1. Как Тоня Злыдню не узнала

Тоню мы начали ждать часов с пяти утра.

Это, конечно, очень рано, автобус из города только в десять, но Злыдня ещё с вечера в петуха превратилась, вот и подскочила ни свет ни заря. Она и так неугомонная, а тут ещё и по Тоне соскучилась!

На то, что зовут её так – Злыдня – я давно уже внимания не обращаю. Это просто по традиции, просто потому что раньше этих существ так называли. Может быть, они и были злыми – раньше. А может, их так назвали потому, что опасались. Боялись их загадочности и непонятности. Ведь они умеют то, чего не могут ни люди, ни животные. Превращаться, например, или исчезать – да много чего. А непонятное ведь пугает, по крайней мере с непривычки. Так, перепугавшись, видно, и назвали...

Мне вот тоже к моей Злыдне привыкать надо было. Когда я её впервые увидела, она старушкой была – то есть превратилась в старушку.

Я этот домик тогда только купила, соседей не знала, вот и подумала, что это какая-то старенькая соседка у меня сидит. Не сказать чтобы я обрадовалась – ведь никто её сюда не приглашал, – но и возмущаться не стала.

– Здравствуйте, бабушка, – говорю.

Молчит бабушка.

Я снова:

– Здравствуйте!

Не отвечает.

– Ну ладно, – говорю. – Будем пить чай молча.

Но пока я с чайником возилась, она исчезла.

И только потом настоящая соседка рассказала, что это – Злыдня, что прижилась она в этом доме, всегда была, а откуда взялась, никто не знает. Да не все её и видят.

– Да уж... – говорю. Больше и сказать было нечего. Испугалась я, конечно. Имечко-то какое – Злыдня!

– А она что, злая? – спрашиваю.

– Да кто её знает, – пожимает соседка плечами. – Прежние хозяева не жаловались.

Ну, я ещё побоялась немного и решила: раз прежние не жаловались, то я чем хуже?

Правда, потом меня соседка всё-таки предупредила: мол, не надо бы с этой Злыдней «дружиться». Она, хоть и не злая вроде, но ведь «совсем не человек». Кто, мол, её знает!

А я тогда, помнится, подумала: «А от совсем людей мне что, сплошные приятности?». И не стала соседку слушать, и стала со Злыдней «дружиться», и вот уже четыре года как ни разу ещё об этом не пожалела.

И Тоня, племянница моя, тоже с ней подружилась, когда в гости ко мне приезжала. Но тогда Тоня маленькая была, пять лет ей всего было, Тошечка. А сейчас – целых девять, девица-красавица, настоящая Антонина. В общем, долго она ко мне не приезжала, очень долго. И оказывается, совсем позабыла Злыдню! Не узнала её. И вовсе не потому, что та в петуха превратилась. Раньше-то наша Тошечка, как и я, в любом обличье её узнавала. А вот теперь...

Злыдня подбежала к ней на тонких своих (на петушиных, вернее) ногах, а Тоня на неё и не смотрит. Да и на меня, в общем-то, тоже. Скользнула по мне глазами – «Здрасть-тёть-Надь!» – и опять вся в своём телефоне.

– Кукареку! – возмутилась Злыдня.

Но Тоня только отмахнулась:

– Петух, фу!

Не в том смысле, что «петух это фу как плохо», а в смысле «петух, прекрати». Хм... А что там, собственно, было прекращать? Ведь Злыдня её просто встречала!

– Ко-о? – вопросительно посмотрела на меня Злыдня. И вздохнула.

Так вздохнула, что я поняла, что она поняла, что... в общем, обе мы поняли, что Тоня её – не узнала. И это – серьёзно. Трудно будет объяснить нашей девятилетней девице-красавице, кто же такая Злыдня. Объяснить так, чтобы не напугать, так, чтобы они снова стали друзьями.

– Не будем торопиться, – сказала я.

– Не будем. Куда? – не поняла Тоня.

– Ко-ко, – согласилась Злыдня. Она-то как раз всё поняла. Она ведь прекрасно знала, что Тоня на целых две недели приехала, так что действительно – куда торопиться? Не обязательно ведь делать что-то прямо сейчас! В конце концов, – а вдруг Тоня ещё вспомнит? Злыдня ведь кем только ни бывает – кошкой, собакой, мышью, сорокой, тенью (да, она и тенью может), Тоня посмотрит-посмотрит – да и вспомнит...

Об этом я думала, когда мы втроём подходили к дому: я, Тоня и... телефон. Злыдня исчезла. Никогда нельзя сказать, в какой момент она появится или исчезнет.

– А где тот петух? – наконец, оторвалась от светящегося экрана Тоня.

– Там, – сказала я, растопырив пальцы и указывая сразу на все четыре стороны.

– Я поняла. Это шутка, – фыркнула Тоня.

Но я и сама не знала, насколько это шутка, а насколько нет. Я ведь не знала, куда пропала наша Злыдня, где она, собственно, находится. Знала только, что она ещё появится, обязательно.

 

2. Мышь

Тоня просидела в телефоне до самого вечера.

Куда я её только ни звала – и на речку, и в лес, и на Утиный пруд, но она заявила, что уточек можно посмотреть прямо здесь, набрала в поиске «УТОЧКИ», потом «УТОЧКИ ВИДЕО», потом «УТОЧКИ МУЛЬТИКИ»... Я поняла, что это не кончится никогда, вздохнула и сказала: «Смотри без меня, я не буду». Но время от времени она всё-таки показывала мне какой-нибудь утиный шедевр.

А Злыдне и показывать не надо было, она всё видела и так – сверху.

Она появилась ближе к вечеру (это совсем скоро, иногда ведь её и по нескольку дней не бывает!) и сразу же, тенью, прилипла к потолку. Мы с ней только переглядывались, хотя, конечно, мне и сложно объяснить, как это – переглядываться с тенью. Пожалуй, я просто чувствовала, если она на меня смотрит. И подмигивала ей в ответ...

Честно говоря, совсем я уже расстроилась (ну что я за тётя, если не могу племянницу на свежий воздух вытащить!), как вдруг вижу: превращается наша Злыдня! И в кого же на этот раз?

Мордочка, крылья... Ну, думаю, – в утку, не иначе. Насмотрелась – и решила превратиться...

Но нет. Крылья всё длиннее... а тут, смотрю, и уши появились!

ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ. И огромная. Крылья раскинула, коготками за балки уцепилась – и глазами мне на Тоню показывает. Мол, пора бы Тоне её заметить!

– Тоня! Мышь!

Тоня глянула на пол – и опять в экран. Нету, говорит, там мыши. И – ноль эмоций, прямо не дитя, а кремень.

– Да нет, Тоня! ЛЕТУЧАЯ мышь! Смотри, на потолке...

Тот же ленивый взгляд, только вверх – «а, ну да, летучая» – и тот же абсолютный ноль эмоций. Прямо катастрофа!

Больше я не знала, что говорить. Растерялась как-то. А наша Злыдня – нет. Вот что она сделала: спланировала вниз – и, задними лапками, выхватила у Тони телефон.

– Ой, ой! – замахала руками Тоня. Видимо, от неожиданности.

– Действительно, – поддакнула я.

