Так уж издавна повелось, что не тот у нас в почете, кто дела добрые творит, а тот, о ком слава добрая идет. Да только не у всех слава добрая, бывает и дурная...

 

За горами, за реками, от тридевятого царства далеко и от тридесятого неблизко, в темном-темном лесу на высокой горе жил в старом замке царь Кощей. Был он, как сказывают, нечестивец, клятвопреступник и многоженец, А еще был Кощей, назло всем своим недругам, бессмертен, и жил в своем замке уже триста и семьдесят лет. Над всею нечистью лесной был он царь и со всех оброк собирал, а кто оброка платить не хотел, того предавал он смерти лютой. И так велика была слава его дурная, что чуть только на Руси приключится что, сразу в том Кощея-царя винят. Как одного человека загубит Кощей — так говорят, что тысячу загубил, а как сожгет у кого терем — так говорят, что город целый пожег.

 

И была у Кощея молодая жена по прозванию Яга. Была она ему женою третьей, и из всех жен одна терпеть его могла и отпору ему дать не боялась. Держала она все царство в ежовых рукавицах, и жили они с Кощеем-царем в любви и согласии, да только вот стала Яга замечать, что ветшает замок их старый и того гляди обрушиться может. Стала она тогда царя пилить:

– Где ж это видано, батюшка, чтобы у царя в замке крыша протекала да пол в подвале проваливался? Что ж ты нас перед другими царями позоришь? Вот у морского царя, небось, крыша в замке не протекает, да и у подземного царя пол в подвале не проваливается! Позови мастеров да умельцев всяких, чтобы починили да украсили замок, как следует!

 

– Что ж ты, баба, житья-то мне не даешь? – вздыхает Кощей-царь. – Где ж я денег тебе возьму на мастеров да умельцев всяких? Нечисть наша лесная все мясом да медом оброк несет — если кто и заначил полтину, то и ту на опохмел — ее и отобрать жалко.

 

Долго спорил Кощей с Ягой, да только проку нету — видит, что того гляди и третья жена от него сбежит. Стал седлать коня своего богатырского:

– Поеду, – говорит, -– денег искать, чтобы замок наш починить да украсить, как следует...

И была у Кощея дочь от первой жены, семи годов от роду. Звали ее Василисой. Увидала она, что собрался отец в дорогу, подбегает к нему, спрашивает:

– Далеко ли, батюшка, собираешься? Аль земли заморские милее тебе замка своего и дочери родной? Аль в конец замучила тебя мачеха моя, и вздумал ты из дому бежать?

 

– Еду, – царь отвечает, – денег искать. А ты, доченька, не балуй да с мачехой своей не бранись, не то она в котле тебя сварит.

 

Дочка у Кощея не по годам умна, с хитрым прищуром смотрит:

– Ты, батюшка, верно разбоем денег добывать собрался, – говорит, – но не делай того ради дочери своей. Как пойдет молва, что отец мой людей добрых грабит, кто ж меня тогда замуж возьмет?

 

– Рано тебе, - Кощей отвечает, - семи годов от роду замуж выходить. А к тому времени авось и позабудется все.

 

– Ничего, – Василиса говорит, – не позабудется. Слава дурная прочнее брони булатной, и покуда живут люди на земле, ни на час молва не смолкает. Коли будешь людей добрых грабить, быть мне старой девой до конца дней моих!

 

Видит Кощей, что дочка у него не по годам умна, вздыхает:

– Быть по-твоему, доченька, – говорит, – добуду нам денег путем честным.

 

Легко было ему сказать, да нелегко злодею честным человеком стать. Только выехал Кощей из замка, видит — сидит у дороги Серый Волк.

 

– Привет тебе, Зубослав Матвеич, – говорит царь. – Как жизнь твоя волчья?

 

– Привет и тебе, Кощей-царь, – волк отвечает. – Плоха жизнь моя волчья. Не греет уже шерсть своя — хотел шубу прикупить, да только денег нету...

 

– Вот и мне денег нужно, – Кощей говорит. – Пойдем, что ли, людям каким поможем или царевну какую спасем — тут нам и заплатят.

 

– Странное дело ты, царь, задумал, – говорит Кощею волк. – Триста и семьдесят лет душегубствовал, а теперь людям помогать собрался. А только слава твоя дурная впереди тебя идет, и люди только тебя завидят, кто куда разбегутся. А коли царевну какую спасешь, то от тебя самого ее спасать придется. Пойдем лучше купцов каких ограбим — так вернее будет, да и дело привычное.

