усмехнулся второй силуэт, и Приблуда узнал голос Анхелики. – Сейчас поглядим, что там за травки.

Один из силуэтов приблизился, и Освальд ощутил на горящем лбу холодную, сухую ладонь. Ловкие пальцы развернули повязку, и капитан застонал сквозь сжатые зубы.

- Ну, ну, Приблуда, - тихо и почти ласково сказала Анхелика. – Твое счастье, деревенская бабка попалась толковая. Может статься, не зря я проскакала двести миль за три дня.

- Вот я о том и толкую... бабка-то у нас ишшо ого-го! – загундосил первый силуэт.

- Вот что, милейший... Это вам за труды, – что-то выразительно звякнуло. – А теперь выкатывайся отсюда, и дверь прикрыть не забудь. Да смотри, чтобы никто даже не вздумал подглядывать – в жабу превращу!

Дверь со скрипом закрылась, и свет перестал бить в глаза. В хате снова воцарился полумрак, к которому Освальд уже успел привыкнуть.

- Так-так, - Анхелика осторожно понюхала повязочную ткань и села на кровать рядом с неподвижным Приблудой. – Частуха и аистник помогли остановить кровь, а чистотел и подорожник должны были справиться с заражением... должны были, но не справились. Мои снадобья и мази замедлят сепсис, но уже не остановят. А если даже и остановят, кости ни за что не срастутся правильно. И никогда, капитан, слышишь – никогда! – не стать тебе самым молодым полковником в истории Ваграмского Стального.

Приблуда закрыл глаза. Почему он не остался там, на поле битвы, на пути наступающей кавалерии?

- Впрочем, - Освальд не видел, но по окутавшему его аромату розы и жимолости понял, что Анхелика тряхнула волосами, словно приняла сложное решение. – Впрочем, есть еще волшебство. Зря я, что ли, почти три года учусь целебной магии? Клялась же я кого-нибудь спасти. Вот, спасу тебя. Одного тебя, Приблуда.

Скрипнула кровать, и на лоб Освальда снова легла прохладная ладонь. Вторая рука легко коснулась раненого плеча. Воздух в хижине словно сгустился, на миг капитану стало трудно дышать, но это быстро прошло. Даже сквозь закрытые веки он ощутил желтое сияние, как тогда, после неудачной поездки на Вельзевуле. Но, если девять лет назад Анхелика взяла на себя его боль, то сейчас боль многократно усилилась, пронзила раненое плечо, молотом ударила в виски, раскаленной струной обвила позвоночник. Освальд хотел закричать, но из пересохшего горла вырвался лишь сдавленный хрип.

- Тише, Приблуда, тише, - устало проговорила графиня. – Такие операции проводятся минимум вдвоем, и один из них должен быть опытный маг, а не студент-недоучка. Пусть и невообразимо талантливый.

Освальд сжал зубы. Выбирать не приходилось.

Он не мог потом вспомнить, сколько это продолжалась. Иногда казалось, что не больше часа, иногда – несколько дней или даже недель. Временами он терял сознание от боли, а когда снова приходил в себя – вновь и вновь видел рядом силуэт Анхелики и теплый желтый свет. Чувствовал касание ее рук, слышал иногда ее голос, негромко, нараспев читающий заклинания на непонятном языке. И всегда его окутывал аромат розы и жимолости.

- Пей, - во время одного из пробуждений Анхелика склонилась над ним, прикладывая к губам флакон матового стекла. Освальд с трудом сделал несколько глотков, поперхнулся и оплевал себе грудь. – Это маковое молоко, поможет уснуть. Можешь ликовать, Приблуда, худшее позади. Сейчас тебе будет жутко холодно – последствия ускоренной регенерации – но завтра должно стать лучше. Если не умрешь этой ночью, через две недели снова будешь размахивать клинками в очередной бессмысленной бойне.

Освальду и правда стало холодно, все тело сотрясал озноб – такой, что тело выгибало дугой, а зубы стучали не хуже кастанет в руках умелого байлаора. Анхелика скинула плащ, укрыла его, а потом и сама легла на узкую кровать, обняла, прижалась к нему всем телом. Теплая. Живая.

- Тебе надо согреться, а мне – выспаться, - объяснила графиня. – И ничего больше. Так что не вздумай ко мне приставать, Приблуда. Страсть или напасть, помнишь? Я опять выбрала напасть, так что спи, и попробуй только во сне умереть. Я тебе этого никогда не прощу.