Тяжело махая крыльями, Злыдня-мышь облетела диван, на котором устроилась Тоня, – словно бы давая Тоне возможность вернуть богатство.

Но Тоня только хлопала глазами. И Злыдня улетела – просто вылетела в открытое окошко.

– Ой... – повторила Тоня. – И куда она его понесла? И что мне теперь делать?

– Плакать, – посоветовала я. А что я ей могла ещё посоветовать?

 

3. Как Тоня с Элей познакомилась

Плакать Тоня не стала.

Для начала она попробовала заполучить другой телефон, мой:

– Ну тёть-Надь! Мне же надо будет звонить – маме, например...

– Маме мы позвоним перед сном, спокойной ночи пожелаем. А вообще, Антонина, телефон – сугубо личная вещь. Сугубо, – твёрдо сказала я. Не могла же я перечеркнуть усилия Злыдни!

– Тогда где твой комп? – не унималась Тоня

– На работе, Тонечка. А вот я – совсем наоборот.

– Как это – наоборот?

– В отпуске.

– Тогда я телек включу, – не сдавалась Тоня.

– Включай, – пожала плечами я.

Она повозилась немного с пультом – и рассердилась:

– Не показывает!

– Да? Жалко, – сказала я. – Надо будет его в ремонт...

По секрету скажу, жалко мне было не особенно: не показывал он уже с полгода, и в ремонт я совсем не спешила. За эти полгода я от него попросту отвыкла. К тому же, он очень Злыдню раздражал. Вот просто очень!

И Тоня заскучала.

– Ну ладно, – сказала она, послонявшись некоторое время по дому. – Пойдём в этот твой лес...

– На ночь глядя? – удивилась я.

– Ещё не ночь, – запротестовала Тоня, но дальше спорить не стала. Она подошла к открытому окну и стала рассматривать пустынную улицу.

В нашем посёлке улицы особенно людными и не бывают, а тут ещё и вечерело...

– А это ещё кто? – вдруг встрепенулась она.

Я пригляделась.

– Это Эля Жарова.

Эля – девочка с нашей улицы, через четыре дома живёт, но я с ней раньше никогда не общалась, знала только, что она года на два младше Тони.

– Какая-то она... дурацкая, – заключила Тоня.

– Обычная девочка. Как она может быть «дурацкой»? – возмутилась я. Возмутилась больше в воспитательных целях. Я, конечно, вполне себе представляла, что всякое бывает, – и люди разные, и дети разные, но... нельзя же вот так, сходу!

– Я погуляю, – сказала Тоня. И не дожидаясь моих наставлений, добавила: – Не бойся, я не в лес, я тут...

Не прошло и пяти минут, как обе девицы появились у меня на пороге.

– А можно к вам в гости? – спросила Эля, разуваясь.

Я неуверенно кивнула.

Я подумала: сейчас девочки начнут общаться, что-то друг другу рассказывать, и собиралась уже уйти в другую комнату, чтобы их не смущать, но Эля вдруг спросила:

– А что у вас есть покушать?

Я немного обалдела. Время ужина – по моим представлениям – уже прошло, и давненько. Но может быть, у неё другие представления?

– У меня есть борщ... – сказала я. – Жареная картошка... Салат... Компот... Яблоки... – Я перечисляла не торопясь, чтобы Эля могла остановить меня, когда сообразит, чего именно ей хочется. Но мой список кончился, а она всё молчала.

– Ну так что? Будешь что-нибудь?

– Буду, – кивнула Эля.

– Что? – уточнила я.

– Всё, – уточнила Эля...

Эля сидела на кухне, буквально заваленная тарелками (она попросила дать ей это «всё» – сразу), а Тоня сидела в зале, и вид у неё был какой-то недовольный, надутый. Время от времени я спрашивала Тоню, не хочет ли и она чего-нибудь перекусить, но от этого она только ещё недовольнее становилась.

Ела Эля медленно. Это даже словом «ела» нельзя было назвать – по большей части она лениво вскапывала содержимое тарелок. Наконец, моё терпение кончилось.

– Вы так пообщаться не успеете, – сказала я, забирая перекопанный вдоль и поперёк салат.

– Ну и что? – равнодушно отозвалась Эля. – Не забирайте...

– Как «ну и что»?

– Так. Я же не общаться пришла.

– Да-а? – удивилась я. – Не общаться – а что?

– Кушать.

– Что-то не похожа ты на голодную...

– А я и есть неголодная. Даже наоборот. Но покушать – надо. – И Эля деловито поболтала ложкой в борще.

– Мм... – озадачилась я. Я ничего не понимала! А зачем надо-то? Если не голодная? – Тебе, – спрашиваю, – родители не говорили, что это вредно, что нельзя набивать живот просто так?

– Говорили, – кивнула Эля. – Только наоборот. Надо кушать побольше, сколько влезет. Где только можешь, всегда. И если в гости позвали. А если не позвали, тогда... тогда я сама позовусь! – похвасталась Эля.

– Очень интересно, – сказала я, выглядывая в зал. Я хотела посмотреть на реакцию Тони.

Но какая там реакция! Тоня прикладывалась на диван – похоже, она спать захотела...

Я просто не знала, что делать. Не вытаскивать же девочку из-за накрытого стола!

– Тоня, у тебя гости, – строгим голосом напомнила я.

– Знаю... – зевнула Тоня, укрываясь пледом.

Сумерки сгущались. Я тоже зевнула... И вдруг – истошные Элины вопли:

– Уходи, уходи! Брысь, брысь!

Смотрю – а это наша Злыдня объявилась! На это раз в облике кота – то-олстого такого. И этот толстяк сидит прямо на столе и ест картошку прямо у Эли из тарелки!

Эля замахнулась на него, а он как зашипит!

Она выскочила из-за стола – и ко мне:

– Страшный он какой-то. Может, это не кот?

– А кто? – спрашиваю.

– Эта ваша... Злыха!

– Так нет у меня никакой Злыхи, – говорю.

– Есть, врёте!

Ну, такой тон мне совсем уж не понравился.

– А знаешь что, Эля?.. А закрой-ка ты... – чуть не сказала – рот, но сдержалась и говорю – глаза.

– Зачем? Вы мне что-нибудь дадите?

– Точно, – говорю. – Угадала.

– Обещаете?

– Клянусь.

Эля закрыла глаза. Я взяла её за руку, отвела в прихожую и протянула босоножки:

– Держи-ка. Это тебе.

– Мои?..

– Твои-твои.

Эля, наконец, поняла, что её выпроваживают, и пригрозила:

– Я больше к вам не приду!

– Ф-фыр, – презрительно фыркнул кот, выглянув из кухни. И помахал Эле ложкой – мол, тебе пора!

Эля с вытаращенными глазами убежала, а я всё стояла в прихожей. Ну, думаю, придётся Тоне прямо сейчас про Злыдню рассказывать. А испуганному человеку ещё попробуй что-нибудь расскажи...

– Тёть-Надь! Ты где?

Я набрала воздуху и шагнула в зал.

– Внимательно послушай меня, Антонина... – начала я.

– Мне приснился кот, – сонным капризным голосом перебила Тоня. – Он махал ложкой. Но он убежал...