 

– Не могу я, – Кощей отвечает, – купцов грабить. Я дочке обещал, что честно добуду.

 

Покачал Серый Волк головой, и пошли они каждый своей дорогой: волк — купцов грабить, а Кощей-царь — честного заработка искать.

 

Долго ли, коротко ли — доскакал до лукоморья. Едет и видит — стоит у берега ладья, корабельщики товары разгружают. Тут бы и отобрать, ан нет! Держится Кощей слова своего.

 

– Надо, – говорит, – по-честному попробовать. Купцы, чай, люди разумные, они и с царем бесерменским торгуют — авось договоримся.

 

Вот подъезжает он к кораблю не как злодей, а как добрый человек, маску железную снимает:

– Здравствуйте, гости заморские. Откуда плывете, чем торг ведете?

 

– Здравствуй и ты, Кощей-царь, – корабельщики отвечают. – С острова Буяна мы, на Русь плывем — соболями да куницами торговать, На Руси мед да пиво покупаем.

 

– У меня, – Кощей говорит, – в замке меда довольно. Чем на Русь плыть — у меня купите.

 

А корабельщики ему в ответ:

– Прости, царь. А только слава твоя дурная впереди тебя идет. Коли возьмем что у тебя, никто с нами во век торговать не станет.

 

Мигом загрузили они ладью свою и уплыли. Пригорюнился Кощей:

– Что же я за царь-то такой, что со мной даже купцы торговать не хотят? Аль хуже я царя бесерменского? Аль я не на Руси рожден? Аль мед у меня в царстве плох?

 

Но деваться некуда — корабельщиков уже и след простыл. Пришлось Кощею дальше ехать.

долго ли, коротко ли — доскакал до тридевятого царства. Едет и слышит звон булатный. Бьются стрельцы царские с людьми лихими. Тут бы Кощею ехать себе мимо, ан нет! Надо, думает, помочь стрельцам царским — авось за это и награда какая полагается.

Надел Кощей маску железную, выхватил меч булатный, кровью христианской пропитанный, пришпорил коня — но только его увидали, как и стрельцы, и люди лихие наутек пустились. Опечалился Кощей:

– Что же я за царь-то такой, что от меня даже стрельцы бегут? Аль хуже я разбойника? Аль не богатырь я? Аль я людей добрых на дорогах граблю?

 

Но деваться некуда — стрельцов уже и след простыл. Пришлось Кощею дальше ехать. Да только куда ни поедет — везде одно и то же. Люди, кто поумнее — те сразу бежать, а кто поглупее — те ему всю правду сказывали.

 

А между тем пошла уже молва, что, дескать, Кощей идет — купцов грабит да христиан в полон угоняет, десять городов уже пожег. Выезжает тут навстречу Кощею сам Иван-царевич да с войском.

 

– Доколе, – Иван-царевич говорит, – тебе, супостат, купцов грабить да христиан в полон угонять? Выходи на бой честный!

 

–Да вот он я, – Кощей отвечает. – Только вот ты на меня одного с войском вышел. Не больно-то честный бой получается.

 

Разозлился Иван-царевич, раззадорился:

– Давай, – говорит, – один на один биться.

 

Стали биться Кощей с Иваном-царевичем — да только сколько ни бил царевич Кощея, ничего ему сделать не смог — ни брони черной не пробил, ни маски железной не поцарапал. Уже и меч у царевича сломался и палица булатная — а Кощею хоть бы что. А как ударил Кощей Ивана-царевича кулаком — упал Иван-царевич на землю. Тут бы и добить его, ан нет!

 

– Поезжай, – Кощей говорит, – Иван-царевич, к себе домой, да свечку поставь за здравье дочки моей. Последний раз доброе дело сегодня делаю.

 

Обиделся Иван-царевич, что даже добивать его Кощей брезгует, говорит:

– Пользуешься ты тем, что никому на тебя управы нет, да творишь, чего хочешь. А вот кабы не бессмертие твое, я бы тебя побил.

 

Тут уже и Кощею-царю обидно стало:

– Али не видишь ты, Иван-царевич, что ни брони моей черной ты не пробил, ни маски железной не поцарапал? Слава моя дурная прочнее брони булатной, и оттого ударить ты меня не можешь, что боишься.

 

Ну а Иван-царевич уперся, не слушает Кощея:

– Не боюсь я тебя, собаки поганой! То все колдовство твое темное, а кабы не оно, я бы тебя побил.