Освальд закрыл глаза и честно попробовал уснуть, но сон не шел. То ли измученное тело не давало разуму соскользнуть в бездну спасительного покоя, то ли... узкая ладонь на груди, горячее дыхание на щеке, роза и жимолость? Да полно, возможно ли сейчас, на грани жизни и смерти, думать об этом?

- Ты спишь, Приблуда? – Анхелика приподнялась на локте, но Освальд не ответил. – Спишь или умер? Я серьезно, не смей умирать. Ты мой единственный пациент, мне больше никого не вылечить колдовством. Академия запрещает практиковать целебную магию до выпуска, ты знал? Не знал, конечно, откуда тебе знать. Нарушителям – пожизненный запрет на колдовство. Не быть мне волшебницей, не быть никогда... Ну ничего, - невесело усмехнулась Анхелика. – Отправлюсь путешествовать – я же хотела повидать мир, не так ли? Зато ты, капитан, еще можешь стать полковником. Поэтому спи, Приблуда, набирайся сил. И не вздумай умирать.

Освальд почувствовал, как ему на щеку упала капля, попыталась скатиться вниз, но запуталась в трехдневной щетине. Почему, ну почему он не остался там, на поле битвы, на пути наступающей кавалерии?

 

* * *

 

В горах темнело рано, но Освальд и не думал остановиться на ночлег, все погоняя и погоняя храпящего коня. Амулет Анхелики четко указывал путь, но торная дорога давно кончилась, и теперь он ехал узкой тропой, в неверном лунном свете ежеминутно рискуя свалиться в пропасть или сломать коню ногу. И все же речи не было о том, чтобы дождаться рассвета – Освальд чувствовал, что должен спешить.

Наконец, тропа вывела его в небольшую долину, со всех сторон укрытую горными пиками. В долине горел огромный костер, вокруг которого сидело две дюжины меднокожих варваров. Укутанные в козлиные шкуры исконные обитатели Пустых гор выпивали из кожаных баклаг и внимали шаману, вещавшему на отвратительном, полном свистящих и шипящих звуков языке.

В дюжине шагов от костра в землю вкопаны три столба, к каждому из которых привязан пленник. По краям – мужчины, у столба в центре – женщина. Именно туда и вел Освальда поисковый амулет.

Хотела путешествовать? Повидать мир? Анхелика...

Освальд спешился в тридцати шагах от костра. Измученный конь, роняя хлопья пены, упал на колени, завалился на бок и обиженно заржал, словно жалуясь на великую несправедливость, но Приблуда не слушал его. Достал сигару, поджег, затянулся раз, другой, третий, убедился, что табак горит ровно. Варвары поднялись ему навстречу.

- Эта женщина – моя, - Освальд указал на средний столб. – Я ее забираю.

Меднокожие недоуменно переглянулись. Большинство из них наверняка даже не понимало, о чем он говорит.

- Она – ведьма, - медленно подбирая слова, с чудовищным акцентом ответил ему шаман. – Она лечить вонючей мазью слепого ребенка. Она гореть. Мы ее гореть.

- Нет, - твердо сказал Приблуда, затягиваясь и выпуская дым. – С теми двумя можете делать что хотите. Жечь. Убивать. Насиловать. Срезать кожу. В любом порядке. Но ее я забираю.

- Нет! – крикнул шаман. – Ее пожар радует богов.

Меднокожие подняли оружие, подошли ближе.

- Хотите драться? Отлично, - кивнул Освальд. – Я возьму ее в поединке. Пусть ваш сильнейший боец выйдет против меня, и посмотрим, кому благоволят дикие боги.

Варвары переглянулись. Живущие небольшими племенами, берущие в жены сестер и дочерей, они были племенем вырожденцев – хилые по меркам прочих людей, ростом редко доходя до пяти футов. Шаман так и вовсе не дотягивал даже до четырех.

- Белый человек хитер. У него два клинка, - шаман указал на топорщившие плащ рукояти шпаги и кинжала. – Два клинка острой стали, а у нас только топоры из камня и копья из бронзы.

- Тогда пусть против меня выйдут сразу двое, - ответил Освальд, снова затянувшись. Огонек сигары горел мощно и ровно, освещая лицо капитана. – Двое сильнейших против двух моих клинков.