– Уф, – выдохнула я.

– Что?

– Да ничего, – говорю. – Эля твоя тоже убежала... Обиделась.

– Нельзя обижать детей, – убеждённо заявила Тоня, натягивая плед под самый подбородок. Уснула она так быстро, что я даже не успела ничего ответить.

Злыдня превратилась в небольшую рыжую собачку, принесла мне в зубах Тонин телефон, и я сама позвонила Тониной маме. Сказала, что у Тони явная от него зависимость, и что я убираю его до поры до времени.

До какого времени? До времени Тониного отъезда, так я полагала. И Тонина мама со мной сразу согласилась. Хоть мы и сёстры. А сёстры не так уж часто соглашаются друг с другом. Тем более – сразу...

 

4. Борода барбосья

Утро выдалось солнечным, а Тоня всё спала.

Мы со Злыдней вышли на огород, «травку пощипать» – сорняки с грядок подёргать. Щипала, правда, только я. Злыдня (а она всё ещё была собакой) носилась туда-сюда вдоль сеточного забора.

– Морда пёсья, – ворчал дед Вадим с другой стороны сетки. – У, морда. Чтоб тебя черти взяли, чтоб тебя черти... съели!

Дед Вадим – мой сосед слева.

Он возился с решёткой для огурцов – и негромко, но всё время, не прекращая, бормотал. Злыдня тоже носилась всё время, без передышки. И только я иногда прерывалась, – я пропалывала морковку, а занятие это не на шутку утомительное.

Я как раз отдыхала на маленькой самодельной скамеечке, когда:

– Тёт-Надь, а чего это он орёт?!

Это Тоня мне в самое ухо спросила. Я чуть со скамейки не слетела от неожиданности.

– Кто орёт? – не поняла я.

– Дед.

– Мм... Разве он орёт?

– Ну, ругается, – не отступала Тоня. – Психованный...

– Да и не ругается, и не психованный. Как бы тебе объяснить... – И я задумалась.

Злыдня тоже, глядя на меня, задумалась. Она остановилась и наклонила голову, как это делают все внезапно задумавшиеся собаки.

– Как зовут эту собаку? – поинтересовалась Тоня.

– Никак, – сказала я. – Просто прибегает иногда, в гости. Мне нравится.

– А ему – нет, – покосилась Тоня на деда.

Он продолжал:

– Морда... чтоб черти...

– Псих, – повторила Тоня.

– Да не псих, говорю я тебе. Пойдём-ка в дом...

– А собака?

– А что собака? Придёт, если захочет...

Тоня принялась меня убеждать, что нет, не придёт, потому что двери сама не откроет, и потому что постучаться не сможет, и потому что лая мы её не услышим, – но когда мы вошли, Злыдня уже стояла в прихожей и повиливала хвостиком.

– Как это она?..

– Вот уж не знаю, – ответила я чистую правду – откуда мне знать, как Злыдня перемещается? Зато я хорошо знала, почему дед Вадим никакой не псих. И решила рассказать об этом Тоне. Хоть история это и грустная. Может быть, она даже не для детей. Вот что я ей рассказала...

Что, во-первых, дед Вадим и дедом-то ещё не был, просто он очень рано стал седым. Да ещё и бороду отрастил, тоже совсем седую...

Когда-то у них – у него и у его жены – был питомник, где они лечили и подкармливали животных. Но в питомнике случился пожар...

– Я поняла, все сгорели, – прервала меня Тоня. – Но если у него был питомник, значит, он должен быть добрым, должен любить животных. А не ругать их. Тем более – зря!

– А он и так добрый. Просто... просто его характер изменился. Он стал ворчливым.

– Так не бывает! Чтобы добрый, но вот такой... А почему он снова не построил питомник?

– Не знаю. Наверно, сил не хватило, – сказала я. – К тому же...

И я рассказала Тоне, что же во-вторых.

Жена деда Вадима ушла от него. И уехала – куда-то очень далеко. Она слишком переживала из-за пожара и хотела всё изменить. Но в прошлом ведь ничего не изменишь, вот она и меняла – в настоящем.

Получается, что у обоих у них что-то изменилось. У жены – место жительства, а у деда Вадима – характер. Но всё это никак не связано ни с добротой, ни со злобой. И, конечно, никакой он не псих...

– Понимаешь?

Тоня кивнула.

Собака-наша-Злыдня тоже кивнула, – кивнула так, как не кивают собаки – и я строго на неё посмотрела. Совершенно не время было рассказывать ещё и о ней!

– Но тёть-Надь, – немного подумав, сообразила Тоня, – значит, надо собаке запретить там бегать! Чтобы деда не расстраивать.

– На всё у тебя ответ готов, всё-то ты знаешь, – покачала головой я.

– Знаю, а что?

– Да ничего... Дед Вадим не на собаку ворчит.

– А на кого?

– А на того: на решётку для огурцов. Падает она, не держится.

– На решётку? Морда пёсья?!

– Да. Такая у него поговорка. Ещё иногда приговаривает – борода барбосья! Вот так-то...

Про то, что Злыдню дед Вадим просто не видит – никогда не видел, ни в каком обличье, – я говорить уже не стала. Решила, что потом скажу. Когда про Злыдню рассказывать буду. Буду же я когда-нибудь про неё рассказывать!..

 

5. Как Тоня экстрасенсом была

Пока стояли солнечные деньки, мы с Тоней обошли все окрестности.

Мы и на пруд сходили, и в оба леса, Ближний и Дальний, и даже до соседнего посёлка прогулялись. Жаль только, что Злыдни с нами не было. Она ведь вообще далеко от дома не отходит, дальше нашей улицы её никто никогда не видел. Мне даже показалось, она обиделась, что нам дома не сидится, – три дня не появлялась. А без неё я не хотела о ней говорить, это было бы как-то... голословно.

Но вот зарядил дождь, мы остались дома, и знакомая серая тень шмыгнула под потолок.

– Уф. Отлично, – сказала я.

– Не отлично, – уныло пробормотала Тоня. – Дождь...

– Ну дождь, что ж. Естественное явление! А бывают и сверхъестественные... – незаметно подмигнула я Злыдне. Дальше я собиралась перейти как раз к явлениям сверхъестественным, т.е. к ней.

Но вдруг я услышала – вернее, все мы услышали, это было довольно громко, – что в калитку стучат.

– Я открою, – рванулась Тоня.

– Да пожалуйста, – говорю. – Охота тебе мокнуть...

– Скучно потому что! – бросила она, выбегая...

Вот уж не знаю – не знаю, стало ли нам веселей от того, что случилось дальше.

А случилось вот что. Тоня вернулась не одна, она вернулась с сектантами.

Точнее, это были сектантки: совсем ещё молодая девушка и совсем уже пожилая женщина (старушкой её назвать язык не поворачивался, уж очень она была современной). Я видела их раньше, – как они раздавали свои красочные брошюрки, иногда на улице, а иногда прямо из микроавтобуса, – но не знала, как их зовут.

Оказалось, Кристина и Зоя Александровна – так они представились.

С их зонтиков тут же натекли маленькие лужицы.

– Наверно, вам надо обсушиться... – сказала я.