 

–Что ж ты меня хулишь? – Кощей говорит. – Аль не знаешь, что родня мы?

 

– Не было у нас никогда, – царевич отвечает, – родни такой.

 

– Коли не веришь мне, так давай об заклад биться, -– Кощей предлагает. – Коли вся сила моя от бессмертия, так я все добро, на Руси награбленное за триста и семьдесят лет, назад верну, да христиан в полон угнанных, отпущу. Ну а коли в том дело, что боишься ты меня, так ты мне всю казну свою отдашь.

 

На том и порешили. Ударили по рукам, тут Иван-царевич и говорит:

– Убирай, Кощей, бессмертие свое, будем с тобой биться!

 

– Не могу я, – Кощей отвечает, – бессмертия своего убрать. Таким уж я в мир пришел за грехи человеческие. Но тебе я по-другому силу свою покажу.

 

Сел Кощей на коня своего богатырского и поехал дальше. Следом Иван-царевич, за ним — войско. Так и едут.

 

Долго ли, коротко ли — доскакали до города большого. Тут Кощей Иван-царевичу и говорит:

– Прикажи, Иван-царевич, войску своему знамена русские с крестами да ликами спрятать. Надевай броню мою черную да маску железную, и поезжай в город оброк требовать — злата да жемчугов полный воз. Коли ничего тебе не дадут, да биться решат — стало быть твоя правда. Коли же убоятся имени кощеева да оброк дадут — стало быть, мне и бессмертие мое ни к чему.

 

Видит Иван-царевич, что обхитрил его Кощей, да не может от зарока отступиться. Велел он войску своему знамена русские с крестами да ликами спрятать, сам надел броню черную, да маску железную, взял меч булатный, кровью христианской пропитанный, да пошел в город один.

 

Подходит к воротам, видит — заперты ворота, на стенах зубчатых стрельцы от страха трясутся, за стеною слышен звон колокольный.

 

– Открывайте, – Иван-царевич кричит, – люди русские, ворота, да готовьте мне оброк — злата да жемчугов полный воз. А не то город ваш сожгу, баб да девок в полон угоню, а мужиков смерти лютой предам!

Услыхали в городе — испугались. Побежали к воеводе. Воевода в тереме сидит, от страха трясется.

 

– Что же, батюшка, делать? – люди его спрашивают. – Кощей, слышно, купцов грабит да христиан в полон угоняет, десять городов уже пожег. Коли не дадим ему оброка, нашему единнадесятым быть.

 

– Да как же я могу Кощею оброк дать? – воевода им отвечает. – С меня же царь голову снимет! Давайте ворота затворим да не будем Кощея пускать — коль уж

сломает ворота, там ему оброк дадим.

 

– Нет уж, – люди воеводе говорят. – С тебя царь одну голову снимет, а нам Кощей весь город сожгет, баб да девок в полон угонит, а нас смерти лютой предаст. Давай оброк ему собирать.

 

– А нет ли, – воевода спрашивает, – в городе богатыря какого, чтобы Кощею отпор дал? Мы Кощею ворота отворим, а как войдет он в город — тут богатырь к нему и подойдет. Коли побьет богатырь Кощея — то и хорошо, а коли нет — так мы ни при чем будем.

 

Видят люди, что воевода у них умен, да и самим не хочется Кощею полный воз злата да жемчугов отдавать.

 

– Есть, – говорят, – в городе богатырь один, Иванушка Хромой. Служил он при царе Горохе да немало нечисти побил, а раз хмельной с воза свалился, да калекой сделался. С тех пор на постоялом дворе сидит, жалованье царское пропивает — никакого проку с него нет. Его против Кощея и пошлем.

 

Отворили люди ворота, впускают Иван-царевича внутрь. Заходит Иван-царевич в город — тут и богатырь ему навстречу. Сам хромой, а в плечах косая сажень, в руках бревно. Пока со спины на Иван-царевича смотрел — смело шел да бревном потрясал. А как поворотился Иван-царевич и взглянул на богатыря — так тот на землю упал и тут же со страху помер.

 

Увидали люди, что в миг побит был богатырь, пуще прежнего перепугались. Стрельцы оружие побросали, мужики шапки поснимали, бабы да девки по погребам попрятались. А кто кричал, что надобно Кощею отпор дать, тех сразу в толпе и зашибли.

Видит Иван-царевич, что никто ему отпора не дает, опечалился. Пошел к воеводе на двор — авось, думает, хоть воевода отпор даст, не зря ж ему жалование царское положено.