Меднокожие вновь переглянулись, обменялись выкриками на своем уродливом языке. Наконец, шаман кивнул. Варвары отошли на несколько шагов, образуя полукруг, двое вышли вперед. Первый, здоровенный по меркам меднокожих детина, ростом почти с высокого Освальда, с огромным топором в мускулистых руках. Другой – низкий, щуплый, вертлявый, ловко крутил в руках копье. Они встали в пяти шагах от Приблуды.

- Вы точно сильнейшие? Без обмана? - спросил капитан, крест-накрест положив руки на пояс.

- Они да, - кивнул шаман. – Силач Шрота и искусный Чичиш. Никто в нашем племени не равнять с ними.

- Отлично, - Освальд рванул из-за пояса пистолеты, щелкнули кремниевые замки, и грохот двух выстрелов эхом отразился от высоких гор. Чичишу пуля размозжила переносицу, Силач Шрота рухнул на землю с простреленной грудью. Варвары в ужасе замерли на месте, беспомощно глядя на мертвых товарищей и облачка дыма, лениво сносимые слабым ветром.

- Я выиграл, - спокойно сказал капитан, убирая пистолеты. – Пленница моя.

- Нет! – встрепенулся шаман. – Белый человек обмануть! Нечестный бой! Клинок против топора, клинок против копья – вот честно!

- Не больно-то я и надеялся, - тихо пробормотал Освальд. – Но попробовать стоило. Хотя бы убрал двух сильнейших.

- Теперь мы сжечь тебя вместе с теми! – продолжал кричать шаман.

- Стойте, стойте, - примиряюще поднял руки Приблуда. – Я всего лишь белый варвар, и не знаю ваших обычаев. Раз не вышло с поединком, пленницу я у вас выкуплю.

- Нам не нужно золото и серебро! Гореть! Гореть! – разорялся коротышка.

- У меня нет ни золота, ни серебра, - покачал головой Освальд. – Зато у меня есть вот это.

С этими словами он достал из-под полы плаща металлический шар в ладонь диаметром, с торчащим из него шелковым шнурком. Варвары с интересом посмотрели на диковинный предмет.

- Это великое оружие белых людей. С его помощью мы рушим горы крепостей, а вы покорите всех соседей, - Приблуда затянулся сигарой, приложил ее горящий кончик к шнурку. Огонек, разбрасывая искры, побежал к металлическому шару. – Если отдадите мне пленницу – это оружие ваше. Держите.

Освальд размахнулся и кинул шар. Тот упал на землю и подкатился прямо к толпе варваров. Меднокожие сгрудились вокруг него, зачарованно, как дети, глядя на источник своего будущего могущества.

Если от грохота пистолетных выстрелов заложило уши, то теперь, казалось, содрогнулись сами горы. Варваров разметало по земле, мгновенно пропитавшейся кровью, крики и стоны вспороли ночную тишину, а вслед за ними в уши ударил боевой клич Стального полка.

- Ваграаамм! – заорал Освальд, выхватил шпагу и бросился на оглушенных, потерянных, ничего не понимающих варваров. Кричал он один, но крик отражался от близких гор, и контуженным меднокожим казалось, что десятки врагов атакуют их со всех сторон. Кто мог встать – бежали прочь, но капитан настигал их, колол и рубил, весь в чужой крови, словно дикий бог войны и смерти Шууктар. Дюжина тел осталась лежать на земле, прежде чем варвары сбились в кучу, дрожа от ужаса, выставив перед собой копья и топоры. Капитан медленно обходил меднокожее стадо, не спуская с них взгляда, ведя острием шпаги по земле, словно хотел заключить варваров в вычерченный окровавленным клинком круг.

- Ты! – кричал шаман, невнятно булькая и сипя. Из раны на разорванной щеке текла кровь. – Ты! Ты демон, колдун! Мы отправить тебя назад, в Кашарат!

- Понятия не имею, где это, - сухо, как удар кремниевого замка, усмехнулся Освальд. – Но можете попробовать – и умереть. Или отдать мне пленницу и сохранить жизни.

- Ты один! Нас... - шаман оглядел уцелевших соплеменников. - Нас больше, чем пальцев на руках!

- Верно, - отметил Освальд, и поглядел на звездное небо, луна на котором уже готовилась закатиться за пики гор. – Значит, когда я убью последнего из вас, взойдет солнце.