– Спасибо-спасибо, – обрадовались они и прошагали в зал. И началось...

Нет, не обсушивание началась, а: верю ли я в бога? задумываюсь ли, что бывает с человеком после его земной жизни? хочу ли я получить эти замечательные брошюрки?..

Спрашивали только меня, а отвечали и я, и Тоня. Причём, я на всё отвечала «да», а Тоня – «нет», и после каждого такого «нет» Кристина говорила: «Это потому что ты маленькая», а Тоня – «Сама ты маленькая!». Наконец, Зоя Александровна не выдержала:

– Однако... – улыбнулась она. – Девочка не даёт нам поговорить.

– Просто ей тоже хочется, – сказала я. – Какая же она маленькая? Не младенец...

В общем, соглашаться было достаточно. Вежливость вежливостью, но... по-моему, нашу Тоню в какие-то глупые недоросли записывают!

– Да она, – говорю, – если хотите знать, вообще экстрасенс. Если что-то не понимает, то сразу чувствует. И что угодно может – силы у неё такие, необычные...

Тоня смотрит на меня в полнейшем изумлении, а я поглядываю на потолок: Злыдня к нашему разговору с самого начала внимательно прислушивалась, а уж в её «необычных силах» я нисколько не сомневалась!

– Мы не верим в экстрасенсов, – гордо сказала Кристина.

– А своим глазам вы – верите? – спрашиваю. – Вот смотрите-ка... – Я забираю у неё пачку брошюрок и протягиваю их Тоне.

– Но тёть-Надь... – недоумевает Тоня.

Но брошюрки взлетают!

Взлетают все сразу (а их штук пятнадцать, не меньше) и начинают кружить – просто летать над нашими головами по кругу. Получается довольно красиво – красочная такая карусель.

– О господи, – испуганно шепчет Зоя Александровна.

А вот Тоня и Кристина похоже, не испугались.

Тоня даже залюбовалась.

А Кристина сказала:

– Это всё от дьявола.– И косо посмотрела на Тоню.

Брошюрки тут же рухнули на пол – Злыдня ужасно не любила этих разговоров про дьявола и нечистую силу.

– Мы занимаемся хорошим делом, богоугодным, – сказала Кристина, собирая брошюры. – И эти фокусы нам не нужны. А вы ещё раскаетесь...

Они ушли. Я ожидала, что Тоня кинется спрашивать меня, что же это были за чудеса, но она – не кинулась. Устроилась в кресле и о чём-то задумалась.

Я поманила Злыдню пальцем, шепнула ей, что наверно, лучше стать собакой (но она не стала) или котом (но она не захотела), и так мы и предстали перед Тоней: я – и серая тень рядышком.

– Сейчас я тебе кое-что расскажу, – пообещала я заговорщицким тоном.

– Я знаю. Это телекинез, – не глядя на нас, сказала Тоня. – Когда книжки летают... В общем, когда можешь управлять всякими предметами...

Злыдня буквально взметнулась к потолку и прилипла к нему с самым что ни на есть оскорблённым видом. Показываться Тоне она явно раздумала. Подумать только: теперь её ещё и телекинезом обозвали! «Нечистая сила», «привидение», «черт знает что» – всем этим уже обзывали, а вот телекинезом в первый раз. По крайней мере, другие разы я что-то не припомню. И кто обозвал – Тоня!..

 

6. Про Мосю

Оказывается, Тоня тоже обиделась – только на меня.

Я вытерла лужи от зонтиков, подогрела обед, а она не проронила ни слова. Но вот я загремела тарелками, и она подала голос:

– Я не буду обедать, – сказала она.

– Вот здрасьте. Это почему же?

– А почему ты не говорила, что умеешь все эти... фокусы?

– Но я и не умею! И это не фокусы, это...

– Ау-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!

Жуткий, непонятно откуда взявшийся вой – вот что оборвало меня на полуслове.

Тоня втянула голову в плечи, я тоже вся сжалась – звук был очень громкий. И очень, очень неприятный...

– Что это было? – спросила шёпотом Тоня, когда звук, наконец, прекратился.

– А ты как думаешь? – единственный ответ – вернее вопрос – который пришёл мне в голову.

Хотя, честно говоря, я и догадывалась, что бы это могло быть. Не «что» даже, а «кто»... Я глянула на потолок, на Злыдню – вид у неё был хитрый и довольный. Мол, ну что, съели?!

Я вдруг поняла, почему, обидевшись, она не исчезла. Это ведь было проще всего – исчезнуть! Но она не просто обиделась – она разозлилась. И что теперь? Раньше она не злилась, не было у меня такого опыта – как быть с разозлённой Злыдней.

– Я вот что думаю, – всё ещё шёпотом, хотя и немного громче, сказала Тоня – Я думаю, это – Мося...

Вот это да. Вот это она... надумала. Представляю, как у меня лицо вытянулось, когда я это услышала!

– Не говори глупостей, – сказала я. В том, что это глупости, сомневаться не приходилось.

Мося – собака. Она появилась у меня (просто пришла откуда-то с улицы, приблудилась) около года назад и прожила совсем недолго, так что Тоня её не видела, и помнить, конечно, никак не могла. Это я о ней Тоне рассказала, когда мы по лесу гуляли.

Мося была уже очень старой: у неё и шерсть потускнела, и зубы стёрлись. Но я её очень полюбила, привыкла к ней, даже в дом пыталась взять, но она не захотела быть домашней собачкой. Видимо, ей трудно было менять свои привычки на склоне лет. Только иногда в доме ночевала, в сильные морозы...

Другие собаки (да и кошки) не хотели жить у меня ни дня. Соседка говорит, что это из-за Злыдни. Не знаю – не знаю, мне этого собаки (да и кошки) не говорили. Просто убегали, и этим кончались все мои попытки завести собаку (или кошку)...

А вот Мося, пусть и недолго, у меня прожила.

– Это призрак Моси, – поправила сама себя Тоня.

На слове «призрак» Злыдня так вся и передёрнулась.

– Кристина ведь сказала, что мы раскаемся, – продолжила Тоня. – Раскаемся – значит, пожалеем. Вот мы и жалеем. Потому что нам – страшно... – И Тоня сделала страшные глаза.

– Вот что, Антонина... – сказала я. – Если бы Кристина и Зоя Александровна умели устраивать подобные штуки, насылать призраков (это я сказала шёпотом, чтобы Злыдню дальше не злить), – то они были бы... кем?

– Кем? – настороженно повторила Тоня.

– Магами какими-нибудь! Чародейками. Ого-го кем. А не раздатчицами бумажек.

– Но ты с ними соглашалась...

– Соглашалась. Пока спорить было не с чем... Ладно. Ты, главное, успокойся. Нет тут никаких призраков. К тому же... Мосин призрак не стал бы выть.

– Почему?

– Да потому что Мося не выла.

– Никогда?

– По крайней мере, всё время, пока я её знала...

И я рассказала Тоне о том, о чём не упомянула, забыла упомянуть в своём прошлом рассказе об этой замечательной собаке.