 

А между тем у воеводы на дворе уже со всего города оброк собирать начали — у кого что было, все принесли. Попы кресты золотые поснимали, бояре у жен своих все жемчуга поотбирали, воевода с себя всю одежду, золотом расшитую, снял, в одном исподнем остался. Вместо одного воза оброка два насобирали.

 

– Возьми, – говорят, – Кощей-царь, два воза оброка — вдруг случится тебе в пути поиздержаться. А коли мало тебе — то и баб наших с девками в полон забирай, только нас пощади и город.

 

Разозлился Иван-царевич от позорища такого, сорвал с себя маску железную, чтобы увидели, что не Кощей он, а Иван-царевич. Да только все глаза потупили, никто на лицо его и взглянуть не смеет. Махнул тут рукой Иван-царевич, взял два воза оброка, да пошел назад к Кощею, печальный.

 

– Что же ты, Иван-царевич, пригорюнился так? – Кощей его спрашивает. – Аль не видишь, сколько оброку тебе насобирали?

 

– Забирай, – Иван-царевич отвечает. – себе оброк весь, именем кощеевым собранный, и казну мою проспоренную забирай. И впрямь, видно, не от бессмертия твоя сила, раз даже руки на тебя поднять не смеют богатыри русские.

 

– Не печалься, Иван-царевич, – Кощей царевичу говорит. – Кабы то бусурмане пришли али немцы, они бы до конца стояли. А я славу свою дурную триста и семьдесят лет копил, потому мне никто и отпора дать не может. И сам бы я чего ни делал теперь, только слава моя дурная крепче становится. Как одного человека загублю — так говорят, что тысячу загубил, а как сожгу у кого терем — так говорят, что город целый пожег. А ты оброк, именем кощеевым собранный, людям назад отдай аль себе оставь — меня с добром награбленным дочь родная на порог не пустит.

 

Сел Кощей на коня своего богатырского и поехал дальше. Ни казны не взял у Ивана-царевича проспоренной, ни оброка, именем кощеевым собранного. Зачем ездил — непонятно. Только видит, как люди пред ним разбегаются, и не печалится больше:

– Ждет меня, – говорит, – жена с помелом, что одна на белом свете терпеть меня может и отпору мне дать не боится. А что люди предо мной разбегаются, так то не я плох, а люди малодушны. Аль я зло сегодня какое сотворил? Аль мне, Кощею-царю, молвы да славы дурной бояться?

Долго ли, коротко ли — прискакал Кощей назад в лес свой темный. А к тому времени уже и солнце село, и понял царь, что не успевает он до ночи домой возвратиться.

 

Вдруг видит — стоит посередь леса покосившийся терем, а в нем шабаш. Собралось духов нечистых, зверья до колдунов видимо-невидимо. Хоть не было ни у кого из них ни гроша, но кто редьки с собой приволок, кто меда, кто девок полоняных — вот и получился пир горой. Только хотели за здравье кощеево выпить, как тут сам он и входит.

 

Повскакивали все с мест своих, засуетились. Кикимора с Русалкой с перепугу волосы покрыли, Водяной на гуслях все струны порвал. Леший хлеб-соль Кощею подносит, во главе стола сесть приглашает. Колдуны да зверье все к царю ластятся, злодействами своими хвастаются, каждый похвалы себе выпрашивает да на соседа своего наговаривает. А уж кто оброка задолжал, те чуть ли ни на уши встали, царя прославляя.

 

Знает Кощей, что всем им он ненавистен, но видит — стараются нелюди, решил не отказывать. Хлеб-соль взял, а сам у Лешего спрашивает:

– Что, дед, хорош у вас царь? Не токмо в тридевятом царстве, но и в своем лесу темном все предо мной разбегаются. Кикимора с Русалкой — ведьмы две — отродясь волос не покрывали, а Водяной и гуслей-то в руках не держал, а стоило мне на порог — так сразу.

 

Лешему сто лет в обед, ему терять нечего. Честно царю отвечает:

– Боятся тебя, батюшка.

 

Кощей усмехается, с хитрым прищуром смотрит:

– Ну а кабы был у вас другой царь, чего б изменилось?

 

– Царь, батюшка, другим быть не может, – Леший ему отвечает. – Кабы были люди другие — там бы, может, и царь другой был.

 

– Верно говоришь, – соглашается Кощей. – Какие люди — такой им и царь подобает, – и сел во главу стола.

 

И был у них пир на весь мир.

 

Конец