 

* * *

 

Когда рассвет окрасил ледники на вершинах в розовый и нежно-голубой, Освальд выдернул кинжал из груди последнего врага. Сломанную шпагу он оставил под телами поверженных меднокожих. Саднило лоб, кровь заливала глаза – топор варвара сорвал кожу, чудом не сняв с Приблуды скальп. Левая рука висела беспомощной плетью, с пальцев непрерывно капало – копье ударило в некогда волшебством спасенное плечо. Припадая на правую ногу – один из поверженных варваров в предсмертной ярости сумел впиться зубами в лодыжку – Освальд упрямо шел к столбам. К среднему из них.

Двадцать шагов дались ему едва ли не труднее, чем ночная битва – капитала мутило, голова горела огнем и кружилась, ноги едва держали его, но он шел и шел, шаг за шагом. Шаг за шагом. Когда затупившийся кинжал рассек, наконец, веревки, Освальд рухнул на колени, а потом упал на бок, как несколько часов назад его загнанный конь. Рядом упала Анхелика – затекшие ноги ее не слушались.

- Страсть или напасть? – спросила графиня.

- Напасть, - вместе с ночным воздухом жадно втягивая аромат розы и жимолости, ответил Освальд. – Снова вы не смогли придумать для меня невыполнимое поручение. Хотя на этот раз очень старались.

- Чертовы варвары, - ругнулась Анхелика. – Мне больше нельзя колдовать, а меня все равно приняли за ведьму. Дьявольская ирония, ты не находишь?

- Тебе нельзя колдовать, - морщась от боли в ушибленных ребрах, тихо засмеялся Освальд. – А мне не быть полковником. Вот так ирония. И капитаном больше не быть...

- Ты бредишь, - графиня улыбнулась, как всегда, одним уголком губ, насмешливо и презрительно, но в ее карих глазах плескались испуг и надежда. – Бредишь, Приблуда. У тебя наверняка сотрясение. И обильная кровопотеря.

- Наверняка, - не стал спорить Освальд. Сознание и правда уплывало, мысли путались и ускользали. – Но... Ваграмский Стальной сейчас... осада замка Брандон... я – дезертировал... разжалование в рядовые, пожизненно... если повезет...

Анхелика молчала долго. Очень долго, словно надеясь, что Освальд потеряет сознание, и не придется ничего говорить. Но он держался, цеплялся за реальность, словно от этих слов зависела вся его жизнь.

- Что с нами не так, Приблуда? – наконец горько промолвила она. – Что с нами не так?

 

* * *

 

Дверь камеры душераздирающе скрипнула, и Освальд впервые за много дней увидел яркий свет.

- Пять минут, ваше сиятельство, - почтительно произнес стражник. – Простите, больше никак не можно.

- Мне хватит, - ответила Анхелика. – Ступай, оставь нас одних.

Она вошла в камеру, и измученному Освальду это показалось чудом, но вонь немытых тел, прелой соломы и мочи уступила место аромату розы и жимолости. Приблуде стало стыдно за грязную одежду, спутанные волосы, отросшую за месяцы заключения бороду.

- Паршиво выглядишь, - словно прочитала его мысли графиня. Огляделась в поисках места, куда бы присесть, презрительно хмыкнула и осталась стоять. – Да и дела твои, судя по всему, хуже некуда. Во что ты вляпался на этот раз?

- Полковая казна, - нехотя разлепляя высохшие губы, проговорил Освальд. Он уже жалел, что позвал ее. Лучше уж умереть в одиночестве, чем предстать перед ней в таком виде. – Богом клянусь, я ее не брал, но все указывает на меня.

- И чем же я могу тебе помочь? – спросила Анхелика, разводя руками. – Разве что мазью от вшей. Но и тогда стоило позвать меня пораньше.

- Страсть или напасть? – ответил Освальд вопросом на вопрос, сам понимая, как глупо звучат в тюремном подвале слова детской игры.

- Напасть, конечно, - улыбнулась уголком рта графиня. – Пока ты не примешь ванну, ни о какой страсти не может быть и речи.

- Тогда, может быть... - сказал Приблуда. – Может быть, у тебя есть влиятельные знакомые, которые смогут добиться пересмотра дела?