Дело в том, что у Моси было много достоинств: отличный характер (я не видела, чтобы она отчаивалась), прекрасная память (она выучила пять команд! и это несмотря на возраст), сообразительность и даже ум (она прорыла себе лаз под забором, чтобы сократить путь до колонки, а однажды пирамидку из чашек построила!), – но у Моси не было голоса.

Может быть, когда-нибудь она сильно простыла, а может быть, дело просто в старости, но вместо лая у неё получалось «кхе-кхе», а вместо воя – «акхххх». Шипение да и только...

– Хм... Это какая-то собака-шипяка, – сказала Тоня, явно радуясь, что призраки отменяются.

– Да, – вздохнула я. – И я без неё, даже без этого её шипения, скучаю...

– Но всё-таки непонятно, – спохватилась Тоня, – что это был за звук? Тот, «ау-у-у»!

– Мне кажется, он больше не повторится, – сказала я, поглядев на Злыдню. Похоже, она больше не злилась. Похоже, она, как и я, расчувствовалась, хоть они с Мосей, насколько я знаю, так и не подружились...

 

7. Как Тоня друзей искала

– Тёть-Надь, я тут у тебя одичаю...

Я кофе варила, и вдруг – это Тонино заявление. Оно произвело на меня такое впечатление, что я оставила своё занятие и уселась за стол, напротив Тони.

– В каком смысле одичаешь?

– Да нет, ты не дикая, и деревня у тебя не дикая... – успокоила Тоня.

– Посёлок, – поправила я. – А без телевизора ещё никто не одичал.

– Я не из-за телевизора! – возмутилась Тоня. – И не из-за телефона. Просто я ребёнок. Мне нужно общаться с другими детьми. А ты – взрослая.

– Так общайся, – сказала я, не совсем понимая, что же от меня требуется.

– А где они? С кем я, вообще, дружила, когда приезжала к тебе в прошлый раз?

– Ну, с кем... – задумалась я. Вернее, сделала вид, что задумалась.

В прошлый раз Тоня дружила со Злыдней. Они носились друг за другом, лазали на чердак, в подпол, играли в прятки, плавали в надувном бассейне... «Пора...?» – вдруг подумалось мне. Лучше момента просто не придумать – чтобы рассказать о Злыдне, я имею в виду. Ведь Тоня сама, можно сказать, попросила!

Злыдня по обыкновению прилипла к потолку и по обыкновению не вмешивалась в нашу беседу. Всё-таки терпение у неё... нечеловеческое!

– Ты дружила с одним существом, – сказала я. И добавила: – Сверхъестественным...

– С дождём, что ли? – захлопала глазами Тоня.

– Да почему с дождём-то! Ты путаешь – «естественное явление» и «сверхъестественное существо». Существо это звали Злыдня...

Я замолчала – чтобы Тоня что-нибудь спросила. Но она просто жевала булку, молча.

– Злыдня может превращаться, – продолжила я. – В животных, в людей, даже в предметы! Живёт здесь, в доме...

– Как домовой, что ли? – поинтересовалась, наконец, Тоня.

– Ну, да...

– Понятно, – сказала Тоня. – Это миф.

– Да вот она, Злыдня-то! – возмутилась я, показывая Тоне на потолок. – А если хочешь, она в кого-нибудь превратится.

– Не хочу. Ты как Кристина – думаешь, что я маленькая. Верю в сказки, всякие там мифы... Я пойду, – сказала Тоня, вставая из-за стола.

– Куда?

– Гулять. Друзей искать.

– Погоди... – дёрнулась я. Я хотела посоветовать ей сходить к поссовету. Или к пятиэтажкам – там очень ровная площадка, и иногда катаются на роликах или скейте. Но Тоня уже выскочила за дверь, и я не побежала её догонять. Честно сказать, я немного обиделась. Видите ли, мы ей не подходим! Потому что я, видите ли, взрослая. А Злыдня, видите ли, миф. Хм... Вот, значит, как. Что ж, пусть гуляет. Пусть ищет...

Я доварила кофе и села спокойно, никуда не торопясь, его пить. Злыдня, плавно опускаясь с потолка, превратилась в огромную серую бабочку и уселась на подоконник.

– Ну что, миф, – усмехнулась я.

Бабочка грустно махнула крыльями...

Хлопнули двери.

– Тоня, это ты? Уже? – не поверила я ушам.

– Я. – Голос у Тони был какой-то... сдавленный.

Странно... Вернулась. Направилась в зал. Явно чем-то недовольна. Что же произошло?

Пришлось бросить свой кофе недопитым...

– Ну что, нашла друзей?

– Угу. За пять секунд...– пробубнила Тоня, уткнувшись носом в подушку. Ни на меня, ни на бабочку даже не посмотрела.

– Ну хорошо. Не друзей, просто – детей...

– Это не дети. Это... придурки!

– Да что случилось? Тоня!

Тоня помолчала немного и, не отрываясь от подушки, мрачно выдала:

– Там Эля. Эля – и ещё какой-то...

– Мальчик? Большой такой? Лет четырнадцати? – спрашивала я, уже примерно всё себе представляя.

Тоня еле заметно кивнула.

– Это Элин брат. Слава его зовут. И да, он вредный.

– Я вышла и сразу встретила их... Они ржут!

– Ржут? Как кони?..

– Смеются. И смотрят на меня. Я что, смешная?

– Нет, ну что ты. Ты милая, очень милая девочка. А они просто... хотят вывести тебя.

– Откуда вывести?

– Из себя. Из равновесия.

– У них получается! – уверила Тоня. Вскочила с дивана и подошла к окошку.

– Вон они! Я их вижу...

Я тоже выглянула.

Из-за забора торчал «флаг»: длинная ветка, а на ней – большая грязная тряпка.

– Глупые какие, – сказала я, многозначительно глянув на Злыдню...

В ту же секунду тряпка вспыхнула сине-зелёным пламенем – и разлетелась мелкими кусочками сажи. За забором взвизгнули, ветка упала...

– Ой, они убежали, – обрадовалась Тоня. – А... что это было?

– Не знаю, – как можно равнодушнее сказала я. – Сверхъестественное явление какое-то...

Пытаться рассказывать про Злыдню второй раз кряду мне совершенно не хотелось. Да и Злыдня – как мне показалось – на то, что её в «мифы» определили, не обиделась. Только немножко загрустила, да и то, пожалуй, только поначалу...

 

8. «Я не внушаемая!»

Я переживала за Тоню, она как-то странно себя вела. Ещё со вчерашнего дня. Даже не знаю, сколько времени она простояла перед зеркалом!

Почти сразу после того, как сгорел «вражеский флаг» и удрали наши недоброжелатели, она подошла к зеркалу и... остаток дня там, у зеркала, и провела.

И сегодня, прямо с утра, она там же. Как на посту! Про завтрак и слышать не хочет. На Злыдню, превратившуюся в кота (толстого – но такого симпатичного!), – ноль внимания...

– Тоня, я же говорю, ты очень милая девочка, нет в тебе ничего смешного! – убеждала я. И сокрушалась: – Какая ты всё-таки внушаемая!

Тоня не отвечала. Время от времени она копалась в волосах и громко вздыхала.

– Нельзя быть такой внушаемой, говорю!

– Я не внушаемая, – взбрыкнула она. – Я просто не знаю, что теперь делать...