- Нет, - после минутного раздумья ответила Анхелика. – Таких знакомых у меня, к сожалению, нет.

- Тогда, похоже, мне конец, - невесело усмехнулся Освальд. – Суд через неделю, но приговор ясен уже сейчас – петля. Не стоило вытаскивать меня там, под Куркуа.

В дверь постучали – вежливо, но настойчиво.

- Не смей даже думать, - графиня сделала несколько шагов к выходу, но на пороге обернулась. – Не смей даже думать, что способен придумать напасть, с которой я не справлюсь.

 

* * *

 

- Итак, ваша честь, улики и показания свидетелей, пусть и косвенно, но вполне прямо указывают на обвиняемого, - несколько косноязычно подвел итог королевский обвинитель. – Поэтому я требую признать Освальда Отинадо, бывшего капитана, а ныне рядового Ваграмского Стального полка, виновным в похищении полковой казны, и назначить ему наказание в виде смертной казни через повешение. Я кончил, ваша честь.

- Есть ли тот, кто желает говорить в защиту обвиняемого? – спокойно, словно речь шла не о жизни человека, а о выборе расцветки для новых занавесок, спросил судья. Пустая формальность, не более того – кто мог бы высказаться в защиту Приблуды? Освальд приготовился услышать приговор.

- Есть! – встала со скамьи молодая женщина в пурпурном платье с серебряным шитьем. Бывший капитан, а ныне рядовой, с удивлением поднял взгляд. Анхелика?

- Я, графиня Отинадо, готова свидетельствовать в пользу обвиняемого, - подтвердила женщина, и по залу пробежал удивленный гул. Скучный процесс с предсказуемым исходом, все же оказался способен удивить зрителей.

- К порядку! – крикнул судья, для убедительности несколько раз стукнув по трибуне молотком. – Ваше сиятельство, что вы можете сказать в его защиту?

- Освальд Отинадо никак не мог похитить полковую казну, - медленно, словно с трудом выдавливая из себя каждое слово, проговорила Анхелика. – Не мог, потому что ночь похищения он провел... со мной.

Зрители замерли на несколько пугающе долгих мгновений, а затем зал заседаний взорвался гвалтом и криками. Судья без толку стучал молотком, приставам пришлось вывести нескольких самых буйных зрителей, чтобы хоть как-то восстановить подобие порядка. Все это время Анхелика стояла в центре зала молча, непоколебимо, подобно одинокой скале во время бури. Лишь смертельная бледность выдавала ее чувства.

- Вы... вы утверждаете, что... - едва не заикаясь, спросил ее королевский обвинитель.

- Да, - кивнула Анхелика. – Нужны ли еще какие-то свидетельства?

- Полагаю, что нет, - покачал головой судья. – Но вы же учились в Академии, если я правильно помню? Если так, то мы обязаны проверить ваши показания при помощи магии. Простите, графиня, но таков закон.

- Я готова, - почти не разжимая губ, ответила Анхелика.

Судья вручил ей амулет правды – мутно-белый камень на цепочке. Графиня надела его на шею, и повернулась к залу.

- Я, Анхелика Отинадо, свидетельствую, что провела ночь с обвиняемым Освальдом Отинадо... в одной постели.

Камень вспыхнул голубым светом. «Правда... Правда...», - пробежал шепот по рядам зрителей.

- Ваше сиятельство... - нерешительно обратился к ней королевский обвинитель. – Точность формулировок...

- Вам этого мало? – яростно выдохнула Анхелика. – Желаете подробностей?

- Нет, - стушевался обвинитель, низко кланяясь. – Нет, как можно...

- Тогда, с вашего позволения, я удаляюсь, - графиня вопросительно посмотрела на судью. Тот кивнул.

Освальда освободили в тот же день.

 

* * *

 

Лето выдалось необычайно жарким, и ни ночь, ни легкий морской бриз не приносили долгожданной прохлады. Однако дворик старинного монастыря, с зеленым кустарником и бьющим в центре небольшим фонтаном, дышал свежестью. Освальд осторожно, держась поближе к стене, ступил на галерею.

Пять лет от Анхелики не было никаких известий, поэтому сейчас Приблуда не знал, чего ожидать. Пять лет назад, сразу после суда, на котором она спасла его жизнь ценой своей репутации, он пытался разыскать ее, но тщетно. Графиня просто исчезла, а родовое поместье Отинадо оказалось продано барону Донде, который мечтал об этом почти десять лет. Освальд не осуждал ее: после признания на суде для благородного сословия графиня Отинадо перестала существовать, и даже слуги всю жизнь презрительно шептались бы за ее спиной.