– Ничего не делать. Не обращать на них внимания. Они же не трогают тебя, не бьют, не обзывают. Пусть смеются, если хотят!

– Да? Не трогают? А это что? – Тоня подняла пучок волос чуть выше уха. В волосах была... жвачка!

– Ого... Что ж ты сразу не показала? – озадачилась и я.

Тоня всхлипнула:

– Я думала, что вытащу...

– Это Слава тебе так удружил?

– Да, – продолжила всхлипывать Тоня. – Но только ты, тёть-Надь, когда пойдёшь разбираться...

– Я не пойду разбираться, – сказала я.

– Как?..

– Вот так. Не пойду и всё. Я зря сказала, что он вредный.

– А что? Не вредный?

– Нет. Не вредный. Он гнилой. Есть люди, которых уже ничем не исправишь. Ничем, только могилой... А ты говоришь – разбираться...

Тоня – я заметила – даже как-то поёжилась. А я замолчала. Неприятный это был разговор. Не хотела я его продолжать.

И дело было, конечно, не в жвачке. Если бы!.. Просто я знала, кто поджёг питомник деда Вадима. Все это знали. Кроме Тони...

Я принесла ножницы.

– Иди-ка сюда, отлепись от своего зеркала... – Чик – и я отрезала прядь с жвачкой.

И получилось? НЕТ. Не получилось. Вернее, получилось, но плохо...

Теперь у Тони над ухом торчал какой-то непонятный вихор. Волосы у неё пушистые и лёгкие, и лежать смирно этот обрезок не хотел ну просто никак!

Тоня опять кинулась к зеркалу – и опять начала всхлипывать.

– Не знала, что ты такая плакса, – сказала я.

– Мирра, – как-то странно мурлыкнул внимательно наблюдающий за всем этим кот. Т.е. – терпеливо молчавшая до сих пор Злыдня!

– Что-что? – переспросила я.

– Мирра.

А ведь и правда – Мирра! Мирра Борисовна. Она всю жизнь проработала парикмахером. Живёт на соседней улице. Нужно позвать её, попросить нам помочь. Правда, и тут были свои сложности, и вот какие...

 

9. Ужасная Мирра Борисовна

Я слышала, что у Мирры Борисовны – ужасный характер.

Сама я этого сказать никак не могла, потому что никогда у неё не стриглась. А ужасность её характера – так говорили – проявлялась именно в том, что касалось стрижек.

Однажды, когда её внучка приехала к ней с какой-то «не той» стрижкой, она заставила её ходить в парике – и это в самую жару, летом!

Но делать нам было нечего. Надо было как-то исправлять положение. И вот, Мирра Борисовна у нас...

– Стричь эту девочку я не буду, – сказала она, пристально, даже строго посмотрев на Тоню.

Тоня закусила губу.

– Сейчас заплачет... – шепнула я Мирре Борисовна.

Но Тоня расслышала.

– Не заплачу, – еле сдерживаясь, промямлила она. – Почему вы не хотите меня стричь?

– Потому что, – вздохнув, принялась объяснять Мирра Борисовна, – чтобы стало ровненько, придётся стричь совсем коротко. А совсем коротко тебе не пойдёт.

– Нет, пойдёт. Я же согласна!

– Это не имеет никакого значения, согласна ты или нет. Ультракороткая стрижка – не твоё.

– Но вы же парикмахер! Значит, должны стричь как я хочу. Вы представьте, что вы на работе...

– Я и на работе так не делаю.

– Почему?

– Потому что плохо стричь – это плохо.

– Но... но так нельзя. Наверно, люди ругаются.

– Некоторые. А некоторые – нет... Тебе подошли бы длинные волосы.

– Мама говорит, что мне хорошо – так, – недоверчиво сказала Тоня. У неё была стрижка, но средней длины, кончики волос касались плеч.

– А моя мама говорила, что мне хорошо – лысой, – не моргнув глазом, выдала Мирра Борисовна.

– Я знаю, вы шутите, – покривилась Тоня.

– Нет, не шучу. Когда мне было десять лет, я была в санатории и заразилась там вшами. Меня подстригли наголо. И мама сказала, что мне так, лысой, – очень хорошо... Я показала бы тебе, девочка, как тебе подходят длинные волосы, если бы... – задумалась Мирра Борисовна.

– Если бы что?

– Так-так-так... – вдруг заинтересовалась гостья чем-то, лежащим на подоконнике. Совсем недавно там лежала наша Злыдня – в виде дремлющего на солнышке кота.

Но теперь это было что-то... что-то, что не кот! Какой-то комок. И Мирра Борисовна его подняла...

Получилось очень красиво – как будто она держит в руках сияющий на солнце водопад. Это был парик. Парик с длинными-предлинными волосами!

Только не спрашивайте меня, куда делась Злыдня. И был ли у меня такой парик раньше. И подошёл ли он Тоне!

– Ах... – только и сказала она, буквально застыв перед зеркалом.

Мы все ещё немного полюбовались, и Мирра Борисовна сказала:

– Ну всё, снимай.

– Снимать? – удивилась Тоня. – Но ведь мне подходит.

– Да. Вот именно. Это значит что?

– Что?

– Это значит – никаких стрижек!.. А в парике лучше не ходить, если свои волосы хорошие, если они не выпадают. По болезни, например...

– А как же ваша внучка? – выпалила Тоня. Это я, пытаясь отвлечь её от созерцания испорченной причёски, рассказала ей ту историю – про внучку.

– У внучки рак, – коротко ответила Мирра Борисовна.

– А говорят, что это вы её заставили носить парик! – не унималась Тоня.

– Нет, не я,– покрутила головой парикмахерша. – Необходимость заставила...

Тоня, немного помедлив, стянула парик.

– Ладно. Так похожу, – сказала она, приглаживая свой непослушный вихор.

– Лучше вот так. – Мирра Борисовна вынула из кармана то ли шпильку, то ли невидимку и так ловко прихватила ею вихор, что он не только больше не торчал, а превратился в красивую волну.

– Ну вот, и никаких париков не надо, – сказала я. Глянула – а никаких париков уже и нет. Сидит кот, смотрит на улицу...

Заметила ли это Мирра Борисовна? По-моему, нет. После упоминания о внучке она как-то потемнела. Разобралась с Тониной причёской и быстро-быстро засобиралась домой.

Я решила, что надо бы отчитать Тоню. Она вела себя – по меньшей мере! – бестактно...

 

10. Придётся разбираться!

– Буду звонить маме, – поставила меня в известность Тоня.

Я промолчала, только подумала: «Интересно, как? Без телефона...». Мирра Борисовна ушла, а моё недовольство осталось. Недовольство Тоней!

– Тёть-Надь, ну?..

– Что «ну»?

– Дай телефон.

– Даже не подумаю.

– Почему это... не подумаешь?

– Потому что, – тихо, но твёрдо сказала я. – Потому что ты не умеешь себя вести.

– Я что, плохо себя вела?

– Конечно. Для Мирры Борисовны болезнь её внучки – больная тема. А ты... ты прошлась по всему этому как слон!

– Ясно, – обиженно согласилась Тоня. – Я слон...

– А молчание – золото, – холодно подсказала я.