И вот пять лет спустя поисковый амулет ожил и повел Приблуду во двор старинного монастыря.

Она ждала его в одной из галерей, в тени статуи, изображающей великую мученицу. На ней было черное траурное платье и темная вуаль, но аромат розы и жимолости выдал ее.

- Ваше сиятельство... Анхелика... - склонился в поклоне Освальд.

- Тссс! – стремительном движением она приложила палец к его губам. – Не упоминай это имя. Анхелики Отинадо больше нет, умерла, не вынесла позора. Это траурное платье – по ней. Теперь я Аурелия, баронесса Вегас.

- Как прикажете, ваша... милость? – снова поклонился сбитый с толку Приблуда. – Надеюсь, у вас все хорошо?

- У меня – да. А вот ты выглядишь ненамного лучше, чем тогда, в камере, - Анхелика указала на его потрепанную одежду и дырявые сапоги. Освальду нечего было возразить – после суда он вышел в отставку и осел в столице, перебиваясь случайной и весьма сомнительной работой. Кормился с острия клинка, как говорили в Порт-Надисе. – Впрочем, довольно светской болтовни. Страсть или напасть, Приблуда?

- Напасть, ваша милость, - ни секунды не колеблясь, ответил Освальд, силясь разглядеть через вуаль выражение ее лица.

- Хорошо, - кивнула Анхелика. – Ты знаешь герцога Орлано?

- Разумеется, - герцог был одним из самых знатных и богатых людей королевства, родственник самого короля.

- Так вот, - продолжила графиня... баронесса? – В данный момент он чрезмерно увлечен маркизой Абадиа. Ходят упорные слухи, что не сегодня-завтра объявят об их помолвке. Я не могу этого допустить, а ты... однажды ты уже сорвал одну свадьбу, помнишь? Сделай это еще раз.

- Позволено ли мне будет узнать, - медленно проговорил Освальд, тщательно подбирая слова. – Позволено ли мне будет узнать, зачем вам это нужно?

- До чего же глупый и бестактный вопрос, - Анхелика откинула вуаль и улыбнулась одним уголком рта, презрительно и насмешливо. – Я хочу, чтобы герцог женился на мне.

 

* * *

 

Часы на башне Ратуши пробили три раза – получается, в пропахшем мочой и кошками переулке Освальд ждал уже больше двух часов. Ждал терпеливо, словно сросшись со стеной, завернувшись в черный плащ, прикрыв лицо маской и широкими полями шляпы. В ночной тьме случайные прохожие замечали его лишь с нескольких шагов, и все до одного предпочитали развернуться и обойти переулок, проход по которому мог стоить кошелька или даже жизни.

Впрочем, не случайных прохожих и не быстрой наживы ждал в переулке Освальд. Уже неделю он следил за герцогом Орлано, изучил его маршруты – в особенности, ночные. Возвращаясь после визита к маркизе Абадиа, герцог в компании двух верных слуг всегда шел этим неприметным переулком, в котором, если даже кто и встретится, точно не узнает родственника самого короля.

Освальд едва заметно улыбнулся. Снова он затевает драку с человеком, по праву рождения вознесенным несоизмеримо выше него. Снова против него будет трое. Снова ставит на карту свою судьбу. Снова из-за нее.

Страсть или напасть?

Будет ли конец этой игре? И если да, то где – в придорожной канаве, на эшафоте, или, быть может, прямо здесь, в переулке?

Послышался шум шагов – по переулку шли трое. Освальд оттолкнулся от стены и шагнул навстречу компании, поводя затекшими плечами.

- Стой! Именем короля, кто идет? – крикнул первый, выставив перед собой фонарь, однако Освальд и не подумал остановиться. Одновременно с глубоким выпадом молниеносно выхватил шпагу и самым острием рассек слуге кадык. Фонарь выпал из ослабевших пальцев, стекло разлетелось тысячей осколков, горящее масло разлилось по переулку, бросив на стены дюжину танцующих теней.