– Да? Тогда... тогда все немые – очень богатые! – нашлась Тоня.

Она, конечно, просто дурачилась. Хотела, чтобы последнее слово было за ней.

– Много ты знаешь о немых, – буркнула я.

– Много! – заспорила Тоня. – Мы же в двенадцатую школу, на соревнования, ходили. А она – для глухонемых. И ещё я с Дашей дружила – а она оттуда!

– Да-а? И как же вы разговаривали? – удивилась я.

– Никак. Разговаривать не обязательно... Молчание – золото, – напомнила Тоня.

– Точно, золото... – рассеянно кивнула я. И в этот момент мне пришла на ум одна замечательная идея!

Возможно, замечательная. Вот о чём я подумала.

Раньше, когда Тоня была маленькой, ей было интересно играть со Злыдней-котом, Злыдней-собакой, – в общем, со Злыдней в облике животного.

А теперь – вот он, кот. Сидит, щурясь на солнышке. Тоня – за всё это время! – так и не спросила, как его зовут...

А про детей, про ровесников – спрашивала. А ведь Злыдня умеет превращаться в людей.

Может – но не любит. Я не знаю почему, но мне кажется, что это из-за речи: она ведь по-человечьи-то не говорит! Такие невероятные вещи умеет, мысли читает, предметы двигает, кем угодно может стать, чем угодно, но если превращается в какого-нибудь человека, – молчит. И это производит гнетущее впечатление. Я, честно говоря, тоже не люблю, когда она «очеловечивается»...

Поэтому мне и не приходило на ум предложить ей стать девочкой – такой же, как Тоня.

Но если Тоня так считает – «разговаривать не обязательно» – то ведь можно будет попробовать!

Напоследок, так сказать. Завтра Тоня уезжает. Честно говоря, я уже отчаялась показать ей Злыдню и уже не верила, что можно их – снова – подружить. Но ещё один раз я готова была попытаться... Почему-то мне казалось, что если сейчас она не вспомнит, то в следующий свой приезд – уже ни за что на свете...

– Тумк, – стукнуло что-то об пол. Камнем влетело в открытое окно – и упало с этим вот глухим стуком.

Да камень и есть! Как он только в Злыдню не попал. И в Тоню. И в меня. В кого угодно мог попасть! Это же просто свинство называется!

Я выглянула в окно – никого, и тихо...

– Это Эля с братом, – заключила Тоня, некоторое время повертев камень в руках. – Вот, – показала она. Выемка в камне была забита жвачкой...

– Нет, ну так не пойдёт! – возмутилась я. – Я не хочу получить булыжником по голове. Пошли-ка, Антонина. Придётся всё-таки разбираться...

– Не пойду, – спокойно сказала Тоня. – Мама всегда без меня разбираться ходит.

– Это почему?

– Там много плохих слов – когда разбираются...

– Неужели? А я-то думала, там пирожные дают. И за ушком чешут, – поджала губы я и отправилась одна.

Элиных и Славиных родителей я видела, конечно, и не однажды, Жаровы ведь на нашей улице живут, совсем рядом. Но я никогда не общалась с ними и не была у них в доме. Это был первый раз...

Вот что сказала Жарова-мама:

– Чё хотела-то?

Это была очень полная женщина, она даже передвигалась с трудом. Даже дышала она с каким-то болезненным свистом. Она, похоже, поэтому меня в дом и впустила – ей было тяжело стоять. Как только мы оказались в прихожей, она опустилась на стул.

Мне совсем расхотелось разбираться. И я спросила – просто чтобы что-нибудь сказать:

– А Эля где?

– На верблюдЕ, – сказала она, и где-то совсем рядом прыснули от смеха.

Занавеска на вешалке с одеждой заходила ходуном...

– А Слава? – спросила я.

Опять занавеска вся заколыхалась. И смех...

– Нечего сюда ходить, – сказала, насупившись, Жарова-мама. И зачем-то соврала: – Дети на улице...

Я отогнула занавеску. Среди курток, плащей и пальто – довольно улыбающиеся Эля и Слава...

Жарова-мама немного посопела и громко позвала:

– Гена! Иди...

Из комнаты вышел Жаров-папа. Он был в одних трусах, вернее, в трусах – и татуировках.

– Слушай, ты, – сказал он мне, не прекращая что-то жевать. – Хватит нести пургу. Давай двигай отсюда. Пока ветки не пообломал...

– Какие ветки? – не поняла я.

Эля и Слава буквально закатились смехом. Эля отодвинула занавеску и, махая руками, сквозь смех прокричала:

– Руки! Ветки – это руки!

– Ясно, – сказала я. – Очень смешно. Ну просто очень...

– А эта ещё откуда взялась?! – выпучил глаза папаша-Жаров, глядя куда-то мимо меня.

– Ну да, малявки не было, – согласилась Жарова-мама. Она смотрела туда же.

Я оглянулась. За мной стояла Тоня. «Ну вот! – подумала я. – Зачем она пришла? Ведь не хотела...».

Но чем дольше я смотрела на Тоню, тем больше мне становилось не по себе.

Тоня молчала. И лицо у неё было какое-то... бесстрастное. Даже зловещее.

– Тонечка, не молчи,– хихикнув, попросила Эля. – У меня ещё жвачка есть, много. – Она вытащила изо рта действительно довольно большой комок жвачки и потянулась к Тониным волосам... Но вдруг громко вскрикнула – «Ай!!..».

Я глазам своим не поверила – на месте руки у Эли была... ветка!

И – как по какому-то волшебному приказу – руки всех Жаровых, одна за одной, начали превращаться в ветки.

Теперь это была какая-то... семья полудеревьев!

– Свят-свят... – просопела Жарова-мама.

– Это чего?! – округлил глаза Слава.

– Перестань, – тихонько сказала я Тоне, точнее Злыдне. А это была, конечно, она, Злыдня. Она услышала мои мысли и решила стать такой же, как Тоня, – только в самом буквальном смысле. Такого я совсем не ожидала... А уж этих чудес с руками-ветками – тем более!

– Кому ты говоришь «перестань»? – зарычал на меня папаша-Жаров. – Кто это делает?.. Ты? – замахнулся он своей рукой-веткой на Тоню. Ему так казалось, что на Тоню...

Я даже зажмурилась. Такой я Злыдню просто не знала. Я даже не сказала бы, что она была рассерженной. Она вселяла ужас, вот как, пожалуй, можно сказать...

– Уберите свои... ветки! – крикнула я. Но было поздно...

Когда мы со Злыдней уходили, у Жаровых творился какой-то ад кромешный. Они беспрестанно махали своими руками-ветками, но, конечно, не потому, что им так хотелось. По дому гуляла пурга! Да-да – как зимой, только летал не снег, а пыль, нитки, бумажки, тряпки... Всё это завьюживало куда-то к потолку – и снова прибивало к полу. Жаровы что-то выкрикивали, но слышно их было плохо, стоял ужасный шум – вой пурги и стук падающих и ударяющихся предметов...

Мы уже вышли за калитку (как всё-таки на улице было тихо и хорошо!), и я, ненароком, глянула на их окно. Мне показалось, что там, внутри, – верблюд!

– А это не слишком? – спросила я Злыдню. Не только про верблюда, сразу про всё.

Она пожала плечами. Но не так, как Тоня, а как-то... механически.

– Но ведь всё это ненадолго, да? Пурга и... всё вот это?

Она покивала – и тоже механически. Как кукла. Или манекен. Не по-человечески, вот как...

Нет. Человек из неё был... неудачный. Все её облики были хороши, а человек... Человеком она не зря бывать не любила. Не очень-то у неё получалось, ерунда какая-то выходила, вроде похоже – но... совсем не похоже. Вот не похоже и всё! К тому же – мы шли домой, к Тоне. А зачем нам, спрашивается, две Тони?

– Мрр? – вопросительно глянула на меня Злыдня, прямо на ходу перевоплощаясь.

– Да. Так лучше. Намного лучше, – ответила я.

 

11. Тоня уезжает...

– Телефон? Это мой телефон? – заволновалась Тоня.

Мы уже стояли на остановке, когда я ей его вручила.

Я бы, конечно, рассказала, как Тоня от него отвыкла, как бросила в рюкзачок и забыла, – до телефона ли сейчас, когда вот-вот автобус подъедет!.. Хотела бы рассказать. Но не могу. Чудес не бывает (кроме тех, конечно, что Злыдня устраивает), Тоне было до телефона, ещё как!

Она вцепилась в него как сорока в какую-нибудь блестючку. Тут щёлкнула, там включила, сюда нажала, туда зашла, где-то в недрах своих карманов «откопала» наушники – и вдруг замерла.

– А... где он был? – поинтересовалась она.

– Как «где»? У мыши...

– Я поняла. Ты шутишь, – нахмурилась Тоня. Но больше ничего не сказала...

Мне кажется, она бы возмутилась, много чего бы сказала, если бы не вчерашнее её обещание никогда не вредничать.

Вот что случилось с Тоней вчера.

Оказывается, стоило мне уйти к Жаровым, как Тоня пожалела, что не пошла со мной. Ей почему-то стало страшно – как будто дом стал каким-то особенно пустым.

Она хотела выйти во двор и подождать меня там, но не смогла открыть двери – хотя отлично помнила, что я их не запирала!

Она вернулась в зал – и обнаружила, что окно, всё время до этих пор открытое, – закрыто! И сколько она его ни дёргала – не открывалось.

Другие окна тоже не открывались.

Тоня испугалась ещё сильней.

А печальнее всего было то, что, кроме страха, на неё нашло, буквально навалилось огромное чувство сожаления.

Она вдруг поняла, что надо было идти со мной, что это было бы правильно. Ведь, хоть я и взрослая, мы – друзья. И, хоть я и взрослая, мне не хотелось идти одной. И это легко, очень легко представить, даже если ты ещё никогда не был взрослым, даже если ты всю свою жизнь – пока ещё – ребёнок. Как Тоня.

Всё это Тоня поняла и, забившись в угол, плакала. До самого нашего прихода.

А стоило нам переступить порог, кинулась к нам обниматься, как будто целый год нас не видела – меня и толстого-претолстого кота (кот даже вырывался – Злыдня к таким телячьим нежностям не привыкла!)...

Показался автобус. Где же этот кот сейчас? Или собака. Или хотя бы, как при встрече, – петух! Где же Злыдня? Почему не пришла провожать Тоню? Вечером исчезла – утром не появилась... Странно. Очень странно.

– Тёть Надь, ты как будто ждёшь кого-то, – всё-таки заметила Тоня, оторвавшись от экрана.

– Автобуса, – говорю.

– Ты не расстраивайся, я ведь скоро снова приеду.

– Ну да, года через четыре, – вздохнула я. Я-то понимала, что не всегда это дети решают, куда и когда им ехать. Иногда – и даже часто, и даже очень часто – это решают родители...

– Ну всё, тёть-Надь, пока! – запрыгнула Тоня на подножку.

– А обниматься – не будем?

– Нет, – покосилась Тоня в глубину салона. Я решила, что она застеснялась и спросила:

– Что, много народу?

Окна у автобуса были затемнённые, и снаружи мне ничего не было видно.

– Нет народу. Пусто, – сказал водитель.

– Ой, нет. Не пусто. Там... там кот, – захлопала глазами Тоня.

Водитель оглянулся – и через пару секунд в недоумении пожал плечами.

– Или собака. Или нет, это мышь! Летучая! – заперечисляла Тоня, и он строго сказал:

– Всё. Проходи-ка в салон. Шутница...

– Это был тот кот... И та собака... И мышь... Да это же... Злыдня! – крикнула Тоня.

– Проходи. Закрываю! – ещё строже сказал водитель.

Двери закрылись и автобус тронулся.

– Надо же, узнала... – сказала я. Просто подумала – вслух. Помахала в окна автобуса – сразу во все, всё равно не видно, в каком Тоня, – дождалась, когда автобус скроется из виду, и поплелась домой.

Проходя мимо дома Жаровых, я заглянула через забор...

Ну – слава богу, нет никаких верблюдов. Только Эля во дворе бельё развешивает. Руками развешивает. Не ветками... Но теперь-то она – я уверена – десять раз подумает прежде, чем свою жвачку кому-то в голову кинуть!

Всё-таки хорошо – подумалось мне, – что Злыдня к Тоне уехала. Удивительно, но хорошо.

Удивительно, потому что – как же она решилась? Даже до пруда не решалась, даже до Ближнего леса, и вдруг – в город!.. А хорошо, потому что с Тоней веселей, да и Тоне с ней – тоже. Злыдня ведь всегда подскажет – хоть и молчит. Всегда поможет. И никогда не надоедает, она ведь такая разная!

Главное, что Тоня её узнала, и теперь ничего не надо объяснять, теперь Тоня сама всё видит, сама всё знает.

Ну а я... я осталась без Злыдни. Это ничего. В конце концов, я взрослая.

Я пришла домой и сварила кофе. И никто мне не мешал. Только почему-то это не радовало...

 

12. Звонок от Тони. И не только!

– Фхосси... – прошипели в трубку. Я даже подальше от уха её убрала – такой это странный был голос. И такое странное... слово. Слово ли это вообще? На каком языке? Ух, жуть пробирает. Как будто ветер прошумел, только живой...

– Тоня? Алло! Да! Слушаю! – прокричала я так, что расплескала кофе. Может, думаю, связь плохая? – Алло! Алло!

– Фхосси... – снова донеслось из трубки. И сразу же Тонин голосок: – Тёть-Надь, ну что ты так кричишь? Это Злыдня с тобой говорила, понятно?

– Понятно... И... что она говорила?

– Она говорила, что поехала ко мне. В ГОСТИ поехала, понятно?

– В гости, значит... – выдохнула я, наконец сообразив, что «фхосси» это и есть «в гости».

И что Злыдне, должно быть, очень сложно говорить, она ведь никогда этого не делала!

И о скольком мы сможем с ней поговорить, когда она вернётся.

И что это будет скоро. Очень скоро. В гостях ведь – к сожалению, Тоня! – не пробудешь так, чтобы очень долго. Но зато и из дому– к счастью, Злыдня! – не уедешь так, чтобы навсегда.