Фонарщик завалился назад, шедший следом слуга машинально подхватил его, потеряв драгоценные мгновения. Освальд в несколько шагов сократил дистанцию, ударил в сердце, и столь же быстро отскочил. Слуги, так и не разорвав предсмертных объятий, рухнули на землю. Последний из компании не проронил ни звука, лишь отступил на шаг, рванул украшенную брильянтом застежку плаща. Драгоценный камень дробил отсветы пламени, бросал мириады огненных искр на пурпурный, вышитый золотыми листьями дуба и виноградными гроздьями дублет. В землях герцога делают лучшее в королевстве вино, вспомнил Освальд. Значит, все правильно.

Орлано еще только тащил из ножен шпагу, а Приблуда уже напал, подло, напрочь игнорируя законы благородного поединка. Ему столько раз указывали, что настоящим господам он не ровня – так к чему играть по их правилам? На ночных улицах Порт-Надиса нет места благородству.

Махнул плащом, сбивая противника с толку, одновременно ударил шпагой, и немало удивился, услышав звон стали о сталь. Даже застигнутый врасплох, герцог парировал клинок, летящей из-под волн черной ткани. Освальд скинул плащ, потащил из ножен кинжал. Похоже, Орлано заставит его попотеть.

Герцог и Приблуда обменялись несколькими ударами, быстрыми, как укус змеи, точными, как расчеты казначея. Сталь о сталь, шпага – кинжал, кинжал – шпага, снопы искр, треск горящего масла, шорох шагов. Освальд отступал к выходу из переулка, который вел в проходной двор. Капли пота усеивали лоб Приблуды – впрочем, герцог тоже уставал.

В дворике Освальд контратаковал, а затем вновь ушел в оборону, отступая, позволяя герцогу прижать себя к стене. И, когда Орлано бил уже, казалось, наверняка, вывернулся и кинжалом рассек герцогу правое плечо. Тот застонал, попытался поднять шпагу, но не смог. Выставил перед собой левую руку с зажатым в ней кинжалом. Рука дрожала.

Освальд пристально посмотрел на герцога. Он должен жениться на Анхелике? Он?

Один удар. Один – в сердце, но что потом? Уехать, выжидать, таиться – не от королевских следователей даже, а от ее гнева? Вернуться через пять лет, через десять – когда она сможет простить его?

Никогда.

И сам он себя не простит.

Освальд перехватил поудобнее шпагу. Герцог вскинул подбородок, готовясь не посрамить поколения славных предков, павших в боях и дуэлях. Однако удар рассек не горло, а бедро. Орлано рухнул на землю, мешая проклятия с божбой, кляня Приблуду и обещая обрушить на голову того то кару божью, то муки дьявольские. Освальд его не слушал: такая рана уложит герцога в постель недель на восемь, о ночных визитах к маркизе придется забыть, а Анхелика, с ее талантами к врачеванию, сможет входить к Орлано в любое время. Конечно, графине Отинадо колдовать запрещено, но баронессе Вегас ничего не запрещали.

Освальд кончиком шпаги подцепил кошелек с пояса герцога, взвесил на ладони. Заманчиво звякнули монеты. Хватит на приличную одежду и новые сапоги. И еще останется – пускать пыль в глаза маркизе Абадиа в течение как минимум восьми недель.

 

* * *

 

- Страсть или напасть, Приблуда? – спросила Анхелика, улыбаясь, как всегда, презрительно и насмешливо. На безымянном пальце даже в тусклом лунном свете сияло кольцо с бриллиантом. – Что на этот раз?

Они снова встретились ночью, во дворе старинного монастыря, в тени статуй мучеников и мучениц. Только теперь он призвал ее. Аромат розы и жимолости таял в ночном воздухе, но впервые он не имел над Приблудой власти.

- Нет, - покачал головой Освальд. – Игра окончена. Этот груз мне не вынести. Вы выиграли, графиня. Завтра я уплываю в Новые земли.

Анхелика отвернулась, отошла к одной из статуй.

- И что же там будет делать благородный Приблуда? – спросила она, поглаживая мрамор изваяния. – Растить кукурузу и сахарный тростник? Торговать табаком и специями? Может быть, он воображает, что я отправлюсь вместе с ним, собирать урожай и считать монеты?

Освальд молчал. Что он мог ответить? Он только сейчас понял, что в самом дальнем и темном уголке его сердца, куда он сам боялся заглянуть, и правда жила безумная надежда. Глупая, нелепая, дикая мечта, достойная лишь осмеяния.

Почему же тогда так больно, когда над этой мечтой смеется Анхелика?

- Посмотри на нас, Приблуда, - сказала графиня, вновь подходя к нему и глядя в глаза. – Что с нами сделала эта игра? Я не стала волшебницей, ты не стал полковником... Поместье, где мы выросли, земли и титул моего – нашего! – отца отошли его злейшему врагу... С нами покончено, Приблуда, нас словно бы и нет уже.

Освальд молчал. Что он мог ответить?

- Но, если я выйду замуж за герцога Орлано, - Анхелика вскинула голову, и в глазах ее блеснули слезы. - Если он, как многие прочат, станет королем... Тогда и мой сын будет королем. Внук моего отца будет королем. Неплохая эпитафия роду Отинадо, который мы с тобой погубили детской игрой, ты не находишь?

Несколько минут они оба молчали. Лишь безумствовали в траве цикады, да пел одинокий соловей.

- В тот день, когда граф указал на дверь барону Донде, - почти прошептал Освальд. – Он сказал мне, что хочет вырастить вас сильной и самостоятельной. Не ради рода Отинадо, а потому что любит вас. Но сегодня его сердце наполняла бы не только любовь, но и гордость.

Шумели цикады. Пел соловей.

- Надо было тебе тогда выбрать «страсть». Тогда, в самый первый раз, - Анхелика протянула руку, коснулась щеки Приблуды. – Прощай, Освальд.

 

* * *

 

Скрипели снасти, плескалась за бортом вода, надсадно кричали чайки, но даже их крики неспособны были выразить тоску, охватившую Освальда. Приблуда стоял на корме, глядя, как удаляются черепичные крыши и купола церквей столичного Порт-Надиса, как пропадает из вида деревянная пристань. Смотрел – и пытался убедить себя, что поступает правильно.

Смотрел и боролся с желанием прыгнуть в воду и плыть назад, чтобы снова окунуться с головой в безумие игры, неоднократно спасавшей две жизни – и две жизни сломавшей. Игры, на много лет ставшей для двоих всей жизнью.

Пальцы сжимали поручни так крепко, что обязательно должно было с хрустом треснуть или корабельное дерево, или кости и сухожилия.

- Ваша милость, - подошел капитан. – Каюта готова. Только извините, каюта на нижней палубе. Лучшую заняла знатная дама, заплатила золотом.

- Все равно, - бросил Освальд, с трудом разжимая пальцы. – Куда идти?

- Спасибо, что понимаете, ваша милость, - слегка поклонился капитан. – Я вас провожу. Только дама просила сначала зайти. Сказала, хочет познакомиться с благородным господином, с которым ей предстоит разделить долгое плавание.

- Веди, - все так же безразлично ответил Освальд, нимало не интересуясь ни знатной дамой, ни ее причудами. Не все ли равно, с кем делить долгое плавание?

Подойдя к лучшей каюте, капитан деликатно постучал.

- Войдите, - раздалось из-за двери, и Приблуда вздрогнул. Этот голос... нет, не может быть. Показалось.

В каюте царил полумрак, и вошедший с солнечной палубы Освальд на мгновение ослеп. Впрочем, он мог лишиться всех чувств, кроме обоняния, это ничего не изменило бы.

Аромат розы и жимолости окутал его, едва не сбив с ног.

Она поднялась ему навстречу, шурша платьем цвета бычьей крови. Цвета страсти.

- Капитан обещал лучшую каюту, но, кажется, в хлеву было бы приятнее, - улыбаясь, как всегда, одним уголком рта, сказала Анхелика. – Во что ты втянул меня, Приблуда?

- Как... почему? – хрипло спросил Освальд, и сам не узнал своего голоса.

- Я выполнила твое поручение. Пришла на встречу в монастыре, - на удивление серьезно ответила она, подходя к нему вплотную. - Теперь моя очередь спрашивать, так ведь? И в этот раз хорошенько подумай, прежде чем отвечать.

Освальд обнял ее, чувствуя тепло тела, биение сердца, теряя разум от аромата духов.

- Страсть или напасть? – прошептала Анхелика. – Страсть или напасть?

И Освальд понял. Разве могло быть иначе?

Ведь с этой невинной игры все и началось.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 11. Оценка: 4,36 из 5)
Загрузка...